Текст книги "Сказания не лгут (СИ)"

Автор книги: Татьяна Назаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

– Первый раз вижу такое, чтобы кто–то и меня, и Видимера в один день победил. Достоин ты служить королю нашему, Витегесу.

– Коли король примет от меня клятву – то ничего я не утаю из того, что сам знаю, всему вас обучу, – отвечает Атанарих.

После чего впустили его мудрый Видимер и могучий Фритигерн в хардусу, повели к королю Витегесу в его дворец. Подивился Витегес умениям Атанариха и принял его клятву верности.

Стал Атанарих в хардусе жить и всех воинов учить тому, что сам знал: заклинаниям, как сделать тело могучим и нечувствительным к боли, оружие – надежным, прочим умениям своим. Вскоре воители переняли все его хитрости, стали Атанариха побеждать в поединках. А он лишь радовался этому и говорил:

– Нет мне бесчестья в том, что мои ученики стали лучше меня. Мне был бы позор, если бы я утаил от них хоть толику своих знаний.

Был в хардусе один человек, звали его Одоакр. Был он горбат и хром, и потому сражаться не мог. Однако умел он мастерить разные хитрые вещи. Узнал Одоакр, что Атанарих много странствовал и многое видел, и стал расспрашивать о разных крепостях. И запало ему в мысли сделать воротную решётку – герсу, вроде той, что была в Нарвенне.

– Это какая же сила нужна, чтобы такую тяжёлую решётку поднять и опустить на двух цепях? – смеются вокруг.

А Одоакр подумал и отвечает:

– Особой силы не надо. Дитя из колодца при помощи ворота тяжелое ведро поднимает.

– Так в Нарвенне стены каменные, – возражали ему, – А у нас деревянные.

Отмахивается Одоакр:

– Для того у меня на плечах голова, а не пивной котёл…

Ушёл в свою кузню. Семь дней и семь ночей не показывались оттуда ни он, ни его сыновья. А на седьмой день вынесли искусно скованную железную решётку, цепь. А чтобы закрепить её – сложил перед воротами деревянную башню. И все удивились, как скоро Одоакру удалось справиться с этой задачей.

А когда на хардусу внезапно напали хаки, то опустили защитники решётку перед ними. И многие наездницы, не ожидавшие, что врата вмиг закроются, разбились об неё насмерть или покалечились.

Увидел Атанарих, что Одоакр сметлив и искусен, и рассказал ему о машине военной, которая называется скорпионом, и может метать тяжёлые камни на расстояние выстрела из лука.

Одоакру затея понравилась, и он стал мастерить скорпиона. Люди сперва ждали, что он и скорпиона смастерит так же быстро, как воротную решётку. Но прошёл месяц, за ним – другой, и все перестали ждать. Начали насмехаться над Одоакром:

– Старый ты, Одоакр, седина уже в бороде светит, а послушался юнца безусого. Он тебе про детскую игрушку говорит, а ты и веришь.

Атанарих на глупцов сердился, а Одоакр только посмеивался и рукой махал.

– Давай сделаем так. Скажем, что не удалась наша затея. Глупцы посмеются и забудут. А у меня за кузницей довольно и леса запасено, и канаты есть, и железные части я сковал. В коровьем хлеву будем тайно делать нашего скорпиона. Люди услышат стук и шум, да внимания не обратят: я кузнец и мастер, всегда чего–нибудь делаю. А сыновья мои тайну не выдадут, они хоть и дети малые, а молчать умеют.

Так и поступили.

Посмеялись люди и забыли о скорпионе. Только Одоакр и Атанарих не отчаивались.

Снова напали на хардусу хаки. Много их было, как саранчи. Четвертая часть войска с утра до полудня бьётся, другая – с полудня до сумерек, третья – с сумерек до полуночи, а прочие – с полуночи до утра. А в хардусе воителей мало, некогда отдыхать. Силы убывают, многие уже погибли.

Говорит король Витегес хакийской хоттын Бури:

– Может, решим дело честным поединком?

Смеётся хоттын, отвечает:

– Сил у тебя, король, немного осталось, я выжду, когда вы все у меня милости запросите. Тогда я вас помилую: не смерти предам, а только глаза выколю, да пошлю чёрную работу делать. Скоро ко мне подкрепление придёт, а вам помощи ждать неоткуда.

Вот тут Одоакр с Атанарихом и выкатили на стены скорпиона. Хаки никогда такой машины не видели, потешаются над ней.

– Что за тележка, – говорят, – а на ней ковш?

– Тот ковш, – отвечает Одоакр, – для того, чтобы воды из Оттерфлоды зачерпнуть пиво сварить, да вас допьяна напоить.

Тем временем в ковш положили фрейсы камень, который едва могли поднять десять могучих мужей, верёвки отпустили и метнули тем камнем в самый стан врага, в шатёр хоттын Бури. Так погибла хоттын, а хаки прочь от хардусы бежали.

И устроил король Витегес пир в честь Атанариха и Одоакра, и все прочие воины славили их. А Фритигерн и мудрый Видимер назвали Атанариха своим побратимом и все трое поклялись Богом, пока живы, вместе быть.

Из учебника «Всемирная история. Период Тёмных веков» для подготовительных курсов исторических факультетов классических и учительских университетов.

Глава 3. Фрейсы в XV – XVI веках от основания города Мароны.

3.1. Хозяйство и социальное устройство фрейсского общества.

В XV– XVI веках в лесной и лесостепной зоне к полночи от Ласийских степей, на берегах рек Оттерфлоды и Винфлоды, а также их многочисленных мелких притоков жили племена фрейсов. Название народа происходит от слова «свободный».

3.1.1. Природные условия.

Полуденная граница проживания фрейсских племён приходится на лесостепную зону с умеренно–влажным климатом. Полночная – на зону смешанных лесов. Лето в этих районах тёплое и влажное, зима мягкая, с частыми оттепелями. Почвы и климат обеих зон удобны для земледелия. В этом поясе распространены по–преимуществу лиственные леса, часто встречаются дубравы. Кроме дуба растут граб, береза, липа, осина, клён, ольха. Лесные массивы перемежаются долинами и лугами. Особенно надо выделить так называемую Хакову дорогу – естественно образованную цепь долин, глубоко вдающуюся в лесную зону. Именно по этим долинам кочевники совершали постоянные набеги на фрейсов. Далее на полуночь начинается зона смешанных лесов. Из хвойных деревьев чаще всего встречаются сосны. Ельники крайне редки, и в древности их считали местами, через которые человек может войти в царство мёртвых.

В лесах можно легко найти пищу. В изобилии растут рябина, орешник, дикая яблоня, малина, смородина, шиповник, барбарис, синюха, большое разнообразие видов съедобных грибов. На болотах – клюква, брусника и черника*, по берегам рек – съедобный вид тростника – альгуз. Водятся косули, благородные олени, лоси, кабаны, туры, зубры, медведи; много пушных зверей – куница, хорь, горностай, белка, барсук, бобёр; много боровой, водяной и болотной промысловой птицы. Реки изобильны рыбой.

3.1.2. Хозяйство фрейсов.

Основным занятием фрейсов было подсечно–огневое земледелие. Жители поселения – хейма – выбирали участок леса, чертили – обдирали кору с нижней части стволов деревьев. Через два–три года, когда деревья высыхали, их срубали, выкорчевывали пни, а ещё через год сжигали. Образовавшееся поле вспахивали ралом –примитивным деревянным плугом, запряженными быками, реже – конями, бросали в плодородный слой зёрна и закрывали их землей при помощи деревянной решётчатой бороны. Поле пахали в течение 4–5 лет, потом оно истощалось. Его оставляли и переходили на новое поле, которое подготавливали заранее. Когда удобные поля вокруг хейма истощались, поселение оставляли и переходили на новое место. Такую систему хозяйствования, основанную на постоянном освоении новых территорий, называют экстенсивной.

Сеяли рожь, полбу, ячмень, овёс, коноплю. Урожайность была невысокой, поэтому к зерну часто использовали примеси из лебеды, альгуза или сушёной рыбы–фискс. На огородах выращивали капусту, репу, лук, чеснок, морковь, свёклу. Кроме земледелия было развито домашнее скотоводство: держали коров, овец, свиней, кур, гусей, уток. Кони были большой редкостью. Большую роль в хозяйстве играли присваивающие промыслы – охота, рыболовство, бортничество (сбор мёда диких пчёл), собирательство.

У фрейсов было натуральное хозяйство – всё необходимое для жизни производилось дома. Женщины сами обрабатывали коноплю, крапиву и шерсть, пряли нитки, из которых на вертикальных ткацких станах изготавливали ткани. На них же лежала обязанность производить одежду, глиняную посуду. Мужчины обрабатывали кожу, шили обувь, делали необходимые сельскохозяйственные орудия труда, деревянную утварь. Наиболее уважаемым человеком был кузнец: он имелся далеко не в каждом хейме. Владеющий кузнечным ремеслом считался колдуном и пользовался особым уважением.

Торговля носила эпизодический характер. Летом фрейсы на челнах отправлялись в Ласийские степи на Торговый остров на р. Винфлоде. На пушнину, зерно, воск, мёд и рабов они выменивали оружие, коней, предметы роскоши.

3.1.2. Социальное устройство фрейсского общества.

В отличие от близких родственников – венделлов, у которых раньше началось социальное расслоение, фрейсы до XVвека жили родовым строем. Роды велись от мифического предка – тотема и носили названия животных: Зубры, Туры, Волки, Дятлы и др. Следы этого деления сохранились не только в современных фамилиях, но и в топонимике. Как правило, к одному роду принадлежало несколько соседних хеймов. Хейм населяла одна большая неразделённая семья: родители, женатые братья, их дети. Во главе хейма стоял мужчина, чаще всего – самый старший в семье. Средняя численность жителей хейма была от 20 – 50 человек. Иногда семья разделялась на две, но при этом отселившиеся ставили свой хейм на родовых землях и считали своим предком то же животное, что и раньше. Имущество всего рода было общее.

У фрейсов имелось домашнее рабство – пленники или выбывшие из рода люди жили в семье на правах младших членов рода.

Самым страшным наказанием для человека считалось изгнание из рода. Изгнанника называли тем же словом, что и мертвеца – «лейхта». В одиночку он выжить не мог, поэтому либо погибал, либо становился рабом в чужом роду.

Несколько близкородственных родов составляли племя.

В указанный период фрейсы вступили в период разложения родового строя. Причиной этому служили не столько экономические предпосылки, сколько политические.

Объяснение непонятных слов и выражений.

Вейхсхейм или Святилище – цитадель хардусы, дополнительное укрепление внутри крепости. В Вейхсхейме находятся не только изображения богов, но и жилише риха, колодец, запасы продуктов, загоны для скота и хлайвгардс – коллективный склеп для жителей хардусы.

Шейфер – филлит, прочная осадочная слоистая порода.

Гюда (вендельско–фрейсск.) – ведьма, жрица.

Хорт – короткошерстная борзая, охотничий пес. Рубка в паз – способ рубки, когда горизонтальные брёвна стены закрепляются стёсанными концами в вертикально стоящем бревне с пазами.

Холла – вендельско–фрейсская богиня смерти и хозяйка подземного царства.

Хьюлунди – в венделльско– фрейском пантеоне – подземный альис, горный дух, хранитель несметных сокровищ, искусный кузнец и знаток магии.

Объяснение незнакомых слов и выражений.

Фискс – квашеная или высушенная до ломкости мелкая рыба.

Странного вида плуг – рало с дышлом, приспособленным для вспашки на конях. Атанарих привык видеть крекские плуги, в которые запрягались быки.

Гиман – дословно – приходить – форма раннефеодальной ренты, которая выражалась в том, что рих объежал подвластные ему хеймы в течение зимы, и жители хеймов устраивали в честь гостей пиры, таким образом беря на себя затраты по содержанию хардрады.

Гульб – Золотая, Золотце. Магус – Мальчик, Детка.

Хоринфлода – дословно: «Шлюха–река», «Гулёна».

Дромос (крекск.) – оборонительное сооружение, часть крепости, узкий проход, галерея, образованная двумя стенами. Устариавается для того, чтобы было удобно обстреливать сверху врага.

В дальнейшем в тексте будут использованы устаревшие названия ягод.

Глава 3

1468 год от основания г. Мароны.

Мыши были мелкие и на удивление проворные. Атанарих взял свой мешок, а они выскочили оттуда. Он хотел их убить, гнался за ними, пытался затоптать. Но мерзкие твари или забивались в угол, или жались к деревянным плахам лежанок – не достанешь. От злости сдавливало дыхание. А прибылые – те самые, которых он уже вторую дюжину дней гонял по двору Вейхсхейма, обучая воинским премудростям, хохотали. Надо же, выставил себя дураком перед учениками. Дались ему эти мыши! Зачем он за ними погнался? Ну, пробрались они в мешок с его одеждой, так вытряхнул ведь! Нет, стал гоняться! Всем на посмешище… И что теперь делать? Атанарих оглянулся, ища взглядом Аутари – но тот, как назло, куда–то запропастился. Ни брошенной вовремя шутки, ни совета… Ну, да, он уже не раз говорил: «Ты и сам справляешься!» Справляешься… Разумеется, если не с мышами воевать!

Обычно Атанарих пресекал всякую тень непослушания или насмешки, вызывая смутьяна на поединок. Хорошее средство, покуда ни один из новичков не может справиться с ним. Но сейчас? Не звать же на бой сразу всех? Тем более, сам уронил достоинство….

Атанарих, тяжело дыша, остановился, обводя зрителей яростным взглядом. Искал самого бойкого. Им оказался Фритигерн. Просто заходился в хохоте, сгибался пополам, хлопал лопатами ладоней по мощным ляжкам.

– С хаками биться надумал, а сам с мышатами не сладишь!

– Ты, бык неповоротливый! – крикнул Атанарих, поворачиваясь к нему. – Сам догони их, и я посмотрю, кто победит – ты или мышата!

– Ещё я за мышами не бегал! – гоготал Фритигерн.

– Так, доставай свой меч и выходи биться со мной! – задыхаясь от бешенства, крикнул Атанарих. Голос предательски сорвался, словно молоденький петушок кукарекнул.

– А ты поплачь! – Фритигерн не собирался биться, стоял и смеялся. Атанарих вдруг понял, что может только убить Зубрёнка. Должен его убить, иначе уже никогда и никак не заставит прибылых слушаться себя. Он потянулся к мечу и проснулся…

Во сне накрылся одеялом с головой, вот от духоты и снилась всякая дрянь. Резко сел. Сразу обдало холодом.

За последние дни он не помнил ночи, чтобы ему не снилось что–нибудь в этом роде… Оказывается, страшно быть наставником… А когда–то Атанарих завидовал Бадвиле! Никакой заботы – гоняй до седьмого пота этих неумех (надо же, он не так давно с фрейсами, а уже привык к этому обидному слову, будто всю жизнь так бранился!). Интересно: а Бадвиле тоже по ночам снилось, как его подопечные смеются над ним? Нет, Бадвиле было легче. Хорошего рода, друг отца. Главное, старый, седой уже… Никому и в голову не приходило его ослушаться…

Ученики Атанариха – все поголовно! – были старше его. Глядя на молодые пушистые усики и бородки стоящих перед ним новичков, Атанарих чувствовал, как в животе начинает противно свербеть, и пот прошибает.

А вот с чего бы? Разве наяву над Атанарихом смеялись? Или кто–то выказывал пренебрежение? Никто! Как можно потешаться над ним, когда Рицимер, положив на колени огромные кулачищи, добродушно посмеиваясь, рассказывает про свой поединок с Венеделлом? Когда сам рих при всех спросил, не хочет ли Атанарих поучить его воинским хитростям? Помнится, вся хардуса сбежалась смотреть, как маслёнок безусый звенит мечами с прославленным воином. Ох, какой это был бой! Рих наседал вовсю, словно разъяренный бык на волка, старался повалить маленького наглеца. Атанарих вертелся вокруг, словно собака вокруг медведя. Старался обойти, закружить, загонять. Наконец, Витегес повалил Атанариха мощным ударом щита по щиту. И Атанарих, словно змея, извививаясь, на спине уползал казалось–бы из–под верного удара. Да ещё норовил не просто спастись, а ударить противника по незащищённым ногам. И ведь уполз и смог подняться. (После некоторые из старых воинов пытались повторить эту шутку, и удавалось не всем). И потом ещё долго сопротивлялся, показав не один хитрый ход. О, да, это был славный бой, и даже то, что в конце–концов победа досталась не Атанариху, никого из его учеников не смутило. Рих должен быть лучшим из лучших, кто с этим поспорит? А потом Атанарих видел, как Аутари говорил с молодыми воинами об этом бое, и указывал на ошибки не только Атанариха, но и самого Витегеса!

Аутари… Атанарих, вспомнив о калеке, улыбнулся. Первые дни Зимний рих неотступно ходил с ним, смотрел, что новый наставник делает. Ни слова не говорил, в сторонке сидел, ни во что не вмешиваясь. Было спокойно – Волк рядом, подхватит и поможет. А когда Атанарих сказал, что хочет в деревянные мечи свинцовую сердцевину сделать, чтобы тяжелее настоящих были, и щиты сделать тяжелее, чем боевые, местные мастера заспорили. Мол, никогда такого не было – сперва палками дрались, а потом и настоящими мечами, а воины вырастали не хуже других. Атанарих готов был уже уступить, но Аутари внезапно упёрся. И ведь самого Одоакра на свою сторону перетянул. Понадобилось – и Витегеса бы на подмогу позвал, да мастера уступили.

А когда Атанарих каждого из новичков вызвал биться, Аутари потом снова всем разъяснил, в чём его слабость. Да так ловко – Атанарих так бы не сумел. Бадвила, воинский наставник, он по–другому с учениками обходился – бранился обидно, слова доброго не дождёшься. А этот наоборот – и дитятю не обидит. И Атанариха наставил:

– Ты своё дело знаешь. Одно скажу – не смейся над ними и не злословь. Не к лицу тебе уподобляться тявкающему щенку.

Атанарих, подражавший Бадвиле, сперва рассердился. Хотел что–то резкое сказать, и слов не нашёл. Пролепетал лишь, что коли бояться не будут, как их удержать?

– Удержишь, – ответил Аутари, – Они знают, на что ты годен в бою. И помнят – весной хаки пожалуют. А будешь насмешничать – среди них найдутся проворнее тебя в ответах. Тогда точно общим посмешищем станешь.

Не с того ли разговора такие сны снятся?

Да чтоб альисы забрали эти мысли! Как начнёшь раздумывать, аж голова заболит. Нет, лучше уж не раздумывать. Иной раз, не раздумывая, лучше выходит. А коли уж хочется голове работу дать – так лучше решить, чем сегодня своих неумех занять. Нет, нельзя их неумехами звать, даже в мыслях. Фрейсы на это слово обижаются больше, чем венделлы, когда им говорят, что их мать – бесчестная женщина.

Прислушался: снова идёт дождь? Если дождь, значит, прибылых он будет наставлять в Пиршественной Палате Вейсхейма. Дерновая крыша глушила все звуки, но в непогоду дымоходы закрывали досками, и по ним капли лупили звонко и назойливо. Нет, вроде тихо. Значит, сегодня можно пострелять. По правде говоря, от лука в хардусе больше толка, чем от меча. Аутари давеча подсказал: давать по дюжине стрел и петь боевую песню. Она короткая – в ней всего восемь строк. Пока её поют – надо, чтобы человек все стрелы успел выпустить. Атанарих, прежде, чем так поступить, убежал на берег, к Вонючке, и проверил, сам–то успеет? А то опозорится перед учениками…

Ох, вот опять о том же думается!

Ладно, хватит вылёживаться. Атанарих рывком скинул одеяло – сперва холодно и ломотно, а потом ничего, привыкаешь. Обул поршни. Местная обувь ему казалась нелепой и мужланской, но фрейсы не умели тачать остроносые сапоги, и Атанарих берёг свои. И одеваться стал в то, что ему Кунигунда дала. Решил, что на следующую осень на Торговом острове накупит себе побольше сапог, красивых плащей и рубах. Тогда будет наряжаться. Больно простые эти фрейсские одежды, ему, знатному венделлу, не пристало такое носить. Плевать, что прочие воины тоже особо щегольством не грешат, наряжаясь в крашеные наряды только на пиры. Некоторые, и Атанарих в их числе – ещё по вечерам, когда работа закончена, и люди могут сидеть в домах, натачивая стрелы или ладя другую не слишком грязную работу, которую можно делать за забавами.

Подумав об этом, Атанарих снова помрачнел. Его сверстники вечерами собирались в третьих домах. Пили пиво, вольно шутили с рабынями, смеялись, танцевали и пели. Фритигерн туда ходил, а Атанарих – нет. Проводил время с мужами своего дома. А с ними ему, маслёнку безбородому, волей–неволей приходилось держаться скромно и почтительно. Всё потому же – насмешек боялся.

Свет едва пробивался в щели на крыше, но Атанарих мог ходить по дому в полной темноте. Во дворе ещё сумеречно и моросило. Натянув куртку на голову, пробежался до нужного чулана. Разбив тонкий ледок, налил в рукомой воды из бочки. Хотел ограничиться мытьём лица, да за спиной скрипнула дверь. Он не знал, кто вышел, но поспешно скинул куртку и стянул рубаху. Вдруг Альбофледа? Красотка Фледа в первый день решила над ним посмеяться. Глазки строила, заигрывала – у Атанариха до сих пор горячо становится внизу живота, как вспомнит перекатывающийся под ладонью упругий жирок на её талии и животик, прижимающийся к его бедру. Он готов был с ней поразвлечься, но она не далась. Пообещала прийти вечером, и не пришла. Поглядывая на венделла, смеялась и шутила с Аларихом Куницей и с Алавивом Бобром, потом легла с Бобрёнком. А теперь насмешничала – вроде и по мелочам, но очень обидно. То напомнит о возрасте, то при всех укажет, что он не знает вещей, с детства привычных любому фрейсу. Если сейчас увидит, что он моет только лицо – выставит неженкой или грязнулей. И что ей нужно? Неужели ждала, что он бросится вдогон и всё же расстелит её прямо во дворе, при всех?

Плескаясь, исподволь глянул, кто там? Нет, не Фледа. Фридиберта Рыжая. Вострушка Берта, круглая, веснушчатая от самых огненных волос до крепких икр, мелькавших из–под подоткнутой рубахи. Она, при всей веселости, никогда лишнего не болтает.

– Утро доброе, Атанарих! – женщина обнажила в улыбке мелкие белые зубки, схватила вёдра и помчала к реке.

Знать бы, что это Берта – не стал бы морозиться. Но что уж теперь? Сдерживая дрожь, растёрся висящей на колышке холстиной, оделся. Прежде, чем зубы перестали клацать, и по телу разлился приятный жар, юноше пришлось некоторое время попрыгать, размахивая руками. Согревшись, распустил и взъерошил волосы. Гребень остался в доме, идти за ним было лень. Атанарих обошёлся пятерней.

Снова хлопнула входная дверь, вошли, на ходу стягивая мокрые кожаные накидки, Алавив, сын Одоакра и Валамер Куница. Из дозора возвратились. За ночь намёрзлись и оба топали ногами, согреваясь.

– Что там твой отец говорит, наступит вёдро? – продолжая начатый разговор Валамер. Заметил, что Атанарих уже проснулся, улыбнулся, – О! Венделл! Удачного тебе дня!

– И вам того же, – бодро отозвался Атанарих.

– Да нам–то сегодня удача на что? Мы сегодня спим… – усмехнулся Алавив и продолжил, – Да, скоро начнётся вёдро, можно будет на сома пойти.

– На сома? – Атанарих не понял: в словах воинов звучала такая радость, словно собирались на загонную охоту. Но как можно охотиться на рыбу?

– Ну! – пояснил Алавив. – Сома лучить.

И, догадавшись, что Атанарих всё равно не понимает, удивился:

– Неужто никогда рыбу не лучил?

Лица у них были такие, будто приближалось что–то очень значимое, радостное, как праздник, и в то же время трудное…

Атанарих не нашёл ничего умнее, как отрицательно покачать головой.

– О! – мужи переглянулись, но смех сдержали.

– Попробуй, не пожалеешь, – нашёлся Валамер.

Атанарих кивнул, не желая продолжать разговора, вернулся в дом, взял лук и колчан со стрелами. До того как прибылые соберутся – самому надо пострелять…

* * *

Атанарих мрачно наблюдал за ученьем. Стрелы летели, вопреки обычному, вразброс. По окончании песни у некоторых одна–две в колчане оставались. И было мало похоже, что причиной тому нудный дождь… Прибылые, ожидая своего черёда только и говорили, что «скоро наступит вёдро, и поедут лучить». Дай им волю – забросили бы свои луки, мечи и копья и подались бы «остроги готовить». Каждый раз, услышав слово «лученье», Атанарих едва удерживался, чтобы не отдубасить межеумка, думающего о забаве. Но оглядывался на невозмутимо наблюдавшего за стрельбой Аутари и прикусывал губу. Интересно, что бы старый Волк сделал? Уж точно драться бы не стал. И тут осенило: Атанарих захлопал в ладони, давая знак:

– Довольно вам сосунков, впервые луки взявших, изображать! Берите свои щиты, будем биться хардрада на хардраду!

О лученьи враз забыли, перекинули со спин тяжёлые щиты, поспешили на воротную стену.

Дождь не унимался. Атанарих было подумал, а не помахать ли мечом самому. Аутари приглядит, кто как бился. Но, опасаясь, что калеке будет обидно, решил помёрзнуть, хотя стоять под таким дождём радости мало. Добродушия это Атанариху не прибавляло.

Двое стражей, Бальхобавд Дятел и Алагерн Рысь из вторых домов, уверенные, что врага сегодня ждать точно не приходится, говорили всё о том же лученьи.

– Эй, – огрызнулся Атанарих, – А если мортенсы пожалуют, вы тоже будете про лученье говорить?

– Ха! – рассмеялся Рысь, – Дурни что ли мортенсы – надо рыбу лучить, а они в набег подадутся!

– На своих переярков рыкай, не на нас, – Дятел, вроде, улыбался, но больше для того, чтобы не ссориться, покуда на посту стоит. Ещё не ясно, что больше бесило – шутка Рыси или строптивость Дятла.

Дурной сегодня день… Лишь бы не сорваться.

– Гульдин и Тейя – рихи, остальные – в их хардрады. Фритигерн – иди к Тейе, их хардрада послабее будет.

Правые загомонили недовольно: теперь, мол, точно левые победят.

– Хорошо, – закипая, произнес подчёркнуто–ласково Атанарих. – Тейя сегодня не будет рихом левой хардрады. Рихом будет Фритигерн…

И обвёл взглядом прибылых, как бы спрашивая, есть ли желающие и дальше поспорить. Уже прикидывал, кого из гульдиновой дружины заберёт, но спорщиков больше не нашлось. Оглянулся на Аутари. Тот, сдерживая улыбку, одобрительно опустил ресницы – верно поступаешь.

– Сдаётся мне, – присвистнул Алагерн Рысь, и ухмыльнулся Бальхобавду, – Венделл сегодня всех переярков загрызёт, словно хорь куриц в клети. И Аутари их не спасёт.

– И вас на закуску, – буркнул Атанарих, изобразив улыбку: мол, я пошутил, и поднялся на забрало. Опёрся на поднятую решётку. Волк остался внизу – оттуда было видно не хуже, но Атанариху просто хотелось быть подальше от всех.

– В клетку залез, чтоб беды не вышло, – подытожил Дятел и тоже улыбнулся: шучу я, шучу. Атанарих решил сделать вид, что ничего не слышал, крикнул прибылым:

– Сходитесь!

Фритигерн с яростным рёвом первый бросился на врага. Навстречу ему рванул Гульдин Бычок, едва уступавший могучему Зубрёнку ростом и весом. Он обогнал своих воинов, стремясь сразиться с соперником.

– Тьфу на них! Сейчас Фритигерн уложит Бычка, и можно считать, что конец бою, – заметил Алагерн. Атанарих не смог с ним не согласиться. Сколько раз говорил, что так не стоит делать. Сам – да, он мог себе позволить такое в бою… с этими неумехами. И Фритигерн … Потому как любого враз одолеют. Но Бычок– то куда лезет?

По счастью, хардрада Гульдина сообразила, что их риху грозит опасность, и ускорила бег. Левые тоже прибавили хода. Две ватаги яростно сшиблись. Все кричали, стараясь устрашить противника.

На поле боя образовалась свалка – Атанарих потерял из вида Фритигерна и слышал лишь его свирепый рёв. Но вот из орущего клубка потянулись к валу первые «убитые» и «покалеченные». И стала различима фигура Зубрёнка: проредил противников, теперь отмахивается только от троих. Молодец, конечно, лучший из всех, но по–прежнему силой берёт, а пора бы уже не только на неё уповать. Рисуется, а не видит, что спину открыл. И Атанарих, приложив сложенные ковшиками ладони ко рту, крикнул:

– Атбольд, зайди Фритигерну со спины, что ты спереди прёшь, как дурень?

Атбольд услышал, но и Фритигерн тоже. Хотел срубить врага, а тот отскочил и бежать бросился. Стражи загоготали и заулюлюкали:

– Заяц робкий!

Атанарих, поддерживая их, вложил в рот пальцы и засвистал, как на охоте. Но не мог не признать – Атбольд верно поступил, Фритигерн за ним не погонится, на него ещё двое наседают. Фритигерн одного рубанул, но тот продолжал биться. Эх, глаз да глаз за ними надо!

– Эй, Медвежонок, тебя убили! Ступай на вал!

– Так вскользь! – заспорил было Медвежонок, и на сей раз хорошо получил по спине. Под дружный смех заковылял на вал.

Увлёкшись боем, Атанарих забыл о своём дурном настрое. А тут и стражи радости прибавили. Бальхобавд, кутаясь в мокрый меховой плащ, произнёс с видом бывалого:

– Смотри–ка ты! Ещё месяц не завершил свой круг, а они уже бьются вполне прилично.

Атанарих про себя фыркнул: Дятел был совсем молодой, пришёл в хардусу год назад, и только этой осенью перешёл во второй дом. Но всё равно слышать его похвалу было лестно. А тут ещё и Алагерн, что пятый год в хардусе живёт, увидев, как его сородич ловко отправил на вал сразу двоих подряд, хитро покосился на Атанариха и протянул, подначивая:

– А что, Венделл, ещё месяц – и они будут одолевать тебя в поединке!

Атанарих воздел руки к небу и возгласил истово:

– Айвейс Всемогущий, Трор и Кёмпе, пошлите этот день поскорее!

И закончил с показным сожалением:

– Но мало похоже, что я увижу это раньше, чем седину в своей бороде!

Стражи захохотали.

– Ты её сперва отрасти!

Сейчас упоминание о возрасте ничуть не обижало, скорее, прибавляло чести наставнику. Тот показал всем видом, что не слышит лестных слов, присмотрелся к свалке и крикнул:

– Кунульф! В штаны наложил? Чего лишний раз боишься задницей шевельнуть?

– Как ты за всеми успеваешь следить? – удивлённо заметил Бальхобавд.

Атанарих самодовольно улыбнулся. Пусть так думают. Кунульфа, по правде говоря, он выбранил только потому, что тот первый из находившихся в гуще свалки, попался на глаза. Брань возымела своё действие: не только попавшийся на язык наставнику, но и прочие юноши, сражавшиеся друг с другом, подтянулись.

Тейя Бобёр сильно сглупил – забыл о том, что не только одного противника надо видеть, и Атбольд его походя срубил. Молодец, что скажешь, запомнил совет. Но срубил и встал, довольный, дух переводит.

– Атбольд, в бою тоже будешь стоять? Валия, тебе голова нужна, чтобы шапку носить?

Валия сообразил быстро, но Атбольд тоже не спал, не дал отправить себя на вал. А сражающихся уже так мало осталось, что каждый как на ладони.

– Прехта! Что ты по щиту лупишь, если Тагавард брюхо открыл? Фаствин, по ногам руби! Адхельм, альисы тебя задери, щитом надо было. Ну, иди на вал, покойник!

– Слушай, Венделл, какая змея тебя учила так ругаться? – ковыляя к прочим убитым, ворчал Адхельм.

– Та же, что учила сражаться! Не сердись, ты и так продержался очень долго.

– Венделл прав, ты глупо погиб, – заступались за наставника с вала прочие убитые.

А на поле уже совсем мало народу осталось. Вожаки оба живы и избегали схватки друг с другом. Убитые и раненые, которых теперь стало больше, чем живых, надрывались вовсю, поддерживая свои хардрады и пока ещё уцелевших предводителей. Но уже было ясно, что одолеет Фритигерн. Однако отряд Гульдина бился с отчаянием обречённых. Убили Радагайса Лосёнка – самого ловкого из правого дома. Видно приложили крепко – направляясь к валу, он держался за плечо, и лицо его кривилось от боли. Атанарих даже испугался – не сломали ли парню ключицу. Лосёнка обступили, и тот, кривясь от боли, поднял руку вверх. Атанарих облегчённо перевёл дыхание – мог насовсем лишиться дельного ученика. Гульдин – от отчаяния, не иначе – решил попытаться убить Фритигерна. Но у того в отряде не дураки сражались, сбились в кучу, риха своего, на один бой назначенного, берегли. Гульдина убили, да так приложили по ногам, что он упал. И, пожелав всем врагам сесть на колья альисам, заковылял на вал, отирая грязь с лица и мокрой одежды. Дальше битва напоминала бойню. Только у одного, Рандвера Волчонка, руки не опустились, и он ожесточенно рубился против четверых, пока не получил удара в грудь от собственного сородича – Алавива. Рандвер, бедолага, чуть не расплакался от злости, но покорно направился к валу.