Текст книги "Сказания не лгут (СИ)"

Автор книги: Татьяна Назаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

* * *

Вечером фрейсы – уже знакомые Атанариху Рицимер и Фритигерн, и ещё двое, сходных с ними обликом, – привезли на долблёном челне мёд и воск. Подняли без натуги большие, из деревянных плашек сделанные, пифосы с мёдом, занесли на либурну. Потом Рицимер подошёл к Атанариху и, поклонившись, произнёс:

– Я рассказал своим сородичам о твоей победе, Атанарих, сын Хродерика. В нашем роду много славных воинов. Они хотели бы увидеть тебя. Не удостоишь ли ты нас чести, доблестный воин? Будь нашим гостем сегодня!

Басиан заметно встревожился. Метнул на фрейса недобрый взгляд. Сплёл руки на груди и предостерегающе вытаращил глаза.

– Благодарю, доблестный Рицимер, я принимаю твоё приглашение. – Не без вызова торгашу ответил юноша. – Сейчас, только переоденусь…

Басиан метнулся за ним, схватил за рукав. Зашептал испуганно:

– Ума лишился? Не боишься, что ночью тебя пьяного оберут, да и самого запродадут сёрам?

Атанарих вспыхнул, грозно сдвинул брови. Набросился на зарвавшегося купца.

– Придержи язык! Даже слушать не хочется! Кто оберёт?! Фрейсы гостя?! Разве они из вашей подлой породы?!

Басиан саркастически улыбнулся, мол, знаю я вас, варваров. Эта улыбка оскорбила Атанариха. Он даже кулаки сжал: такие слова мечом назад в глотку следовало загнать! Купец понял, что сболтнул лишнее, попятился.

– Простите его, – виновато улыбнулся фрейсам Атанарих, – Он привык жить среди людей, которые не боятся позора. Думает, все такие.

– Он ничуть не оскорбил нас, Атанарих, сын Хродерика, – добродушно развёл руками Рицимер. – Ведь Басиан поклялся, что будет беречь тебя.

– Я не дитятя, – буркнул Атанарих и поспешил в палатку, где в мешке лежала его праздничная туника и золотое ожерелье, подаренное рихом Аллобихом за победу в праздничных поединках.

До Фрейсовой косы, где был стан Зубров, плыли на огромном, человек на двадцать, челне. Четверо фрейсов легко управлялись с ним, предоставив гостю честь праздно сидеть на носу.

От станов на берегу несло дымком и съестным, раздавался весёлый гомон – торговля закончилась, везде варили ужин. Сначала тянулись сплошь крекские и тауросские* суда. И Атанарих невольно подумал, что подобное тянется к подобному. Крексы и тауроса – один народ, только крексы изнежились, потому их легко завоевали венделлы. А тауроса противостоят сёрам много лет, и хранят воинскую доблесть. Но держатся оба племени не то, что рядом – вперемежку.

Дальше шли лёгкие корабли сёров – все, как один, с выступающим носом и высоко поднятой кормой. Рядом – плоты хаков. Явственно пахнет мясным чадом и конским навозом. Как сёры – утончённые, любящие благовония и умащения, – терпят такое соседство, Атанарих не понимал. Даже подумалось: «Сёры, значит, такие же кровожадные, быстрые до грабежа, как и хаки». А вот и улебские* корабли – стройные, похожие на лебедей. Улебы останавливаются подле мортенсов. Когда Атанарих прибыл на остров, он долго не мог на взгляд отличить, кто перед ним: мортенс, фрейс или улеб. Все светловолосые, бородатые, одежда похожа: рубахи да штаны, на плечах плащи, на ногах – поршни или плетёные из коры короткие обутки. Сапоги – редко у кого. Фрейса хоть по говору отличишь, а улебы с мортенсами всё равно непонятно лопочут. Басиан объяснил: на вышивки надо смотреть. Фрейсы любят чёрное с алым мешать, мортенсы – по белому красным шьют. Улебы – тоже, но узоры совсем другие...

Наконец показалась пустынная Фрейсская коса – только перевёрнутые долблёные челны лежали на прибрежной гальке. Родичи венделов не любили селиться на открытых местах и заняли тенистую дубраву – в паре полётов стрелы от реки. Атанарих, привыкший к мысли, что в лесах жильё ставят либо разбойники, либо поклонники Солюса, прячущиеся от людей, подивился этой привычке. Но ещё больше поразил его вид становища. Фрейсы не разбивали шатры, а строили полуземлянки, пугающе похожие на хлайвгардсы* – последние пристанища умерших венделлов. Столбы с черепами различных зверей, красовавшиеся перед каждой землянкой, усиливали сходство. В домах венделльской знати изображения зверя–предка каждого рода давно стали делать из золота, серебра или бронзы, а на кладбищх по старинке водружали черепа. Только сообразив, что входы в землянки обращены на полуденную сторону, Атанарих смог преодолеть охватившую его оторопь и даже попытался догадаться, какой зверь положил начало роду Рицимера и Фритигерна. Череп был похож на бычий или турий, но массивнее и рога другие.

– Это зубр, – пояснил один из спутников – кудрявый и круглолицый, – Неужели никогда не видывал?

Атанарих покачал головой.

– Только от стариков слышал – лесной бык, сильнее которого нет, верно?

– Верно, сильнее зубра нет никого, – согласился Рицимер. – Даже медведь и лев его боятся.

Тем временем из дверного проёма появился, опираясь на посох, старец – такой же коренастый, как Рицимер. Годы согнули его, но было видно, что он ещё крепок и подвижен, а посох взял больше для того, чтобы придать своей могучей фигуре величавость.

Рицимер тронул юношу за плечо, шепнул тихо:

– Моего отца зовут Рекаред, он сын Фритигерна.

Атанарих поклонился хозяину и приветствовал его так учтиво, как будто старик был не мужланом, а воином. По правде сказать, на деревенщину он ничуть не походил – ни статью, ни взглядом, ни даже одеждой.

Рекаред улыбнулся, и Атанарих отметил хитрый, приценивающийся взгляд фрейса. «Этот своей выгоды не упустит», – решил он, улыбаясь в ответ.

– Приветствую тебя, Атанарих, сын Хродерика Вепря. Слава о твоей победе уже облетела Торговый остров. Для меня честь принимать у своего очага такого умельца, как ты.

– Это для меня честь разделить с тобой трапезу, могучий Рекаред, – отозвался Атанарих. Старик величавым кивком велел следовать за ним.

Они шагнули в дымный полумрак, вкусно пахнущий жареным мясом. Внутри жильё фрейсов походило на хлайвгардсы не меньше, чем снаружи. Такие же высокие, до колена, дерновые приступки вдоль увешанных оружием стен. Только сложенный из скрепленных глиной булыжников очаг у входа, да изображение хозяйки очага Фровы и выдавали, что тут не мёртвые живут. Атанарих низко поклонился богине и попросил у неё разрешения остаться в доме.

К приходу гостя готовились: расстелили на полу свежую траву, укрыли дерновые приступки расшитым холстом и сейчас две простоволосые жещины расставляли на нём долблёные блюда с лепёшками, печёной рыбой, жареными на вертелах тушками какого– то не слишом крупного зверька и горшки с варёным зерном – фрейсы называли его кашей. Когда принесли два ушастых сосуда, склёпанных из дощечек, и небольшие резные чаши, видом напоминавшие уточек, стали садиться за столы. Атанариху указали место подле хозяина, среди старших. Сверстники – Фритигерн, Гелимер и ещё один юнец сидели в дальнем конце стола, почти у входа. Робея величавого старика, Атанарих опустился на указанное место.

Рекаред назвал гостю своих сыновей – Рицимера и Зизебута, племянников – Сара, Гундобальда, Гермингельда, Эвриха и Теодемера – сыновей своих пятерых братьев. Показал внуков – Фритигерна, Гелимера, Рарога, Радагайса, и Теодеберта (Атанарих, кроме троих, знакомых ему ранее, уверенно запомнил только Сара, который был несколько уже в плечах, чем остальные Зубры, да ещё своего ровесника Теодеберта).

Приступили к трапезе. Атанарих, боясь показаться невежей, внимательно смотрел на сидевшего напротив Рицимера. Обычаи фрейсов мало отличались от венделльских. Так же перед едой старший в доме подносил угощение Фрове, потом делил мясо. Трепетное отношение к варёному зерну – каше – было внове. Но Атанарих быстро понял, что черпать кашу из общей миски надо не чаще, чем старик. И, схлебнув, обязательно класть ложку на холст, закусывать мясом или рыбой, а не черпать два раза подряд. Сдержаться было не сложно – Атанариху каша не понравилась. А вот мясо было очень вкусным. И даже когда он узнал, что диковинный зверёк – обычный сурок, всё равно не счёл угощение менее вкусным.

Пировали неспешно. Провозглашали здравицы в честь гостя и присутствующих. Чинно беседовали об урожае, охоте и прочем житье–бытье. Атанарих, как полагается воспитанному юноше, помалкивал. Женщины сновали вдоль пирующих, подкладывая на лепёшки рыбу, наполняя медовым напитком опустевшие ковши. Напиток этот, как показалось Атанариху, ничуть не туманил голову, только согревал и веселил сердце.

Так что, когда со стола убрали опустевшие плошки, и Рекаред начал расспрашивать гостя, Атанарих уже утратил робость, но ничуть не отупел и не осмелел больше меры. Он мог бы прихвастнуть, расписывая свои умения, подвиги и значение при дворе риха Аллобиха, но постыдился врать. Отвечал коротко и почтительно, замечая, что многое в его рассказе и так кажется фрейсам странным. Рекаред не мог понять, как можно обучать сына только воинской премудрости, и легко отпустить его из дома. Рицимера удивило, что рих Аллобих легко расстался с умелым воином. И все поразились, что венделлы много лет живут в мире, и Атанарих ушел из этой благодатной земли только для того, чтобы найти, где воевать.

– Я мог удовольствоваться той честью, которая досталась мне по праву рождения. – пытался объяснить им Атанарих, – но нелепо покупать меч и вешать его на стену, чтобы он ржавел от безделья. Вот и я…

На этих словах губы старого Рекареда дрогнули не то в печальной, не то в презрительной улыбке. Атанарих осёкся, поняв, что сказал что–то не то.

– А не страшишься ли ты, отважный Атанарих, что тебя убьют на чужбине? – спросил Зубр.

– Другого страшусь, – страстно ответил юноша, вскидывая голову, – что умру я в старости, не совершив славных подвигов.

Многим за столом его ответ пришёлся по нраву. Самый младший из мужей, кудрявый и круглолицый, даже восторженно воскликнул:

– Вот ответ, достойный воина!

– Ответ, достойный юнца, но не зрелого мужа, Эврих, – резко осадил его старик. Рицимер, кажется, готов был возразить, но не посмел перечить отцу. А вот Эврих не унялся:

– Если бы не воины, что живут в хардусе, дядя, ты не мог бы свысока поглядывать на них. Мертвецам спесь неведома!

За столом стало тихо, пирующие опустили головы, лишь исподволь взглядывая на Рекареда. Тот сжал губы, полоснул Эвриха глазами и отрезал:

– Сдаётся мне, что мы засиделись за хмельным, раз иные несут несуразицу!

– И то верно, – поторопился поддержать отца Рицимер, – Вечер тёплый, пойдёмте развеемся?

Все стали подниматься с мест. Атанарих к ужасу своему обнаружил, что ноги его не слушаются, и упал бы, не подхвати его Рицимер.

– Не бойся, это с непривычки, – произнёс он весело. Атанариху стало жарко при мысли, что он сейчас у всех на глазах будет ковылять, словно впервые отведавший вина малец. Но фрейсы дружно сделали вид, что ничего не замечают, зато принялись потешаться над Теодемером, который тоже обезножел. Тот беззлобно отругивался – хмель ударял в ноги, но голову не туманил.

За землянкой лежали брёвна, и пирующие перебрались на них. Атанарих, покуда не отпустило, держался в стороне. Когда он подошел к Зубрам, те уже разожгли костёр, рабыни принесли ковши и хмельное, а Эврих дергал струны маленькой, похожей на лебедя, арфы, настраивая её. Мрачного Рекареда не было видно – знать, остался в землянке. Рицимер потеснился, давая Атанариху место на бревне подле себя, и протянул ковш, но юноша решил, что больше не будет пить этот коварный мёд, потому что мало чести валяться на задворках мужланской землянки и кормить ночных комаров.

– И про что вам спеть? – спросил Эврих, закончив возиться с арфой.

– Про то, как Картал убили, – робко подал голос Теодемер и оглянулся, поняв, что слишком дерзко повёл себя. Но все вокруг поддержали его. Эврих, кажется, тоже хотел петь про это. Он откашлялся и начал негромко:

– Ветер в вершинах сосен шумит,

Хаки идут по долине.

Ведёт их хоттын* Бури,

Старая, матёрая хака,

Волчице подобная.

Голос у Эвриха был низкий, глубокий, и в сгущающихся сумерках, при свете костра, он пьянил сильнее мёда.

Треплет ветер

Конский хвост на копье Бури.

Похваляется Бури,

Смеётся на всю реку,

Руками в круглый живот себя бьёт,

Говорит: «Приду я к хардусе,

Перебью воинов,

Золотого бога Кёмпе себе возьму.

Много у Витегеса искусных охотников.

Драгоценные шкурки хранятся в их домах.

Все их заберу,

Хардусу сожгу дотла,

Голову сниму с отважного Витегеса,

Надену её на копьё ».

На звуки арфы к костру подтягивались люди из других землянок, становились и слушали в благоговейном молчании. Никто не обращал на них внимания – даже сам Эврих, который, казалось, уже не видит ни костра, ни землянок, но лишь наступающих хаков, приближающихся к хардусе.

Рядом с ней едет дочь её, молодая Картал.

Косы Картал как змеи извиваются.

Говорит Картал, смеётся:

«Кожу спущу с храброго Витегеса,

Круп коня ею покрою…»

Песня текла неспешно. Эврих подробно описывал все стычки и подвиги совершенные воинами Витегеса. Атанариху не приходилось участвовать ни в осадах, ни в оборонах, но он понимал, как нелегко пришлось защитникам. Врагов было едва ли не вчетверо больше, чем фрейсов, и каждая хака не уступала фрейсу ни умением, ни отвагой. Атанарих ни на миг не сомневался: так и было! Сказания не лгут! Стыдно приписать одному воину подвиг другого, забыть о славе или позоре кого бы то ни было.

И, слушая скорбный рассказ Эвриха о гибели очередного фрейса, Атанарих приходил в ужас: становилось ясно, что крепости не выстоять, если рих Витегес не решится на поединок с биё* Картал, славнейшей из хаков. А та не жалела слов, бахвалясь.

– И Витегес молвил:

«Сойдясь в поединке со мной

Ты не будешь столь дерзкой!»

И вышел на поле.

Это был славный бой! Сердце Атанариха каждый раз замирало, едва Витегес оказывался в тяжелом положении. Особенно когда Картал сбросила его с коня… Но рих был искусный воин, и ему удалось избежать рокового удара. И когда Эврих запел, как рих поверг наземь молодую Картал, ногой на одну её ногу встал, за другую дёрнул, порвал, как собаку, голову оторвал, на копьё надел, в хардусу принёс – Атанариха охватила радость, будто от исхода поединка зависела его жизнь. Он даже не усомнился, что такой славный воин, как Витегес порвал воительницу, будто истлевшую тряпку.

Под торжествующий звон арфы тосковал юный венделл, что есть такие битвы на земле, но он не сражался в них! Только память о том, что слово, даже сказанное сгоряча, приходится держать, заставила смолчать, как хотел бы он отправиться в хардусу.

А Эврих, спев о том, как отступили хаки, начал рассказывать, как фрейсы хоронили славных воинов, погибших в этот набег, и вдруг благоговейную тишину, нарушаемую лишь голосом Эвриха, треском костра и шумом дубравы, нарушил странный, хриплый звук, похожий на глухой стон раненного зверя. Он был так неуместен, что Атанарих резко повернулся. Старый Рекаред стоял совсем рядом за его спиной, и, закрыв лицо рукой, плакал, не в силах сдержаться. Это было страшно.

– Погибший Вертерхард был сыном ему? –шепотом спросил Рицимера Атанарих.

– Нет, но сын его, Алатей, друг Вертерхарда, мой брат, был ранен в этом набеге и с тех пор стал колченогим. Это хуже смерти…

– А Радагайс с дальнего хейма? – поддержал сына Рекаред. – Ему руку отрубили. Забыл, как твой сородич этой весной к предкам в лес ушел? Кто про него споёт? А Валию что, забыли? Головой он теперь болен, чуть что – пену пускает и бьётся, как порченный. А Вольфмера, а Рицимера, Годлибова сына? Да всех разве упомянешь?

И старик снова зашёлся в рыданиях.

– Один ты, что ли, платишь кровавую дань, Рекаред? – сказал кто–то из темноты. – Мы не меньше людей даём и столько же не досчитываемся. И пустые ли это потери? Дорвись хаки до хеймов – большего бы мы не досчитались.

– А правда ли, что младенцев, подбросив, на кривые мечи ловят, и в распоротых животах людей ноги греют? – спросил Атанарих.

– Неужели до ваших краёв слава дошла? – удивился Сар. – Верно, всё верно.

– Дочь мою, сестру–близнеца Фритигерна, так убили, – хрипло отозвался Рицимер. – Прав был отец, не стоило выдавать девицу Волкам, они близко от хаков живут…

Атанариху показалось, что голос воина стал слишком хриплым. И не только ему.

– Зато честь и слава в веках тем, кто уберёг другие хеймы от лютой смерти! – торопливо воскликнул Эврих, желая свести разговор на другое. Но не вышло.

– Плохое утешение, – горько продолжал Рекаред, уже сладивший с рыданиями, но не со своим сердцем. – И не доходя до хеймов, забирают хаки лучших мужей! Ладно, я смирился с тем, что отправлю к Витегесу Фритигерна! Ему бы не фрейсом, а хакою родиться – только война на уме. Но как подумаю, что Гелимера отдам в хардусу – сердце болит. Молил ведь Куннан, чтобы другому, не ему выпала доля уйти! Так нет!

Старик принялся раскачиваться и говорить нараспев, будто мёртвого оплакивал:

– Жаден на работу! Всё уже знает: и как ладнее поле пахать, и как сеять, и как жать. Мечтал: вот, сосватаю ему Ингунду у Годлиба Медведя. Хорошая девушка, работящая, крепкая. Так нет же, выпало Гелимеру идти к Витегесу!

Старик сетовал и сетовал горько. По морщинистым щекам катились крупные слёзы.

Атанариху стало и стыдно за проявившего слабость старика, и до боли жалко его. Видано ли, такой гордый муж, а не может больше себя сдерживать…

– Теперь Медведь не отдаст мне Ингунду за Гелимера. Кто к Витегесу ушёл – всё равно, что больной. Долго не проживёт. И не будет у Гелимера детей. С кем мой род останется? С колченогим Алатеем? С Ариульфом, который только и может, что на дуде свистеть да скотину пасти? Или с Теодорихом Тупицей? Нет, не отдам я Гелимера Витегесу. Пусть зовут меня бесчестным!

Один из мужей, стоявших за спиной Сара, хотел было возразить, но старик зыркнул на него яростно, чтобы не смел перебивать его.

Атанариху снова стало жарко, только на сей раз не от хмеля и не от восторга – от стыда. Одним словом он, Атанарих, мог избавить и гостеприимного хозяина от тоски, и Гелимера от чуждой доли. А он, Атанарих, промолчит, вернётся в Нарвенну – хвастать тем, что видел ужасных хаков. Будет пировать и в лупанарии ходить… А тут, на границе мира, люди свершают подвиги, которые куда достойнее геройства его отца.

Не в силах больше молчать, он вскочил, поднял свой ковш.

– Послушай, гостеприимный Рекаред. Не придётся тебе провожать любимого внука к Витегесу. Призываю в свидетели всех вас! – он обвёл взглядом Зубров и тех, кто за их спинами стоял в темноте, – Трором* Громовержцем и Мудрым Айвейсом клянусь, богом войны Кёмпе и хозяйкой моего очага: я пойду к Витегесу вместо Гелимера и буду служить ему, как подобает благородному венделлу служить своему риху.

Правда ли стало тихо, или так показалось Атанариху? Но, сказав, он вдруг почувствовал себя так легко и радостно, как будто долгое время блуждал в лесу, потеряв дорогу, и вдруг увидел знакомые места.

А фрейсы растерялись, особенно Гелимер, который и хотел обрадоваться, и не смел принять драгоценного дара.

– Да разве?.. – наконец, прохрипел он. Задохнулся, и не то попытался кашель сдержать, не то всхлипы…

Первым опомнился Рекаред. Суетливо вскочил, зашаркал по–старчески к внуку, прикрывая лицо руками и хлюпая носом.

– Да благословят тебя Куннаны, чужестранец, – запричитал он, вцепившись в плечо юноши, – Гелимер! Гелимер! Благодари достойного Атанариха!

Гелимер всё молчал, и старик воскликнул грозно:

– Что же ты, неблагодарный?!

И с силой толкнул внука.

Тот неловко, будто враз одолел его мёд, поднялся с бревна, медленно–медленно подошёл к юноше и хрипло произнёс:

– Знай, венделл… доколе живу я – буду тебе обязан. Будешь ты мне всё равно, что брат мой...

Заплакал, закрыл голову руками, и, стыдясь своей слабости, бросился в темноту.

* * *

И вот, подобно небольшой стае уток, скользят по спокойной воде Винфлоды пять челнов. Снова дорога, снова по воде, к полуночной стороне, куда, говорят, уходят умершие венделлы. Впрочем, Атанарих в это уже почти не верит. Там, куда ведёт его дорога, живут фрейсы, а за ними говорящие на иных языках мортенсы и ещё улебы, иннауксы и другие народы.

Три дня назад он и не подозревал, что отправится в полуночные земли. А сейчас радуется, что едет туда. Одно тревожит: вернувшись в Нарвенну, Басиан наплетёт родным, что Атанарих спьяну обет принёс. Выставит перед всеми глупцом, не умеющим язык свой на привязи держать. Убедить крекса, что он ничуть не жалеет о своём обещании, так и не удалось. Атанарих, конечно, отцу письмо написал, рассказав, что было, и почему он решил остаться с фрейсами. Захочет ли отец то письмо слушать? Но всё равно – при мысли, что наконец–то знаешь, куда едешь и зачем, становится радостно.

Видно любят Атанариха небесные Пряхи–Куннаны, раз так легко и ловко повернули его судьбу.

Сказка про то, как воитель Атанарих отправился славы искать.

(Из сборника: «Сказки старой Фридиберты: Фрейсские героические сказания в пересказе для детей. – Арбс: Изд–во «Детлит», 2986 г.)

Жил в давние времена в Венделлии один благородный герцог. Было у него много детей. Герцог тот был отважен и искусен в бою. Много войн вёл он и одолел всех врагов.

И сыновья все пошли в отца. Младшего из них, самого любимого, звали Атанарихом. Вот исполнилось Атанариху пятнадцать лет. Устроил герцог в честь дня рождения своего любимца большой праздник: турнир, богатый пир, о которых потом люди долго судачили. На том турнире сражались многие отважные воины, но не было никого лучше Атанариха.

Вот после пира герцог обходил свой замок, видит, стоит Атанарих на стене, печальный. Удивился отец, спрашивает:

– Что случилось, сын мой младший, любимый? Или я устроил плохой праздник в честь тебя? Или не ты оказался отважнее и искуснее всех прочих воинов? Или дошли до тебя плохие вести, что на нас идут враги?

Поклонился ему почтительно Атанарих и отвечает:

– Ничуть, отец мой. Доволен я праздником, что ты устроил в мою честь. Рад, что оказался отважнее других рыцарей. Одно только заботит меня. Живу я в твоём замке, словно слабая девица. Не знаю ни забот, ни тревог, провожу время в развлечениях. Разве для того ты обучал меня воинскому умению?

Хотел было отец рассердиться на непочтительного сына, но решил дослушать. Кивнул головой, чтобы Атанарих продолжал. Тот ему и говорит.

– Позволь мне, отец, покинуть твой замок, отправиться странствовать. Может быть, найдётся место, где моё мастерство сгодится для иного, чем красоваться на турнирах?

Опечалился герцог: любил он младшего сына больше всех остальных. Но, подумав, решил:

– И то, правда, Атанарих. Жаль мне с тобой расставаться, но не для того мужчина на свет родится, чтобы прятаться за материнской юбкой.

Наутро простился Атанарих с братьями и сёстрами, попросил благословения у матушки. Отец на прощание дал ему меч и сказал:

– Помни, сын мой, что всегда и везде, ты должен обнажать свой меч только ради достойного дела: защитить слабого, постоять за обиженного, соблюсти справедливость. И никогда не служи тому, кто не заботится о своей чести и чести своих воинов, даже если он платит за службу щедрее прочих.

– Я запомню твои слова, – ответил Атанарих, прижав руки к сердцу, поклонился отцу на прощание и отправился в путь.

Ехал он долго, и совершил по пути много добрых дел: истреблял разбойников, вызывал на бой бесчестных рыцарей. И было много городов и замков, где его просили остаться. Но Атанарих задумывался: а вдруг есть на земле место, где ещё нужна его помощь? Потому покидал он замки, где мог бы жить в покое и довольстве, и отправлялся в новый путь.

Так прошёл почти год. Атанарих ехал навстречу солнцу, и дошёл до лесной страны фрейсов.

В те давние времена во Фрейсии были густые леса, городов мало, а деревни находились так далеко одна от другой, что люди зачастую только на празднике Винтрусбрекка – Середины зимы – обменивались новостями за год.

И вот ехал–ехал Атанарих по лесной дороге, и стало смеркаться. Увидел юный рыцарь деревню и решил в ней заночевать. Поскольку время было позднее, постучался в первый же дом. А жили в нём старик со старухой, вдова – сноха их – с кучей детей, из которых работником был только старший сын по имени Гелимер. Остальные же – либо девушки, либо ещё дети малые.

Хозяева впустили странника, и, как полагается обычаями фрейсов, истопили для него баню, выставили на стол лучшую еду, развлекали его беседой. Ведь гость – посланник бога. Атанарих ел–пил, отвечал на вопросы. Но, как ни были учтивы хозяева, показалось ему, что они очень печальны.

– Ответьте мне, добросердечные и радушные хозяева, – спросил тогда Атанарих. – Что так озаботило вас? Может быть, обижает вас ваш господин?

– Нет, – отвечали дружно хозяева. – Наш владыка, король Витегес, мудрый и отважный, и правит справедливо.

– Тогда, может быть, завелись возле вашей деревни чудища или разбойники? – спросил он.

– И тут всё спокойно, – ответили фрейсы. – Но нападают на наше королевство дикие воительницы, хаки. Их больше, чем звёзд на небе, а свирепостью они превосходят любого разбойника. Если берут они город или деревню, то прежде, чем разграбить их, убивают всех – от старика, до грудного младенца. Они истребляют даже скотину, которую не в силах угнать. Наша деревня находится далеко в лесу, и мы можем надеяться на то, что король Витегес не допустит хаков в эти края. Но для того, чтобы оборонить страну от свирепого врага, нужно много воинов. Их берут из каждой деревни ежегодно. И в этом году выпал жребий идти к королю нашему внуку Гелимеру. А он у нас единственный взрослый мужчина. И не отдать нельзя, а отдашь – пропадём с голоду.

Выслушал их Атанарих и подумал: «Не захотел я служить многим славным королям. Всё казалось мне, в другом месте я больше нужен. А теперь, видно, нашлось то место, в котором я нужнее всего».

Улыбнулся он хозяевам и говорит:

– Вашему горю легко помочь. Пусть Гелимер остаётся с вами, пашет землю, растит хлеб. Я заменю его и отправлюсь служить королю Витегесу.

Обрадовались крестьяне и сказали:

– Спасибо тебе, добрый чужестранец. Ушёл ты из родительского дома, но знай – отныне ты в нашем краю не одинок. Теперь будешь нам названным сыном.

На том и порешили. Благословили Атанариха старики, а с Гелимером стали они побратимы.

Наутро отправился Атанарих к королю Витегесу, а Гелимер остался в деревне и жил там до глубокой старости. И об обете своём воителю Атанариху всегда помнил.

Из учебника «Всемирная история. Период Тёмных веков» для подготовительных курсов исторических факультетов классических и учительских университетов.

Глава 1. Набеги варваров на Крекскую империю. Образование Венделльского королевства со столицей в Нарвенне.

1.1. Крекская империя в начале Тёмных веков.

1.2.

1.1.1. Предпосылки упадка Маронской Крекской империи.

В XIIот основания города Мароны столетии Крекская империя переживала пик своего расцвета. Ей принадлежала огромная территория, простиравшаяся от Полночного до Срединного и Ласийского морей. Богатства, стекавшиеся в Марону за счёт ограбления завоёванных земель, позволяли маронской знати жить в роскоши. Государство выплачивало свободным жителям городов деньги, на которые они могли существовать, ничего не производя. Свободные земледельцы дёшево продавали свои участки богатым людям и уезжали в города. В огромных земельных владениях крекских аристократов – латифундиях – трудились рабы. Свободные ремесленники редко имели большие доходы – их товары не выдерживали конкуренции с привозными и произведёнными рабами. Армия из ополчения свободных граждан превратилась в отряды наёмников, которые готовы были служить любому, кто заплатит больше. Всё чаще в ней служили варвары – тацы, арулы, андалески, венделлы и др. То, что стало причиной расцвета Крекской империи, привело и к её упадку.

1.1.2. Причины упадка Маронской Крекской империи.

XIII– XV столетия от основания города Мароны называют периодом упадка Крекской империи.

Основные причины упадка:

1. Экономические.

Основой экономики империи были латифундии, существовавшие за счёт эксплуатации труда огромного количества рабов, не заинтересованных в его результатах. Держать их в повиновении становилось всё труднее. Благородные владельцы латифундий не хотели платить налоги императору, и постепенно добивались их сокращения. Свободные граждане уже не принимали участия в производстве, живя по принципу «хлеба и зрелищ!». Огромные средства тратились на выплаты пенсиона этим людям. Ещё больше денег уходило на содержание наёмной армии. Казна истощалась. Единственным стабильным источником доходов оставалось ограбление завоёванных территорий.

2. Большие размеры территории.

Управлять огромной империей, даже при отлаженной системе дорог, в те времена было невозможно. Приходилось передоверять полномочия императора наместникам, которые становились полновластными правителями на вверенной им территории. Окраины были не заинтересованы в уплате грабительских налогов Мароне. В империи то и дело вспыхивали национальные восстания, жестоко подавляемые. Когда под руководством наместника Тауросы Андроника объединились разные слои населения – от знати до простого народа, – Марона не смогла справиться с восстанием, и Великая Крекская империя в 1273 году от основания города Мароны раскололась на Закатную (Маронскую) и Полуденную (Тауросскую). Экономическая и политическая жизнь Полуденной Крекской империи была построена на принципиально других основах.

3. Политическая нестабильность.

Власть Маронских императоров ослабевала. Реальной силой, диктовавшей свои условия правителям, становились владельцы латифундий и военачальники. За 15 лет, предшествовавших вторжению венделлов, на Маронском троне сменилось 12 императоров. Некоторые правили менее месяца. Дестабилизировали обстановку и постоянные набеги полчищ варварских племён. Даже практика предоставления им земель в провинциях на правах федерации (то есть предоставления права проживания, хозяйствования на территории с условием защиты её от внешних вторжений) не смогла стабилизировать обстановку. Варварские воины, поступавшие в крекскую армию, с одной стороны повышали её боеспособность, с другой – всегда могли изменить чужому правителю и встать на сторону очередного вторгавшегося племени. Кроме того, федераты, недовольные условиями проживания, могли сами выступить в роли агрессора, что, собственно, и произошло и во время венделльского нашествия.

4. Культурный упадок.

Развращённые большими богатствами владельцы латифундий и привыкшие к государственным подачкам обнищавшие слои населения одинаково стремились «взять от жизни всё». Они не были заинтересованы ни в том, чтобы развивать экономику и науки, ни в том, чтобы рисковать своей жизнью ради государственных или духовных ценностей, а также защиты государства. Отдельные философские школы, которые заботились о духовном развитии, как правило, делали упор на индивидуальное самосовершенствование и старались не навязывать свои взгляды окружающим. Единственной многочисленной и сплочённой группой маронских граждан, которая имела твёрдые жизненные ценности, были последователи Солюса – нового религиозного течения, проповедовавшего единственность Бога, защищающего человека, и моральное самосовершенствование как путь служения ему. Однако среди них оказались сильны антиимперские настроения, поскольку в развращенных крекских аристократах они видели усердных служителей Хостаса*.