Текст книги "Сказания не лгут (СИ)"

Автор книги: Татьяна Назаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– Я вру? – орёт Венделл, пунцовый от гнева и выпитого. Глаза совершенно шалые, бессмысленные.

– Не было у тебя никого, – ржёт Гульдин Бык. – Дитятя ты ещё.

– Ди– тя– тя? – Атанарих вскакивает и бросается с кубком на Гульдина. – Да чтоб ты подавился своим навозным языком, Гульдин!

У Берты сердце ухнуло. Гульдин – здоровенный, не хуже Фритигерна, Атанариха одним пальцем размажет по стенке, словно клопа. Ладно, хоть Рандвер успевает перехватить безголового Венделла, да и Гульдин не собирался драться.

– Венделл, он пьян!

– Рандвер, иди в ельник, – рычит Атанарих, вырываясь.

– Тебя угомонить? – начинает злиться Рандвер.

– Ну, ударь меня… – вопит Атанарих. – Пусти, альис! Ну, ударь!

Атанариху удаётся вывернуться от Рандвера, он поворачивается:

– Ударь, и я тебя убью!

Рандвер, однако, не то трезвее прочих, не то просто во хмелю голову не теряет.

– Не буду я тебя бить, Венделл, я ещё жить хочу.

Гогот громом грохочет. Ржут, дурни. Но Рандвера, хвала Фрове, хранящей пирующих, не собьёшь. Берта подскакивает и наполняет ковш пивом. Рандвер соображает быстро, подхватывает ковш, протягивает Атанариху:

– На вот, выпей и остынь.

Атанарих залпом выпивает, обводит всех невидящим, мутным взглядом. А Рандвер продолжает примирительно:

– Ну, ладно, были у тебя бабы. Да хоть бы и не было! Это ведь не позор, в наши годы не знать женщины! Поправить недолго.

И он властно хватает Берту за руку и рывком сажает на колени Атанариха. Пиво выплёскивается на парня, но никому до этого нет заботы:

– Вот тебе баба, возьми её, и дело с концом!

Пьяные юнцы одобрительно ревут, подбадривают, скоты сопливые:

– Давай, Венделл. Насади Рыжую Фридиберту на вертел, тогда никто не будет смеяться над тобой!

– Посмотрим, есть ли у неё веснушки на заднице.

Атанарих ржёт над дурацкой шуткой, решительно комкает подол бертиной рубахи, сует под неё липкую от пива руку.

Сейчас загнет, щенок, полозья прямо на столе… И ведь никому в голову не придёт защитить девку из хардусы. Чего ей помогать–то? Подумаешь, убудет от лейхты, коли в её ступке воин потолчёт…

Что делать–то? Плакать? Вырываться, с воплями бежать по палате – на потеху пьяным мужам?! Так ведь они теперь, словно псы. За бегущей бросятся все: добыча!

Берта уверенно шлёпает его по руке:

– Прямо тут решил, как собака?

Венделл на миг опешил, и этого хватило, чтобы Берта уже сползла с его коленей. Проговорила мягко:

– На лежанке–то удобнее…

Мальчишка тупо моргает, пытаясь сообразить, что происходит. Драться не с кем, женщина не сопротивляется.

– Чего сидишь? – Берта улыбается как можно ласковее – Пойдём?

Протягивает ему руку.

– О–о! – ревут соседи. – Берта, подскажи ему, что надо.

– Пшли на кол, – опять рвётся Атанарих, – Сам знаю!

– Плюнь на насмешки, пойдём, – Берта настойчиво тянет Венделла из палаты. Он встаёт и, нетвердо ступая, идёт за ней. Она обнимает его за талию.

Вышли на улицу. Уже стемнело и морозцем прихватило, но Атанариха, кажется, это ничуть не тревожило. Рванул ворот своей шерстяной рубахи, развернувшись, ухватил Берту, притиснул её к стенке Палаты, стал искать её губы своими мокрыми губами.

– В дом пойдём! – мягко отстранила его от себя Берта, – Холодно тут… Пойдём.

Он подчинился.

Зашагали из Вейхсхейма. Улица совершенно пустынна. Жители хардусы пируют, только стражники стоят на стенах. На морозце парень, вопреки ожиданиям Берты, ничуть не протрезвел. Наоборот, шаг стал неувереннее, и Берта обняла его, поддерживая. Он сначала забормотал что–то, противясь, мол – сам дойдёт. А потом смирился. Э… да ему, похоже, сейчас вовсе не до этого будет! Совсем герою лихо стало. Оттолкнул её и почти шлёпнулся на плетень у соседнего дома.

– Худо тебе, Атанарих?

– Пшла на кол, – невнятно огрызнулся тот и скорчился. Его рвало.

Берта подошла, осторожно придержала за плечи.

Подумала сердито: «Надо же было столько пить, маслёнок сопливый. Небось, в хейме ему бы такой воли никто не дал». Но привычно смолчала: юнцы жутко злятся, когда им напоминают об их годах. Парень отвалился, тяжело переводя дыхание.

– Пошли до дома. Недалеко тут.

– Угу, – отозвался Атанарих. – Сейчас…

С трудом оттолкнулся от крякнувшего плетня и заковылял дальше. Берта семенила рядом, готовая, коли надо, подхватить.

У входа он задержался – нужду справить. Кажется, чтобы не упасть, лбом в стену стукнулся.

«Ну, не появится вскоре – выйду, подберу», – решила Берта и пошла в дом. Там тоже было пусто и темно. Только в очагах краснели полупогасшие угли. Берта привычно вздула огонь – успело выстыть. Хлопнула дверь: Атанарих всё же соображал, куда плестись. Тяжело уцепился за косяк, побрёл вдоль стены, загремел рукомоем. Берта торопливо подбросила ещё дров и стала разбирать постель. Уверенно развернула скатанную в изголовьях шкуру, расправила меховое одеяло. Парень всё стоял, покачиваясь, возле лохани с водой. Подошла, развернула куда нужно, подтолкнула вперёд:

– Пойдём, дитя…

Прикусила язык. Ещё обидится. Но Венделл, кажется, не услышал.

Она усадила его на помост, сняла поршни, стянула рубаху, аккуратно отложила в сторону: утром надо забрать и постирать. Помогла лечь. Мальчишка как рухнул на шкуру ничком, так и не двинулся больше.

Доведя его до лежанки, Берта запросто могла бы удрать. Но стоило ли? Не всё ли равно, с кем делить этой ночью ложе: с этим упившимся мальчишкой или с сильно хмельным мужем? Она устала, готовя пир и прислуживая гостям.

Берта, стянув платье, нырнула под одеяло. Обняла, притянула Венделла к себе.

Тот в полусне что–то замычал, ткнулся лицом ей в грудь и затих. Разве что губами не зачмокал. И вскоре захрапел.

Берта рассмеялась: вот ведь, герой. А потом стало жалко его. Щенок, хоть и умеет махать мечом лучше иного бывалого мужа. А больше ничего и не умеет, кроме войны. Даже рыбу как следует разделывать не умеет. Она повозилась, устраиваясь поудобнее, уложила голову Атанариха к себе на плечо, погладила светлые волосы, удивляясь, что они, оказывается, такие мягкие, хоть и непослушные. «Надо будет ему жижи из–под капустки утром подать, – подумала. – И яблочек. Кисленькое–то с утра будет самое то…».

Вскоре Берта тоже заснула. Обычно, после пиров она снов не видела. А тут вдруг приснился родной хейм, ещё не ограбленный хаками. Два дома с клетями и хлевами, баня на берегу мелкой речушки, дорога, ведущая к каменистому броду, а за рекой – сосновый борок, в котором стоит статуя Кёмпе. Кёмпе–охотника, тогда она и слыхом не слыхивала, что этот бог помогает воинам.

И щенок Силубр. Он выделялся из всего помёта, который их сучка Нидва привела той весной. Все говорили, тот помёт – от разных отцов был, известное дело, в собачьей свадьбе сучку все, кому ни лень, покрывают. Вроде как жёнку в хардусе. И вышло так, что привела сучка пятерых щенков. Трое – лобастые, большие, с изжелта–бурой псовиной – явно от волка. Их мужи оберегали, как могли. Двое других – от местного кобелька Сунно, тоже толстолапые и прожорливые, но ростом меньше и нравом попроще. И такие красавчики! Особенно Силубр, с его ровной, светло–серой, как у зимней белки, гладкой шёрсткой. Берта, впрочем, и другие дети в хейме, любили играть с ним. Такой весёлый, вечно с братишками своими играет. Рычит, борется, до изнеможения. Бывало, возится–возится, наскочит, упадёт и заснёт на месте. А ласковый! Чуть завидит людей, бежит к ним, бросается на грудь, норовит лизнуть лицо, отскакивает, на передние лапки с тявканьем припадает: поиграть зовёт. Готов брошенную палочку принести, и, уморительно рыча, отбирать её у тебя. Ему было всё равно, навстречу кому броситься и чью чумазую мордочку облизать, но Берте хотелось верить, что из всей толпы он выделяет именно её. И она, потому, что верила в это, а не из желания приручить ласкового пса, утаивала от своей еды кусочки мяса и при случае подкармливала щенка. Со временем Силубр и вправду стал отличать её среди прочих детей и временами увязывался за ней в лес – благо, при сборе ягод и грибов его веселая возня и непрестанный звонкий лай не были помехой.

И сейчас во сне Берта видела, как выскакивает он из дома во двор, взрывая первый выпавший снежок, припадает на передние лапы, потявкивает, приглашая поиграть с ним. Весело подбегает к стоящим у входа в дом мужчинам. Берта ясно различала в толпе деда, отца, дядьев и старших братьев. Все с оружием. Все с тщательно промытыми накануне в бане волосами. Бороды расчёсаны, заплетены в косы и перехвачены медными пряжками, чтобы ветром не задувало в лицо. Под распахнутыми куртками из меха виднеются вышитые чистые рубахи. Каждый раз, как выпадает первый снег, мужчины собираются и идут в лес почтить бога–охотника Кёмпе. Ему приносят в жертву мёд и пиво, а ещё – одного из щенков из последнего помёта.

Дед манит к себе Силубра. А того и манить не надо. Он подлетает, виляя загнутым на спину хвостом, с весёлым, звонким лаем скачет вокруг.

– Пойдём, – дед треплет щенка по лобастой голове. – Пойдём со мной.

И мужчины неспешно направляются в лес. Они идут без лыж – снега выпало мало, растает к полудню. Вот вышли в ворота ограды, опоясывающей хейм, и направляются к сосняку. Рядом с ними весело скачет серебристо–серый, гладкий молодой пёс. Чтобы он не путался под ногами, кто–то поднимает с земли ветку и бросает её. Силубр с готовностью несётся в сторону леса.

И Берта знает, что вернутся они без Силубра, и скажут:

– Его взял в свою свору Кёмпе. Зимой, во время вьюги, бог будет охотиться на диких зверей, и в его своре будет бежать наш Силубр.

Но Берта понимает, что щенка принесли в жертву Кёмпе. Там, в лесу, его зарезали и повесили на священную сосну, рядом с луком и копьём Кёмпе. И она убегает на сеновал, горько рыдает, уткнувшись в сено. Там находит её старший брат. Берёт на руки и, поняв, что так расстроило сестрёнку, начинает говорить, что Силубр теперь всегда будет молодым и здоровым, что он будет жить вечно в стае великого охотника Кёмпе.

– Нет! – рыдает Берта. – Его убили! Убили!

Брату надоедает уговаривать крикливую девчонку.

– Сама дура! – огрызается он. – Нельзя привязываться к собакам, назначенным в жертву Кёмпе.

Тогда она ещё не знала, что Кёмпе помогает не только охотникам, но и воинам…

* * *

Атанарих проснулся – приспичило по нужде. Было темно – угли в очаге уже прогорели, даже не светили – только у входа слабо горел жирник. Так заведено, чтобы в случае внезапной тревоги легко было найти двери, запалить огонь.

Голова раскалывалась, и во рту премерзко. Тело поламывало. В доме густо пахло перегаром, запахами ухи (сейчас они вызывали только тошноту), потными телами. Слышался храп, постанывание, кто–то ворочался, бормотал во сне проклятья и поминал сома. Видно, и во сне лучил.

На непослушных ногах Атанарих выбрался во двор. Ещё не рассвело, и небо было затянуто тучами – не поймёшь, сколько осталось до восхода солнца. Но глаза уже привыкли, и венделл различал в темноте очертания дома, бочки с водой. Далеко он не пошёл, помочился у входа, распинал ногами следы. Доковылял до бочки. Вода в ней взялась ледяной коркой, и Венделлу пришлось пару раз сильно стукнуть рукояткой ковша, прежде чем пробить лёд. Зачерпнул, напился. Аж зубы сводит, и в горле словно колючий комок – едва проглотил! Прополоскал рот, сплюнул на землю.

– Надо же, как погано! – отломил кусочек льда, приложил ко лбу. Но не помогло. В голове – шерстяной комок застрял, аж мутит. И холодно – враз ознобило, до дрожи. Выругавшись, заковылял к дому. Не сразу открыл дверь.

Видно, кого–то, разбудил: у очага, закутавшись в плащ, возилась женщина. Ах, да, Рыжая Берта, с которой он вчера ушёл с пира.

– До восхода долго?

– А альисы его знают, – буркнул Атанарих. Берта поднялась, подошла к нему, сунула в руки ковшик.

– Выпей, полегчает.

От ковша несло квашеной капустой. Пронзительно–кислое пойло показалось приятным – хоть жажду уняло.

– Спасибо.

Поплёлся к лежанке. Берта потопала за ним, помогла натянуть одеяло, забралась и обняла его, не то согревая, не то сама пытаясь согреться: в доме выстыло. Запустила руку в волосы, осторожно поскребла ногтями.

– Не надо, больно!

– Погоди, сейчас легче станет.

Атанарих подчинился. Примостил голову на её плече и лежал. Берта возилась в его волосах пальцами, и боль усилилась. Но ломило уже не всю голову, а только под пальцами. Боль уходила в её пальцы, вытекала.

– У тебя руки целебные, – пробормотал он.

– Легче стало? – отозвалась Берта, осторожно целуя его макушку. Так похоже на его няньку–крексу. Мать – та воина воспитывала, не позволила бы лишних ласк, а крекса его баловала. Он уже на мужскую половину дома ушёл, а нянька, встретившись, бывало, совала украдкой: то яблоко, то медовые лепёшки. Атанарих сердился на неё: за маленького что ли считает? Но лакомства брал.

Атанарих, посмеиваясь, уткнулся в мягкое плечо Берты. Представил, как Рыжая Фридиберта украдкой суёт ему яблоко и норовит поцеловать. Получилось совсем не то, что с нянькой. Он бы вовсе не стал отворачиваться и ворчать.

Хотя Берта вовсе не красавица. Красивой была Амалафрида. Он попытался вспомнить, как выглядела гордая дева. Помнилось, что она была высока и полногруда. Волосы длинные, она перехватывала их золотой тесёмкой на лбу. Лицо же напоминало облик крекских статуй. Амалафрида казалась изумительно красивой, но неживой. Атанарих уже не был уверен, точно ли видит в полудрёме лицо девушки, или намечтал его? А Берта – вот она, рядом. Круглая, рыжая, не красотка, но молодая и добрая. Куда моложе этой шлюхи, Альбофледы, которая набивается в постель ко всем мужам в доме. Альбофледа языкастая, а Берта – хорошая!

«А всё же забавный он, этот маслёнок», – думала Берта, перебирая мягкие волосы вновь задремавшего Венделла. Она не видела в темноте его лица, но было легко представить неотвердевший подбородок, по–детски пухлые губы. Усики едва проклёвываются, только в углах большого рта волоски чуть длиннее, а подбородок и вовсе голый, разве что пальцами можно нащупать редкий пушок. И смотрит на мир открыто, доверчиво, весело. Не зря ей сегодня Силубр снился…

Ну вот, не хватало ещё расплакаться. Ничем он, этот Венделл не отличается от прочих. Года через два, как возмужает – очерствеет. Или, обороняясь от чужих насмешек, даже быстрее. Вспомнилось, как смеялись над Венделлом парни, что до сих пор ни с какой бабой не спознался. Скажи она, что сегодня ночью было – еще больше потешаться станут... Венедлл, конечно, совсем ещё маслёнок, но ведь не из третьего дома, из первого. Пожалуй, был бы дружок не из худших. Добродушный он, может, и не будет обижать… Если назовёт её своей женщиной – сможет от прочих защитить. Захочет ли? В хардусе есть девы и покрасивее, и помоложе.

Заскрипела дверь – Гуннель вошла. Значит, рассвело, пора подниматься. Берта выбралась из объятий крепко спавшего Венделла, и заботливо прикрыла его одеялом.

Вечером Атанарих, едва вернулся с учения и переменил пропотевшую одежду, увязался за Фритигерном в Третий дом. Берта придумала какую–то причину и пошла следом. Сумерничали, как обычно: парни приводили в порядок свои мечи и военные рубахи, оттачивали наконечники стрел, лощили ножами древки, прилаживали к ним оперение. Несколько парочек, не шибко смущаясь присутствием прочих, миловались: искали друг у друга в волосах, или сидели в обнимку.

Берта сама подошла к Атанариху и предложила у него поискать. Тот, под понимающий гул и переглядывания, отложил в сторону наконечник стрелы, который оттачивал, с готовностью сполз с низкой скамеечки, уступая место женщине, а сам устроился на полу, откинув голову ей на колени. Берта, не торопясь, отцепила с пояса деревянный гребень, расплела его косички и принялась перебирать мягкие пряди.

– Что, Берта, – не утерпел Дасо Ворон, – Видно, по нраву пришёлся тебе Венделл?

– Я не могу этого отрицать, – спокойно отозвалась женщина, продолжая неспешное занятие. Атанарих с видом победителя нежился у неё на коленях. Не то понял её хитрость, не то впрямь думает, что отменно потолок своим мальчишечьим пестом в её ступке и тем приворожил Берту. А впрочем, приворожил, хоть и не этим.

– Мне сегодня прийти? – спросила она, заискивающе глядя в его глаза.

– Ну, приходи, – разрешил он.

– Приду, – улыбнулась Берта.

Сказка о жене воителя Атанариха.

(Из сборника: «Сказки старой Фридиберты: Фрейсские героические сказки. – Арбс: Изд–во «Детлит», 2986 г.)

Поехали однажды Фритигерн, Видимер и Атанарих в дозор: если хаки нападут – предупредить хардусу об опасности, первый бой принять. Вот глядят – в лесу дым столбом поднимается, небо всё заволокло. Видно, хаки на деревню напали. Помчали на выручку, да много ли надо времени, чтобы деревню ограбить? Приехали, а врага уже и след простыл: меж догорающих домов лежат убитые мужчины и младенцы, а женщин, детей и скот враги угнали. Разъярились воители, помчались в погоню. К вечеру настигли и увидели, что врагов вдесятеро больше, чем их. Однако не ждут грабительницы скорой мести, сидят у костров беспечно, мясо жарят. Дождались воители ночи, внезапно напали на вражеский стан. Видимер рубит без устали. Фритигерн меч свой сломал, схватил одну хаку за ноги, и давай ей бить врагов, будто дубинкой. Атанариха стрелой в плечо ранили, но он в пылу боя даже не почувствовал. Так три воителя перебили всех хаков, и пленников освободили.

– Спасибо вам, – говорят им жёны фрейсские. – Рабство – хуже смерти.

– Не вам нас следует благодарить, а нам у вас прощения просить, что не заметили раньше хаков, не уберегли вашу деревню, – отвечает им Атанарих. – Куда вы теперь подадитесь?

У кого–то из пленниц оказалась родня в других деревнях, а остальные решили пойти в хардусу и там поселиться.

Двинулись в обратный путь. По пути воспалилась у Атанариха рана. Совсем ему худо стало – аж свет в глазах меркнет. А среди пленников была одна девушка, по имени Фридиберта. Статная, глаза ясные, а волосы – длинные и густые, словно медный плащ по плечам лежат. Девушка та умела врачевать раны. И взялась Фридиберта ходить за Атанарихом. Приехали они в хардусу, юному воителю вовсе худо стало. Все вокруг уже поговаривают: видно, не поднимется Венделл. А Фридиберта ночей не спит, заботится о раненом. И оказалось её искусство сильнее неудачи Атанариха. Вот он выздоровел и спрашивает её:

– Скажи мне, Фридиберта, чем я могу отблагодарить тебя за спасение своей жизни?

Склонила голову девушка, говорит:

– Не ты меня, а я тебя благодарить должна, воитель Атанарих. Ты меня от хакийского плена спас, от позора великого избавил.

Атанарих подумал, что девушка не только обликом прекрасна, но и умна, и нрав имеет кроткий. Решил на ней жениться.

Пошёл к королю Витегесу за благословением, тот и говорит:

– Ты, Атанарих, рода благородного, а Фридиберта – крестьянская дочь. Не ровня она тебе. Не примут её жёны моих советников.

– Эта крестьянская дочь лучше их всех, – разозлился Атанарих. – С твоего благословления или без него, а Фридиберта станет моей женой!

Не стал король Витегес спорить с Атанарихом. Женился Атанарих, стал приводить свою жену ко двору. Мужи вскоре полюбили её за ум и кротость, а жёны их всё время попрекали, что она крестьянская дочь. Особенно кичилась своим знатным родом и красотой жена Фритигерна, Хродехильда.

Фридиберта сносила насмешки кротко и вела себя со всеми ровно и учтиво. Но Атанариха насмешки над женой обижали, и он не раз просил своих друзей образумить женщин. Те, конечно, увещевали супруг и дочерей, да разве женщин уймёшь?

Тогда Атанарих, Фритигерн, Видимер и друг их, Аутари, решили поучить насмешниц. Уехали они вчетвером в дозор…

И вскоре приняли жестокий бой. Обратили врагов в бегство. И вот Аутари, не умывшись после боя и не перевязав ран, оставляет оружие друзьям, и мчит в хардусу. Приходит к королю Витегесу и говорит:

– На наш дозор напали хаки хоттын Амшун. Они одолели нас, но, признав славных воителей, не лишили жизни, а предложили обмен. Если наши жёны захотят пойти в рабство к хакам, то нас отпустят на свободу. Нет – в рабство продадут.

Собрал король Витегес жён Атанариха, Фритигерна и Видимера и сказал им о случившейся беде. Те стали горько рыдать и сокрушаться, что их мужей пленили. Тогда король говорит:

– В ваших силах вернуть свободу своим любимым. Чья жена согласится пойти в рабство – освободит своего мужа.

Тут Хродехильда, жена Фритигерна, утёрла слёзы и говорит:

– Что мне проку, если муж мой будет свободен, а я – в рабстве? Коли погибнет Фритигерн – верно, другие посватают столь благородную и красивую женщину, как я. Будет у меня муж удачливее Фритигерна.

Отвечает Теоделинда, жена Видимера:

– Дорог мне мой муж, и потребовали бы отдать за него жизнь – мига бы не медлила, Но страшнее смерти позор и рабство. Видимер не станет меня осуждать за то, что я откажусь.

И, ломая руки, хотела лишить себя жизни. Но Аутари её удержал.

Отвечает Фридиберта:

– Однажды довелось мне узнать горечь хакийского рабства. Нет сил думать, что Атанарих переносит такое унижение. Поспешим, Аутари, к хакам, пока они не передумали. Пусть живёт на воле Атанарих Венделл, и найдёт себе другую жену. Мне же радостно, что я смогла воздать ему за то добро, что от него видела.

И все слышали эти ответы. Тогда рассмеялся Аутари и говорит:

– Прости меня, король Витегес, и вы, благородные дамы. Я солгал вам. Мужья ваши живы и здоровы, и хаков прогнали прочь. Мы лишь поспорили, кому больше повезло с женой. Теперь я точно знаю ответ.

И все стали смеяться над знатными дамами и хвалить Фридиберту. Та же от смущения расплакалась и убежала из тронной залы.

С той поры перестали знатные жёны попрекать Фридиберту её родом. А если кто забывался, то всегда находилось, кому унять злословящих.

Из учебника «Всемирная история. Период Тёмных веков» для подготовительных курсов исторических факультетов классических и учительских университетов.

Глава 3. Фрейсы в XV – XVI веках от основания города Мароны.

3.1.3 Разложение родового строя. Военная демократия.

Разложение родовых отношений во фрейсском обществе XV– XVI веков и создание государства ускорила внешняя опасность в лице кочевников– хаков. Каждый отдельный хейм не мог противостоять угрозе. Племена, жившие ближе всего к степи, стали создавать в наиболее опасных участках укрепления – хардусы. В XVI веке существовало примерно 5 хардус. Самым напряжённым участком являлась Хакова Тропа – цепь долин в лесостепной зоне Фрейсии, которые позволяли кочевникам добираться до левобережья Оттерфлоды. Хардуса, стоявшая у брода через реку, впоследствии стала городом Арбсом, столицей Фрейсского королевства.

Каждый род, живший на землях, расположенных у хардусы, ежегодно отправлял в неё мужчин. Необходимость отказываться от наиболее крепких работников весной и летом, когда они больше всего нужны на полях, была обременительна для приграничных хеймов. Постепенно возник обычай отдавать в хардусы мужчин по жребию, и не на лето, а на всю жизнь. Принимались в хардусу также чужестранцы, изгои, выкупленные пленники, рабы – при условии, что они были способны сражаться. Так формировалась хардрада – братство воинов со своими обычаями. Численность хардрады редко превышала 100– 120 человек. Во главе хардусы стоял военный вождь – рих. Он заботился об организации обороны родовых земель. Воины хардусы строили засеки – укрепления на подходах к границам, выставляли дозоры. Археологами обнаружены остатки засек – завалов из деревьев, тянущихся на расстояния в несколько километров. Также на возвышенностях, на подступах к хардусам, часто обнаруживают остатки временных жилищ и следы сигнальных костров.

Период противостояния леса и степи нашёл отражение в героическом эпосе фрейсов. Несмотря на то, что первоначальные тексты претерпели значительное искажение, они являются источником для изучения ранней истории Фрейсии.

3.1.4. Хозяйство хардусы.

Хардуса была военным поселением. Её хозяйственная жизнь значительно отличалась от хозяйственной жизни хеймов. Жители хардусы практически не занимались земледелием. Для этого имелось несколько причин. Во–первых, выбор места для строительства военных поселений определялся необходимостью организовать оборону. Часто они располагались на землях, неудобных для хлебопашества. Во–вторых, подсечно– огневое земледелие требовало, чтобы по мере истощения полей и освоения новых земель старые поселения регулярно забрасывались и переносились на новые места. В–третьих, набеги кочевников совершались в весенне–летний период, что исключало возможность занятия земледелием. Зерно в хардусу привозилось из хеймов и практически всё шло на изготовление пива и кваса. Привычные для фрейсов хлеб и каша были на столах воинов редкостью. Земледелие в хардусе было представлено в форме огородничества: земли внутри стен поселения, не занятые домами, удобрялись навозом и перегноем. Археологические исследования показывают, что в хардусах практически не держали волов и коров, зато было много овец, коз, свиней и домашней птицы. Самыми ценными животными в хардусе были кони. Далеко не всякий воин имел коня – большая часть сражалась в пешем строю. Значительную роль в экономике хардусы играли промыслы: охота, рыбная ловля, собирательство, бортничество. Охотились на лесную дичь, а также на пушных зверей, шкурки которых обменивали на оружие, ткани, зерно, предметы роскоши. Ремёсла в хардусах получили большее развитие, чем в хеймах. Кузнец, или несколько кузнецов, имелись в каждой хардусе.

Зимой рих со своими воинами покидал хардусу и объезжал окрестные хеймы, проживая в каждом от нескольких дней до недели. Хозяин хейма устраивал в честь гостей пиры, обеспечивая таким образом пропитание воинов. Этот способ сбора феодальной ренты получил название гиман или объезд.