Текст книги "Цена Рассвета"

Автор книги: Татьяна Апраксина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

13

Первым, что поразило Арью Новак, когда она прибыла в расположение 2го истребительно-штурмового гвардейского авиационного ордена Высшей Доблести и Славы, ордена пятисотлетия Независимости Вольны и еще раз этак десять орденоносного полка имени Альбины Ставровской, была чистота. К армейской стерильности она привыкла еще в училище. Ее руками были вычищены квадратные километры унитазов, раковин, зеркал, полов, дверей и бетона – все, начиная от пола в сортире и заканчивая крышей столовой, до состояния «чтоб тут тебя же оперировать можно было!», по выражению ротного командира.

Тем не менее, достичь вожделенной чистоты на территории училища не удавалось, как невозможно было избавить живой организм от всей обитающей на нем микрофлоры – только вместе с организмом, как объясняли преподаватели на основах первой помощи. Училище тоже можно было привести в идеальный порядок – ликвидировав всех курсантов. Иначе не получалось. Тут наследили, тут засорилась труба, а там краска на двери стерлась от излишне усердного надраивания, на крышу нападали листья – вот незадача!

В полку же все выглядело ослепительно чистым. На стеклах ни капли после дождя, возле бордюра дорожки – ни одной лишней песчинки. Более того, все это блистающее великолепие казалось новым, как после капитального ремонта. Арья не обнаружила ни единого следа всех тех ухищрений, которыми обычно поддерживается чистота. Ни царапинки на металлических поверхностях, ни запаха дезсредств из распахнутой двери туалетной будки. Это впечатляло.

Следующее, что она заметила – необыкновенный уют. Полк располагался в тропическом поясе второго, наполовину обжитого континента Вольны, и казалось, что на морском берегу находится вовсе не военная часть – привольно разлегся в тени элитный пансионат для высокопоставленных чинов. Пахло для типовой военной части совсем нехарактерно – новыми отделочными материалами, металлом и стеклом.

Руководила размещением новоприбывших лично зампотылу полка, из чего Арья с Ингой заключили, что делать бабе особенно нечего, а, значит, происшествий и безобразий на вверенной ей территории происходит достаточно мало.

– Замужем? – спросила она девиц, не удосужившись заглянуть в документы.

– Не-а, – сказали обе хором.

– Ну и правильно, – ухмыльнулась зампотылша.

Арья посмотрела на ее прическу и маникюр, сначала не поверила своим глазам, потом озадачилась. Все это тянуло на кругленькие суммы, причем кругленькие даже по меркам столицы. То ли майор продала половину полка налево, то ли здесь крылись какие-то тайны.

– Так, значит, в общежитие. Ты – в номер 405, – показала она пальцем на Ингу. Потом длинный розовый ноготь с росписью передвинулся в сторону Арьи. – А ты – в сто шестой, к Масе.

Почему майор хихикнула, и что было смешного в совместном проживании с некой Масей, Арья поняла чуть позже, когда вошла в назначенную ей квартиру. Волна непривычных запахов ударила из открытой двери и едва не сбила с ног. Девушка бочком вошла в крохотную прихожую. В дверном проеме на плечиках висел парадный китель с погонами надпоручика, благоухавший духами и еще чем-то непонятным. Осторожно отодвинув его в сторону, Арья прошла в комнату.

Окно было скрыто полупрозрачным пепельно-серым тюлем. Вдоль стен стояли две кровати, между ними – широкий письменный стол. Над кроватями располагались книжные полки. У противоположной окну зеркальной стены стояли два кресла, диванчик и журнальный столик; стена оказалась передней панелью шкафа-купе. Вся мебель выглядела новой и подозрительно шикарной.

Соседку по квартире Арья заметила чуть позже, хотя потом удивлялась, как можно было сразу не заметить такое чудо. Первым делом она увидела две длинные ноги со стройными лодыжками и нежно-розовыми пятками, далее был обнаружен почти прозрачный пеньюар. Потом Арья разглядела огненно-красную шевелюру и ехидные глаза, созерцавшие новенькую с легкой насмешкой. Все вместе должно было принадлежать холеной актрисе или любовнице министра, но никак не надпоручику гвардейского авиаполка.

– Мама моя, – вымолвила Арья. – А я думала, что в армию попала…

Рыжая расхохоталась, потом вскочила с кровати. Пеньюар был накинут на роскошное кружевное белье чисто символических размеров. Арья уронила сумку на пол и плюхнулась в кресло, обвела взглядом комнату, отмечая прочее великолепие – дорогие покрывала, ряды блестящих флаконов на полке, небрежно брошенные на столе украшения и еще кучу всяких непонятных мелочей.

Девица уперла руки в бока, оглядела Арью с ног до головы и опять рассмеялась.

– Меня зовут Мария Ковальска, можно просто Мася. А тебя?

– Арья Новак.

– Понятно, Арья. Попала ты в армию, не сомневайся.

– Что-то непохоже, – вздернула подбородок Арья. – Больше похоже на гримерку театра…

– Ой, какие мы серьезные, просто слов нет, одни эпитеты. Давай, шлепай в ванную, все, что там есть – можешь брать, и не тушуйся. Мы из тебя сделаем человека. Топай-топай, подпоручик…

– Слушаюсь, – мрачно буркнула Арья и отправилась выполнять приказ.

Привычных простых мыла с шампунем в ванной не оказалось. На полке теснились добрых три десятка флаконов, баночек, тюбиков и бутылочек. Девушка перенюхала половину, поняла, что ей придется благоухать подобно Масе – цветами и экзотическими ароматами, и, скрипя зубами, принялась мыться. Чувствовала она себя отвратительно: все время боялась намазать что-нибудь не то и не туда, придирчиво изучала надписи на каждом пузырьке. Через полчаса она вышла из ванной, сконфуженная и еще более усталая, чем до того.

Мася уже переоделась в светлые брюки и легкую блузку с глубоким вырезом.

– А что, у вас разрешено без формы? – спросила Арья, постаравшись придать вопросу нейтральный оттенок.

– В личное время – конечно! Во время несения боевого дежурства – изволь в форме, а так – да кому оно надо-то? Делай, что хочешь. Ну, я понимаю, что после училища оно трудновато, но привыкнешь… – затараторила Мася. – У нас тут хорошо, ой, разберешься – поймешь, как хорошо. Ты знаешь, какой у тебя будет оклад? А сколько с надбавками? О, ты еще ничего не знаешь. Узнаешь – ошалеешь!

– М-да, – тряхнула мокрыми волосами Арья. – А зачем это все?

– Потом поймешь…

Арья не поняла даже спустя месяц. Офицеры полка имени Ставровской ее смущали. Холеные ухоженные женщины; подтянутые скорее по-спортивному, чем по-военному, мужчины. Мягкие голоса, изящные манеры, разговоры больше о книгах и новых спектаклях, чем о привычных Арье придирках начальства, подпольном употреблении спиртного и способах нелегально покинуть территорию для приятного времяпрепровождения. Подпоручику Новак все казалось, что она попала на другую планету, в армию неведомого ей государства.

Служили здесь только солдаты-контрактники, да и те тоже казались инопланетянами. Каждый второй учился заочно, получая гражданскую специальность в самых престижных ВУЗах Вольны. У второй половины уже было высшее образование. В невесть зачем вверенном подпоручику Новак отделении не наблюдалось никаких нарушений Устава – что неуставных отношений между солдатами, что мелких нарушений дисциплины… вообще ничего запретного. От такого благолепия Арья нервничала больше, чем от раздолбайства и разгильдяйства подчиненных – а поди не понервничай, если солдаты и десятник даже плюют в урну, а не мимо, и разговаривают так, словно не знают о том, что такое нецензурная брань. Все это сводило с ума.

Зачем, скажем, штурману в чине подпоручика десяток подчиненных? Еще точнее – на трех подпоручиков один и тот же десяток солдат, которые прекрасно справляются с уборкой в ангарах и очисткой взлетно-посадочных полос и под руководством своего десятника. Пройтись два раза в сутки, посмотреть, все ли в порядке – вот и все «командование». Ну, еще поутру заняться их физкультурной подготовкой, хотя если посмотреть объективно, то как раз Арье приходилось напрягаться, чтобы бегать наравне с отделением.

Еще больше с ума сводила Мася Ковальска – и непосредственное начальство, и соседка по комнате одновременно. Идея «сделать из Арьи человека» накрепко поселилась в ее мозгу, а потому шустрая Мася то и дело занималась облагораживанием подпоручика Новак. В программу входило принудительное использование всего ассортимента услуг, которые предоставляла полковая служба быта – от парикмахерской до галотерапии, а также обучение Арьи таким важным искусствам, как покрытие ногтей лаком, а тела бесчисленными кремами и лосьонами.

При этом во время дежурств и учений, проводившихся ежемесячно, Мася с тем же неукротимым энтузиазмом занималась подготовкой Арьи к исполнению непосредственных обязанностей. Она быстро добилась того, что Арью перевели в ее экипаж в качестве стажера, и для подпоручика Новак началась новая эпопея.

В училище их научили всему, чему могли, но управление новейшими и строго засекреченными моделями, которыми был оснащен полк, в программу не входило. Гвардии надпоручик Ковальска служила уже пятый год, второй год была командиром экипажа – и отнюдь не за красивые глаза и длинные ноги. Машина слушалась ее безупречно, а исполнение фигур высшего пилотажа можно было снимать для учебных материалов. Мася знала свое дело так, как Арья мечтала знать когда-нибудь, хотя бы лет через пять.

– Мы – элита, – частенько рассуждала Мася, забросив ноги на стол и любуясь шелковистой, безупречно гладкой после депиляции кожей. – Нас таких всего три полка. И если уж нам платят дикий оклад да еще и дают всего до кучи в наше удовольствие, то мы должны все это отрабатывать! И не только ратной службой, подруга, но еще и в свободное время. Постоянно, дорогая, ежеминутно!

Один раз она дополнила свое рассуждение фразой, от которой Арья едва не свалилась с койки.

– Пану Анджею нравятся красивые девочки и умные мальчики, так не будем его разочаровывать!

– Что-о-о?

– А то ты не знаешь, что наш полк – его любимая игрушка? Он тут апробирует свои гениальные разработки и не хочет их отдавать в руки невесть кому. Поэтому у нас все такое замечательное, и мне это нравится.

– Да кто он такой? – изумилась Арья. – Не министр обороны ведь, откуда все это?

– Подумаешь, какой-то там министр, – хихикнула Мася. – Сегодня министр, завтра чистильщик канистр. А пан Анджей – наша надежда и опора.

– Тьфу на тебя, ты можешь толком говорить или нет? – Арья вдавила не потушенный Масей окурок в пепельницу так, что угольки разлетелись по столу.

– Он глава научно-технической разведки, чего тебе еще пояснять-то?

Арья не хотела выглядеть совсем уж идиоткой и не стала признаваться, что не поняла, почему глава НТР важнее министра обороны и может позволить себе завести пару-тройку «карманных» полков элитного уровня. За всем этим крылись какие-то тайны и слишком сложные для нее взаимосвязи; в конце концов, все это не было делом низших офицеров, которыми они с Масей являлись.

Напрягало ее другое. Мася и другие женщины-офицеры, даже Инга Эспин, с которой Арья в училище драила одни и те же сортиры, вели себя так, словно родились для роскоши полка имени Ставровской. Спокойно курсировали между сауной и массажным кабинетом, заказывали по каталогу дорогущие шмотки, щеголяли росписью на ногтях; потом так же спокойно переодевались в летные комбинезоны и добивались от фантастически мощных машин невероятных результатов. После этого плясали на танцах до полуночи, а с утра гоняли солдат на пробежках, демонстрируя феноменальную выносливость. В этой компании небожителей Арья чувствовала себя сиротой.

Объективно она справлялась не хуже прочих, а если сравнивать с Ингой, так и лучше. Не хватало ей легкости и радости, с которыми окружающие пользовались всеми благами жизни. Ощущая себя самозванкой, обманом просочившейся в полк, не тянущей на роль элиты, Арья постоянно вибрировала от напряжения. Ей казалось, что в любой момент ее разоблачат и выгонят вон; частенько ей этого хотелось – служить в обычной части, рядом с обычными людьми. Гонять солдат пинками и чувствовать себя на своем месте.

Иногда ей казалось, что кто-то еще при рождении отключил у нее возможность радоваться жизни здесь и сейчас, пользоваться ее дарами без страха и без чувства стыда. Все, совершенно все вокруг были нормальными людьми, умеющими наслаждаться жизнью, и только Арью кто-то обделил, ограбил…

– Куда спешим?

Девушка подняла глаза, уже зная, кого увидит перед собой: этот голос с другими не спутаешь. О приезде генералплуковника Кантора с очередной инспекцией она знала еще со вчерашнего дня, но искренне надеялась, что не увидит его вовсе или увидит во время дежурства. Привычно не повезло – она шла в библиотеку, а до дежурства оставались еще сутки с лишним. Формы на ней не было: блузка без рукавов и короткая юбка, и плечи вдруг показались опасно, болезненно голыми.

– В библиотеку.

– А не подождет ли библиотека пару часов?

– Не подождет… – пролепетала Арья, мечтая провалиться сквозь землю.

– Гвардии подпоручик Новак, не кажется ли вам, что вы забываетесь? Следуйте за мной! – оказывается, он умел говорить и так – каждое слово, как пощечина.

В кабинете он кивнул Арье на стул, сам уселся боком на край стола. Знакомая манера, такая знакомая, что вдруг захотелось заплакать или швырнуть в него пресс-папье, стоявшим слишком близко от девушки.

– Ты здесь освоилась?

– Так ты или вы? – набычилась Арья. – Вы уж определитесь, пан Анджей.

Кантор покачал головой, не сводя взгляда с Арьи, потом деланно похлопал глазами.

– Мне кажется, что у тебя ко мне накопились какие-то претензии?

– Претензии? – вскочила со стула Арья. – Теперь это так называется? После всего, что ты мне устроил?! Да провались ты в Шаньскую впадину, чтоб я тебя никогда больше не видала, скотина ты эдакая!

– Продолжай, – невозмутимо улыбнулся Анджей.

– Ну, чего ради это вот на выпуске было, а? Что ты ко мне вообще привязался? Я думала – ты меня любишь, мы поженимся, а ты только издеваешься… – Арья осеклась и закрыла вмиг вспыхнувшее лицо руками.

Руки немедленно были отведены от лица. Анджей приподнял ее подбородок, не давая отвести взгляд.

– Я когда-нибудь признавался тебе в любви? Предлагал руку и сердце? А?

– Нет… – выдавила девушка.

– Так с чего ты решила, что я буду все это делать? Я тебе кто, добрая фея для исполнения желаний?

– Нет…

– То-то же, – убрал руку Кантор. – Жениться… Арья, я женат восемнадцать лет, у меня дочь на три года младше тебя.

– Тебе это не больно-то мешало!

– Ты похорошела, – улыбнулся он. – Стала совсем взрослой, прекрасно выглядишь.

– Не надо! – взмолилась Арья. – Пожалуйста, ну, пожалуйста! Жене все это рассказывай. Или дочери. Что ж за издевательство…

– Не издевательство, Арья. Отнюдь не оно, – Анджей отошел к окну, постоял там, сложив руки на груди, потом резко развернулся. – Ты – самый дорогой мой эксперимент. Самый дорогой и… неудачный, увы.

– Экс-пе-ри-мент? – по слогам выговорила Арья, хватаясь за спинку стула. – Какой еще эксперимент?

– Слишком секретный, чтобы рассказывать тебе о нем. И я уже сказал – неудачный. Наверное, так. А теперь – давай, разозлись на меня. Пожелай, чтоб я умер! Давай! Мне всегда было плевать на тебя, ты тряпка по характеру и по виду, давай, отомсти мне!

От неожиданного выкрика в лицо Арья отшатнулась, сбив стул, но не замечая его падения. Мир рушился, стены заваливали ее, лишая возможности вздохнуть. Мир рушился, но Арья не могла найти в себе ни грана той ненависти, которой требовал Анджей. Ей не хотелось, чтобы он умер – хотелось умереть самой.

– Ну? Что же ты, детка?

– Я не могу… я люблю тебя, – шепотом сквозь слезы произнесла девушка. – Прости…

– Прости? – и пауза, бесконечная, как непонимание. – Ох, что же я наделал…

Руки легли ей на плечи, Арья оказалась в кольце объятий, и Анджей губами стирал слезы с ее щек, говоря что-то ласковое, совершенно бессмысленное, но утешительное – до тех пор, пока она не начала соображать.

– Я все тебе объясню. Если ты готова слушать.

Арья молча кивнула, с неохотой высвобождаясь из теплых заботливых рук – по-отечески заботливых, как на минуту показалось ей.

– Я подозревал в тебе экстрасенса определенной категории, вероятностника. К ней же отношусь и я сам. Мне нужно было создать между нами ситуацию противостояния, ситуацию, в которой ты захочешь применить ко мне свой дар. Я всеми силами старался вывести тебя на эту реакцию. Но я ошибся, ты не экстра. Получается, я издевался над тобой совершенно напрасно. Арья, прости меня, если можешь…

– А если бы я была… ну, этим?

– Неважно, Арья, совершенно неважно теперь. Я больше не буду издеваться над тобой, девочка моя.

– Нет, ну все-таки?

– Помнишь, с чего началось наше знакомство?

– Мне стало плохо.

– Да, но что было до того?

– Несчастный случай…

– Вот именно что. Я был уверен, что ты имеешь к нему непосредственное отношение. Увы, это чистая случайность.

Арья села на стул и принялась растирать виски, стараясь понять, о чем же только что узнала, и какое все это имеет отношение к ее жизни. Получалось не слишком-то хорошо. Про «экстр», экстрасенсов разных специализаций, она кое-что знала. Такие доблестные герои на службе отечества, встречаются в пропагандистских романах. Но она сама? И покойный четарж Холлора? Какой-то бред…

– Не поняла. Ты хотел, чтобы я на тебя разозлилась, как на Холлору, и ты упал головой об угол?!

– Примерно так. То есть, я бы постарался не упасть головой. Если бы сумел не пропустить твою атаку… в общем, сложно объяснять, но других методов выведения экстр на рабочий режим не существует. Если бы ты оказалась экстрой, я бы надеялся на то, что опыт поможет мне избежать фатальных последствий. Но, увы или ура, об этом можно забыть.

– А зачем это все?

– Каждая экстра – настоящее сокровище. Их всего девять, включая меня, и четверо – в пенсионном возрасте. Ради обнаружения новой кто угодно пошел бы на любые затраты и любой риск.

– Замечательно, – вздохнула Арья. – Теперь, значит, расстанемся друзьями и все такое. Я могу идти?

– Если ты хочешь – расстанемся. А ты хочешь?

Арья долго думала, уткнувшись взглядом в свои колени и водя кончиками пальцев по краю стола. Обида, любовь и недоверие сплелись в тугой комок, и она сама не знала, что в итоге победит. Победило упрямство. Год службы в окружении сотни мужчин, обладающих множеством достоинств, показал ей, что никого, кроме клятого экспериментатора Анджея, она к себе подпустить не может. Что бы он ни делал, сколько боли ни причинял бы. Или он, или никто; но пока был шанс, необходимо было вцепиться в него зубами и не выпускать. Любой ценой.

– Нет, – сказала она наконец. – Не хочу.

14

– Фархад, у нас нет для тебя достойных вакансий, – едва ли не умоляюще объяснял наставник уже не в первый раз. – Все позиции в храмах сейчас заняты, да и мы обычно предпочитаем своих воспитанников. Зачем тебе губить свой талант? Это грех, в конце концов, и я не хочу ему потворствовать…

Дипломированный выпускник (диплом с отличием, поощрительная грамота за проявленное усердие) Гуманитарного Университета Синрин упрямо наклонял голову, словно пытаясь боднуть наставника, и вид имел одновременно покорный и дерзкий в своей настойчивости.

– Хорошо, – сдался наставник. – Должность ассистента в храме Асахи твоя. Прямо рядом с домом. Но ассистировать ты будешь геронтологу, потому что других вакантных мест просто нет.

– Я согласен, – без раздумий кивнул Фархад.

Жить в родном доме, после трех с половиной лет учебы, – уже праздник. Мать никогда не жаловалась, но Фархад сам чувствовал, насколько пустым и тихим стал дом. Елена взяла воспитанницу, но благодарная ласковая сирота не могла заменить ей собственных детей. Сам Фархад отнесся к девочке с вежливой приязнью, но без особого интереса. Четырехлетняя малышка, только недавно выучившаяся читать и считать до ста, ничего для него не значила. Когда она крутилась вокруг матери, сын старался ее не замечать.

Отец возвращался домой все реже и реже. Работа полностью поглотила его. С выросшим сыном он изредка разговаривал по спутниковой связи и, кажется, не стремился к более тесному общению. В других «золотых» семьях все было иначе. Две или три жены у главы семьи, добрый десяток детей мал мала меньше, младшие братья и их отпрыски…

Прозрачная тишина царила в доме. Елена проводила время с парой служанок – теперь, когда сын вырос, а муж приезжал на два-три дня раз в полгода, у нее было мало хлопот. Маленькая Сабика сидела у нее на коленях, пока приемная мать читала или вышивала. Фархад, по обычаю, мог входить только в широкую прихожую женской половины дома, одновременно служившую и гостиной, но там всегда был еще кто-то – служанки и горничные, приятельницы Елены с дочерьми.

Первый месяц работа в храме состояла в чтении бесчисленных трактатов, исследований, предписаний и учебников. Он не специализировался по геронтологии, а потому старший Смотрящий за удалившимися на покой не подпускал его к палатам, где старики доживали последние годы. Вместо этого он заставил Фархада изучать целые горы материалов по профессии, экзаменовал по каждому тексту, и, кажется, приравнивал понимание к зубрежке.

В любой момент он мог достать с полки книгу, уже прочитанную младшим Смотрящим, открыть наобум и заставить пересказывать суть главы как можно ближе к тексту. Философия шла вперемешку с фармакологией, сведения по физиологии – с рассуждениями о должной почтительности. Почтительности у Фархада и так имелось в избытке. Он ни разу не возразил старшему и с подобающим его положению смирением принимал выволочки за «недостаточно полное» усердие в обучении.

Младший Смотрящий не собирался с ним спорить или что-то доказывать. Все упреки и ядовитые насмешки стекали с него, как чистая вода с ладоней, не вызывая обиды или огорчения. Но даже тихую покорность старший ставил ему в упрек, говоря, что Фархад издевается постоянно, изображает смирение, хотя на самом деле непомерно горд.

Он только вздыхал украдкой и продолжал штудировать книги, зубрить наизусть любой текст; пытался систематизировать знания, сваленные на него грудой камней. К палатам его не подпускали, и приходилось довольствоваться голой теорией. У старшего Смотрящего было еще двое стажеров, оба – воспитанники храма, учившиеся в храмовых школах, и вот их-то к работе подпустили сразу.

Явная несправедливость чуть-чуть задевала. Фархад видел, насколько оба менее квалифицированны. Туповатые медлительные юноши с трудом запоминали самые простые вещи, путались в назначениях и дозировках, забыв назначение диетолога, могли им пренебречь – все это не так уж и скрывалось. Фархада, проводившего дни за столом, они считали чем-то вроде предмета мебели и спокойно переговаривались при нем.

В перерыве Фархад ковырялся в храмовой базе данных, читал старые архивы Смотрящих за удалившимися на покой. Потихоньку он начинал удивляться тому, что за последние сто лет заметно изменился срок жизни людей высших сословий. Раньше он составлял лет тридцать пять, в редких случаях лет сорок, и ничего удивительного в том не было: Синрин не баловала своих жителей. Теперь же под надзор Смотрящих попадали старики от сорока двух и старше.

Ради интереса Фархад проверил данные по планете в целом и обнаружил тот же неуклонный рост продолжительности жизни. Даже среди обитателей самых нижних уровней он вырос – от средних двадцати двух до двадцати шести. Судя по всему, никто особо не интересовался этими данными. Фархад заключил, что это следствие улучшения уровня жизни. Сыграли свою роль новые обогащенные продукты питания, жесточайшая борьба с тяжелыми наркотиками и постоянный надзор жрецов.

Если сведения о Вольне были достоверны (в этом Фархад изрядно сомневался, когда речь заходила о данных, транслировавшихся по радио и кабельному телевидению), то у поганых еретиков все обстояло с точностью до наоборот. Снижение продолжительности жизни и, что гораздо приятнее, – снижение рождаемости. Средняя семья Синрин имела пять-шесть детей, на Вольне – в лучшем случае двоих. Одна целая и двадцать пять сотых ребенка на семью.

Фархад представил себе четверть младенца и посмеялся. Статистика всегда казалась ему самой смешной из наук. Но если она была верна хотя бы в основном, то лет через двести население Синрин могло смело грузиться на корабли и заселять города Вольны, вымершие естественным путем. Теплые города у сиреневых морей… пока что об этом оставалось только мечтать.

– Ой, мне Бенсаях-то голову оторвет… – тихим шепотом причитал один из стажеров на ухо второму. – Ой, что будет!

– За что? – басил другой, мускулистый детина, хлопая выпуклыми коровьими глазами с поволокой.

– Да я старому «сугробу» пятерную дозировку всандалил, развести забыл. Как мне теперь его списать-то?

Фархад поднял голову от терминала. Парни не обращали на него ни малейшего внимания, шушукаясь в углу, но у коллеги был прекрасный слух, намного выше нормы. Об этой маленькой особенности Наби никогда не распространялся, просто с детства запомнил, что слышит гораздо лучше остальных.

«Сугробами» на жаргоне называли парализованных стариков, которые уже не приходили в сознание после обширных инсультов. За ними осуществляли тщательный уход, но иногда старший Смотрящий поручал эту довольно грязную работу помощникам. Фархад, разумеется, в число удостоенных высшей милости не входил – об этом он, впрочем, не сильно сожалел. Смена простыней и подгузников, кормление протертой пищей через шланг и прочая работа санитара в сферу его интересов не попадала. Но сейчас он прислушивался, делая вид, что продолжает читать.

– И чего он?

– Кажись, утек совсем. Пойди взгляни, а?

– Да чего я-то? Сам иди.

– Ну, как просто обходил, заметил… ну чего тебе стоит, а?

– Чтоб я твое дерьмо убирал, да? – упирался обладатель коровьих глаз и бычьего упрямства.

– Да кому он нужен-то, год так валяется.

– Ладно с ним, до смены пролежит, накашлять на него.

Фархад вздрогнул. Те, кого Бенсаях считал гораздо более годными к работе, чем выпускник Гуманитарного университета Синрин, оказались равнодушными ублюдками, способными спокойно убить беззащитного старика. Единственное, что их волновало – получат ли они выволочку…

– Если я все понял, то ты передозировал пациенту лекарство и даже не хочешь пойти посмотреть, что получилось? – спросил он, вставая из-за стола.

Оба парня уставились на него, как на говорящий шкаф. Потом быковатый насупился и сделал шаг вперед, поправляя на шее фиолетовую ленту послушника. Второй потянул напарника за рукав халата, но проще было сдвинуть обломок скалы, чем остановить того. Фархад вспомнил его имя: Виген.

– Твое-то какое дело? Ты тут кто?

– Да я так, распечатки перекладываю, – улыбнулся Фархад.

В груди вибрировало сладкое пьянящее напряжение. Давно уже он не чувствовал себя так легко и свободно. Почти незнакомое чувство избранности и близкого испытания овевало щеки теплым свежим ветром. Теплым, как ветер над Вольной, подумал он вдруг.

– Вот и перекладывай себе! – Виген принял улыбку за признак смущения.

– Непременно, – кивнул он и взял со стола ближайший лист писчего пластика. – Вот это – твоя карьера в храме, а вот это – то, что с ней станет после того, как о твоих действиях узнают.

Клочки пластика порхнули в воздухе крупными белыми снежинками. Или бабочками, о которых все трое могли знать только из передач кабельного телевидения.

– Да я тебя пришибу!

– Подходи, – кивнул Фархад. – Ну, давай…

Тупой, как сточенный карандаш, Виген действительно сделал несколько шагов вперед и замахнулся, метя здоровенным кулачищем Фархаду в лицо. Фархад легко увернулся, и, пока парень пытался устоять на ногах, схватившись за край стола, взял за ножку монитор.

Твердый и острый угол врезался в голову противника. Страшный хруст, треск ломающегося пластика. Вой Вигена, которому удар, вероятно, раздробил скулу, челюсть и выбил половину зубов с правой стороны. Хотя скулу – вряд ли, тогда был бы шок. Фархад спокойно просчитывал ситуацию и возможные последствия.

Кровь хлынула ручьем – на халат, на пол.

– Ты что, спятил? – заорал виновник свары. – Псих!!! Спасите!

Он метнулся за дверь. Фархад остался наедине с Вигеном. Тот выл, держась за лицо, но стоял на ногах и еще не казался поверженным. Наби перехватил свое орудие поудобнее – ножка монитора идеально годилась на роль рукояти – и поднял его в воздух. Виген очухался и попытался сдвинуть стол, за которым стоял соперник, чтобы прижать Фархада в углу комнаты, но как только стол сдвинулся на ладонь, Фархад ударил еще раз. Вигену хватило – он упал на пол, вереща удивительно тонким голосом и прижимая обе руки к правому глазу.

Вбежали два брата-охранника. Фархад сидел на краю стола рядом с воющим телом и спокойно вытирал руки влажной салфеткой. Орудие насилия стояло рядом, треснувшее почти напополам и густо заляпанное кровью. За спиной охранников маячил второй стажер.

– Он!.. его! Вот… убил, убил!..

– Заткнись, – посоветовал охранник, поигрывая дубинкой. – Что здесь произошло?

Присмотревшись к Фархаду повнимательнее и заметив золотую татуировку, оба охранника, и до сих пор не стремившиеся пристрелить юношу на месте, стали еще спокойнее.

– Я ударил его. Дважды, – с легкой улыбкой объяснил Фархад. – Мне не кажется, что он умер.

– У вас были какие-то основания, Фархад-доно?

Фархад улыбнулся еще шире. «Доно» прибавляли к именам самых прославленных воинов, причем это обращение нельзя было заслужить одними успехами на поприще боевых искусств. Только боец в третьем или четвертом поколении, отличившийся собственными заслугами, вышедший из благородной, пусть и не входившей в «золотые десять тысяч» семьи, становился «доно». Так обращались к начальнику полиции Асахи.

Охранник то ли издевался, то ли хотел пошутить – в любом случае звучало забавно.

– Самые серьезные. Заберите раненого и проводите меня к главе Смотрящих.

– Фархад-доно не будет и далее драться этим почтенным средством вразумления непокорных?

– Нет, – покачал головой юноша. – Не буду.

Итог короткого, хоть и придирчивого разбора оказался неутешителен для всех. Вигена и виновника событий выгнали из храма вон. Бенсаяха разжаловали до младшего Смотрящего.

Фархада поблагодарили за участие к неведомому ему покойнику, выругали за жестокость и вспыльчивость, после чего сообщили, что храм Асахи не может более предоставлять ему рабочее место, как и прочие храмы Синрин. Изгнанием это не было, – скорее уж, его выставили с почетом и с рекомендацией, в которой не фигурировал досаднейший инцидент, – но это было увольнением. Справка об успешном прохождении практики его тоже не радовала.

– Тебе с самого начала нечего было здесь делать, – сказал глава Смотрящих. – Ты слишком умен, у тебя великолепное будущее, а за стариками могут присматривать менее одаренные. Мы с радостью примем тебя в качестве приглашенного специалиста лет через десять, когда ты возглавишь собственную школу. Пока же иди и реализуй свой дар в миру.