Текст книги "Он пресытил меня горечью, или Так тоже можно жить (СИ)"
Автор книги: Татьяна Маркина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)
Глава 4
Тане очень хотелось уткнуться в мягкое плечо матери и расплакаться от невыразимого страха перед одиночеством, от предчувствия непоправимой беды, ведь уезжая куда-то за Полярный круг, мама оставляет её совсем одну. И дело не в расстоянии, а в ощущении дома, куда всегда можно вернуться. Как рвалась Ольга домой, когда ей было плохо. Таня обняла мать, готовая в отчаянии закричать: «Мама, не бросай меня! Не уезжай, останься со мной». Но она лишь неловко, уголком губ, чтобы не оставить следов от своей помады, поцеловала мать в щеку.
К чему тревожить маму? Мама, уставшая от одиночества, растратившая годы жизни на повседневную суету, бессмысленную без близкого человека, высохшая от жажды любить и заботиться о единственном мужчине, и теперь с жадностью вбиравшая эту любовь, быть может, в последний раз, не должна ни о чем волноваться.
Все равно ничего уже изменить нельзя. Квартира сдана в аренду, в неё вселяются чужие люди, заплатив вперед за полгода. У Леонида Сергеевича кончается отпуск и в понедельник он должен быть на работе. Мать уволилась, чтобы лететь с ним в Мурманскую область, в неведомый Оленегорск. Менять планы этих людей из-за трех недель, которые остались у Татьяны до конца отпуска, было бы жестоко и безответственно. Зачем сеять тревогу в душе матери перед расставанием? Слишком долго ждала мать своего счастья, слишком счастлива она была сейчас, чтобы Таня посмела омрачить ее счастье из-за своего инфантилизма.
Замужество матери было для Тани совершенной неожиданностью, она рассчитывала провести в Нижневартовске весь свой отпуск. Таня уже не осуждала мать, не обижалась на нее. Но вначале, как только она узнала, что мама выходит замуж, её объяла какая-то волна брезгливости. Татьяна уже сама могла иметь детей, как некоторые её одноклассники, и тогда бы мама сидела с внуками, а не занималась тем, чем занимаются молодые. Мама много лет была одна, Таня настолько привыкла к этому, что сейчас, когда матери исполнилось сорок пять лет, Тане казалось, что выходить замуж несколько неприлично. В двадцать лет бывает трудно понять, что после сорока жизнь еще не кончается. Может быть, предвидя реакцию дочери, мама ничего не писала ей о своих намерениях. Но она рассчитала все так, чтобы церемония состоялась в присутствии Татьяны. Таня сначала никак не проявила своего недовольства и со временем поняла, что для матери это лучший выход. Все-таки Таня давно живет одна, о многом в ее жизни мама даже не подозревала, и Таня никогда не задумывалась, чем наполнена жизнь матери. А мама просто вся светилась от счастья в присутствии Леонида Сергеевича. Он служил в воинской части Оленегорска Мурманской области, носил полковничьи погоны, был на три года старше матери, и, кажется, ее любил. В Нижневартовск он приехал к своей сестре, и познакомился с Эллой – Таниной матерью.
Отпуск у Леонида Сергеевича заканчивался в середине июля, а первого июля состоялось бракосочетание. Дел с женитьбой было много, а требовалось ещё созвониться с отцом, купить билет в Тулу, подготовить и сдать квартиру в аренду. И опять-таки нужно было встретиться с одноклассниками и подружками, так что времени вспоминать Максима не было. За всеми этими хлопотами грязное предложение Максима ушло на второй план, выглядело глупой, злой шуткой. Но вот свадебная суматоха осталась позади, и она летит в гости к отцу на неделю, а послезавтра улетает мать с мужем. У Тани остался теперь один дом – комната в общежитии. «Отработаешь эти два года, и, если не выйдешь там замуж, приедешь сюда, а пока пусть квартира приносит доход», – сказала ей мать. Таня не спешила вернуться в общежитие, ведь отпуск ещё не кончился, и теперь летела к отцу.
И только расставание пробудили в ней чувства беззащитности и заброшенности. Таня ещё раз прижалась к матери, пожала руку ее военному мужу и пошла на посадку, куда уже не было доступа провожающим. Подойдя к контролю, она обернулась и помахала им рукой.
В Туле Таня пробыла недолго, все-таки у отца была другая семья и злоупотреблять их гостеприимством она не могла. Первыми словами, которыми встретила её жена отца, были: «Какая же ты красавица! Замуж-то еще не вышла?». Как ей надоели вопросы на эту тему. В Нижневартовске все одноклассники и друзья матери задавали ей этот же вопрос. Это было единственное, что им хотелось узнать о ней, как будто это самое главное, что могло произойти в ее жизни, и на большее она не способна – только поймать мужчину в свои сети и женить на себе. Сама по себе она была им неинтересна. Но в остальном Таня хорошо ладила с женой отца Катей и своей сестричкой, дочерью отца от второго брака. Отец подарил ей зимние сапоги «Саламандра». Таня помогала Кате готовить и убирать квартиру. В субботу вдвоем с Катей они съездили на электричке в Москву на целый день, простояв в очередях, прикупили себе кое-что из одежды и косметики. Приобрели Кате два китайских полотенца, их давали по одному в руки. Потом Катерина затоварилась колбасой и апельсинами, и довольные они поздно вечером вернулись домой. Наверное, костюмы и сапоги, что дарил ей отец раньше, покупала также в Москве Катя. И хотя в прошлый раз Таня была у отца после первого курса, Катя помнила её размер и никогда не ошибалась. Когда она уезжала, отец с Катей пригасили приезжать к ним еще.
Татьяна не жалела, что вернулась в город раньше, чем хотела. Ни в Туле, ни в Нижневартовске не было такого жаркого солнца, такой живописной реки, таких красивых крупных и дешевых ягод и овощей. Все-таки не зря говорили Ольге, приглашая на работу, что Алтай – жемчужина Сибири.
Уже целую неделю жара стояла выше тридцати градусов. Таня каждый день после приезда проводила на пляже с подругой Людой и ее дочкой. В городе был единственный оборудованный пляж, но до него было долго ехать на автобусе, и они ходили на Зеленый Клин – красивое место у реки с песочком на берегу. Они брали с собой одно большое покрывало, ведерки и совочки для маленькой Анжелы, печенье и другую снедь, морс, журналы и устраивались на песке рядом с группой деревьев, чтобы в самую жару спрятаться в тень, потому что Людмила боялась, как бы Анжелка не перегрелась. Даже в будние дни народу на берегу было много, но то что творилось там в субботу, повергло их в растерянность. Любимое место было занято, и они устроились на траве.
Люда, устав выгонять свою девочку из воды, решила отвлечь её и повела в заросли травы собирать букет и ловить кузнечиков. Таня осталась лежать. Было так хорошо и истомно, что не хотелось даже шевелиться. Но какое-то назойливое насекомое ползло по её ноге, щекоча всеми шестью лапками. Пришлось сесть и смахнуть жучка в траву. Она вяло раздумывала, не искупнуться ли ей, раз уж пришлось подняться, и полусонно глядела на реку, сняв солнцезащитные очки. Но истома мигом слетела.
У воды, напротив неё, с тремя парнями стоял Золотухин Сашка и пристально смотрел в ее сторону. Видимо он заметил её раньше, но сомневался, она это или нет, а когда она сняла очки, убедился, что не обознался. Оставив своих товарищей, которые пошли вдоль берега дальше, он быстро приблизился к ней. За время поездки к родным знакомство с Максимом стало казаться незначительным эпизодом жизни, который скоро забудется, как дурной сон. Если ей дадут забыть…
Не спрашивая разрешения, Саша сел рядом на покрывало.
– Вот так сюрприз! Привет, золотко! Куда вы исчезли? Переехали что ли? Вот это подарок для Макса! Где ты пропадала?
– В отпуске, – простодушно ответила Таня.
– Далеко ездили?
– Тебе, правда, интересно? – она уже пожалела, что сказала об отпуске.
– Не хочешь – не отвечай. Это ты там так загорела? – Саша провел рукой по ее голени.
Таня ударила его по руке. Сам Сашка почти не загорел, только плечи покраснели – его белая кожа была чувствительна к солнцу.
– А Ольга тоже приехала? – спросил он, убрав руку с ее ноги.
– Нет ещё, – ее ответы были по-прежнему лаконичны.
– Жаль, – продолжал разговор Александр. – Зато Максим будет очень рад. Ты не представляешь, красавица, как он разозлился, когда вы исчезли. Ну, ничего, не расстраивайся, – он дружески похлопал её по спине.
Таня резко дернула плечами, сбрасывая его руку. Сашка, несмотря на свой рост, как будто еще не достиг периода юношеской худобы, его тело не потеряло детской пухлявости, что успешно скрывала одежда, и сейчас он еще больше напоминал добродушного увальня, если бы не его слова.
– Да не переживай ты так, – он наклонился к ее уху и заговорщицки прошептал, – если ты будешь с ним ласкова, Макс тебя простит. Ты уж постарайся больше его не злить, как друг тебе советую.
– А он здесь, на пляже? – с тревогой спросила Таня.
– Что уже не терпится его увидеть? Он очень пожалеет, что не пошел сюда с нами.
Таня молчала. Дурной сон продолжался…
– Да ладно не грусти так, встретишься ещё со своим ненаглядным. Так когда, ты говоришь, приедет Ольга?
Таня пожала плечами:
– Не знаю.
– Ну, ладно, пока, – Сашка пошел догонять своих друзей.
Когда пришла Люда с дочкой, Таня без труда уговорила их идти домой, она не была уверена, что Максима нет поблизости.
– Завтра воскресенье, народу наверняка будет ещё больше, может, лучше съездим на Дачную, – предложила она, собирая вещи. Дачной называлась трамвайная остановка за городом, почти в самом лесу, за которым был ещё один дикий пляж и лодочная станция.
– Конечно, и Виталика возьмем, пусть он порыбачит, – с радостью согласилась Люда.
В понедельник вечером она поглощала скромный ужин, когда раздался звонок. Таня замерла, она даже перестала дышать. Это не могла быть Ольга, ведь поезд приходит утром. Но даже если это и она, у нее есть ключ. Звонок повторился. Таня решила не открывать. Незваный гость позвонил ещё несколько раз. Таня сидела, замерев, оставив свою трапезу. Через некоторое время звонки в дверь прекратились. Она с облегчением шумно вздохнула, без аппетита доела ужин и помыла посуду. Она сама помылась в ванне, а когда вошла в комнату и хотела включить телевизор, снова раздался звонок. Таня передумала включать телевизор. Когда настойчивый гость ушел, она читала журнал «Смена», который пришел, пока они были в отпуске, благо, что летние вечера длинные и свет включать не нужно. Весь вечер она так и не включила ни радио, ни телевизора. Когда же приедет Ольга? В следующий понедельник, 31 июля, им уже пора выходить на работу, скорей всего Оля приедет накануне, в воскресенье. Надеяться на то, что подруга прибудет в ненавистный город хотя бы днем раньше, не приходилось.
Когда она уже легла спать, в дверь опять позвонили. Звонок повторился три раза и стих. Она испугалась, что звонки будут продолжаться всю ночь. Она так истово молилась, чтобы это прекратилось, что не заметила, как заснула.
Утром она удивлялась, чего же так испугалась вчера вечером. Ведь совсем необязательно, что это приходил Максим. Это могли быть соседи, почтальон, или просто ошиблись дверью. Днем она пришла, как и договаривались, к Андреевым и помогла Людмиле мариновать огурчики. Они болтали, обо всем на свете. Временами ей хотелось выложить Людмиле все о Максиме, но она не сумела. Таня не представляла, как ей быть. Идти в милицию – просто глупо. Скорей всего над ней посмеются, предложив разобраться со своим кавалером самой. Может рассказать о Берестовой, что он сам признался в убийстве, вдруг его посадят? Но, наверное, не сразу, нужны доказательства, да и папаша, возможно, сможет остановить следствие. Но даже если ей поверят и отнесутся серьезно, не могут же к ней приставить охрану. И уехать невозможно, ей ещё два года нужно отработать в школе. До сентября из учителей мало кто будет в школе, да и вряд ли коллеги по работе смогут помочь.
Нет, все еще не настолько плохо, что нужно идти в милицию. Главное сейчас занять чем-нибудь вечера вне дома. Поэтому она предложила Андреевым сходить в кино на последний сеанс, как раз шел двухсерийный фильм. Люда с Виталием проводили ее до дому, и спать она легла только в час ночи.
На другой день, в среду, Таня решила пройтись по магазинам. Был конец месяца, и на прилавки выбрасывали дефицитные товары. В ЦУМе ей повезло – продавались немецкие колготки, и она купила несколько пар, особенно ей понравились бронзовые со швом. Одни она подарит Ольге. В Торговом центре она протолкалась почти два часа, покупая шампунь, лак для волос и дезодорант. Вроде бы мелочи, а без них никак. Потратив почти весь день на покупки, Таня была довольна. На людях было безопаснее всего, и время провела с пользой. Она поехала домой, положить покупки, а вечером собиралась опять зайти к Андреевым.
В почтовом ящике лежало письмо от Ольги. Это ее очень удивило. Ольга должна была приехать на днях, зачем слать письма. Отворив ключом дверь, Таня бросила сумку и письмо в прихожей и скинула босоножки. Она умирала от жажды. Босиком она прошла на кухню, на ходу вытаскивая блузку из-за пояса юбки. Спиной к окну, облокотившись на подоконник, на кухне стоял Максим. Таня остановилась, пораженная. В голове четко прозвучала мысль: «Я так и знала», хотя ещё секунду назад не подозревала о присутствии Максима.
– Привет блудной дочери, – Максим выпрямился.
Она молчала. «Я так и знала, так и знала», – билась в голове нелепая мысль.
– Доброго здоровья, – Таня повернула голову на голос – в углу у холодильника стоял незнакомый парень, на вид не старше выпускников ее школы.
– Ну, что ты стоишь, как казанская сирота. Проходи, садись, чувствуй себя, как дома, – пригласил Максим.
Наконец-то она обрела дар речи.
– Что вы здесь делаете? – она постаралась, чтобы голос не дрожал.
– В холодильнике-то у тебя не густо, сразу видно холостая, – сокрушенно сказал парень.
Он был невысокий, пожалуй не выше Тани, но широкоплечий и плотный, как квадратик. И без того квадратное лицо, с тонким, словно нарисованным ртом и темными, глубоко посаженными глазками, было обрублено модной стрижкой «площадка». В другой обстановке он бы показался ей смешным, похожим на кабанчика, но не сейчас.
– Вот решили выпить, – продолжал молодой человек, – я закуску искал у тебя в холодильнике.
– Да как вы сюда попали? – возмутилась Таня.
– У тебя же не замок, а одна видимость, любой шпилькой можно открыть, – радостно сообщил незнакомец. – Пойдем, покажу, как это делается. Если потеряешь ключ, сама сможешь открыть дверь. Шпилька или скрепка есть?
– Ладно, Проха, кончай трепаться, надо разобраться, – прервал товарища Максим, и обратился к Тане, – мы, дорогуша, с тобой, о чем договорились, а?
За время отпуска она уже забыла черты его лица, забыла какой он красивый и страшный.
– Я тебя внимательно спрашиваю, – пошутил Максим, но было не смешно, – что ты мне обещала?
– Подумать.
– Ответ неверный. Эх, Татьяна Викторовна, Татьяна Викторовна, – сокрушенно покачал головой Максим. – И чему вы детей учите, если сами не помните своих обещаний. Отвечаю за тебя: ты сказала, что тебе нужен один месяц, для того, чтобы настроиться. За свои слова надо отвечать.
– Значит, не смогла настроиться. И не смогу.
– Такой ответ не принимается. Прошло уже почти три месяца. И ты задолжала мне с процентами.
– Ты напрасно сюда пришел и друга привел.
Максим достал из кармана пачку сигарет, взял себе одну и протянул коробку Прохе. Они закурили. Таня брезгливо поморщилась:
– Здесь не курят.
– Сдается мне, брат Проха, что нас выгоняют. Девушка, кажется, нюх потеряла, забыла с кем разговаривает.
– Максим, не надо, – её голос звенел от негодования. – Ты меня не запугаешь. Давай расстанемся по-хорошему. Вы сейчас уйдете, а я не стану заявлять на вас в милицию.
– Макс, что ты с ней валандаешься. Надо вправить ей мозги, сразу станет как шелковая, – Проха устал быть немым свидетелем их диалога.
– Да я вот думаю, как лучше это сделать, – откликнулся Максим.
– Максим, ну подумай сам, неужели тебя удовлетворит любовь, полученная таким способом? – она попыталась внять его разуму.
– С тобой, малыш, удовлетворит любым способом, в любой позе, и в любом месте: машине, в ванне, в кровати, выбирай сама, – и он громко засмеялся, широко открыв наглый рот.
Парень, которого скорей всего звали по-другому, а Проха была кличка, мелко затрясся, исторгая из себя сухой, как кашель, смех.
Это было невыносимо. Волна обжигающего гнева захлестнула ее. Если она немедленно что-нибудь не сделает, хотя бы не закричит, у нее просто-напросто лопнет сердце от злости. Она схватила со стола чашку и со всего размаха бросила на пол.
– Убирайтесь отсюда, – крикнула она при этом.
Ей стало легче, но одной чашки явно было недостаточно. Она стала хватать со стола все, что попадало под руку и кидать на пол: вилки, ложки, ножи, подставку под них, разделочную доску.
– Уматывайся сейчас же, чтобы я больше тебя не видела, ни тебя, ни твоего холуя. Забудь сюда дорогу.
Гости спокойно взирали на нее, продолжая курить:
– Люблю темпераментных девушек.
– Ты посмотри, какой взгляд! – восхитился Проха.
– В нем написано всё – два листа мелким почерком.
– Не девочка – конфетка.
Таню ничто не могло остановить, в ней как будто оборвался приводной ремень, и двигатель теперь вращался на бешеных оборотах. Но когда стол опустел, и она судорожно искала, чем бы швырнуть ещё, Максим протянул ей чашку, сняв ее с полки в углу над холодильником, она взяла чашку и остановилась. Его жест подействовал на нее как холодный душ. Чашка была Ольгина. Она поставила ее на стол.
– Я в восторге, моя сладкая, – сказал Максим, – именно такая девушка мне нужна. Но, пожалуйста, постарайся, чтобы подобная сцена больше не повторялась, прибереги свой темперамент для более подходящего случая, например, для постели.
– Я сказала тебе, убирайся, – тихо повторила Таня, она ещё не могла успокоить дыхание.
– Танюша, ты никак не врубишься, здесь с тобой не шутят. Значит так, слушай сюда: или ты спишь со мной и сегодня, сейчас, или – сама знаешь что.
– Ни за что! – Таня вскинула подбородок вверх. Она была восхитительно трогательна в своей отчаянной храбрости, но это нисколько не задело Максима.
И некому было за нее заступиться.
– Ну что же, ты сама выбрала, – он поднял с пола нож и повертел его в руках. – Ты вроде бы когда-то хотела быть заколотой столовой вилкой, но уверяю тебя, намного проще и в некотором смысле даже эстетичней быть зарезанной ножом. Я доставлю тебе это удовольствие. Но прежде мы с другом все-таки развлечемся – поимеем тебя во все дыры. Жаль, что нет сейчас других ребят, им бы понравилась эта киска, правда, Проха?
– Какая же ты скотина! – она была словно поражена своим открытием.
– Плохой мальчик, – согласился с Татьяной Проха.
Она стояла спиной к выходу из кухни, ребята напротив нее с другой стороны обеденного стола. Максим все также поигрывал ножом, Проха двинулся в ее сторону. Им нужно было обойти стол, чтобы подойти к ней. И тогда она метнулась в коридор, в попытке выскочить из квартиры, но потеряла время, разворачиваясь. Проха поймал ее в прихожей.
– Наш зайчик хочет убежать, – обхватил он её сзади за талию, приподнял и потащил в комнату.
«Вот и всё» – прозвучал чужой голос у нее в голове. Таня силилась вырваться. Из кухни в комнату вошел Максим.
– Отпусти меня, хорек вонючий.
– Макс, давай я ее первым оприходую, – попросил Проха.
Максим величественно кивнул. Ему нужна была королева, «визитная карточка», девушка его мечты, а с этой дурой может сначала позабавиться и Проха, раз она не будет его звездой, значит она не нужна ему совсем, необходимо только наказать ее.
Проха развернул ее и прижал к стене, навалившись всем своим телом. Он беззвучно смеялся, она вблизи увидела его редкие остренькие зубы, почувствовала его дыхание, смешанное с алкоголем. Она стала отбиваться, изо всех сил стараясь оттолкнуть Проху, они были одного роста, но для нее это было равносильно сдвинуть колонну. Тогда она стала царапаться и пинаться. Проха схватил ее запястья и завел руки ей за спину, соединил их вместе и обхватил их правой рукой. Левой рукой он уперся ей в плечо.
– Брось, хватит шутить, – она все еще не могла поверить, что все это наяву.
– Какие могут быть шутки? Шутки давно кончились, – Максим внимательно следил за их борьбой.
– Ну-ка, посмотрим, какая у нас грудь, – глумливо произнес Проха и левой рукой полез под блузку, свободно свисающую поверх юбки. В такую жару она надела блузку на голое тело, и теперь его рука беспрепятственно нашарила грудь.
– О, какие сиськи мягкие! – его пальцы больно сжали нежное тело.
Тяжелое, неровное дыхание Прохи, его прерывистый голос, бисеринки пота над верхней губой, убедили Таню больше, чем слова Максима. Тошнотворный страх змеей вполз в нее и свернулся ледяным клубком в животе, заставив закоченеть все члены. Остались жить только глаза. Ужас метался в них, словно бабочка о стекло, и рвался наружу. Она закричала. Почему она раньше не догадалась, кричать, звать на помощь?
– Замолкни.
Он отпустил ее руки и ладонью зажал ей рот, прижав голову к стене, она сильно ударилось затылком, и прикусила нижнюю губу. Автоматическая заколка, стягивающая волосы в пучок, больно впилась в кожу головы, не выдержала давления, расстегнулась и соскользнула, запутавшись в волосах.
Левой рукой Проха стал расстегивать блузку, обрывая пуговицы. Сосредоточившись на блузке, Проха уже не так сильно прижимал ее в стене, и она постаралась оттолкнуть его руками, извиваясь всем телом. Но пуговицы одна за другой летели на пол. К страху прибавился стыд. Ее тело открывалась на обозрение двум похотливым взглядам. Молочно-белая грудь с маленькими коричневыми сосками ослепительной полоской выделялась на теле, покрытым золотистым загаром. Извиваясь всем телом, она соскользнула вниз к полу, там, где Проха не мог прижать ее к стене, и попыталась выскочить у него из под руки. Но он тут же ее схватил и поднял во весь рост, прислонив к стене. Они опять боролись, но она быстро выбилась из сил.
– Не трогай меня, пожалуйста, прошу тебя, – рыдала она, выдохнувшись от тяжелой борьбы.
– Какие миленькие сосочки, – Проха не слышал ее.
Она закрыла глаза. Вот и все. Проха громко сопел, щупая ее грудь.
– Не надо, прошу тебя не надо, ну, пожалуйста, – все громче причитала она, нанося ему удары кулаками по плечам и груди.
– Да заткнись ты, – Проха не обращал внимания на ее тычки кулаками.
После того, что сейчас с ней сделают, жить ее не оставят. Это она знала точно. И даже смерть не принесет избавления. Она умрет так некрасиво, так страшно. Перед глазами предстали картинки своего растерзанного мертвого тела, видение было настолько реальным, насколько неприглядным, а она даже не сможет прикрыться, потому что будет мертва, совсем, навсегда. Говорят, что перед смертью перед глазами проходит вся жизнь, она же видела только свои предстоящие мучения. Она не хотела умирать так некрасиво, так безобразно! Она вообще не хотела умирать!
– Максим, я согласна, я на все согласна, – прохрипела она, задыхаясь.
Максим все это время пристально наблюдал за ними, прикусив нижнюю губу.
– Поздно, куколка, ты уже сделала выбор, – прошептал Проха ей в лицо. От него несло водкой так, что она чуть не задохнулась. Его мокрые губы заскользили по щеке и облекли ее рот. Она резко замотала головой, и, освободившись от его липкого рта, выкрикнула:
– Я согласна. Останови его, я согласна быть твоей.
– Нет, сначала ты станешь моей, – и Проха опять попытался поймать ее рот, шаря по лицу губами.
– Ну-ка, Проха, я не пойму, что она бормочет.
Проха остановился и крепко прижал ее к стене.
Таня с надеждой быстро заговорила:
– Максим, я согласна, только останови его, пусть он отпустит меня.
– Что, что ты сказала? – как будто не расслышал Максим.
Таня посмотрела на него, они встретились взглядами. Она поняла его.
– Останови его, я буду твоей, я хочу быть твоей.
– Повтори.
– Я хочу быть твоей, – четко повторила она.
– Ладно, Проха, оставь ее.
– Конечно, конечно, желание девушки для меня закон.
Проха отошел от нее.
Таня поспешно запахнула в блузку и заправила ее в юбку. Об пол стукнулась черная заколка, выпавшая из волос.
– Это будет тебе хороший урок на будущее. Запомни, будешь показывать гонор – изуродую, а если будешь послушной девочкой, значит, будешь жить, – пригрозил Максим.
Но его угрозы уже мало трогали ее. Она прислушивалась к себе. У нее болели руки, во рту чувствовался солоноватый привкус крови от прикушенной губы, а на затылке, наверное, выросла огромная шишка. Но это даже хорошо. Пусть все болит – это, значит, она жива, она будет жить. Ей больше ничего не нужно. Все, что раньше было нестерпимым, например, постель с нелюбимым, теперь казалось простым и естественным, а обыденные вещи, которых раньше не замечала, стали значительными и весомыми. Разве раньше она замечала, что дышит? Зато теперь она с удовольствием вдыхала тяжелый влажный воздух предгрозового вечера. Все, кошмар кончился.
– Поняла? – спросил Максим.
Таня кивнула.
– Не слышу ответа. Ты меня поняла? – переспросил Максим.
– Поняла.
– Можешь расслабиться, сядь на диван, – велел он.
Таня безропотно села.
– Ну, ладно, голубочки, вы тут поворкуйте, а я пойду. Тебя ждет замечательная ночка, – подмигнул Проха Татьяне, и, хлопнув Максима по плечу, сказал: – Завидую, грудь у нее что надо.
Вскоре в прихожей щелкнул замок – Проха закрыл за собой дверь. Максим сел на диван рядом с ней. Только сейчас она заметила, что на столе, где они проверяли тетради, стоят две бутылки водки, одна запечатанная, а в другой – примерно половина. Рядом стояли два стакана, лежал хлеб, сыр и кусок колбасы. В тарелке лежали малосольные огурцы. Все было явно из ее холодильника. Кроме водки, разумеется.
– В общем, договоримся так: я сам буду приходить к тебе, – начал Максим. – И не вздумай больше прятаться – найду и покалечу.
– Но тут же живет еще один человек, – слабо возразила Таня.
– С Ольгой договоримся, не волнуйся.
– А если будет ребенок? – спросила она.
– Таня, голубушка, в чем проблема? Сбегаешь на аборт – и все дела. Не мне тебя учить.
Настоящий кошмар только начинался. Таня опустила голову. Ей было страшно на него смотреть. Господи, почему она не упала в обморок, не сошла с ума? Почему она должна пережить все это, каждый час, каждую минуту, секунду за секундой в ясном уме?
Максим встал и подошел к столу.
– Тебе нужно выпить, – он налил водку в стакан, – извини, рюмок Проха у тебя не нашел. Чем будешь закусывать?
– Мне ничего не надо.
– О, ты пьешь водку, не закусывая?
– Я запиваю, в институте привыкла.
– Минералка у тебя есть?
Таня помотала головой:
– Нет.
Максим ушел на кухню, он громко хлопал дверцами шкафчика, под ногами у него что-то хрустело, потом из крана полилась вода. Вернулся он с чайной кружкой и горстью конфет. Бросив конфеты на стол, он подал ей бокал с водкой.
– Тебе надо расслабиться, – в его голосе прозвучала неподдельная забота, даже мягкость. Теперь он мог позволить себе проявить жалость. – Выпей и все пойдет как по маслу.
Да, нужно напиться так, чтобы ничего не соображать, когда пьян – все кажется простым и легким.
Она взяла у него из рук стакан и стала быстро глотать жидкость. Защипало разбитую губу, затем обожгло горло, пищевод, желудок. Она чуть не задохнулась, и отняла стакан от губ. Максим тут же подал ей воду. Она пила холодную воду, пока не поняла, что может свободно дышать. Она взглянула на стакан с водкой. Она не отпила и половины. Она снова потянулась к стакану. Необходимо оглушить себя, чтобы забыться и ничего не помнить.
– Не спеши, – остановил ее Максим. – У нас с тобой достаточно времени впереди, – он поставил ее стакан на стол. – Садись ближе и съешь что-нибудь. А то ты сразу вырубишься.
«Вот и хорошо», – подумала Таня, но промолчала. Она покорно пересела на другой конец дивана, ближе к столу и взяла огурец.
Максим устроился на стуле возле стола, налил себе водки. Они выпили вместе. Он, стараясь ее отвлечь, рассказал о каком-то забавном случае на студенческой попойке. Потом они снова выпили. Он еще что-то говорил. Таня следила за его смуглыми от загара руками. Было что-то чувственное в том, как он сжимал бутылку, разливая водку по стаканам, как длинными пальцами разворачивал конфету, как тер подбородок, и даже не в этом, а в том, как пристально, заворожено наблюдала она за этими гладкими руками, примеряя их на себя, представляя, как упругие подушечки пальцев будут скользить по ее коже. Он открыл вторую бутылку и плеснул из нее на дно стаканов. Она опьянела настолько, что могла смело глядеть ему в лицо, не задыхаясь от обжигающей волны стыда при встрече с ним взглядом. Она стала легкой, невесомой, как сухой лист, падающий на землю. И она тоже куда-то падала, падала – он перенес ее на кровать. А потом она словно со стороны услышала пьяное хихиканье – это она смеялась от щекотки, когда он гладил ее по голому животу. А потом была боль, боль острая и пронзительная, что она чуть не закричала. И она поняла, что, сколько бы ни выпила, никогда не сможет забыть, как с каждым новым толчком чужой плоти, становится не только женщиной, а другим человеком, покорным и тупым, что обратного пути нет.
– Ну вот, собственно, и все, – Максим словно подвел итог.
А потом он ушел, сказав на прощанье:
– Извини, старушка, остаться не могу. И вообще, я не могу заснуть на новом месте, так что не сердись.
И звонко чмокнул ее в щеку. Она подумала, что не сможет заснуть и на старом месте. И тут же уснула. Алкоголь взял свое.
