Текст книги "Цена Рассвета"

Автор книги: Татьяна Апраксина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

9

Одной из самых дурных, на вкус Арьи, привычек Анджея была манера никогда не выключать оба коммуникатора. На первый звонили со службы и охрана, и эту стратегическую необходимость еще удавалось принять; вторым номером пользовались члены семьи. В очередное понедельничное свидание коммуникатор разразился трелью в настолько неподходящий момент, что Арья понадеялась: вот хоть сейчас он на звонок отвечать не будет?

Напрасная надежда. Дорогой и любимый перевернулся на спину и сел. Арья смотрела на проступающие под кожей позвонки. Ей очень хотелось дать Анджею по голове подушкой, отобрать коммуникатор и выбросить его в окно. Вместо этого она молча сидела, ожидая итогов разговора, как вердикта суда.

– Да, Алла? Действительно? Хорошо, я сейчас приеду, подожди… – и, уже нажав кнопку отбоя, тем же деловитым и бесконечно чужим голосом продолжил:

– Арья, прости, я должен уехать. К дочери.

– Конечно, – имитируя искреннюю радость, ответила она.

Ни вздоха, ни косого взгляда, ни, тем более, высказанного вслух упрека позволить себе было нельзя. Арья знала, чем закончится попытка выказать недовольство или разочарование. Чувствуя себя хорошо выдрессированным животным, она поднялась и отправилась в ванную.

Когда она закончила мыться, квартира была уже пуста. В комнате до сих пор висел легкий, но отчетливо ощутимый запах одеколона. На другие нотки – пот, пряный дым его сигарет – Арья очень постаралась не обращать внимания. Не помогло. Белизна лишь недавно смятых простыней на постели бросилась в глаза светом прожектора. Женщина упала на кровать и принялась молотить кулаками по подушке, выговаривая сквозь слезы лишь одно слово: «Семьянин…». Потом вдруг резко заболела голова. Арья доковыляла до туалета, и ее стошнило.

Теперь еще семь дней до следующей встречи. Они встречались на квартире Арьи раз в неделю, по понедельникам – у нее как раз был выходной, а у Анджея рабочий день. Пять часов, с шести до одиннадцати, и ни минутой больше; если не случится форс-мажора. Лучше, чем раньше. Хуже, чем раньше. Необходимость играть по строгим правилам, установленным любовником, разъедала нервы кислотой.

– Никаких упреков, никакого нытья, никакого «еще пять минут». Первая попытка станет последней, – сказал он еще в первый визит.

Арья приняла это как данность и в первые полгода даже чувствовала себя намного лучше, но потом оказалось, что с каждым месяцем все труднее молчать, ничего не ждать, со всем соглашаться и терпеть. Все упиралось в нелюбовь. Упражнения на кровати ненадолго гасили телесную жажду, но подогревали потребность в душевном тепле.

– Ты меня любишь? – спросила она как-то, слишком расслабившись и уютно устроившись на плече Анджея.

– Нет, конечно, – не задумываясь, ответил тот.

Посредине рабочего дня в четверг к Арье подошли двое из личной охраны Анджея. Ребят она знала в лицо, именно они привозили начальника в очередные гости и они же увозили, а пока генералплуковник развлекался, один дежурил внизу, другой в холле.

– Панна Новак, генералплуковник Кантор приказал вам ехать с нами.

– С какого рожна?.. – вскинулась Арья: ее оторвали от важного расчета. – Я позвоню.

Ответ Анджея больше походил на рык разъяренного хищника. В переводе на цензурный вольнинский это означало: «Не выпендривайся, езжай, куда сказано». Арья удивленно хмыкнула, остановила программу и отправилась выполнять директиву. Между двумя охранниками она чувствовала себя под конвоем. По зданию носились обрадованные взбудораженные коллеги: всех в приказном порядке отправили по домам.

Бронированный автомобиль долго петлял по закоулкам, пытаясь объехать невесть откуда взявшиеся на основных магистралях пробки. Охранники не ругались: видимо, понимали, что все это означает, – но на вопросы Арьи только качали головами. Роскошную башню в самом центре женщина знала: там обитали высшие руководители государства. Короткий досмотр на посту охраны, лифт, подъем на шестнадцатый этаж, потом охранник Коста открыл тяжеленную дверь, уезжавшую между стен, и Арья оказалась в прихожей чужой квартиры.

– Командир велел сидеть тут и делать, что захочется.

Первым делом Арья разулась и прошла на кухню. Просторное светлое помещение блистало чистотой, но сразу было ясно, что здесь давным-давно живут одни и те же люди. Милые безделушки, чуть-чуть потертые кастрюли и миски, брошенный на разделочном столе нож. Во всем виделся отпечаток уверенной женской руки и хороший вкус. Кухня хранила запах недавней готовки и того тепла, которое набирается за долгие годы.

Арья представила себе, что хозяйка вернется и обнаружит в своем доме неизвестную бабу; о дальнейшем даже думать не хотелось. В конце концов, не ее инициатива, не ей и отвечать. Она устроилась подремать на диванчике в гостиной и встрепенулась, когда в комнату кто-то вошел. Но это оказался Коста с двумя стаканами сока в руках.

– Будем смотреть телевизор.

На экране в добрую треть стены вместо привычной для центрального канала программы новостей или научно-популярного фильма маячила заставка «трансляция временно прекращена по техническим причинам». Хмыканье Косты подсказывало, что причины ему известны, но спросонья Арья не захотела его расспрашивать.

Далее появился диктор центрального канала, лицо которого показалось смутно знакомым. Самым примечательным в нем были криво застегнутый воротник рубашки и нервно подергивающийся угол рта.

– Уважаемые телезрители, мы прерываем наше вещание, – «было бы что прерывать», подумала Арья, – для передачи экстренно важного сообщения…

Следом на экране появился Анджей крупным планом, отчего-то в безупречном темно-сером костюме, а не в мундире, как всегда энергичный, но, судя по некоторым хорошо известным Арье признакам, запредельно злой.

– Граждане Вольны!..

После короткого представления генералплуковник Кантор понес то, что показалось зрительнице эпическим бредом. Суть пламенной речи состояла в том, что некие враждебные всему прогрессивному человечеству силы, давно и прочно захватившие власть, стремятся это самое человечество погубить, причем весьма эффективным способом: потворствуя наркоторговле среди подростков. Речь, надо отдать должное составителю, была написана мастерски и пробуждала праведный гнев вкупе с желанием немедленно выйти на улицу, найти ближайшего врага и убить чем попало. Арья невольно кивала на каждой фразе, хотя и не очень понимала, что вообще происходит. Потом разговор стал более конкретным.

– Передо мной лежат материалы, которые планировались к показу по независимому телевидению сегодня вечером. Увы, эта передача не состоится, потому что ведущий ее, хорошо известный вам борец с наркомафией Глор Давенант, утром был убит. (выразительная пауза). Я сам (выразительная пауза) едва не стал жертвой покушения. Заговорщики пытались организовать аварию, и только чудо спасло меня от гибели. В катастрофе погибли мои жена и дочь. (самая выразительная пауза).

Арья подалась к экрану, но дальше последовала еще пара минут проникновенно-патриотических призывов, а следом за ними сенсационное заявление. Он, Анджей Кантор, не в силах более терпеть происки врагов, принял решение взять власть в свои руки. Верховный Государственный Совет Вольны в полном составе отправляется в отставку и уже взят под стражу вместе с председателем, а генералплуковник Кантор временно принимает на себя обязанности президента.

– Ни хера себе, – сказала Арья.

– А то, – усмехнулся сидящий рядом Коста.

Далее звучали призывы не поддаваться на провокации и соблюдать спокойствие, а также всем, кому не безразлична судьба родины, особенно военным, выступить на защиту интересов своих детей.

Все детали сложились в единую мозаику. «Особенные» военные, успевшие послужить в обласканных Анджеем полках и теперь служившие по всей Вольне. Бывшие десятники и ротмистры, хорошо усвоившие, кто является гарантом их процветания. Сколько их набралось за десять с лишним лет? Пожалуй, хватит. Плюс еще деятели покойного Давенанта, их тоже немало.

Вот только с покушением Анджей промахнулся, поняла вдруг Арья. Источник опасности все время был рядом с ним. Премудрый экстра-вероятностник просчитался, ошибся в своем эксперименте…

Новоиспеченного президента сменила на экране бледная, зареванная и все же державшаяся с достойной уважения выдержкой дама лет тридцати. Арья с изумлением узнала свою сестру Аларью. Скорее уж по подписи на экране, чем по внешности. Белесая долговязая девочка, которую она помнила, превратилась в холеную деловую женщину с манерами политического лидера. Безупречно поставленный голос, выверенные интонации, глубокая уверенность в каждом жесте.

Аларья Новак, личный помощник Г. Давенанта, главы движения «За мир без наркотиков». Разбор документов и интервью с уцелевшей (очередным чудом, да-да) при покушении Аларьей сестра смотрела уже вполглаза – и так от избытка шокирующей информации мысли мотыльками порхали по голове. Члены Государственного Совета за деньги с Синрин закрывали глаза на ввоз наркотиков и рецептур, препятствовали введению запретов на производство компонентов. Счета, видеоматериалы, показания свидетелей… Обычная говорильня.

Двое суток Арья безвылазно просидела в квартире в компании охранников. Наружу ее не выпускали, а охранники дежурили по шесть часов, ни на минуту не оставляя объект наблюдения без присмотра. Женщина плюнула на деликатность, спокойно пользовалась ванной, запасом продуктов в холодильнике и библиотекой в гостиной. На третий день ближе к ночи появился хозяин: прозрачно-бледный с синевой, с темными кругами под глазами. Арья испуганно охнула, но заткнулась после резкого жеста.

– Пакет сока. Бутылку коньяка, – приказал он Косте.

Смесь была налита в подходящего размера графин. Арья увидела чудо из чудес – как Анджей залпом выпивает почти два литра крепкого коктейля и тут же, без единого слова или звука, падает на кровать. Вместе с Олегом, вторым охранником, они раздели бесчувственное тело, укрыли пледом и на цыпочках отправились на кухню. Спал новоиспеченный президент до утра. Спозаранку Арья, притулившаяся на краешке кровати, проснулась от того, что ее бесцеремонно сгребли в охапку и хорошенько потрясли.

– Подъем, полчаса на сборы.

– Куда? Зачем?

– Работать, девочка моя, работать!

Еще четыре дня Арья вертелась волчком. Пост заместителя министра обороны годился ей как ботинки сорок шестого размера, но на изумленный протест Анджей ответил коротко: «мне не нужны специалисты, мне нужны люди, которым я могу доверять», и лучшего стимула он выдумать не мог. Два часа сна на диванчике в кабинете – в сутки, обед – наспех на месте, бесконечные звонки, пакеты от курьеров и сетевые сообщения. Занималась Арья то сверкой новоназначенных и вовремя взявших власть в частях со списком, который собственноручно написал президент, то составлением сводок по положению на местах. По большому счету, всех волновал только один вопрос: сколько частей поддерживают новый режим и готовы в любой момент выступить для усмирения беспорядков.

– Переход с республиканской на автократическую… прощу прощения, демократическую форму правления – это вам не в носу ковыряться! – пошутил кто-то из команды реформаторов.

Арья выполняла обязанности связующего звена между Анджеем и министром, суровым дядей лет пятидесяти, который не орал в единственном случае: если спал. Тем не менее, они с Арьей быстро нашли общий язык, работа кипела, и президент был доволен. На пятый день все пришло в ту норму, которая позволяла обедать в столовой и ночевать дома. Домом теперь считалась квартира Анджея, куда охранники перевезли вещи Арьи.

Еще дней семь она выжидала подходящего момента для разговора, и наконец он настал. В глухой ночи президент Кантор сидел в кресле у окна с бокалом коньяка и, кажется, впервые имел благодушный вид. К тому же в первый раз за все время в квартире не толпились посторонние люди с документами и важными вопросами.

– Мне нужно с тобой поговорить.

– Что еще? – скривил губы Анджей.

Арья осипшим голосом сумбурно изложила свою версию покушения. Уже на первой фразе из глаз полились слезы, и конец трагического признания получился вовсе бессвязным. Закончив, она подняла голову и напоролась на ненавидящий взгляд Кантора. В следующее мгновение ладонь хлестко впечаталась в щеку, Арья отлетела к стене.

– Только твоих бредней на почве комплекса вины мне сейчас и не хватало! Дура сумасшедшая! Найди себе психиатра, или я найду…

Еще одна пощечина, и Анджей вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. В эту ночь он остался спать на диване в гостиной, утром демонстративно смотрел в сторону, но в обеденном перерыве позвал ее к себе.

– Прости, мне не следовало поднимать на тебя руку. Но дурь из головы выброси. Ты не экстра, ты пустышка, и не усложняй нам обоим жизнь, – Анджей потрепал ее по волосам, скользнул пальцами за воротник.

Арья потерлась о его ладонь, привычно открываясь навстречу ласке, но глаз не подняла. Она знала, что права, но не представляла, как доказать свою правоту тому, кто не хочет видеть и слышать, признавать очевидное…

10

Казалось, что Фархада подхватила волна. Неумолимо выносит его на самый верх. Он не знал, почему только так может описать свое состояние. Воды больше, чем вмещалось в пятнадцатиметровый бассейн, он не видел никогда. Море – лишь по кабельному телевидению. Но вокруг была именно вода, невидимая, неощутимая и упрямая. Она выталкивала на поверхность.

Глава семьи Сайто клялся, что не имеет к новому назначению зятя никакого отношения.

– Ты добился всего своим трудом, и нет повода умалять свои заслуги, – отрезал он, отмахиваясь от расспросов Фархада.

Среди членов коллегии было два десятка достойных кандидатур, старше и опытнее доктора Наби, но пост председателя комиссии по демографическим проблемам получил именно он. К законотворчеству и технологиям пропаганды он доселе не имел ни малейшего отношения. От комиссии требовали не анализа, а решений. Экономических, социальных, юридических. Глобальных решений, к которым Фархад не был готов.

Теперь половину его времени занимала практика, а вторую половину – заседания комиссии. Для этого приходилось ночевать в столице: дорога до Асахи занимала слишком много времени. Пять дней из декады доктор Наби проводил вне дома, и это его крайне огорчало. Когда дома трое детей, мужчина не должен отсутствовать слишком часто. Воспитание сыновей – дело отца.

Доктор Наби оторвался от монитора и улыбнулся своим невеселым размышлениям. Он знал, с кем спорит. Отец слишком мало бывал дома, слишком редко уделял сыну нужное количество внимания. Детская заноза, одна из тех, которые доктор Наби так хорошо умеет доставать из душ пациентов. Кто бы помог разобраться в собственной, обрести, наконец, мир.

Любовь отца досталась другим. Матери, научной работе, друзьям и коллегам. Его жизнь прошла в лабораториях, местом смерти стал не родной дом, а реанимационная палата орбитального научного комплекса. Несчастный случай во время эксперимента, профессиональный риск ученого-космофизиолога.

Прошлое нельзя изменить, но можно изменить свое отношение к нему. Прописная истина, которую так легко говорить другим, но почти нереально заставить себя ей следовать. Фархад не хотел повторять путь своего отца, но все обстоятельства складывались так, что работа оторвала его от семьи, а отказаться было невозможно. С решениями жреческого совета и коллегии не спорят, им подчиняются.

Сумма обстоятельств, заставляющая следовать путем отца даже вопреки желаниям, – уже не обстоятельства, а жизненный сценарий. Что-то, сидящее слишком глубоко, как родовое проклятье. То, чего не видишь и не ощущаешь, но неукоснительно исполняешь. Легче снять себе голову с плеч, чем понять, где принимаешь решения самостоятельно, а где следуешь сценарию.

«Можно записать в профессиональные неудачи – психолог, неспособный справиться со своими проблемами», – горько улыбнулся Фархад.

Впрочем, пустое. Только усталость и раздражение, растравившие крошечную, едва заметную язвочку в душе.

Вновь бессонная ночь в съемной столичной квартире, пустой и неприятной без детского смеха, без тихих торопливых шагов Миоко. Жена ожидает четвертого ребенка, а муж шляется невесть где. Неприглядная картинка.

Не думать об этом, не думать, не думать.

Старая злая шутка «закрыть глаза и пять минут не думать о сугробе в форме кувшина».

Фархад потер виски, закапал в глаза солевой раствор, проморгался и вновь уставился в монитор.

Демографический взрыв у них, понимаете ли!

Еще три года назад ординатор Наби искренне был уверен, что чем больше детей рождается в семьях обитателей Синрин, тем лучше. Доктор Наби прочел толстый ворох статистических выкладок и прогнозов, из которых следовало, что через пять лет планете угрожает жестокий голод, и коснется это всех. Не только низших каст, но и «золотых» семей. Может быть, в последнюю очередь. А может быть, обитатели первого уровня скинут узду религии и страха и бросятся выдирать кусок водорослевого хлеба из рук «тысячников». Голод – мощная сила. Слезы детей, плачущих от голода, заставят мужчину совершить любое безумство.

Почти пятьсот лет жрецы и светские власти говорили народу Синрин: «Рожайте! Больше, чаще, любой ценой! Семья, в которой меньше троих детей – несчастна!». Договорились. Дорожались. Допрыгались, хотелось смеяться Фархаду.

Точнее, слишком поздно спохватились. Меры нужно было принимать еще сто лет назад, ну, хотя бы пятьдесят. Если принудительно стерилизовать половину населения, вторая половина с успехом продолжит дело предков. Кризис неизбежен: об этом говорили все расчеты и прогнозы. Поздно принимать какие-то меры. Всех спасет разве что эпидемия. Наиболее радикально настроенные члены комиссии предлагали и такие меры.

Введение ограничений на деторождение невозможно. Противоречит религии, догмам которой следует все простонародье. В отсутствие возможности проявить себя как-то еще мужчины соревнуются в числе отпрысков, которых наплодят. Лишить их этого равносильно подписанию приговора жречеству и всей правящей верхушке. Сотрут с лица планеты, не оставив и следов.

Верховный жрец Мани-рану ни фанатиком, ни догматиком не был. Обсуждение подобных идей, шедших вразрез со всем, написанным в Законах Мана, не оскорбляло его слух. Судя по всему, он предпочитал сытую, хотя и не столь многочисленную паству голодной, но усердно плодящейся в согласии с заповедями.

Вопрос «почему спохватились только сейчас?» возник у Фархада в первый же день работы с документами. Возник и угас. Даже покойный Сайто Масака, прими его душу Светлое Пламя, не представлял себе всех масштабов проблемы, а ведь он первым начал бить тревогу. Опоздал.

От сводок опускались руки. Никакие срочные меры не могли уже помочь планете. Продовольственные кризисы начались еще пару лет назад. Их объясняли временными трудностями, авариями на синтезирующих комбинатах, диверсиями. Правда состояла в том, что комбинаты попросту не справлялись с повышением планов. На удвоение объема белковой массы требовалось четверо суток. Быстрее она расти не могла; ни молитвы, ни речи не могли убедить бактериальную массу чуть-чуть ускориться.

Увеличение числа комбинатов приводило только к энергетическому кризису. Вторая проблема Синрин. Запас трансурановых элементов был практически выработан. Ветряные, солнечные и термальные источники энергии больше, чем выдавали, произвести уже не могли. Для установок инерционного термоядерного синтеза не хватало еще каких-то ресурсов; тут Фархаду недоставало подготовки по техническим наукам, и он предпочитал довериться мнению специалистов. За последние десять лет снега на поверхности Синрин стало маловато. Извели…

Комиссия по демографическим проблемам, чьим единственным достижением является констатация печального факта полной неразрешимости проблем. Мы ничего не можем с этим сделать, остается расслабиться и готовиться к смерти, благодарю за внимание, разрешите откланяться.

Трое детей Фархада и Миоко, четвертый родится через два месяца. Доживут ли они до совершеннолетия? Все документы говорят только «нет». Смерть в результате восстания черни. Смерть в результате катастрофы на установках Т-синтеза. Смерть от голода, холода, обморожения, авитаминоза, пожара, наводнения…

За последние месяцы трижды всплывал план захвата и заселения Вольны. Все стычки последних пяти лет являлись лишь попыткой проверить уровень вооружения, прощупать оборонный потенциал противника. Результат каждого столкновения был неутешителен для Сил Самообороны Синрин. Несколько относительно удачных бомбардировок, вот и все. За каждую вольнинцы жестоко мстили, а давались они столь дорогой ценой, что даже самая оголтелая военщина поняла: не выйдет. Задавить Вольну массой не удастся. Это только в анекдотах звучит забавно.

Жизнь – не анекдоты. Каждый десантный корабль, каждый крейсер, каждый транспорт – это килотонны металла, энергетические мощности, людские ресурсы. Если поставить к станкам всю шваль и угрожать казнью за самый мелкий брак, руды от этого не прибавится, энергия из воздуха не возьмется. Металл стоил бешеных денег. Все, что можно, изготавливали из пластика, но разработки пластиков для нужд военной промышленности топтались на месте.

– Мы можем мобилизовать сто миллионов. Придумайте, как доставить их на орбиту Вольны, и планета ваша, – сказал как-то Синрин Кайдзё Дзиэтай, Главнокомандующий Военно-космическим флотом Синрин.

Шутке никто не улыбнулся.

За каждую пробную бомбардировку Вольны Синрин платила непомерную цену. У вольнинцев не было такой мощной сети орбитальных баз, но десяток крейсеров, постоянно дежуривших на орбите, и превосходно развитая истребительная авиация надежно защищали воздушное и околопланетное пространство. Боевая группа Синрин, атаковавшая укрепленные рубежи врага, была обречена на гибель. Единственный результат очередной атаки – данные, собранные ботами наблюдателей. К тому же вольнинцы огрызались так, что стоило задуматься о цене подобных экспериментов.

Разгром завода, производившего двигатели Шипова, лишил государство последней надежды на военный реванш. Вольнинцы ударили с двух сторон. Мирная каверна и производственный комплекс были стерты с лица планеты.

Военные до сих пор не могли ответить на вопрос, что за загадочное оружие применил противник. Почему вдруг вышли из строя шесть баз, прикрывавших околопланетное пространство от внешней угрозы? Что за оружие применяла армия Вольны всякий раз, когда им приходило в голову точечным ударом уничтожить очередной военный объект? Один раз это загадочное нечто дало сбой, но ни один эксперт-аналитик не смог дать ответа на вопрос «почему». Что-то у них не сработало, но один сбой на двадцать операций – обычное дело.

Так или иначе, у армии Синрин ни аналогичного оружия, ни достойного способа противодействия не находилось. О мирных переговорах с соседями рассуждать казалось бессмысленным. Сытый голодному не товарищ. Правители Вольны понимали, что им-то от Синрин не нужно ничего, и вели себя с тошнотворным высокомерием.

Может быть, стоило пойти к ним на поклон, умолять – на любых условиях – о возможности заселения третьего, так и не освоенного вольнинцами, континента… Однако это предложение, высказанное Фархадом почти в шутку, встретило бурный протест. «Зимнее мужество» Синрин не позволяло склонить голову и унизиться перед теми, чьи прародители некогда предали своих товарищей-колонистов.

– Этого мы не сделаем никогда, – глядя Фархаду в глаза, сказал Мани-рану.

Серо-зеленые глаза были холодны, как лед, и доктор Наби знал, что это не ответ аристократа, который ест трижды в сутки, согрет, доволен жизнью, – это ответ всего народа Синрин. Смерть лучше бесчестья. Только так, и никак иначе.

Наби пригласили в комиссию, чтобы он разработал грамотные, психологически эффективные меры пропаганды, но пока что все его достижения состояли в двух концепциях энергосбережения. Двухпроцентная экономия в масштабах планеты стала гигантским достижением, и Фархад получил личную благодарность Верховного жреца, но оба знали, что экономия – лишь паллиативное средство.

Когда-то Фархад хотел спрятать мир в ладонях, укрыть его от снега и холода. Теперь мир оказался стоящим у него на плечах, и тяжесть была непомерной.