Текст книги "Мертвые возвращаются?.."

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 42 страниц)

Он постучал пальцами по снимку кистей.

– Это самая главная часть. Люди обычно обращают на руки внимание. Ну-ка, Кэсси, покажи мне твои ладошки.

Я протянула руки, словно он собирался надеть на меня наручники. На пришпиленные к доске снимки я старалась не смотреть. Дыхание давалось с трудом: это был тот, один-единственный, вопрос, на который у Фрэнка заранее не имелось ответа. Любое более-менее заметное отличие все расставило бы по своим местам. Если и была цепь, связывающая нас с ней, то стоит лопнуть этому непрочному звену, и я свободна. Смогу уйти домой.

– Какие прекрасные руки! Таких я еще ни разу не видел, – с видом истинного ценителя произнес Фрэнк, когда закончил рассматривать.

– Поразительно! – воскликнул Купер и вытянул шею, чтобы поверх очков взглянуть еще раз на меня и нашу мертвую незнакомку. – Шансы совпадения – один на миллион.

– Кто-нибудь заметил отличия? – спросил Фрэнк у присутствующих.

Ответом было дружное молчание. На лице Сэма заходили желваки.

– Господа, – произнес Фрэнк и сделал широкий жест, – мы с вами имеем практически полное сходство.

– Это еще ничего не означает, – буркнул Сэм.

О'Келли театрально хлопнул в ладоши.

– Примите мои поздравления, Мэки. Вы нам открыли глаза. Теперь нам точно известно, как выглядит Мисс Мэддокс. Ну а теперь я бы просил вас снова перейти к делу.

– Нельзя ли мне сесть? Как-то надоело стоять, – спросила я. Ноги дрожали, словно я пробежала марафонскую дистанцию. А еще я была жутко зла на всех присутствующих, в том числе и на себя. – Ну разве только если я нужна вам здесь для вдохновения.

– Почему же, можно, – ответил Фрэнк, беря в руки маркер. – Итак, что мы имеем? Александра Дженет Мэдисон, она же Лекси. Согласно документам, родилась в Дублине первого марта 1979 года. Кому, как не мне, знать – ведь я сам ее зарегистрировал. В октябре 2000 года, – он быстрым, резким движением начертил линию, – поступила в Дублинский университет, в аспирантуру по психологии. В мае 2001 года бросила учебу по причине болезни, вызванной нервным срывом, и вернулась к родителям в Канаду, поправить здоровье. На чем, собственно, ее жизнь и должна была закончиться.

– Погоди. Ты придумал для меня нервный срыв? – уточнила я.

– Диссертация окончательно доконала тебя, – как ни в чем не бывало расплылся в улыбке Фрэнк. – Сама знаешь, университет – это тебе не санаторий. Здесь никого не интересует, здорова ты или больна. Не можешь учиться – уходи. И ты ушла. К тому же мне ведь нужно было как-то от тебя избавиться.

Я приняла позу поудобнее и состроила ему гримасу. Фрэнк, в свою очередь, подмигнул мне. В некотором роде он, сам того не зная, подыграл этой девице еще до того, как она, так сказать, появилась в кадре. Любая ошибка, которую она легко могла допустить, случись ей нарваться на кого-то из моих тогдашних знакомых и начать выуживать из него информацию, любая заминка, любой недоуменный взгляд, любое нежелание встретиться еще раз – все это тотчас получало правдоподобное объяснение: мол, что с нее взять, сами понимаете – нервный срыв.

– В феврале 2002 года, – продолжал тем временем Фрэнк, – Александра Мэдисон вновь засветилась в Дублине. Она забирает документы из университета, с их помощью ухитряется пролезть в аспирантуру Тринити и начинает писать диссертацию по английской литературе. Мы понятия не имеем, кто она такая на самом деле и чем занималась до этого, и даже как на нее свалился такой подарок судьбы, как Лекси Мэдисон. Мы проверили отпечатки пальцев – в нашем архиве их нет.

– Почему бы тебе не взять пошире – вполне может статься, что она и не ирландка вовсе, – сказала я.

Фрэнк пристально посмотрел на меня.

– Это почему же?

– Когда ирландцу нужно спрятаться, он не станет околачиваться в Ирландии, а скорее уедет за границу. Будь девица ирландкой, не прошло бы и недели, как она нос к носу столкнулась бы на улице со старой приятельницей своей мамаши по карточному клубу.

– Не обязательно, если она вела уединенный образ жизни.

– И еще один момент, – добавила я, стараясь не выдать дрожь в голосе. – Я, например, внешне пошла в мою французскую родню. Никто не верит, что я ирландка, пока я не открою рот. Если моя внешность не тянет на ирландскую, то и ее тоже.

– Ну вы и загнули! – язвительно прокомментировал О'Келли. – Отдел тайных операций, отдел домашнего насилия, англичане, Интерпол, ФБР. Кто там еще пристроился в очередь и желает присоединиться к вашей компании? Ассоциация ирландских женщин?

– А нельзя ли установить ее личность по зубам? – подал голос Сэм. – Возможно, даже страну, откуда она приехала? Я слышал, по пломбе можно определить, где ее поставили.

– У нашей особы отличные зубы, – отозвался Купер. – Я, конечно, не стоматолог, но у нее нет ни пломб, ни коронок, ни удаленных зубов – словом, ничего такого, что могло бы способствовать опознанию.

Фрэнк вопросительно посмотрел в мою сторону. Я в ответ лишь пожала плечами – мол, при чем здесь я.

– Два нижних передних зуба слегка наехали друг на друга, – продолжал Купер, – а один верхний моляр значительно выступает из ряда, из чего можно сделать вывод, что помощи стоматолога она в детстве не получала. Так что, пожалуй, шансы опознать ее по зубам практически равны нулю.

Сэм удрученно покачал головой и снова уставился в блокнот.

Фрэнк продолжал буравить меня взглядом, что начинало порядком действовать на нервы. Я оторвалась от стены и как можно шире разинула рот, демонстрируя все свои зубы. Купер и О'Келли дружно ужаснулись.

– Видишь, никаких пломб, – сказала я Фрэнку. – Если тебе это так важно.

– Умница, – довольно произнес тот. – Продолжай чистить зубки.

– Я впечатлен, Мэддокс, – сказал О'Келли. – Такое не каждый день увидишь. Итак, осенью 2002 года Александра Мэдисон поступает в Тринити-колледж, а в апреле 2005-го ее убивают в окрестностях Гленскехи. Нам известно, чем она занималась все это время?

Сэм подал признаки жизни – поднял взгляд и положил на стол ручку.

– Работала над диссертацией, – ответил он. – Что-то такое на тему женщин-писательниц и псевдонимов. Я толком не понял. По словам научного руководителя, особых претензий к ней не было – слегка отставала от графика, но в целом работа получалась хорошая. До сентября прошлого года жила в однокомнатной квартирке рядом с Южной окружной. Учебу оплачивала с помощью кредита, подрабатывала на кафедре и в кафе. Получала небольшую стипендию. Никаких правонарушений за ней не числится, а также долгов – не считая кредита на учебу. Ни просроченных платежей, ни сомнительных привычек, ни бойфрендов – никого, с кем бы она могла испортить отношения.

– Соответственно никаких мотивов, – произнес Фрэнк, задумчиво глядя на доску. – И никаких подозреваемых.

– В основном она общалась с аспирантами, – ровным тоном добавил Сэм. – Вот их имена: Дэниел Марч, Абигайл Стоун, Джастин Мэннеринг и Рафаэл Хайленд.

– Ну и имечко! – счел своим долгом съязвить О'Келли. – Он кто, гомик или англичанин?

Купер поморщился, даже закрыл на мгновение глаза словно кот.

– Наполовину англичанин, – продолжал Сэм. О'Келли довольно фыркнул. – Дэниела дважды штрафовали за превышение скорости, Джастина – один раз. Не считая этого, они все чисты как младенцы. Они явно не в курсе, что Лекси жила под чужим именем, а даже если и знали, то ничего не сказали. По их словам, она давно оборвала всякие связи с семьей и вообще не любила распространяться о своем прошлом. Они толком не знают, откуда она. Эбби полагает, что из Гэлуэя, Джастин – из Дублина, Дэниел, когда я спросил его, лишь свысока глянул на меня и заявил, что это его не касается. Та же песня и в отношении родителей. Джастин считает, что их давно нет в живых, Раф говорит, что они в разводе, Эбби утверждает, что Лекси – внебрачный ребенок…

– Или ни то, ни другое, ни третье, – подвел итог Фрэнк. – Как нам уже известно, барышня умела пудрить народу мозги.

Сэм кивнул.

– В сентябре Дэниел получил в наследство от Саймона Марча, своего двоюродного деда, особняк Уайтторн-Хаус в окрестностях Гленскехи, и вся компания переехала туда. Вечером в последнюю среду они сидели дома, играли в покер. Лекси вышла из игры первой и примерно в половине двенадцатого отправилась прогуляться по полям – насколько нам известно с их слов, поздние прогулки давно вошли у нее в привычку. Место тихое, дождя не было, так что остальные отнеслись к этому спокойно. Играть они закончили вскоре после полуночи и вскоре легли спать. Все описывают карточную игру одинаково, кто сколько выиграл и все такое прочее, небольшие расхождения не в счет, это естественно. Мы допросили каждого, причем по нескольку раз, но ничего нового не узнали, ни малейшей зацепки. Либо они невиновны, либо между ними сговор.

– А на следующее утро, – Фрэнк размашистым движением сделал последний штрих на своей схеме, – оказывается, что ее убили.

Сэм вытащил из стопки какой-то лист, подошел к доске и прилепил его в верхнем углу: топографическая карта местности, на которой было указано буквально все, до последнего дома и живой изгороди. Кое-где на ней были нанесены цветные крестики, соединенные цветными извилистыми линиями.

– Итак, вот у нас Гленскехи. А вот дом, до него чуть меньше мили. А здесь, примерно на полпути между ними и чуть к востоку, заброшенная сторожка, где мы обнаружили тело. Я нанес на карту возможные маршруты передвижений жертвы. Сейчас оперативники производят их детальный осмотр. Хотя, насколько мне известно, пока ничего не найдено. Согласно заявлениям соседей по дому, во время прогулок она обычно пользовалась задней калиткой, бродила час-другой по сельским дорогам – а их здесь множество, – после чего возвращалась домой, иногда через парадную дверь, иногда через кухню. В зависимости от того, какой дорогой шла.

– Посреди ночи? – уточнил О'Келли. – У нее что, с головой было не в порядке?

– Она всегда брала с собой фонарик – кстати, мы нашли его у нее в комнате, – пояснил Сэм, – а в лунные ночи обходилась без него. Она обожала поздние прогулки, редко когда пропускала вечер-другой. Даже дождь ей был не помеха – просто одевалась потеплее, и все. Не думаю, что прогулки были нужны ей для того, чтобы размяться, – скорее ей просто хотелось побыть одной. Живя бок о бок с этой четверкой, она наверняка иногда уставала от их компании. Они не знают, посещала ли убитая когда-нибудь сторожку, однако все в один голос утверждают, что та ей нравилась.

Буквально на следующий день, как они переехали сюда, все пятеро отправились исследовать прилегающую местность. Они провели целый день, бродя по холмам вокруг Гленскехи. Когда набрели на сторожку, Лекси отказалась идти дальше, пока не заглянет в нее, хотя остальные пытались ее отговорить – мол, того и гляди нагрянет фермер с ружьем. Ей нравилось, что полуразрушенный домишко продолжал стоять, хотя в нем никто давно не жил. Как выразился Дэниел, хотя я его плохо понял, ей «нравилась безалаберность». Так что нельзя исключать вероятности того, что она регулярно наведывалась туда во время своих полуночных прогулок.

Нет, барышня явно не ирландских кровей или по крайней мере выросла где-то еще. Эти заброшенные хибарки, наследие картофельного голода девятнадцатого века, в Ирландии на каждом шагу, мы их давно уже перестали замечать. Лишь туристы – причем туристы из таких молодых стран, как Америка и Австралия, – обращают на них внимание.

Сэм достал еще один лист и прикрепил рядом с картой: внутренняя планировка домика, причем снизу аккуратным почерком указан масштаб.

– Тем не менее в конечном итоге она оказалась здесь, – произнес он, приклеивая к доске последний уголок листа. – Вот здесь она умерла, спиной к стене, – назовем это внешней комнатой. Вскоре после смерти и до того, как наступило окоченение, ее переместили во внутреннюю комнату. Здесь и обнаружили тело в четверг рано утром.

Он кивнул Куперу – мол, теперь слово вам.

Купер сидел, устремив взгляд в пространство, словно погруженный в транс. Он не торопился. Сначала прочистил горло, затем обвел нас всех взглядом, как будто хотел убедиться, что его внимательно слушают.

– Жертва, – начал наконец он, – здоровая белая женщина; рост – метр шестьдесят четыре, вес пятьдесят четыре килограмма. Никаких шрамов, никаких татуировок, никаких иных особых примет. Содержание алкоголя в крови – три промилле, что соответствует двум или трем бокалам вина, выпитым за несколько часов до смерти. Не считая этого, токсикологический анализ отрицательный – на момент смерти она не принимала никаких наркотиков, токсинов или лекарств. Внутренние органы в пределах нормы. Я не обнаружил каких-либо поражений или признаков болезни. Эпифизы длинных костей несут на себе первые признаки сращения, что дает основания определить возраст в пределах 27–29 лет. Судя по тазу, она никогда не рожала.

Купер потянулся к стакану с водой и сделал небольшой глоток. Я точно знала – он еще не закончил. Пауза была нужна ему ради пущего эффекта. Наверняка старый лис решил нас чем-то добить.

Купер аккуратно поставил стакан на край стола.

– Тем не менее, – произнес он, – она была на раннем сроке беременности.

Сказав это, он отвалился на спинку стула и стал ждать, как мы на это отреагируем.

– О Господи! – негромко воскликнул Сэм.

Фрэнк прислонился к доске и задумчиво присвистнул. О'Келли закатил глаза.

Этого нам только не хватало, подумала я и огляделась, куда бы присесть.

– Кто-нибудь из соседей упоминал об этом?

– Ни одна душа, – ответил Фрэнк, а Сэм покачал головой. – Наша героиня умела хранить свои секреты даже от самых близких друзей.

– А если она не догадывалась? – возразила я. – Вдруг у нее были нерегулярные месячные?

– Боже мой, Мэддокс, – ужаснулся О'Келли. – Прошу вас, оградите мои уши от таких подробностей. Просто сделайте пометку в отчете, если считаете нужным.

– А нельзя ли посредством ДНК-анализа установить личность отца? – спросил Сэм.

– Почему нельзя? Очень даже можно, – ответил Купер. – Но для этого требует образец биоматериала от такого предполагаемого отца. Эмбриону примерно четыре недели, он чуть меньше полусантиметра в длину и…

– Господи… – буркнул О'Келли. Купер ухмыльнулся. – Можете опустить эти детали. Скажите лучше, как она умерла.

Купер демонстративно выдержал паузу, давая понять, что не намерен безропотно подчиняться приказам О'Келли.

– В какой-то момент в среду вечером, – произнес он, решив, по всей видимости, что произвел необходимый эффект, – она получила удар ножом в правую часть грудной клетки. Скорее всего удар был нанесен спереди – точка удара и угол, под которым вошел нож, были бы невозможны, если бы его нанесли со стороны спины. Я обнаружил небольшие ссадины на обеих ладонях и одном колене, что дает основание предположить, что она один раз упала на твердую землю, однако никаких ран, какие можно было бы отнести на самооборону. Орудие ранения – лезвие длиной как минимум семь с половиной сантиметров, одностороннее, с заостренным концом, однако без каких-то специфических особенностей. В принципе это может быть любой нож – от крупного перочинного до остро заточенного кухонного. Лезвие вошло под ключицей на уровне восьмого ребра, снизу вверх, и задело легкое, что, в свою очередь, привело к пневмотораксу. Поясняю для неспециалистов. – Купер бросил многозначительный взгляд в сторону О'Келли. – Лезвие вырезало в легком что-то роде клапана, поэтому на вдохе воздух из легкого попадал в плевральное пространство, а на выдохе клапан закрывался и воздух оставался внутри плевры. Будь жертве оказана срочная медицинская помощь, ее можно было бы спасти. Но поскольку таковая оказана не была, воздух постепенно накапливался и начинал давить на органы грудной клетки. В конечном итоге приток крови к сердцу был перекрыт и она умерла.

На минуту воцарилось молчание – лишь было слышно, как гудят над головой лампы дневного света. Я представила себе, как она сидит одна, среди холодных полуразрушенных стен, над головой снуют ночные птицы, накрапывает дождь, и ее постепенно убивает собственное дыхание.

– И сколько это длилось? – спросил Фрэнк.

– Ну, это зависит от самых разных факторов, – ответил Купер. – После того как жертву ударили ножом, она пробежала какое-то расстояние, а значит, дышала чаще и глубже, что ускорило развитие пневмоторакса. Кроме того, лезвие оставило легкий надрез в одной из крупных вен в грудной клетке. Физическое усилие привело к тому, что легкий надрез превратился в разрыв, и постепенно развилось кровотечение, причем весьма значительное. По моим прикидкам, сознание она потеряла примерно через двадцать—тридцать минут после того, как ее ранили, а скончалась еще через десять—пятнадцать минут.

– Как далеко она могла уйти за полчаса? – спросил Сэм.

– Я не ясновидящий, – ответил Купер, хотя и незлобиво. – Адреналин способен творить с человеческим телом настоящие чудеса, и есть все свидетельства того, что жертва находилась в состоянии сильного эмоционального возбуждения. Наличие трупного спазма – в данном случае тот факт, что в момент смерти кисти сжались в кулаки и оставались в таком состоянии на протяжении всей стадии трупного окоченения, – обычно указывает на эмоциональный стресс. Если она пыталась спастись бегством – а я смею предположить, что так оно и было, – то миля-другая представляются вполне вероятными. В противном случае она могла бы свалиться и через несколько метров.

– Понятно, – произнес Сэм и, взяв с чьего-то стола маркер, начертил на карте окружность, внутри которой оказались и полуразрушенная хибарка, и деревня, и Уайтторн-Хаус, и несколько акров пустынных холмов. – Значит, непосредственное место преступления должно располагаться где-то здесь.

– А не слишком ли ей было больно, чтобы уйти так далеко? – спросила я.

Фрэнк тотчас бросил взгляд в мою сторону. У нас не принято спрашивать, мучилась ли жертва. Если, конечно, не имела места пытка, нам этого не положено знать. Потому что стоит проявить сочувствие, как прощай объективность, и тогда расследование идет насмарку, не говоря уже о том, что тебя самого потом будут преследовать кошмары. В общем, обычно мы говорим родственником, что жертва не мучилась.

– Попридержите воображение, детектив Мэддокс, – велел мне Купер. – Пневмоторакс – процедура почти безболезненная. Все, что она чувствовала, – это учащенное дыхание и сердцебиение. По мере нарастания шока кожа, по всей видимости, сделалась холодной и липкой, появилось легкое головокружение. Однако у нас нет никаких оснований предполагать, что она скончалась в жутких мучениях.

– А с какой силой был нанесен удар? – поинтересовался Сэм. – Могли его нанести любой, или это был кто-то сильный?

Купер вздохнул. Обычный вопрос: кто? Кто-то тощий и слабосильный? Женщина? Ребенок? Если ребенок, то какого возраста?

– Форма раны в поперечном сечении в сочетании с отсутствием кожной бахромы в точке удара дает основание полагать, что удар был нанесен лезвием с довольно острым концом. При этом ни кость, ни хрящ не были задеты. Если предположить стремительность нападения, я бы сказал, что удар мог нанести кто угодно: и крупный мужчина, и не очень крупная женщина, и даже подросток. Ну как, я ответил на вопрос?

Сэм промолчал.

– Время смерти? – спросил О'Келли.

– Между одиннадцатью и часом, – ответил Купер, рассматривая ногти. – Если не ошибаюсь, оно указано в моем предварительном отчете.

– Думаю, временной интервал можно слегка сузить, – произнес Сэм. Он снова взял в руки маркер и провел под чертой Фрэнка новую. – Дождь в этой округе начался примерно десять минут первого, так что по прикидкам наших экспертов – судя по тому, насколько промокла на ней одежда, – она находилась под дождем минут пятнадцать, от силы двадцать, из чего следует, что ее перенесли в сухое место примерно в половине первого. Причем к этому моменту она была уже мертва. Исходя из того, что нам только что сказал доктор Купер, можно сделать вывод, что удар был нанесен не позднее полуночи – возможно, чуть раньше. Я даже рискну утверждать, что сознание убитая потеряла еще до того, как начался дождь, иначе бы она сама перебралась под крышу. Если ее друзья говорят нам правду и она действительно ушла из дома живой и здоровой в половине двенадцатого, то мы имеем получасовой интервал, в течение которого жертва могла получить смертельный удар. Если они лгут или ошибаются, мы можем ограничить интервал одиннадцатью и двенадцатью часами.

– И это, – подвел итог Фрэнк, перебрасывая через стул ногу, – все, что мы имеем. Ни отпечатков подошв, ни кровавого следа – дождь сделал свое дело, – ни отпечатков пальцев того, кто прошелся по ее карманам и тщательно вытер все, что в них лежало. Под ногтями тоже ничего, согласно сведениям ребят из следственного отдела. Значит, она не пыталась дать убийце отпор. Наши парни сейчас заняты поисками малейших зацепок, но я сильно сомневаюсь, что они найдут что-то новое. Все волоски и ворсинки принадлежат или ей, или ее соседям по дому, так что как улики не проходят. Мы продолжаем прочесывать район преступления, но пока не нашли ни оружия убийства, ни места возможной засады, ни следов борьбы. Собственно говоря, все, что у нас есть, – это мертвая девушка.

– Замечательно! – съехидничал О'Келли. – Что и следовало ожидать. Признавайся, Мэддокс: ты что, медом намазана, что вся безнадега так и липнет к тебе?

– Я не участвую в расследовании этого дела, сэр, – напомнила я.

– Тогда почему ты здесь? Не просто же так? Ну, какие будут версии?

Сэм отложил маркер и поднял большой палец.

– Версия первая: случайное нападение. – В убойном отделе у народа привычка давать всему номера. О'Келли от этого просто тащится. – Она вышла прогуляться, и на нее кто-то напал – хотел отнять деньги, или изнасиловать, или просто потому, что руки чесались, пожелал на ком-то сорвать злость.

– На ней никаких следов сексуального домогательства, – устало возразил Купер, продолжая рассматривать ногти. – Будь они, я бы давно их упомянул. Более того, я не обнаружил никаких признаков недавних половых сношений.

Сэм кивнул.

– Равно как и следов грабежа, потому что бумажник был при ней, и с деньгами. Кредитки у нее не было, а сотовый телефон она оставила дома. Однако это еще не значит, что у преступления нет мотива. Например, она отбивается, он бьет ее ножом, она бежит, он за ней, затем до него доходит, что он натворил…

С этими словами он покосился в мою сторону.

О'Келли имеет свое мнение насчет психологии и любит изображать, будто ему не известно, что такое психологический портрет преступника. Так что осторожность не помешает.

– Ты так считаешь? – спросила я. – Честно говоря, не знаю. Но кое-что настораживает. Зачем понадобилось переносить ее, мертвую, в другое место? Если она уже умерла, выходит, тот, кто ее пырнул ножом, все это время ее искал – согласитесь, ни насильнику, ни грабителю это не нужно, – или кто-то другой нашел ее, перенес под крышу и даже не удосужился позвонить нам. В равной степени возможно и то и другое, но ни то ни другое не представляется мне вероятным.

– На твое счастье, Мэддокс, – произнес О'Келли. Тон не предвещал ничего хорошего: мол, твое мнение – это твое личное дело. – Как ты только что сама сказала, ты не участвуешь в расследовании.

– Это как посмотреть, – буркнул Фрэнк.

– Есть еще одна неувязка, если мы примем версию случайного нападения, – продолжал Сэм. – Даже в дневное время в округе почти не увидишь людей, не говоря о ночи. Если кому-то не сидится дома и он ищет на свою задницу приключений, стал бы он околачиваться в чистом поле в надежде на то, что, глядишь, жертва сама забредет к нему? Почему бы сразу не направить стопы в Уиклоу, Ратовен или, на худой конец, в ту же Гленскехи?

– А там бывали подобные случаи?

– Нет, ни грабежей с применением холодного оружия, ни покушений на изнасилование. Гленскехи – крохотная деревушка. Для местных типичны лишь два правонарушения – распитие крепких напитков в неустановленные часы и потом вождение машины в пьяном виде. Случай поножовщины имел место в прошлом году: местные парни как следует набрались и принялись выяснять отношения. Если только что-то такое всплывет, думаю, версию со случайным нападением можно отложить до лучших времен.

– Лично меня устраивает, – отозвался Фрэнк и весело посмотрел в мою сторону. Случайное нападение – значит, никаких подробностей из жизни жертвы, никаких улик, никакого мотива, никаких причин отправлять меня на спецзадание. – Причем на все сто.

– Чему удивляться, – съязвил О'Келли. – Но даже если это случайное нападение, радоваться нечему. Повезет – раскроем, не повезет…

– Отлично. Версия номер два, – Сэм загнул палец, – недавний враг. То есть кто-то, кто знал жертву как Лекси Мэдисон. Круг ее общения был ограничен, так что вычислить того, кто имел на нее зуб, не так уж трудно. Мы начали с ее соседей по дому, а потом намерены взять шире – преподаватели Тринити, студенты.

– Здесь тоже пока негусто, – прокомментировал Фрэнк, обращаясь скорее к себе, чем к остальным.

– Расследование находится в начальной стадии, – возразил Сэм. – Мы провели только первичные дознания. Кроме того, нам известно, что она была беременна. А это дает нам еще одну версию. Нужно выяснить, кто отец.

О'Келли фыркнул:

– Желаю удачи. Это в наши-то дни и с нынешними девицами? Небось какой-нибудь кобель, которого она сняла на дискотеке и трахнулась с ним в машине.

Внезапно меня охватила злость. Лекси не такая. Правда, я тотчас напомнила себе, что моя информация устарела. Вдруг новоявленная Лекси штучка еще та? Откуда мне знать…

– Дискотеки вышли из моды вместе с логарифмическими линейками, сэр, – сладчайшим голоском возразила я.

– Даже если это парень из ночного клуба, – произнес Сэм, – его придется разыскать и допросить. Согласен, потребуется время, но мы уж как-нибудь справимся. – Он бросил взгляд на Фрэнка. Тот кивнул. – А для начала я попрошу ребят, с которыми она жила, дать нам биообразцы.

– А вот с этим я не стал бы спешить, – мягко возразил Фрэнк, – по крайней мере на данном этапе. Если вдруг окажется, что наша героиня жива и здорова, лучше не трепать им лишний раз нервы. Пусть расслабятся, утратят бдительность; пусть думают, что расследование спущено на тормозах. Анализ ДНК никуда от нас не уйдет. Когда понадобится, тогда и сделаем.

Сэм пожал плечами. Я чувствована, как он снова весь напрягся.

– Ладно, решим через пару недель. Версия номер три: кто-то из ее предыдущей жизни; человек, который имел на нее зуб, выследил и убил.

– А вот это уже интересно, – прокомментировал Фрэнк. – Потому что, насколько мы знаем, на момент смерти проблем у нее не было. Зато в прошлом были наверняка: от хорошей жизни чужое имя брать не станешь. Либо она скрывалась от полиции, либо от кого-то еще, что, на мой взгляд, более вероятно.

– А по мне, это звучит не слишком убедительно, – возразила я, решив послать к черту О'Келли. Было ясно как божий день, куда клонит Фрэнк. – Невооруженным глазом видно, что это не умышленное убийство. Летальный исход мог оказаться случайностью. Ведь убийца, вместо того чтобы прикончить жертву или хотя бы удержать, чтобы она не смогла уйти и позвать на помощь, отпустил ее на все четыре стороны, а потом зачем-то рыскал поблизости еще целых полчаса. Лично мне это говорит одно: никакого умысла, а может, даже намерения убивать.

О'Келли одарил меня недовольной гримасой.

– Я смотрю, Мэддокс, ты забыла, что кто-то пропорол девушке грудную клетку ножом. Думаю, убийца знал, чем это может для нее закончиться.

Я давно научилась не брать его реплики в голову.

– Не спорю. Но если убийца потратил несколько лет, планируя свое черное дело, предусмотрел все, вплоть до мельчайших деталей, он не стал бы полагаться на волю случая.

– Так, может, у него и был план, – подал голос Фрэнк, – который, однако, не предполагал никакого насилия. Что, если он преследовал ее не потому, что хотел свести счеты, а потому, что любил? Вбил себе в голову, что жить без нее не может, и пытался вернуть. Спал и видел, как они с ней до конца своих дней воркуют как голубки. А она возьми и пошли его сама знаешь куда. Чем спутала ему все карты, вот он и сорвался.

– Согласна, и такое бывает, – ответила я. – Но в подобных случаях мы имеем несколько иную картину. Как обычно поступает ревнивец? Набрасывается на жертву с кулаками, уродует ей лицо, а если в руках, не дай Бог, нож, наносит множественные удары. В нашем же случае всего одно ножевое ранение, притом неглубокое, которое вовсе не обязательно могло привести к летальному исходу. Нет, здесь явно что-то другое.

– Может, убийца просто не успел ее добить, – возразил Сэм. – Он нанес удар ножом, она убежала, а к тому моменту, когда он снова ее настиг, девушка уже умерла.

– И все же, – не уступала я, – мы говорим о ком-то таком, кто долгие годы ждал и был готов преследовать ее хоть на краю света. Такой уровень эмоционального напряжения, когда оно наконец находит выход, не спадет лишь потому, что жертва мертва. Если на то пошло, сам факт, что она сбежала, должен был разъярить его еще сильнее. Я бы ожидала по крайней мере еще пару ножевых ран или хотя бы синяки на лице. Что-то в этом роде.

Черт, я была в ударе! Оказавшись в родных стенах, я чувствовала себя как рыба в воде. Я снова работала, и это ощущение пьянило и окрыляло одновременно, как глоток виски в холодный дождливый день. Фрэнк вальяжно развалился на стуле, но я знала: поганец пристально наблюдает за мной – как знала и то, что в моих речах звучит неподдельная заинтересованность. Я пожала плечами, прислонилась затылком к стене и уставилась в потолок.

– На самом деле, – проговорил Фрэнк, – если она иностранка и убийца – что бы им ни двигало – прилетел за ней за тридевять земель, как только ему станет известно, что ловить здесь больше нечего, его отсюда как ветром сдует. Для нас единственный способ задержать его здесь – это вселить в него надежду. Пусть думает, что она жива.

После его слов воцарилось тягостное молчание.

– Можно проверять всех, кто покидает страну, – предложил Сэм.

– Что проверять? – возразил Фрэнк. – Мы ведь не знаем, кого ищем, куда этот человек может направляться – ровным счетом ничего. Прежде чем кого-то искать, нужно выяснить, кто он такой.

– Мы работаем в этом направлении. Как я уже сказал, если убитая выдавала себя за ирландку, значит, английский – ее родной язык. Начнем с Англии, потом проверим США, Канаду…

Фрэнк покачал головой:

– На это уйдут месяцы. Пока мы сами не знаем, кого ищем, нам следует удержать нашего парня – а может, и девушку – здесь, в Ирландии. И кажется, я знаю, как это сделать.

– Версия номер четыре, – продолжил Сэм и загнул еще один палец. На какое-то мгновение я поймала на себе его взгляд, но он поспешил отвести глаза. – Ее убили по ошибке, приняв за другую.