Текст книги "Приносящая надежду (СИ)"

Автор книги: Тамара Воронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 42 страниц)

– Но ты хотела, – резюмировал Лиасс после паузы. – Ты так хотела, что смогла. Помнишь, когда-то я говорил тебе, что рано или поздно ты сможешь. Получилось рано.

– А не…

– Нет. Если искра начинает гаснуть, это конец. Не менять цвет, не тускнеть, но гаснуть. Я ни разу не видел, чтобы эльф или человек, у которого гаснет искра, прожил дольше трех дней. А Дарующая жизнь приходит так редко… Я рад, что наши жизни совпали. Гарвин спит. Просто крепко спит. – Губы Лиасса коснулись ее лба. – Если не веришь мне, давай его разбудим и спросим.

– Нет, – испугалась Лена, – пусть он отдыхает, ему так трудно было…

– Трудно. Я удивлен, что он вообще дожил до того, как дракон принес его сюда. Милит не целитель. Он умеет очень немного, его магия совсем другого назначения. Скажи мне, как это случилось. Милит отказывается говорить, Маркус отводит глаза, шут молчит. Аиллена, я должен знать.

– А ты подумай, – посоветовала Лена грубо, – напряги воображение.

– Напрягал, но безрезультатно. Ведь ты была без сознания, ты…

– Я была не без сознания. Я была в шоке. И скорее всего, не из-за того, что ударилась головой, а из-за того, что увидела шута… таким.

– Ты подумала, что он умер.

– Я ничего не подумала. Шок – это состояние… черт, ну как сказать? Это состояние души, а не тела.

– Все равно подумала. Не осознала. Ты не знала, что такое иссушающий огонь. Не видела никогда… Та война, что ты видела, не была войной магов?

– Была. Только Милит и Гарвин очень уж презрительно отзывались об этих магах. Получается, что даже эльфы в разных мирах наделены разной магией, да?

– Да. Хотя я редко бывал в других мирах… – Он вдруг улыбнулся мальчишески, как Милит, и похвастал: – Знаешь, Аиллена, я нашел другой способ открывать проход, и действительно трачу на это меньше сил. Это оказалось так просто…

Пошевелился Гарвин, и Лена, непочтительно оттолкнул Владыку, подбежала к кровати. Три шага было бежать. Эти отдельные палаты были небольшими. Гарвин сонно моргал, но по мере того как он прислушивался к себе, взгляд прояснялся и становился удивленным.

– Как… – растерянно спросил он, увидев Лену. – Как ты смогла? Настолько разозлилась?

– Приносящая надежду, – напомнил Лиасс. – Нам ли знать, что она может? Я… я рад, что ты будешь жить, сын.

Гарвин не был бы Гарвином, если бы не состроил скептическую мину:

– Насколько тебе было бы спокойнее, если бы я умер.

Лена сильно дернула его за нос.

– Спокойнее, – кивнул Лиасс, – и больнее. Ты знаешь, что я действительно рад.

* * *

Оба поправлялись медленно, но неуклонно. Первым, конечно, встал на ноги шут. Несмотря на дарованную жизнь (в это свято верил не только Лиасс, но уже и весь Тауларм), Гарвин чувствовал себя намного хуже, чем шут, у него были сильные боли, однако он уверял, что это ерунда по сравнению с прежними. Гарвину было трудно дышать: организм привыкал к новым легким. Его мучил кашель, от которого не помогали обычные микстуры, но это было как раз хорошим признаком – так говорил целитель. Он был слаб, и эта слабость его безмерно раздражала, как всякого мужчину, не привыкшего болеть.

Шут выглядел уже совершенно обычно. Ожоги на лице прошли бесследно, плечо еще болело, но площадь ожога уменьшилась вчетверо, и его теперь заклеивали пластырем, щедро сдобренным мазью приготовления Лены. Руку он держал на перевязи, стараясь вовсе ей не двигать. Об этом предупреждал эльф: сустав иссушен, но это излечимо. Вот заживет окончательно ожог, приступим к лечению сустава.

Оба сильно похудели. Шут и вовсе превратился в ходячий скелет. К эльфийской тонкокостности у него всегда добавлялась нормальная человеческая худоба, а уж после болезни на него было жалко смотреть, хотя ел он уже хорошо – как только прошли особенно сильные боли, он начал заставлять себя есть, и аппетит постепенно восстановился. Лицо у него совсем осунулось, волосы только-только начали отрастать – и топорщиться, никакое смачивание не помогало – и уши еще не прикрывали. Его это почему-то беспокоило: «Я привык выглядеть человеком, а сейчас какой-то облысевший голодный эльф».

Изменился Тауларм. Это действительно был город. И уже можно было, при известном воображении, представить себе, каким он станет лет через пятьдесят. Каменных домов было уже несколько, что называется, работало производство. За клинками мастера Карда приезжали со всех концов Сайбии и поклоны начинали бить за три квартала до его мастерской, а уж сколько за них платили – и сказать страшно. При этом у него были пятеро учеников: три эльфа и два человека. Лиасс выполнял данные Родагу обещания: эльфийские мастера брали в ученики людей. И теперь в Тауларме не только посол и гвардейцы не были высокими тонкими красавцами. Ткачи, сапожники, строители, оружейники, кузнецы, лекари, резчики по камню, золотых дел мастера, горняки, маги – все учили и людей. Вспоминалась Кадиния – смешанный город.

Восемь лет не отразились на эльфах. Ни один не умер, хотя были среди них и старики. Зато рождались дети, много для эльфов, но не настолько, чтобы это тревожило людей: за все годы жизни в Сайбии родилось немногим больше ста детишек. Эльфы стали практически своими, беспрепятственно и спокойно ездили по всей стране, бывали в Сайбе, по-прежнему служили на границе и в королевской гвардии, имели приятелей среди людей – и вот это Лену радовало больше всего, ведь после войны эльфы относились к людям очень настороженно.

Когда Тауларм посетил король, в свите которого был маг Карис, чьи таланты достигли нежданных высот, Лена поверила в эти восемь лет. Нет, Карис почти не изменился, он все-таки был маг, а вот вместо порывистого молодого человека Родага Лена увидела сорокалетнего мужчину… впрочем, такого же порывистого и подвижного. С ним был юноша, в котором Лена не узнала наследного принца.

Родаг позволил себе неслыханную вольность: приветствовав Владыку и Светлую, как положено, он вдруг обнял и расцеловал Лену.

– Ты все-таки вернулась к нам, – с нескрываемой радостью сказал он. – Я и не думал, что это случится при моей жизни.

– У меня нет желания уходить отсюда надолго, – призналась Лена. – Даже если бы наше Странствие было гладким, мы все равно бы вернулись, пусть не сейчас, но через год-полтора… Я понимаю, что для тебя это долго… Я еще не отвыкла от нормального понимания времени.

Вечером и король, и принц, и Владыка, и маги увлеченно слушали рассказы о других мирах. О Дарте, о Даге и его брате Броне, о войнах, о проклятом мире, в котором у Гарвина заболела голова. О времени, проведенном среди эльфов и среди людей. Маркус сразу вспомнил, что он всего лишь Проводник, хоть и из горских Гаратов, и все больше помалкивал, а шут не стеснялся, он как раз привык к вниманию коронованных особ, а эльфы стесняться и вовсе не умели. У наследника короны горели глаза. Сколько ж ему лет? Семнадцать или около того? Подросло поколение, для которого эльфы Лиасса были своими эльфами. А Родаг попривык быть королем людей и эльфов. Этого пока еще никому не удавалось, даже в иных мирах, даже Даг был просто королем Кадинии.

Лена обещала обязательно навестить Сайбу и даже пожить в ней некоторое время, но не раньше, чем окончательно выздоровеют ее друзья. Король убыл через пару дней, а Карис остался по каким-то своим магическим делам, очень возможно, свежевыдуманным: он просто хотел побыть со старыми друзьями. Они чуть не до утра просидели впятером, уговорили не одну бутылочку вина. В этой компании коронованных особ не было, потому Маркус вел себя вполне раскованно, и Лена почему-то вдруг вспомнила, каким опасным он выглядел не только в ее глазах, но и в глазах всех встречных – тогда, на площади… А еще он сказал ей: «Тебе не дано сильно любить и не надо быть сильно любимой». Что-то в этом роде. Вот и неправда!

Она замечательная. Она просто замечательная. Хотел бы я иметь такую дочку. Простая и естественная – при всей ее мощи, при всем ее значении. Не понимает. Не осознает своей роли. Столько уже сделала, но не осознает. Не хочет. Не может поверить в том, что она совсем не такая, как все…

Лена заставила себя выскользнуть из сознания Кариса. И он не заметил. Как бы так научиться контролировать себя, а то так заблудишься… Впрочем, нет. Она просто понимала, что думает Карис, как понимала, что думает Маркус или даже Гарвин, это не пугало так, как минуты, когда она былаМилитом или просила силу у солнца вместе с Гарвином. Наверное, именно из-за этого страха ничего подобного больше не повторялось.

* * *

Выздоровление Гарвина затягивалось. Ожог на груди почти прошел и особого беспокойства ему не причинял, а вот новые легкие никак не могли адаптироваться к организму. Или организм к ним. Лена проводила с ним много времени, даже больше, чем с шутом, и пользовалась каждой возможностью взять его за руку или просто прикоснуться. Он был слаб, и ее сила поддерживала его, он только головой качал, понимая, что она не из кокетства или нежности берет его за руку, а с чисто лечебными целями. Они много разговаривали. Очень много. Причем удивительно разговорчив был сам Гарвин. Он рассказывал о жене и детях, о детстве, о брате, которого любил явно больше, чем сестру. Рассказывал, как познакомился с женой: его обвинили в убийстве человека, что должно было кончиться косым крестом, но Вика видела действительного убийцу и описала его. Убийцу отыскали (Гарвин это время сидел в особо неуютной камере в глубоком подвале). Тот, узнав, что обвиняют другого эльфа, признался и кончил именно на кресте.

– Эльф?

– Эльф. Ты о том, что Вика сдала людям эльфа? Странный поступок, да?

– Для эльфа.

– Наверное. Только выбор у нее был невелик. Конечно, она того парня помнила всю жизнь. Но он хотя бы был виновен, а я нет. Если бы она не сдала его, распотрошили бы меня, и это она тоже помнила бы всю жизнь.

– А ты убивал людей? До войны?

– Пару раз, – неохотно признался он. – После казни Файна.

– А до того?

– Ну что ты! Я был сыном Владыки. Мы были воспитаны так: людей надо терпеть. Это уж потом… Собственно, я и потом терпел. Старался просто пореже встречаться. Хотя приходилось. Отец говорил: можно не любить людей, можно даже ненавидеть, но необходимо терпеть. А ненависть ни к чему не приводит.

– Говорят, ты сильно изменился после казни Файна. А сколько тебе было лет?

– Много уже… с твоей точки зрения. Полторы сотни. Файн был почти вдвое моложе, а Ариана и вовсе совсем девочка. Я ее еще всерьез даже не воспринимал. Загрустила?

– Не могу понять, почему его нельзя было в крепость посадить или еще как-то наказать… В голове не укладывается: казнить за то, что всего лишь сломал кому-то руку… Для тебя жестокость людей привычна, Гарвин, но я такого… такого даже в книжках не читала. А вы с Лиассом вообще причем?

– Я препятствовал страже… Не хотел, чтобы его задержали и казнили. Хотел дать ему время. А Владыка меня урезонивал.

– И за это его арестовали?

– Ну да… А Файн вернулся сам, когда узнал, что нас взяли, и это было просто огромной глупостью. Он понимал, что меня не отпустят: я там кулаками тоже помахал, хотя и немного. Он надеялся, что отпустят отца. Вот уж он точно ни в чем не был виноват. – Он надолго замолчал, потом поднял глаза. Не привычно холодные. Будь он человеком, Лена бы сказала, что они наполнены слезами. Но эльфы не плачут. У них нет слезных желез. – Знаешь, почему меня так изменила смерть Файна?

– Догадываюсь.

– Нет. Не сама казнь. В конце концов все эльфы Трехмирья в какой-то степени были к такому концу готовы, казни не были редкостью. Конечно, фокусники и жонглеры выступали на площадях чаще, но казни собирали больше народу. Люди ненавидели нас гораздо больше, чем мы их.

– Тогда почему?

– Потому что я умер вместе с ним. И остался жив. Старайся не проникать в сознание других, Светлая, можешь пережить то же самое… Только тебе этого не пережить, я думаю. Мы были связаны с Файном. Вот как ты с шутом. У нас были одинаковые таланты, и, упражняясь, мы открыли, что можем чувствовать друг друга. И там… когда Файн уже не мог закрываться от меня, я стал им. И умер вместе с ним. Вряд ли ты можешь себе это представить.

– Владыка знает?

– Не думаю. Я ему не говорил… это, в общем-то, не поощрялось. Я знаю, что он взял на себя часть боли Файна, но смерть оставил ему. А я хотел, чтобы ему было чуть легче именно умирать. Все равно я должен был последовать за ним. Но я не знаю, помогло это ему хоть немного или нет. А я вот до сих пор опомниться не могу. Я даже не заметил, как мне отрезали ухо, честное слово… А тут Ариана, от которой я уж точно такого не ждал. Она подняла за эти неполные два дня несколько тысяч эльфов. Ты знаешь, что такое разъяренные эльфы в городе людей? После этого люди пошли на заключение мирного договора… Во многом благодаря ужасу, который на них навела Ариана. И ведь знаешь, ни она, ни остальные не использовали магии. Только обычное оружие: стрелы, мечи, копья… Я был ранен, свалился с лошади – и представляешь, меня исцелил человек. Закрыл рану, остановил кровь. Не знаю, кто это был, но лицо помню. Я же говорил, что ненавижу людей как расу, но разве могу ненавидеть этого? Кругом носятся эльфы, не оставляя живых, не беря пленных, а он… Может быть, там и его убили.

– Но он сделал то, что хотел. То, что считал нужным.

– Если хотя бы пятая часть людей Трехмирья была такой, как он, не было бы этой войны. Знаешь… Владыка тебе, наверное, не говорил, а уж Милит и подавно. Даже если бы твоя сестр… ладно, не обижайся, ты уж точно не такая. Если бы одна Странница не прокляла Трехмирья, а вторая Странница не устроила бы нас в Сайбии, мы все равно уничтожили бы тот мир. Это была война магов. Я, Милит, Кавен, Ариана – поверь, это страшная сила. Были и другие, ничуть не слабее нас, они погибли или выжгли себя, но тебе лучше и не знать, какой ценой для людей. А уж Владыка… Ты вряд ли себе представляешь, что он может. Он ведь уничтожил второй по величине город людей. Вместе с населением.

– Пугаешь?

– Нет. Этоты можешь принять. Понять – вряд ли, но принять можешь. Что очень странно.

– Помнишь, я рассказывала о наших войнах? Бомба уничтожила за один раз триста тысяч человек. Больше Сайбы.

Гарвин кивнул. Очень хотелось обнять его и утешить, но Гарвин не позволял себя жалеть. Однако она все-таки рискнула. Он неприятно усмехнулся.

– Пожалела? Не надо. Что, Владыке не сказали, каким образом я протянул до появления дракона?

– Он и сам может догадаться, я думаю.

– Дура ты все-таки, хоть и Светлая.

– Ты сто раз это говорил. Или Владыка не знает, что ты некромант?

– Он был эльф. Что, доходить начало?

Эльфы не убивают себе подобных. Это аксиома. Об этом говорили все эльфы во всех мирах, хотя Лиасс и обронил как-то, что потратил много времени, чтобы добиться этого. Эльфы могут подраться, устроить дуэль, но никогда дуэль не кончается смертью, потому что победителя ждет изгнание – а это самое страшное, что они могут вообразить. Даже Гарвин.

– А разве он не пытался убить эльфа? Разве полукровка не считается эльфом? Разве Лиасс не эльф?

– Ты это сможешь объяснить Владыке? – хмыкнул Гарвин. – Он ведь уверен, что надо быть выше противника. Не уподобляться ему. А я даже не уподобился…

– Никто ему не скажет.

– Милит может. Если Владыка потребует, Милит не сумеет промолчать. Да и… какая разница, Лена? Я-то знаю, что взял искру у эльфа.

– Тебя это гнетет?

Он кивнул.

– Когда что-то делаешь первый раз… открываешь себе дорогу дальше. И в добре, и в зле.

– Не старайся, Гарвин. Я тебя все равно люблю.

Эльф засмеялся и обнял ее.

– Знаешь, я ужасно рад, что ты не вызываешь у меня никакого вожделения. Это бы мешало.

– Спасибо.

– Не за что. Но ведь и я у тебя не вызываю.

– А у меня вообще…

– А Милит?

– Пока шута не было. А я ведь тебе собиралась глаза повыцарапывать…

– За то, что я посмотрел на тебя и шута? Ну, выцарапай. А что тут такого уж страшного?

– Ну знаешь! Вот уж это настолько личное…

– Не волнуйся. Я же не просто… зрелищем наслаждался, хотя это не самое худшее из зрелищ. Подожди. Дай хоть сказать, что я увидел. И перестань краснеть, не маленькая девочка. Я сравнил ауру – ты и Милит, ты и полукровка. У тебя щеки сейчас лопнут от избытка крови. Неужели никогда не говорила об этом… ну, вот хоть с Арианой?

– Сказать, чем ты отличаешься от Арианы?

– Ну и чем? Я для тебя не мужчина. Так, подружка. Хватит стесняться. Можешь в отместку посмотреть, когда я буду в постели с женщиной. Если найдется в Тауларме такая дура. В общем… Ты и Милит – это мужчина и женщина в любви. Ты и полукровка – я не знаю что. Я никогдане видел такой ауры. Такой бури. Конечно, у вас она одна. С Милитом – две, как и положено, сливающиеся, но две. С полукровкой – одна. Не единая, если ты понимаешь, о чем я говорю. И таких цветов я никогда не видел. Это такое сияние… Аиллена, это настолько необычно… Видал я влюбленные пары, но тут что-то другое. Если не перестанешь краснеть, я тебя поцелую. Как мужчина. Шут меня побьет, а ты будешь меня жалеть, тебе станет стыдно…

– Почему у вас глаза иногда становятся серебристыми?

– У вас – это у кого?

– У эльфов. У тебя, у Владыки, у Милита… даже у шута.

Гарвин был потрясен.

– У шута? Ты уверена? Не может… Нет, мне надо подумать. И никому больше не говори. Даже ему, хорошо? Это может оказаться сущей ерундой, а может… Кстати, как, вы уже… создаете свою особенную ауру? Ну драться-то зачем? Слабая женщина, а туда же, с кулаками, да еще на больного… Если бы ты действительно хотела меня поколотить, стукнула бы пару раз, но в грудь. Так что не прикидывайся.

Он сгреб ее в охапку и действительно поцеловал, но вовсе не как мужчина. Как брат, которого у нее никогда не было. Как целовал Владыка. И расхрабрившись, Лена спросила:

– Ты знаешь удивительно много… или просто считаешь нужным, чтобы я знала что-то, в отличие от Владыки. Шут иногда начинает думать, что его отношение ко мне вроде наркотика, связано с моей силой. Что он не без меня не может обходиться, а без моей силы.

– Что за чушь? – удивился Гарвин, отпуская ее и садясь на траву. Лена устроилась рядом. Через реку тянулась нитка паромной переправы, противоположный берег «окультурили» – там что-то росло, Лена не разбиралась в сельскохозяйственных культурах.

– А что там?

Гарвин посмотрел.

– Лен. Будет тебе новое красивое платье. Твой шут – мнительный дурак. Невооруженным глазом видно, что он тебя любит. Как он смотрит на тебя, когда никто этого не видит. Как он мается, когда у тебя плохое настроение. Как он страдает, когда у тебя что-то болит. В конце концов, Милит тоже…

– С Милитом как раз иначе. На Милита я произвела неизгладимое впечатление своим эффектным появлением в Трехмирье. И потом поцелуем, чтоб силу ему дать.

– Ну и что? Милит тебя любит и, уж прости, тебя хочет. Вполне по-мужски без всякой магии. И не надо про твою силу. Владыка тоже ее пробовал – и что? Рвется уложить тебя в постель? Маркуса ты разве никогда не целовала, чтобы дать ему силу? Хотя… Маркус бы и не прочь, что не мешает ему проводить ночи у Арианы. Нет, ваша связь с шутом – это нечто большее, чем даже просто любовь, но в основе ее – именно любовь. Рассуждай логически. Кого он увидел в тысячной толпе? Красотку какую-то или все-таки тебя? Поверь, когда стоишь на эшафоте, все лица сливаются в одно.

– Его бы не убили там…

– Там должны были убить его гордость. Его должны были унизить, он сам должен был унизиться, причем на всю оставшуюся жизнь. Для него это немало. Не исключаю, что он предпочел бы умереть, если б судьба не явилась в твоем лице. Он увидел тебя через всю площадь, не только увидел – обратил внимание.

– Он…

– Лена! Ты что, тоже думаешь, что ему не ты нужна, а твоя сила?

– Да ну, – удивилась Лена, – я же знаю, что он чувствует. Я-то как раз… Я думаю, что сила тут ни при чем. Третий месяц… мы не создаем ауру.

– А хочется, – поддел Гарвин. – Ты и правда ничего не помнишь после близости?

– Он тоже.

– Странно. А как по ощущениям после?

– Как надо.

– Поток силы большой, – подумав, заключил он. – Слишком мощный. Захлестывает вас обоих. Я другого объяснения не вижу. Мне поговорить с ним? Ой, не надо сразу в панику впадать! Не буду. Кстати, почему ты не возмущаешься, я ведь дважды назвал тебя Леной, а это имя – только для него?

– Потому что ты не назвал меня Леной.

– Правильно. Правильно, Приносящая надежду. В следующее Странствие возьмешь меня с собой?

– Обязательно. Куда я без тебя?

– Мне не место здесь, – тихо произнес Гарвин. Серебряная река отражалась в его глазах. – Мне кажется, ты действительно поняла, почему я хотел уйти. А теперь мне просто придется жить.

– Придется.

– Я могу присесть рядом с вами?

– О чем ты спрашиваешь, Владыка? – удивился Гарвин, тут же становясь самим собой. Надевая привычную маску. Лиасс сел с другой стороны от Лены.

– Он был эльфом, Гарвин?

– И что с того? – агрессивно спросила Лена. – Если бы эльфы не убивали своих, ты стрелу в спину бы не получил.

Лиасс молчал, молчал и Гарвин, и эта тишина становилась все тяжелее. Доносились издалека веселые голоса эльфов, кричали купающиеся дети, заливались птицы, шелестела трава, а они трое существовали как бы отдельно, в коконе пугающей тишины.

– Ты не имеешь права судить его, Владыка, – заявила Лена. – Даже в душе. Надо мной нет ни королей, ни магов, ни Владыки, а Гарвин – мой. Не ты ли уверен, что цель оправдывает средства? Так вот, мненужен живой Гарвин, а не воспоминания о нем. Такой, какой есть. Язвительный, надменный, вредный, грубый и прямой. Некромант, черт возьми. Готовый взять жизнь и у эльфа. Когда ты поймешь, Лиасс, что кровь – это далеко не все? Разве братья Умо не предают ваши же принципы?

– Разве я сужу?

– А разве нет? Конечно, формально ты его не осудишь, хотя бы из-за меня. Но ты уже дал ему понять, что думаешь по этому поводу.

– Разве он этого не понимает? Аиллена, тебе нет нужды немедленно уходить отсюда и забирать его с собой. Гарвин всегда будет моим сыном. Любой. Кто помог тебе, Гарвин? Ты не смог бы нарисовать кольцо.

– Владыка! – рявкнула Лена. – Хватит!

– Милит не стал некромантом, Владыка, – устало сказал Гарвин. – И ни при каких обстоятельствах не станет. Да, кольцо начертил он, но правильноекольцо. Нет его вины в том, что я потом изменил рисунок.

– Ты не мог изменить рисунок. У тебя не было сил. Если не Милит, значит, Проводник. Гарвин, зачем ты приобщил человека?

– Он тоже не стал некромантом и ни при каких обстоятельствах не станет. Ты не понимаешь, Владыка, стать некромантом – это не просто нарисовать кольцо и наложить заклятие. Это быть готовымвзять чужую искру. Никто из них на это не способен. И уж тем более Маркус. Он не маг. И он слишком честен…

– Маркус как раз способен. В таких обстоятельствах, как ты. И именно душевно способен, просто не сумел бы. Ты понимаешь, что хороший маг может увидеть на нем это пятно?

– Да ну? А чего ж хорошие маги не видят его на мне? Сколько раз маги людей меня видели? А Балинта я даже учил… Впрочем, ты прав, Владыка. Я готов принять любое твое решение.

– Разве я могу что-то решать? Ты принадлежишь не мне.

– Ты очень большая скотина, Владыка, – с чувством сказала Лена, – и временами я тебя ненавижу. Разве ты оставил мне выбор, кроме как немедленно уйти и увести их отсюда?

– Конечно, оставил. Более того, я не хочу, чтобы вы уходили отсюда еще какое-то время… Желательно подольше. Разве ты предпочитаешь недоговоренность? Разве сейчас не стало яснее? Да, Гарвину больно. А разве было легко? Разве знатьхуже, чем предполагать? Маркусу я, разумеется, не скажу ничего, хотя бы потому что он человек и я уж никак над ним не властен.

– Ты страшен, Лиасс.

– Да.

Он поднялся с легкостью, никак не говорящей о тысячелетней жизни, и юношеской походкой направился к городу. Лена проводила его неприязненным взглядом.

– Не суди, – попросил Гарвин. – Ты делаешь именно то, в чем обвиняешь его. Да, мне больно… но ему еще больнее. Не фыркай, ты не лошадь. Думаешь, он случайно заговорил об этом при тебе? Думаешь, у него раньше не было случая спросить меня наедине? Или думаешь, я без тебя не сказал бы ему правды?

– Лиасс ничего не делает случайно. Но так…

– Так можно, – перебил Гарвин. – Он совершенно прав, Аиллена. И ты совершенно права. А я забрал жизнь эльфа. Брата.

– Братом тебе был Файн, – отрезала Лена, – и ты взял себе его смерть. Маркус тебе больше брат, чем этот Умо. Да, конечно, я никогда не пойму эльфов, но и тебе не стоит быть уверенным, что ты всегда поймешь человека.

– Было б что понимать, – хмыкнул Гарвин. – Сказала б лучше, что я никогда не пойму женщин, и была бы права.

Лена стукнула его ладонью по лбу. Иногда Гарвин выводил ее из себя. Исследователь! Как бы между прочим заглянул, посмотрел, да еще Ариана, да еще Владыка, поди… Устроят научную конференцию по обсуждению животрепещущего вопроса: почему Аиллена Светлая, она же Ленка Карелина, и шут, он же Рош Винор, никак не могут запомнить, что же по ночам делают. И еще говорит: не красней…

Гарвин лег на спину и закинул руки за голову.

– Сколько ты можешь прожить? – спросила Лена, глядя на его гладкое лицо.

– Еще лет триста. Если только никто не позаботится, чтоб я столько не прожил. Я очень сильный маг, Аиллена. Особенно сейчас.

– Потому что взял силу эльфа?

Он захохотал.

– Ну дура! Надо же, Аиллена – и такая дура! Потому что ты дала мне силу. Не помнишь, что ли? Или так и не усвоила, что твоя сила увеличивает силу мага? Что Милит втрое сильнее, чем был в Трехмирье? Что Владыка… ну, скажем так, вообще непонятно на что способен? Ариана за то время, что простопровела рядом с тобой, получала твою магию и тоже теперь заметно сильнее. Даже Кавен! Карис! Сим! Да все, кто тебе симпатичен. Человеку ты можешь дать только жизненную силу, и он проживет очень долго. А вот магу еще и… В общем, неспроста наш любимый враг хотел тебя изнасиловать. Понятно, что никакого удовольствия ты бы не получила, но могла бы разозлиться, а твой гнев или твоя ярость не так уж существенно отличаются от твоей любви. И, наверное, у него давненько не было женщины.

– Я настолько некрасивая, что…

– А? Нет, не настолько. – Он внимательно изучил ее лицо и фигуру, будто видел впервые. – Я бы сказал, вполне сносная. Хоть и не в моем вкусе. Я не к тому. Он мог бы поискать другой способ вывести тебя из себя, а решил сразу и удовольствие получить, и… Не переживай. Если ты меня не возбуждаешь, то вот Милита так даже очень, а он у нас красавчик.

– Я тебе уже говорила, на чем замешена любовь Милита.

– А не все равно, на чем замешена любовь?

– Когда я попала сюда, мне было тридцать восемь лет. Немало для женщины.

– Даже много. И что?

– А то, что мужчины меня вовсе не вожделели.

– Ну-ну, – насмешливо скривил губы Гарвин. – А может, ты их просто не поощряла? Ну, признавайся, поощряла? – Лена призналась, что нет. – Ну так… – Он вдруг резко сел и уставился на нее. – Погоди. Ты хочешь сказать, что до полукровки у тебя никого не было? Что он был первым твоим мужчиной?

– А почему это вызывает у тебя такую бурную реакцию? – проворчала Лена. – Ну и первым. И то… Маркус нас свел. Ему была нужна сила, чтобы пройти через Границу, я же не умела тогда… Вот он шуту и нашептал, а я слышала…

– Ты шута долго уговаривала?

– Не очень.

– А очень не хотела?

– Не очень.

– То есть все-таки он тебе нравился, – улыбнулся Гарвин, – а тут такой замечательный повод: вроде для дела… А ты и правда не понимаешь, почему я так бурно реагирую? Потому что это многое объясняет. Даже вашу непостижимую связь. И уж точно твою привязанность к Сайбии. Ведь Кадиния не хуже, я бы сказал, даже лучше, однако ты не захотела оставаться в Кадинии, а здесь не прочь пожить. Твоя кровь пролилась на эту землю.

– Это вроде дурная примета.

– Ду… А если подумать? Твои слезы – тоже дурная примета, однако они спасли Кайла. Дело в том, чтоты чувствовала. Не страх, не боль, не гнев. Любовь. Даже если еще не осознавала этого. Ну признайся, он ведь тебе сразу глянулся.

– Сразу. Ты видел бы его… Взгляд… оскорблявший всю толпу. Сразу. Насмешливый. Словно не они пришли поглазеть на его казнь, а он устроил это все, чтобы поглазеть на толпу. Ну, и симпатичный он.

– Симпатичный? Вкус у тебя не очень, надо сказать. Даже среди людей встречаются посимпатичнее, а уж что об эльфах говорить…

– Любовь зла, – буркнула Лена. Гарвину затасканное выражение очень понравилось, он даже повторил. Лена уже запустила в оборот несколько таких вот банальностей, которые здесь воспринимались за откровение. Чтобы малость расхолодить эльфа, она выражение продолжила: – Полюбишь и козла.

Он кашлял, хватался за грудь, кривился от боли, но продолжал хохотать – поговорочка привела его в истинный восторг. Лена на всякий случай взяла его за руку: смех смехом, но боль его ослабляла, так что силы понадобятся. А ей не жалко, океан все равно не вычерпать.

Нет, я, конечно, понимаю, что ты ценишь мое время и просто так поболтать не заходишь, но хоть спасибо сказать бы могла?

Ой, Мур…

Сколько раз говорить – не ой-Мур, а ар-Мур. Ну что, как дела? Оплакала уже эльфа?

Все живы, ар-Мур.

И эльф? А как это он умудрился? Ему всяко не дольше нескольких дней оставалось. И принять твою силу не мог… ну не в состоянии мужчина с таким ожогом любовью заниматься.

Мур, а любовь – это только секс?

Понял, не дурак. Получилось, стало быть? Считай, что я тебя поцеловал. Впрочем, если хочешь прилечу и поцелую. Взасос.

Ты этого ждал?

Ну, не то чтоб ждал. Но это должно было случиться, насколько я тебя знаю. Разве что попозже. Лет на сто. Ты очень быстро учишься, Аиллена Светлая. Слишком быстро. Притормози. Ты девочка хорошая, не амбициозная, не зазнаистая, патологической любовью к ближнему не страдаешь, мании величия насчет поддержания вселенского равновесия у тебя тоже нет… Просто трудновато тебе это переварить.

Мне стоит быть готовой еще к чему-то?

Тебе стоит быть всегда готовой. Х-ха! Случайно получилось, на твое пионерское детство я не намекал. Ну, в общем, да, стоит. У тебя колоссальный потенциал. Голова болит?

Нет.

И хорошо. Я думаю, у тебя скорее шок был, чем серьезное сотрясение мозга.

Я тоже так думаю. Даже не испуг…

Привыкай. Серьезно говорю – привыкай. Тебе еще пугаться и пугаться. И терять. Рано или поздно. Фортуна не может быть с тобой всегда. Да, ты можешь… провести реанимационные мероприятия, но покойника оживить ты не сможешь никогда. Если бы эльфу этот удар пришелся в голову, ты б его потеряла.

Я очень хочу отыскать этого эльфа.

Ну, отыщешь. И что ты ему сделаешь? У меня есть подозрения, что даже твой некромант с ним не справится. Силен, сволочь.

Ты придерживаешься политики невмешательства?

Да. То есть если поймаю его при угрозе тебе или твоему ушастому дружку, ему будет очень тепло. Слишком тепло. А орудием казни быть не хочу. И не буду. Да ты и не позовешь, не строй из себя злодейку. Слабо тебе сознательно кого-то на смерть отправить. И это хорошо.