Текст книги "Мертвые возвращаются?.."

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 42 страниц)

– Как только мы будем знать наверняка, чьих это рук дело, – произнесла я, – попробую уговорить начальство, чтобы тело выдали вам. Как-никак вы стали для нее второй семьей.

На какое-то мгновение его веки дрогнули, потом лицо вновь приняло каменное выражение. Оглядываясь назад – вовсе не затем, чтобы себя оправдать, – я думаю, каким жестким, безжалостным прагматиком был Дэниел, хотя, казалось бы, выбрал для себя добровольное заточение в башне из слоновой кости. Офицер на поле брани оставляет своего погибшего собрата, даже не оглянувшись, лишь бы вывести из окружения тех, кто еще жив.

– Как ты сама понимаешь, – произнес Дэниел, – я не позволю тебе оставаться в доме. Остальные вернутся не ранее чем через час, так что у тебя достаточно времени, чтобы собрать веши.

Я ожидала этого, и все равно чувство было такое, будто мне влепили пощечину. Дэниел осторожно потушил о каменную плиту сигарету.

– Мне не хотелось бы, чтобы остальные узнали, кто ты такая на самом деле. Думаю, не нужно тебе объяснять, каким это будет для них ударом. У вас с детективом Мэки наверняка имеется план на случай, если тебя понадобится срочно убрать отсюда. Причем так, чтобы это не вызвало никаких подозрений, верно?

Что ж, ничего другого мне не оставалось. Коль уж выдала себя, значит, выметайся, и чем скорее, тем лучше. Я сузила список подозреваемых до четырех человек, так что Фрэнку с Сэмом будет с чего начать. Мне также будет несложно объяснить, почему наш с Дэниелом разговор не записан на пленку: мол, оборвался микрофон, причем по чистой случайности. Разумеется, Фрэнк мне не поверит, однако не станет поднимать из-за этого шум. Я же в рапорте изложу кое-какие фрагменты нашего разговора – те, что устраивают лично меня, – и вернусь домой с чистой совестью; более того, триумфатором.

Раньше мне и в голову не приходила такая возможность.

– Разумеется, – подтвердила я. – Я могу уйти отсюда, предупредив начальство за пару часов и не разоблачив себя. Но я этого не сделаю. По крайней мере до тех пор, пока не выясню окончательно, кто убил Лекси и почему.

Дэниел повернул голову и посмотрел на меня. На какое-то мгновение я едва ли не кожей ощутила опасность, ясную и холодную как лед. Впрочем, чему удивляться? Я проникла в их дом, в их сплоченную семью, я пыталась погубить их, лишить всего раз и навсегда. Или он сам, или кто-то из остальных уже один раз убил человека, причем за куда более невинные прегрешения. Ему хватило бы сил это сделать, как хватило бы ума и изворотливости избежать наказания. А я оставила пистолет в спальне. Струйка воды пела у наших ног, меня же то и дело словно пронзало электрическим током – от позвоночника и до ладоней. Но я выдержала его взгляд и даже не пошелохнулась. Даже не моргнула.

Спустя какое-то время Дэниел едва заметно повел плечами. Мгновение – и взгляд его уже обращен внутрь. Он судорожно перебирал варианты, сортировал, уточнял, соединял, причем даже быстрее, чем я могла себе представить.

– Так не пойдет, как ты понимаешь, – произнес он наконец, – Ты решила, что мое нежелание причинять боль остальным дает тебе некое преимущество. Поскольку они по-прежнему пребывают в уверенности, что ты Лекси, это дает тебе шанс заставить их говорить. Но поверь мне, каждый отдает себе отчет в том, что поставлено на карту. И дело не в том, что кто-то из нас или все мы, вместе взятые, попадем за решетку. У тебя нет улик, которые прямо указывали бы на кого-то из нас. Против нас не будет возбуждено дело, ни по отдельности, ни коллективно. Будь так, вы бы давно арестовали всех, кого следует, и в этом спектакле не возникло бы необходимости. Более того, держу пари, что еще несколько минут назад ты не была на все сто уверена, что убийца обитает в стенах нашего дома.

– Я была готова ко всему, – возразила я.

Дэниел кивнул.

– На сегодняшний день перспектива угодить за решетку заботит меня меньше всего. Но задумайся о сложившейся ситуации, хотя бы на мгновение представь ее с точки зрения остальных. Представь, что Лекси жива, здорова и вернулась домой. Представь, ей станет известно, что ее, к примеру, пырнул Раф, и это едва не стоило ей жизни. Неужели ты считаешь, что после этого Лекси останется жить с ним под одной крышей, не опасаясь за собственную жизнь, не держа на него обиды, не пытаясь использовать то, что ей известно, против него самого?

– Мне казалось, ты только что сказал мне, что она была не в состоянии думать о прошлом, – напомнила я.

– Это уже слегка другая песня, – не без язвительности возразил Дэниел. – Вряд ли он поверил бы, что Лекси все забудет, что для нее это что-то вроде ссоры из-за того, чья очередь покупать молоко. А даже будь оно так, неужели ты думаешь, он мог бы каждый день смотреть на нее и не понимать, чем рискует – что всего один звонок детективу Мэки или О'Нилу, и он по ее милости загремит за решетку? Не забывай, это ведь Лекси. Ей ничего не стоит набрать номер полицейского участка, не подумав о последствиях. Неужели он сможет обращаться с ней как раньше – поддразнивать, спорить, не соглашаться? А остальные? Жить как на иголках, читать опасность в каждом взгляде, в каждом слове, пребывать в вечном ожидании момента, когда какая-нибудь мелочь, какая-нибудь оплошность приведет к взрыву, который разнесет все к чертовой матери на мелкие кусочки. Сколько, по-твоему, такое может продлиться?

Голос его был спокоен и ровен. От сигареты вился легкий дымок, и Дэниел наклонил голову, наблюдая, как тот то стелется вниз, то спиралью завивается вверх сквозь дрожащие полосы света.

– То, что случилось, мы в состоянии пережить, – произнес он наконец. – Нас убьет другое – мы все знаем, что именно произошло. Наверное, звучит странно, особенно из уст человека образованного, который более всего на свете превозносит знание, однако и Книга Бытия, и драмы эпохи короля Иакова говорят о том, что чрезмерное знание опасно. Всякий раз, когда мы будем собираться вместе, в комнате будет незримо присутствовать окровавленный нож, и в конечном итоге он отсечет нас друг от друга. Никто из нас не допустит подобного. С того самого дня, когда ты явилась в наш дом, мы приложили все усилия, чтобы наша жизнь вернулась в нормальное русло. Если можно так выразиться. – Дэниел слегка улыбнулся и выгнул бровь. – А сказать Лекси, кто пырнул ее ножом, значило бы поставить на всем жирный крест. Никто из нас никогда этого не сделает, ты уж поверь мне.

Когда ваша жизнь протекает в непосредственной близости от кого-то, когда вы проводите с людьми почти все свое время, когда вы любите их всей душой, то порой перестаете их видеть. Если, конечно, Дэниел не блефует, он допустил свою последнюю ошибку – ту самую, которую допускал и раньше. Он видел остальных не такими, какими они были на самом деле, а какими им полагалось быть, какими они были бы в другом, менее жестоком мире. Он упустил тот очевидный факт, что Эбби, Джастин и Раф уже отдалились друг от друга, продолжая общаться лишь по инерции. Этот печальный факт смотрел ему в лицо каждый день, обдавал его на ступенях лестницы подобно холодному дыханию, по утрам садился вместе с нами в машину, сидел, насупившись, за обеденным столом, но Дэниел его не замечал.

А еще он совершенно упустил из виду, что у Лекси имеется свое собственное оружие и что она склонила остальных на мою сторону. Дэниел знал, что его мир рушится на мелкие осколки, и тем не менее продолжал видеть его обитателей целыми и невредимыми посреди руин: пять лиц на фоне падающего декабрьского снега, холодные и светлые, прежние и чистые, вне времени. Впервые за все проведенное здесь время я обратила внимание на то, что Дэниел гораздо младше меня.

– Может быть, и нет, – сказала я. – Но придется попробовать.

Дэниел откинулся на каменную стену и вздохнул. Неожиданно он показался мне жутко усталым.

– У тебя есть выбор, – сказала я. – Ты можешь прямо сейчас поведать мне, что, собственно, произошло, пока на мне нет микрофона, и к тому моменту, когда вернутся остальные, меня здесь не будет. Если дело дойдет до арестов, ты всегда сможешь обвинить меня в подтасовке фактов. Или я останусь здесь, и тогда тебе придется принять как неизбежное тот факт, что я наверняка кое-что запишу на пленку.

Дэниел провел ладонью по лицу и заставил себя выпрямиться.

– Я не обольщаюсь, – произнес он, глядя на сигарету так, будто позабыл, что держит ее руке, – ибо знаю, что на данный момент к прошлому для нас возврата нет. Понимаю я и то, что мой план был неосуществим с самого начала. Но, как и у тебя, у нас не было иного выхода – мы могли лишь попробовать.

Он бросил окурок на каменную плиту и затоптал. Лицо его постепенно приобретало застывшее, отрешенное выражение – маска была мне хорошо знакома, Дэниел надевал ее всякий раз, когда разговаривал с посторонними людьми, – а голос сделался холодным как лед. Господи, лишь бы он продолжал говорить – тогда у меня оставайся пусть крошечный, но шанс.

Будь у меня хотя бы слабая надежда, что это сработает, я бы не раздумывая рухнула на колени и умоляла бы его остаться. Но нет, с Дэниелом номер не пройдет. Так что единственной надеждой была логика, четкие взвешенные доводы.

– Послушай, – сказала я, стараясь говорить как можно спокойнее. – Ты переоцениваешь риск. Если я что-то запишу на пленку, в зависимости от фактов это будет означать тюремный срок для всех четверых – одному за убийство, остальным как сообщникам или даже соучастникам. Что вам остается? К чему вы потом вернетесь? Если принять во внимание отношение к вам со стороны местных жителей, какова вероятность того, что к моменту вашего освобождения дом еще будет стоять на месте?

– Будем надеяться.

– Если ты расскажешь мне, что произошло, я попытаюсь тебя отстоять. Даю слово.

У Дэниела имелись все основания одарить меня сардонической усмешкой, однако он смотрел на меня с каким-то странным, вежливым интересом.

– Трое из вас отделаются легким испугом, четвертый может получить другой срок: вместо умышленного за непреднамеренное убийство. Потому что никакого умысла не было. Просто вспыхнула ссора. Никто не хотел никого убивать. И я буду доказывать перед судом, что вы все любили ее, а тот, кто нанес смертельный удар, находился в состоянии аффекта. За непреднамеренное убийство дают самое большее пять лет. Когда срок закончится, тот, кто его отсидит, выйдет на свободу, и вы четверо можете все забыть и вернуться к нормальной жизни.

– Я не большой знаток права, – произнес Дэниел, наклоняясь, чтобы взять стакан, – но, насколько мне известно – исправь меня, если ошибаюсь, – ничто из того, что говорит подозреваемый во время допроса, не считается уликой, если только подозреваемого об этом не предупредили. Я спрашиваю из чистого любопытства: каким образом ты намерена предупредить людей, которые даже не подозревают, что ты работаешь в полиции?

Дэниел прополоскал стакан и, прищурившись, поднес его к свету – проверить, насколько чист.

– Никак, – ответила я. – В этом нет необходимости. Что бы ни было записано на мою пленку, этого никогда не услышат в зале суда. Правда, запись может быть использована для выдачи ордера на арест, а также во время официального допроса. Как долго, на твой взгляд, продержится, к примеру, Джастин, если его арестовать в два часа ночи и на целые сутки отправить на дознание к детективу Мэки, а в качестве фона включить пленку, на которой описывается убийство Лекси?

– Интересный вопрос, – согласился Дэниел. Он завинтил на бутылке пробку, а саму бутылку аккуратно поставил на скамейку рядом со стаканом.

Сердце колотилось у меня в груди подобно ударам молота.

– Никогда не рискуй всеми картами, особенно если они дерьмовые. Рисковать можно лишь в том случае, если ты абсолютно уверен, что сильнее противника. А насколько уверен ты сам?

Дэниел одарил меня уклончивым взглядом, который мог означать что угодно.

– Нам пора в дом, – произнес он. – Давай скажем остальным, что мы остаток дня читали и приходили в себя от похмелья. Как тебе мое предложение?

– Дэниел… – Мое горло сковал спазм.

Я не могла сделать ни единого вздоха. Пока он не перевел взгляд вниз, я даже не поняла, что схватила его за рукав.

– Детектив, – ответил он и даже улыбнулся, хотя глаза его оставались печальны. – Невозможно быть сразу двумя разными людьми. Или ты забыла, о чем мы только что говорили – всего пару минут назад? О необходимости жертв. Так что тебе придется выбирать – или ты одна из нас, или ты детектив. Если бы ты по-настоящему хотела быть одной из нас, то никогда не совершила бы ни единой ошибки и мы сейчас не сидели бы здесь.

Он положил руку поверх моей, убрал ее со своего рукава и бережно положил мне на колени.

– В некотором роде, – продолжил он, – каким бы невероятным или даже невозможным это ни казалось, мне жаль, что ты предпочла остаться детективом.

– В мои намерения не входит калечить вам жизнь, – ответила я. – Хотя, признаюсь честно, я бы не смогла перейти на вашу сторону. Однако по сравнению с детективом Мэки или даже с детективом О'Нилом… Как только расследование полностью перейдет в их руки… Расследование возглавляю вовсе не я, а другие люди. И тогда вы все получите по максимуму за убийство. Вам светит пожизненное. Я, Дэниел, прилагаю все усилия к тому, чтобы этого не произошло. Понимаю, со стороны в такое трудно поверить, но я делаю все, что в моих силах.

В ручеек упал листок плюща и застрял между ступеньками. Дэниел осторожно поднял его и повертел в руке.

– С Эбби я познакомился, когда пришел учиться в Тринити-колледж, – произнес он. – В буквальном смысле в день подачи документов. Мы с ней были в экзаменационном зале – вернее, сотни таких, как мы. Народ томился в очереди часами. Чтобы как-то убить время, нужно было прихватить с собой какую-нибудь книжку, но я не додумался. Впрочем, откуда мне было знать, что придется простоять несколько часов кряду под потемневшими полотнами, где к тому же все непонятно почему говорили шепотом. Эбби стояла в следующей очереди. Она перехватила мой взгляд, указала на один из портретов и сказала: «Если не слишком приглядываться, тебе не кажется, что вот этот точь-в-точь похож на одного из стариканов в „Маппет-шоу“?»

Дэниел стряхнул воду с листа. Капли разлетелись в стороны, вспыхнув огнем в косых лучах солнца.

– Уже тогда, в том возрасте, – продолжил он, – я знал, что меня считают человеком замкнутым и нелюдимым. Впрочем, я не слишком переживал. А вот Эбби явно так не думала и этим заинтриговала меня. Позднее она призналась, что буквально окаменела от робости, причем не из-за меня, а из-за всех и вся в том зале. Бедная сирота, выросшая в чужих домах, заброшенная в общество юношей и девушек из обеспеченных семей, которые воспринимали колледж и все, что с ним связано, как нечто само собой разумеющееся. И она решила, что если наберется храбрости с кем-то заговорить, то пусть уж это будет обладатель самого неприветливого лица во всей очереди. Как ты понимаешь, мы были тогда, в сущности, детьми.

Когда мы с ней наконец подали заявления, мы вместе пошли выпить кофе, а потом договорились встретиться на следующий день. Когда я говорю «договорились», это значит, что Эбби сказала мне: «Завтра в полдень я собираюсь в библиотеку, увидимся там», – и ушла прочь, прежде чем я успел сказать что-нибудь в ответ. К тому моменту я уже понял, что восхищен этой девушкой. Новое для меня чувство. Не многие могут похвастать тем, что я ими восхищен. Но в Эбби было столько решимости, жизнь в ней била буквально ключом. На ее фоне все остальные, кого я знал раньше, просто бледнели. Ты, наверное, заметила, – Дэниел еле заметно улыбнулся, глядя на меня поверх очков, – что я предпочитаю держаться от жизни на расстоянии. Я всегда ощущал себя в большей степени наблюдателем, нежели участником событий. Из-за толстой стеклянной стены я наблюдал, как живут другие люди, – мне это давалось с такой легкостью, с таким мастерством. Когда Эбби проникла сквозь мой стеклянный экран и взяла меня за руку, для меня это было сродни удару током. Я не сводил с нее глаз, пока она шла через площадь – на Эбби была кошмарная юбка с оборками, которая была непомерно длинна, отчего казалось, что она вот-вот в ней утонет, – и поймал себя на том, что улыбаюсь.

На следующий день в библиотеку на ознакомительную экскурсию пожаловал Джастин. Он держался на пару шагов позади остальных в группе. Я бы вообще не обратил на него внимания, если бы не тот факт, что он был жутко простужен. Каждые шестьдесят секунд он громко чихал, и все вокруг вздрагивали, а потом начинали хихикать. Джастин краснел до корней волос и пытался спрятаться от позора за огромным носовым платком. Я видел, что он не знает, куда деваться от смущения. Когда экскурсия подошла к концу, Эбби обернулась к Джастину, словно знала его всю жизнь, и сказала: «Мы собираемся обедать. Пойдешь с нами?» Раньше я никогда не видел его таким испуганным. От растерянности Джастин открыл рот и что-то невнятно пробормотал. Это могло означать что угодно, тем не менее в столовую он вместе с нами пошел. К концу обеда Джастин уже разговаривал полными предложениями – к тому же весьма интересными. Выяснилось, что он читал многое из того, что прочел я. Что касается творчества Джона Донна, то он высказал оригинальные мысли, которые раньше не приходили мне в голову. Я понял, что он мне нравится. Они с Эбби оба мне нравятся. Впервые в жизни мне нравится находиться в обществе других людей. Ты производишь впечатление человека, который легко сходится с другими людьми, так что вряд ли поймешь, каким это стало для меня откровением.

На то, чтобы найти Рафа, у нас ушла еще одна неделя до начала занятий. Мы все трое сидели на задней скамье лекционного зала, ожидая, когда появится лектор, как вдруг дверь распахнулась и на пороге возник Раф – промокший до нитки под дождем, волосы прилипли к голове, кулаки сжаты. Судя по всему, он только что выбрался из дорожной пробки и был зол на весь мир. В общем, вид у него был еще тот.

«Ну просто „Король Лир“», – заметила Эбби.

Раф тотчас огрызнулся. Ты знаешь, как он это умеет.

«А как ты попала сюда? Не иначе как в папашином лимузине. Или прилетела на метле?»

Мы с Джастином порядком растерялись, не зная, что за этим последует, но Эбби рассмеялась, сказала: «На воздушном шарике», – и подвинула ему стул. Мгновение спустя он сел и пробормотал: «Извини». На том дело и кончилось.

Дэниел улыбнулся, глядя на листок плюща, который по-прежнему держал в руках, улыбнулся чему-то своему, нежно и восторженно, словно влюбленный.

– Как нам удавалось ладить друг с другом? Эбби трещала без умолку, чтобы скрыть свою робость. Джастин с переменным успехом боролся с собственной стеснительностью. Раф занимался тем, что откусывал людям головы налево и направо. Что касается меня, то я был жутко серьезен. Ты не поверишь, но смеяться я научился всего год назад.

– А Лекси? – негромко спросила я. – Где вы нашли ее?

– Лекси, – произнес Дэниел, и по лицу его, словно ветерок по воде, пробежала улыбка. – Как ни удивительно, но я не помню, как мы с ней познакомились. Лучше спроси у Эбби, она наверняка помнит. Могу сказать лишь одно: к тому времени, когда мы уже несколько недель пробыли в аспирантах, у меня было впечатление, будто она с нами целую вечность.

Дэниел бережно положил лист на скамью рядом с собой и вытер носовым платком пальцы.

– Меня неизменно изумляло, – произнес он, – как вообще наша пятерка нашла друг друга – несмотря ни на что, несмотря на все те оборонительные сооружения, которые каждый возвел вокруг себя. Думаю, во многом это заслуга Эбби. Не знаю, откуда это в ней, но такое впечатление, что инстинкт ее еще ни разу не подводил. Надеюсь, тебе теперь понятно, почему я всегда доверял ее мнению. А ведь мы могли вообще не встретить друг друга. Например, кто-то из нас, я или Эбби, мог прийти на час позже на регистрацию. Джастину ничего не стоило отклонить наше приглашение и уйти одному. Надеюсь, теперь тебе понятно, почему я верю в чудеса. Я, бывало, представлял себе, как время сворачивается складками, как тени тех, кем мы станем в будущем, проскальзывают назад к тому судьбоносному моменту, чтобы, похлопав друг друга по плечу, прошептать:

«Ты только посмотри! Вон тот мужчина, вон та женщина. Они ваши, они ваша жизнь, ваше будущее. Вон они переминаются с ноги на ногу, стоя в очереди, с них стекает на ковер вода, они замешкались в дверном проеме. Не пропустите этот момент».

Потому что иначе как все могло произойти?

Дэниел наклонился и один за другим собрал с каменных плит окурки.

– За всю мою жизнь, – произнес он, – это единственные четыре человека, которых я любил.

С этими словами он встал и направился к дому.