Текст книги "Аналогичный мир - 2 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 93 страниц)

– Во-во, – закивал Старцев. – Его любимая фраза.

– Ещё что, Гена?

– Интересно, давай.

– Ну что. Меня накормили ленчем и обедом, напоили коктейлями.

– И где была трапеза?

– В их домике. Понимаете, есть там маленький домик. По моим прикидкам, на две комнаты. Там они и живут. А у остальных… комнаты в рабском бараке, выгородки, по-местному.

– Понятно, – кивнул Гольцев.

– А угощали тебя чем?

– Замечательно угощали, – рассмеялся Старцев. – На ленч были обычная простая каша, пресные лепёшки и обычный кофе. А к лепёшкам… паштет из гусиной печёнки, хорошие шпроты, пикантная телятина в желе, что-то остро-маринованное…. Всё из консервных банок.

– Однако! – протянул Золотарёв. – Совсем интересно.

– А на обед?

– Примерно то же сочетание очень простых, полурабских, я бы сказал, блюд с деликатесными консервами. Посуда… сборная солянка из уцелевшего.

– А коктейли?

– Очень вкусные, очень… своеобразные и практически безалкогольные. Делают они их оба мастерски. Как скажи, учились на барменов специально.

– Не исключено, – задумчиво сказал Спиноза. – Ну что, в самом деле, интересно. Думаю, можно подбить итог, – Золотарёв кивнул. – Нужно отступить. Ни Бредли, ни Трейси мы не возьмём.

– Ни в лоб, ни с боков, – кивнул Гольцев.

– Правда, – Спиноза улыбнулся, – есть ещё эти два пастуха. Спальник и лагерник. Но где их искать?

– Лагерник? – переспросил Бурлаков.

– По косвенным данным, – твёрдо ответил Спиноза, – да.

– Но два контраргумента, – так же твёрдо сказал Аристов. – Это здоровая психика у парня – раз. А она здоровая. Я говорил с этим Левине. Он помнит обоих пастухов. В имении они были недолго. Два или три дня в начале, потом ушли со стадом, и столько же в конце, когда привели в имение лошадей из Бифпита и ждали расчёта.

– Ну, и что он о них говорит?

– Хорошо говорит. Его они не обижали. Оба работящие, дело себе сами находили. Индеец постарше, сдержанный, а белый как мальчишка, балагур, остряк, заводила. Любитель поесть, приударить за девчонкой. Живёт весело.

– А… особенности какой он не назвал? – с надеждой спросил Золотарёв. – Ну, приметы?

– Приметы? Светловолосый, голубоглазый, ну, что ещё? Чай любит больше кофе. Заваривал себе чай сам и всех угощал.

– Точно! – встрепенулся Гольцев. – Меня они тоже чаем угощали. Трейси-то чай явно из вежливости пил, а парни им от души наливались.

– Индеец-раб с чаем раньше познакомиться никак не мог, – рассуждая, сказал Спиноза. – Инициатор чаепития не он.

– Да, – кивнул Аристов. – Все наши парни с чаем столкнулись в госпитале, некоторые его до сих пор «русским кофе» называют.

– Любят чай?

– По-разному. Есть один, так он чай из принципа пьёт, в память о русском сержанте, который его спас. Ещё некоторые видят в чае символ свободы, а для большинства главное – сытость, а вкус неважен.

– Любит чай, – задумчиво сказал Новиков.

– Да, – кивнула Шурочка. – И крутился у нашего дома, а у нас информация утекала. Так что он знает русский. Но вроде мы об этом уже говорили?

– Да, но тогда не договорили, – Гольцев приподнял и поставил на стол, пристукнув, свой стакан. – Парень русский. Всё сходится.

– Да, – Спиноза с улыбкой покачал головой. – Непротиворечиво.

– С ума сойти! – вырвалось у Старцева. – И мне ведь говорили, ну, наши шофёры, с которыми он играл. Что парень, ну, совсем нашенский. Значит, вот оно что.

– Сколько ему лет? – тихо спросил Бурлаков.

– Лет двадцать мы определили, но очень примерно, по косвенным, – ответила Шурочка. – А что? Что с вами? Игорь Александрович?

Бурлаков сидел, закрыв лицо ладонями. И на вопрос Шурочки он ответил, не убирая рук.

– Я нашёл в архиве СБ своё дело и дело семьи. Их всех, жену и детей, арестовали в сто одиннадцатом, десять лет назад. Жену и дочерей убили на допросах, а сына… его отправили в спецприют, для перевоспитания. И через два года… как неисправимого… в лагерь. Сейчас… моему Серёже… ему двадцать лет… было бы. Он был светленьким, белоголовым… – он замолчал.

Наступила долгая, мучительная тишина. Никто не решался заговорить. Лагерник, двадцать лет, русский, светловолосый…

– Это слишком… – Золотарёв оборвал фразу.

– Да, – Бурлаков по-прежнему закрывал лицо, – разумеется, вы правы. Это слишком… большая удача. Я понимаю. Я всё понимаю.

– Игорь Александрович, – очень мягко сказал Аристов. – Ведь это только гипотеза. И я утверждаю. Этот парень не может быть лагерником.

– Почему? – резко обернулся к нему Золотарёв.

– Потому что индеец – спальник. Я говорил уже и повторяю. Спальники и лагерники не могут сосуществовать, о каких-то более тёплых чувствах я и не говорю. Когда… ладно, скажу… когда к нам привезли этих двух… лагерников, так парни специально ходили просить, чтобы их не ставили на эти палаты. Они боятся. Боятся самих себя. Что не смогут удержаться.

– У вас есть лагерники? – удивился Золотарев. – Что же ты молчал, Юра?

– Приказано было, вот и молчал. Да и о чём говорить? – Аристов закурил. – Несчастные люди. Такого… букета болезней и травм я, признаться, не встречал. Одного вытащили из рва. Случайно. Второго нашли… тоже у рва. Вылез и лежал на краю. Замерзал.

– Так они что, с зимы у вас?

– Нет. Их сразу пришлось ещё тогда к Романову.

– В центральный психушник? Знаю, – кивнул Золотарёв.

– Там их чуть-чуть подлечили и привезли к нам. Слишком сложный… букет.

– А поговорить с ними?

– Никаких разговоров, – отрезал Аристов. – Да и разреши тебе, толку не будет.

– Почему? – напрягся Золотарёв.

– Потому что они там. В лагере. Они не понимают, ни где находятся, ни кто вокруг.

Бурлаков наконец справился с собой, открыл лицо, взял свой стакан и не спеша размеренными глотками выпил остывший чай.

– Да, Николай Алексеевич, я видел их, пытался поговорить. Это бесполезно.

– И какой прогноз? – спросил Гольцев.

– Медицинский? Касательно чего? Язвы зарубцуются, разрывы срастутся, это мы сделаем, полного восстановления, конечно, не будет, но в стационаре при постоянных процедурах будут жить. А психика… Боюсь, необратимо. Вот и два аргумента. Нормальная психика у парня. И дружба со спальником. Невероятная комбинация.

– Да, – кивнул уже спокойно Бурлаков. – Но знаете, Сопротивление приучило меня к тому, что невероятного нет. Ну, а эти парни, Николай Алексеевич, вам зачем?

– Лагерник нужен, сами понимаете, как свидетель. Спальник… – Золотарёв пожал плечами. – Да, пожалуй, ни за чем не нужен. Даст нам лагерника и всё.

– И всё? – переспросил Аристов. – Да ни черта он не даст. Ни Бредли, ни Трейси, ни, тем более, этого парня. Спальники…

– Ладно, Юра, – Золотарёв насмешливо улыбнулся. – Поживём – увидим.

– Сначала их нужно найти, – улыбнулась Шурочка.

– Найдём.

– Через Бредли и Трейси?

– Шурочка, не язви. Конечно, получается замкнутый круг. Пастухи нам нужны, чтобы прижать Бредли и Трейси и получить от них информацию о местонахождении пастухов.

– Ну-у, – Гольцев присвистнул. – По этому кругу мы до второго пришествия бегать будем.

Шурочка оглядела опустевшие тарелки.

– Спиноза, где у тебя продукты?

– Сейчас.

Новую партию бутербродов готовили совместно, разговаривая о всяких пустяках. И вернулись к прежней теме, только сев опять за стол. И начал Бурлаков.

– Я вот о чём думал. Вот вы найдёте парней. Этих пастухов. А дальше что? Как вы будете с ними разговаривать?

– Игорь Александрович, – засмеялся Золотарёв, – «Как» это не проблема. Когда нужно получить информацию…

– А если они не захотят… давать вам информацию?

– Ну, Игорь Александрович, это уже совсем пустяки. Я уже допрашивал индейца. В принципе, если умело надавить, и этот парень заговорит.

– Надавить? – переспросил Бурлаков. – Вы считаете его лагерником и собираетесь… допрашивать под давлением?

– Я сказал: умело. И не его, а спальника.

– Результат будет тот же, – усмехнулся Аристов. – Когда они не хотят, то заставить их невозможно.

– Ну, найдём и посмотрим.

– Найди, – пожал плечами Аристов.

– Юра, – Золотарёв отпил чаю, оглядел тарелки, выбирая себе бутерброд. – Чего боятся спальники? Кроме физической боли.

– Её они как раз не боятся, – Аристов поправил очки. – Их наказывали током, прикрепляя электроды к телу. А перегорая, они испытывали такую боль, что относятся к ней спокойно.

– Юра, я спросил: кроме?

Аристов поставил стакан и поглядел на него.

– Коля, пытка – всегда пытка. В этом я не помогаю.

– Ладно, – Золотарёв был подчёркнуто благодушен и покладист. – Если я к тебе привезу этого парня, индейца, ты дашь заключение: спальник он или нет?

– Дам, конечно. Осмотрю и дам. Если будет официальный запрос.

– Будет тебе запрос, будет.

– Хочешь напугать его больницей, – понимающе улыбнулся Гольцев. – Ну-ну, Коля.

– Да, – кивнул Новиков. – Индейца, конечно, найти легче. Особенно сейчас, когда основная масса вывезена.

– Голубоглазых блондинов пруд пруди, а красивых индейцев со шрамом на правой щеке… – Золотарёв победно улыбнулся.

– Ну ладно, ну, найдёшь ты его, а дальше что? – спросил Старцев.

– Дальше я у него, – Золотарёв насмешливо посмотрел на него и сидящего рядом Аристова, – предельно тактично и деликатно выясняю всё, что мне нужно о Бредли, Трейси и лагернике. Молчать сразу обо всех он не сможет. Либо он мне сдаёт лагерника, чтобы прикрыть Бредли и Трейси, либо сдаст их, прикрывая лагерника. В первом варианте я сразу беру лагерника и работаю с ним. Во втором варианте я беру за жабры Бредли и Трейси и получаю лагерника уже от них. Сбрасываю ненужное и работаю уже с лагерником. И конечно, на лагерника сразу подключаетесь вы, Игорь Александрович. С вашим Комитетом.

– Спасибо за предложение, Николай Алексеевич. Значит, вы допрашиваете под давлением бывшего лагерника, а я, член Комитета бывших жертв и узников Империи, вам помогаю. Интересно.

– Да, – кивнул Спиноза. – Пикантная ситуация, что и говорить.

– Пожалуйста, – улыбнулся Золотарёв. – Я не настаиваю, Игорь Александрович.

Гольцев задумчиво оглядел Золотарёва и улыбнулся.

– Ты чего, Саша? Думаешь, сорвётся?

– Обязательно сорвётся, – спокойно сказал Гольцев. – Твоя беда, Коля, что ты заводишься и прёшь напролом, уже не думая, нужно ли туда переть. Условия меняются, а ты маршрут не корректируешь. Водится это за тобой. Может, ты и найдёшь индейца. Сложно, но возможно. Но на допросе он тебе ничего не даст. Я же его видел. И говорил с ним.

– Ты с ним у костра болтал, Саша, за чаем, ведь так? Ты сам рассказывал. Там отмолчаться, увести разговор – не проблема. А в кабинете при соответствующем антураже…

– Лагерник ничего тебе не скажет, Коля, – вклинился Новиков. – Я с ним уже пытался и шуткой, и нажимом. Да, Юра, это лагерник, что бы ты ни говорил, ну, в крайнем случае, парень с большим тюремным стажем, – Старцев кивнул. – Его никаким допросным антуражем не удивить и не испугать, игры в «доброго» и «злого» тоже не прокатят. И не светловолосый он, а седой наполовину. Так, Гена?

– Так, – согласился Старцев.

– В двадцать лет и седой, – задумчиво сказал Бурлаков.

– Игорь Александрович, в лагерь попадали отнюдь не только и не столько противники Империи и рабства, – Золотарёв с аппетитом вгрызался в бутерброд. – Но и такие отъявленные уголовники… так что не жалейте этого парня раньше времени.

Бурлаков кивнул.

– Да, возможно.

Разговор угасал, рассыпался. Не о чём говорить. К Бредли и Трейси не подобраться, а парней… ищи-свищи этих пастухов.

Когда уже все вставали и прощались, Старцев подошёл к Бурлакову.

– Игорь Александрович, на минутку. Или… вам куда сейчас? Я подвезу вас.

Бурлаков, помедлив, кивнул. И Золотарев в общей сумятице не заметил или сделал вид, что не заметил, как они ушли вместе.

* * *

Мелкие частые дожди заливали Джексонвилль. Всё стало мокрым и сырым. Женя перевесила в шкафу одежду, убрав подальше летние вещи. Октябрь. На будущий год Алисе надо будет идти в школу. Как быстро время прошло.

Женя шла и улыбалась. Ну и пусть дождь. Новые тёплые сапожки поверх туфель оказались и в самом деле очень удачны. Мама такие называла ботиками. Нет, очень удачная покупка. И Алисе она купила на зиму такие же. А раз они собираются переезжать… Она не додумала.

– Вы разрешите вас проводить, Джен?

Она вздрогнула и выглянула из-под зонтика.

– Ох, как вы напугали меня, Рассел.

– Прошу прощения. Так как насчёт разрешения?

Женя пожала плечами. Она вышла из их конторы одна и была уверена, что уж на сегодня от всех отвязалась, и вот…

– Как хотите, Рассел.

– А я хочу, – улыбнулся он.

Они шли по мокрым пустынным из-за дождя и позднего времени улицам.

– Вы знаете, Джен, я завидую вам.

– Мне? – искренне удивилась Женя. – На что?

– У вас, как бы вам сказать, Джен, есть своё место в этой жизни. Вы на своём месте. А я… – он комично развёл руками.

– Да, – кивнула Женя. – Меня моя жизнь в принципе устраивает.

– Вот потому я и завидую вам. Вы счастливица, Джен. Вам всё даётся легко.

Женя с трудом удержалась. Это ей-то легко?! Это сейчас, благодаря Эркину, а раньше? Когда она была одна, с ребёнком на руках, без денег, без… да без всего!

– А разве вам плохо, Рассел?

– Нет-нет, Джен, я не собираюсь взывать к вашей жалости. Смотрите, дождь кончился.

Женя выставила из-под зонтика руку – сегодня она была без покупок, только с маленькой сумочкой на плече – и улыбнулась.

– Да, действительно.

Она остановилась и закрыла зонтик, мысленно вздохнув: теперь-то непрошенный кавалер точно не отвяжется.

– Дождя нет, так что можно не спешить, – Рассел словно услышал её невысказанное. – Вы не одиноки, Джен. Это уже счастье.

– Одиночество зависит от человека, – сердито ответила Женя. – Что вам мешает, Рассел, жениться, иметь семью?

– Мешает, – кивнул он. – Я неуверен в завтрашнем дне, Джен. Я могу рисковать собой, но не другими людьми, близкими людьми. Ваши родители живы, Джен?

– Нет, – насторожилась Женя.

– И у вас никого, кроме… вашей малышки?

Женя промолчала. Заминка посреди фразы ей не понравилась.

– Не надо дуться, Джен. Я не предлагаю вам ничего, кроме дружбы. Поверьте. Я не Хьюго. Кстати, вы знаете, он уехал на Русскую Территорию.

– Это его проблемы, – равнодушно ответила Женя.

Ей только дружбы Рассела не хватает! Интересно, Эркин уже вернулся? Наверняка уже дома. И ждёт. Хорошо, что она отговорила его встречать её.

– Вы не слушаете меня, Джен.

– Я устала, Рассел. Вот и мой дом. Спасибо, что проводили.

Эркину сегодня повезло. Они с Андреем отхватили классную работу. Правда, получилась третья смена, но заплатили прилично и сказали, чтобы через два дня они были на месте. И самое главное. Если выгорит то, что Андрей придумал…

…Андрей пришёл с утра таким, что он понял: что-то случилось. И сразу встревожился.

– Что ещё?

– Пока ничего, – Андрей изо всех сил сдерживал себя. – Я, знаешь, с кем вчера вечер просидел?

– Только мне и дела, за тобой следить!

– Дашу и Машу помнишь? – не обиделся Андрей. – Из больницы.

– Помню. Хорошие девчонки.

– Ну вот. Они, знаешь, что сделали?

– Скажешь – буду знать.

Андрей быстро огляделся. Они работали на складе, переставляя в указанном порядке ящики. Работали вдвоём и под крышей. Классная работка!

– Они себе документы выправили и на Русскую Территорию уезжают, – выпалил Андрей.

– Ну, счастливо им, – вздохнул он.

– Ты что, не понял? Мы ж тоже так можем!

– Что можем?! Да как ты это сделаешь? Туда, знаешь, какие документы нужны? Нашим справкам не чета!

– Ты слушай, – быстро шептал Андрей. – Угнанных пускают всех. Ну, кого Империя с Русской Территории согнала. Так вот, они, ну, Даша с Машей, поехали в Гатрингс, в комендатуру, заявили о себе, и им бумаги со слов заполнили и удостоверения выдали, с фотографиями, печатями, как положено. Со слов, понял? И они заявление на выезд подали. Получат ответ и поедут. Здоровско?

– Здоровско, – согласился он. – Но они-то…

– А мы чем хуже? На Русской Территории всей этой хренотени с расами нет. Там же Россия теперь. Ты подумай.

– Ах, чёрт! – он чуть ящик не выронил. Как же он сразу не сообразил?! Все ж говорят, что у русских цветных не прижимают. Живи где хочешь, работай кем хочешь. Это ж, это ж… – Слушай, это ж мы жить будем…

– А я про что? – Андрей победно ухмыльнулся. – Оформимся и айда.

И тут он сообразил. Андрей русский, Женя русская, а он? Его братство с Андреем это ж… так, бумажка, скажут – совпадение, и всё. Как он докажет? Индеец, питомничный, раб… нет, ему не проскочить.

– Ничего, – Андрей, выслушав его, тряхнул головой. – Мы так сделаем. Я рвану, разнюхаю всё, вернусь, и будем решать.

– В Гатрингс рванёшь?

– Посмотрим. Близко слишком, раньше времени светиться неохота…

…На том они и порешили. Андрей остался на станции, чтобы с попутным товарняком добраться до какого-нибудь города с комендатурой, а Эркин побежал домой. По просьбе Андрея заскочил к нему предупредить хозяйку, чтоб не забазарила о пропаже жильца. Эркину повезло: она как раз вешала бельё на заднем дворе под сооружённом Андреем навесом. Встретили Эркина неприветливо, но выслушали.

– А мне по всем хренам, где его носит, остолопа этакого. И ты проваливай!

С этим напутствием Эркин и ушёл. К дому он подходил с непривычной стороны и поздно заметил стоящую у калитки пару. Женя? А с ней кто? Ах, чёрт, и сворачивать уже некуда. Ну, гнида белая, ты ещё попадёшься мне. Лишь бы Женя не окликнула.

Рассел замолчал на полуслове. Женя вскинула на него глаза. Он смотрел поверх её головы куда-то вдаль. Она повернулась и увидела приближающегося к ним мужчину в рабской куртке. И сразу узнала Эркина. Холодная волна страха поднялась по ногам к груди, сдавила горло. Что делать?!

Не меняя шага, Эркин прошёл мимо них, позволив себе лишь мгновенный искоса взгляд. Но столкнулся взглядом с белым и понял: зря посмотрел.

– Идите, Джен. Ну же. Запритесь и ничего не бойтесь.

– Но, Рассел, ради бога…

Рассел вталкивал её в калитку.

– Запритесь, Джен. Спокойной ночи.

Женя попробовала вырваться, но железные пальцы Рассела так сжали её, что боль стала нестерпимой, и она поддалась нажиму, вошла в калитку, захлопнула её за собой и… господи, что же это такое?! Что же теперь будет?!

Она прислушалась. Тихо. И медленно, не ощущая, что плачет, пошла в дом.

Втолкнув Женю и услышав щелчок замка, Рассел бросился вдогонку за индейцем. Нет, больше он не позволит этому… существу вот так здесь разгуливать. Хватит, пора положить этому конец. Куда он пошёл? А, вон же, идёт. Как ни в чём не бывало. Скотина этакая.

Услышав за собой шаги, Эркин обозлился. Теперь эту скотину за собой таскать, уводить подальше от Жени. «Ну, сам напросился, сволочь белая. Я тебе не безгласный спальник, я по команде „руки за голову“ больше не лягу. Хватит! Ты у меня близко к Жене больше не подойдёшь. Ну, ладно…».

Эркин шёл быстро, но не настолько, чтобы его потеряли из виду. Крутил, петлял. Преследователь не отставал. Если у сволочи пистолет, то игра получается слишком рисковой. Но… хотел бы застрелить, так застрелил бы уже. Теперь так…

Рассел старался не отпускать индейца далеко. Сначала он испугался, что индеец сразу сбежит в Цветной квартал, а там одинокому белому слишком опасно, туда и днём полиция только полным составом патруля рискует забираться. Но индеец, похоже, не заметил слежки и не спешил. Крутился среди домов, изредка оглядываясь, и Рассел едва успевал спрятаться в тени или за углом. Ну что ж, тем лучше. В крайнем случае, пистолет с собой. Индеец словно почувствовал что-то, стал чаще оглядываться, прибавил шагу. Рассел вытащил пистолет…

Эркин оглянулся ещё раз, проверяя, не отстал ли беляк, и побежал. Уже по прямой к городскому парку. Там в это время никого нет, никто не помешает, но и не поможет никто. Зато далеко от дома, и если что, то Женя не при чём. Добежав до границы парка, он с ходу перепрыгнул ограду. В этом месте невысокая, со стороны улицы, каменная кладка прикрывала отвесный почти десятифутовый обрыв. Приземлившись на четвереньки, Эркин мгновенно вскочил на ноги и кинулся назад, прижался спиной к холодной кладке, укреплявшей склон. И прислушался. Если слишком оторвался, то, потеряв его, беляк может и обратно попереться. Обидно будет. Эркин подобрал несколько камешков, вытащил из кармана и раскрыл нож. И стал ждать.

Тучи поредели, и луна просвечивала размытым неясным пятном. Задыхаясь, Рассел подбежал к ограде и остановился. Неужели упустил? Обидно. Найти в ночном парке прячущегося практически безнадёжно. Но… но неужели у скотины здесь логово? Хотя… Это днём в парке цветных не бывает, разве только муниципальные уборщики и то на центральной аллее, а ночью ни одного белого. Так что… Вполне возможно. Соорудил себе шалаш в укромном месте, всё-таки индеец, могла сработать генетическая память. Но сейчас ночью… Если б хотя бы фонарик был, или луна поярче… Что это?

Эркин слышал над головой тяжёлое дыхание. Что, сволочь, запыхался? Потерял? Ну, так поможем. Он кинул камушек в ближайшие к откосу кусты, и те отозвались шёпотом, стряхивая дождевые капли и листья. А второй чуть подальше, вот так.

Прячется в кустах? Ну, была, не была. Надо довести до конца. Логического. Рассел встал на низкую каменную ограду, примерился, чтобы попасть на чистое место, и прыгнул. Ему с трудом удалось удержаться на ногах, ботинки разъехались на мокрой траве. Сжимая в руке пистолет, Рассел осторожно шагнул к ещё шелестящим кустам, ещё…

Когда беляк спрыгнул, Эркин разжал кулак, высыпая уже не нужные камешки, и приготовился. За своим шумом беляк не услышал и не обернулся. Удачно. Шагнул к кустам, ещё… Пора, а то вдруг обернётся. Беляк остановился, и Эркин прыгнул ему на спину. Зажал локтем левой руки горло, рванул на себя и с силой ударил рукояткой ножа под дых. И тут же повернул нож рукояткой к себе, чтобы бить остриём. Но тело беляка уже обмякло и висело на локте Эркина. Ну, а теперь так… Только быстрее, а то он уже трепыхается.

Сознание возвращалось очень медленно и очень больно. Рассел попробовал шевельнуться, и сразу ощутил тиски на шее и холод лезвия на животе. И сразу всё вспомнил. Пистолет… он его выронил, когда страшная боль рванула его за горло. Он беспомощен и в полной власти этого… только шевельнись, и тебе взрежут живот.

– Слушай, гнида, – шёпот обжигает ухо, – если я тебя, суку, ещё раз за собой увижу, сильно пожалеешь, что родился. Понял?

– Я понял, – хрипло через боль в зажатом горле выдавил Рассел. – Отпусти меня.

– Ща!

И новый удар в живот бросает его в беспамятство.

Ударив беляка опять рукояткой – здоровский приём показал Андрей – Эркин с силой оттолкнул его от себя. Беляк упал ничком. Эркин отпрянул назад, повернулся к откосу, подпрыгнул, уцепился за верх кладки, подтянулся, скребя носками сапог по стыкам… ну, ещё чуть-чуть, и ещё… есть! Он скатился на другую сторону и быстро вскочил на ноги. Теперь ходу, пока беляк не очухался и не забазарил.

На этот раз он ощутил себя лежащим на земле. Рассел медленно поднял голову, и это движение сразу отозвалось болью в шее. «Да, такой задушит, и никаких следов борьбы не будет», – попытался он пошутить. Преодолевая боль и тошноту, встал на четвереньки, на колени и наконец смог выпрямиться в полный рост. Пистолет… вот он, лежит. Не взял. Хотя… ну да, зачем спальнику пистолет, он и голыми руками… справляется. Рассел нагнулся за пистолетом и страшный приступ рвоты бросил его на колени.

И он опять справился. Подобрал пистолет, выпрямился, повернулся, сделал шаг и едва не упал. Он сначала не понял, что с ним, а поняв… Чёртов индеец разрезал на нём брюки и трусы так, что они свалились при первом же движении и спутали ноги. Рассел сунул пистолет – всё равно сейчас от него никакого толка, дома придётся заняться чисткой – в карман плаща, подтянул трусы и брюки. Вот, дьявол, даже молнию на брюках отрезал. Теперь до самого дома держи руками или… Рассел невольно рассмеялся. Индейца, конечно, и след простыл, погони парень мог не опасаться. Какая тут погоня, когда штаны сваливаются.

– Ладно, парень, – сказал он вслух. – Считай это за мной.

Поясом от плаща он подвязал брюки, плащ застегнул. Теперь надо думать, как отсюда выбраться. И в полицию не пойдёшь. Деньги не взяли, оружие не взяли, а штаны разрезали. Вся полиция будет год ржать от удовольствия, заявись он с такой жалобой. А уж какие комментарии к такому заявлению выдадут… И на весь город ославят. Нет, такого удовольствия милым согражданам доставлять не стоит. Обойдутся. Но неужели этот чёртов индеец был там случайно? Шляется просто по городу, ищет, где бы чего перехватить. Как все цветные. А он уж навообразил чёрт знает что.

Рассел прошёл вдоль откоса до места с осыпавшейся кладкой и кое-как выбрался наверх. У фонаря оглядел себя. Когда-то плащ был светлым, элегантного цвета слоновой кости. Ну, стервец, ну, паскудник. Заманил. А он купился на такой примитив. Но почему не убил? Неужели и через десять лет сформированный когда-то тормоз действует? Остаточно. Ударить может, убить нет? Или здесь что-то другое?

Каждый шаг отзывался болью в животе, болела шея, он никак не мог вспомнить, где лежат запасные брюки, плащ безнадёжно испорчен, пережитые страх и унижение… В довершение ко всему снова пошёл дождь. Шляпа, где его шляпа? Кажется… он её обронил, когда бежал за индейцем. Ну и чёрт с ней! Да, он держал её в руках, когда говорил с Джен, а потом… бросил сразу или позже? Да чёрт с ней! Не идти же её искать. Невелика ценность.

Сделав большой круг, Эркин убедился, что погони нет, и побежал домой. Женя уже наверняка волнуется. В луже недалеко от его калитки что-то плавало. Этот чмырь, что ли, шляпу обронил? Ну и хрен с ней! И с ним тоже.

Эркин достал ключи и перевёл дыхание. Ну, с этим пока всё. Отпереть, запереть. Опять дождь пошёл. Тоже фиг с ним. Нижняя дверь. Отпереть, запереть. Он взлетел по лестнице, но только взялся за ручку, как дверь распахнулась, и руки Жени вдёрнули его в дом.

– Господи, наконец-то!

– Ага, – счастливо выдохнул он, окунаясь в тёплую пахнущую Женей темноту.

– Я свет боялась зажечь, так сидела… Господи, ты же мокрый весь. Раздевайся скорей, разотрись… Сейчас чаю… с мёдом…

Женя говорила быстрым захлёбывающимся шёпотом и металась по кухне с чайником, полотенцем… И только когда он, уже переодевшись в сухое, сидел за столом, сыто отдуваясь и через силу допивая очередную чашку горячего чая, она спросила:

– Ну, как? Обошлось?

– А он не догнал меня, – сразу ответил Эркин. – Я покрутил, попетлял и ходу.

– Ну, и слава богу, – облегчённо улыбнулась Женя. – Я так перепугалась, когда он за тобой побежал. Он точно отстал?

– Точно-точно, – Эркин так энергично кивнул, что слипшиеся пряди волос подпрыгнули у него на макушке.

Женя пригладила их, и он, как всегда, ловко перехватил её руку и поцеловал.

– Ещё чаю? – улыбалась Женя.

– Не-а, – мотнул он головой.

Засыпая на ходу, он дотащился до кладовки, постелил себе и рухнул. И когда Женя зашла к нему, поправила одеяло и подоткнула с боков и под ноги, он уже спал. Она наклонилась и поцеловала его в висок. Он вздохнул, потёрся щекой о подушку, но глаз не открыл. Женя выпрямилась, взяла лампу и ушла.

Ну, слава богу, обошлось. У Рассела пистолет, страшно подумать, что могло случиться. Да, конечно, это не жизнь.

Женя разделась, погасила лампу и легла. Закуталась в одеяло, по-детски подсунув угол под щёку. Да, надо уезжать. На следующий год Алисе в школу, а здесь… господи, она же даже не думала об этом, не может же она вечно держать Алису дома. Ей надо учиться, а здесь… в белую школу её не возьмут как «недоказанную», в цветную… ну, это не школа. Надо уезжать. И как можно дальше, где Алиса сразу пойдёт как белая. Но для этого нужна другая метрика. И вообще… Ой, ну что за жизнь такая? Только всё хорошо, как опять плохо. Ладно. Что-нибудь придумаем. Не сейчас, потом. Сейчас надо спать.

* * *

Они выехали вдвоём, без шофёра.

Ведя машину, Старцев искоса следил за Бурлаковым. Кабинетный учёный, мягкий, деликатный, безукоризненно вежливый… и строгое, словно отвердевшее изнутри лицо, внимательный сосредоточенный взгляд. Фронтовое лицо – определил он. Приходилось такое видеть и не раз.

– Вы как перед атакой, Игорь Александрович.

– Да, Геннадий Михайлович, – сразу ответил Бурлаков. – Этот бой проиграть нельзя. А теперь, если можно, несколько подробнее о кладе. Как вы на него вышли?

– Бредли сам сообщил о нём. Сначала поинтересовался нашим законодательством о кладах. Я его просветил. А потом он приехал и пригласил меня посмотреть. А когда я выразил сомнение по поводу одной вещи, мне её чуть ли не насильно всовывать стали, – Старцев улыбнулся. – Он очень не хочет конфликтов с властями.

– Разумно, – кивнул Бурлаков. – Весьма разумно. Законопослушность в мелочах отлично прикрывает, – он усмехнулся, – более крупные нарушения.

Старцев кивнул.

– У вас есть какой-то план?

– Нет. Видите ли, Геннадий Михайлович, этот пастух, лагерник, да, я знаю, таких чудес не бывает, но он ровесник моего Серёжи. Может быть, они где-то встречались, может… Но это мой единственный шанс что-то узнать о сыне.

– А… ваша жена и дочери? Это точно?

– К сожалению, да.

– Игорь Александрович, по документам все спальники так же были расстреляны.

– Иногда, – Бурлаков грустно улыбнулся, – иногда документы не врут. Спасибо, Геннадий Михайлович, но это так. Скажите, вы так защищали их, почему?

Старцев на мгновение задумался.

– Иногда я сам себя об этом спрашиваю. Понимаете, я о них слышал практически с первых дней в Бифпите. Потом, когда познакомились… Меня удивило не наигранное дружелюбие. Сейчас многие демонстрируют расотерпимость, но за такой демонстрацией всегда махровый расизм, – Бурлаков согласно кивнул. – А Бредли с Трейси… Их расотерпимость не наигранна и не вымучена. Они не идут наперекор общепринятым нормам, но в любом человеке его расу замечают в последнюю очередь. Они многолики, но всегда искренни и естественны. Фредди не изображает телохранителя, когда сидит за правым плечом Джонатана. Он в это время действительно только телохранитель. Ковбой, судья на ковбойской олимпиаде, азартный игрок, гуляка, драчун… он всегда подлинный. Как и Бредли.

– Я понимаю. Что ж, – Бурлаков смотрел перед собой, – с людьми такого плана можно работать.

– Да, – согласился Старцев. – На сотрудничество они идут охотно.

Бурлаков молча кивнул, мягко прекращая разговор. Снова дорога. Тогда они поехали на Озёра. И взяли с собой Анечку. Серёжа был ещё слишком мал. Его и совсем ещё совсем маленькую Милочку оставили у бабушки. Римма переживала за детей, Анечка скучала без брата и сестры, и он уже жалел, что настоял на таком варианте. Нет, было по-другому. На Озёра он ездил вдвоём с Риммой, забыв обо всём и ещё до всего, и у бабушки оставляли Анечку. А в то лето… да, он ехал якобы искать работу с жильём, а Серёжу и Милу оставили на… как её звали? Смешную голенастую соседскую девчонку. Нет, не вспомнить. Ни работы, ни жилья он тогда, разумеется, не нашёл, но отладил необходимые цепочки и связи и нигде не наследил. Так что поездка прошла удачно.