Текст книги "Сказания не лгут (СИ)"

Автор книги: Татьяна Назаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

– Послушай, да здорова ли ты?

Берта потупилась.

– Спалось плохо. Тревожилась я за Венделла.

Гуннель покачала головой. Потом улыбнулась:

– Вот что. Ты сейчас ступай, нарядись. Твоему Венделлу мало понравится, если ты будешь растрёпанной.

– Да успеется, – отмахнулась Берта, и почему–то снова засвербело, что зря это всё. – Пока готовишь, испачкаешься…

– Ну, тебе лучше знать, – неодобрительно хмыкнула Гуннель.

Она всё же причесалась и нарядилась – потому что иначе о ней бы стали судачить. Потом вызвалась присматривать за жарящимся над очагом поросёнком. И работа вроде не грязная, и в стороне от всех. Опять же – всё уже на столе, а жаркое, хоть и пахнет на весь дом, ещё не готово, и можно быть занятой им.

А вот и воины из Вейхсхейма пришли. Двор наполнился их громкими голосами и смехом. Берте казалось – она узнаёт голос Атанариха из всех. Потом растворилась дверь в сени – даже прохладой потянуло.

– Рыжая–то моя где?

– Да там она, за жарким приглядывает, – смеётся радостно Линда. Хочешь не хочешь, а надо выпрямиться и повернуться навстречу. Внутри всё ходуном ходит и тянет – противно так, муторно. Все в дверях столпились, смотрят на неё и на Атанариха, сияющего довольной улыбкой. Плащ, которым он пленницу укрывал, уже снова на нём, и он прячет что–то в складках… По лицу понятно – ждёт восторга. А Берте не до радости, ком в горле и слёзы на глазах. Ну что же, она восхитится, даже если он сейчас подарит ей тухлую башку той прославленной биё.

Атанарих уже совсем близко. Неспешно откидывает полы плаща и что–то протягивает ей в вытянутых руках. Нет, это не башка хаки, а что–то длинное и сверкающее, гибкое, как змея. Ожерелье! Она ещё и разглядеть толком не успела, но поняла – вещь редкая, большое сокровище: гранёные красные камни и меж ними – золотые бляшки с вьющимися побегами и птицами. Даже у Яруны нет такого ожерелья…

Берте показалось, что внутри у неё что–то лопнуло, отдалось болью в голове и внизу живота. Как не разрыдалась в голос? Не видя, шагнула вперёд, в объятия Атанариха, уткнулась в его пахнущую потом, железом и кровью грудь. Он отстранял её, надевая ожерелье, выправляя из–под него распущенные волосы. Смеялся и взахлёб рассказывал, что сам срубил хаку, которая его носила, и что–то про бой, который был славным. И про то, что он очень хотел это ожерелье, чтобы ей, Берте, подарить. Ведь красные камни так подходят к её волосам. И все воины просили риха, чтобы тот дал Атанариху в добычу это ожерелье. Она слушала, но никак не могла понять, что же он ей говорит? Смеялась и плакала, а он тискал её в объятиях, и от этого было больно груди, но сладко и радостно.

Потом, на пиру, она наслушалась…

...И про тот бой. Нашли разграбленный хейм. По следам поняли, что хаков не слишком много. Решили нагнать и отбить обоз. Хаки, видно и, правда, считали, что если их меньше трёх на каждого фрейса, лучше не связываться. А может, хитрили, думали, что фрейсы займутся обозом, и их можно будет взять врасплох. Бросили телеги и бежали. Но не тут–то было. Аларих и подумать не успел, а Атанарих мимо обозов в погоню ринулся. И все за ним. Хаки стреляли – но и фрейсы им отвечали тем же. И подстрелили коня у Меше. Тогда несколько хаков поворотили коней, а остальные продолжили бежать. Одна хака отдала Меше своего коня, и та ринулась навстречу фрейсам, обнажив кривой меч. А Атанарих, забыв обо всём, рванулся к ней, крича, чтобы никто не мешал ему. Никто и не мешал, потому что хаков осталось с Меше хоть немногим, но больше, чем фрейсов. Схватка была яростной и короткой. И Кёмпе помогал своим людям – они одолели врагов. Среди всех выбрали тех, кто казался самым главным. Им головы обрубили. Изловили лошадей, взвалили на них тела убитых врагов, на ком одежда побогаче, и поворотили обратно. Шли назад осторожно, всё следили, не будет ли погони. И верно, хаки устыдились – вернулись, хотели внезапно напасть. Но их ждали и снова приняли бой. Так и извели почти всех кобыл. Разве что две или три бежали.

– Видно, Кёмпе коснулся головы Атанариха, – повторяли раз за разом воины, снова и снова описывая ту стычку.

И про ожерелье… Вернее, про то, что Атанарих ради него отказался от более ценной награды. Но он вовсе не глупец – Меше была великой воительницей! Дивились только его решению отдать это ожерелье женщине.

А Эврих уже песню про этот бой пел, не преминув и ожерелье упомянуть. Берте, правда, в этой песне места не нашлось, но ведь и не для того складываются сказания, чтобы про лейхт из хардусы поминать.

Атанарих шало смеялся, пьянея от рассказов товарищей больше, чем от пива. То и дело хватал бертины колени под столом. Сердился, что она всё время уходит.

А ей надо было подавать на стол.

– Да найдётся кому подать, – злился Атанарих, тщетно пытаясь удержать свою подружку рядом. Наконец, увязался за ней, притиснул на женской половине дома к стене, сжал в объятиях. Берте было неловко – в суете и духоте она снова вспотела, и ей казалось – воняет мерзко.

– Берта… Какая ты! – Атанарих уткнулся в шею, жадно втянул ноздрями, – Пахнет от тебя как… сладко…

От его прикосновений и поцелуев у Берты груди отяжелели и внизу живота стало горячо. Но…

– Атанарих, того гляди кто–нибудь войдёт!

– Плевать…

– Не собаки ведь… – отбивалась, хотя сама разгорелась – сил нет терпеть.

– Ну, значит, пошли отсюда! – Атанарих слегка отстранился.

– Но куда? – она не могла впопыхах придумать: в доме – пир, на сеновале сена ещё нет, голые доски… – На огород?

– Ага, меж навозными кучами… – Атанарих хохотнул, задумался лишь на миг, потом радостно ощерился, – Знаю, у Одоакровой кузницы никого нет! На пиру он, и сыновья его все тут.

И потянул её за руку, довольный своей выдумкой. Она радостно поспешила за своим воином.

Выскользнули из дома и задворками, боясь, что кто–нибудь встретит и помешает, побежали в Вейхсхейм, на мыс. Время было позднее – уже стемнело. Выбрав местечко, Атанарих бросил на траву свой крашеный плащ и помог Берте улечься, сам навалился сверху, яростно покрывая её шею и болящую грудь поцелуями. И Берта, обвивая его руками, смеялась и не закрывала глаза.

В лунном свете над оградой красовалась свежая голова. Той самой Меше – славной хакийской воительницы, чьё ожерелье красовалось сейчас на набухшей под руками Венделла груди Берты. В темноте казалось даже, что мёртвая голова следит за убийцей, который вздумал миловаться со своей подружкой прямо у неё под носом.

Башка ощутимо пованивала, но с реки тянуло ветром, да и они были слишком далеко от стены. Запах этот, смешанный с запахом тела Атанариха, Берте не казался противным.

* * *

Если Атанарих и жалеет о Нарвенне, то лишь потому, что там никто не узнает о его славных деяниях на дальнем краю мира. Лето едва перевалило за серёдку, а он совершил столько подвигов, что, теперь без стыда может сидеть рядом с прославленными воителями. Отец бы гордился сыном. Жаль, что он никогда не узнает о его делах. Отсюда в Нарвенну погостить не уедешь, а оставлять службу славному Витегесу Атанарих не помышляет. По осени, конечно, приедут на Торговый остров крекские купцы, и Басиан пожалует, но начнёшь ему рассказывать – не поверит, а и поверит – пока доберётся до отцовского дома, половину забудет, начнёт пересказывать – всё переврёт, от себя добавит.

Разве написать домашним письмо? Отец, конечно, неграмотен, ну да найдётся, кому прочитать. А что? Сделать церу и написать. Что в этом сложного? Взял дощечку, выдолбил в ней неглубокую выемку, наложил туда воску, нагрел, чтобы воск растопился и растёкся ровно по всей выемке. Но на цере много не расскажешь. Разве что наскоро черкнёшь с десяток слов. Разве их хватит, чтобы рассказать хотя бы о победе над Гульсар? А ведь, по правде говоря, одолеть хоттын Гульсар было куда легче, чем остальных. И Атанарих не совершил в тот набег ничего особенного, о чём можно спеть песню. Нет, с церой даже возиться не стоит. Нужна выделанная тонкая кожа – скинна. Или травяная скинна, которую привозят из полуденных земель. Только у фрейсов нет ни той, ни другой. Надо попросить у женщин белой коры берёз, что они наготовили – если на ней можно процарапывать рисунки, то, наверно, и писать можно? Нацарапать буквы, или даже взять краску из чёрных ягод и заострённой палочкой написать. Краской будет легче, вот только как бы не стёрлось…

От радости, что нашёл решение, Атанарих радостно хлопает в ладоши. Идущий впереди Аларих Куница оглядывается:

– Ты что, Венделл? Неужели так заели?

– Нет, – смущается Атанарих, и сердится: неужели его считают за неженку, думают, он оводов бьёт! – Я тут придумал…

– Никак снова с Одоакром что–то решил сотворить? – добродушно улыбается Рицимер.

– Нет… Я о другом. Хотел отцу с матерью подарок послать.

– Так что тут думать? – удивляется идущий поодаль Фритигерн, – Разве ты мало зверей зимой наловил? Сам говорил, что у вас нет такого зверья! Пошли им мешок шкурок. Или они кажутся тебе недостаточно хорошим подарком?

– Мне бы хотелось другое… Рассказать о том, как мы тут живём. И я придумал, на чём можно написать им письмо.

– Написать? – фрейсы явно не понимают, о чём он.

– Крексы так делают, – поясняет Атанарих.

– А, я видел, Басиан что–то рисует палочкой на вощёной доске, говорит, чтобы не забыть, – вспоминает Рицимер.

Все снова замолкают – оттого ли, что говорить не о чем, а путь долог, и солнце печёт, потому и говорить лень. Или оттого, что начался густой кустарник, и всем невольно пришлось вытянуться вереницей, следуя по звериной тропе. Ветки нависают всё ниже – Зубрам пришлось спешиться и вести вповоду своих коней, но Атанарих пока ещё в седле, хотя уже низко пригибается…

Путь впереди неближний. От хардусы Витегеса до хардусы Хенно два дня пути налегке. А с добычей – и того больше.

За спиной Атанариха Эврих. Он давно спешился: с его ростом трудно ехать по лесу верхом. Но не отстаёт, меряет путь широкими шагами и напевает под нос:

Захотела Мусук подползти змеёй,

Устрашить хотела внезапностью,

Мерзким свистом стрел фрейсов напугать,

Тучей воинов стены одолеть.

Подползла она под покровом тьмы,

Понадеялась быть незамеченной.

Да в дозоре стояли воины,

Словно вепри могучие, чуткие…

– Спел бы громче, Эврих, – смеётся Эбурох Цапля. – Теперь нам кого сторожиться?

– Верхом сяду – спою громче, – отзывается Эврих. И верно – Атанарих дивится, что у Эвриха вообще на пение дыхания хватает.

– Новую лучше спой, – просит Фарвин Кукушка.

– Новую еще вылощить надо, нескладная она.

– Перед рихом Хенно, небось, спел, – подначивает дядю Фритигерн.

– Им, щенкам, и такая годится. А для нашего пира я ее так вычищу, чтобы и слова текли плавно, и всю правду говорили.

Все, кто может слышать этот разговор, хохочут. Это верно. Хардуса риха Хенно – не чета их, родной.

Она была совсем новой, даже брёвна ещё не потемнели – Берта говорила, что в позапрошлый год, когда её взяли в плен, хаки перебили всех защитников и тамошнего риха Тенхилло и прошли через брод на пологий берег Оттерфлоды. Атанарих, слушая её, вообразил, что тогда был жестокий бой и набег, какие редко бывают. Но увидев стоящую возле брода маленькую крепостицу, окружённую частоколом, понял: не то диво, что её тогда сожгли. Диво, что не каждый год дотла разоряют. Потом понял, в чём спасение этой хардусы. Витигесова стоит на самом опасном месте, и брод возле неё на редкость удобен. Потому хаки к ним наведывались каждый год, и не по одному разу. Добраться до хардусы Хенно много труднее, и брод подле неё опаснее. Хаки сюда приходили только в те годы, когда вода низкая – как в этот год. Но брод у хардусы Хенно всё равно был глубок и узок, чуть оступишься – и провалился на глубину. И, чтобы не переправляться через Оттерфлоду под стрелами, хаки осаждали хардусу.

А трусами воинов риха Хенно никто не называл. В воинском искусстве они могли равняться с людьми Витегеса. Первый набег в этом году Хенно отразил сам, но заплатил за победу большой кровью. И потому, узнав, что хоттын Гульсар решила попытать счастья в их стороне, послал в хардусу Витегеса гонца с просьбой о подмоге.

Витегес медлить не стал, велел воинам собираться. Сам выкликнул две дюжины без четырёх. На этот раз Атанариху и Фритигерну напрашиваться не пришлось. Во главе рих поставил Видимера Сокола. Выехали вечером. Сперва поспешали по Хаковой тропе, мимо Белого холма. Шли всю ночь и половину дня. Ночевали в лесу: даже если хаки заметят – побоятся напасть. Перед рассветом поднялись и, уже не таясь, двинулись к хардусе Хенно.

Хаки удара в спину не ждали. В стане почти никого не было, разве что сама хоттын. И возы, образующие стену, раздвинуты, чтобы не мешать воинам и эсиру идти на приступ. Видимерова хардрада на них обрушилась, как лавина. Бой был короткий, но яростный – о таком Атанарих давно мечтал. Он устремился к большому шатру из белого войлока. Потом, конечно, и Видимер, и Аларих пеняли ему, что он вперёд полез, но Атанарих знал, что делает. Сколол, походя, одну хаку. И вторую одолел, но это стоило ему копья.

И послали Куннаны Венделлу за его храбрость счастье – бой со славным врагом. Хак был высок и тяжелее его. Но уже в том была великая удача Атанариха, что копья у хака тоже не было. Иначе Венделлу плохо бы пришлось. Они сошлись на мечах. Некоторое время обменивались ударами, выказывая проворство и крепость рук. Хакийский воин был гибок и вёрток, и на коне сидел, словно влитой. Ни один фрейс не смог бы сравниться с ним в искусстве держаться в седле. И в этом тоже была удача Венделла – хак недооценил его выучку и решил спешить противника. И потому яростно, помогая мощи руки своим весом, ударил Атанариха щитом в щит. Но Атанарих сидел на коне не хуже противника, и удержался в седле. Хак же открылся и получил мечом по шее. Позже, отыскав его труп и любуясь делом своего меча, Атанарих решил: «Наверно, это был муж хоттын, и не чистокровный хак». Лицо у поверженного врага было не столь плоское, как у прочих хаков, нос с горбинкой и борода – густая, как у фрейса.

Славили Венделла за этот поединок не меньше, чем Теутмана Сороку, который зарубил саму хоттын Гульсар. Та оказалась старой женщиной. Наверно, была не хоттын, а скорее – гюдой этого племени, отдала войско в руки своего красавца–мужа. Но Атанарих всё же слегка завидовал Сороке – ведь тот срубил первого человека в войске, а Атанарих – хоть и риха, но всё же второго.

Да, нельзя сказать, что его голова ему недорога. Хоть и не прятался от опасности, но на плечах её сберёг.

Увидев, что на стан напали, хаки забыли про стены хардусы и бросились спасать хоттын. Тогда из осаждённой хардусы вышли воины риха Хенно, и ударили отступавшим в спину. Снова эсир помог. Кобыл истребили всех – до единой. Из степных воинов кое–кто сломался и молил о пощаде. Но что делать с пленённым хаком? Опасно держать его в хардусе. В новый набег он предаст.

Перебили всех.

Потом сложили свежие трупы – и получилось, что хаков – не более сотни воинов. Не такая уж великая хоттын Гульсар. Но у Хенно было мало людей.

В этом бою погиб Ардарих Медведь из первого дома. И семеро из хардусы Хенно. Малая плата за такую большую удачу.

Зато добыча, которую взяли фрейсы, оказалась богаче многих. И искать её приходилось не на гниющих телах убитых, а входить по–хозяйски в повозки и брать, увязанную в тюки. Или срывать с еще не успевших остыть трупов. Десять коней навьючили мешками с добычей – тут и оружие, и золото, и камни. Даже сёрский доспех, что был на убитом айхыре. Атанарих спросил, часто ли воюют у хаков мужи, и эсиры сказали, что айхыр встречается чаще биё. А тот, бородатый, и правда оказался мужем Гульсар, и звали его Тумэр.

Витегесовым воинам досталась и золотая корона, и ожерелье, которое носила Гульсар. Так Видимер запросил, и Хенно не посмел с ним спорить. И ещё Хенно дал три десятка эсиров – треть от всех, кто остался в живых. Среди них – две дюжины мужей, способных держать оружие. Их поселят в третьи дома, и достойных примут в хардраду. Слишком много людей погибло в это лето, чтобы пренебрегать эсирами. Но дороже всего – хакийские головы и срубленный бунчук.

А еще Хенно устроил пир в честь спасителей.

И на том пиру Эврих пел:

Нет у Гульсар войска, нет больше рода,

Сама Гульсар – на дне Оттерфлоды,

Сомов Холлы кормит.

Где её слава?

Последние слова Атанарих подсказал, и всем они понравились. Такой вот славный бой был, и добычи такой богатой давно уже не помнят. Вот бы отец узнал про это! Нет, Атанарих точно выпросит берёзовые тиски у женщин и напишет письмо домой.

Но как это все написать? Эврих складывает длинные, звучные песни, которые хочется слушать. Но разве Атанарих – служитель Солюса, чтобы написать столько слов? Да и сколько бересты придётся извести для этого! Спеть эти песни Басиану осенью на Торговом острове? Но крекс смеётся над песнями венделлов, а фрейсов и вовсе считает почти зверями. Хотя сам–то – отпрыск народа рабов!

Значит, всё же придётся сидеть и писать, лепя букву к букве. А это, пожалуй, потруднее, чем махать мечом в битве.

Сказка про то, как Атанарих и Видимер освободили из хакийского плена деву– воительницу. (Из сборника: «Сказки старой Фридиберты: Фрейсские героические сказания в пересказе для детей. – Хардуса: Изд–во «Детлит», 2896 г.)

Снова в хардусе неспокойно. Осаждает крепость хоттын Бури. Явилось с ней хаков без счёта, все биё – воительницы отважные. На каждого фрейса десяток хаков приходится. Но стойки защитники хардусы! День и ночь хаки, словно стая волков, нападают, а они не сдаются. Истребляют врагов без жалости.

Много дней тянется осада. Стало в городе мало еды, колодцы пересыхают. Вот однажды собрались ближние воины на совет к королю Витегесу и говорят:

– Без счёта хаков! Если мы будем за стенами сидеть, то возьмут они нас измором. Надо ночью внезапно напасть на стан хаков, и застать их врасплох. Может, удастся убить хоттын Бури, тогда войско её отступит.

Больше всех горячится юный Атанарих. Словно застоявшийся молодой конь – в бой рвётся. С ним заедино могучий Фритигерн и прочие молодые воины. Сперва король хотел молодёжь осадить, но потом решил, что слова их не глупы.

Вот ночью вышли воины через потайной ход, прошли к лесу. Поймали хакийских коней, что паслись возле стана, и, сев на них, напали на врага. Ворвались, подожгли хакийские шатры и кибитки. Многих порубили. Однако врагов было больше, чем фрейсов, и мудрый Видимер подал знак, чтобы все отступали. Однако юный Атанарих увидел среди воинов хоттын Бури, и, забыв обо всём, бросился навстречу ей. Срубил её телохранителей, но хоттын тем временем убила под ним коня. Атанарих упал наземь, но поднялся и обнажил меч. Окружили его враги. И погиб бы Венделл в той схватке, если бы не налетел на них могучий Фритигерн. Разметал всех вокруг, словно ураган стог сена. Атанарих вскочил на круп его коня, и так они смогли вырваться из стана врагов.

Так и не удалось им одолеть хаков, но в ту ночь погибло немало отважных биё. Бури чувствует, что слишком дорого платит за победу. Решила на хитрость пойти. Подъехала к хардусе, зовёт короля Витегеса.

– Выходи на честный поединок со мной, король. Ты победишь – я уйду, я одержу верх – ты меня в город впустишь.

Подумал, Витегес, что мало осталось у него людей, и согласился. Облачился в доспех и пошёл навстречу судьбе.

А Бури решила схитрить: вместо себя выставить против Витегеса свою дочь, могучую биё Картал. Выехала Бури навстречу без доспехов, стонет, охает, жалуется:

– Совсем болезнь одолела!

– Что же, – говорит Витегес, – пусть вместо тебя бьётся другая биё, а ты лишь поклянись своими богами, что в случае поражения – отступишь.

– Клянусь, коли ты тоже обещаешь сдержать слово! – ответила хоттын. На том и порешили.

Вышла на бой могучая Картал. Ростом она выше любого мужа, конь под ней – хозяйке под стать. Сшиблись они, и вылетел Витегес из седла, но на ноги поднялся, копьё поднял и крепко сжал. Полётела на него Картал, словно орлица хищная, а он копьё выставил и ранил под ней коня. Взвился тот на дыбы и выкинул биё из седла. Тут Витегес, не медля, подскочил к поверженной биё, одну ногу Картал придавил сапогом, за вторую дёрнул и порвал её, как собаку. Пришлось Бури отступить. Едет она, рыдает по дочери, месть замышляет. Наконец, переполнилось её сердце злобой, отдаёт она приказ своему войску назад поворачивать.

– Обещала я отступить от города, но не давала клятвы не возвращаться!

Шли хаки в новый набег ночами, словно волки. Костров не разжигали, ели только мясо, вяленое под седлами. Чтобы фрейсов никто не предупредил, убивали на своём пути всех живых. К концу третьей ночи пришли под стены хардусы.

А фрейсы не знали, что хоттын Бури надумает повернуть вспять. Едва заря занялась, отворили ворота. Люди пошли – кто к реке, кто в кузницы, кто скотину пасти. А в дозоре на воротах стояли в то утро воитель Атанарих и Фритигерн. Увидели они, что птицы над лесом кружат и кричат, догадались, что враг идёт, и принялись в колокола бить. Поспешили фрейсы обратно. Но разве обгонит пеший конного? Бегут люди к хардусе, а хаки с ними смешались и летят к воротам стрелой. Решили Атанарих с Фритигерном, что не позволят людям погибнуть у стен родного города, и не стали затворять ворота. Но едва последний фрейс забежал, обрубили они канаты, удерживавшие воротную решётку. Рухнула она вниз, и многие хаки, не успев остановить своих коней, покалечились. Большая часть хакийского войска осталась у городских стен, но часть ворвалась за ворота. Окружили их славные воины Витегеса. Дорого отдавали свои жизни хакийские биё, однако, вскоре фрейсы перебили почти всех. Только одна осталась, которая сражалась с воителем Атанарихом. Вот и последнюю тот обезоружил и поставил на колени, сдёрнул с головы её шапку, чтобы ловчее было срубить голову. Выпали из–под шапки две длинные золотистые косы. Вскинула девушка голову, обвёла всех взглядом серых глаз. Растерялись фрейсы: хаки все сплошь чёрноволосы и чёрноглазы, раскосы и скуласты, лица имеют смуглые, носы короткие. Пленница на хакийку вовсе не похожа. Спрашивает ее Видимер:

– Скажи мне, девушка, кто твои отец и мать? Сдаётся нам, нашей ты крови!

Отвечает девушка:

– Отцов хаки не помнят и не почитают, а мать моя – славная хоттын Бури, другой не ведаю!

Рванулась девушка из рук державших её, и выпал у неё из–под кафтана медальон с изображением птицы. Увидел его Витегес, побледнел и спрашивает:

– А это украшение ты с кого сняла, разбойница?

Отвечает ему девушка:

– Много у меня украшений, которые я добыла своим мечом, но это ношу с рождения. Сам посмотри, цепочка у медальона такая короткая, что не смогу я его снять, даже если бы и захотела.

Говорит тут король Витегес:

– Пятнадцать лет назад напали хаки на мою жену с дочерью, когда они ехали в хардусу. Помню, этот медальон, прощаясь, я сам надел на шею маленькой Гоисвинты. Полагаю, ты и есть моя пропавшая дочь, которую я считал убитой.

И показал пленнице свой медальон – в точности такой же, как первый.

Расплакалась тут пленница:

– Прости меня, отец, вот уже третий год как воюю я против тебя. Нет мне пощады, много фрейсов я погубила.

Атанарих говорит королю:

– Прости ее, славный Витегес, не знала она, чья дочь.

– Коли даст слово больше хакам не служить – прощу и в дом свой возьму, – отвечает Витегес.

Обрадовалась девица. Приняла веру в Солюса, Его именем поклялась не делать фрейсам зла. Король Витегес вернул ей оружие и сказал:

– Дитя моё, я знаю, что среди воинов хоттын Бури много тех, с кем ты росла. Наверно, тебе будет тяжело поднять меч против них. Ты можешь не сражаться против своих прежних друзей, никто не осудит тебя за это.

– Я поклялась, отец, быть верной тебе, – отвечала девушка, – Твои враги теперь мои враги. Коли доверяешь мне – пусти на стены вместе с прочими твоими верными воинами.

Не стал Витегес перечить ей, и Гоисвинта вышла на стены в тот же день. Бури, узнав об этом, хотела лично отомстить предательнице. Но не смогла.

Хаки бежали из–под хардусы. Гоисвинта не захотела выйти замуж. Она стала воином и сражалась с хаками много лет, покуда не погибла в бою.

Из статьи «Раскопки городища «Витегесова хардуса–15» и фрейсские героические сказания»//Сб. статей «От Крексии до Фрейсии: археологические и исторические исследования раннего средневековья» Арбс: Изд–во АН Фрейсии, , 3009 г. С 118– 132.

Цель статьи – сопоставить находки из археологического памятника «Витегесова хардуса–15» со сведениями, содержащимися в героическом цикле фрейсских сказаний…

…Среди находок на городище следует особо отметить, что в слое, соответствующем XV веку от основания Мароны найдены остатки воротного сооружения, нехарактерной для фрейсских городищ того времени конструкции. Обнаружёны сгнившие остатки 4–х столбов, расположенных перед воротами. Назначение их неясно. Но расстояние между столбами в 25 см позволяет предположить существование дополнительной защиты ворот в виде подъемной решётки, о которой говорят сказания. Правда, в этом случае следует отметить, что решётка могла быть только деревянной, а не кованой, как говорится в эпосе.

Ещё одной находкой, имеющей возможные связи с героическими сказаниями фрейсов, следует признать обнаружение бревна ограды, на котором сохранились вырезанные буквы крекского алфавита «АТА…IX». Их можно трактовать как часть молитвы Солюсу “Atanrix” «Отец наш и царь» или как имя «Атанарих». Последняя трактовка слишком заманчива, чтобы счесть человека, вырезавшего своё имя на бревне ограды, тем самым Атанарихом Венделлом, о котором неоднократно упоминается в сказаниях. Однако, большинство исследователей считают эту надпись доказательством того, что среди защитников хардусы XV века были сторонники веры в Солюса.

Объяснение незнакомых слов и выражений.

Переярок – молодой волк второго года жизни, к зиме возвращающийся в семью, где появился.

Суняшница – земляника, рихова ягода – княженика, костница – костяника, синичка – черника, журавлиха – клюква.

Лядина – пахотный участок на месте вырубки или пожарища.