Текст книги "Сказания не лгут (СИ)"

Автор книги: Татьяна Назаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

– А ведь ты париться не умеешь, – заметил Готафрид, – Давай я покажу, как надо. Ложись.

Атанарих, вспомнив, как радостно растянулся на деревянной плахе Видимер, охотно улёгся лицом вниз. Готафрид плесканул ковш воды на каменку и, вооружившись раскалённым веником, принялся охаживать венделла по спине. Тот вскоре пожалел, что согласился на это, некоторое время крепился, потом не выдержал. Почувствовав, что в глазах нехорошо темнеет, обратился в бегство и снова сиганул в речку. Готафрид, размахивая веником, помчался следом:

– Жизни или смерти просишь, трус?!

Вода живо привела венделла в чувство, он развернулся и первый напал на товарища.

– Разыгрались, маслята! – за возней они не заметили, как Видимер подплыл к ним и, ухватив обоих юношей за шеи, макнул в воду. А потом развернулся и неспешно зашагал на глубину. Зайдя по грудь, бросился на живот, и, размашисто загребая длинными руками, поплыл к середине реки, где купались двое Зубров. Атанарих хотел было последовать их примеру, но почувствовал, что мёрзнет, и повернул обратно. В бане, раскалённой и пахнущей травами, теперь был только Аутари. Он по слабости не мог долго мыться. Потому, зачерпнув ковшом холодной воды, поливал себя, смывая остатки пены и щёлока. Ополаскиваясь, он воздавал хвалу Фрове, хозяйке дома. Атанарих тоже стал ополаскиваться, молча.

– Разве у венделлов не принято смывать с себя банную нечистоту, взывая к хозяйке живых? – Аутари не укорял, он был удивлён.

– У нас нет таких бань, – Атанарих, тем не менее, почувствовал себя неловко, – Мы моемся в крекских термах. Там это не принято.

– Где же рожают ваши жёны и обмывают ваших покойников? – заинтересовался Аутари.

– В домах. Они большие, там много покоев.

Аутари качнул головой, выражая изумление многообразию чудес в этом мире, и промолчал. Атанарих сам понял: то место, где бывают новорожденные и покойники – это земля Холлы*, и чтобы не приманить её, надо позвать хозяйку живых. Он послушно трижды окатился водой, призывая Госпожу Домов, и спросил замешкавшегося Аутари:

– Тебе помочь выйти?

Тот улыбнулся и покачал головой:

– Нет, Венделл. Если я позволю нянчиться с собой, как с немощным стариком – я никогда не стану прежним.

Атанарих смерил взглядом его тощее тело. Особенно пугали ноги, костлявые и бледные. И он отвёл взгляд – не хотелось, чтобы воин прочёл в его глазах сомнение.

Они вышли из бани и сели на траву, поджидая, когда остальные закончат купаться.

День склонился к закату, но ещё не похолодало. Глядя, как блестит в косых лучах солнца Оттерфлода, и сияет на высоком мысу Кёмпе, Атанарих блаженно улыбался. Он помнил о том, что совсем недавно едва сдерживал слёзы и жалел, что поехал в хардусу, но уже не понимал, что так угнетало его.

* * *

Едва проснувшись, Атанарих возвратился мыслями ко вчерашнему, запечатлевая его в памяти на долгие годы, чтобы потом, наставляя своих сыновей, рассказывать им о самом главном дне в жизни мужчины.

Сколько раз Атанарих представлял себе, как будет приносить клятву верности риху Аллобиху (разумеется, старому риху, а не его дочери и уж тем более, не наследнику – пьянице и неженке). Рисовал в воображении украшенные мозаикой своды Нарвеннского дворца, достойных мужей, сидящих за столами на пиру в его честь. Видел себя, одетого в новую рубаху и вышитый золотыми нитями синий плащ с родовым вепрем. Представлял, как проходит величавой поступью через залу, и его шаги гулко отдаются под высокими сводами. Разумеется, воображение рисовало разгар лета: вскоре после его, Атанариха, дня рождения. Яркое южное солнце и множество цветов, украшающих головы знатных женщин, пришедших посмотреть на принесение клятвы.

А вышло всё не так. И день был дождливый, и Гулагардс хардусы могла показаться роскошной лишь тому, кто никогда не видел ничего просторнее. Одежда на Атанарихе была самая нарядная (из взятой в дорогу), но никаких золотых кабаньих голов на плаще и в помине не было. А всё же этот дождливый день Атанарих не променяет на сотню солнечных. Потому что главное – не пышность убранств, не наряды, не тонкие вина и изысканные яства. Важно, чтобы рих, которому ты приносишь клятву, был человеком доблестным и честным. А сравниться с рихом Витегесом, защитником фрейсов, не мог не только никчемный Торизмунд, но и его стареющий дед Аллобих.

Вообще–то они с Фритигерном надеялись, что рих возвратится в хардусу сразу, как узнает о приезде Зубров. Не зря же к нему послали вестовым мальчишку! Но солнце скатилось почти до самой кромки леса, а Витегес не пришёл. Тогда они договорились с утра пораньше пойти на приречную стену – ждать риха.

Ночью погода испортилась, ветер завывал, в дымовые отверстия задувало. Атанарих и без того не смог бы заснуть, а тут к волнению прибавился промозглый холод. Утром на дворе стояла сплошная серая мгла, сквозь которую ещё просматривались сараи и хлевы, а ограда стены уже едва угадывалась. Понятно, что в такой туман рих вряд ли пустится в дорогу. И только ледяной ветер радовал – под его порывами туману долго не устоять. Юноши старательно умывались, показывая друг другу, что озноб им нипочем. Потом оделись и побежали на стену. Двое продрогших стражей пошутили, что, мол, смена пришла, и они охотно уступят своё место новичкам. Атанарих припал к ограде, хотя понимал – рих не может появиться так рано.

Белесая мгла бесила.

– Мне кажется, в таком тумане хаков можно увидеть лишь тогда, когда они окажутся у самого рва. – проворчал Атанарих. – Интересно, как вы успеете закрыть ворота, напади хаки внезапно?

Один из стражников тут же горячо возразил, что о внезапном нападении и речи быть не может. За лощиной есть дозор, и едва завидят хаков, запалят костёр, который всё равно можно будет разглядеть. И против мортенсов, что могут нагрянуть с реки, есть дозор – вон там! Он ткнул рукой в туман куда–то вниз по течению Оттерфлоды. Второй стражник не без ехидства поинтересовался, уж не знает ли чужестранец иные способы закрыть ворота перед носом наступающего врага? Атанарих начал рассказывать про воротные решётки–герсы, которые были в Мароне и Нарвенне. Про то, как два воина при помощи ворота поднимают их на цепях, а опускаются они и вовсе в один миг. Но появилась старуха Кунигунда, которая распоряжалась всем в Первом доме.

– И что тебе не спится? – проворчала она Атанариху. – Пойдём, я собрала для тебя одежду. Надо померить, да велеть девушкам ушить её по тебе.

– Потом, – запротестовал Атанарих, но старуха схватила его за руку и бесцеремонно поволокла за собой, сетуя, что таких маслят в хардусе ещё не было, и хорошо, если чужестранцу подойдёт одежда какого–то худосочного Журавлёнка.

Тряпьё, которое старуха навалила на лежанку Атанариха, выглядело столь невзрачно, что он наотрез отказался надевать это рваньё.

– Рваньё! – возмутилась старуха, – Журавлёнок это и года не проносил! Ведь ему мать всё новое справила, провожая в хардусу. А тебе рваньё!

Атанарих, уступая натиску старухи, взял шапку из волчьей шкуры. От неё пахло полынью и лежалым мехом, но не человеческим потом. И, правда, почти не ношена.

– Давно его убили, Журавлёнка вашего? – проворчал Атанарих.

– Про то не бойся, и петухи опели всё, и полынью окурили. Да и прошло немало, годов шесть… ну да! Мой Гульдин ещё мальцом был. Меряй, давай, что брезгуешь?

Атанарих сдался. По правде сказать, длинная меховая куртка и отороченный мехом плащ были даже красивы, точно так же, как пара расшитых рубах. Но половину одежды не то что Атанарих, но и слуги в доме его отца погнушались бы надеть.

– Это–то мне на что? – снова запротестовал он.

– А стену подновлять или за дровами в лес – в чём пойдёшь, в нарядном? – обозлилась старуха. – Какой ты строптивый! Меряй, давай. Потом благодарить будешь.

И не отстала, покуда не перемерила всё, подгибая рукава по нужной длине. Когда Атанарих вырвался из её лап, ветер уже разогнал туман, но светлее и теплее не стало – тучи нависали над самыми хакийскими черепами. Атанарих побежал к воротам. Стражи уже сменились, а Фритигерн развёл в стороне костерок и грелся.

– Долго ты, – смеясь, заметил он.

– Еле жив ушёл!

– Кунигунда – баба–огонь, – весело подтвердил один из стражников. – Но ты ей теперь должен, венделл. Раз она взялась за дело, тебе зимой вовсе заботы о холоде не будет.

– Хотел бы я знать, какие тут у вас холода, если вы шьёте штаны из меха?

Стражи наперебой начали рассказывать про толстенный лёд на реке – табун коней выдерживает! Про снег, который укрывает землю, как меховое одеяло. Про отмороженные носы и щёки. Атанарих верил, но представить не мог. Дома снег был редкостью, всё больше дожди да промозглая стынь.

Потом стражи вдруг враз умолкли и подобрались. Атанарих понял, что идёт рих. Вскочил на стену, торопясь увидеть его. Два человека и собака собирались перейти реку…

Рих был пешим. На шее у него болтались связанные за ноги куропатки. Рядом, заложив кренделёк хвоста на спину, бежала остромордая собака. Чуть поодаль гордо вышагивал мальчишка. Вот они спустились с пологого откоса к воде. Малец замялся, подумав, начал стягивать штаны. Оно и понятно – вода в реке даже со стены казалась стылой до стука зубов. И ветер пронизывающий. На таком ходить в мокрой одежде – мало радости. Но рих бесстрастно зашагал через брод. И собака кинулась вплавь.

Витегес был немолод – примерно той же поры, что Рицимер. Ростом примерно такой же, но в плечах уже, а животом – больше. Но, не смотря на брюхо и солидную ношу, двигался легко. И осанка была человека, привыкшего не склонять голову ни перед кем. Однако, чем ближе подходил Витегес, тем больше недоумевал Атанарих. Встреть он такого в Нарвенне – никак не подумал бы, что тот хорошего рода. Пристало ли знатному мужу ходить в вылинявшей рубахе и засаленной куртке? И лицо у риха до отвращения заурядное. Похоже на начищенную медную плошку: круглое, плоское, красное от загара. Глазёнки маленькие, нос курносый, при широких ноздрях вовсе на пятачок смахивает. Разве что жёсткая линия большого рта и тяжёлый подбородок, угадывающийся под окладистой бородой, указывали на нрав, подобающий вождю: решительный и несгибаемый. Ещё лоб, выпуклый от природы и казавшийся ещё выше из–за обширной лысины, смотрелся величаво.

– Примёрз ты, что–ли? – взволнованно зашипел Фритигерн, дёргая Атанариха за полы плаща.– Идём встречать!

Атанарих поспешно спрыгнул со стены. Вождь шёл быстро, но юношам показалось, что минула вечность, прежде чем они склонились перед Витегесом в почтительном поклоне.

От риха крепко несло кровью, дымом костра и застарелым потом. Вспомнилась львица, которую риху Аллобиху привезли из Земли песков. Атанарих с братом любили смотреть, как её кормят. Львица не хотела есть куски мяса, брошенные в клетку. Ей требовалось самой убить жертву. Задрав очередную овцу, она разрывала острыми клыками её брюхо и погружала свою морду в ещё бьющуюся тушу. Если мальчишки, глазевшие на неё, слишком шумели, она отрывалась от трапезы, поднимала голову, перемазанную до самых ушей кровью, и глядела, тревожно подрагивая ноздрями широкого носа. Маленькие острые глазки горели злобой. И пахло в вольере кровью, навозом, чужим страхом и силой. Это было восхитительно… Атанарих, наконец, решил, что, несмотря на всю непритязательность одежды и невзрачность облика, перед ним настоящий вожак, которому он готов служить до самой смерти.

Витегес приветливо улыбнулся:

– Здравствуй, Фритигерн, сын Рицимера, и ты, Атанарих, сын Хродерика!

Он посмотрел на Атанариха и спросил:

– Значит, ты победил Рицимера в поединке?

– Я не могу этого отрицать, – постарался придать своему голосу как можно больше почтительности Атанарих.

Рих хмыкнул и похлопал юношу по плечу. Это дружеское внимание окончательно расположило Атанариха к Витегесу.

– На что годен ты, Фритигерн, я знаю, – продолжал рих, снимая с шеи связку дичи и отдавая её Зубренку. – Да и другим это известно. А ты, Атанарих, сын Хродерика, покажешь мне своё умение?

Он внезапно выхватил из ножен меч и, пользуясь преимуществом в росте и весе, нанёс рубящий удар сверху. Атанарих, прежде чем успел сообразить, что его испытывают, поднырнул под руку и, оказавшись за спиной противника, выхватил меч. Витегес успел развернуться и встретить удар.

Как и в поединке с Рицимером, Атанарих предпочёл уходить от более сильного и тяжелого, но подвижного соперника в надежде загонять его. Некоторое время они кружили, словно в танце, по утоптанной земле двора. Атанарих дважды попытался обмануть риха ложным выпадом – и оба раза безуспешно. Второй раз чуть сам удар не пропустил. Боясь, что не оправдает своей славы, решился на отчаянный шаг. Перекинул меч в левую руку, уповая, что с левшой драться труднее. Рих только усмехнулся, оскалив мощные клыки, легко ушёл от нападения, которое многим противникам Атанариха принесло поражение, и снова обрушился на юношу, яростно и однообразно разя его. А потом внезапно изменил манеру. Меч риха белкой метнулся снизу вверх, описал дугу и должен был обрушиться на правое плечо противника, но Атанарих, собрав все силы, лаской скользнул мимо. Витегес захохотал и вложил меч в ножны. Венделл, который едва не рубанул Витегеса, торопливо отскочил назад и растерянно опустил меч.

Тот, довольно сощурившись, подошёл к юноше, похлопал его по плечу и изрёк:

– Я думал, мне приукрасили твоё умение. Рад, что не соврали. Сегодня вечером я приму твою клятву. И твою, Фритигерн.

Забрал у Зубрёнка птиц, свистнул собаке и зашагал к гулагардсу.

Вечера Атанарих еле дождался. Сколько раз он видел обряд принесения клятвы верности. А уж сколько раз играл – сначала изображая воина, пришедшего на службу риху, потом – самого риха. Фриттигерн тоже знал всё назубок, и когда Видимер взялся рассказывать, что надо делать и что говорить, было видно, что лишь почтительность мешала ему перебивать. Атанарих слушал внимательнее – вдруг обряды отличны чем–то? Но особой разницы не нашёл.

В Гулагардс, как назло, пришли рано. Мужи только снимали со стен выскобленные добела столешницы и ставили их на козлы, женщины расстилали вышитые холстины и приносили зажженные жирники и еду. Стремясь отвлечься от противных подёргиваний в животе, Атанарих принялся разглядывать палату.

Гулагардс, о котором так восторженно пел Эврих, ничуть не напоминал пиршественные залы Нарвенны. Он отличался от остальных домов хардусы с их с обмазанными глиной стенами, земляными полами и дерновыми крышами только своими размерами. Ни иноземных ковров, ни написанных умелыми мастерами картин, ни разноцветной смальты здесь и в помине не было. Украшали её расшитые холщёвые полотна да резьба на столбах, поддерживающих крышу, и дверных притолоках. Главное богатство палаты составляло оружие – фрейсское и хакийское. Вражьего больше, и всё такое роскошное! Луки – малюсенькие, из рога, украшенные позолотой, на тулах – узоры и самоцветы. Кривые мечи – на рукоятях звериные и птичьи головы. Атанарих невольно замечтался, представляя, как было добыто то или иное оружие, и отвлёкся от тревожных мыслей.

Зала постепенно наполнялась людьми. Некоторых воинов Атанарих уже знал, но большей частью люди в Палате были ему незнакомы. Пришёл Рицимер и сел на лавку за первым правым столом. Потом появился рябой Готафрид, сопровождавший своего дядю Аутари. Зимний рих уселся на скамейку напротив Рицимера, а племянник – на лавку, но много ниже, у дальнего края стола. А Аттан Лось сел за первый левый стол. Атанарих сообразил, что места за столами соотвествовали домам, и только сейчас понял, что так расстраивало Фритигерна, которого хотели отправить в третий дом. Мало чести сидеть в самом конце залы. Шевельнулась тревога – неужели и ему, Атанариху, придётся восседать за столом с сыновьями мужланов, которые первый год в хардусе? Но расстроиться из–за этого Атанарих не успел – его отвлёк вошедший в зал горбун. Он был наряжен не хуже любого из воинов, но прокопччёное морщинистое лицо и огромные руки со вздутыми венами не вязались с нарядом. Урод вразвалочку прошёл мимо столов и поднялся на помост, где за столом риха было всего четыре места. Справа от трона – кресла, покрытого медвежьей шкурой, – уже сидел Видимер. Горбун по–хозяйски устроился слева, положил на стол огромные лапищи.

– Кто это? – ахнул Атанарих.

Фритигерн дёрнулся, будто его кнутом ожгли, укоризненно посмотрел на венделла, но всё же ответил:

– Это – Одоакр Кузнец.

И опустил голову, давая понять, что не намерен продолжать разговоры. Атанарих сперва удивился, что ремесленник удостоился столь высокой чести, но потом решил, что этот муж – колдун.

Рих через залу не проходил, а появился прямо на помосте – Атанарих не сразу сообразил, что за толстым основанием статуи Кёмпе есть дверь на жилую и женскую половины дома. Сейчас, в праздничной одежде, Витегес выглядел совсем по–другому, чем утром – уже никто не мог усомниться в том, что перед ним – рих. Длинная красная рубаха из привозной ткани была расшита чёрными узорами и золотыми бляшками. Багряный шерстяной плащ скрепляла на правом плече массивная золотая фибула с большими винно–красными камнями – словно маленькое солнышко искрилось в свете жирников. Даже корона имелась – кованный из золота обруч, украшенный алыми камнями. На плечах вождя лежало обычное для фрейсов ожерелье из когтей и клыков. Из-под него выглядывала массивная золотая цепь. Рих вскинул руку, приветствуя прочих пирующих, и Атанарих заметил на запястье широкий чеканный браслет.

Оба юноши, исполняя обычай, натянули на головы полы плащей, сгорбились и съёжились. Изображали, будто пришли издали, устали, замёрзли и вообще – бесприютные, ни роду своего не имеют, ни дома. И, правда, кто такой новый воин? Бродяга – ни сородич воинам, ни гость. Покуда рих не пригласил их и не указал места за столами, они не должны проходить на почётную половину дома.

Страх, с которым Атанарих хоть как–то справлялся, навалился с новой силой и одолел его. Всякий знает такое: и дышится с трудом, и ноги словно из шерсти, и руки множеством иголочек колет, и жар такой, будто в огне горишь… Попробовал вспомнить слова клятвы – и не смог, всё в голове перепуталось… Атанарих облизнул губы, украдкой стёр выступившую на лбу испарину. Покосился на Фритигерна. Тому было не лучше: бледный, с каменно неподвижным лицом, смотрел в пол, шевелил губами.

Витегес, будто впервые увидел юношей, спросил Видимера:

– Кто тот муж, что не смеет приблизиться к моему очагу?

Атанарих замер – кого назовут первым? Если не его – то как переждать, пока Фритигерн произносит клятву?

– Он пришёл издалека, – ответил сидевший одесную Видимер, – На поясе у него – меч. Это – свободный муж. Он говорит, что зовут его…

О, эти мгновения, как же сердце не разорвалось?

– …Атанарих Вепрь, сын Хродерика из венделльской Нарвенны.

Атанарих постарался выдохнуть как можно тише, чтобы скрыть неуместную радость. Фритигерн вовсе дышать перестал, но венделл уже не смотрел на него. Не до того было, самому–бы не запнуться, не сбиться…

Витегес продолжал расспрашивать Видимера:

– Что он хочет от нас?

Напрямую спросить нельзя: чужестранец – словно новорожденный, бессловесен.

Низкий голос Витегеса отдавался в ушах Атанариха, как будто он стоял в храме Солюса, где любое слово, сказанное даже шёпотом, разносится по всему немалому залу.

– Он хочет быть сыном тебе, отец… – отвечал Видимер.

– Не пристало свободному человеку сидеть на пороге, – рих говорил так, будто не ритуал исполнял, а впервые увидел бродягу, ищущего приюта в его доме. – Атанарих Венделл, сын Хродерика! Если ты честный человек, войди.

Юноша неловко поднялся. В палате стало совсем тихо, казалось, даже огонь в очагах и плошках горел бесшумно. Или это грохот крови в ушах заглушал всё, кроме голосов риха и Видимера?

– Приблизься к моему очагу, согрей возле него руки, – приветливо проговорил Витегес.

От очага юношу отделяло десятка два шагов. Только ноги не слушались, будто он напился мёда. Собравшись с духом, Атанарих прошёл их, но присаживаясь на корточки у огня, качнулся, оступившись. Выругал себя за неловкость. Протянул руки к пламени – они подрагивали, как от холода.

– Что заставило тебя покинуть родительский дом? – спросил Витегес.

– Я… – голос сорвался, Атанарих раздосадовано кашлянул, – я слышал, тебе нужны воины, рих Витегес.

– Воины мне нужны, – отвечал невозмутимо вождь. – Приблизься, покажи мне своё оружие.

Надлежало подойти к риху, склониться перед ним и протянуть меч. Но Атанарих опустился на одно колено, как было принято в Нарвенне. Ему этот жест казался красивее.

Фрейсы зашептались, до Атанариха донеслось:

– Это ж надо, какой гордец. Спина–то прямая!

– Да уж, встать на колени так, будто он рих…

Однако Витегес ничего не сказал. Как полагается, принял меч. Произнёс серьёзно и торжественно:

– Сдаётся мне, ты – воин не из последних.

– Я не могу этого отрицать, – совсем уже хрипло отозвался Атанарих. – Но коли не веришь словам – докажу.

– Разве достойно мужа лгать, приукрашивая свои умения? – ласково отозвался Витегес. – Я верю тебе.

Дальше должны были прозвучать самые главные в клятве слова, после которых уже нельзя повернуть, не запятнав свою честь. Проклиная не к месту приключившуюся сухость в горле, юноша судорожно сглотнул. И впервые за церемонию голос его прозвучал чисто и звучно:

– Я буду служить тебе делом, словом и помыслом, великий рих, доколе будет нужда в моем мече.

Рих величественно кивнул.

– Клянёшься ли ты почитать меня, как своего отца, Атанарих, сын Хродерика?

– Клянусь. Клянёшься ли ты, Витегес, заботиться обо мне, как отец о своём сыне?

– Клянусь. Клянёшься ли ты служить мне, даже если служба потребует от тебя жизни?

– Клянусь. И если нарушу слово своё, то пусть назовут меня бесчестным.

Витегес, помолчав, продолжал:

– Отныне ты принадлежишь мне, как сын принадлежит отцу.

И юноша отозвался:

– Отныне тебе принадлежит меч мой, и моя жизнь. Всё, кроме моей чести.

Последнее Атанарих добавил из клятвы, приносимой венделлами. Фрейсы загудели, обсуждая, не разрушают ли клятву новые слова. Но Витегес только улыбнулся едва–едва и промолвил:

– Да будет так…

Слегка прикоснулся мечом к плечу юноши и возвратил меч хозяину. Атанарих вложил его в ножны и, не вставая с колена, взял в ладони правую руку вождя и поцеловал. Тот едва заметно улыбнулся, слегка пожал холодные пальцы Атанариха, снова опустил ресницы, как бы говоря: «Я понимаю твоё волнение».

Видимер подал риху крашеный мареной вышитый плащ. Рих взял его в руки, заботливо оглаживая, и шагнул к Атанариху. Тот торопливо потянулся к вороту своего плаща, но руки не слушались, и он провозился с фибулой дольше, чем хотел бы. Может, больше никто и не заметил, но Атанарих с такой яростью рванул её, едва почуял, что застёжка ослабла, что Витегес не сдержал лёгкой усмешки. Однако принял из рук юноши фибулу и сам сколол ею новый плащ.

Далее полагалось появиться жене или, если принимающий клятву рих был одинок, матери вождя. Действительно, к столу подошла женщина. Глядя на её вышитую рубаху и золотое крекское ожерелье на шее, Атанарих было решил, что она и вправду жена Витегеса и поразился: неужели рих краше себе не нашёл? Потом сообразил, что это гюда. Та самая Гуннель, жена Аутари, которая в своё время не разрешила дать мужу лёгкую смерть. Кто ещё из женщин мог сидеть за столом с воинами? Из чьих рук не бесчестно принять новому члену семьи хлеб и вино?

– Раздели трапезу с доблестным Витегесом, Атанарих Венделл, – кротко произнёсла она, – и пусть Фрова будет к тебе благосклонна.

Рих принял от гюды рог, сделал из него глоток и протянул Атанариху. Передавая, придержал руки юноши, чтобы сидящие за столом не заметили их явную дрожь. Венделл выпил вино и отдал рог хозяйке. Рих взял лепёшку, преломил её и протянул кусок Атанариху, а второй закусил сам. Несмотря на выпитое, во рту снова было сухо, и венделл с трудом проглотил хлеб.

– Да будут все присутствующие в этом доме свидетелями – я принял воина Атанариха Вепря, сына Хродерика, в нашу хардраду, – торжественно провозгласил Витегес.

Сейчас надлежало определить место юноши за столом. Атанарих дыхание затаил. И все прочие затихли. Не будь юнец Атанарих столь искусен – его послали бы к прочим прибылым. Но поселить в первые дома новичка – разве не бесчестье тем, кто давно служит риху? А отправить Атанариха к прибылым или даже во вторые дома, где сплошь переярки живут – не позор ли такому искусному воину? Но Витегес и тут уже всё продумал и решил.

– Эрарих, Бадвила! – рих кивнул на первый левый стол. – Потеснитесь, примите нового воина.

Атанарих задохнулся от восторга. Пусть не на лавке, а на скамье, пусть ближе к концу стола – но всё равно среди ближних риха! Воины зашумели, кое–кто, кажется, недовольно, но Витегес давно всё решил и продолжал твёрдо:

– Сей муж искусен во владении мечом. Аутари, ты наставляешь, – голосом выделил – «наставляешь», а «не наставлял»! – молодых воинов. Пусть Атанарих Венделл будет твоим верным помощником.

Аутари не был удивлён. Верно, рих уже оговорил с ним это решение. А вот за другими столами загомонили, качая головами и изумлённо разводя руками. Атанарих, понявший свою удачу и ещё не до конца поверивший в неё, снова опустился на колено перед рихом. Это уже не было предусмотрено обрядом, но Атанарих хотел отблагодарить Витегеса.

– Ты не пожалеешь о чести, которую оказал мне, государь! – произнёс он. Витегес улыбнулся.

– Если бы я хоть миг сомневался в этом, Атанарих Вепрь, я указал бы тебе иное место. Отныне ты один из нас. Пойди и сядь за стол рядом с твоими братьями!

Взволнованный Атанарих направился к своему месту. Едва сел, как все дружно загомонили, сунули ему в руки ковшик и потянулись, чтобы стукнуть своим ковшом о его. Атанарих улыбался, готовый заплакать от счастья. Свершилось!

А Витегес уже снова спрашивал:

– Кто тот муж, что не смеет приблизиться к моему очагу?

Настала очередь Фритигерну принести клятву…

Потом был пир – в честь него и Фритигерна, которому указали место за тем же столом, но ниже Атанариха. Однако Зубрёнок остался доволен – не будь Вепря, вовсе не красоваться бы ему тут. В крайнем случае, во второй дом отправили бы.

В Нарвенне Атанарих не раз с завистью смотрел, как Аллобих оказывает честь новому воину. Поглядывая из дальнего конца залы, где сидела молодежь, с горечью думал, что пройдёт ещё много времени, прежде чем он будет главным гостем на пиру. Оказалось, не так много.

Атанарих, раскрасневшись от всеобщего благожелательного внимания пуще, чем от хмельного, разговорился. Рассказывал о поединках, в которых успел показать своё умение; о маленьком свинцовом мече, вручённом в день, когда ему остригли детские волосы; про копья, на древки которых насаживали кожаные мешочки, туго набитые песком, чтобы случайно не ранить юного бойца; про то, сколько раз его вышибали из седла, прежде чем он научился твердо сидеть в нём и спешивать своего противника. Фрейсы не только слушали, но и расспрашивали. Аларих Куница, глава первого левого дома, уже не раз одёргивал их, напоминая, что новому воину надо насытиться, да и не он один сегодня вошёл в их братство.

Вот! Куница снова стукнул ладонью по столу, приказывая рабыне обнести всех пивом. Опять возгласил здравицу в честь Фритигерна и вознёс мольбу, чтобы Кёмпе послал ему много лет в хардусе. Пирующие отозвались радостными криками. Атанарих, спохватившись, глянул на Зубрёнка. Тот сидел, скалясь в улыбке, которая должна была выказывать радость, но получалось плохо. Атанарих смутился и разозлился на себя: сколько раз отец наставлял тебя, дурень?! Недостойно благородного мужа одному величаться! Нет, забыл, а у Фритигерна сегодня не меньший праздник! Поклялся про себя, что больше не будет ни о чём рассказывать до конца пира.

– Слава могучему Фритигерну! – поддержал он. – Среди венделлов мне не приходилось видеть таких удачливых охотников! Я слышал, своего медведя ты одолел в одиночку.

Фритигерн смущённо улыбнулся:

– Не в одиночку, с собакой.

– Расскажи, как удалось тебе убить матёрого зверя, – постарался перевести разговор на товарища Атанарих.

– Да что. Как медведей добывают?! Он пошёл на меня. Собака давай его за штаны хватать. А он прёт. Я стал к нему боком. Упёр копьё тупым концом в землю. Ну, ногой подпёр, ясно… А острым выставил ему встречь. Медведь хотел достать меня. А там копьё. Вот он сам на копьё и напоролся, – ответил Фритигерн. И замолчал. Атанарих даже слегка рассердился – тоже мне, кто же так немногословно радуется всеобщему вниманию!

– А у вас медведи водятся? – спросил воин, сидевший напротив. («Его зовут Зигемунд, он из Соколов, как и Видимер, что похож на хорта» – вспомнил Атанарих).

– Бывают, хотя таких лесов, как ваши – не найти. Болот много, и птицы, которая там гнездится – тоже немало. А всё равно такой охоты, как в ваших лесах, не найдёшь.

– Можно подумать, ты у нас охотился, венделл, – вставил с другого конца стола кто–то из старших.

– Довольно было из челна поглядеть, – засмеялся Атанарих. – Нескончаемые леса, ни хейма, ни хардусы. Я диву дался, как увидел: люди плывут, а лось вышел к реке, пьёт, и даже ничуть нас не страшится. Поглядел на ладьи, да и продолжил пить.

– А ты хороший охотник, венделл?

– Люди говорят, неплохой. Однако медведя не добыл ни разу. Даже не видел его на воле. Оленей, кабанов – этих бывало, но тоже не в одиночку.

Он всё надеялся, что Фритигерн начнет рассказывать, но тот молчал. Тут спросили про луки: из чего делают и какие лучше: венделльские, крекские или фрейсские. Вскоре Атанарих, забывшись, рассказывал про то, как совсем дитятей стоял по пол–дня, держа в руке налитую свинцом деревянную палку, чтобы приучить себя метко стрелять из лука; про обычай стрелять из луков враз, по команде; про строй, в котором бьются крексы; и про поединки, которые устраивали специально обученные пленники на потеху крексам. Фритигерн снова оказался забытым… Может, Зубрёнок бы окончательно обиделся, но тут запели волынки и арфы – затевались пляски.

Мужи, выстроившись в ряды друг перед другом, делали разные коленца. Венделлы тоже так плясали, но чаще – мужчины с женщинами. Тогда пляска превращалась в шуточное, исполненное лукавства и тайной симпатии соперничество, заканчивавшееся примирением. В пляске воинов всё виделось иначе – тут шёл яростный и прямодушный спор. И когда пара, взявшись за руки, скачками проносилась между рядов, это было как поединок двух рихов перед своими войсками.

К пляске присоединялись всё новые и новые пары, и Атанарих уже тоже собрался пойти, но кто–то тронул его за рукав. Обернувшись, юноша увидел Одоакра. Вблизи облик колдуна казался ещё более необычным – особенно чёрные, почти без белков, глаза, глубоко посаженные, окруженные опалёнными ресницами. Перед пиром Одоакр вымылся в бане, однако глубоко въевшуюся в морщины копоть невозможно было отмыть. И сам он, жилистый и угловатый, будто составленный из оплетённых корнями валунов, внушал робость. Юноша даже подумал, что, может, и не совсем человек этот Одоакр? Может, его мать разделила ложе с одним из подземных альисов? И отец наградил его не только тайным знанием, но и сходством с собой?