Текст книги "Мертвые возвращаются?.."

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 42 страниц)

Оставшиеся страницы были пусты. За исключением 22 августа: д. рождения папы.

У нее был отец, и она помнила его день рождения. То есть сохраняла по крайней мере тонюсенькую связь со своей прежней жизнью.

Я еще раз просмотрела страницы записной книжки, на сей раз не спеша, опасаясь что-то упустить. Ближе к началу несколько дат были обведены кружком: 2 января, 29 января, 25 февраля. Первая страница содержала крошечный календарь за декабрь 2004 года: шестое число тоже было заключено в кружок.

Двадцатисемидневные промежутки. Лекси была девушкой методичной и отмечала свои менструальные циклы, 24 марта никак не отмечено: у нее возникли подозрения по поводу беременности. Где-то – явно не дома, а в Тринити или в каком-то кафе, где никто не обратил бы внимания на упаковку, – она сделала тест на беременность, и что-то изменилось. Она спрятала в укромное место записную книжку, в которой появился Н. и из которой исчезли все прочие записи.

Н. Акушер? Больница? Отец ребенка?

– Во что же, черт возьми, ты вляпалась? – тихо спросила я сама у себя.

За спиной раздался шорох. Я вздрогнула. Но нет, это лишь легкий ветерок колыхнул покрытые паутиной занавески.

Я подумала было, а не взять ли записную книжку с собой в комнату, но в конце концов решила, что у Лекси наверняка имелись веские причины держать дневник под старой ванной, где его до сих пор никто не обнаружил. Скопировав большую часть записей в собственный блокнот, я вернула находку в тайник, под ванну, и установила на место панель. Потом прошлась по дому, пытаясь запомнить как можно больше всевозможных деталей и бегло, на скорую руку осматривая комнаты. Фрэнк явно надеялся услышать, что я сделала за день хоть что-то полезное. Я же знала, что ничего не скажу ему про ежедневник, по крайней мере сейчас.

Начала я с нижнего этажа. Эх, отыскать бы что-нибудь ценное, на руках появились бы хоть какие-то козыри. Впрочем, возникли бы и новые проблемы. Я жила в этом доме, а значит, могла беспрепятственно по нему ходить, за исключением комнат остальных жильцов. К тому же я выдавала себя за другого человека – подобные поступки и позволяют адвокатам обзаводиться новыми «порше». Впрочем, всегда найдется законный способ получить то, что ищешь. Было бы желание.

Странное чувство овладело мной: я словно попала в заколдованный дом, где неосторожный шаг грозил обернуться падением с тайной лестницы, а за обычной дверью мог открыться новый коридор, существующий только каждый второй понедельник. Что-то подгоняло меня, не позволяло медлить – жутковатое ощущение, будто где-то на чердаке большие часы ведут обратный отсчет и тяжелые стрелки безжалостно отнимают секунды.

На первом этаже помещались гостиная, кухня, туалет и комната Рафа. Вот уж где царил полный бардак – наспех распиханная по картонным ящикам одежда, грязные липкие стаканы, разбросанные повсюду бумажки, – но в этом беспорядке проступала некая система, позволявшая ему быстро найти нужное, даже если для всех прочих такая система оставалась полнейшей загадкой. Одну стену украшали сделанные углем довольно выразительные наброски – одинокий бук, рыжий сеттер, мужчина в цилиндре. На каминной полке – эврика! – та самая Голова: фарфоровый бюст, надменно взирающий на мир из-под красной банданы Лекси. Я начала проникаться к Рафу симпатией.

На втором этаже находились комнаты Эбби, Джастина, ванная и одна свободная – то ли слишком запущенная, а потому оставленная нетронутой, то ли Раф предпочел иметь в своем распоряжении весь первый этаж. С этой, незанятой, я и начала. Смешно, но от одной лишь мысли войти в чужую комнату во рту появился неприятный привкус.

Судя по всему, дядюшка Саймон никогда ничего не выкидывал. Комната вызывала ассоциацию с неким ирреальным, шизофреническим чуланом, задвинутым в дальний уголок сознания и там забытым: три медных дырявых чайника, покрытый плесенью цилиндр, сломанный конь на палочке с ухмылкой крестного отца мафии, в пасти которого поместилась бы половина клавиатуры аккордеона. В антиквариате я разбираюсь слабо, но ничего из этого хлама не тянуло на раритет, способный толкнуть из-за него на убийство. Такое барахло годится лишь на свалку. Его следовало выбросить к чертовой бабушке за ворота в надежде, что подвыпившие студенты растащат эти вещицы по домам. Есть же любители китча.

Эбби и Джастин отличались опрятностью, каждый на свой манер. Эбби питала слабость к безделушкам – в крохотной гипсовой вазочке букетик фиалок; на столе хрустальный подсвечник; старая жестянка из-под конфет с красногубой египтянкой на крышке. Все чистенькое и аккуратно расставленное, шторы сшиты из полосок старых тканей – красного дамаска, пестренького хлопка, тонких кружев. Проплешины на выцветших обоях заклеены яркими заплатами. Уютно, необычно и немного нереально, как в домике лесной колдуньи из детской сказки – так и представляешь ее в шляпке с оборками, пекущую пироги с вареньем.

Джастин – вот сюрприз! – оказался сторонником минимализма. Рядом с прикроватным столиком – полка с книгами, стопкой фотокопий и исписанных от руки страниц. На двери – приколотые симметрично и, похоже, в хронологическом порядке фотографии их компании, покрытые каким-то прозрачным герметиком. На всем прочем печать сдержанности, чистоты и функциональности: постельное белье – белое, занавески – белые, темное дерево шкафа отполировано до блеска, в ящиках – стопочки чистых носков, в обувном отделении – начищенные туфли. В воздухе едва ощутимый аромат туалетной воды – что-то мужское, с ноткой кипариса.

Ни в той, ни в другой, ни в третьей комнате ничего необычного, сомнительного, но во всех трех что-то общее, что-то цепляющее. Что? Ответ пришел не сразу. Я стояла на коленях как воришка, проверяла, нет ли чего под кроватью Джастина – как оказалось, ничего, даже пыли, – когда поняла: они обосновались здесь всерьез и надолго. Сама я никогда не жила в таком месте, где пришлось бы что-то клеить или возиться с обоями, – тетя с дядей возражать бы не стали, но царившая в доме атмосфера тишины и покоя не допускала даже мысли о подобных экспериментах.

Что касается хозяев съемных квартир, то все они, похоже, были непоколебимо убеждены в том, что предлагают мне оригинальные дизайнерские решения. Я убила несколько месяцев, пытаясь переубедить моего нынешнего квартирного хозяина, что стоимость его недвижимости не упадет на порядок, если перекрасить рвотно-бананово-желтые стены в белые, а психоделический коврик под дверью выбросить на помойку.

Тогда я не слишком переживала по этому поводу, но теперь, неожиданно оказавшись в окружении вещей, дышавших счастливой стариной – я и сама не отказалась бы от симпатичного пейзажика на стене, а Сэм мог бы его нарисовать, – мой прежний стиль жизни показался мне на редкость убогим. Жить где-то с чужого позволения, каждый раз испрашивать разрешения на то, чтобы оставить малейший след.

Верхний этаж. Две комнаты жилые, моя и Дэниела. Рядом две свободные. Соседняя с Дэниелом забита старой мебелью, сваленной расползшимися, как будто после землетрясения, кучами: серые, какие-то полудетские стулья, которыми, похоже, ни разу не пользовались, шкаф-витрина, весь словно облитый завитушками в духе рококо, и прочие пережитки самых разных эпох и стилей. Кое-что утащили – на это указывали отметины на полу и голые места, – наверное, с целью меблировать другие комнаты. Оставшееся покрывал густой слой липучей пыли.

Еще более безумная картина предстала глазам в соседней с моей комнате: треснувшая каменная грелка; зеленые резиновые сапоги в корке засохшей грязи; растерзанная мышами гобеленовая подушка; пизанские башни картонных коробок и старых кожаных чемоданов. Судя по следам, кто-то не так давно пытался разгрести эти завалы – на крышках чемоданов видны следы пальцев, в углах и на ящиках проступали таинственные очертания неких вынесенных предметов. На занесенном пылью полу все еще можно было различить путаницу следов.

Подходящее место, если требуется что-то спрятать – орудие убийства, улику или просто ценную старинную вещицу. Стараясь не наследить, я проверила открытые ящики, но все они были доверху набиты исписанными мелким почерком страницами. Кто-то – скорее всего дядюшка Саймон – писал историю семейства Марч, прослеживая ее на протяжении столетий. Обосновались они здесь давненько, дом был построен в 1734 году, но ничего выдающегося не совершили: женились, покупали время от времени лошадей да потихоньку теряли части владений.

Комната Дэниела была заперта на ключ. В числе прочих полезных навыков, перенятых мной от Фрэнка, было и вскрытие замков, и этот не показался мне особенно сложным. Но я уже нервничала после дневника, а замок только добавил тревоги. Запирает ли Дэниел дверь всегда или сделал это только из-за меня, я не знала, но была готова поспорить, что он устроил какой-то подвох – положил волосок на порожек или поставил за дверью стакан с водой.

Комнату Лекси я оставила напоследок – ее уже обыскивали, но я хотела еще разок пройтись сама. В отличие от дядюшки Саймона Лекси была свойственна милая, мягко говоря, безалаберность. В комнате определенно давно не прибирались: книги стояли на полках вкривь и вкось, одежда в шкафу была свалена кучей на полу, под кроватью обнаружились три пустые пачки из-под сигарет, половина шоколадного батончика и скомканная страничка каких-то конспектов, – но до полного бардака было далеко по причине скудости вещей. Ни безделушек, ни билетных корешков, ни открыток, ни засохших цветов, ни фотографий; единственное, что она хранила на память, – видеоклипы на телефоне. Я пролистала все книги, вывернула все карманы, но так ничего и не нашла.

Впрочем, ощущение перманентности присутствовало и здесь. Обитательница комнаты экспериментировала с красками – на стене рядом с кроватью осталось несколько размашистых мазков – голубой, желто-коричневый, серовато-розовый. Снова кольнула зависть. «Черт бы тебя побрал, – мысленно сказала я ей, – пусть ты и прожила здесь дольше, но отдуваться приходится мне».

Я села на пол, достала из сумки мобильник и набрала номер Фрэнка.

– Привет, малышка, – отозвался он после второго гудка. – Ну что, уже прокололась?

Настроение у него было бодрое.

– Ага. Извини. Приезжай и забирай.

Фрэнк рассмеялся.

– Как делишки?

Я переключилась на громкую связь, положила телефон на пол и сунула в сумку перчатки и записную книжку.

– Вроде бы в порядке. Думаю, никто ничего не заподозрил.

– А с чего бы? У них для этого нет никаких оснований. Откопала что-нибудь для меня?

– Они все в колледже, так что я быстренько прошлась по дому. Ножей с пятнами крови, окровавленной одежды, а также письменных признаний в содеянном не обнаружено. Ни травки, ни даже порножурнальчика. Для студентов все на редкость благопристойно.

Все мои повязки со следами «крови» хранились в пронумерованных пакетах – пятна на них постепенно бледнели по мере заживления «ран», так что, приди кому-то в голову идиотская мысль проверить мусорное ведро, ничего подозрительного он не найдет – только бинты. Специфика работы. Я отыскала пакет с цифрой 2 и стащила обертку. Не знаю, кто занимался этими пятнами, но в недостатке энтузиазма его было не обвинить.

– Что с дневником? – спросил Фрэнк. – Тем, о котором упомянул Дэниел.

Я прислонилась к книжному шкафу, задрала кофту и содрала старую повязку.

– Если он и в доме, то кто-то его хорошо припрятал.

Фрэнк хмыкнул.

– Или ты была права и теперь он у убийцы. Так или иначе, интересно, что все они, включая Дэниела, правду от нас утаили. Как держатся? Может, кто-то нервничает?

– Нет. Сначала вроде бы немного стеснялись, но этого и следовало ожидать. В целом впечатление такое, что они все рады возвращению Лекси.

– Вот и у меня такое ощущение. Кстати, вспомнил. Что там случилось вечером, после того как ты поднялась к себе? Слышал, как ты с кем-то разговаривала, но слов не разобрал.

В его голос вкралась новая, недобрая нотка. Мои руки тотчас перестали разглаживать края повязки.

– Ничего. Просто пожелали друг другу спокойной ночи.

– Чудно. Прямо-таки сцена из «Уолтонов». Жаль, пропустил. Где у тебя был микрофон?

– В сумке. Батарейки спать мешают.

– Так спи на спине. Кстати, дверь у тебя не запирается.

– Я к ней стул приставила.

– А, ну тогда конечно. Со стулом не пропадешь. Господи, Кэсси!

Я представила, как он расхаживает по комнате, взъерошив ладонью волосы.

– Да что тут такого, Фрэнк? В прошлый раз я вообще не пользовалась микрофоном без особой надобности. Если выяснится, что я разговариваю во сне, какая от этого польза расследованию?

– Прошлый раз ты не жила под одной крышей с подозреваемыми. Эти четверо, может, и не на первом месте в списке, но исключать их нельзя. Микрофон должен быть на тебе всегда и везде, кроме душевой. Кстати, если бы в прошлый раз микрофон лежат в сумочке, мы бы ничего не услышали и ты уже отдыхала бы на кладбище.

– Да, да, да. Замечание принято.

– Усвоила? Все время на тебе. И без баловства.

– Поняла.

– Ну ладно, – сказал Фрэнк, успокаиваясь. – У меня для тебя кое-какие новости. – Он, похоже, усмехнулся – приберег напоследок что-то хорошее. – Я пробиваю всех твоих БЗ. Помнишь такую девушку, Викторию Хардинг, из нашей первой эпопеи с участием Лекси Мэдисон?

Я откусила полоску лейкопластыря.

– А должна?

– Такая высокая, стройная, длинные блондинистые волосы? Говорит, как из автомата строчит? Не мигает?

– Господи. – Я приклеила повязку. – Вики Липучка. Ее нам только не хватало для полного счастья.

Мы с ней вместе учились в Дублинском университете, чему конкретно – трудно сказать. Кукольные голубые глаза, куча всяких аксессуаров в тон и невероятная способность присасываться к любому, кто мог быть чем-то полезен, – главным образом, к богатеньким мальчикам и девочкам не самого строгого поведения. Уж не знаю почему, но меня она сочла достойной своего внимания. Не иначе как рассчитывала на бесплатные наркотики.

– Она самая. Когда ты разговаривала с ней в последний раз?

Я замкнула чемодан и убрала под кровать. Задумалась. Викки не из тех, кто оставляет о себе долгую память.

– Вроде бы за несколько дней до того, как меня вывели из игры. Видела потом пару раз в городе, но всегда вовремя увиливала от встречи.

– Интересно. – По голосу Фрэнка нетрудно было догадаться, что его губы растягиваются в хищной ухмылке. – Получается, что она разговаривала с тобой относительно недавно. Оказывается, в начале января 2002-го у вас с ней состоялась продолжительная и весьма милая беседа. Она потому запомнила, что была на зимней распродаже и прикупила какое-то модное дизайнерское пальтецо, которое тебе и демонстрировала. Цитирую: «с отпадными замшевыми вставками». Ну как, вспомнила?

– Нет. – Сердце забилось медленно и глухо, буквально ушло в пятки. – Это была не я.

– Я так и подумал. Разговор Виктория запомнила хорошо, чуть ли не дословно – память у девицы что стальной капкан. Побольше бы нам таких свидетелей. Хочешь послушать, о чем вы говорили?

Голова у Викки устроена так, что, поскольку никакой другой активности в ней не происходит, все разговоры, которые в нее попадают, откладываются и сохраняются вечно и, главное, в нетронутом виде.

– Давай, освежи мне память.

– Вы встретились случайно, на Графтон-стрит. По словам Викки, ты была «в полном ауте», не сразу ее узнала и даже не помнила, когда вы виделись в последний раз. Сослалась на похмелье, но она объяснила это последствиями некоего ужасного нервного срыва. – Рассказ явно доставлял Фрэнку удовольствие, говорил он быстро, напористо, в ритме хищника, преследующего добычу. Мне было не до веселья. Все это я уже знала, недоставало только деталей, а осознание собственной правоты радует отнюдь не всегда. – Потом, признав ее наконец, ты заметно оттаяла, предложила выпить кофе. Так что самообладания нашей девочке, кем бы она ни была, не занимать.

– Да. – Я вдруг поймала себя на том, что вся сжалась, словно бегун на старте. Казалось, комната Лекси смеется надо мной, скрывая свои секреты в тайниках и под половицами, готовит чужаку капканы и ловушки. – Этого у нее не отнимешь.

– Вы пошли в кафешку в центре города, она показала тебе свои новые шмотки, потом вы вспоминали былые деньки. Ты, что на тебя не похоже, держалась на удивление молчаливо. В какой-то момент Викки спросила, где ты сейчас обитаешь, не в Тринити ли. Ведь незадолго до того у тебя случился пресловутый нервный срыв и ты сказала, что Дублинский универ у тебя в печенках сидит и ты подумываешь перевестись куда-нибудь – может, в Тринити или даже за границу. Знакомая история?

– Да. – Я осторожно опустилась на кровать. – Знакомая.

Дело было в конце семестра. Фрэнк еще не сказал, продолжится ли операция после лета, и я на всякий случай готовила вариант с уходом. В чем на Викки можно положиться: она непременно и моментально разнесет любую сплетню по всему универу.

Голова пошла кругом, словно в ней что-то перестраивалось; знакомые вещи обретали иные, непривычные очертания и формы и с негромким мягким щелчком становились на новые позиции. Странное совпадение: то, что Лекси прямиком направилась в Тринити, как будто собиралась занять мое место, уже давно не давало мне покоя. Нет, все гораздо хуже. Меня даже бросило в дрожь. Единственное совпадение здесь – встреча двух девушек в относительно небольшом городе, причем одна из них, Викки Липучка, по большей части только тем и занята, что болтается в надежде встретить кого-то полезного для себя. Нет, не по чистой случайности Лекси занесло в Тринити и не благодаря некоему мистическому притяжению, увлекавшему ее вслед за мной в те уголки, где затаилась я. Она попала туда по моей подсказке. Мы с ней действовали как единое целое, она и я. Я привела ее в этот дом, в эту жизнь, и точно так же она тянула за собой меня.

Между тем Фрэнк продолжал:

– Наша девочка сказала, что нет, сейчас она нигде не учится. Объяснила – довольно туманно, – что якобы путешествует. Викки предположила, что она только что из психушки. И вот что еще. У Викки сложилось впечатление, будто психушка эта где-то в Америке или Канаде. Может, из-за того, что твоя вымышленная семья вроде бы живет в Канаде. А может, потому, что в промежутке между Дублинским универом и вашей встречей на Графтон-стритты где-то подцепила американский акцент. Так что теперь мы не только знаем, как она стала Лекси Мэдисон, но и откуда начинать поиски. Думаю, мы твоей Викки Липучке просто обязаны поставить пару коктейлей.

– Если кто и поставит, то скорее ты, чем я, – ответила я каким-то не своим голосом, однако Фрэнк в порыве энтузиазма этого не заметил.

– Я уже позвонил ребятам из ФБР – собираюсь отправить им по «мылу» фотографии и отпечатки. Не исключено, что девочка была в бегах и они смогут что-то раскопать.

Из настольного зеркала за мной настороженно наблюдала Лекси.

– Держи меня в курсе, ладно?

– Обещаю. Хочешь поговорить со своим дружком? Он здесь.

Сэм и Фрэнк делят один кабинет. Господи, ну кто бы мог подумать!

– Нет, я позже ему позвоню.

Глуховатый голос Сэма донесся как будто ниоткуда, и в какой-то момент мне до боли захотелось перекинуться с ним хотя бы парой словечек.

– Говорит, что перепроверяет всех, кому ты могла перейти дорожку за те шесть месяцев, пока трудилась в убойном. Пока ничего. Если что-то всплывет, он сразу же тебя известит.

Иными словами, никакой связи с операцией «Весталка». Ах, Сэм, Сэм! Отгороженный от меня Фрэнком, он делал все, что в его силах: упрямо и без лишних слов пытался отвести от меня единственную понятную ему опасность. Ложился ли он спать прошлой ночью?

– Спасибо. Скажи ему спасибо, Фрэнк. И скажи, что я скоро позвоню.

Надо было выйти прогуляться: отчасти потому, что заболели глаза – уж слишком много вокруг всего серого, пыльного, – отчасти потому, что сам дом начал действовать на меня как-то странно: я словно постоянно затылком ощущала на себе его взгляд. Такое чувство, будто тебя застукали на чем-то постыдном, но, обернувшись, ловишь лишь чей-то удивленный взгляд и понимаешь, что притворяться бесполезно – даже самое невинное лицо тебя не спасет. Открыла холодильник, сделала сандвич с индейкой и еще один с джемом, налила кофе в термос и отправилась на прогулку. Вдруг в один прекрасный день, причем очень скоро, придется преследовать убийцу, знающего Гленскехи как свои пять пальцев? Так что неплохо бы заранее оглядеться.

Десятки тропинок и дорожек сплетались в запутанный лабиринт, вились между полями, рощицами и кустами, возникали ниоткуда и вели в никуда, но я, как оказалось, ориентируюсь не так уж плохо и заплутала всего пару раз. Теперь я и Фрэнка оценивала по-другому. Проголодавшись, я села на каменную изгородь, достала термос и сандвичи. День выдался солнечный, прохладный, высоко в стылом голубом небе повисли облака, однако по пути мне не встретилось ни души. Где-то далеко залаяла собака, кто-то подозвал ее свистом – и все. Я даже начала фантазировать, будто луч смерти уничтожил в Гленскехи все живое и никто ничего не заметил.

На обратном пути я обошла прилегающий к дому участок. Пусть Марчи и растеряли большую часть владений, оставшееся все равно впечатляло. Каменные стены в рост человека, обсаженные деревьями – в основном боярышником, от которого получил имя сам дом, – но я заметила и дуб, и ясень, и только что распустившуюся яблоню. Полуразвалившаяся конюшня, где Дэниел и Джастин ставили свои машины, располагалась в удалении от дома, так что запах навоза в барские комнаты не доходил. Там, где в былые времена помещалось, наверное, с полдюжины лошадей, остались груды мусора, ржавых инструментов и куски брезента, но поскольку их давно никто не трогал, рыться в них я тоже не стала.

За домом растянулся лужок, обсаженный крепкими старыми деревьями и плющом и обнесенный каменной стеной. В стене – ржавая калитка, через которую в ту, свою последнюю, ночь вышла Лекси; в углу – запушенные, расползшиеся кусты. Я узнала розмарин и лавр; о них упоминала накануне Эбби. Неужели это было вчера? Кажется, будто почти год назад.

Дом издалека выглядел хрупким и чуточку смазанным, как на старой акварели. Налетевший неожиданно порыв ветра взъерошил траву, встряхнул длинные побеги плюща, и луг как будто накренился под ногами. У боковой стены, метрах в двадцати—тридцати от меня, за плющом проступило что-то темное, вроде сидящей на троне тени. По спине тотчас пробежал холодок.

Пистолет мой так и остался приклеенным к задней стенке прикроватной тумбочки. Стиснув зубы и не сводя глаз с плюща, я схватила с земли валявшийся сук. Ветер стих, все успокоилось, побеги плюща стали на место, сад снова погрузился в дневную дрему. Я как будто невзначай быстро прошагала вдоль стены, крепко сжимая в руке импровизированное оружие, и резким движением раздвинула плющ.

Никого. Стволы деревьев и разросшиеся ветки образовали у стены нишу: укромный, залитый солнцем уголок. Внутри две каменные скамейки, разделенные, и струйка воды, которая сбегала сквозь отверстие в стене и далее по невысоким ступенькам в крохотный илистый прудик. Вот и все. Тени снова сплелись, и на мгновение иллюзия повторилась: спинки скамеек вытянулись вверх, темная фигура выступила и снова исчезла, стоило мне отпустить плющ.

Похоже, живым здесь был не только дом. Я перевела дыхание и заглянула в нишу. Щели между каменными сиденьями лишь кое-где заросли мхом – кто-то определенно об этом месте знал и частенько сюда наведывался. Использовалось ли оно для любовных свиданий и прочих встреч? Пожалуй, нет – слишком близко к дому, чтобы приводить сюда посторонних людей. Да и трава у пруда выглядела нетронутой. Я разгребла ногой ветки и обнаружила гладкие каменные плиты. В грязи блеснуло что-то металлическое, и сердце тут же екнуло: нож? Но нет, слишком малы размеры. Оказалось, пуговица со львом и единорогом, старая, истертая. Кто-то когда-то служил в британской армии.

Дырка в стене, через которую текла вода, забилась песком. Я положила пуговицу в карман, опустилась коленями на каменные плиты и, орудуя веткой, прочистила каналец. Стена была толстая, грязи набралось много, и работа заняла некоторое время. Ручеек, когда я закончила, замурлыкал веселее, превратившись в небольшой водопад.

Я сполоснула пахнущие прелыми листьями руки и немного посидела на скамейке – покурила, послушала журчание воды. Здесь было хорошо: тихо, тепло и уединенно, как в логове зверя или тайном убежище ребенка. Прудик быстро наполнился, над его гладью уже вились мошки. Лишняя вода уходила по прорытой канавке в землю. Я убрала с поверхности плавающие листья, и вскоре, слегка подрагивая от ряби, на водной глади отразилось мое лицо.

Часы Лекси показывали половину четвертого. Я продержалась двадцать четыре часа, чем, возможно, огорчила кого-то из любителей пари. Сунув в пачку окурок, я раздвинула плющ и зашагала к дому. Ключ без усилий открыл замок, воздух слегка колыхнулся. Я вошла и уже не ощутила недавней враждебности и настороженности – дом как будто приветствовал меня прохладным дуновением, легким, как поцелуй в щеку.