Текст книги "Все или ничего"
Автор книги: Татьяна Дубровина
Соавторы: Елена Ласкарева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
И это окончательно.
Не поправишь, не вернешь…
А как хотелось бы поправить!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Ты счастлива, – и я бы должен счастье
При этой мысли в сердце ощутить,
К судьбе твоей горячего участья
Во мне ничто не в силах истребить.
Он также счастлив, избранный тобою, —
И как его завиден мне удел!
Когда б он не любил тебя – враждою
К нему бы я безмерною кипел!..
Глупец! Я думал, юных увлечений
Пыл истребят и гордость, и года.
И что ж: теперь надежды нет и тени —
А сердце так же бьется, как тогда.
Джордж Гордон Байрон
Глава 1
НЕВЕСОМОСТЬ
Чем больше Ирина Первенцева думала о собственной вине перед Львовым, тем сильнее ей хотелось его видеть.
Но не для того, чтобы попросить прощения, а для того, чтобы больше никогда, никогда не оттолкнуть его! Более того, чтобы не отпустить от себя ни на шаг.
Ей необходимо было ежеминутно слышать его глубокий голос, к которому она так привыкла в реанимационной палате, видеть его плавные жесты, вдыхать запах его терпкого одеколона.
Ирине не хватало его теплых, ласковых прикосновений, спокойной покровительственной улыбки, образующей веер складочек-лучиков в уголках глаз.
И о чем она особенно жалела, так это о том, что упустила возможность хоть один раз, хоть ненадолго погрузить пальцы в его густую белокурую гриву. Ощутить мягкость пышной, пушистой шевелюры своей ведущей, чувствительной левой рукой.
Как это было бы упоительно приятно… и ему, наверное, тоже. Он бы жмурился, как большой изнеженный кот. Или, скорее, как прирученный лев.
С Ириной случилась невиданная при ее крепком здоровье штука: сердце начало побаливать. Если переломы, раны, травмы были привычны и не пугали, то эти внутренние сбои, внезапная аритмия, скачки и провалы пульса вызывали тревогу… С чего бы?
Ирина еще не вполне понимала, что ее сердце просто отдано мужчине и больше ей не принадлежит.
С Андреем симптомы были иными: их можно было сравнить в повышением адреналина в крови перед началом крупных соревнований.
Сейчас – совсем наоборот. Она чувствовала себя размякшей и обесточенной. Хотелось лежать на диване и мечтать! Или бродить по лесу и мечтать. Или погрузиться в воду, но не плыть стремительным кролем, а безвольно лечь на спину, раскинув на поверхности руки и ноги, смотреть в синее небо и мечтать, мечтать, мечтать! И лучше бы это было не бурное море и не горная река с быстрым течением, а тихое прозрачное озеро.
Ни леса, ни озера поблизости не было, но старенький диван – пожалуйста, вот он!
Ира взглянула на будильник: ужас, скоро полдень, а она еще не поднялась! Стыд и срам.
Квашня. Раскисшее желе на блюдечке! Бесформенная медуза!
Но у медузы есть, по крайней мере, механизм регенерации. Я должна включить его.
Нужно действовать!
Однако, как она ни пыталась сама себя растормошить, это не срабатывало. Вместо того чтобы вскочить и сделать хотя бы щадящую зарядку, Ира лишь протянула руку к телефонной трубке:
– Справочная? Мне бы узнать домашний телефон. Львов Владимир Павлович. Год рождения точно не знаю. Шестидесятый с хвостиком примерно… Хвостик? Может, длинный, а может, как у зайца, говорю же – не знаю… Что?! Во всей Москве – ни одного Львова Владимира Павловича? Девушка, милая, посмотрите повнимательней, пожалуйста!.. Слушай, ты, бездельница, дармоедка, поискать лень, да?
Трубка была брошена на рычаг уже с поистине овновской энергией.
Откуда было Ирине знать, что телефон по настоянию Львова не внесен в справочники, дабы оградить абонента хотя бы в нерабочее время от бесчисленных просителей?
– Ну и плевать! С высокой колокольни! – вслух ругнулась она и принялась, преодолевая боль, делать наклоны и приседания. – Не нужен ты мне… Володька!
Однако, перейдя к упражнениям с эспандером, с которого для уменьшения нагрузки пришлось снять две пружины, она произнесла мужское имя уже по-другому:
– Я в тебе не нуждаюсь… Володенька.
Чушь и самообман. Она в нем нуждалась.
И вскоре Львов прислал о себе весточку. Причем весточка была крупногабаритной. Владимир мелочиться не любил.
– Первенцева Ирина Владиславовна? Примите и распишитесь. Вот тут, под галочкой. – Посыльные с трудом втиснули в дверь огромный контейнер.
– Что это?
– Сейчас распакуем, соберем, поймете.
И рабочие в живописных фиолетовых с желтыми полосками комбинезонах и в таких же беретах принялись вытаскивать из ящика в человеческий рост многочисленные блестящие трубки, колесики и обитые черной кожей прямоугольники.
Ирине стало даже страшновато: прямо какую-то гильотину монтируют. Но выдать своего испуга она не хотела, а потому поинтересовалась вещами, по всей видимости, посторонними:
– А кто это вас так приодел? Вы что, из цирка?
Ряженые даже обиделись:
– Фирма «Боди-бьюти»! Это наша бесплатная спецодежда.
– А! Ну если бесплатная – я молчу.
Рабочие достали дрели и принялись сверлить стену. Это Ирину, не слишком дорожившую своим далеким от шика интерьером, не рассердило, а скорее позабавило, хотя она еще не понимала, что происходит:
– Дырки-то зачем? За соседями подглядывать? Так там ничего интересного, старушка живет, баба Вера.
Рабочие опять обиделись, но пререкаться с клиентом не стали: за это фирма по головке не погладит. Продолжали молча собирать громоздкое заковыристое сооружение.
– А! Понятно! Баба Вера-то вас и наняла, чтобы наблюдать за мной. Но она просчиталась: я, знаете ли, с некоторых пор совершенно одинока.
– Вы бы вышли, дамочка, не мешали.
– Как прикажете, – поклонилась Ира и отправилась на узкий балкончик, вернее, отсек длинного общего балкона, тянувшегося через весь дом.
Там, на своем участке, вплотную примыкавшем к Ириному, уже поджидала та самая баба Вера:
– Ты чего, Ирка, башкой, что ль, об стену бьешься?
– Вас потревожили? Извините.
– Долбай, долбай! А то я уж напугалась. Тебя не слыхать столько дней, не померла ли?
– Не померла. Чудом.
– Сама ты чудо. В перьях.
Выглянул бригадир в фиолетовом берете:
– Готово, хозяйка.
Ира позвала соседку:
– Заходите! Поглядим, что нам надолбали. Дверь не заперта.
Комната преобразилась: у пустой стены, загораживая блеклые, выцветшие обои, высился мудреный супер-тренажер фирмы «Боди-бьюти» – целый спортивный комплекс в миниатюре.
Льющийся в окна алый свет закатного солнца отражался в никелированных поручнях, крюках и стойках различных конфигураций, а мягкая черная кожа выдвижных сиденьиц и ступенечек контрастировала с лоснящейся от старости, потертой обивкой дивана.
Наверху, на держателях из разноцветной резины, зависла миниатюрная штангочка, а сбоку задорно мигал маленький зеленый огонек индикатора.
– Проведем испытания? – спросил бригадир.
– Баба Вера! – предложила Ира. – Вы храбрая женщина? Решайтесь.
– А чегой-то? – Старушка от любопытства приплясывала.
– Да, видимо, вроде кухонного комбайна, – хмыкнула девушка. – Или межпланетной станции. Хотите стать первой в мире пенсионеркой-космонавтом?
– Куда садиться, ребятки? – Баба Вера, исполненная бесстрашной готовности, шагнула к сооружению.
Кряхтя, опустилась на откидную табуреточку и уперла ноги в дырявых шлепанцах в сияющую никелированную скобу. Плюс к этому бабульку опутали гибкими лентами с подвижными шариками посередине.
– Шесть, пять, четыре, три, два, один! – отсчитала Ира и скомандовала: – Пуск!
Бригадир нажал на кнопку. Тут же отекшие старушечьи лодыжки принялись раскачиваться вверх-вниз, ленты завибрировали, заменяя сразу с десяток массажистов, а штангочка мягко опустилась прямо на грудь испытательницы, и та вынуждена была подхватить ее узловатыми руками, чтобы не быть раздавленной.
– Желание клиента, конечно, закон, – пробурчал бригадир, – но не слишком ли круто для ее возраста? Угробим бабушку вашу, не ровен час.
А соседка вдруг заголосила в ритме упражнений:
– Я на лодочке каталась, золотисто-золотой! И-эх! Порезвей нельзя, голубчики? Ух ты, ах ты, все мы космонавты! Невесомость, блин! Молодею!
– Пусть порезвится, – разрешила Ирина. – А вы лучше скажите, кто все это заказал. Физическое или юридическое лицо? Как у вас там в накладной обозначено?
Конечно, она с первой минуты знала, кто был заказчиком. Тот же, кто вернул ей Мотю.
Ире уже несколько ночей подряд снилось «физическое лицо», его каре-зеленые глаза и крупные, мягкие руки. И видения были такими приятными, что она даже отказалась от своего правила подниматься ровно в шесть: хотелось подольше видеть Владимира, пусть даже только в сонных грезах.
Интересовало ее другое: где можно этого известного ей, но скрывающегося дарителя отыскать наяву.
– Заказчик? – удивился бригадир. – Фонд.
– Что за фонд?
– Международный. Благотворительный.
При этом служащий «Боди-бьюти» перевел аппарат в другой режим, и теперь туловище бабы Веры то сгибалось дугой, то выпрямлялось, как натянутая струна, а массажные ленты передвинулись в район плечевого пояса.
Сама же соседка перешла к следующему номеру пенсионно-космического репертуара:
– Я – Земля! – пела отважная испытательница. – Я своих провожаю питомцев! Сыновей, дочерей!
Ире вдруг вспомнились их с Андреем шутливые позывные: «Земля, Земля! Я – Марс!» – и тому подобный любовный лепет.
И вдруг нахлынуло немотивированное, необъяснимое, жгучее чувство обиды: «Черт с ним, с Галибиным. А вот Владимир… он сказал, что любит меня… Но разве это любовь, если подарок преподнес не сам от себя, а под прикрытием какого-то дурацкого фонда? Какое мне дело до всех фондов на свете и до их благотворительности? Я Володю хочу видеть, К чему мне его подношения, если его самого нет со мной? Если бы он сейчас был здесь, то…»
Мы бы вдвоем провели «испытания», без всякой бабы Веры. Мы бы с ним…
Мы бы даже обошлись без всякого тренажера, нам бы хватило на двоих моего старенького диванчика…
Ох, о чем это я?
Какие постыдные мысли! Кажется, она готова предложить себя мужчине?
А впрочем, что за глупость. Им с Владимиром Львовым не суждено больше встретиться. Она сама его прогнала!
Он же, вместо того чтобы затаить зло, в очередной раз проявил щедрость и благородство.
Я его недостойна. И его подарка – тоже. И я ни за что не стану его разыскивать!
Но зачем-то она все-таки попросила бригадира записать для нее на бумажке адрес международного благотворительного фонда:
– Хочу послать им благодарственное письмо. И вашей фирме – тоже. И вам лично, вы там укажите свою фамилию. Фантастическая машина! Омолаживает за один сеанс.
А омолодившаяся баба Вера – или, вернее, теперь уже просто Верочка, – впав в настоящий космический транс, продолжала свой сольный концерт:
Он сказал: «Поехали!» Он взмахнул рукой…
Глава 2
НОЧНАЯ ПТИЦА ЖАВОРОНОК
Возможно, Ирина сразу помчалась бы в благотворительный фонд, но рабочий день уже закончился. И девушка металась по квартире, как разъяренная пантера, то и дело с непривычки натыкаясь на громоздкий тренажер.
Баба Вера отправилась спать, заявив, что теперь намерена вести здоровый образ жизни, как подобает испытателям космической техники, и не засиживаться допоздна.
Ирина никогда не верила в телепатию и тому подобную мистическую чепуху. А тут она, будучи не в бреду, а в здравом уме и твердой памяти, все-таки повторяла:
– Прости и приходи. Пожалуйста, приходи. Владимир. Володя. Володенька.
Она даже дверь за бабой Верой не заперла: ей казалось, что в ответ на ее мольбу скрипнут несмазанные петли и…
И они скрипнули.
– Можно? – раздался из прихожей мужской несмелый шепот.
Она зажмурилась и закричала:
– Да! Да! Да!!!
Обернулась.
Господи, кто это?
Вместо большого, массивного человека, фигура которого загородила бы весь дверной проем, в комнату вошел некто низенький, тонкий и подвижный.
Вместо густой светлой шевелюры – круглая голова, стриженная под бокс. Вместо величественной осанки – сутулость и какая-то пришибленность.
А все же было в вошедшем что-то ужасно знакомое и родное.
– Ирка! Бонжур, мсье д’Артаньян!
– Ох… Федор, ты? Атос!
Всего три года не виделись они, но что-то произошло с графом де ля Фер… Что-то тягостное, еще больше пригнувшее его, и без того невысокого, к земле.
– А я, честно говоря, без всякой надежды заглянул, наудачу, – сказал Федя несмело, будто оправдываясь. – Думал, ты еще из Парижа не прилетела, с чемпионата. Ты ведь у нас звезда!
– Ты что, телевизор не смотришь? Даже родное фехтование?
– Пропустил, – смутился он. – Я только с поезда. Я ж из Владивостока… Ну как… выиграла? С чем поздравить-то? Все ожидали золото, а…
Он глянул Ире в лицо и осекся. Знал, что, когда она начинает вот так краснеть, хорошего не жди.
– Извини, Ирка. Значит, серебро? Или даже брон…
Она резко перебила:
– Париж испарился. Испариж парился. Я. Феденька, теперь не звезда, а инвалид.
Он как-то затравленно сморщился и еле слышно прошептал:
– Как… и ты тоже…
«Тоже»?!
Похоже, Федя был в беде и нуждался в помощи. Причем в срочной! А она тут закопалась в своих переживаниях! Эгоистка.
«Когда твой друг в крови…» Будь рядом…
Один – за всех, и все – за одного! В данный момент – за Атоса!
– Садись немедленно, – Ирина подтолкнула друга к дивану, – будем пить чай, и ты все расскажешь по порядку. Ты как в Москве, проездом?
Федор робко присел на самый краешек.
– Нет… То есть да… Я тебя надолго не задержу, Ир. И где остановиться, найду, ты не беспокойся.
– Да что с тобой, в конце концов! Обижаешь меня, и не стыдно? Как будто я тебя выпроваживаю. Надо переночевать – переночуешь. Надо подольше пожить – живи. Попрошу раскладушку у соседки.
– Я только хотел спросить… ты не знаешь… в Москве есть такой центр реабилитации…
– Ты о репрессированных, что ли?
Ирина вспомнила, что Федина мать когда-то сидела в тюрьме. Но ведь она не может по возрасту подпадать под категорию сталинских зеков!
– Нет, нет, – Федор замотал своей круглой головой со смешным ежиком. Казалось, каждое слово дается ему с трудом. – Я о детях. Больных. У которых ДЦП.
Ирине доводилось слышать название этой страшной болезни.
– Детский церебральный паралич? Боже мой, у кого это?
– Сестренка, – коротко ответил Атос.
А потом, густо и мучительно покраснев, счел все-таки нужным объяснить, словно должен был перед Ирой отчитываться:
– Говорят, последствия алкогольного зачатия. Мамка напортачила…
Ирина со стыдом и горечью вспомнила, что когда-то представляла себе мать Атоса в образе умной, хищной и соблазнительной Миледи. А в жизни, оказывается, все гораздо проще, обычнее и страшнее… Пьянка, обездоленные или неполноценные дети. И отца у несчастной Фединой сестрички тоже наверняка нет, как и у него самого. «Напортачила» его мать небось неизвестно с кем…
– И еще я хотел бы узнать, если возможно, этот центр платный или бесплатный? А если за деньги, то сколько стоит устроить туда ребенка? И сколько ждать? Там же очереди, наверное?
Ирина сидела, глубоко и тяжко задумавшись. Вот это действительно несчастье так несчастье, не то что ее неприятности, в сущности такие мелкие и наполовину дутые.
Вот когда действительно требуется всем миром навалиться и спасать человека. Но что значит «всем миром»?
Из их интернатской мушкетерской команды в Москве осталась она одна. Да еще госпожа де Тревиль, но та и так намучилась с самой Ириной. Выходит, теперь подхватить эстафету взаимовыручки предстоит д'Артаньяну, который сейчас в одиночку представляет для Феди «весь мир». Понятно, отчего он так робеет. Ведь если не Ирина, то кто ему поможет?
Атос же, потерявший всю свою мушкетерскую выправку, расценил ее молчание иначе. Решил, что его обременительные просьбы – в обузу.
Он, стараясь не показать разочарования, перевел разговор на другое. Подошел к тренажеру, погладил никелированные трубки:
– Классный аппарат.
– А! – небрежно ответила она. – Один благотворительный фонд презентовал.
– Тренируешься? Молодец. А я со спортом завязал.
И вдруг спохватился:
– Ох, извини, ты что-то сказала про свою инвалидность… Какая я все-таки свинья, пропустил мимо ушей! Навязываюсь со своими проблемами, а может, тебе самой помощь нужна.
Милый, трогательный, маленький граф!
– Не бери в голову, – сказала Ирина бодро. – Это я пошутила неудачно. У меня все выше крыши. Все блестяще.
– Точно? – усомнился он. – А как же Париж?
– Тактика, – объяснила она. – Мы с тренером решили пропустить чемпионат Европы, а потом в Токио ка-ак жахнуть! Чтоб неожиданно получилось. Никто не будет опасаться российской команды, а тут-то я и выскочу, как чертик из бутылки! Спорткомитет эту идею поддержал.
– Очень в твоем духе! – одобрил Федя. – Совсем не меняешься, д’Артаньян! Не то что я…
– Фу, Федька, не хандри, слушать противно! – прикрикнула на него Ирина так же, как недавно на тяжелых больных в отделении реанимации.
Вышла на кухню поставить чайник – осторожно, мелкими шажками, чтобы однокашник не заметил ее хромоты. Пусть думает, что все о’кей.
– И вот что, – сказала она, выставляя на стол все, что удалось наскрести в холодильнике: успевшую посинеть жареную картошку да остатки кабачковой икры. – Сейчас пожуешь – и спать. И не думай ни о чем. Утро вечера мудренее.
– Это уж точно. Я, к примеру, жаворонок, на ночь глядя вообще туго соображаю.
– Я тоже, забыл? Помнишь, мы в интернате вдвоем до подъема спарринги устраивали? Пока все дрыхнут без задних ног.
– Еще бы! А то ведь на тренировках пацанов против девчонок не ставили.
– Потом де Тревиль еще удивлялась, откуда у меня взялась мужская хватка. И сейчас мой Самохин этому удивляется. А все благодаря тебе, Федька! Честное слово! Я тебе своим чемпионством обязана, а ты тут разнылся, как последняя Бонасьешка!
– Спасибо тебе, Ирка. – Федя грустно клевал холодную картошку, не различая вкуса. – Ты всегда умела поднимать дух.
– При чем здесь дух! – Ирина опять повысила на него голос. – Действовать надо! Нам нужен практический результат, а не что-то неосязаемое, духовное! Раз необходимо поместить твою сестру в центр – значит, поместим. Вот увидишь!
– Правда?
– Дурак! Я врала когда-нибудь?
– Никогда.
– Ну так выше голову, Атос!
Ах ты, Ирочка Первенцева, честная и правдивая! А кто только что бессовестно соврал насчет Парижа?
Но это другое дело. Это ложь во спасение.
А насчет центра реабилитации обмануть нельзя. Я дала обещание, и Федор на меня надеется.
Придется что-то предпринимать. Назвалась груздем – полезай в кузов.
Только где этот кузовок найти?
Ладно. Действительно, утро вечера мудренее. Высплюсь хорошенько – и что-нибудь придумаю…
Поев, Федор по-хозяйски вымыл за собой тарелку с чашкой. Понятно, привык сам по дому справляться. Вряд ли его матушка Миледи уделяла внимание домашним делам. Если и интересовала ее посуда, то, наверное, только водочная, которую можно сдать.
– Ну что, – спросил Атос уже не таким унылым тоном, – сходим к соседке за раскладушкой?
И тут Ирина вспомнила, что баба Вера уже легла после тяжелого космического дня. Но об этом Феде нельзя было сказать: опять впадет в комплексы и еще, чего доброго, уйдет ночевать куда-нибудь на вокзал.
Придется снова соврать. Ну ничего, это тоже во спасение.
– Федь, ты не обидишься, если я тебя тут брошу одного? Укладывайся на диване, вот тебе белье, а я… Ну, понимаешь, у меня…
– Личная жизнь, да? – подсказал гость. – Ты не стесняйся, иди. До утра, да? Я понимаю. Это здорово!
Вот он и избавил ее от очередной лжи.
Бедный Атос. У него, наверное, из-за калеки сестры личная жизнь не складывается.
У Ирины, впрочем, тоже не больно-то…
Размышляя об этом, Ирина выскочила за дверь. Вместо того чтобы выспаться, ранняя птичка жаворонок полетела в темную совиную ночь – куда глаза глядят…
Глава 3
МАЙСКАЯ НОЧЬ
– Разгонись, Мотя, лети, дорогая! Мы с тобой не жаворонки, а летучие мыши. Вырываемся из темноты и пугаем одиноких случайных прохожих. А давай-ка рванем за город, будем распугивать не людей, а привыкшие к тишине деревья.
Федька задал задачку, и на самой высокой скорости мы ее непременно решим. А может, заодно и с моими проблемками разберемся. Разложим все по полочкам.
А не захочется – не станем раскладывать, отложим на завтра. Могу я себе позволить просто помечтать? Мне же давно хотелось побродить по лесу и помечтать. Вот и отправимся в лес.
Ну не в лес, так в лесопарк, это ближе. Махнем в «Сокольники»!
Только не в ту официальную часть, где асфальт и аттракционы, киоски со спиртным работают даже по ночам, а туда, где еще не нарушена девственная тишина и сквозь опавшую хвою проросло весеннее лакомство – заячья капустка. Ее можно нащупать даже в темноте. Достаточно присесть на корточки, опустить вниз чувствительную ладонь левой руки – и пожалуйста: рви целыми горстями нежную кисленькую травку. Да запивай, как нектаром, густым и вязким, насыщенным ароматами майским воздухом!
В этих запахах и прошлое, и будущее. Ушедший год сохранился в прели иголок, листьев и сырой земли. Завтрашний день, а возможно, даже грядущий век – все то, что еще не родилось, растворено в струйках терпкого живого воздуха, веющего вокруг юных клейких листиков.
А между прошедшим и будущим сиюминутное «здесь и теперь». В этом крошечном, почти незаметном промежутке умещаются два материальных существа – я и ты.
…Вот и прибыли. Ты уж прости, Мотька, но я тебя припрячу вот тут, возле чьих-то дощатых сараев. Слишком ты шумная для сегодняшней лесной прогулки. И слишком быстрая. Спугнешь тишину и таинственные ночные шорохи: мне вдруг взбрело в голову прислушаться к ним.
Не бойся, рано утром я тебя заберу. Отдыхай. Отоспись как следует за свою хозяйку! Доброй тебе ночи.
А я углубляюсь в заросли. Пусть это только парк, но нынче он напоминает мне родную тайгу.
Кто-то просеменил рядом. Ежик? Мышка-лесовка?
Вот досада, я, кажется, разучилась различать эти милые маленькие существа. Отец был бы недоволен: его дочь превратилась из таежного следопыта в городскую цацу!
А впрочем, все можно восстановить! Припоминают же люди изученный в детстве иностранный язык, попадая в страну, где на нем говорят все. Надо только расслабиться и чутко прислушаться. Отнестись к лесу как к ровне.
Эй, здравствуйте, замшелые елки, подмосковные сестры наших серьезных и молчаливых таежных кедров!
Приветствую вас, трусливые, дрожащие осины, деревья вампиров! Говорят, вы и сами тянете из людей энергию, а потому рядом с вами нельзя долго находиться: захиреешь.
Да не пугайтесь вы, дурочки, я в это не верю. Я вас люблю! Может, потому, что у меня энергии – всегда через край, и не жалко уступить вам излишки. А взамен вы мне подарите свои загадочные шорохи. Махнулись?
Говорят, что совсем недавно, всего лет двадцать – тридцать назад, тут еще бродили лоси. Эх, все-таки надо было мне родиться чуть раньше! А вдруг и сейчас повезет, повстречаю какого-нибудь зверя, для беспокойной Москвы необычного?
Чу! Неужели?
Там, впереди, кто-то крупный ломает ветки.
Ха! А вдруг чудом сохранившееся медвежье семейство? Сейчас у бурых увальней самое время появиться малышам.
Медведица-мама обычно кровожадна: бдительно охраняет своих неуклюжих Винни-Пухов.
Но я не боюсь. Она не дура, поймет, что я пришла к ней в гости без злого умысла, не с ружьем да рогатиной, а с неофициальным дружеским визитом.
Так вперед, навстречу приключениям!
«Знаете ли вы московскую ночь? О, вы не знаете московской ночи!» – воскликнул бы великий писатель, окажись он сейчас на окраине Сокольнического парка.
Да, вы не знаете ее, и мало кто сможет разгадать эту загадку.
Что такое ночь в Москве?
– Проститутки на Тверской, – скажут одни.
– Фильмы по кабельному телевидению допоздна, – ответят другие.
– Казино! – воскликнут третьи.
А четвертые, самые многочисленные, фыркнут:
– Храпеть до утра, а там – снова на работу.
– А лес? – спросите вы. – А колдовство?
Но на вас в лучшем случае посмотрят как на психа. Какой такой лес? Столица!
Впереди трещали ветки, и под чьими-то ногами хрустела хвоя. Но голос неведомые существа пока не подавали.
Ирина приблизилась: темные таинственные тени безмолвно скользили по поляне.
А потом вдруг чиркнула спичка, вспыхнул во тьме один-единственный маленький огонек, как заплутавший оранжевый светлячок, и чей-то глубокий бас затянул со странными, непривычными модуляциями:
– И огневи мольбу вознесем, сварожичи-и!
Огонек опустился к земле и побежал, затанцевал по сложенному в форме решетки сухому хворосту, разрастаясь в кровавый узор.
Это был не обычный костер, когда пламя стоит столбом, а низкий и плоский, как будто земля-матушка служила мангалом, раскаляясь докрасна, или как светящийся ковер.
Едва дозвучал, растворяясь в густых ветвях, первый клич, как ответили на него отовсюду, но не словами, а посвистами. Будто был этот лес соловьиным, а соловьи – не певчими птичками, а сплошь разбойниками.
– Вейте, ветры буйные, дуйте в дуды богатырские, пробудися, Похвист, Стрибожий сын!
И опять засвистали соловьи-разбойники, пробуждая Похвиста. И послушно вторил им ветер в ветвях деревьев.
Женские слаженные голоса слились со свистом, только были они тихими и смирными. Мычали что-то плавное без слов, точно в противовес разбойникам, кого-то убаюкивали. Может, нежеланную бурю усмиряли, а может, от кого-то напасти отводили.
А чьи-то руки все подкладывали ветки в костер, да не как попало, а в виде продуманного узора. Сучки загорались, но не вспыхивая бурно, а жарко тлея, и потому не освещали ни одного лица.
– Кто вы? Уж не нечистая ли сила? – прошептала Ирина в полном восторге от неожиданной встречи с непознанным, чем бы и кем бы оно ни оказалось.
Нет, это не звери, не лоси и не косолапые мишки. Звери огня боятся и песен не складывают…
Но все равно Ирина торжествовала: встретила-таки она нечто реликтовое. Стоило только захотеть! Если бы все желания также исполнялись! И она смело шагнула к огню, не боясь, что нарушит заведенный кем-то порядок.
Ахнула темнота на разные лады. И вытолкнула из своего черного чрева ночных своих чад.
Тут и Ирина ахнула: все-таки не люди, а звери! Хоть и передвигаются по-людски, а не на четвереньках.
Но лица… личины, вернее!
Вот медведь, встречи с которым она так жаждала. Да не простой, а синий, того глубокого цвета, какого бывает чистое полуночное небо, если в нем нет городского смога.
А вот белая корова с золотыми рогами, венчающими ее лоб, точно полумесяц.
Петух с бородкой, алым гребнем и радужным оперением…
И жутко, и чудно. Дух захватывает!
Обступили существа самозванку и двигаются к ней потихоньку, постепенно сужая круг, тесня ее к самому костру.
И молчат. Вот это действительно пугает. Лучше б уж бранились да угрожали!
Надо разрушить, взорвать эту гробовую, но такую живую тишину.
– Я вам не враг! – звонко выкрикнула Ирина. – Примите меня к себе! Мне костер ваш нравится!
И отступили звери на шаг, и почтительно склонились перед высоким стариком с длинной серебристой бородой, который точно из воздуха образовался перед Ириной.
Она невольно попятилась, наступила кроссовкой в огонь, и резина на подметке задымилась.
Старик раскатисто хохотнул, и девушка вздохнула с облегчением: не слышалось в его смехе дурных намерений.
– Брат к сестре в гости идет, а сестра от брата пятится, – зычно протянул бородач. – А ну отгадай, кто такие.
«Вы мне?» – хотела переспросить Ирина, но поняла, что это прозвучало бы слишком суетливо для этой ночи, не терпящей суеты. И вдруг, точно кто-то невидимый подсказал ответ, выпалила не думая:
– Солнце – брат, луна – сестра.
И присвистнули одобрительно невидимые соловьи-разбойники, и закивали ей рогатые да зубастые головы волшебных существ.
– Двое стоячих, двое ходячих да два раздорника. Кто такие?
Дед, похоже, устраивал ей испытание, словно эдакий лесной сфинкс.
– Небо и земля – стоят, солнце Да луна ходят, а день и ночь всегда между собою борются, – так же плавно, распевно отвечала Ирина, и сама себе изумлялась: да кто ж это ее надоумил?
Наваждение какое-то. Или… вдохновение?
Ах, выдержит, выдержит она этот странный экзамен! Не труднее же он спортивных состязаний! Остался, наверное, всего один вопрос, ведь по всем сказочным канонам трижды «пытают» героя и трижды должен он не попасть впросак.
Ну спрашивай же, старче!
– Написана грамотка по синему бархату. Не прочесть этой грамотки ни попам, ни дьякам, ни ученым мужикам. А девка глянет – ясная да красная, так враз ту грамоту и спалит.
– А это, дедушка, синее небо со звездами и созвездиями!
Крякнул старик:
– Ну а девка кто?
Но проснулся в душе у Ирины вечный запал противоречия. На три вопроса ответила без ошибки, четвертый лишний! Сколько можно?
– А девка, дедушка, по-моему, это… я! Посмотрите, какая я рыжая, чем вам не ясная да красная?
– Смела! – восхитился старик. – Никак за саму зореньку утреннюю себя почитаешь?
– А что, не гожусь?
– А коль гожа, так ступай в огонь!
И он, с силой совсем не старческой, подхватил ее на руки и понес к костру. Вот тебе и на! Вот тебе и добрые намерения!
– Зачем! Как!
– Да вот так!
Ирина попыталась вырваться, однако всех ее чемпионских сил не хватило на то, чтобы справиться с этим пожилым человеком. А может, и не человеком вовсе. Может, и вправду был он повелителем леса и владыкой огня?
А ее, выскочку, решил принести в жертву? Как жертвенную овечку. Агнца. Рыжего барана!
Сжатая его руками, как тисками, она с ужасом смотрела вниз, на полыхающие угли, на этот огромный мангал, на который должны ее швырнуть.
Колыхались от широких шагов полы длинного балахона, в который был одет старик, и Ира увидела, что владыка бос.
И ступил этот ночной властелин, не боясь обжечься, прямо в тлеющие угли. Прошелся по ним поперек костра вместе со своей сопротивляющейся ношей. Ступал он мелко, с силой втаптывая подошвы в раскаленную землю.
И осталась за ним в огне темная дорожка, которая при порыве свежего ветерка опять заполыхала красным.
– Ну что, заробела? – ухмыльнулся он в бороду. – То-то же, девка неразумная. Кто похвалится – тот спохватится. Похвалишься, когда люди похвалят.
Опустил он девушку на землю по ту сторону костра, не причинив ей зла. И ничего больше не сказал, только провел жесткой ладонью по ее золотым кудрям.
– Ого-го, други! – кинул он клич, и тут же отовсюду с посвистами да покриками повыскакивали мужчины и женщины, молодые и старые, иные даже с детишками, но все как один – босиком.
И каждый проплясывал по огню свой собственный, непохожий на прочие, танец, пока зверолюди вокруг игрища ритмично приговаривали:
Гори-гори ясно,
Чтобы не погасло!
Гори до конца,
Гори до венца.
Ирине стало завидно.
– А я что, рыжая, что ли! – глупо-преглупо воскликнула она. Видно, исчерпалось все ее соображение разгадыванием загадок, да остатки ума испуг отшиб.
Быстро скинула подпаленные кроссовки, стянула носки, закатала джинсы на всякий случай: ногами-то рискнуть не жаль в такую ночь, а без штанов все-таки не походишь!
Страх исчез: перебоялась, пока старик ее держал. Остался только азарт, да еще вера в чудо.
