Текст книги "Все или ничего"
Автор книги: Татьяна Дубровина
Соавторы: Елена Ласкарева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)
Глава 10
УМНЕНЬКИЙ БУРАТИНО
Ирина открыла глаза ровно в шесть утра – совсем как в то время, когда она придерживалась строгого спортивного режима. Впервые за много дней она чувствовала себя выспавшейся.
А солнце светило так ярко!
Первое июня. Сегодня наступило лето. И еще сегодня… исполнилось ровно два месяца с того дня, как ее «хонда» столкнулась с золотистым «саабом»…
Ох, да ведь вчера, в канун этого «юбилея», случилось нечто важное! Может быть, самое важное за всю ее жизнь…
Ира проснулась окончательно. Где же он? Где ее любимый?
– Я здесь, – тут же отозвался Владимир. – Я ведь обещал оберегать твой сон.
Обернутый банным полотенцем, как набедренной повязкой, он притулился на табуретке, пристроив ее в углу комнаты, чтобы было к чему прислониться.
Бедный! А у нее даже кресла в квартире нет.
– Так и сидел всю ночь? – ужаснулась она. – Что ж ты на диван не прилег?
– Ты разметалась, не хотел мешать.
Ира огляделась: под нею была аккуратно расстеленная простыня, в головах – подушка, сверху, как положено, одеяло в пододеяльнике. А заснула-то на голой обивке, это она помнила точно!
– Что все это значит?
– Извини, посамовольничал. Белье нашел в шкафу, это несложно, у тебя мало вещей. Ничего, что покопался?
– А… как удалось все это постелить? Я-то где была в это время? В ванну ты меня, что ли, перегрузил? Или я вставала и у меня провалы памяти?
– Здесь и была. Не видела разве в реанимации, как перестилают постель лежачим больным? Перекатывают человека на бок, кладут сложенную простынку, потом перекатывают обратно, а простыню разворачивают…
– И что, я не просыпалась?
– Не шевельнулась даже!
Ира во все горло расхохоталась:
– Ну и ну! Рано я из реанимации сбежала! По всем статьям еще для них подхожу! Лежачая больная! Постель подо мной перестилают! Ой, не могу, на бочок! Потом на другой! Перекатывают! Как бревно! Слушай, а ты на меня не обижаешься?
Владимир сглотнул слюну:
– Как я могу обижаться, когда… когда у тебя даже на плечах веснушки…
– Ах вот я кто! Бревно с веснушками! Оригинально. Из этого бревна можно выстругать отличненького Буратино. Умненького и благоразумненького. Ирино-Буратино.
– Умненький, боюсь, не получится, – засмеялся и Львов, – но уж неотразименький – это непременно.
– Ну так приступай, папа Карло! Иди же сюда! Попробуй!
Вот странно: вчера, в темноте, они стеснялись друг друга, а сейчас, при свете утреннего солнца, – ни капли.
Отшвырнув свою махровую набедренную повязку, Владимир бросился к ней.
В один миг они превратились из цивилизованных граждан в двух первобытных людей. Но не в тех, самых первых, Адама и Еву, которые только что познали стыд и были изгнаны за это из рая, а в их потомков, полных природной силы, которые и безудержно радовались жизни и для которых весь мир был благодатным раем на земле.
Они, лаская друг друга, шутили и озорничали, – и двадцатилетняя девчонка, и солидный, благовоспитанный мужчина.
– Какой у тебя отличный столярный инструмент, о великий мастер папа Карло!
– Я долго берег его – для особого случая.
– Не попадалось подходящего бревна?
– Все остальные были без веснушек!
– И много их было, остальных?
– Они годились только на растопку.
– Не ври! Тебе нечего топить! У тебя камин – нарисованный.
– Настоящий. Придешь ко мне в каморку – сама посмотришь.
– Как я приду? У меня еще ноги не выструганы. А ну-ка вот здесь… под коленками…
– И пальчики! Какие маленькие, розовые получаются пальчики…
– Тонкая работа!
– И выше… какие красивые бедра, полные, а сама тоненькая…
– Не полные, а накачанные… Это из-за фехтовальной стойки…
– А грудь… маленькая, круглая, как половинка яблочка…
– Ты что? Какая грудь у Буратино?
– Я передумал. Не хочу Буратино. Сделаю Мальвину…
– Мальвину-Ирину! Назови меня по имени!
– Иринушка…
– Володенька.
– Любовь моя… прекрасная моя…
– Ласковый мой… ты слишком осторожен.
– Тебе нигде не больно? Только-только сняли гипс. Боюсь задеть больные места.
– Боишься! Трус! Еще… еще… крепче! Ну!
– Поцелуй меня… милая…
– В губы… в глаза… в волосы…
– Как хорошо! Как будто… в первый раз.
– У нас каждый раз будет первым, правда?
– Правда.
– Каждый день.
– И каждую ночь!
– Ой, Володя, что это? Уже ночь? – вдруг испугалась она. – Посмотри, как темно! Неужели мы с тобой уже… целый день… вот так… потеряли счет времени?
В самом деле, в комнате резко потемнело, будто рассвет еще и не наступал.
Небо за окном стало сизым, утратив всю свою прозрачность. Оно опустилось ниже, придавив землю, и дышать стало тяжелее.
И вдруг небесный свод раскололся пополам с таким треском, будто кто-то разорвал надвое огромную полотняную простыню. А между двумя разлученными половинками разодранного неба, по диагонали, мгновенно пролегло лезвие тонкой сверкающей серебряной рапиры.
– Гроза! – шепнул Владимир.
– Первая – первого июня. В мае не было.
– Потому что в мае мы не были вместе.
– Так это в нашу честь! Да, Володя?
– Конечно.
– Здорово! Значит, теперь гроза будет каждый день?
– И каждую ночь!
– И каждое утро?
– И каждый вечер!
– А работать когда?
– Работу выполнят мои заместители.
– А я? За меня никто на дорожку не выйдет. Как же мои тренировки?
– А сейчас – разве плохая тренировка?
– Прекрасная! До седьмого пота. А соревнования? Прямо здесь устроим?
– Э нет! Здесь нам публика ни к чему. Так и быть, на соревнования я тебя отпущу.
– Вот и хорошо. А то грозы никогда не прекратятся и наступит всемирный потоп.
– Любовь моя! Я бы остался с тобой вдвоем в ковчеге.
– Нельзя. У тебя есть сын. И я должна полюбить его…
– Солнышко мое рыжее… Чародейка…
– Мой единственный… навсегда!
Когда Владимир собрался уходить, Ира попросила еще раз посмотреть фото Натальи.
Зачем – и сама не знала. Может, попросить прощения? А может, наоборот, успокоить эту нежную, слабенькую женщину, навсегда ушедшую, и пообещать: «Твой муж в надежных руках, потому что руки фехтовальщицы не знают промаха. Я постараюсь сделать его счастливым! И твоему сыну я стану хорошей… то есть хорошим… другом».
Когда Владимир доставал снимок, из бумажника выпорхнул еще один картонный прямоугольничек и плавно спланировал на пол.
Львов наклонился, чтобы поднять, но Ира метнулась и опередила: где ему, громоздкому, тягаться со спортсменкой!
А вдруг это фото еще одной женщины? Или даже еще одной жены? Вдовец-то вдовец, но… Что, если он вообще синяя борода?
Посмотрела – и ей стало стыдно за безумные и безосновательные подозрения: это был просто-напросто пригласительный билет на презентацию возглавляемого Львовым благотворительного фонда.
Владимир, следя за переменами в ее мимике, улыбнулся с лукавой проницательностью, и в уголках его глаз образовались те самые складочки-лучики, которые так пленили Ирину.
– Билет. Только и всего. А ты что подумала? Ну, сознавайся!
– Я? – Она невинно вскинула свои светлые ресницы. – Я подумала, не пригласишь ли ты и меня на это ваше мероприятие. Обожаю презентации!
Он рассмеялся: ишь, хитрая, выкрутилась!
– Значит, попала в точку, – кивнул Львов. – Я как раз собирался тебя пригласить. Но боялся, что откажешься: между нами говоря, все это такая скукотища!
– А! Отговариваешь? Тогда я тем более согласна. Погляжу, с кем ты там… скучаешь! Так я беру билетик?
– Разумеется. Но ведь мы и до этого увидимся? Так долго я ждать не смогу.
– Зачем ждать? Приходи. В любое время. Можно без звонка. Если меня вдруг нет – у бабы Веры лежит запасной ключ. Она даст, ведь вы с ней, как я поняла, закадычные друзья!
– К Верыванне-то, надеюсь, не ревнуешь?
– С чего ты взял, что я тебя ревную! – очень натурально возмутилась Ирина. – Вот еще! Хотя, конечно, баба Вера – случай особый. Это… гм… опасная соперница!
Глава 11
ПОРАЖЕНИЕ АМАЗОНКИ
Ирина чувствовала себя так же, как добросовестная первоклассница, впервые в жизни получившая ответственное домашнее задание, которое ей хотелось выполнить самой, без помощи учительницы и родителей.
Ей предстояло научиться любить чужого ребенка. Это очень сложный урок. Программа-максимум. Все равно что, не освоив азбуки, прочесть полностью «Войну и мир».
Но можно ведь начать с букв и слогов. То есть в приложении к данной ситуации, с попытки завязать дружбу, что и предложил Владимир. Или хотя бы сперва просто наладить приятельские отношения. Это программа-минимум.
Провернуть операцию лучше всего на нейтральной территории. Ни у нее дома, ни тем более у Львовых такой номер ни за что бы не прошел.
Ира прекрасно понимала, что, узнай Петя о ее отношениях с Владимиром, он бы тут же ощетинился. Ей хорошо было знакомо мучительное детское чувство обиды и протеста: «Кто-то посторонний забирает у меня близкого человека!»
Ведь ей самой довелось испытать нечто подобное, когда в доме появился Стив. Там, правда, был и отвергнутый мамой отец.
Зато Петина позиция может стать еще более болезненной из-за смерти Натальи.
Ирина не подозревала, что Петя, как Штирлиц, от начала до конца наблюдал драматическую и эмоциональную сцену ее объяснения с Владимиром. Считала, что подросток в тот момент просто улизнул от надвигавшихся неприятностей. А потому, не зная правды, решила инсценировать «случайную встречу»: всякая преднамеренность может быть воспринята в штыки. Лучше, чтобы все произошло как бы невзначай.
А потом она преподнесет Владимиру сюрприз:
– Ты и не ожидал, что мы подружимся так быстро? Знай наших! К чему тянуть резину!
Она не замечала, что вновь опять сама перед собой расхвасталась. Так и не зарубил себе на носу неисправимый самонадеянный Овен:
«Похвалишься, когда люди похвалят!»
…И, примерно рассчитав, когда в школах заканчиваются уроки, она, оседлав свою «хонду», уже кружила по скверам и бульварам в районе Маяковки, Каретного ряда, Цветного бульвара, Самотечной площади.
Осмотрев окрестности, вычислила: наверняка старшеклассники из близлежащих школ тусуются после занятий где-то тут, в этих тенистых аллеях, на расставленных повсюду лавочках. Тем более что здесь на каждом шагу продают и пепси, и, для более «продвинутых», пивко всевозможных марок.
На бульварах и правда было хорошо. Пышная листва уже укрыла дорожки уютной тенью, как будто бы отгородив этот мирок занавесом от пыльных и шумных магистралей. Тут свой микроклимат, своя особая, задумчивая атмосфера.
Здесь сохранилась настоящая «старая Москва» с ее кривыми переулками и разномастными, разноликими и разновеликими домами, неожиданно вырастающими на твоем пути как будто вопреки всяким правилам градостроительства.
Но особенно Иру пленили огромные газоны на Самотеке, сплошь засаженные ее любимыми цветами – ярко-красными голландскими тюльпанами. Их лепестки уже раскрылись широко, точно у маков, и растения горделиво демонстрировали всем желающим свои черно-желтые серединки с треугольными пестиками и изящными стрелочками тычинок.
Эти газоны походили на двойников плоского лесного костра, по которому она недавно ступала босиком. Только тот огонь был ночным чудом, а они – дневным.
Ира объехала это пылающее великолепие несколько раз, отгоняя от себя искушение нагнуться и сорвать цветок. «Это же клумбы, а не дикие поля», – уговаривала она себя.
Здесь даже мотоциклетному мотору было как-то неприлично рычать во весь голос, и Мотя лишь мирно урчала, не противясь включению глушителя.
Ирина не просчиталась: вскоре возле старого цирка на Цветном бульваре она действительно увидела младшего Львова.
Он болтал с девчонкой, водившей на поводке большого коня, впряженного в яркую шестиместную тележку, и маленького угрюмого пони с бантиками на гриве. Эта цирковая девочка зазывала детишек, желающих покататься, и малыши стремились к лошадкам, как пчелы на липовый цвет, таща за руки родителей.
Девочка с Петькой явно были накоротке: может, даже учились в одном классе. Он помогал ей рассаживать детишек на разноцветные сиденьица тележки, а вот купил у лоточницы дорогое иностранное мороженое и протянул своей подружке…
Мотоцикл подрулил так осторожно, что лошади даже не вздрогнули.
– Привет, – сказала Ирина. – А взрослых не катаете?
– Вообще-то нет, – засомневалась девочка-лошадница, окидывая Иру взглядом, словно прикидывала ее вес. – Но если взрослые не жирные…
Петька узнал Ирину и тут же занервничал. Это было понятно по непроизвольному жесту: его палец сам собой потянулся ко рту.
– Здрасте, – как можно небрежнее кивнул он и вгрызся в собственный палец.
– О! Какая встреча! – «удивилась» Ирина. – Как дела?
– Как сажа бела. Верхом хочешь прокатиться?
– Не отказалась бы. Протекцию не составишь? – Ира кивнула на цирковую девочку. – Я вижу, у тебя связи. Честное слово, я не слишком жирная!
– Вижу, – буркнул Петя.
Он что-то лихорадочно соображал, конструировал в уме какую-то сложную комбинацию, оценивающе глядя то на Ирину, то на ее мотоцикл.
Наконец пошептался со своей подружкой-лошадницей и заявил:
– Взрослого могут покатать за двойную плату. Но мы с Лилькой не хапуги. Да, Лиль? Мы даже бесплатно можем тебе устроить сеанс верховой езды. Только… разреши мне тоже проехаться на твоей «хондочке», а?
Все идет как надо. Сердце мальчишки не может не дрогнуть при виде моей Мотеньки.
Но сразу соглашаться нельзя: это будет выглядеть подозрительно.
– Но у тебя же прав нет! А вдруг милиция!
– Я только один кружо-очек, – тягуче заканючил Петька.
– А вдруг сшибешь кого-нибудь?
– Я тихо-онечко, на самой малюсенькой скорости.
Циркачка Лиля с веселым любопытством наблюдала, чем закончится этот торг.
– Ну так и быть, – «сдалась» Ирина.
Лиля объявила детям и родителям:
– Перерыв пятнадцать минут. По техническим причинам. Ветеринарная проверка.
Галдящая очередь переметнулась от лошадок к киоскам со сладостями, а девочка умело распрягла коня, отцепив тележку.
– Без седла верхом удержитесь? – спросила она.
– Постараюсь, – сказала Ирина. Ей казалось, что ничего сложного в этом нет. Живой конь, конечно, повыше коня-снаряда, но в принципе одно и то же: упрись руками да заскакивай.
А Петька уже пришпорил Мотю и двинулся вдоль бульварной ограды в сторону Самотеки – в соответствии с джентльменски данным словом, на самой маленькой скорости.
– Погоди! – крикнула Ира. – Поедем вместе!
Однако Лиля возразила:
– Нет, я не могу отпустить Марса. Должна водить его за повод, иначе мне влетит. Ну, забирайтесь! Помочь?
– Я сама.
Она подошла к коню, однако Марс, доселе такой спокойный, вдруг решил оправдать свою кличку и проявил воинственность. Уворачиваясь от незнакомой наездницы, он все норовил повернуться к ней задом: видимо, чтобы удобнее было лягнуть. Он совсем не желал быть похожим на устойчивый и надежный спортивный снаряд!
Петьки уже и след простыл, а Ира все не могла справиться с животным. Теперь она была уже рада, что сын Владимира укатил и не стал свидетелем ее неуклюжести.
Однако другие свидетели скопились вокруг: наверное, думали, что это бесплатное рекламное выступление циркачей. Рыжий клоун с конем! Да как хорошо выдрессирован этот Марс, как ловко он каждый раз отфутболивает клоунессу! И дети и взрослые от души аплодировали.
Неудачливая всадница заподозрила: не Лиля ли подзуживает животное, настраивая против нее? Но у девочки был совершенно серьезный и невозмутимый вид. Если она и подавала коню какие-то лишь ему понятные знаки, то делала это совершенно незаметно, с настоящим цирковым артистизмом.
– Марс! Марсик! – умоляла Ирина. – Милый Марс, ну пожалуйста!
Наконец она изловчилась и вцепилась лошади в холку. Забросила на широкую пегую спину одну ногу…
Марс обиделся и встряхнулся.
Рыжая клоунесса оказалась на земле. И хотя она умела группироваться при падениях, все равно не до конца зажившие травмы отозвались на удар резкой болью.
Марсианка, черт побери! Вот и приземлилась! То есть примарсилась! Тоже мне, амазонка!
Постаралась подняться, чтобы, вопреки боли, предпринять новую попытку, но над ней нависла конская морда. Своей большой умной головой Марс мягко, но настойчиво вновь и вновь толкал ее вниз, не давая встать. Казалось, он при этом усмехался.
И вдруг конь оглушительно заржал на весь бульвар. Причем не раскрывая рта.
Как это ему удалось? Неужели дрессировщики даже лошадей умудрились обучить чревовещанию?
Ан нет, это не Марс.
Это сирена.
С двух сторон к Ирине с воем подкатили милицейские машины. Распахнулись дверцы, и из одной выскочил старый Ирин знакомый: майор Ковалев.
В двадцать четвертое отделение милиции поступил анонимный звонок: некто, назвавший себя простым прохожим, сообщил, что в сквере на Самотеке злоумышленники ободрали все тюльпаны. Видимо, для того, чтобы торговать ими тут же, поблизости, возле Центрального рынка.
Приметы одного из вредителей были названы и показались Ковалеву знакомыми: огненно-рыжих кудрявых девушек не так уж много на свете. Крашеные не в счет, у них на лицах нет россыпи веснушек.
А уж когда простой прохожий добавил скрипучим голоском, не то старушечьим, не то ломающимся подростковым, что транспортом для негодяя – а вернее, негодяйки – служил мотоцикл «хонда», майор больше не сомневался.
Мигом выехавшая оперативная бригада сработала на славу: вышеназванная «хонда» была найдена припрятанной среди мусорных контейнеров. А рядом, в нескольких картонных коробках из-под оргтехники, как охапки сена, были напиханы цветы с изуродованного газона.
Оставалось поймать преступницу: она явно не могла уйти далеко от своего транспорта. Скорее всего, двинулась к рынку, чтобы договориться с цветочными торговцами о сдаче тюльпанов оптом.
Там ее и нашли: она до прибытия бригады уже была задержана бдительной юной циркачкой Лилей с помощью дрессированного коня Марса…
Отделалась Ирина, как говорится, малой кровью.
Ковалев вовсе не горел желанием засадить ее за решетку: гораздо больше ему хотелось вновь получить «штраф без квитанции». Правда, на сей раз размеры «компенсации», конечно, должны были превысить плату за езду без шлема.
А какие у Ирины деньги? Откуда? Не у Владимира же взаймы просить?
Она и Ковалеву-то ничего не рассказала про Петра Львова, взяла всю вину на себя, а уж от Владимира тем более решила скрыть подробности происшествия: ну, влетит Петьке за его злобную каверзу, а дальше что?
Потом уж ничем отношений не склеишь.
К тому же это было бы форменным доносительством. Первенцева – стукачка?! Ну нет, уж в этом-то ее никто никогда не обвинит. Даже совсем малюткой она самым оскорбительным считала такую обзывалку: «Ябеда соленая, на костре варенная, сосисками подбитая, чтоб не была сердитая».
Пусть Петька ее подставил. Пусть даже серьезно подставил, все равно это детское. Но она взрослый человек и сумеет как-нибудь выкрутиться. А подростка наверняка поставят на учет, будут за ним наблюдать, главное же – отца вконец изведут…
Ирина не могла не восхищаться изобретательностью, с какой мальчишка расправился с ней. Артист! Небанальное мышление! Мог бы просто «хонду» поломать, если уж хотел насолить, а он целый спектакль разыграл. Творчески подошел! Ловок, шельма!
Почему-то она совершенно не ломала голову над тем, за что парень ее так невзлюбил. Ей казалось очевидным за что. Ирина отчасти чувствовала себя перед ним виноватой: ведь выступала в роли незабвенного Стива! Что есть, то есть, она не отрекается. А уж по каким признакам Петру удалось об этом догадаться – ее ничуть не заботило. К примеру, расспрашивала однажды о расположении квартиры Львовых в Каретном – и этого достаточно.
Что ж, один – ноль в Петькину пользу. Когда-нибудь она отыграется. Но мстить не станет, ни за что! Это слишком примитивно.
Ее реванш, ее триумф будет состоять в том, что Ирина завоюет расположение Володиного приемного сына. А это, как выясняется, потруднее, чем просто взять да и утереть прыщавому сопляку нос!
К счастью, майор Ковалев оказался не только жадным, но еще и тщеславным.
Немалую денежную «компенсацию» он получил и без помощи задержанной Первенцевой. Не теряя времени, не дожидаясь, пока тюльпаны увянут, он лично сдал «вещдоки», прямо в картонных коробках, оптом на Центральный рынок, причем по цене завышенной, почти розничной.
Сделка оказалась куда более выгодной для него, чем для цветочных торговцев: они не противились, безропотно принимая убыточный товар из рук местного блюстителя порядка. Коммерсанты себе не враги, им не с руки ссориться с властью!
А Ирина Владиславовна Первенцева предложила внести за себя и свою «хонду» иной выкуп.
Это был большой, переливающийся всеми цветами радуги хрустальный кубок с гравировкой: «Победителю Всероссийского турнира по фехтованию».
– На кой хрен, гражданка Первенцева, мне ваша ваза? – сперва заартачился Ковалев. – Я не дама, мне букетов не преподносят. Не тюльпанчики же ваши в ней держать!
– Как это на кой хрен?! На очень даже большой, престижный хрен. Поставите кубок на полку и всем будете говорить, что в юности были чемпионом. Знаете, как люди чемпионов уважают!
– Дык по фехтованию… если б по стрельбе или по самбо!
– Нет проблем. Я лично отнесу к граверу, и он допишет, что надо.
– На фальсификацию меня толкаете, гражданка!
– Почему на фальсификацию? Кубок-то подлинный!
– Хм. На полочку, говорите?
– На самое видное место! А молодым-то сотрудникам милиции какой пример! Будет на кого равняться!
И майор дрогнул.
Мечтал, ох как мечтал он во времена оны победить хотя бы в состязаниях своей части, войти хотя бы во второй, резервный состав «Динамо», да все противники, как назло, подворачивались какие-то непонятливые, неподдающиеся.
Не было у него ни одной спортивной награды – а теперь появится! И он не стал разводить «лишнюю бюрократию» и оформлять «дело» на злостную хулиганку и воровку Ирину Владиславовну Первенцеву.
Вместо этого расчистил место на полочке над своим столом.
И вскоре там уже красовался сверкающий хрустальный сосуд с отчетливой гравировкой: «Победителю Всероссийского турнира по фехтованию, стрельбе и самбо. А также по парашютному спорту». Сие последнее Ирина, в качестве щедрого довеска, сочинила уже лично от себя.
На этот раз судьба уберегла ее. Быть может, просто сработал закон справедливого воздаяния: ведь Ира Первенцева была действительно ни в чем не виновата.
