Текст книги "Сказания не лгут (СИ)"

Автор книги: Татьяна Назаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

И вот этот сын хьюлунди* подошёл, потянул за рукав рубахи, и приказал (не попросил, а именно приказал):

– Выйдем из палаты.

Атанариха удивило, что голос у Одоакра был обычный, а не сиплый, как у жителей подземной страны. Ни о чём не спрашивая, он встал и вышел следом за горбуном.

Шёл дождь. После духоты палаты и выпитого он не казался холодным. Атанарих с радостью запрокинул голову, подставляя ему лицо. Одоакр сказал:

– Сын мой говорит, ты утром рассказывал про какую–то герсу. Да Кунигунда помешала.

Атанарих не сразу сообразил, что один из стражей, стоявших утром на стенах, был сыном колдуна. Поняв, кивнул:

– Рассказывал. Что хочешь узнать ты, Одоакр?

– Что за герса такая? – проворчал кузнец. – Из чего сделана, как поднимается и опускается?

Атанарих, как мог, рассказал. Кузнец слушал, не перебивая, только карие глазки напряженно поблескивали в темноте. Потом подытожил:

– Я полагаю, железной решётки нам не сделать, но можно и из жердей связать. Сосновым кореньем или черёмуховой вицей. Легче будет. Одного я не понял – как такая решётка быстро поднимается и опускается?

Атанарих задумался. На городских стенах он бывал много раз. Не раз вращал тяжёлый ворот. Но как объяснить про хитроумное устройство кузнецу – не понимал.

– Там башня высокая, – наконец, неуверенно пробормотал он, – и блоки… Эх…

Атанарих, едва стоило прикрыть глаза, всё видел в точности. Тяжёлые дубовые колёса, приводившие в движение ворот, на который наматывалась цепь, и два малых валика, на которые были закинуты цепи со свинцовыми грузами. Слышал скрип цепей и постукивание блоков.

Подумав, выхватил кинжал и, отойдя на тропку, начал чертить, как умел, башню и цепи, перекинутые через блоки. Одоакр смотрел исподлобья, сперва явно не понимая, что делает венделл. Потом вдруг смекнул, просиял весь, и навис над Атанарихом, обдавая его запахом пота и гари. Смотрел во все глаза, кивал, если понимал, о чём идёт речь. Временами резко хватал юношу за руку.

– Помолчи! Куда торопишься?

И расспрашивал, иной раз до того, что Атанарих ярился непонятливости колдуна. Но Одоакра злость Атанариха ничуть не заботила. Скажет только:

– Не ори, не глухой я.

И снова за своё. Под конец стал понимать лучше. Даже принялся рисовать на земле что–то своё, сердито стирая линии, начерченные Атанарихом. Наконец приказал:

– Помолчи…

И уставился на начерченные на тропке линии, стал их трогать пальцами, бормоча себе под нос.

– Почтенный Одоакр, – прождав некоторое время, решился окликнуть Атанарих. Тот раздраженно отмахнулся:

– Не мешай…

Юноша вспыхнул – в Нарвенне никому не позволил бы он так говорить с собой. Обидевшись, вскочил, хотел сказать что–нибудь грубияну, но тот вроде и не заметил, что собеседник встал. Атанарих решил не связываться, крутанувшись на пятках, пошёл назад в палату.

Там как раз плясали боевой танец с мечами. У венделлов он тоже был в чести, и Атанарих, забыв о кузнеце, присоединился к хороводу молодых воинов, распевавших:

– Славно вороны пируют,

Там, где тешили мы Кёмпе,

Вражьи трупы волк оплачет,

Прорастёт трава сквозь кости.

Кто придёт сразиться с нами,

Не увидит больше дома,

Будет он рабом у Холлы,

И добычей псов у Кёмпе.

Юноши, разбившись на пары, мерно ударяли оружием в такт словам. Тот же, кто оставался один, выходил в центр круга, и там, высоко подпрыгивая, яростно вращал своим мечом, хвастаясь ловкостью и умением управиться с ним. Через пару куплетов он возвращался в круг, а оставшийся без пары воин сменял его. Всем хотелось посмотреть на умение новичков, и потому Атанарих вскоре оказался в кругу.

Хвалясь, он ловко перебросил меч из одной руки в другую, потом повторил это движение, держа руки за спиной, высоко подпрыгнув, повертел его над головой. А напоследок стремительно повращал его перед собой, вызвав восторженные возгласы танцоров и пирующих. Подлетел к Годлибу, стоявшему в паре с Фритигерном. Пусть Зубр своё умение выкажет. Конечно, тяжёлый воин не мог плясать с той ловкостью, что и гибкий Атанарих. Но он ничуть не растерялся: несколько раз рубанул сплеча, грозный, как буря.

* * *

И этот день обещал быть таким же, как два предыдущих. С неба сыпало – ни дождь, ни вёдро. Податься было некуда. Атанарих надеялся, что займётся с прибылыми. Но Аутари сказал, что раньше, чем зарядят большие дожди, и думать об этом не стоит. Те немногие, что уже были в хейме, пропадали на речке – ловили рыбу для фискс*. Или на огороде пахали. Остальные ещё в хеймах горбатились. Атанариха позвали было на реку, но он отказался – в Нарвенне рыбу ловили только мужланы, и переступить через свою гордость он не смог. На огород его никто не звал. Атанарих поглядывал издали на парней, которые, запрягши низкорослых лошадок в странного вида плуг*, пахали. В Нарвенне ни коней, ни мулов для пахоты не использовали, и ему хотелось подойти поближе и посмотреть, как же это фрейсское ярмо не давит коню на горло, но он побоялся, что тогда придётся и землю ковырять. Он надеялся, что кто–то захочет поупражняться с мечом и копьём – во время пира многие просили научить секретам. Но на деле – кроме старшего в его, Атанариха, доме, Алариха Куницы, никого не нашлось. Если, конечно, не считать немощного Аутари, который приплёлся посмотреть на поединщиков. Куница сперва держался осторожно с известным бойцом. Присматривался, уворачивался. Вскоре перенял несколько хитрых ударов и начал всерьёз гонять Атанариха. И не унялся, пока несколько раз подряд не победил. Только тогда вложил меч в ножны и, с трудом переводя дыхание, довольно рассмеялся:

– Хитры у вас воины, Венделл… Что, Аутари, пожалуй, Атанариху придётся учить не только прибылых?

Тот молча кивнул. Атанарих впервые оглянулся на него, и сразу потупился. Глаза у Волка были… как у нищего, который пришёл на пир, а подачки не получил. Голодные и отчаянные. Юноша и так не сильно расстроился, что бывалый воин его одолел, а тут и вовсе забыл о поражении, так жалко стало калеку.

Аларих понял по–своему, похлопал Атанариха по плечу и поспешил уврачевать раненное самолюбие.

– А сдаётся, многому ты ещё можешь меня научить. Ну да ладно, осень долгая, научишь.

Атанарих невольно разулыбался, плечом дёрнул: он что, не понимает, что одолеть в поединке бывалого воина для такого юнца, как он – большая удача?

– Научу, конечно. А зиму что, в расчёт не берёшь?

– Так зимой мы в гиман* уходим по хеймам. Объезжаем все хеймы, которые есть в округе, там кормимся – иной раз по полдюжине дней, иной раз меньше. И только к весне возвращаемся назад в хардусу. Так что зимой тут народу будет мало – твои прибылые.

– А если хаки нападут?

Воины засмеялись, Аутари заметил:

– Ну, это вряд ли. Зимой они к Ласийскому морю откочёвывают. Разве мортенсы наведаются. Но этих даже в хеймах никто не боится – у них ватаги малые, если врасплох не застанут, всегда отбиться можно.

– А что за люди мортенсы? – Атанарих их на Торговом острове видывал, и кое– что слышал. – С виду на нас похожи, а лопочут на чужом языке…

– Так у Фрейса и Венделла сестра была. Старики говорят, её альис с полночья похитил и женой сделал. Вот от неё мортенсы и пошли. Женщина их по–людски жить научила, и живут они и вправду на нас похоже. Тоже лес корчуют, палы жгут, хлеб сеют. А лопочут по–отцовски, непонятно. Ну и колдуны все поголовно – альисово же отродье!

А потом Атанарих остался один. Снова навалились мысли о том, что поторопился он сменять родную Нарвенну, и гнать эти мысли становилось всё труднее. Атанарих был уже почти готов пойти на реку и присоединиться к рыбакам. Тем более, оттуда доносились весёлые крики и смех. Но подумал, что после своего отказа выйдет – глупее некуда.

И тут Куннаны снова повернулись к нему лицом. Пришёл Куница – приволок охапку стрел с маленькими наконечниками, и спросил, не пойдёт ли Атанарих завтра на уток?

Оно конечно, фрейсы на уток охотились иначе, чем знатные венделлы. Но Атанарих с Куницей был готов идти куда угодно, разве что землю пахать да навоз таскать не стал бы. Или стал бы? Но решать этот сложный вопрос было некогда. Аларих потащил Атанариха в сарай, где хранилось всё добро дома. Показал особую траву, которую надо навертеть на ноги, чтобы они не замёрзли, даже если промокнут. Потом учил вабить – приманивать уток на манок, изображая сначала стаю, которая только что выбрала место, а потом оживлённо кормится.

– Это просто: тыгдык–дык–дык–хыть! – наставлял он и весело смеялся, глядя, что такое простое дело у Атанариха не получается. – Как же вы охотитесь там, если ты таких вещей не знаешь?

Но выходило у него совсем не обидно. Атанарих только смеялся и рассказывал о псарях, которые ведут собак и спугивают птицу, и о том, как знатные воины бьют её влёт, не спешиваясь.

– Мы – словно рыси, – смеясь, подытоживал Аларих. – Из засады бьём. А вы, как волки, гонитесь за добычей. Только запомни, Венделл, рысью быть куда разумнее.

Потом спохватился, что у Венделла, наверно, нет ни засапожного ножа, ни топора, ни простого тула, который не жалко таскать по болотам.

– Обожди! – приказал и умчал проворно куда–то вглубь сарая. Вернулся, вывалил на приступку берестяной колчан, с особенным почтением протянул топор.

– Держи. Это моего друга Сванвельта вещи.

Атанарих невольно проникся почтением к этому топору с лоснящейся рукоятью. Воин с красивым именем Сванвельт, раз жил в первом доме, явно был не новичком. И погиб… интересно, как давно? Атанарих уже привык, что вещи тут много долговечнее людей, но почему–то именно про Сванвельта захотелось спросить, каким он был. Но не спросил – постеснялся растревожить душу старшего в доме. Одно мог сказать про Сванвельта наверняка: муж сей был рачителен. Топор, прежде чем уложить, наточил, жиром смазал старательно. Может, думал, что он ему завтра понадобится?

– Одежду помочь выбрать? – спросил Аларих.

– Да я сам.

Тот пожал плечами, но предупредил:

– Грязно будет и сыро…

И пошёл уже, было, но о чём–то вспомнил, остановился уже в дверях и предупредил:

– До свету вставать. Пива много не пей – не выспишься.

Атанарих только улыбнулся, хотя на кого другого, может, и обиделся бы. Аларих был лет на десять старше Атанариха, но такой весёлый, юркий и красивый – как герой песен Зигефрид. Обижаться на него Атанарих не мог.

Набил берестяной колчан стрелами из большого плетёного короба, сгрёб ту самую траву, которую надо на ноги навёртывать, топор за пояс заткнул. Пошёл одежду выбирать. Она уже не так пахла лежалым. То ли вытрясли её, то ли принюхался. Кожаную куртку с куколем примерил и нашёл, что в ней ловко. Штаны тоже кожаные отобрал. Сапоги… Да уж, что–что, а тачать сапоги фрейсы не умели. Тупорылое чудище, а не обувь. Но оно было крепко сшито и старательно пропитано варом – не промокнет. И с травяной портянкой на ноге сидело ловко. Подумав, решил, что надо наточить стрелы. Нашёл камень в своём мешке. За водой пришлось идти на женскую половину.

Несколько молодых женщин в простых рубахах, плотно увязав волосы платками, теребили и потрошили уток. Атанарих пока из них запомнил только красотку Фледу да хворую Грид. Остальных двух только в лицо узнавал – рыжую пухленькую и вторую, тощую, с огромными недобрыми глазами. Эта сухопарая показно жаловалась, что изломала все руки, теребя добычу Куницы.

Женщины расхохотались:

– Ах, бедненькая! Это, верно, так тяжко: спать на пуховых перинах и подушках, и всю зиму есть мясо.

Та оскалила мелкие белые зубки – в лице у нее было что–то безумное, как у хорька.

– Лучше спать вдвоём на соломе, чем одной на перине. А Алариха осенью не дождёшься – пропадает на своих староречьях.

– То–то ты его не дождалась этой ночью. До рассвета вопила, как течная кошка! – заметила доселе молчавшая Грид.

Чернавка полоснула ее яростным взглядом, готовая разразиться бранью и насмешками. Но, увидев Атанариха, женщины смутились и визгливо расхохотались. Атанарих догадался, что эта, с безумными глазами и странным лицом, видать, подруга Алариха Куницы. Любушка улыбчивого мужа, похожего на героя Зигефрида из песен о древних воителях! Страшнее не нашёл, что ли? По его, Атанариха, пониманию, старший в доме должен был обладать самой красивой женщиной. Высокой, стройной Фледой, у которой из–под простого платка выбивается отливающий солнцем локон, а глаза светлые. Которая была краше, чем мортенса Яруна, наложница Витегеса. А эта… Ночью, наверно, вообще можно за лейхту – неуспокоенный могильный дух, принять. Потом вспомнил, что в лупанарии в Нарвенне была одна шлюха, тоже страшная, как смерть. Но за ней вечно хороводились, словно кобели за течной сучкой, и крексы, и венделлы. А когда Атанарих, поддавшись общему безумию, решил, что и ему надо поискать её снисходительности, посулил ей перстень, она, запрокинув голову, хрипло рассмеялась, и велела ему обтереть молоко с губ. Отослала, даже не глянув на его подарок. Жалкая потаскушка, державшая себя, словно знатная жена. Эта, наверное, тоже горячая. Или ведьма. Точно, что ж он раньше не догадался? Приворожила воителя! Мужи, чем достойнее, тем беззащитнее перед женским колдовством. Красотка Фледа заметила взгляды Атанариха, засмеялась – дерзко и призывно:

– Кажется, наш новый воин так голоден, что не ровен час проглотит нас всех.

– Вместе с непотрошёнными утками, – поддержала чёрнавка.

И женщины снова расхохотались. Атанарих сделал вид, что не обращает на болтовню рабынь внимания, намочил камень и вышел. Но слышал, что бабы заговорили совсем о другом – что из рыбы сделать: квашеный фискс или сушёный. А то в этом году урожай плохой, на пиво бы хватило…

Высыпал стрелы и начал доводить их. По правде сказать, все они были достаточно остры. А потом он подумал, что у Куницы они такие же, и решил пометить, хотя бы маленькими надрезами.

За этим занятием его и застал Фритигерн. Только что вернувшийся с реки, замёрзший до мокроты под носом и синих губ, он, тем не менее, был весел и оживлён. Узнав, что Атанарих собрался на охоту, позавидовал и, как был, в мокром, выбежал из дома. Вернулся вскоре и довольно заметил:

– И мы с отцом завтра пойдём.

Напевая, переоделся в сухое и принялся раскладывать на лежанке свои куртки и сапоги.

Вдруг появился какой–то юнец, с порога крикнул:

– Фритигерн! Хорошо, что ты тут… Отец завтра просил всех Зубров к себе в подмогу…

И умчал.

Фритигерн выругался и раздражённо швырнул сапог к стене:

– Альисы его подери, этого Одоакра.

И вышел, раздражённо шарахнув дверью.

Атанариха и Куницу, тоже собиравшегося на охоту, не позвали, но венделл побоялся, что вдруг и о них вспомнят. Аларих, однако, утешил, сказал, что особой силой ни он, ни Венделл похвастаться перед Зубрами не могут, и потому Одоакр на стены изх не позовёт.

Закончив со стрелами, Атанарих отправился бродить по хардусе. Увлёкся разглядыванием черепов на кольях – и сам не заметил, как забрёл за хлайвгардс, что стоял в Вейхсхейме, обсаженный елями. Раньше он туда ни разу не ходил, думал, что там ничего нет.

Оказывается, там–то и стояла одоакрова кузница, да ещё длинная, но явно нежилая клеть. И возле кузницы собралось всё одоакрово семейство. Шестеро сыновей и отец столпились вокруг разложенных на земле жердей и брёвен и спорили. Двоих Атанарих уже запомнил – они жили в его доме. Остальных… Нет, они не были горбаты, подобно их отцу. И даже не походили друг на друга, в отличие от Зубров. Но когда стояли рядом, становилось понятно – родня. Причём один из них, лет двадцати, не больше, покрикивал на старших братьев, и те не обижались. «Наверно, это и есть тот самый Прехта, о котором говорили, что он примет от отца колдовской дар…» – подумал Атанарих.

Венделла заметили, но, к его великой радости, не подозвали.

Утром Атанарих сам вскочил до свету, едва услышал, что кто–то завозился. Воины ещё спали, но во дворе тюкали топором и гремели вёдрами, блеяла коза. Значит, скоро рассвет. Снова засыпать не стоило – поднялся. На дворе было темно – небо затянуто тучами, и сыпал мелкий, холодный дождичек. Прямо как в Нарвенне в начале зимы. Рыжая расщипывала полено на растопку.

Наскоро умылся. Ушёл на женскую половину. Подружка Алариха уже вздула огонь и грела на вертеле мясо. Увидев юношу, забурчала под нос, что всё бы им таскаться по лесам, дома не сидится.

– У тебя длинный язык, женщина, – огрызнулся Атанарих.

– Или решил укоротить? – начала было чернавка, но тут же осеклась. Аларих вошёл. Наскоро расчесывая пятернёй и заплетая в косы длинные волосы, поинтересовался у Венделла, выспался ли он.

Женщина с его появлением враз стала ласковой и услужливой, словно кошка. С показной послушливостью подала на стол. Дождавшись, пока охотники поедят, принесла два тяжёлых узла:

– Вот, собрала. Лепешки, мясо, лучок.

– Можно подумать, Линда, ты не на уток нас провожаешь, а на войну, – хмыкнул Куница. – Вроде мы не добудем ничего, или, добыв, не сготовим?

Хлопнул её по плоскому заду и вдруг весело спросил:

– Или ты желаешь, чтоб мы ничего не добыли?

Она рассмеялась:

– Желаю. Устала уже с твоей добычей возиться.

– Иди к альисам, – весело отозвались оба охотника. Женщина хрипловато расхохоталась.

На дворе всё моросило – и перед рассветом стало ещё холоднее, чем ночью. Или после тёплой женской половины показалось? И тьма была такая же густая, дом и плетень в ней едва угадывались. Свистнули собак. Те, пустобрешки, так и бросились, виляя хвостами. Их было раза в четыре больше, чем охотников, и пришлось отбирать нужных, а остальных отгонять. Аларих показал Венделлу своих: крупного, молодого кобелька Магуса и сучку по имени Гульб. Вопреки имени, шерсть Гульб была грязно–серого цвета, а вовсе не рыжего или желтого, как полагалось бы при ее имени*. Куница пояснил, что дело не в масти, а в том, что выучена хорошо и умна, как человек.

Вышли со двора. Хмурый, продрогший страж – кто–то из второго дома, – спрыгнул вниз. Приотворил ворота, выпуская их. Пожелал ничего не добыть – и снова был отправлен к альисам.

– Сейчас надо постараться, чтобы вообще ничего не добыть, – проворчал под нос Аларих.

Они спустились вниз к реке и сели в лёгкую долблёную лодчонку, которую Аларих весело назвал душегубцем. Атанарих решил, что имя – вернее некуда. Лодчонка плясала на воде, так что из головы не шла мысль: «А если какая из собак резко вскочит, и лодка перевернётся? Удастся ли тогда мне, закутанному в тяжёлые одежды, доплыть до берега?» Но Аларих держал себя уверенно. Шли по тёмной реке. Куница между делом пояснял, показывая в темноту, где что находится. Там заливные луга, там – хейм Цапель – зимой, когда рих уезжает в гиман, к ним никогда не заезжает. Потому что Цапли охотнее всего в хардусу дают и зерно, и мёд, и мясо. Понятное дело – коли хаки через брод переберутся, Цапли – первые, кому достанется от их грабежей. А вторые – Зубры. По реке от хардусы до их хейма – дня два пути. Зимой через лес и замёрзшее болото на лыжах можно напрямую за короткий зимний день добежать.

Наконец повернули с Оттерфлоды – Атанарих едва различал в темноте, где устье Хоринфлоды, но Куница не то видел, словно зверь, не то, и не видя, всё тут знал.

Смешное имя – Хоринфлода*, как пояснил Аларих, речка получила за то, что петляет, будто пьяная баба, то и дело меняя русло и оставляя по берегам староречья. И верно – едва в неё вошли – то и дело поворачивали, огибая мыски. Уже рассвело – и Атанарих разглядел по берегам густые долговязые тальники. Длинные голые стволы – и пушистые макушки наверху.

– Это что, вода так высоко поднимается? – удивился он.

– По весне наша Гулёна шире нынешней Оттерфлоды становится – подтвердил Аларих.

Уток здесь была тьма тьмущая. Всё небо в чёрных точках и гомон непрестанный. Уж на что в болотах возле Нарвенны хватало дичи, а столько видеть не приходилось. Выбрались на берег. Душегубец пристроили меж тальников – Куница тут часто бывал – чуть поодаль стоял камышовый шалаш и возле него – аккуратно обложенное прокаленными кусками земли кострище. Зашагали через лужок к обрамлявшим староречье тальникам и камышам. Трава уже полегла, идти было легко. Собаки убежали вперёд, но Алариха ничуть не заботило, что они распугают добычу.

– Беспечная птица утка. Людей ещё боится, а на собак и смотреть не хочет.

Едва они вышли из зарослей, как кормившаяся стая крякв взмыла в небо. Успели сбить несколько птиц влёт. Атанариху, привыкшему стрелять с седла, это было вовсе нетрудно. А Куница, ясное дело, с детства охотился.

Тех, что упали близко к берегу, подобрали сами, собаки принесли оставшихся. Магус хитрил – плавал за теми, что бились на воде. А вот Гульб упорно рыскала в камышах. Вернулась с подранком и протянула хозяину.

– Вот нет во всей хардусе лучшей собаки, чем моя Гульб, – оглаживая ее по мокрой спине, произнёс гордо Куница.

– Даже у риха? – удивился Атанарих.

– Хорошую собаку можно только в хейме выучить. В хардусе с ней некогда возиться. Эту я у отца выпросил… Тот, конечно, поворчал, но отдал. Знает, что я человек лесной. С детства в лес убегал, а вот за ралом ходить – этого не люблю.

Вроде бы даже со значением сказал и на Атанариха глянул украдкой. Тот обрадовался. Значит, если он откажется на огороде работать, не все будут над ним смеяться.

У Куницы скрадок уже стоял, и он помог Атанариху соорудить рядом другой. Дело нехитрое – и раньше приходилось кущи строить. Потом развесили повыше добытых уток – Аларих предупредил, что вокруг много лис, но можно было и не говорить – на прибрежной грязи следов хватало. К той поре, как управились, совсем рассвело. До вечерней кормёжки можно было и передохнуть, но охотники решили побродить по лугам. Ходили долго. Из–под ног то и дело выпархивали утки, и они сперва считали, кто больше собьёт, потом надоело. Дождь моросил не преставая, но в кожаных куртках и штанах было даже жарковато.

– Вот как целый душегубец набьём, тогда и домой подадимся, – пояснил Аларих. Атанарих подумал, что долго они тут не задержатся. Дичи много.

– Что делать в хардусе?

– А мы добычу жёнам отдадим, да назад уедем, – согласился весело Аларих.

Утомившись, передохнули в шалаше. Костёр решили не разводить, перекусили тем, что взяли из дома. И пошли в свои скрадки. Спугнули лисицу, что прилаживалась к развешенным на тальнике уткам. Атанарих едва удержался, чтоб не выстрелить в длиннохвостую хаку. Но какой был в том толк? Шкура плохая, мясо в еду не годится… Посмеялись вслед и только.

Закинули в воду полдюжины деревянных уточек, привязали их к колышкам, чтоб не унесло. Атанарих некоторое время смотрел на воду и нависшие тучи. Солнце должно было уже идти к закату, но точнее – поди пойми... Потом прибежали пропавшие куда–то собаки, затеяли возню. Но и они устали, завалились на солнцепёке и задремали. Атанарих не заметил, когда заснул. Проснулся от оживлённого кряканья. Одинокая уточка высмотрела место и звала товарок. Открыл глаза. Осмотрелся. Спал он недолго – ничуть не стемнело. Уток не было – это Аларих в своем скрадке вабил. Атанарих достал дудочку и присоединился к товарищу. Вскоре на их зазывные песни прилетели и настоящие шилохвости. Охотники перестали нахваливать место и приступили к изображению изобильного пира. Вскоре их голоса потерялись в гомоне настоящих уток. Атанарих сам не знал, как догадался, что Куница отложил манок и взялся за лук. Товарища он не видел. Но первые стрелы охотников вылетели почти одновременно. Увлёкшиеся кормёжкой утки не сразу поняли, что происходит, но и когда стая снялась с места, замельтешила в воздухе, они успели выпустить по ней не одну и не две стрелы, задав собакам работу. Пока не стемнело, они трижды приманивали стаю. Последнюю добычу уже вряд ли бы нашли, не будь с ними упрямой Гульб.

А костёр и вовсе развели в кромешной тьме – дождь так и не унялся. Выбрав самого жирного селезня, Атанарих принялся потрошить его. Аларих сказал, что знает, где глина, и ушёл. Когда он вернулся, Венделл уже приготовил и тушку, и ямку, а довольные собаки в стороне лакомились требухой. В четыре руки, со смехом, обмазали утку глиной и закопали. Сгребли назад костёр. Пошли к озеру, отмывать руки. Становилось всё холоднее, вода обжигала. Атанарих с трудом сдерживал дрожь. Вернулись, плюхнулись к разгоревшемуся огню, греться,

Совсем прояснилось. Они молчали – от усталости ли, или потому, что не нужно было ничего говорить? Где–то совсем недалеко кормились утки, а у Хоринфлоды взлаивала лисица. Сытым собакам было лень заниматься ею. Потом в небе протяжно, гнусаво запричитала своё «кау–кау» болотная нечисть. Охотники торопливо сделали знак, отгоняющий зло, и рассмеялись – снова вместе.

– Ты, Венделл, как волк – вожака без слов понимаешь, – заметил Аларих. – Хорошо, если и в бою так.

Атанарих опустил голову – слышать эти слова было так приятно, что губы расплывались в глупой улыбке.

Они пробыли на староречицах два дня. А когда возвратились, все только и говорили о решётке, которую Одоакр устроил на воротной стене. Едва скинув добычу, пошли посмотреть, и едва узнали воротную стену. Одоакрово смемейство и Зубры перед самой стеной вкопали четыре толстых ровных бревна – по два с каждой стороны. А дромос*, образованный выступами, выдвинули ещё дальше, так что он теперь отделял дорогу, ведущую в хардусу, от рва. Над забралом возвышалась, опираясь на устроенный князёк из цельного соснового бревна, ощетинившаяся деревянными кольями, решётка, связанная из жердей – вроде тех, что идут на древки копий. Верёвки, тянувшиеся на забрало, заставляли думать, что решётка приводится в движение воротом, укрытым наверху

Аларих, увидев это сооружение, в изумлении замер. Молчал некоторое время, наконец выдохнул:

– Зачем понадобилось вешать над входом в нашу хардусу борону?!

Стражи, стоявшие у ворот, расхохотались.

– Эта борона может закрыть вход в хардусу быстрее, чем ты успеешь моргнуть! – пояснил один. Второй что–то тронул наверху, и решётка сорвалась снизу и вмиг рухнула перед носом охотников. Они оба невольно отскочили и расхохотались над своим испугом:

– Ловко, – заметил Аларих, – И так же легко поднимается?

– Чтобы поднять её, надо попотеть, – согласился стражник. – Но поднимать–то её не к спеху.

Они отошли, навалились на невидимый снаружи ворот. Решётка, слегка бултыхаясь в пазу меж брёвен, рывками поползла вверх.

– Погодите! – запыхавшийся стражник свесился через зубцы забрала. Сейчас зажмём её, чтоб не сорвалась.

– Давай скорее, – подал голос второй, – Держать тяжко.

Первый исчез. Куница и Венделл стояли, терпеливо ожидая, когда всё будет готово. Получить по голове такой решёткой – мало хорошего. Над забралом снова появились стражники.

– Идите без страха. Мёртво!

– Одоакр точно колдун! – не выдержал Атанарих восхищенно. – Так быстро сделать то, что никогда не видел!

– За два дня! – охал Куница, тряся головой.

– Больше. Бобрята решётку раньше сладили. И что тут сложного – та же борона, только большая и без зубьев.

Охотники вошли в хардусу. Аларих оглянулся, разглядывая поставленный на забрале ворот.

– И что, похоже на то, о чём ты рассказал ему?

– Не… Другое, но ведь сделал! – восхищался Атанарих.

Сказка про то, как воитель Атанарих учил воинским премудростям фрейсов.

(Из сборника: «Сказки старой Фридиберты: Фрейсские героические сказания в пересказе для детей. – Арбс: Изд–во «Детлит», 2986 г.)

Правил в давние времена могучий король Витегес. Он был доблестный воин, мудрый правитель и благородный человек. Ему служили верой и правдой множество прославленных в битвах воинов. Жили воители, как родные братья, короля почитали, словно отца. Все дела решали сообща, по очереди стражу несли, в дозор выезжали. Захваченное у врагов золото, чтобы не сеять меж собой розни, жертвовали Солюсу – в собор, что стоял на высоком холме посреди хардусы и высоко светил позолоченным шпилем над водами Оттерфлоды и окрестными лесами.

Вот к этому королю и держал свой путь отважный воитель Атанарих, вызвавшийся заменить крестьянина Гелимера. Приехал он к городу, стучится в его дубовые ворота.

На страже в ту пору стоял воитель Фритигерн, равного по силе которому не было во всей хардусе. Атанарих был годами юн, станом тонок и гибок, ростом невелик. Фритигерн из бойницы выглянул, спрашивает:

– Что привело тебя к хардусе, дитя? Или на твой хейм напали свирепые хаки, и ты прибыл искать подмоги? Или случилась ещё какая–нибудь беда?

– Никакой беды не случилось, – отвечает ему Атанарих. – А пришёл я из прославленного города Нарвенны, чтобы служить доблестному королю Витегесу.

Рассмеялся Фритигерн.

– Разве так плохи дела у нашего короля, чтобы он брал к себе на службу детей? Ступай, мальчик, к родителям, дождись, покуда на твоей верхней губе хоть пушок появится.

Не стерпел насмешки юный Атанарих, вспыхнул от гнева, кричит:

– Легко поносить соперника из–за стены! Выйди, испытай, на что я способен!

– Мало чести мне будет – драться с дитятей! – отвечает Фритигерн.

Тем временем, услышав перебранку, вышел на стену мудрый Видимер. Увидел он, как ловко сидит Атанарих в седле, и что оружие у него хорошее и в полном порядке, и сказал:

– Зачем ты обижаешь юношу? Может быть, он не таков, каким кажется с первого взгляда?

И, обратясь к Атанариху, произнёс:

– Не сердись на Фритигерна. Он часто поспешно и опрометчиво судит о людях. Давай условимся. Ты будешь биться со мной. И если одолеешь, то примем мы тебя в наши ряды, а нет – то приезжай через год.

Атанарих согласился. Облачился для боя, вышел против Видимера. Уговорились сшибиться тупыми концами копий. Видя, что противник ростом велик и телом могуч, припомнил Атанарих тайные словеса, которым обучила его матушка, и от этих слов стало его тело словно свинцовое. Сшиблись воины, и поверг юноша Видимера наземь. Спешился, помог сопернику подняться.

– Видно, не просто ты искусный воин, но и владеешь колдовскими тайнами? – спросил его Видимер.

Атанарих скромно потупился и ответил:

– Не могу этого отрицать, воитель. Врагу бы солгал, а тебе не смею.

– Что же, – отвечает Витегес, – В том нет бесчестья, коли ты противостоял сопернику всем своим умением.

Тут и Фритигерн захотел испытать искусство Атанариха, говорит ему:

– Ловок ты на коне, а насколько силён будешь в поединке на мечах? Но только условимся: биться без колдовства.

– Солюсом клянусь, – отвечает Атанарих, – что в поединке с тобой никаких чар применять не стану.

Обнажили воители мечи, рубятся. Фритигерн ростом как гора, силой зубру подобен. Меч его на две ладони длиннее, чем у прочих мужей. Теснит он Атанариха. Юный воин сделал вид, что ослабел и прочь побежал. Бросился за ним Фритигерн, а Атанарих неожиданно развернулся, выбил у него меч из рук.

Подивился Фритигерн и говорит: