Текст книги "Мертвые возвращаются?.."

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 42 страниц)

– Ради Бога, Джастин, перестань выделываться, – проворчал Раф.

Он лежал на траве, закрыв глаза и заложив руки за голову.

– Какой ты, однако, гомофоб. Если б я сказал «затрахали», а Лекси спросила бы: «Что в этом плохого?», стал бы ты обвинять ее в том, что она выделывается?

– Я бы обвинила, – вмешалась Эбби. – Сказала бы, что она похваляется своей личной жизнью, тогда как у остальных таковая отсутствует.

– Говори за себя! – огрызнулся Раф.

– А, ну да, – кивнула Эбби. – Ты, понятное дело, не в счет. Ты же никогда ничего не рассказываешь. У тебя может быть сумасшедший секс со всей женской хоккейной командой Тринити, и никто из нас об этом никогда не узнает.

– Вообще-то ни с кем из женской хоккейной команды у меня никогда ничего не было, – скромно признался Раф.

– А разве у нас есть женская хоккейная команда? – удивился Дэниел.

– Ты только губу не раскатывай, – предупредила Эбби.

– По-моему, это и есть страшная тайна Рафа, – сказала я. – Понимаете, он многозначительно молчит, вот мы и думаем, будто он у нас сексуальный гигант, вытворяет за нашими спинами нечто немыслимое, соблазняет хоккеисток и трахается как кролик. А по-моему, ему и рассказывать-то не о чем, потому что по части личной жизни у него даже хуже, чем у нас с вами. Полный пролет.

Раф отвел глаза и лишь загадочно ухмыльнулся.

– Это было бы нелегко, – заметила Эбби.

– Никто не желает спросить про мой бурный роман с мужской хоккейной командой? – осведомился Джастин.

– Нет, – качнул головой Раф. – О твоих бурных романах никто знать не желает, потому что, во-первых, мы в любом случае все о них услышим, а во-вторых, от них всегда вянут уши.

– Что ж, – обронил через секунду Джастин, – нос ты мне утер. Хотя на твоем месте…

– Что? – Раф приподнялся на локтях и уперся в Джастина холодным взглядом. – Что на моем месте?

Никто ничего не сказал. Джастин снял очки и стал тщательно протирать стекла краем рубашки. Раф закурил.

Эбби быстро посмотрела на меня. Я вспомнила видео. Как сказал Фрэнк, они понимают друг друга с полуслова. Работа для Лекси – снимать напряжение, отчебучить что-нибудь этакое, чтобы все только закатили глаза, посмеялись и проехали.

– Черт тебя побери, педрила без конкретных определений! – выругалась я, когда заклепка соскочила снова. – Это всех устраивает?

– А зачем они вообще, конкретные определения? – возмутилась Эбби. – Лично я не сторонница подводить половую жизнь под определенную категорию.

Рассмеялся даже Джастин, а Раф сбросил маску холодной угрюмости и помог мне с заклепкой. Меня накрыла волна участья: я все сделала правильно.

– Меня после занятий снова ждал тот детектив, – сообщила Эбби в пятницу вечером, когда мы ехали в машине.

Джастин вернулся домой раньше – весь день ныл, что болит голова, но, похоже, у него просто было поганое настроение, причем, подозреваю, из-за Рафа, – так что остальные сидели в машине Дэниела, застряв в дорожной пробке вместе с тысячами несчастных офисных клерков и скелетообразными блондинками в джипах. Я дышала на окно и играла сама с собой в крестики-нолики.

– Который? – спросил Дэниел.

– О'Нил.

– Гм. И чего хотел на этот раз?

Эбби взяла у него сигарету – прикурить свою.

– Спрашивал, почему мы не ходим в деревню.

– Потому что там сплошь недоделки с шестью пальцами, – пробурчал в окно Раф.

Он сидел рядом со мной, ссутулившись и упираясь коленом в спину Эбби. Пробки на дорогах неизменно действовали на Рафа угнетающе, но в тот день его депрессивное состояние лишь подтверждало мою догадку, что между ними Джастином что-то произошло.

– И что ты ему сказала? – поинтересовался Дэниел, вытягивая шею и стараясь втиснуться в другой ряд.

За несколько минут мы не продвинулись даже на пару сантиметров.

Эбби пожала плечами.

– Объяснила. Сказала, что однажды попробовали зайти в бар, но там нас встретили не слишком приветливо и мы на него забили.

– Интересно. Похоже, мы с вами недооценивали О'Нила. Лекс, вы с ним о деревне разговаривали?

– Ни разу.

Я разнесла в крестики-нолики самое себя и победно вскинула руки. Раф неодобрительно покосился в мою сторону.

– Ну вот. Должен признаться, я более или менее сбросил О'Нила со счетов, но если он сам, без посторонней помощи, вышел на это, то парню сообразительности не занимать. Интересно… гм.

– А меня он раздражает, – сказал Раф. – Ладно хоть Мэки отстал. И когда они оставят нас в покое?

– Между прочим, меня пырнули ножом, – обиженно заявила я. – И я едва не сыграла в ящик. Они хотят выяснить, кто это сделал. И я, кстати, тоже. А ты разве нет?

Раф пожал плечами и вернулся к мрачному созерцанию ползущих машин.

– Ты рассказала ему о граффити? – спросил у Эбби Дэниел. – О взломах?

Та покачала головой:

– Он не спрашивал, а я инициативы не проявила. Думаешь, зря? Если надо, могу позвонить и рассказать.

Ни о каких граффити и взломах никто не упоминал.

– Думаете, меня пырнул кто-то из деревенских? – спросила я, подавшись вперед, между спинками сидений. – Серьезно?

– Не думаю, – сказал Дэниел. Кому он отвечал, мне или Эбби, я так и не поняла. – Надо хорошенько обмозговать все варианты. Пока лучше оставить все как есть. Если О'Нил смог подметить, что мы не дружим с деревней, то остальное выяснит и без нашей помощи, так что подталкивать его смысла нет.

– Эй! – Эбби повернулась и шлепнула Рафа по коленке. – Убери.

Раф шумно вздохнул и развернул ноги к дверце. Пробка рассосалась, и Дэниел, ловко выкатив машину на первую полосу, дал газу.

Когда я вечером позвонила Сэму, он уже знал и о граффити, и о случаях взлома. Последние несколько дней Сэм просидел в полицейском участке Ратовена, копаясь в старых делах, и выудил все, что имело отношение к Уайтторн-Хаусу.

– Там точно что-то неладно. На этот дом натыкаешься в делах сплошь и рядом. – Голос Сэма звучал деловито, как бывало всегда, когда он выходил на след. Роб говорил, что, если присмотреться, можно даже увидеть, как он виляет хвостиком. Впервые с того момента, как Лекси Мэдисон и ее компания ворвались в нашу жизнь, Сэм демонстрировал бодрость духа и оптимизм. – Уровень преступности в Гленскехи невысокий, но за три последних года имели место четыре случая незаконного проникновения в Уайтторн-Хаус – один в 2002-м, другой в 2003-м и еще два, когда старикан Саймон доживал в хосписе.

– Что-нибудь взяли? Или просто перевернули вверх дном?

Зная, какого рода «антиквариат» хранился в доме, я отмела гипотезу Сэма, что Лекси убили из-за неких ценностей. Но если в доме нет ничего ценного, ради чего вламываться туда целых четыре раза?

– Вроде бы нет. По крайней мере Саймон Марч никаких пропаж не обнаружил, хотя, как говорит Бирн, дом содержался в таком состоянии, что даже если что-то и пропало, старик мог ничего и не заметить. Признаков целенаправленного поиска тоже не выявлено. Неизвестные просто выбили пару стекол в задней двери, проникли внутрь и устроили погром: порезали шторы, нагадили на диван, побили посуду. Это не ограбление – так вымещают злость.

Дом… Я представила, как какие-то прыщавые подонки бродят по комнатам, ломают все, что попадется под руку, мочатся на диваны и кресла, и ощутила такую ярость, что сама удивилась. Попадись виновник под горячую руку – точно не сдержалась бы и врезала по мордасам.

– Чудненько. Может, просто юнцы резвились? В субботу вечером заняться в Гленскехи особо нечем.

– Погоди, есть кое-что еще. На протяжении примерно четырех лет, до того как здесь обосновались Лекси и вся их компания, дом становился жертвой вандализма едва ли не ежемесячно. Били камнями окна, швыряли бутылки в стены, бросали дохлых крыс в почтовый ящик. И граффити. Например такие… – Я услышала, как Сэм листает страницы блокнота. – Вот. Британцы, убирайтесь домой! Смерть лендлордам! Да здравствует ИРА!

– Думаешь, это парни из ИРА зарезали Лекси Мэдисон?

Даже принимая во внимание сложность дела и определенные, мягко выражаясь, странности, притягивать сюда за уши еще и ИРА…

Сэм рассмеялся – искренне, открыто, весело.

– Конечно же, нет. Не их стиль. Но кто-то в Гленскехи, похоже, все еще считает Марчей британцами, чужаками, лендлордами и не очень-то этому рад. И вот еще, послушай. Два отдельных граффити, одно из 2001-го, другое – из 2004-го, но звучат одинаково: Детоубийцы – вон!

– Детоубийцы? – растерянно повторила я. На секунду мысли спутались, и я подумала о ребенке Лекси. – Что за черт? Какие еще дети? При чем они?

– Не знаю, но собираюсь выяснить. Похоже, вражда тут давняя. Ни Лекси с приятелями, ни даже старик Саймон лично никакого отношения к ней не имеют. Британцы, детоубийцы, чужаки… – все во множественном числе. Похоже, проблема тут со всей семьей, со всеми, кто жил и живет в доме.

Все вокруг показалось вдруг чужим и враждебным, как будто залегшие в лабиринте тропинок тени таили слишком много старых обид. Я шагнула под высокое дерево и прислонилась к стволу.

– Почему сейчас об этом ничего не слышно?

– Мы ведь не спрашивали. Сосредоточились на Лекси как на мишени. Откуда нам было знать, что она – как это говорят военные? – сопутствующие потери. Ни Бирн, ни Догерти тут, в общем-то, не виноваты. Расследовать убийство им раньше не доводилось, опыта нет, что делать – они не знают. Им и в голову не приходило, о чем следовало бы расспросить местных.

– И что они говорят?

Сэм вздохнул.

– Не много. Подозреваемых у них нет, о каких детоубийцах идет речь – непонятно, а поиски ничего не дают. Послушать их – оба знают сейчас о Гленскехи не больше, чем в день, когда только прибыли сюда. Местные помалкивают, полицейских здесь не жалуют, как и вообще чужаков. Если что-то случается, никто ничего не видел, никто ничего не слышал, а разбираются здесь по-своему, без посторонних. По словам Бирна и Догерти, даже в соседних деревнях на жителей Гленскехи поглядывают косо.

– Значит, те случаи вандализма они просто проигнорировали? – Похоже, вопрос прозвучат излишне резко. – Просмотрели отчеты и развели руками – мол, вмешиваться бесполезно, здесь ничего не поделаешь, так что пусть творят что хотят.

– Они сделали все, что могли, – мгновенно и твердо возразил Сэм: все копы, даже такие раздолбай, как Бирн и Догерти, были для него членами одной семьи. – После первого взлома Саймону Марчу порекомендовали завести собаку или поставить сигнализацию. Старикан ответил, что на дух не выносит собак, а сигнализация – это для гомиков; он сам о себе позаботится. Бирн и Догерти подозревали, что у старика есть оружие – наверное, его-то вы и нашли. Защищать свой дом с оружием в руках, когда не просыхаешь от выпивки, не самая хорошая мысль, но что они могли сделать? Спросили напрямую, есть ли у него ствол, – он все отрицал. Если человек не желает ставить сигнализацию, его силой не заставишь, верно?

– А когда он попал в хоспис? Наверняка вся округа знала, что дом пустует, что проникнуть в него ничего не стоит…

– Проверяли каждый вечер. А что еще они могли сделать?

В голосе Сэма послышалась обида, и я поняла, что, сама того не заметив, повысила тон.

– Ты сказал – до того, как здесь обосновались Лекси с компанией. А что потом?

– Хулиганить не перестали, но стало как-то потише. Бирн приезжал к ним, разговаривал с Дэниелом, рассказал, что там творилось раньше. Дэниела, похоже, это не сильно обеспокоило. После его визита отмечено всего два случая вандализма: в октябре запустили кирпичом в окно, а в декабре оставили пожелание – Чужаки, убирайтесь. Собственно, потому Бирн с Догерти ничего нам не сказали. С их точки зрения, дело старое, забытое.

– Так, может, кто-то имел зуб только на старика Саймона?

– Не исключено, но я так не думаю. Скорее здесь мы имеем то, что я бы назвал «хулиганством по расписанию». – Сэм довольно усмехнулся; у него явно появилась солидная зацепка, которое многое изменила. – В двенадцати рапортах отмечено время инцидента – все, как один, в промежутке от половины двенадцатого до часу ночи. Это не совпадение, а временное окно.

– После закрытия пабов.

Он рассмеялся.

– Великие умы. Думается, кто-то – один или двое – время от времени напивается, в нем поднимается муть. Кураж так и прет, руки чешутся, и когда его выставляют из паба, он дует прямиком к барскому дому, прихватив с собой что под руку попадется – пару булыжников или баллончик с краской. Старик Саймон к половине двенадцатого либо уже в отключке – в нескольких рапортах время инцидента не отмечено, потому что он не смог даже позвонить: протрезвел лишь к утру, – либо не в том состоянии, чтобы что-то предпринять. Два первых раза он вообще ничего не заметил, хотя был дома – дрых. Хорошо еще, что у него в спальне крепкий замок, а то невесть что могло бы случиться.

– А потом въехали мы, – сказала я. И лишь секундой позже до меня дошло – не мы, а они. Впрочем, Сэм, похоже, ничего не заметил. – В указанный промежуток времени в доме горит свет, пять человек бодрствуют, из них трое – парни, которые могут запросто тебя поймать и надавать по шее, так что тут особо не попроказничаешь.

– Не забывай: еще две крепкие девушки, – с улыбкой, я ее почувствовала, добавил Сэм. – Держу пари, вы с Эбби пару раз ему точно бы въехали. Кстати, это почти произошло. Когда камень влетел в окно в кухне – около полуночи, – все сидели в гостиной. Поняв, что случилось, выскочили через заднюю дверь. К тому времени таинственный проказник скрылся. Как говорит Бирн, парню крупно повезло. В полицию позвонили лишь через сорок пять минут – сначала сами прочесали всю округу – и даже за это время еще не остыли. Твой приятель Раф все твердил, что, если бы поймали, отделали бы так, что родная мать потом не узнала бы. Лекси грозилась так поддать ему по яйцам, что, цитирую, «пришлось бы лезть рукой в горло, если бы захотел подрочить».

– Молодец. Пять баллов.

Сэм рассмеялся.

– Я так и знал, что тебе понравится. Остальным хватило здравомыслия воздержаться от рискованных заявлений в присутствии полицейского, но настрой, по словам Бирна, у всех был одинаковый. Он, как полагается, прочел им лекцию о недопустимости самосуда, но они слушали его вполуха.

– Я их не виню. Что остается, если толку от полиции – как от быка молока. А что насчет надписей на стенах?

– Это случилось вечером в воскресенье, когда вся компания отправилась в город – пообедать и в кино. Домой вернулись вскоре после полуночи, в начале первого, и надпись уже была, шла по всему фасаду. Первый раз они вернулись так поздно, и вот… Может, и совпадение, но лично я так не считаю. Скорее всего наш шалун или следил за домом, или заметил, как машина проехала через деревню, и воспользовался моментом.

– Вижу, ты склоняешься к тому, что это не деревня против Большого дома? По-твоему, кто-то вымещает личные обиды?

Сэм хмыкнул.

– Не совсем. Ты слышала, что произошло, когда их компания завалила в паб «У Ригана»?

– Эбби упоминала, что ты разговаривал с ней про тот случай. Что их вроде бы не очень приветливо встретили. В детали не вдавалась.

– Дело было через пару дней после того, как они въехали в дом. Вечером всей толпой завалили в паб, нашли свободный столик. Дэниел подошел к стойке, а бармен его точно в упор не видит. Народу в заведении полдюжины человек, Дэниел обращается к нему, мол, будьте добры, мне две пинты «Гиннеса» и… А бармен стоит истуканом в метре от стойки, натирает полотенцем стакан и молча таращится в телевизор. И так десять минут. Наконец Дэниел сдается, возвращается за столик, и они, потолковав, решают, что, может быть, старика Саймона частенько отсюда выставляли. Вот почему Марчей здесь не слишком-то жалуют. Посылают Эбби – все-таки своя, ирландская кровь, – результат тот же. Лекси пытается заговорить с клиентами за соседним столиком, выяснить, в чем тут дело, – ей никто не отвечает. На нее даже не смотрят, дружно отворачиваются и толкуют о своем.

– Господи…

Делать вид, что в упор не видишь пятерых человек, когда те к тебе обращаются, да, такое надо уметь. Просто так подобные вещи не происходят. Для них требуется железная воля и очень серьезная, веская причина. Мои глаза непроизвольно стрельнули сначала в одну, затем в другую сторону.

– Джастин нервничает и хочет уйти, Раф злится и хочет остаться, Лекси вовсю разошлась, трещит без умолку, стараясь разговорить соседей – предлагает им шоколад, сыплет шуточками, – а кучка парней в углу начинает нехорошо на них посматривать. Эбби тоже поначалу отступать не хотела, но они с Дэниелом понимают, что ситуация обостряется и может в любой момент выйти из-под контроля, а потому забирают остальных, уходят и больше не возвращаются.

Легкий шелест ветра в листьях – ближе, ближе…

– Значит, невзлюбила их вся деревня, – сказала я, – но только кто-то, один или двое, сделали одним шагом больше и переступили черту.

– Вот и я так думаю. Только как их найти? В Гленскехи около четырехсот человек, включая прилегающие фермы, и на помощь с их стороны рассчитывать не приходится. Так что нашего хулигана вычислить не так-то просто.

– Я попробую. Понимаешь, у нас уже хватает данных для построения профиля преступника. Речь, конечно, не идет о полном профиле, ведь на вандалов – в отличие от серийных убийц – никто психологических данных не сбирает, так что придется гадать, но структура уже просматривается.

– Давай, я согласен и на догадки, – обрадовался Сэм. До меня донесся шорох страниц – он готовился записывать. – Мне все пригодится. Начинай.

– Ладно. Итак, мы ищем местного жителя, который скорее всего, родился и вырос в Гленскехи. Почти наверняка мужчину. Вероятно, он действовал один: группам свойственен спонтанный вандализм, но планомерные действия в большей степени характерны для одиночек.

– Можешь сказать что-нибудь о нем самом?

Голос зазвучал глуше – это Сэм, записывая, удерживал телефон подбородком.

– Если все началось примерно четыре года назад, то ему, вероятно, от двадцати пяти до тридцати с небольшим. Вандализм занятие молодых, но для подростка парень чересчур методичен. Образованием не блещет – в лучшем случае школа, но не колледж. Живет не один – либо с родителями, либо с подружкой. Никаких нападений посреди ночи или днем – значит, дома его ждут к определенному времени. Имеет работу и в дневное время занят, вот мы и не слышим о нем днем, когда в доме никого нет и горизонт чист. Работает где-то неподалеку, ни в Дублин, ни куда-то еще не ездит, уровень обсессии показывает, что мир для него ограничен пределами Гленскехи, и это его не устраивает. Потому что в плане интеллекта, в плане образования он способен на большее, или по крайней мере так ему кажется. Резонно предположить, что у него были и остаются проблемы: с окружающими, соседями, девушками; может быть – работодателями, и, не исключено, с властями. Будет нелишним, если Бирн и Догерти постараются разузнать о местных распрях, проверят жалобы на сексуальные домогательства.

– Если парень и обидел кого-то из жителей Гленскехи, – хмуро заметил Сэм, – в полицию пострадавший обращаться не станет. Соберет знакомых и отделает обидчика как-нибудь ночью. И я так тебе скажу: в полицию опять-таки избитый не пожалуется.

– Скорее всего. – В поле, за дорогой, мелькнуло что-то темное, какое-то пятно. Для человека слишком маленькое, но на всякий случай я отступила к дереву. – И вот еще что. Кампанию против особняка могло спровоцировать столкновение с Саймоном Марчем – судя по отзывам, тот еще был мерзавец, – но, думаю, в представлении нашего злоумышленника корни противостояния уходят глубже, к какому-то мертвому ребенку. И Бирн с Догерти явно не имеют об этом ни малейшего понятия. Они давно здесь?

– Догерти около двух лет, а Бирн с девяносто седьмого. По его словам, прошлой весной в деревне был случай так называемой младенческой смерти, а раньше, несколько лет назад, на одной ферме маленькая девочка свалилась в навозную яму. И это все. В обоих случаях ничего подозрительного и никакой связи с Уайтторн-Хаусом. Проверили по компьютеру – чисто.

– Значит, копать надо глубже, – сказала я. – Как ты и предлагал. Насколько глубже, не знаю. Помнишь, ты рассказывал о Перселлах?

Пауза.

– Мы ничего не найдем. Я имею в виду архивы.

Большая часть архивных документов Ирландии погибла во время гражданской войны и пожара в 1921 году.

– А зачем нам архивы? Местные должны что-то знать, я тебе гарантирую. В любом случае, когда бы ни умер ребенок, наш парень узнал о случившемся не из старой газеты. Уж слишком он одержим случившимся. Для него это не какая-то древняя история, а нечто свежее, настоящее, требующее отмщения.

– Хочешь сказать, он сумасшедший?

– Нет. По крайней мере не в том смысле, какой ты имеешь в виду. Он слишком осторожен – дожидается безопасного момента, отступает, когда его преследуют. Шизофреник или человек с маниакально-депрессивным психозом на такой контроль своего поведения не способен. Полагаю, психического заболевания у него нет. А вот уровень обсессии, как я уже сказала, таков, что мы можем назвать его психически неуравновешенным.

– Он способен на насилие? В отношении людей?

Если Сэм сидел, то сейчас выпрямился, подтянулся. Голос тоже зазвучал резче.

– Трудно сказать, – осторожно ответила я. – Думаю, это не его стиль. Ему ничего не стоило взломать дверь спальни Саймона и проломить старику голову кочергой. Если допустить, что он идет на дело только в подпитии, то можно предположить не вполне здоровые отношения с алкоголем, и тогда он из тех, кого после четырех—пяти кружек становится не узнать – настолько меняется человек, причем не в лучшую сторону. А стоит добавить в уравнение выпивку, как можно ожидать чего угодно. Если у него сложилось впечатление, что противник пошел по пути эскалации конфликта – например, попытался преследовать его, получив кирпич в окно, – то и он мог перейти на более высокий уровень.

– Сама видишь, кого мы получили, – сказал, помолчав, Сэм. – Тот же возраст, местный, умный, контролирует себя, имеется криминальный опыт, но без склонности к насилию…

Имеется в виду профиль, что я дала ему там, у себя в квартире.

– Да, понимаю.

– Из твоих слов напрашивается вывод, что он может быть тем, кого мы ищем. Убийцей.

И вновь темная тень в лунном свете, у самой травы. Быстрая, бесшумная… Может, лиса. А может, полевая мышь.

– Исключать ничего нельзя, – согласилась я.

– Если тут семейная вражда, то Лекси оказалась случайной жертвой и не имеет к тому, что здесь происходит, никакого отношения, а значит, и тебе там делать нечего. Собирай вещи и отправляйся домой.

В голосе его прозвучала такая надежда, что я даже поежилась.

– Может, и не имеет. Но по-моему, этой стадии мы еще не достигли. Конкретной связи между вандализмом и убийством не обнаружено, а раз так, то ее, вероятно, и нет вовсе. Если я выйду из игры, то вернуться уже не смогу.

Короткая пауза. Потом:

– Что ж, ты права. Значит, я постараюсь эту связь найти. И вот что, Кэсси…

– Да, знаю. Буду осторожна. Я и так осторожна.

– С половины двенадцатого до часу. По времени совпадает с…

– Знаю. Никого подозрительного я здесь пока не встречала.

– Оружие при тебе?

– Постоянно, когда выхожу. Фрэнк уже прочитал мне лекцию.

– Фрэнк… – Снова бесстрастная нотка. – Ну да, конечно.

Закончив разговор, я еще постояла какое-то время в тени дерева, вслушиваясь в ночные звуки. Шелест травы, писк мелкого зверька, ставшего добычей хищника. Когда все наконец стихло, я осторожно выбралась на дорогу и зашагала к дому.

У задней калитки я остановилась и несколько раз качнула ее, слушая скрип петель, вглядываясь в очертания дома. В ту ночь он казался другим. Серый камень придавал ему сходство с крепостью, а золотистое мерцание в окнах уже не дышало покоем и уютом, но напоминало костер, разведенный на привале в диком лесу и призванный предупреждать и отпугивать. Лунный свет превратил лужайку в широкий серебристый залив, и казалось, что дом высится посреди воды, открытый со всех сторон, осажденный.