Текст книги "Все или ничего"
Автор книги: Татьяна Дубровина
Соавторы: Елена Ласкарева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
Глава 8
ЛЮБИТЬ ПРОСТО?
Травмы опять резко дали о себе знать. Ирина еле дотащилась до дома, тем более что добираться пришлось не на «хонде», а общественным транспортом. Место же молодой женщине, освобожденной от повязок и гипса, теперь больше никто, разумеется, не уступал.
Не переодеваясь, даже не разувшись, она ничком бросилась на диван. Ткнулась лицом в шершавую ткань обивки, потерлась лбом о валик, точно пытаясь разгладить горестные морщинки, перерезавшие лоб.
Что-то странное… что-то явно не то… какие-то едва уловимые изменения произошли в комнате и тревожат душу своей непонятностью. Она прошла мимо чего-то, не заметив. Сделать усилие и поднять голову…
В чем дело? Почему в комнате стало как будто светлее и теплее, чем прежде? Соседка что-то изменила? Передвинула? Ведь когда Ира уезжала, баба Вера как раз взялась за уборку: они тут немало насвинячили, отдирая тренажер от стен.
Стены! Где же пробоины от выдернутых болтов? Они бесследно затянулись, подобно Ириным ранам. «Не как на собаке, а как на медузе», – сказала бы госпожа де Тревиль.
И не только это. Стены поменяли цвет, словно были обиты кожей хамелеона! Вместо старых, линялых, безвкусных обоев комната была теперь отделана чем-то шелковистым, тисненым, излучающим теплый, золотистый свет.
Какое чудесное преображение… Волшебство…
Этот розовато-желтый цвет, он явно что-то напоминает. Что именно? Напрячься… А голова не варит.
Ан нет, сварила! Автомобиль «Сааб-9000» – вот на что это похоже! Совершенно тот же оттенок, с нежным, изысканным отблеском! Как же она сразу не сообразила!
И никакое это не волшебство, а самая беспардонная наглость. Владимир опять без спросу вламывается в ее жизнь! Он! Конечно, он, больше некому, не баба же Вера сделала соседушке такой подарок со своей скудной пенсии!
Да как он посмел!
Ирина вскочила, подбежала к стене и ногтем ковырнула обои. Содрать все это немедленно! Она не желает проявления чужих вкусов в собственном жилище! От тренажера едва-едва избавилась, так теперь взамен него эта обивка! Ей нравился старый, напрочь уничтоженный цвет! Да! Могут или нет у нее быть собственные пристрастия?
А какой, собственно, он был-то, прежний цвет? Не помню… Неопределенный… Не то коричневатый, не то голубоватый… Надо же, никогда не обращала внимания!
Ноготь процарапал на золотистом тиснении бороздку, и в этой прорехе показался кусочек прежнего декора.
Фу ты, ну и мерзость! А цвет невозможно определить, как у весенней дорожной грязи.
Да это же просто антисанитария! Макулатура, которую собирали по помойкам! Как Ирина могла жить, окруженная такой пакостью, и при этом умудрялась не испачкаться?
Да тут надо было повсюду развесить предупреждающие таблички: «Осторожно, окрашено!» Нет, лучше иначе: «Осторожно, обгажено!»
А новые обои, спору нет, очень даже ничего. И выбраны со вкусом, и наклеены мастерски. Рисунок на полосах подобран встык, углы не провисают, низ аккуратно закреплен плинтусом.
И полки, которые, наверное, пришлось снимать, аккуратно возвращены на свои места. Даже спортивные кубки расставлены в том же порядке, что и прежде. А это потребовало внимания: наград у Иры уже набралось немало.
И вообще, стало гораздо уютнее. Ирина прежде никогда не задумывалась о собственном быте: имелось бы под рукой самое необходимое, остальное не важно! И только теперь поняла, что дома ей не хватало красоты, эстетики. Словом, она сама лишала себя чего-то очень женского…
На ту стену, где крепился тренажер «Боди-бьюти», явно просится какое-то украшение. Теперь, когда исчезли потертости и темные подтеки, стало заметно, как там пусто и сиротливо.
Ага, да тут остался крючок от тренажера! Они с бабой Верой его не отодрали: на грязном, засаленном фоне просто не заметили. Нужно как-то использовать этот рудимент.
Картин в доме не имеется, цветочных кашпо тоже. Но есть нечто лучшее – самая дорогая для Ирины вещь. И самая прекрасная на свете: длинная, серебристая, гибкая, с пимпочкой на конце, похожей на путеводную звезду, которая, наверное, светила когда-то самому Колумбу, помогая делать великие открытия!
И чемпионка России Ирина Первенцева повесила на стену, по диагонали, свою именную рапиру. Получилось здорово. Как будто сверкающий росчерк первой весенней молнии…
– Ктой-то там?
– Баба Вера, это я, Ирина.
– Наконец-то, деточка! А мы уж заждались.
– Кто «мы»?
Могла бы и не спрашивать. Знала и так.
Что с ней творится? Сама не поймет, чего хочет. То целую ночь бредила этим человеком, звала: «Приди, приди! Володенька, Володенька!»
Встретились – нахамила.
Потом готова была просить прощения. Просто любить.
Затем вдруг опять пожелала растерзать на мелкие кусочки.
А сейчас он сидит в гостях у соседки, и они вдвоем уничтожают торт «Прага». Обрадована Ирина или рассержена?
Ах, Первенцева, золоторунный Овен! Не нужно тебе рассуждать да прикидывать. Твой удел – подчиняться первому, естественному порыву. Попробуй – не прогадаешь!
Посмотри же, Владимир привстал от стола, напряженно обернулся в твою сторону и ждет. Причем не знает, чего именно ожидать: хорошего или плохого. Он долго изучал твой характер, но понял только одно: ты непредсказуема.
…И Ирина бросилась к нему так же внезапно, как на фехтовальной дорожке, когда атаковала противника, сама толком не понимая, для хорошего или для плохого делает этот рывок.
Было похоже на мушкетерский выпад:
– Сдавайтесь, сударь!
Но тут же непоследовательный д’Артаньян передумал и капитулировал перед противником:
– Нет, на сей раз я сдаюсь на вашу милость, мсье. Вот моя шпага, возьмите ее, она принадлежит вам по праву!
Ира с разбегу уткнулась Владимиру носом в пиджак – угодила куда-то под мышку.
Какой он высокий, мой Володя, и как громко стучит его сердце! Даже сквозь плотный твид слышно…
– Ирочка… Иринка… Иришечка, – бормотал он. – Что с тобой, милая моя, хорошая!
Она не отвечала, только жадно вдыхала терпкий запах его изысканной парфюмерии и другой, неуловимый для обычного обоняния и только близкой душе заметный запах – исходившей от этого мужчины доброты.
А поскольку Ирина молчала, баба Вера решила объясниться за нее: нельзя же долго мурыжить такого исключительного человека! Ведь у него даже имеются связи с контрразведкой. А это сильная организация: но первому же телефонному звонку немедленно прислала… ремонтную бригаду с образцами обоев.
Владимир Павлович выбрал самые лучшие, самые дорогие, и их тут же наклеили. При этом, как он заверил соседку, еще и проверили квартиру на предмет наличия потайных встроенных микрофонов. Так что теперь Ирке не страшны никакие диверсанты и вражеские спецслужбы. Хороший человек. Достойный.
– Сам не видишь, что с ней? – важно, компетентно разъяснила старушка. – Влюбилась, вот что! И не в какого-нибудь прощелыгу, а в тебя!
Владимир как-то странно закашлялся, и Ирина вынуждена была отстраниться.
Тут-то взгляды их и встретились.
– Неужели правда? – спросил Львов.
Ну невозможно же было соврать ему вот так, прямо в глаза! В его каре-зеленые глаза, мерцавшие своими крапинками совсем рядом, почти вплотную! И пришлось, ущемив свою гордость и обуздав овновское упрямство, ответить прямо и честно:
– Да.
Он пошатнулся и ухватился за спинку стула, чтобы удержаться на ногах. Как будто она не в любви ему только что призналась, а пощечину дала.
Ира даже испугалась. Вспомнила, как в отделении реанимации доктор объяснял неутешным родственникам «упущенного» пациента, не оправившегося после инфаркта:
– Звание доцента ему присудили? Долгожданное? А вы знаете, от внезапной радости человек так же может умереть, как и от неожиданно навалившегося горя. Это такой же сильнейший стресс…
Ирина с силой схватила Владимира за локти, чтобы удержать, сохранить, уберечь! Но Львов воспринял этот жест как объятие и потянулся к ней губами. А она – навстречу к нему. Оба прикрыли глаза и…
…И оба одновременно почувствовали на губах что-то мягкое, сладкое и клейкое.
Это баба Вера заботливо, по-матерински, совала им в рот по куску шоколадного торта «Прага»:
– Хороший пирожок! Качественный! Свеженький! И шоколад не соевый – настоящий!
Глава 9
НОВОСЕЛЬЕ
Все-таки им удалось наконец уединиться в обновленной Ириной квартире.
Владимир внес ее туда на руках, как новобрачную. А она, глупая, еще пыталась, по обыкновению, сопротивляться:
– У нас ведь не свадьба!
Однако, вновь увидев золотистые обои, про которые совсем позабыла, смирилась:
– Ладно! Не свадьба, так почти новоселье. При вечернем освещении еще красивее стало.
– Тебе нравится? Не прокололся я с цветом? Сначала хотел красные, а потом все же остановился на этих.
– Вообще-то красное я люблю больше всего.
– Хочешь, еще раз заменим? Стоит только позвонить…
– Ни в коем случае! Психологи считают, от красного аппетит разгорается. Я бы все время лопала без передышки и толстела. А мне нельзя.
– А по-моему, ты вполне можешь себе позволить чуть-чуть поправиться. Проблема фигуры перед тобой никогда не встанет. Ты сложена как Венера.
Боже мой, лучше бы он этого не говорил! Испортил весь наметившийся интим.
– Ты что, издеваешься? Я подозревала, что ты все время издеваешься!
– Но… почему… почему? Я разве что-то обидное сказал? У тебя правда идеальная фигура!
– Немного поправиться, да? Ничего страшного не произойдет, да? Я тебя раскусила: считаешь меня до сих пор инвалидкой! Неизлечимой! «Поправиться» – то есть бросить спорт? В домохозяйки меня записал?
– А… разве ты надеешься вернуться к фехтованию?
Ну и девушка! Считали ее умирающей – а она живет. Считали тяжелой лежачей больной – ускакала через окно. И теперь снова: еще неизвестно, исчезнет ли окончательно ее хромота, а она думает о спорте! Причем, конечно, не о любительском, не о лечебной гимнастике, а о большом, настоящем!
Что это: сила характера или наивность? Переоценивает свои силы или на самом деле способна преодолеть все на свете, любую болезнь, любое препятствие? Но способна или не способна – это даже не так уж и важно. Главное – она хочет этого и никогда не перестанет к этому стремиться! Вот что вызывает восхищение.
«Ее мало просто любить, – подумал Владимир, – перед ней нужно преклоняться».
Но попробуй-ка преклонись, когда тебя, кажется, готовы линчевать.
– Надеюсь вернуться? – От ярости Ира даже не кричала, а по-кошачьи шипела. – Какие глупости! Я не надеюсь! Я точно знаю, что вернусь. А ты в это не веришь, да? Признайся честно!
– Н-ну… может, попробуешь на тренерскую работу?
– Ага, проговорился! Тренер – это уже не спортсмен. Значит, не веришь! А уверял, что любишь! Что это за любовь, когда на человеке ставят крест? Болтун, пустобрех, трепло!
– Я не ставлю на тебе крест, упаси Боже! И я… я правда люблю тебя. Больше жизни.
– Так, значит, невысоко ты ценишь свою жизнь.
Ишь ты, как повернула!
Ирина сорвала со стены свою серебряную рапиру и сделала выпад в его сторону. Наконечник едва не проткнул ему грудь, остановившись в каком-нибудь миллиметре от тонкого шелка щегольской рубашки.
Проделано это было столь молниеносно, что он даже дернуться не успел, и испугался только задним числом: большой, массивный, он никогда не обладал мгновенной реакцией.
Но сейчас именно это и сыграло ему на руку.
– Не струсил, – изумленно сказала девушка. – Ну надо же! А если б я чуточку ошиблась и…
И тут Владимир перехватил инициативу.
– Какие могут быть ошибки! – покровительственно проговорил он. – Ты же мастер спорта. А мастерство, как говорится, не пропьешь.
Тогда она спросила уже совсем другим тоном, не агрессивно, а робко, по-детски:
– Значит, ты все-таки в меня веришь? Я ведь поправлюсь? Все ведь еще вернется? Правда же, у меня получится?
– Обязательно.
Ирина возвратила оружие на место, подошла и пристроилась на диване, у Владимира под бочком.
– Да? А знаешь, если честно, то я в этом сомневалась, – призналась она, будто какую-то постыдную, сокровенную тайну ему раскрывала. – Но теперь, раз ты веришь в меня, больше не сомневаюсь. Только ты должен мне помочь. То есть… нет, ты, конечно, ничего мне не должен. Но я прошу: помоги мне, пожалуйста. Боюсь, что мне без тебя не справиться.
Ох как трудно было ей все это выговорить! Ирина не умела просить. Она привыкла либо командовать, либо вообще обходиться без посторонней помощи.
Все сама, всегда сама! Одна! И никакого «все за одного»!
Но сейчас ведь речь шла не о «всех», а только об одном. Единственном.
«Один за одного» или, вернее, «за одну».
Владимир обхватил ее своей огромной ручищей, как большим и теплым спасательным кругом. Он вдруг почувствовал себя уверенно: спасать, выручать, помогать – именно это и было его настоящим призванием. Тут он был в своей стихии.
– Моя маленькая. Моя девочка.
И сразу в комнате установились мир и покой. Это была иная, не страстная и совсем не сексуальная ипостась любви. Только сердечность, только нежность…
Двое доверчиво прижимались друг к другу, совершенно не думая при этом, что они – существа разнополые. Мужчина и женщина. Взаимно любящие и взаимно любимые.
Но степень близости от этого ничуть не становилась меньше.
– Если б ты знал, Володя, где я сегодня побывала… Даже рассказать, и то тяжело.
– Ну и не рассказывай.
– Там такие дети… И представляешь, находятся люди, которые их все-таки любят. Любят этих чужих детей…
– Это я хорошо себе представляю.
Он сразу подумал о Петьке, а Ирина, будто прочитав его мысли, тоже вспомнила о том нервозном пацане.
– Послушай… я познакомилась с одним мальчиком у вас во дворе. Может, ты знаешь его? Лет тринадцать, вихрастый такой, еще ногти постоянно грызет.
– Его зовут Петя.
«Так они познакомились!» – понял Владимир. Теперь он доподлинно знал, почему была извлечена на свет фотография Натальи.
– Ты с ним знаком?
– Конечно. Это мой сын.
Не отодвинувшись, не возмутившись, даже не вздрогнув, Ирина спокойно спросила:
– Значит, ты женат?
– Был. Наташа умерла пять лет назад.
– Пять лет…
– Да. Ты тогда была чуть старше Петьки.
– А странно: он совсем не похож на тебя. Ни внешне, ни поведением. Полная противоположность.
– Ничего странного. Это Наташин сын от первого брака.
Тут Ира слегка отстранилась, чтобы заглянуть ему в лицо:
– А ты сказал – твой.
– Он и есть мой. Мы уже десять лет вместе. Так что… если у нас с тобой что-то получится… короче, прошу любить и жаловать.
– Хорошо, – мирно согласилась она. – Я постараюсь полюбить твоего Петю.
И вдруг встрепенулась: до нее дошел смысл сказанного:
– Так ты… Так ты тоже любишь чужого ребенка! Ты любишь его уже десять лет! Да ты… Володя, ты сам не понимаешь, какой ты необыкновенный человек!
– Глупышка, – улыбнулся Львов. – Говорю же – он мне не чужой. Кстати, ты тоже только что обещала полюбить моего Петра.
Ирина задрожала всем телом: ей вспомнился мальчик из центра, с бессмысленным взглядом и мокрым подбородком, который выбрал ее в мамы.
– Я… я не знаю… я, наверно, не смогу… А кем я буду Пете, если… если мы с тобой…
Она недоговорила. Слово «поженимся» было чересчур определенным: как будто она первая предлагает мужчине руку и сердце.
А как иначе? «Сойдемся»? В этом слышится что-то грязноватое, обыденное, приниженное. В духе какой-то сплетни.
«Будем любить друг друга»? Это звучит прекрасно, только как-то неопределенно. Любить – это глубоко внутри, это чувство, а не отношения и не поступки.
Владимира, однако, неоконченная фраза не смутила.
– Я бы мечтал, чтобы ты стала Петру другом. Он, знаешь ли, трудный мальчик. И друзей себе обычно выбирает не лучших.
– А! – с облегчением вздохнула она. – Другом – это нормально. Это я постараюсь. А вот мать заменить не смогла бы.
– Что ты, это и невозможно. Мама у человека может быть только одна. На всю жизнь.
Ирине стало горько и немного завидно:
– Наверное, тебе с мамой повезло.
– Да, повезло. Только я потерял ее рано. Как и Петя.
Ира вспомнила о своей маме, Людмиле Витальевне, которая променяла дочку на придурка Стива.
А дальше мысли перескочили на мать Федора – опустившуюся, спившуюся, жалкую Миледи. И на мать того мальчика из реабилитационного центра, которая отказалась от собственного ребенка, побрезговала им.
– Пете твоему повезло, – сказала она.
– Повезло, – подтвердил Владимир. – Наташа была замечательной женщиной.
– Красивой?
– Очень.
И опять в ней проснулся упрямый, ревнивый Овен:
– Красивее меня?
Она не шевельнулась при этом, но Львов почувствовал, как напряглись ее мускулы, как стало вдруг железным крепкое спортивное тело, еще миг назад такое разомлевшее.
– Что молчишь?
– Красивее тебя не бывает, – уверенно произнес он. – Вас просто нельзя сравнивать. Я покажу тебе фотографию, хочешь?
– Когда?
– Прямо сейчас.
Она задышала часто, как загнанная собачонка.
– Ты носишь ее с собой? Все пять лет?
– Больше. Десять. С самой свадьбы.
Ей ужасно захотелось ударить его, но… за что? Он честен, а честность Ирина ставила превыше всего. А потом, нельзя же ревновать к прошлому! И все же…
Владимир достал роскошный бумажник из тисненой кожи с золотыми – похоже, действительно из чистого золота высокой пробы – уголками. Фотография же, которую он извлек из кармашка, была старой и потертой, потерявшей былую яркость. Это был не тот портрет, который увеличивали для похорон, а курортный снимок в полный рост.
Ира жадно выхватила маленький кусочек картона. Какова она, эта Наташа, которую Львов не может забыть? Не встанет ли она, умершая, между ними?
На фоне пышного южного пейзажа стояла тоненькая, слабенькая женщина в длинном белом платье с глубоким вырезом. Темные гладкие волосы зачесаны назад и, наверное, уложены на затылке в низкий узел. Ресницы застенчиво опущены, и так же слегка опущены уголки губ. Изящные аристократические руки безвольно свисают вдоль тела. Ветерок развевает подол легкой юбки, а кажется, что он вот-вот свалит с ног и саму Наталью, такую же легкую, не способную к сопротивлению.
Нет, Наталья не борец! Она уступит мне Владимира. И даже, может быть, благословит наш союз…
– Спасибо, – тихо сказала Ира, возвращая фотографию. – Осторожно, не помни. И не потеряй. Твоя жена правда очень красивая… была.
…Будь Наталья жива, я бы отступилась… Я никогда не обижаю слабых. Ведь это все равно что маленького котенка сапогом пнуть…
Но ее нет. Значит, место свободно. И я займу его без борьбы.
Никакой борьбы и не было. Все произошло само собой…
Ее рука потянулась к его волосам, и наконец-то она погрузила в эту густую гриву свои пальцы.
– Я так долго мечтала об этом…
– Я тоже.
И он в ответ ласково взъерошил ее огненные кудри.
Пока они разговаривали, стемнело. Свет не пришлось гасить, ведь его и не зажигали.
– Разденься, – попросила Ира. – И раздень меня.
Ей не хотелось двигаться, не хотелось быть сильной и активной, ею овладела необычная для нее покорность.
Может быть, лишь теперь она поняла, какое это точное слово: отдаться!
Именно отдаваться, а не брать, завоевывать или овладевать должна женщина, если она действительно женщина.
А до сих пор я кем была?
Не важно!
До сих пор не было вообще никого и ничего.
До сих пор я, оказывается, по-настоящему не любила…
«Как легко и умело он находит все пуговки и застежки, – проносилось в ее голове. – Опытный? Многих приходилось раздевать? О, как я глупа! Ведь одеваюсь по-мальчишечьи, какие уж тут сложности? Никаких корсетиков и граций с потайными крючочками… Рубашка да джинсы, даже лифчика не ношу…»
«Она не нуждается во всех этих дамских премудростях, создающих видимость красоты. – Владимира захлестывала волна восторга. – Рубашка да джинсы, вот и все, ей даже бюстгальтер не требуется, она и так совершенна…»
…Вот и сброшена одежда: они оба нагие, беззащитные…
И оба словно не знают, что делать дальше… Как Адам и Ева, вкусившие запретный плод и вдруг познавшие стыд…
Львову тридцать пять лет, а он… боится…
Вот же она, Ирина, перед ним, ее тело безвольно распласталось по незастеленному дивану и, кажется, светится в темноте, так ослепительна эта белизна нежной кожи…
– Что же ты?
– А ты?
– Прикоснись ко мне…
– Можно?
– Нужно!
Он осторожно, стрепетом, положил свою широкую ладонь на ее плоский, твердый живот и слегка погладил, сверху вниз.
И… этого оказалось достаточно!
Ирина застонала, рывком прижала его руку плотнее к себе своей ведущей левой, резко подтянула коленки к пупку и тут же с выдохом вытянулась, расслабилась, откинув голову.
– Что со мной? – изумленно прошептала она непослушными губами. – Я, кажется, уже… Ты прости… Ты такой… такой…
– Молчи, молчи. Спи. Ты сегодня измучилась.
– Но… А ты?
– Я подожду. У нас с тобой еще много времени впереди.
И тут же он вздрогнул, услышав слова, однажды произнесенные Натальей – правда, в другой ситуации:
– Это неправильно… нечестно… с моей стороны.
– Все правильно, любимая, – ответил Владимир. – Не беспокойся. Усни. Тебе это нужно. А я – я буду охранять твой сон.
– Как хорошо! Как просто…
– Да, любить просто. Просто любить…
