Текст книги "Мертвые возвращаются?.."
Автор книги: Тана Френч
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц)
– И все-таки, Лекси, – обратилась ко мне Эбби, – как ты сейчас себя чувствуешь?
Все дружно прекратили жевать.
– Нормально, – ответила я. – Просто мне запрещено в течение двух недель поднимать тяжести.
– Тебе больно? – поинтересовался Дэниел.
Я пожала плечами:
– Мне давали сверхмощные анальгетики. Хотя, сказать по правде, особой необходимости в них не было. У меня даже шрама почти не останется. Изнутри меня залатали основательно, но снаружи наложили лишь шесть швов.
– А можно на них взглянуть? – спросил Раф.
– Боже! – Джастин положил вилку и укоризненно посмотрел на него. Казалось, еще мгновение, и он встанет из-за стола. – Ты не человек, а вурдалак какой-то. Лично у меня нет ни малейшего желания их видеть. Боже упаси!
– Что касается меня, я бы тоже не хотела стать свидетелем подобного зрелища за обеденным столом, – добавила Эбби. – Только без обид.
– Можно подумать, я собралась их кому-то показывать, – парировала я и выразительно посмотрела на Рафа. Надо сказать, к такой просьбе я была готова. – Меня и без того всю неделю мяли и щупали. Пусть только кто-то попробует взглянуть на мои швы – обещаю, останется без пальца.
Дэниел продолжал задумчиво рассматривать мою персону.
– Ты им так и скажи, – посоветовала Эбби.
– Ты уверена, что тебе не больно? – Задавая этот вопрос, Джастин даже наморщил нос, словно сама мысль о моих швах доставляла ему страдания. – Наверняка сначала было больно. Признайся, ведь было…
– С ней все в порядке, – оборвала его Эбби. – Она только что сама сказала.
– Так что, даже спросить нельзя? Полицейские говорили…
– Сколько можно!
– Что? – навострила я уши. – Что говорили полицейские?
– Думаю, будет лучше, – подал голос Дэниел, спокойно, однако тоном, не допускающим возражений, и повернулся к Джастину, – если мы не будем развивать эту тему.
И вновь тишина, на сей раз более напряженная. Нож Рафа со скрежетом скользнул по тарелке. Джастин поморщился. Эбби потянулась за перечницей, разок стукнула ею по столу и потрясла над тарелкой.
– Полицейские спрашивали, – неожиданно вновь подал голос Дэниел и посмотрел на меня поверх бокала, – вела ли ты дневник или записную книжку, что-то в этом роде. Я посчитал, что для всех нас самое разумное ответить, что нет.
Дневник?
– И правильно сделал, – ответила я. – Не хочу, чтобы кто-то копался в моих вещах.
– Не волнуйся, уже покопались, – ответила Эбби. – Извини, но они обыскали всю твою комнату.
– Черт, этого только не хватало! – изобразила я возмущение. – А почему вы их не остановили?
– У нас сложилось впечатление, что наше мнение никого не интересует, – сухо пояснил Раф.
– Ой, что было бы, если бы они нашли, допустим, любовные письма? Или порнографические открытки? Или что-то личное?
– Думается, именно это они и искали.
– А мне легавые даже по-своему понравились, – задумчиво произнес Дэниел. – Почти у всех был такой вид, будто им работа до смерти надоела. Мне, например, было бы интересно понаблюдать, когда они производили обыск, хотя вряд ли они обрадовались бы, обратись я к ним с такой просьбой.
– В любом случае они не нашли то, что искали, – подвела я итог. – Кстати, а где она, моя записная книжка?
– Понятия не имею, – слегка растерялся Дэниел. – Наверное, там, где ты ее хранишь.
И вновь принялся за бифштекс.
После ужина парни убрали тарелки. Мы с Эбби сидели за столом и молча курили, как будто понимали друг дружку без слов. Было слышно, как, отгороженный от нас двойными раздвижными дверями, кто-то возится в гостиной, а потом мой нос уловил запах горящих дров.
– Ну как, сегодня посидим в тишине? – спросила Эбби, глядя на меня сквозь сигаретный дым. – Почитаем, и все?
После ужина – свободное время, когда они занимались тем, к чему в тот вечер лежала душа: играли в карты, читали, просто разговаривали или постепенно приводили дом в божеский вид. Лично меня чтение устроило бы на все сто, если не больше.
– Отлично, – ответила я. – Тем более что мне нужно наверстывать упущенное по диссеру.
– Не выдумывай, – возразила Эбби и в который раз одарила меня полуулыбкой. – Ты только-только вернулась. Куда тебе спешить? Еще наработаешься.
Она потушила сигарету и распахнула двери.
Гостиная была огромна и, чего я не ожидала, жуть как хороша. На фото в глаза обычно бросалась ее запущенность, а вот атмосфера оставалась, как говорится, за кадром. Высокие потолки с пятнами сырости в углах. Широкие половицы, чуть бугристые и без лака. Ужасные обои в цветочек, то там, то здесь свисающие лохмотьями, открывая взору нижние слои: в розовую и золотую полоску или кремовые с матовым шелковистым глянцем. Мебель была из разных гарнитуров и стара как мир. Поцарапанный карточный столик с палисандровыми инкрустациями, кресла, обтянутые выцветшей парчой, книжные полки, на которых вперемежку выстроились старинные кожаные переплеты и яркие бумажные, современные. Никакой люстры не было, лишь торшеры, да пламя потрескивало в массивном камине с кованой решеткой, отбрасывая пляшущие тени на паутину под потолком. В общем, без содрогания на этот, с позволения сказать, зал было невозможно смотреть, и все равно я влюбилась в него буквально с первого взгляда.
Кресла на вид были удобные, и я едва не направилась прямым ходом к одному из них, но тут моя интуиция нажала на тормоза. Мне казалось, будто я слышу биение собственного сердца. Боже, я ведь понятия не имею, где мое место. И главное, никаких ценных мыслей. Вкусная и сытная пища, бокал вина, посиделки с Эбби – и вот результат: мной овладела преступная самоуспокоенность.
– Секундочку, сейчас вернусь, – сказала я и бросилась в уборную, чтобы другие расселись по местам, а у меня перестали трястись колени. Когда я наконец отдышалась, мозг вышел из спячки, и я вычислила свое место: низкое викторианское кресло сбоку от камина. Оно было на фотках, которые мне показывал Фрэнк. И как только это вылетело у меня из головы?
А ведь мне ничего не стоило плюхнуться в чужое кресло. И тогда прощай, операция – всего через четыре часа.
Когда я вернулась в гостиную, Джастин поднял на меня слегка встревоженный взгляд, но никто ничего не сказал. Мои книги были разложены на ломберном столике рядом с креслом: толстые исторические справочники; «Джейн Эйр» с загнутыми уголками – раскрытая где-то посередине, она лежала лицом вниз на блокноте в линейку; пожелтевшая книженция в бумажной обложке: Рип Корелли, «Она привыкла сражать наповал». Скорее всего к диссертации это чтиво отношения не имело, но кто знает? На обложке – девица в юбке с разрезом, за резинкой чулка – пистолет («Мужчины летели на нее как мухи на мед… После чего она их убивала»). Ручка – шариковая, с синей пастой, кончик со следами зубов – лежала там, где Лекси положила ее, не закончив фразы, вечером в ту злополучную среду.
Поверх страницы я потихоньку следила за остальными, пытаясь обнаружить признаки нервозности. Ничего подобного. Все, как один, мгновенно погрузились в чтение, и эта вошедшая в привычку сосредоточенность слегка пугала.
Эбби расположилась в кресле, положив ноги на вышитую подушку для скамеечки – как я поняла, результат ее реставрационных работ, – и быстро перелистывала страницы, накручивая на палец прядь волос. Раф сидел по другую сторону камина; время от времени он откладывал книгу и нагибался, чтобы поворошить кочергой угли в очаге или подбросить полено. Джастин растянулся на диване, положив на грудь блокнот, и делал в нем какие-то пометки; он то что-то бормотал себе под нос, то неодобрительно фыркал и цокал языком. На стене позади него висел выцветший гобелен с сюжетом охоты. По идее на его фоне Джастин, в вельветовых брюках и круглых очках, должен был казаться совершенно не к месту, но нет, никакой дисгармонии не ощущалось.
Дэниел сидел за карточным столом, чуть пригнув темноволосую голову под высокой лампой. Казалось, он застыл и лишь изредка оживал, чтобы неторопливым жестом перевернуть очередную страницу. Тяжелые зеленые бархатные шторы не были задернуты, и я представила, как мы смотрелись бы, загляни кто-то к нам в окно из темного сада: сидим, погруженные в чтение, в красноватых отблесках камина. Такие яркие и умиротворенные – дивные видения из волшебного сна. На какой-то головокружительный миг я искренне позавидовала Лекси Мэдисон.
Судя по всему, Дэниел поймал на себе мой взгляд, потому что оторвался от книги и улыбнулся мне через стол. Это была его первая за весь вечер улыбка, теплая и вместе с тем серьезная. Улыбнулся – и снова склонился над книгой.
Спать я легла рано, где-то в десять, частично чтобы не выйти из образа, частично потому – Фрэнк был прав, – что валилась с ног от усталости. Ощущение было такое, будто я полдня участвовала в соревнованиях по триатлону. Я закрыла за собой дверь в комнату Лекси (вокруг шеи и плеч, словно невесомый шарфик, тотчас обмотался запах ландышей и заглянул в лицо – мол, кто ты?) и привалилась к стене спиной. В какой-то миг мне показалось, что я не добреду до кровати и свалюсь без сил прямо здесь же, на коврике под дверью. Но не потому, что годы берут свое и нервы уже не те. Просто раньше я сама решала, с кем водить дружбу, а сейчас хозяйкой положения была Лекси, и мне оставалось лишь одно: следовать ее правилам вплоть до последней буквы, прислушиваться к ней все двадцать четыре часа в сутки, словно она была крошечным трескучим наушником в моем ухе, целиком и полностью подчинить себя ей.
Чувство мне хорошо знакомо, причем по моим самым малоприятным расследованиям: парадом командую не я, а кто-то другой. Как правило, ничего хорошего оно не сулило. Правда, тогда кем-то другим всегда был убийца, опережавший нас на три шага вперед. Но чтобы жертва – в моей практике это первый случай.
А вот кое-что, наоборот, было даже легче. В прошлый раз, в университете, любое слово, вылетевшее из моего рта, имело неприятный привкус, словно заплесневелый хлеб. Как я уже говорила, лгать не мое призвание. А тогда, факт остается фактом, все, что бы я ни сказала, имело свежий вкус правды. Единственное объяснение, какое пришло мне тогда на ум: просто я пытаюсь обмануть самое себя – довод, весьма типичный для тех, кто работает под прикрытием. Но может, все было гораздо глубже: по какой-то неведомой мне самой причине я не лгала. Главное, не перестараться, и тогда любое слово из моих уст будет правдой – конечно, не моей, а правдой Лекси.
Спальня Лекси располагалась на верхнем этаже в дальней части дома – напротив спальни Дэниела и над спальней Джастина – средних размеров, с низким потолком, простыми белыми шторами на окнах и шаткой железной односпальной кроватью, которая, стоило на нее сесть, жалобно заскрипела подо мной словно древний паровой пресс. Если Лекси умудрилась забеременеть на этой скрипучей развалюхе – мой ей респект. Покрывало голубого цвета и свежевыглаженное – кто-то догадался поменять постельное белье. По части мебели в комнате было не густо: книжная полка, узкий платяной шкаф; на полке, что весьма кстати, приклеены жестяные полоски с подписями («шляпы», «чулки»), дешевая пластиковая лампа на таком же дешевом прикроватном столике, деревянный комод с трельяжем, отражавшим лицо под самыми невообразимыми углами, отчего мне сделалось немного жутко. Я даже подумала чем-нибудь его завесить, но тогда пришлось бы объяснять, зачем мне это понадобилось. Кроме того, я не могла избавиться от чувства, что, даже скрытое от глаз старой занавеской или простыней, мое отражение будет там жить собственной жизнью.
Прислушиваясь, не идет ли кто по лестнице, я отомкнула чемодан, вытащила новенький пистолет и моток пластыря для моих повязок. Даже дома я не ложусь спать без пистолета – старая привычка, расставаться с которой в данный момент не имело смысла. Пистолет я прикрепила к задней стенке прикроватной тумбочки – подальше от посторонних глаз, зато всегда под рукой. Кстати, позади тумбочки ни паутины, ни пыли. Ребята из бюро побывали здесь раньше меня.
Перед тем как надеть голубую пижаму Лекси, я сняла фальшивую повязку, отстегнула микрофон и спрятала на дно сумки. Фрэнк, конечно, будет зол как черт, но мне наплевать. На то имелись причины.
Первая ночь во время секретного спецзадания – такое не забывается. Весь день только и делаешь, что следишь за каждым своим словом, каждым жестом, наверное, даже придирчивее, чем за другими людьми, но стоит прийти вечеру, как оказываешься один – на чужом матраце, в комнате, где даже воздух чужой. И ничего другого не остается, как разомкнуть руки и расслабиться, чтобы нырнуть с головой в сон и в чью-то чужую жизнь. Даже в самый первый раз знаешь, что в этот момент начинается некий необратимый процесс, что наутро ты проснешься уже совершенно другим человеком. И мне хотелось бы войти в нее голой, чтобы на мне не было ничего из моей прошлой жизни.
На книжной полке я нашла томик сказок братьев Гримм – старый, с выпадающими страницами, но прекрасно иллюстрированный – и взяла с собой в постель. Судя по подписи, оставленной на форзаце размашистой рукой Джастина пером и чернилами, – подарок Лекси на день рождения от остальной четверки в прошлом году. В дате я почти не сомневалась: 03.01.04. Счастливого дня рождения. Малышка (и когда ты только повзрослеешь?), с любовью от… и далее имена.
Я сидела в постели с книгой на коленях, но читать не могла. Время от времени из гостиной до меня долетали приглушенные голоса, а за окном своей жизнью жил сад: шелест ветра в листьях, отдаленное лисье тявканье, уханье совы, какие-то шорохи. В общем, я сидела, разглядывая крошечную комнатку Лекси, и прислушивалась.
Незадолго до полночи ступеньки лестницы скрипнули, и кто-то тихонько постучал в мою дверь. Я едва не подскочила до потолка, схватила сумку, чтобы проверить, не забыла ли застегнуть на ней «молнию», и крикнула:
– Заходи!
– Это я, – сказал из-за двери Дэниел, а может, Джастин или Раф, причем так тихо, что я не поняла, кому принадлежат голос. – Просто хочу пожелать спокойной ночи. Мы тоже ложимся спать.
Мое сердце было готово выскочить из груди.
– Спокойной ночи! – крикнула я ответ. – Приятных снов!
Голоса перелетали вверх-вниз на лестнице, сливаясь в единый хор, напоминающий стрекот сверчков – легкий, как прикосновение пальцев к волосам.
– Спокойной ночи, – нашептывали они, – приятных тебе снов. Спокойной ночи тебе, Лекси, мы рады, что ты вернулась. Спокойной ночи!..
Я сплю чутко, реагирую на малейший шорох. В какой-то момент посреди ночи я проснулась словно по будильнику. С той стороны коридора из-за двери комнаты Дэниела доносились приглушенные голоса.
Я затаила дыхание, но двери были плотные, так что я расслышала в темноте лишь чей-то возбужденный шепот. Увы, ни слов, ни принадлежности голоса я не разобрала. Я тихонько вытащила руку из-под одеяла, осторожно нащупала на тумбочке мобильник и проверила время – 03:17.
Я довольно долго пролежала, прислушиваясь к этому перешептыванию вперемешку с писком летучих мышей и завыванием ветра. Лишь без двух минут четыре я услышала, как, скрипнув, повернулась круглая ручка, дверь, ведущая в комнату Дэниела, приоткрылась и тотчас с легким щелчком замка закрылась вновь. Чье-то дыхание на лестничной площадке – едва различимое, словно тень на фоне темноты, а потом ничего.
Глава 6
Меня разбудили шаги – кто-то громко топал вниз по лестнице. Снилось что-то мрачное и путаное, и на то, чтобы сбросить сети сна и осознать, где я нахожусь, ушло несколько секунд. Пистолета под рукой не оказалось, и я уже было запаниковала, но, слава Богу, вспомнила, где его спрятала.
Я села. Яду, похоже, не подмешали – чувствовала я себя нормально. Из-под двери тянуло чем-то жареным; снизу словно издалека доносились оживленные голоса. Черт, мне же полагалось готовить завтрак! Мне так давно не удавалось поспать дольше шести, что я не потрудилась завести будильник. Я прилепила к телу микрофон, натянула джинсы, футболку и – холод в комнате был собачий – мешковатый джемпер, принадлежавший, по всей видимости, кому-то из парней, и спустилась вниз.
Кухня располагалась в задней части дома и выглядела гораздо симпатичнее, чем на видео. Ни плесени, ни паутины, ни грязного линолеума – бетонный пол, дочиста отмытый деревянный стол и горшок с торчащей клочьями геранью на подоконнике у раковины. Эбби, в красном фланелевом платье с капюшоном, переворачивала на сковороде ломтики бекона и сосиски. Дэниел, уже полностью одетый, сидел за столом, читая придавленную краем тарелки книгу, и с методичным удовольствием уплетал яичницу. Джастин резал на треугольники тост и громко сетовал на жизнь.
– Честное слово, никогда такого не видел. На прошлой неделе лишь двое прочитали заданное на дом, остальные тупо пялились в стену и жевали жвачку словно стадо коров. Уверен, что не хочешь махнуться хотя бы на сегодня? Может, тебе удастся вытянуть из них больше…
– Нет.
Дэниел даже не взглянул на него.
– Твои как раз сонеты читают, а уж я-то разбираюсь в сонетах. Очень хорошо разбираюсь.
– Нет.
– Доброе утро, – произнесла я с порога.
Дэниел ответил хмурым кивком и вернулся к своей книге. Эбби помахала лопаткой.
– А, привет.
– Лапочка, – сказал Джастин. – Подойди-ка сюда. Дай мне на тебя взглянуть. Как себя чувствуешь?
– Великолепно, – ответила я. – Прости, Эбби, я проспала. Позволь…
Я потянулась за лопаткой, но она мне ее не дала.
– Нет-нет, ты ж у нас вроде как ходячая больная. Вот завтра поднимусь и вытащу тебя из постели. Присядь.
При словах «ходячая больная» Дэниел и Джастин на пару мгновений прекратили жевать – или мне только показалось? Я села за стол. Джастин пододвинул к себе тарелку с тостами, а Дэниел перевернул страницу и подтолкнул в моем направлении красный эмалированный чайник.
Не задавая лишних вопросов, Эбби поставила передо мной тарелку с тремя ломтиками жареного бекона и яичницей из двух яиц.
– Ох, ну и холодина! – воскликнула она, возвращаясь к плите. – Господи, Дэниел, я знаю, как ты относишься к двойным стеклопакетам, но, серьезно, с этим нужно что-то делать…
– Двойные стеклопакеты – порождение Сатаны. Они отвратительны.
– Ну и пусть, зато с ними тепло. Раз уж у нас нет ковров…
Подперев рукой подбородок, Джастин клевал свой тост и пристально смотрел мне в глаза, что порядком нервировало.
– Ты уверена, что все нормально? – В его голосе звучало неподдельное беспокойство. – Какая-то ты бледная. Ты ведь сегодня никуда не пойдешь?
– Думаю, нет. – Вряд ли я выдержала бы на ногах весь день. К тому же хотелось остаться одной и обыскать дом: мне нужен был тот дневник, или записная книжка, или что там еще. – Пожалуй, несколько дней передохну. Есть, правда, одна проблема: как быть с консультациями?
Официально те заканчивались к Пасхе, но всегда были и такие, что по тем или иным причинам тянулись чуть ли не все лето. У меня оставалось две группы – по вторникам и четвергам, – и перспектива встречаться с ними совсем не вдохновляла.
– Мы взяли их на себя, – предложила Эбби, присоединяясь к нам с полной тарелкой, – чем-нибудь займем. В прошлый четверг Дэниел проходил с ними «Беовульфа». В оригинале.
– Класс, – сказала я. – И как они его восприняли?
– Не так уж и плохо, – оторвался от книги Дэниел. – Сначала без особого энтузиазма, однако потом кое-кто выступил с довольно-таки здравыми комментариями. В общем, было интересно.
В кухню, спотыкаясь, вплыл Раф – взъерошенный, в футболке и полосатых пижамных штанах, он двигался как радиоуправляемый робот. Немного покружив по комнате, отыскал наконец свою кружку, плеснул в нее черного кофе, схватил один из нарезанных треугольниками тостов Джастина и шагнул к выходу.
– Двадцать минут! – прокричал ему вслед Джастин. – Больше ждать не буду!
Раф, не оглядываясь, помахал ему рукой и исчез за дверью.
– Не понимаю, зачем дергаться? – разрезая на части сосиску, заметила Эбби. – Через пять минут он и не вспомнит, что видел тебя. После кофе, Джастин. Или ты забыл, что наш Раф становится вменяемым только после кофе?
– Ну да, а потом будет ныть, будто я вечно его подгоняю. Ничего, на сей раз ждать не буду; опоздает – его проблема. Пусть ловит попутку или идет в город пешком, это уж его дело…
– И так каждое утро, – сказала Эбби, кивая в сторону Джастина.
Тот обиженно замахал в ответ ножом для масла.
Я лишь закатила глаза. На улице, за окном, щипал траву, оставляя на белой росе маленькие темные следы, кролик.
Через полчаса Раф и Джастин уехали. Джастин подогнал машину прямо к крыльцу и с минуту давил на клаксон, издавая неслышные – из-за закрытого окна – угрозы. И так до тех пор, пока Раф, в кое-как наброшенной куртке и с рюкзаком в руке, не ворвался наконец в кухню, схватил еще один тост, зажал его в зубах и выскочил на улицу, хлопнув дверью так, что задрожал весь дом. Эбби мыла посуду, вполголоса, густым контральто напевая: «Бежит река, ох широка, ее не перейти мне…» Дэниел курил сигарету без фильтра, и легкие завитки дыма клубились в тусклых лучах восходящего за окном солнца. Напряжение спало; я была частью их семьи.
Странно, но тогда я даже не слишком-то этому радовалась. Вот уж не ожидала, что проникнусь к четверке симпатией. И если насчет Дэниела и Рафа я не была уверена на все сто, то Джастин определенно оказался милым, сердечным парнем. Описывая Эбби, Фрэнк тоже не покривил душой: будь все иначе, я была бы не прочь иметь такую подругу.
Они только что потеряли члена своей команды и даже не знали об этом. Возможно, все случилось из-за меня, а я сидела у них на кухне, ела яичницу и морочила им головы. Вчерашние подозрения – яд из болиголова, Господи! – показались столь смехотворными и дикими, что я готова была сквозь землю провалиться со стыда.
– Дэниел, пора двигаться. – Сверившись с часами, Эбби вытерла руки о кухонное полотенце. – Принести чего-нибудь из внешнего мира, Лекс?
– Сигарет, – сказала я. – У меня почти кончились.
Вытащив из кармана пачку «Мальборо-лайтс», она бросила ее мне.
– Возьми пока эти. На обратном пути куплю еще. Чем собираешься заниматься целый день?
– Валяться на диване, читать и есть. Печенье какое-нибудь осталось?
– С ванильным кремом, как ты любишь, – в коробке для печенья, шоколадное – в холодильнике. – Аккуратно сложив полотенце вдвое, она повесила его на ручку духовки. – Ты точно не хочешь, чтобы с тобой кто-нибудь остался?
Джастин задавал мне этот вопрос раз шесть. Они что, сговорились?
– Абсолютно.
От меня не ускользнуло, как Эбби бросила быстрый взгляд на Дэниела, но тот переворачивал страницу и не обращал на нас никакого внимания.
– Ну, дело твое, – пожала она плечами. – Смотри не свались с лестницы и вообще будь осторожна. Дэниел, у тебя пять минут.
Тот кивнул, даже не взглянув на нее. Эбби, в одних носках, легко взбежала по лестнице. Я слышала, как она открывает и закрывает ящики, затем, через минуту, до нас вновь донеслось ее пение: «Я к дубу прижалась, опоры ища…»
Лекси смолила по пачке в день и начинала сразу после завтрака. Я взяла у Дэниела спички и закурила.
Отметив закладкой последнюю прочитанную страницу, Дэниел закрыл книгу и отложил в сторону.
– А тебе курить-то можно? – спросил он.
– Нет. – Я выпустила в его сторону струйку дыма. – А тебе?
Мой ответ вызвал у него улыбку.
– Сегодня ты выглядишь гораздо лучше. Не то что вчера вечером. У тебя был жутко усталый вид, и вообще ты вся была какая-то потерянная. Чего, наверно, и следовало ожидать. Приятно снова видеть тебя бодрой.
Ценное замечание, надо взять на заметку.
– В больнице только и твердили, что нужно сделать небольшую передышку и никуда не спешить. Да пошли они, пусть себе указывают. Надоело болеть.
Теперь он улыбался уже во весь рот.
– Да уж, представляю. Уверен, ты была идеальной пациенткой. – Склонившись над плитой, он проверил, не осталось ли чего в кофейнике. – Помнишь, что с тобой случилось?
Выливая в чашку остатки кофе, он смотрел на меня – спокойно, с любопытством, без малейших признаков нервозности.
– Ни черта, – ответила я. – Тот день вообще не помню, да и предыдущие – как-то смутно. Думала, копы вам сказали.
– Сказать-то сказали, только ведь это еще ничего не значит. У тебя могли быть собственные причины дать им такое объяснение.
Я сделала вид, что не понимаю.
– Например?
– Ну, не знаю. – Дэниел осторожно поставил кофейник на плиту. – Если ты что-нибудь вспомнишь и будешь сомневаться, стоит ли идти в полицию, посоветуйся прежде со мной или Эбби. Договорились?
Скрестив ноги, он медленно потягивал кофе и буравил меня взглядом. До меня начало доходить, что имел в виду Фрэнк, когда говорил, что эти четверо как партизаны – многого из них не вытащишь. Лицо сидевшего напротив парня могло принадлежать как человеку, только что пришедшему с хоровых распевок, так и тому, кто лишь пару минут назад зарубил топором дюжину сирот.
– Конечно, не вопрос, – услышала я свой голос. – Помню только, как во вторник вечером пришла домой из колледжа, а потом обнаружила, что лежу чуть живая и блюю в больничное судно. Так я и сказала полиции.
– Гм… – Дэниел подвинул пепельницу на мою сторону стола. – Память – странная штука. Давай сделаем так: если ты…
В этот миг на лестнице раздалось цоканье каблучков Эбби. Она все еще напевала себе под нос. Покачав головой, Дэниел поднялся и похлопал себя по карманам, будто что-то искал.
С верхних ступеней лестницы мне было видно, как Дэниел лихо промчался по подъездной дороге и машина растворилась среди вишневых деревьев. Убедившись, что все уехали, я заперла дверь и пару секунд стояла в холле, прислушиваясь к тишине пустого дома. За дверью, на улице, ветер гнал по земле песок, а мне нужно было подумать о том, что делать дальше.
Я присела на одну из нижних ступенек. Ковер с лестницы убрали, но дальше этого дело не сдвинулось – ступени пересекала посередине широкая полоса, грязная и стертая, оставленная ногами многих поколений. Я прислонилась к опоре лестницы, чуть повертелась, чтобы было удобней спине, и мысленно вернулась к дневнику.
Будь он спрятан в комнате Лекси, парни из бюро нашли бы его. Следовательно, дневник либо в других помещениях, либо где-то в саду. Что он скрывает в себе такого, что Лекси прятала его от лучших друзей? Вспомнились слова Фрэнка: «Она умела хранить секреты даже от друзей».
Оставался еще и такой вариант: Лекси держала дневник при себе, он лежал в кармане, когда ее убили, и убийца его забран. Если ему был нужен дневник, становилось понятно, зачем понадобилось идти на риск, оттаскивать ее в укрытие и обыскивать в темноте под дождем окровавленное тело, выворачивать карманы.
Подобное предположение вполне соответствовало тому, что я знала о Лекси – ее скрытности, – но тогда, если подходить с практической стороны, чтобы помещаться в кармане, дневник должен быть довольно мал, а еще ей пришлось бы вытаскивать его всякий раз при переодевании. Гораздо проще и безопаснее подыскать тайник. Некое укромное местечко, в котором дневник был бы защищен от дождя и посторонних глаз; столь укромное, чтобы о нем не знали четверо eе соседей; такое, куда можно было добраться, не привлекая внимания, в любое удобное время. И тайник этот определенно находился не в ее комнате.
На нижнем этаже располагалась уборная, на втором – ванная. Для начала я решила проверить сортир – размером с платяной шкаф, – но, заглянув в сливной бачок и ничего там не обнаружив, поняла, что исчерпала все возможные варианты поиска. А вот ванная комната занимала несравнимо больше места: на полу – кафель 1930-х годов, с черно-белым фризом, ванна с отбитой эмалью, обычные прозрачные окна со старыми тюлевыми занавесками. Дверь запиралась изнутри.
Ни в бачке, ни рядом с ним я ничего не нашла. Усевшись на пол, потянула на себя деревянную панель, прикрывавшую ванну сбоку. Та поддалась с легким скрипом, который можно без труда заглушить шумом смываемого унитаза. Моему взору предстали: мышиный помет, многолетняя паутина, толстый слой пыли и грязи… и маленькая красная записная книжка, задвинутая в самый угол.
У меня перехватило дыхание. Не скажу, чтобы я уж очень сильно обрадовалась, – слишком легко я обнаружила тайник Лекси. Казалось, весь дом сжался за моей спиной, склонился над моим плечом и смотрит, смотрит…
Сходив к себе в комнату – то есть в комнату Лекси, – я надела перчатки и вооружилась пилочкой для ногтей. Вернувшись в ванную, села на пол и осторожно, придерживая за края, вытащила записную книжку. Пролистала, используя пилочку. Рано или поздно бюро пожелает снять с дневника отпечатки пальцев.
Я надеялась, что это будет полноценный дневник, с сокровенными тайнами и пространными излияниями чувств. Если бы! Обычный ежедневник: красный переплет из искусственной кожи, на каждый день – по странице. Первые несколько месяцев – сплошные памятки вроде: салат, суп, соль с чесноком; 11 ч. занятия, ауд. 3017; оплатить электр.; попросить у Д. книгу. Ничего особенного, обычная ерунда, читая которую мне становилось все больше не по себе. Конечно, детективам постоянно приходится вторгаться в чужую личную жизнь – самыми различными способами. Да, я спала в постели Лекси, носила ее одежду, но… это была ее, Лекси, повседневная частная жизнь, копаться в которой я не имела права.
Впрочем, в последние дни марта кое-что изменилось. Списки необходимых покупок и расписания занятий исчезли, страницы, одна за другой, оставались незаполненными. В этот период в дневнике появились лишь три короткие записи – почерк небрежный, быстрый. 31 марта: 10:30 Н. 5 апреля: 11:30 Н. 11-е, за два дня до ее смерти: 11 Н.
Никаких Н. в январе и феврале; никакого упоминания об Н. до конца марта. Список ее БЗ был не таким уж и длинным, и, насколько я помнила, ни одно имя в нем с Н не начиналось. Прозвище? Место? Название кафе? Кто-то из ее прежней жизни, как и предполагал Фрэнк, возникает из ниоткуда и начисто стирает весь ее мир?
Теми же торопливыми каракулями в последние два дня жизни Лекси в ее записную книжку был внесен перечень букв и цифр: AMS 79, LHR 34, ED1 49, CDG 59, ALC 104. Что это? Результаты каких-нибудь игр? Денежные суммы, которые она заняла или ссудила? AMS похоже на инициалы Эбби – Абигайл Мэри Стоун, но вот прочие в ее БЗ не значились. Я долго смотрела на них, но ничего в голову не пришло – разве что сочетания этих букв и цифр походили на номерные знаки. Но с какой стати Лекси записывать номера машин? А если уж такое у нее было хобби, чего ради делать из него секрет чуть ли не государственной важности?
Никто ведь даже не заикнулся о том, что в последние недели она необычно вела себя или была чем-то встревожена. Все, с кем беседовали Фрэнк и Сэм, говорили, что все у нее было в порядке, выглядела она вполне довольной, такой, как обычно. Последние кадры домашнего видео были сняты за три дня до ее смерти: Лекси, вся в пыли, на голове – красный платок, спускается по лестнице с чердака, держа что-то в свободной руке. Чихая и смеясь, она говорит в объектив: «Нет, Раф, постой. Лучше посмотри, что я нашла! Это же – апчхи! – театральный бинокль и, похоже, перламутровый. Ну не чудо ли?» Что бы ни происходило в ее жизни, она умело это скрывала. Еще как умело!