Текст книги "Он пресытил меня горечью, или Так тоже можно жить (СИ)"

Автор книги: Татьяна Маркина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

– Самое лучшее для меня – не видеть твою бандитскую рожу. Нравственный урод!

Они уже откровенно друг на друга орали.

– Ты готова искалечить себя, несчастная идиотка, мучаешь себя, лишь бы сделать мне хуже. И все это от злости, даже не понимаешь, что ты делаешь, дура набитая.

– Это ты – умственный инвалид. Ты сам не знаешь, что тебе надо, а от меня требуешь! Маньяк! Уголовник, тюрьма по тебе плачет, – Таня кипела от злости.

Максим был не похож сам на себя от бешенства – глаза сощурены, рот оскален.

– Все, замолчи! – выкрикнул он. – Ты будешь делать все, что я скажу. Потому что ты, глупая пробка, сама не способна ничего решить.

– Сам – идиот! Придурок! Недоразумение природы!

У нее оборвется сердце, если она будет просто стоять и орать. Ей нужно как-то выплеснуть свой гнев. Она схватила со стола карандаш, разломила его пополам и бросила его на пол, ему под ноги.

– Истеричка, психопатка, не хочу больше с тобой разговаривать, – Максим быстро вышел в прихожую.

– Вот и хорошо, просто замечательно! Скатертью дорожка, гад, – кричала она ему вслед. – Преступный элемент! – у нее иссякла фантазия.

– Моралистка сушеная! – услышала она его смех, прежде чем он с силой хлопнул дверью.

Таня еще долго не могла успокоиться. Она пыталась проверить тетради, но все время отвлекалась. Это она-то бесчувственная чурка? Разве он не видит, как она страдает? Ей было обидно. И еще она ругала себя за то, что так и не смогла добиться, чего хотел Максим. И удивлялась, что так сорвалась.

В двенадцать ночи Вера Андреевна позвала Аврору к телефону: «Тебя Максим спрашивает».

– Скажи ему, что я уже сплю, пусть утром перезвонит, – это было неправдой, Аврора лежала в постели, но не спала, а читала «Кристин, дочь Лавранса».

– Это я сплю, мне завтра рано вставать. А ты заварила кашу, теперь – расхлебывай.

Аврора босиком в ночной рубашке прошлепала в гостиную и забралась с ногами в кресло.

– Алло, Макс. Я уже ложилась спать, – недовольно сказала она

Максим как будто не слышал ее:

– Аврора, я тут зашел к Татьяне. Она притворяется, что ничего не понимает.

– Макс, она не притворяется.

– То есть?

– Ты знаешь, я днем немного поторопилась с выводами, поспешила тебя обрадовать, и зря. Короче, забудь, я тебе ничего не говорила. Ничего не было.

– Ну, Аврора, у тебя и шуточки. Какое-то извращенное понятие о смешном. Ты что, лучшего применения своему чувству юмора не нашла?

– Хорошо, Макс, я виновата. Но, учти, я хотела как лучше. А вдруг бы Танька сделала глупость? Что, по-твоему, я должна молча на это смотреть?

– А это точно? Ничего нет? С чего ты взяла? Она сама тебе об этом рассказала?

– Нет, сегодня она приходила к моей маме. Сказала, что ей нужна консультация профессионала. Я и решила, что – договориться об аборте, и позвонила тебе.

– А зачем Танюха приходила на самом деле?

– Просила маму лекцию прочитать в школе ученицам.

– А я помчался к Таньке, вел себя как дурак.

– Ну почему как дурак…

– Да, почему как? – вскричал Максим. – Я – полный дурак, форменный идиот, что поверил тебе! Представляю, что она обо мне подумала!

– А ты что, жениться предлагал? – полюбопытствовала Аврора.

– Черт знает что! С вами, женщинами, невозможно разговаривать, – и Максим бросил трубку.

– Сам такой, – и хоть Макс ее не слышал, Аврора не могла допустить, чтобы последнее слово осталось за ним.

Глава 15

Утром Таня сходила с Ирой на прием к Вере Андреевне, вернее привела Ирину, потому что ее саму попросили выйти из кабинета. Операцию назначили на вторник пол седьмого вечера, когда будут готовы анализы. В это время в поликлинике бывает малолюдно. Ире пришлось опоздать на первый урок, а у Тани первого урока не было.

Таня попросила Носкова зайти к ней в кабинет математики после уроков. У нее в этот день было пять уроков, а на шестом уроке она сидела в кабинете, заполняя журнал. Дежурные пятиклассники мыли пол. Учительница пыталась придумать, с чего бы начать разговор с Мишей, но в голову ничего не приходило. Как найти нужный тон, чтобы не выглядеть «сушеной моралисткой», она не знала. Где взять те слова, чтобы достучаться до юных сердец?

Сразу же после шестого урока Михаил появился в кабинете. Дежурные уже ушли. Миша сел за первую парту напротив нее. Таня внимательно посмотрела на Мишу. Высокий, худой и унылый, он не доставлял особых хлопот учителям. Но сейчас его серые глаза дерзко смотрели на нее, бросая ей вызов. Он заранее был готов принять все ее слова в штыки. Поэтому она решила отложить разговор хоть ненадолго.

– Миша, обвалилась нижняя полка во встроенном шкафу, – она махнула рукой в сторону шкафа. – Помоги мне поставить ее на место.

– Понимаю, – снисходительно сказал Михаил, – это такой педагогический прием, трудотерапия.

– Вовсе нет, это – эксплуатация детского труда.

В этом возрасте им не нравится, когда их называют детьми.

– Ага, а детки выше вас на целую голову.

– Поэтому я и обратилась к тебе.

Таня встала и пошла к шкафу, Мише пришлось идти за ней. Она открыла дверцу шкафа, а Миша присел на корточки и потрогал обрушившуюся полку. Таня тоже присела рядом.

– Сейчас я уберу отсюда все книги, а ты починишь полку, – она взяла несколько книг из шкафа и положила их на парту.

– Ну, что вы будете париться, – остановил ее Михаил, – я сам выну все книжки и папки, а вы лучше сходите в кабинет труда, принесите шурупы и отвертку, мне все равно не дадут.

Когда она вернулась с инструментом, все книги, папки и тетради аккуратно лежали на парте. Она протянула ученику отвертку и шурупы:

– Подойдет?

– Все будет тип-топ, – у него оказалась очень славная улыбка.

Он проворно прикрутил уголки, на которых держалась полка, установил на них доску, а Таня стала расставлять книги и тетради, которые он подавал. Они работали молча. Закрыв дверцы отремонтированного шкафа, Таня вздохнула:

– А я надеялась, что во время работы у нас завяжется непринужденный разговор, и я смогу плавно прейти к теме, которая меня волнует. Но ты так быстро все сделал, что я не придумала с чего начать.

– Говорите уж прямо. Я, знаю, вам нужно провести со мной воспитательную беседу.

– Хорошо. Давай сядем.

И они сели рядом за последнюю парту.

– Миша, тема, которую я хочу затронуть, очень деликатна, – осторожно начала она, – мне трудно о ней говорить, но это – слишком важно, и молчать я не могу.

Миша смело прервал ее:

– Татьяна Викторовна, ну что вы миндальничаете, – насмешливо произнес он. – Если вам трудно, то и не начинайте, я все знаю, что вы мне хотите сказать. А именно: то, чем мы занимаемся с Ирой – это бяка, детям этого делать нельзя. Считайте, что беседу вы со мной провели. Я скажу вам, что все понял, и мы с Ирой так больше не будем. А вы успокоите тем самым свою совесть. Только остается один вопрос: почему, после свадьбы бяка перестает быть бякой?

Миша был доволен собой, снисходительно наблюдая, как учительница вывернется из безвыходной ситуации, в которую, как ему казалось, он ее поставил, задав каверзный вопрос. Ей уже приходилось встречаться с подобным выражением глаз на мальчишеских лицах, когда пацаны, прочитав книгу «Занимательная математика» Перельмана или что-то подобное, а иногда самостоятельно придя к логически неправильному выводу, стремясь запутать ее в дебрях софистики, доказывали, например, что дважды два пять, или другую нелепицу и просили ее найти ошибку в их рассуждениях. Самоуверенно считая себя единственными носителями истины, они демонстративно делали это на уроках, чтобы слышал весь класс, и смотрели на нее невинно-лукавым взглядом, дожидаясь посрамления учительницы. До сих пор ей удавалось выходить из подобных ситуаций с честью, но что такое алгебра по сравнению с человеческими отношениями?

– Ну что ж, давай, поговорим о бяке, – подхватила она, – не надо думать, что взрослые запрещают детям все самое лучшее и интересное – вино, курение, секс, вождение автомобиля, чтобы казаться более значительными, подавлять своей опытностью, иметь самый главный аргумент в споре – вот станешь таким как я, тогда и поговорим, а сейчас слушайся меня. Эти вещи не всегда приносят удовольствие, и таят в себе опасность. Про табак я говорить не буду, ты, наверное, сам читать умеешь, видел обращение Минздрава на сигаретных пачках.

– Я не курю, – усмехнулся Михаил, – поэтому не знаю, что там написано.

– Жаль, – машинально кивнула Таня, желая продолжить свою мысль.

– Вам жаль, что я не курю? – притворно испугался Миша.

– Ох, я не это имела в виду, – замахала Таня руками.

Они весело рассмеялись. Оба почувствовали себя более раскованно, и Миша непринужденно продолжил:

– Можете не продолжать, я понял, что речь пойдет об опасности секса – про страшные и ужасные болезни. Но если у нас обоих первая любовь, то и опасности такой нет.

– Но вы не избежали еще одного подводного камня в своем плаванье во взрослую жизнь – нежелательной беременности, но я не об этом хотела сказать. Значит, спрашиваешь, почему бяка?

Миша кивнул.

– Ну, начну с того, что юная девушка впервые соглашается на близость часто не потому, что хочет получить удовольствие, и, как правило, она его не получает сразу, а только через некоторое время, может даже через несколько лет. У большинства девушек сексуальное желание пробуждается позже и не так остро выражено, как у парней. Хоть и говорят, что девочки созревают раньше мальчиков, но это у них происходит, я не хочу никого обидеть, на уровне головы – они начинают кокетничать, стремятся нравиться, но почти ничего не знают о своем теле, не понимают, чего оно хочет, их тело закрыто для них. Да, им, также как и мал…, – Таня проглотила слово «мальчикам», ведь если у них серьезный разговор, то не надо подчеркивать его молодость, – парням, приятны поцелуи, объятия, но обычно им этого и достаточно. Иногда девушка идет на физический контакт чтобы доказать свою любовь, особенно если друг очень настойчив, иногда из желания почувствовать себя взрослой, иногда, чтобы не отстать от подруг или таким образом за что-то наказать родителей. Возможно, ты и сам все это понимаешь, но можно я закончу свою, мысль? – ей показалось, что она много говорит, диалога пока не получается.

– Конечно.

– Спасибо, Миша. Тогда я продолжу. Как я говорила, первый сексуальный опыт для девушки не всегда бывает приятным, а тут еще примешивается страх перед беременностью, что об этом узнают родители, отсутствие подходящей обстановки. Это и есть бяка. И хорошо, если партнер действительно любит и уважает свою подругу, но, о присутствующих не говорят, чаще всего им двигает, юношеская, извини, гиперсексуальность, любопытство, или, еще хуже, желание самоутвердиться, показать друзьям, что он не хуже других, даже круче всех; это довольно цинично по отношению к девушке, у которой может остаться после такого общения горький осадок или даже отвращение к другим мужчинам. А это – большая бяка. Взрослой женщиной, помимо желания создать семью, родить детей, могут двигать схожие мотивы, но она начинает сексуальную жизнь более осмысленно, не страшась будущего, в то же время осознавая все последствия, ответственно, и поэтому гармония в отношениях приходит раньше. Это уже не бяка. Я это тебе не как учитель говорю, а как женщина. Правда, у меня самой опыт не совсем удачный, – с горечью вырвалось у неё, и она предупредила, – но это только между нами, хорошо?

– Разумеется, – со всей серьезностью ответил Миша.

– А ты меня понимаешь, я не слишком туманно выражаюсь?

– Понимаю, потому что вы говорите от себя, а не как по учебнику.

– А что, учебники так непонятно написаны? – поразилась Таня.

– Нет, я не про то, – смутился Миша, и от этого стал симпатичнее, – вы говорите то, что думаете, что чувствуете, а не по программе.

– Ну, вот, а мы даже не поговорили о молодых мужчинах, им ведь тоже нелегко, у них тоже есть свои трудности, я подозреваю, – Таня улыбнулась, надеясь вызвать Мишу на откровенность.

Но он не пошел на контакт, и Таня продолжила:

– И еще, к тебе это, разумеется, не относится, но я все-таки скажу. Некоторые мужчины, особенно молодые, добившись от девушки взаимности, спешат рассказать о своей победе друзьям, да еще в грубой и пошлой форме. Это очень обидно. И к тому же попросту некрасиво. Истинная любовь не выставляется напоказ.

– Я люблю Иру.

– Я верю тебе, Миша. Но и настоящая любовь может обернуться трагедией.

– Неужели, все так плохо? И первая любовь это всегда трагедия, как у Ромео и Джульетты?

– Конечно, не все так однозначно, бывают дети настолько серьезные, что сами воспитывают своих родителей, а есть взрослые, которым нельзя доверить кошку, не только ребенка. А это я знаю тоже не понаслышке, а как учитель.

Миша кивнул.

– Ну что, тогда с бякой покончено? – спросила Таня.

Вместо ответа Миша улыбнулся. Когда он улыбался, его лицо словно освещалось изнутри.

– Миша, я хочу тебя спросить, это ты уговорил Иру сделать аборт?

– Мы вместе приняли решение, но я на нее не давил, – ответил Миша.

– Это правда?

В голосе Михаила прозвучал вызов:

– А вы думаете, мне безразлично, что с ней будет? Что я хочу поскорей замести следы? – и добавил тише, – я ведь люблю ее.

– Хочется верить. Я постараюсь вам помочь. И если ты хочешь сохранить вашу любовь, относись бережней к Ирине. Пожалуйста, не обижайся на нее, даже если она начнет грубить, срываться, злиться, но пойми, она нервничает, ей сейчас плохо, а потом может быть еще хуже, такие вещи не проходят бесследно. Поддержи ее, хорошо.

– Хорошо.

– Жаль, конечно, что вам приходится пройти сквозь такое испытание.

– Татьяна Викторовна, а вы не боитесь?

– Конечно, боюсь. Вдруг будет осложнение, это же операция.

– Нет, я про другое. Если узнают, что вы помогаете своей ученице, да еще ведете такие разговоры, вас могут уволить. За пособничество, аморалку и все такое.

– Надеюсь, до этого дело не дойдет.

– Я вообще-то не верил, что вы поможете нам, и не хотел, чтобы Ира ходила к вам.

– Из-за моего возраста?

– Возраст самый подходящий, но у вас всегда такой умный вид, будто простая жизнь вас не интересует. Но Ира все-таки решила рискнуть и сходить к вам, и не зря.

– Надеюсь, все будет хорошо. И в будущем не повторится.

– Мы всего один раз, – буркнул Носков.

И так попали.

– Да, ты обещал, что вы так больше не будете.

– Скорей, это я сказал для успокоения вашей совести, – уточнил ученик.

Таня опешила, но, по крайней мере, он честен. И запретами тут не поможешь.

– Миша, я, как ты понял, против интимных отношений в вашем возрасте, это прекрасное время для ухаживания, прогулок, цветов и других знаков внимания. Но я не ханжа, и понимаю, что рано или поздно это должно произойти. Но если вы поспешили познать взрослую сторону жизни, ведите себя по-взрослому, – она говорила медленно, тщательно подбирая слова. – Особенно, это относится к тебе. Юные девушки еще романтичны, мечтательны, доверчивы, ранимы. А любовь – это еще и ответственность. Заботься о ней. Я понимаю, тебе, наверное, неловко, но в аптеках продаются средства предохранения.

– Я все знаю, – прервал ее неуклюжие попытки дать конкретные советы Миша. – Мы только один раз забылись.

Таня не ожидала этого, она думала, что детишки попались после первого раза.

– И один раз может сломать всю жизнь. Береги Ирину. И это надо понимать в буквальном смысле, а не сдувать с нее пылинки и носить на руках. Выполняйте все предписания врача, если она скажет месяц никакой половой жизни – значит, месяц. Если скажет три – значит, три. Ты ведь уже мужчина. Надо соответствовать.

Миша кивнул.

– Не забывайтесь больше. Боюсь, второй раз я помочь не смогу.

Они еще немного помолчали.

– Спасибо, что помог отремонтировать шкаф. А мне еще нужно проверить тетради.

Миша поднялся, подошел к первой парте за сумкой:

– До свидания, – он повесил сумку на плечо, и собрался уходить, но перед дверью остановился.

– Вы совсем не такая, какой кажетесь, как я думал о вас раньше. Вы – человек. Если бы все учителя были такими.

Таня улыбнулась:

– До свидания, Миша. Я тоже обманывалась раньше насчет тебя.

Вечером зашел Максим. Он вел себя, как ни в чем не бывало, даже не заикнулся о вчерашней стычке. Таня тоже предпочла не задавать лишних вопросов. Она показала ему аудиокассету:

– Дима дал мне послушать. Это Крематорий. Он был такой довольный, что может меня порадовать.

– А у тебя даже нет магнитофона. Едем ко мне слушать?

– Зачем? Когда буду возвращать, скажу – понравилось.

– А вдруг он тебя проверяет? И там ничего нет. Или что-нибудь матершинное, – Максим передразнил ее.

– Я сегодня устала. По субботам у них все равно нет математики.

– Хорошо, завтра я за тобой заеду и послушаем.

– Возьми кассету сейчас, а дома послушаешь и мне расскажешь.

– А если он наболтал тебе на кассету признание в любви?

– Мне останется только ждать, когда он подрастет.

– Ты же сама говорила, что не надо заигрывать с детьми. Говори им свое мнение, а не то, что им хочется от тебя услышать. Ты должна сама послушать эту кассету. Хотя, ладно, давай я сначала прокручу.

На следующий день Максим заехал за ней на машине, и они поехали к нему домой.

– Я так и думал, что этот маленький крысеныш тебя проверяет. Послушай, что он тебе подсунул.

– Матерщину? – Тане не хотелось в это верить.

– Гораздо хуже.

Максим включил магнитофон. Зазвучал рок, ничего нецензурного не было. Таня непонимающе на него посмотрела:

– Ну и что?

– Ты что не слышишь, это не Крематорий, а Коррозия металла!

Максим был настолько серьезен, что ей стало смешно, отсмеявшись, она стала оправдываться:

– Знаешь, я тогда столько всего наслушалась, у меня каша в голове.

– Ладно, давай я тебе поставлю Крематорий. Чуешь разницу?

Но когда они занялись любовью, Таня попросила поменять кассету.

– Что бы ты хотела послушать? – угодливо поинтересовался Максим.

– ДДТ, «Мальчики-мажоры», – попробовала уколоть его Татьяна.

– Хорошая ученица, – похвалил ее Максим.

В понедельник она вернула кассету Диме:

– Если ты хотел проверить меня, то напрасно. Я думала, что в прошлый раз мы разговаривали по-дружески откровенно, и такое недоверие мне обидно. А если это была шутка, то не очень удачная – я не большая поклонница Коррозии металла. Но не волнуйся, я не снизила из-за этого оценку за домашнюю работу и поставила пять. Хорошее начало четверти.

В школе началась подготовка к проведению смотра песни и строя, традиционно приуроченному к 23 февраля. В конкурсе принимали участие средние и старшие классы, кроме выпускников. Каждый класс, а на смотре – отряд, должен четко выполнить команды командира отряда, произнести речевку и пройти строем, исполнив песню. Дополнительные баллы начислялись за внешний вид. Когда Таня училась в школе, у них тоже проводились такие смотры, но в этом городе к празднику относились гораздо ответственней и солиднее. И хотя на выступлении пятых-седьмых классов жюри состояло лишь из физрука, военрука и учителя пения, завуч взяла под свою опеку Татьяну, потому что в проведении конкурса Таня с классом участвовала впервые. Завуч дала Татьяне сборник революционных песен и маршей, чтобы она подобрала песню для выступления.

В назначенный день Таня с Ирой обреченно пошли в больницу. Все прошло как нельзя лучше, если вообще в этой ситуации можно найти что-либо хорошее. Оставалось только надеяться, чтобы не было никаких осложнений.

Тане хотелось как-то отблагодарить Веру Андреевну, но она не знала как. Это не тот случай, когда удобно дарить цветы и конфеты. Но уже через день Максим передал ей, чтобы она зашла к Авроре:

– Ее мама хотела с тобой поговорить о какой-то лекции.

Таня обрадовалась возможности вновь пообщаться с Верой Андреевной.

Вечером Таня пришла в дом Авроры. Ее приходу были искренне рады. Вера Андреевна отправила дочь готовить чай, а Татьяну радушно пригласила в гостиную. Аврора быстро выпила с ними чашку чая и ушла к себе заниматься – завтра у нее был экзамен. А Таня с Верой Андреевной остались сидеть за столом и переговорили о многом, но больше всего о подростковом кабинете, на организацию которого дерзнула Вера Андреевна.

Тане было так хорошо в уютно домашней обстановке, что совсем не хотелось уходить к себе домой, где ей было слишком пусто или слишком тесно, когда появлялся Максим. Но долго злоупотреблять гостеприимством Таня не могла, ведь людям нужно отдохнуть.

Дома, перед сном, Таня полистала сборник песен и маршей. Песня «По долинам и по взгорьям» ей показалась несложной для исполнения, но окончательного решения она не приняла, оставив книгу на диване.

На следующий день, вернувшись с работы, она обнаружила дома спящего Максима. Он и во сне оставался хозяином жизни, вольготно разлегшись на диване, свободно закинув одну руку за голову. На груди лежал раскрытый песенник, выпавший из правой руки. Лицо было спокойным и безмятежным, как у праведника. Ни совесть, ни сомнения не мучили его ни во сне, ни наяву. Он не проснулся, когда она вошла, и она не стала его будить. Таня пообедала в школьной столовой, поэтому сразу села работать, стараясь не шуметь. Прошел, наверное, час. Планы уроков были готовы, осталось дописать еще несколько карточек для самостоятельной работы. Она в буквальном смысле подпрыгнула на стуле, когда раздалось громкое пение Максима:

– Мы – красные кавалеристы, и про нас, былинники речистые ведут рассказ…

Она схватила со стола ластик и запустила им в Максима, а попала в песенник, которым прикрылся Максим.

– Максим, прекрати, ты меня напугал, – она склонилась над бумагами, – что теперь делать? Я из-за тебя вздрогнула и перечеркнула слово.

Максим поднялся и сел ближе к столу, чтобы рассмотреть, что она написала.

– Подумаешь, перепишешь. Дурное дело – нехитро.

Таня дурашливо замахнулась линейкой, зажатой в руке, и хотела ударить его по голове, но Максим одной рукой прикрыл голову, а другой ловко поймал ее за руку. Вырвав у нее линейку, он бросил ее на стол. Тогда она схватила линейку левой рукой и замахнулась снова, он опять перехватил ее. Они затеяли шутливую потасовку. Позволив Татьяне нанести ему несколько звонких шлепков по голове и предплечьям, Максим все-таки воспользовался своим превосходством в силе, и предупредив:

– Ну, метелка, держись, – притянул ее к себе так, что она упала ему на колени.

Она попыталась встать, но он удержал ее, обхватив ее за талию. Снова завязалась борьба, они возились и пыхтели, пока не выдохлись. Таня сползла с его колен на диван, взяв в руки книжку, чтобы не сесть на нее. Максим ткнул в книгу пальцем:

– Ты теперь подрабатываешь уроками пения? Расскажи-ка поподробней, как ты дошла до жизни такой?

– Это к смотру «Песни и строя» на двадцать третье февраля.

– Их все еще проводят? Я помню, в классе седьмом даже был командиром отряда.

– Ты – командиром отряда? С тех пор ты здорово опустился.

– Скорей уж приподнялся. Как в наше время можно проводить такие праздники? Ты что, «Архипелаг ГУЛАГ» не читала?

– Читала, конечно.

– И как можешь после этого заставлять детей разучивать революционные песни. Революция – это зло, море крови, последующая диктатура и партийный тоталитаризм. Да еще двадцать третье февраля – годовщина какой-то победы Красной Армии, этого сборища быдла и предателей, уничтожившего цвет нации. И, вообще, была ли там победа, если затем в марте был подписан позорный Брестский мир. Этот праздник давно пора отменить.

– Я не совсем уверена, но, по-моему, это дата образования регулярной Красной Армии.

– Это не меняет сути, что в результате принесла народу революция, диктатура пролетариата на плечах этой самой армии! – запальчиво произнес Максим и передразнил ее, – не уверена, по-моему. Ты же учительница, должна знать!

– Слава богу, я учу математике, а вот учителям истории сейчас не позавидуешь. А в математике дважды два всегда четыре, независимо от политической обстановки в стране.

– Ага, за формулами хочешь спрятаться!

– Не спрятаться, а прежде постараться понять, почему все это произошло. Максим, нельзя так сгоряча все отметать. Это же наша история.

– Которой вертели в угоду партии.

Таня была очень удивлена не только словами Максима, но и его горячностью.

– Вот уж не ожидала от тебя таких речей. У тебя же отец – председатель горисполкома.

– Да при чем тут мой отец! Я же не он. Со временем он все поймет, может уже понимает. Из партии надо валить, – и тут же осадил Татьяну, – ты, женщина, лучше меня не сбивай. Короче, ваш класс должен отказаться от участия в этом смотре.

– Шутишь?

– Я совершенно серьезно. Скажете – из принципиальных политических соображений.

– Может, ты теперь за меня тетради проверять будешь? План уроков писать?

– Нет. Математику я тебе вполне доверяю, а как классный руководитель ты еще слабовата. Расскажи детям о революции, Красной армии. И объявите бойкот этому конкурсу.

– Даже, если бы у меня была такая же активная позиция, я бы так не поступила. Это же дети, Максим. Они еще маленькие. Пятый класс.

– Но должны ведь они учиться отличать правду от лжи. А этот смотр – насквозь пропитанная лживой партийной пропагандой показуха.

– В данном возрасте для них это – прежде всего соревнование, конкурс, игра. И поражение для них будет такой трагедией, которая не сравнится ни с каким рассказом о тысячах жертв революции. Им и так трудно в этом взрослом мире. И я не буду втягивать их в политические игры, создавать им новые проблемы.

– Им трудно? Да брось ты. Их поят, кормят, одевают, а они только и знают, что носиться по дворам и играть. Пусть немного подумают головой, нечего в песочнице отсиживаться.

– Это тебе детские проблемы кажутся пустяками. А для них это самое важное в жизни. Неужели ребенок думает, вот через десять лет я буду вспоминать, и смеяться, какой был глупый, что переживал из-за ссоры с лучшим другом, драки с лютым врагом и своего поражения. Разве они понимают, что в будущем даже не вспомнят об этой двойке, или как их обидел взрослый, и поэтому не стоит переживать из-за этого сейчас. Они живут, проживают каждый момент своей жизни, взрослеют, учатся, а не просто ждут, когда станут взрослыми, – она говорила горячо, но сбивчиво, чувствуя, что Максим не понимает ее. – И не думай, что обиды забываются, как только просохли слезы. Детские горести от несправедливости могут обернуться душевной травмой на многие годы. Это их жизнь, другой у них нет. Не пустить ребенка гулять с друзьями – то же самое, если бы всех моих коллег пригласили на банкет в прошлом году, а меня обошли. Хотя может это было бы к лучшему, – она улыбнулась.

– Ну, ты, мамуля, даешь. Твоя проникновенная речь до глубины души растрогала меня, я чуть не всплакнул, вспоминая сценки из своего детства. Как я бесился, когда не получалось задуманное. И сколько раз дрался, чтобы добиться своего.

– Ты же говорил, что тебе с детства все давалось легко.

– Да, учеба, разные уменья и навыки, легко – с первого раза. А управлять людьми – это совсем другое.

– Манипулировать людьми, – поправила Таня.

– Пусть так, если тебе нравится. А что тебя мучило в детстве? Что так завело тебя сегодня?

Таня задумалась и вспомнила:

– Во-первых, развод родителей, об этом вспоминать не хочу. Во-вторых, лучшая подруга обвинила меня в предательстве. Я и сейчас, когда вспомню, мысленно доказываю ей, что она не права. А еще в пятом классе получила двойку по английскому и так плакала. Вот об этом сейчас и, правда, смешно вспоминать.

Она говорила, а Максим обнял одной рукой ее за плечи.

– У тебя были трудности с английским? Do you speak English? – сочувственно улыбнулся Максим.

– I am sorry. I don't understand you. Просто меня спрашивали на предыдущем уроке, и я не стала учить новые слова, думала, что уже не спросят.

Максим гладил ее по волосам. Когда она замолчала, он поцеловал ее в губы. Его рука заскользила по шее, плечам, спине. Он оторвал свои губы от ее рта:

– Ну что ты опять так напряглась? – огорчился он.

Таня пожала плечами. Он зашептал ей в ухо, щекоча горячим дыханием:

– Be mine. Успокойся, расслабься, все будет хорошо, я тебе обещаю, – он продолжал гладить ее тело сначала через кофту, и постепенно расстегнув все пуговицы, стал ласкать голое тело.

– Ну, что ты, что ты. Все хорошо, расслабься, вот так, – приговаривал он, не останавливаясь. – Вот так, все будет хорошо, девочка моя, вот так хорошо. Ты – самая красивая. Слушай меня, все будет хорошо. Милая моя.

Этот бархатный голос действовал гипнотически, завораживал Таню, тело предательски сдалось, податливо отвечая на ласки. Она уже даже не пыталась бороться с собой. А вдруг у него получится? Он же не противный, а сильный, опытный, она привыкла к нему. Может и она что-то почувствует? Она даже помогла ему раздеть себя. И пусть она не достигла кульминации, но убедилась в одном: секс – это еще и способ получить удовольствие, а не только разменная монета манипулирования мужчинами.

Из ванной Максим ушел на кухню и принес два огромных бутерброда с сыром, которые сделал себе и Тане.

– Чайник сейчас вскипит, – сказал он, кусая бутерброд.

Таня отказалась от еды, и второй бутерброд сжевал Максим.

– Ну вот, собственно, и все, теперь можно терпеть наравне с голодными, – доел он бутерброд, – со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было. Занимался до утра, и сразу пошел на экзамен. Вот и заснул, пока тебя ждал.

– Что получил? – спросила Таня.

– Как всегда, – не стал вдаваться в подробности Максим.

Таня убеждала себя, что Максим здесь совершенно не при чем, просто ей самой ничего не понравилось из песенника. Она предложила детям исполнить песню «Варяг». А детишкам было все равно, что петь. Завуч тоже ничего не сказала, получив песенник обратно. Таню задело равнодушие учеников, она нашла в библиотеке материал о Русско-Японской войне и подвиге крейсера «Варяг» и, потрясенная геройской гибелью «Варяга» и канонерской лодки «Кореец», стала готовить классный час, посвященный героической трагедии.

О чем она им расскажет? После скоротечного неравного боя с целой эскадрой противника судьба «Варяга» и «Корейца» была предрешена. Командиры кораблей приняли решение не сдавать корабли врагу. Канонерская лодка «Кореец» была взорвана экипажем, а на «Варяге» команда открыла кингстоны. Французский, английский и итальянский крейсеры подняли на свои палубы уцелевшие остатки команд русских кораблей. Командир американского судна отказался принять участие в спасательных действиях. Ей хотелось, чтобы дети узнали также историю создания песни, которую они будут петь. Слава «Варяга» и «Корейца» шагнула за границы России. Их подвиг взволновал весь мир, а немецкий поэт Рудольф Грейнц написал стихотворение, которое перевела на русский язык поэтесса Евгения Михайловна Студенская. Стихотворение стало известно всей России и дало жизнь песне «Наверх, вы, товарищи, все по местам…»