Текст книги "Приносящая надежду (СИ)"

Автор книги: Тамара Воронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 42 страниц)

* * *

– Вот это – счастье, – шепнул шут, глядя не нее. – Проснуться ночью и услышать, как ты дышишь. Все отступает. Беда, боль, гнев, досада… Остается только тишина и твое дыхание. Я который раз уже это говорю? Надоел уже… Эй, а почему ты плачешь?

– Потому что это – счастье, – еще тише, чем он, пробормотала Лена и тут же невольно громко шмыгнула носом… Ну никакой романтики! Лена повернулась на бок и уткнулась лицом в его худое плечо. Она отчетливо вспомнила, как Женька говорила через несколько лет после свадьбы, которая последовала за безумной любовью: «Острота чувств прошла…» Ну, конечно, в таком безумии страстей, в каком пребывала эта пара, постоянно находиться невозможно, и Женька вроде даже не жалела о прошедшей остроте. Все стало привычно. Просто – привычно… И Женька перестала ощущать мгновения счастья, продолжая любить мужа. Конечно, Женька отвлекалась на четырехлетнюю Машку, и, наверное, счастье было в общении с ребенком, а Лене казалось, что, будь у них с шутом такая вот Машка, счастье просто делилось бы на троих.

Ведь не просто почувствовал – сказал ей… Не всякий скажет. Кто-то постесняется, кто-то за слабость сочтет… Сколько уже они спят совершенно целомудренно – двадцать дней, двадцать пять? А ему счастье проснуться от того, что болят руки, и услышать, как она сопит. Или храпит.

– Я люблю тебя, Рош. Совершенно неприличным образом.

– Ну, неприличного я ничего не вижу, – засмеялся он. – И давненько. Пока я такой увечный…

– Рош, а если…

– И сказать не можешь, а все равно краснеешь так, что у меня на плече ожог, – хихикнул он. – Ничего, Лена. Не нужно. Я подожду. Мне с тобой хорошо и так. Правда. Я, как говорит Гарвин, теперь легко могу врать… но не могу. Особенно тебе. И не хочу. Тем более тебе. Спи. Еще совсем рано. Прости, я не думал, что ты проснешься от моего взгляда.

Проснулась Лена совсем по другой причине. Он фыркнул, догадавшись, но одну ее из палатки не выпустил, да и сам воспользовался случаем. Предрассветные сумерки Лена ненавидела, потому что напрягала глаза: вроде бы уже и можно что-то увидеть, но именно что-то, не догадаешься, так, общий силуэт, ночью хоть не обидно, ночью положено… А шут в эти сумерки видел точно так же, как днем. Он и ночью различал предметы ничуть не хуже эльфов.

Предрассветный холод Лене тоже не нравился. Они забрались обратно в палатку, обнялись (шут невольно поморщился от резкого движения) и прижались друг к другу, чтобы согреться.

– Меня все еще это удивляет.

– Что? То, что ты меня любишь?

– Дурак. То, что ты любишь меня. Нет, не возражай, я все твои аргументы наизусть знаю. Я верю. И не верится. Потому что это слишком хорошо.

– Так ведь и мне не верится, потому что слишком хорошо. А помнишь, как мы шли вместе первый раз? Когда дальний потомок Маркуса нас увез к Силиру, как Маркус кляч дохлых свел…

– Как вас чуть за них не повесили, я тоже помню.

– Я тогда даже еще не понимал, что жив остался. Честно. Я настолько уже привык к мысли, что меня обязательно удавят! И когда вдруг удавливать перестали, очень удивился. Еще подумал: странно, я же вроде умер, почему же мне все еще больно… А потом увидел, что ты плачешь. И вообще все спуталось в голове. Ты плакала из-за меня. Единственная в мире. Никто больше слезинки бы не уронил из-за моей смерти.

– Я правда тогда не думала о тебе, как о мужчине. И уж точно мне не приходило в голову, что ты можешь подумать обо мне, как о женщине.

– Я тогда тоже не думал. Я вообще ни о чем думать не мог. Как ты сказала когда-то – первозданный хаос. Вот он и был у меня в голове. Не только из-за казни… тут наоборот: казнь из-за хаоса. А вот там, в предгорьях, когда я уже немножко начал в себя приходить... все оформилось. Я уверился в том, что ты вернула мне надежду… найти себя. Но когда Маркус заговорил со мной о твоей силе… Я не хотел. То есть тебя я как раз хотел, но вот пользоваться тобой – нет.

– Я помню, что тебя уговаривала.

– Ты могла подумать, что мне нужна только сила. Как всякая другая Странница. Оно и выглядело именно так. Вот подсказал Маркус: хочешь побольше силы получить, давай, переспи с ней, а я и послушался.

– Какая разница, как это выглядело, Рош?

– Подожди. Это выглядело так в моих глазах прежде всего. Я знал, что хочу тебя… просто, без всякой силы, просто так – провести с тобой этот час и умереть. Лена, я не поверилМаркусу. Он не производил на меня впечатление знающего человека. Так, нахватался легенд, наслушался сказочек, с его-то тогдашним благоговением перед Странницами. Ну а что я чувствовал потом, я никогда описать не смогу. Ничего не помню, а ощущение было… что взлечу легче любой птицы. Так, без крыльев, на одних только чувствах. Столько лет уже прошло – помню. – Он подумал и рассудительно добавил: – А как не помнить, если это всякий раз бывает. Но тогда-то – впервые. А ты?

– А я тогда-то впервые, – буркнула Лена. – И тоже ничего не помню. И не знала, как и что должно быть. Повезло тебе, Рош, самую настоящую старую деву получил.

Он потерся щекой о ее волосы.

– Ага. Повезло. Ты бы слышала, как о тебе говорит Милит! А я все боюсь от гордости лопнуть, что ты меня выбрала. И вообще…боюсь, вдруг надоем, вдруг кого-то другого захочешь.

– Пока не хотела. И Милита бы не было. Я с ним вообще очень некрасиво поступила.

– Нормально. Мне его не жалко. Он только рад был. Знаешь, что он иногда потом останавливал твою силу? Хотел проверить, что ему нужно: сила или ты. Угадаешь, что?

– Я думала, у него прошло.

Шут засмеялся.

– Прошло? У него? Да ты что! Эльфы в основном однолюбы, особенно если влюбляются в зрелом возрасте. Лена, ему это не мешает. Даже наоборот. Да он счастлив, что стал твоим другом, говорит, что только ты способна сделать влюбленного другом.

– Я бы предпочла, чтобы он был просто другом, как Гарвин или Маркус!

– А разве что-то зависит от наших предпочтений? – пожал плечами шут. – Милит любит тебя, а ты – меня, и ему остается только смириться, потому что другого не дано. Разлюбить – не получается, хотя он, конечно, не старался. Ну что ты хмуришься? И я бы ни за что не старался. Мне нравится тебя любить. Это само по себе замечательно. Даже если бы ты встретила кого-то другого, дала бы мне отставку… ну что изменилось бы? Ни небо на землю бы не упало, ни земля бы в небо не улетела, мне пришлось бы это стерпеть, только я не ушел бы от тебя. Никогда не уйду.

– Не люблю я таких обобщающих слов: всегда, никогда, все и всё, – вздохнула Лена. – Так не бывает. Ничего не неизменно.

– Ничего, – согласился шут. – Кроме моей любви. Хотя и она не неизменна. Я люблю тебя иначе, чем десять или двадцать лет назад. Но не меньше. Я не понимаю, как мужчины в твоем мире не могли рассмотреть твою душу. Или у вас больше обращают внимания на красоту?

– Мужчин в ее мире, – раздался глуховатый (через две палатки) голос Маркуса, – она не спасала. Ты ж видишь, она незаметная. Ладно, я ее рассмотрел, ну так я Проводник, мне и положено Странниц видеть. А она тебя увидела да пожалела. Пришлось уводить…

– Ой.

– А что ойкаешь-то? Вы ж не это… не того. Просто разговариваете. Не хочешь, чтоб слышали – колечко покрути.

– Никаких секретов, Маркус, – засмеялся шут. – Она растерялась просто. Ты услышал наши объяснения…

– А то я не знаю? – удивился Маркус. – Или кто-то не знает? Или ее смущает, что ты ей в любви снова объясняешься?

– Ее смущает, что я это слышу, – отозвался Милит. – И зря. Потому что я ж и так знаю. Аиллена, шут тебе правду говорит. То есть про меня. Так оно и есть, и тебе не надо по этому поводу переживать. Мне нравится быть твоим спутником. И тем более твоим другом. Конечно, больше мне нравилось… ну сама понимаешь. Но раз это невозможно вернуть, что делать? Жить надо сегодня. И Маркус прав. Мужчины в твоем мире, конечно, дураки, но меня это радует. А то вспоминала бы какого-нибудь…

– Все правы, – зевнул Гарвин. – Ты неброская, потому на твою внешность мужчины особенно и не обращают внимания. Ты хорошая, но чтобы это увидеть, надо внимание обратить. Но очень трудно не заметить женщину, которая забирает тебя у смерти. Хвала древним богам, что я в тебя не влюбился.

– Эльфы однолюбы, а у тебя была Вика, – заметил шут.

– Ты думаешь, отец мой любил только последнюю жену? А двух первых не любил? Милит тоже прав, хотя это с ним бывает редко: жить надо сегодня. Вы, люди, этого не умеете, потому что живете мало, стремитесь в будущее, которого не увидите, или держитесь на прошлое, которого не вернете.

– Мы стремимся в будущее, потому и не вымираем, – сообщил Маркус довольно едко, – а вы – как трава. Дождик полил – хорошо. Градом прибило – стерпим, поднимемся, ну не все, так значит время пришло. Скосили – ну и ладно, щас ка-ак ответим тем же… на часок. Проиграем и станем жить сегодня. И нечего сверкать на меня глазищами. Делиена вас жалеет, потому и не говорит. Какими люди пришли в Трехмирье? Жалкими, дикими, испуганными. А потом начали теснить вас, таких сильных, мужественных и развитых. От дикости, что ли? Или за эту тысячу лет или сколько там они сумели догнать вас и в чем-то перегнать? А вы так и уступали и отступали, гордясь тем, что люди получили все от вас – и землю, и магию, и чего вы там еще нам дали…

– А что нам надо было делать? – оскорблено спросил Милит. – Драться с вами? Не пускать? Убивать?

– Да! Именно. Раз не сумели справиться добром, надо было защищаться силой. Как в эльфийском мире. И жили бы себе довольно и счастливо, и Вика была бы жива, и Файн на кресте бы не умер, убив заодно и Гарвина.

– И это говорит человек, – заметил шут. – Он это понимает, а вы нет. Мы деремся за выживание, вы – нет. Вы превосходите нас во всем, это верно, но вы поздно спохватываетесь, потому что думаете только о своем превосходстве. Еще тысяча лет. Или две. И эльфы вымрут. Несмотря на свое очевидное превосходство.

– Не вымрем, – заверил Гарвин. Шут улыбнулся. Лена не видела его улыбки, но словно слышала ее.

– Не вымрете. Потому что появилась надежда. И не надо бить меня по ребрам, ты даже больно сделать не можешь.

– Дерется? – сочувственно поинтересовался Маркус. – Гони ее из палатки, пусть с Гару рядом спит. Так и не поняла, что происходит. Уж на что я… не мыслитель, и то вижу: надежду она действительно приносит. Куда бы ни пришла. Может, даже и сюда.

Взвизгнул снаружи Гару. Шут рванулся к выходу и со стоном осел на землю, сдавленно вскрикнул Маркус, витиевато выругался Гарвин. Лена выбралась из палатки, не чувствуя совершенно ничего. Магия. А магия на нее не действует. Шут потянулся за ней, но что-то так давило его к земле, что он даже головы поднять не мог, даже заговорить не сумел, только смотрел на нее с отчаянием, видимым даже в темноте.

А высокие мужчины, окружившие их маленький лагерь, обалдели и явно сконцентрировали силы на Лене. Ага, щас. Нет надо мной ни королей, ни магов, ни магии. Сами с усами. Интересно, эльфы тут тоже считают распространение информации невероятным вредом и Странниц изничтожают как класс?

– Я полагала, что эльфы не причиняют вреда своим братьям, – с демонстративным удивлением сказала она, присев, чтобы погладить и успокоить Гару. – И ошиблась.

– Я не вижу здесь эльфов, – почти пропел один. Лена уже и отвыкла от эльфийского акцента.

– Не видишь, потому что они из палатки вылезти не могут, – согласилась она. – Ловко вы, молодцы. Кто-то из вас очень сильный маг. Еще поднапряжется, чтоб меня остановить, выжжет себя, а я не намерена ему магию возвращать. Собаку-то зачем испугали?

– Женщина, это земля эльфов, – снова пропел мужчина, и резкость его тона никакая певучесть интонаций не скрыла.

– Ну, значит, мы до нее добрались. Долго искали, но такое впечатление, что людям просто мозги затуманили настолько, что никто даже направления не знает. Только трое эльфов и подсказали, куда идти, но такие уж они были пьяные, что я решила было, будто и они что-то путают.

– Мы не имеем ничего против людей, – произнес другой. Он говорил более правильно – и более резко. – И не хотим иметь с ними ничего общего. Поэтому просто уходите.

– Они не могут, – пожала плечами Лена. Гару перестал дрожать, но смотрел на эльфов с ненавистью. – Вы их зажали. Вот в этой палатке, например, полукровка даже шевельнуться не может. Может, вы перестанете демонстрировать на нас свое могущество.

Она подняла голову и посмотрела в серебряные глаза.

Ива склонялась над водой так низко, что гладила кончиками листьев гладь пруда. Пруд был зеленым, хотя в нем отражалось небо – по зеленой воде плыли чуть размытые облака. Но зеленый камень дна давил синеву. А вода здесь была совершенно прозрачна и чиста. Пруд казался обманчиво мелким – сунь руку и нащупаешь полированное дно, а на самом деле не каждый ныряльщик мог его достичь. Лумис опустил руку в воду, продолжая слушать страшилки незнакомого эльфа.

– Ты не представляешь, сколько миров они уже погубили. Ты не представляешь, сколько тысяч эльфов уже погибло. В одном мире люди просто уничтожили эльфов. Всех до единого. Вырезали. И никакая великая магия их не спасла. И никакое соблюдение равновесия. Они только отступали, а люди только наступали. Ничего не помогло. Я понимаю, что тебе трудно в это поверить, ты не отходил от своего города дальше, чем на сто миль, но мне дано путешествовать между мирами, и я видел все это своими глазами. Клянусь тебе, брат.

– Я верю твоим рассказам, – сказал Лумис негромко, – и так же, как и ты, не люблю людей. Что ты хочешь – чтобы мы начали войну? Зачем? Мы живем с людьми рядом уже не одну тысячу лет. Случались войны, случались конфликты, но вот уже несколько поколений эльфов не помнит, что такое воевать с людьми, брат. Люди не ходят к нам. И даже если захотят прийти, не смогут. Мы порой бываем в их городах и не встречаем никакой неприязни. Они охотно покупают то, что приносим мы, мы охотно покупаем то, что предлагают они. Ты знаешь, они научились делать прекрасное масло для ламп – оно вообще не дымит и горит вдвое дольше нашего. И потом, ты разве не видел: люди в нашем мире равнодушны и инертны, им запрещают читать, запрещают слушать путешественников, запрещают петь песни. И так будет всегда. Уж об этом мы позаботимся.

– Хорошо если так. Но они пронырливы и любопытны. Они обходят любые запреты и нарушают любые законы. А если сюда проникнет их маг?

– Ну и что? Пусть проникает. У них хорошие маги. Может, чему полезному научатся. Я благодарен тебе, брат, за рассказ о других мирах, за предупреждение об опасности. Уверяю тебя, я его запомню и предупрежу остальных. Кто предупрежден, тот вооружен.

Люди не смогут сюда прийти. А если и смогут, что они увидят? Такие же деревни, такие же города, таких же лошадей и коров. Что особенного? Разве что певцов услышат и тогда точно захотят остаться. И пусть себе остаются. Те, кто остался, не хотят уходить, даже если оставили дома жен и детей. Они боятся возвращаться в мир, лишенный музыки. Живут себе среди эльфов, даже, случается, женятся, детей рожают – и тогда даже не вспоминают о возвращении. Мужчина любит детей той женщины, с которой живет сейчас, даже если это не его дети, ну уж а если его, то о чем говорить. Маги у людей достойные, сильные, могучие. И понимающие, что делить с эльфами нечего, кроме мира и спокойствия. К тому же у них нет и никогда не будет зеленого пруда.

–Врет он, как сивый мерин, – досадливо сказала Лена. – Сам же и подтолкнул тот мир к войне. Знаешь, чем объяснил? Ну пусть погибнет семьдесят тысяч эльфов, людей погибнет в двадцать раз больше, и мир уже не оправится от войны. Корин Умо его зовут. Мелкий пакостник. Наслал мощную магию на праздник эльфов, только чтоб людей погубить, а в итоге люди-то и не погибли, а восемнадцать эльфов умерли от ожогов. И никакое целительство не смогло их спасти. К Владыке Лиассу убийц подсылал – представляешь себе?

– Ты маг? – справившись с ошалением, спросил эльф. – Я никогда не встречал сильных магов-женщин.

– Нет, – покачала головой Лена. – Я не маг. Ты вообще слышал, что я сказала?

– Владыка? – пропел тот, первый. – Ты сказала Владыка Лиасс? В мир пришел Владыка эльфов?

– Пришел, – кивнула Лена. – А Корин Умо решил, что ежели люди убьют Владыку вместе со всем его народом, то ему удастся поднять эльфов в любом мире на войну. – А ведь это так и есть, вдруг подумала Лена. Корин именно на это рассчитывал: ходить по мирам и рассказывать о том, как погиб Владыка эльфов. Выжег бы он себя в этой войне, или умер на стенах Ларма, или от отравленной и заговоренной стрелы… и стрелу заговорил именно Корин. Такой магии, которая могла бы убить Владыку, в том мире не было ни у кого.

– Кто ты, женщина?

– Аиллена Светлая. Разве ты не понял? На кого ж еще не может подействовать твоя магия? А ты великий маг, эльф. За время своих странствий я такого, пожалуй, еще не встречала. Не исключено, что ты превосходишь и Владыку Лиасса. Может быть, ты выпустишь моих спутников из палаток? Да и собаку пожалей, он у меня хорошо обучен, не станет тебя кусать.

Эльфы заговорили между собой, быстро, перебивая друг друга. Лена понимала только отдельные слова: эльфийский ей не давался. Она повесила над костром чайник, поискала огниво и занялась костром. Маг, не принимавший участие в споре, наблюдал за ее мучениями несколько минут, потом огонь зажегся сам по себе. Эльф присел на корточки рядом с ней.

– Ты Странница?

– Не совсем. Я не Делен. Я Аиллена. Или у вас обо мне не знают? Никогда не слышали о Дарующей жизнь?

– Кто назвал тебя так – Владыка? Он действительно есть или ты его только что придумала?

– Лиасс действительно есть. Красивый блондин с ярко-ярко-синими глазами. Я его поначалу ненавидела больше, чем Корин Умо ненавидит меня. А теперь люблю, наверное, больше, чем родного отца. Хотя я папу любила. Ты уверен, что Корин не знает о зеленом пруде?

– Ты…

– И ты. Ты ведь умеешь проникать в сознание? Ну так в большой палатке два эльфа и один человек. Или тебе надо видеть глаза, чтобы проникнуть в сознание? Мне вот надо. Так что если тебя что-то вдруг испугает, просто закрой глаза.

Он молчал, не закрывал глаза, наоборот, рассматривал Лену, и ей это не нравилось. Она вообще не любила, когда ее рассматривают. Тем более мужчины. Глаза чистого ровного серебряного цвета. Без зрачков. Довольно жуткое зрелище. Ведь глаза магов меняют цвет не просто так, только при применении очень сильной магии. Или вот как у шута – случайно, от невозможности ее контролировать. У Лены глаза никогда не становились серебряными, даже в момент, когда ее магия прорывалась, – шут специально расспрашивал Милита, потому что сам не помнил. А Милит как раз очень любил смотреть ей в глаза…

– Им же больно.

– Нет. Если они не сопротивляются, им не больно. Я не знаю, стоит ли тебе верить.

– Не верь. В общем, если ты так уж категорически не хочешь, чтобы мы шли к эльфам, никаких проблем. Мы соберемся и уйдем. В другой мир. Я, знаешь, не люблю навязывать свое общество.

– Какой мощный у тебя амулет. Да не один. Интересно… Каждое твое украшение – амулет. Могу я посмотреть?

– Что именно?

– Браслет.

– Не знаю, как он снимается, – пожала плечами Лена, протягивая руку. Прикосновение эльфа было странным. Наверное, еще какое-то магическое зондирование. Ну пусть. Он рассмотрел каждое звено браслета, изучил обе подвески, усмехнулся.

– Ты знаешь, что здесь написано?

– Откуда ж? – удивилась Лена. – А это надписи? Я думала, просто орнамент. Ну, зная Ариану, полагаю, что-нибудь про любовь?

– Про любовь? Не думаю. «И не буду помнить то, что было. И не буду ждать то, что будет». Что это значит?

Это значит мое состояние. Это значит, что забыт город Новосибирск со всей его кипучей, но сонно-провинциально кипучей жизнью мегаполиса, где никто никого не замечает, пока не столкнется нос к носу. Это значит, что надо захлопнуть Книгу Лены и не интересоваться, что в ней написано. Это значит нормальный эльфийский принцип «жить сегодня». Жизненный девиз не Ленки Карелиной, но Делиены Светлой.

– Я не философ, эльф. Я обыкновенная женщина, которую судьба наградила большой силой.

– Наградила? Или наказала?

– Наградила, – твердо ответила Лена. – Мало того что у меня есть любовь и есть друзья, у меня есть возможность что-то сделать. Хотя бы и подарить жизнь.

Эльфы перестали перепираться, потому что, отодвинув полог палатки, наружу на карачках выползли спутники Лены. Гару очень удивился: не человечье дело на четырех передвигаться, а самое что ни на есть собачье. Может, поиграть хотят? Не могу. Не пускают.

Он побил хвостом по траве и скульнул. Маг, не отводя взгляда от Лены, позволил им сесть на землю.

– Эльфы? Маги?

– Маги, – проворчал Милит. – Хрено… то есть плохие. Как цыплят поймали… Что, эльф не может прийти к другому эльфу?

– Эльф может. Но с вами люди. Человек, ты не маг.

– Я Проводник, – буркнул Маркус.

– И воин.

– Ну да. Член Гильдии бойцов и Мастер клинка. А что?

– Полукровка? Менестрель?

– Нет. Просто немного играл на аллели и не особенно хорошо пел.

– Переломали руки? Скажи спасибо, что не отрубили. Эльф?

Он вдруг стремительно выпрямился, одновременно разворачиваясь всем корпусом, и Гарвин свалился на траву с искаженным лицом. От боли. Нет, он не пытался применить магию. Он смирно выжидал. Лена вскочила с воплем: «Ты что, обалдел, придурок!» – и толкнула Лумиса обеими руками, причем вполне успешно, он не удержал равновесия, упал на четвереньки, но в положении Гарвина ничего не изменилось. Он задыхался, судорожно хватая ртом воздух, но в легкие он не проходил.

– С каких пор эльфы убивают эльфов! – выкрикнул Милит, безуспешно стараясь придвинуться в Гарвину. – Разве мы не братья? Или яд Корина Умо уже отравил тебя настолько, что ты готов убить эльфа?

– Некроманта! – рявкнул маг. – Некроманта, использовавшего жизнь эльфа!

Лицо Гарвина начало синеть. Лена рванулась к нему. Эльф ухватил ее за талию, но не удержал, ее сейчас не удержал бы и дракон. Она вцепилась в Гарвина, снова выдергивая его из рук смерти. Что она сделала, как – она не поняла, но Гарвин судорожно вздохнул. Пусть хоть один вздох! Уведу. Просто уведу отсюда, и наплевать на чужую магию, поболею в конце концов, не умру, меня не убить магией.

Не… не вздумай… уведешь меня, заболеешь, не сможешь вернуться, что будет с ними…

Подождут!

Лицо Гарвина снова исказилось, помертвело. Оставил легкие, принялся за сердце? Лена встала. Сила переполняла ее настолько, что, пожалуй, впервые, она осознала – вот она, пресловутая сила, не та, что вырывается спонтанно, а та, что я могуиспользовать. Во благо – или нет. Не неосознанный гнев Странницы, добавивший Лиассу не нужной ему мощи, а совершенно реальная ярость, которая убьет надежнее всякого проклятия.

Шут вставал. Спокойно, словно не было невозможной магии эльфа, словно не он только что прижатым жучком сидел на траве и не мог пальцем пошевелить или даже сказать что-то. Глаза снова заливала кипящая ртуть. За спиной охнул и жадно задышал Гарвин. Щит. Шут поставил между ними и эльфом щит.

– Не стоит убивать его, – посоветовал шут, и зашевелились Милит и Маркус. Тоже щит. – Ты ведь не знаешь, почему это случилось, почему он стал некромантом, почему он использовал жизнь эльфа, что это был за эльф. Может, ты сначала выслушаешь? Этот эльф был братом Корина Умо. Он едва не убил меня заклинанием иссушающего огня, меня спасла только Лена. А Гарвин закрыл собой Маркуса и принял прямо в грудь это заклятие. Он бы умер, понимаешь? Умер. У него вся грудь была разворочена. Легкие выгорали. Не было у нас другого выхода: умереть или Гарвину, или брату Корина Умо. Убийце.

Шут неторопливо, но без видимых проблем шел к ним. Надо было видеть лица эльфов. Надо было видеть лицо мага. И, наверное, надо было видеть лицо Лены.

– Если ты хочешь, мы уйдем. Но уйдем все вместе.

– Ты не сможешь держать такой щит долго, – прохрипел Гарвин. Шут удивился:

– Да? А я ничего не чувствую особенного. Надо сделать поменьше? Или слабее? А как?

– Лена… – без голоса повторил маг. – Лена… ты привела его. Ты привела в мир Владыку.

– И уже давно, – сообщил шут, останавливаясь рядом с Леной. – Не зря же Владыка назвал ее Аилленой. Она действительно Дарующая жизнь. Сколько раз она возвращала жизнь Милиту? Гарвину? А какую жизнь она подарила нам с Маркусом, ты даже не представляешь. Она не отнимала нас у смерти, нам как-то везло… Но подарить жизнь – это не только вернутьжизнь, правда?

Маг опустился на колени, не сводя глаз с шута, и следом за ним сделали это остальные эльфы. Гарвин сел, потер грудь и довольно сдавленно сообщил:

– Они не читали Книгу Лены. И вообще не верят в пророчества. И уж точно не верят в себя. Так что не надо знаков почтения. Им еще далеко до того, что… чего они могут достичь. И хочешь – верь, не хочешь – не верь, но для этого им нужен и я. Ты можешь меня убить, брат, я готов, потому что понимаю тебя гораздо лучше, чем они. Но тогда им будет труднее. Им нужен я, нужны эти двое. Даже собака нужна.

– Не старайся, Гарвин, – прервал его шут. – Я не дам им убить тебя. Или кого-то из нас. Мы просто уйдем. Да, Лена?

Эльфы как по команде склонили головы.

– Прости, Светлая, – проговорил маг. – Прости, мы привыкли к определенным законам и забыли, что над тобой нет закона. Если ты идешь с некромантом, значит, так должно быть. Мы готовы принять любую кару, Приносящая надежду.

– Не буду я вас карать, – фыркнула Лена, чувствуя, как сила успокоенно укладывается внутри. До следующего раза. То есть я могу не только возвращать жизнь, но и отнимать? Этого только не хватало. Гарвин, цепляясь за Лену, поднялся, обнял ее за плечи, но не защищая, как можно было бы подумать, а ища защиты, опираясь на нее. У Лены защемило сердце. Если уж Гарвин так себя ведет, было ему очень плохо. Очень-очень… Может, все-таки покарать? Дернуть плечиком и просто уйти, выразив свое «фи» Пусть тут разбираются как хотят. Что за манера – стремиться уничтожить, не разобравшись. Нетипичный некромант? Все когда-то случается в первый раз. А вот ее Свет очистил его. А она лично отпустила ему все прошлые грехи. Не нравится? До свидания.

Эльфы смиренно стояли на коленях, склонив головы, но не прижимая ладони к груди. Ага. Ожидание наказания. Демонстрация полного повиновения. Так встал на колени перед Кроном шут: не применяй магии, я отдаю себя в твою власть.

А они стояли на коленях не перед Леной. Перед шутом. Приняв его за Владыку. Полукровка – Владыка? Забавно.

– Собирайте лагерь, – скомандовала она Милиту и Маркусу, и те резво начали сворачивать палатки и скручивать одеяла в маленькие пакетики. Эльфы не шелохнулись. Лена глянула в непроницаемо холодные глаза Гарвина, не уловила в них ни усмешки, ни чего-то, на усмешку похожего. Он был серьезен и сосредоточен. И обеспокоен.

Опасность?

Нет. Уже нет. Тебе и не было.

А что делать?

Что хочешь. Можешь простить, можешь сделать Шаг.

Вот всегда так: когда я прошу совета, мне предоставляют право решать самостоятельно, а когда я что-то начинаю решать, пристают с советами!

Я бы простил. Это совет.

А я ли должна прощать?

Ты.

Последний ответ последовал после короткой заминки. Шут удивленно глянул на них.

гарвин. тебе плохо.

Не особенно хорошо. Но я опять жив, чему удивляюсь.

У кошки девять жизней.

почему девять?

Не знаю. Так говорили в моем мире. Но не в моей стране.

Кошки живучи, почти как я. Дай мне немного силы, Аиллена. Мне и правда не особенно хорошо. Колени дрожат. Не висеть же мне на тебе всю дорогу, куда бы ты ни пошла.

А что, не идет?

Нет.

она не хочет тебе помогать. из вредности.

Тогда дай ты.

еще чего. я жадный.

–Мне и правда плохо, Лена, – пробормотал Гарвин. – Я не знаю, что он сделал. Ведь тебе достаточно только захотеть мне помочь.

Голубизна его глаз туманилась, уплывала, бледнела, лицо было совершенно бескровным. Он держался на ногах только потому, что опирался на Лену, и с каждой секундой становился все тяжелее. Ну получите вы у меня!

Гарвин облегченно вздохнул – сила пошла. А почему не шла? Потому что Лена загнала ее поглубже вместе с желанием убить? Или что-то другое? За себя она совершенно не боялась, да и за друзей, в общем, нет, но вот что у мага такой зоркий взгляд, что позволил рассмотреть не только пятно некромантии, но и ее эльфийский оттенок, Лену пугало. Он явно в одиночку удержал их всех, а в могуществе Гарвина Лена перестала сомневаться давно. Он сильнее Гарвина? Он сильнее Милита. А Владыки?

– Мы готовы, – отрапортовал Маркус, не без тревоги поглядывая на Гарвина. – Пусть пса отпустят, а то он до сих пор встать не может.

– Не уходи, Аиллена, – наконец подал голос маг. – Прости. Или накажи. Мы обычные смертные, нам не всегда понятны мотивы Странников. Если тебе нужен некромант, значит, тебе нужен некромант. Я не подумал об этом. Прости. С ним все будет в порядке. У нас есть очень хороший целитель, он уберет все последствия моей магии.

Лена покосилась на своих – они усиленно кивали, пользуясь тем, что эльфы уперли взгляды в землю и искренне каялись. Гарвин чуть-чуть сжал пальцами ее плечо. Шут прикоснулся к руке.

– Перед Гарвином извинись, – сварливо потребовала Лена. Эльф покорно произнес:

– Прости меня, брат. Я приму от тебя любое наказание.

– Кто я такой, чтобы тебя наказывать? – самокритично спросил Гарвин. – Я жив, и ладно. Ты назвал меня братом, этого достаточно.

– Хорошо, – решила Лена. – Мы пойдем с вами.

У эльфов оказались лошади, да такие, что Лена залюбовалась, а Маркус восхищенно ахнул. Транспорт, конечно, предложили им – дорога далека. Лена не стала отказываться: она давно не ездила верхом вместе с шутом, а этот способ передвижения ей ужасно нравился. Шут взлетел на коня, едва коснувшись его крупа (здесь тоже ездили без седла, но на толстых-претолстых попонах), Милит посадил Лену перед ним. Гарвина слегка покачивало, но идти ему было бы еще труднее. Эльфы, оставшиеся без лошадей, бежали рядом, легко, без напряжения, без спортивной стремительности – ну способ передвижения не хуже других. Лена уже знала, что эльф способен так рысить сутки напролет без остановок – ни есть, ни пить, ни даже у кустиков не притормаживать. Лошади рысью – и эльфы рядом, ничуть не отставая и не забегая вперед, даже еще переговариваясь между собой. Они умели держать дыхание. Лена завистливо вздохнула и устроилась поуютнее, прислонившись к шуту. Он держал поводья одной рукой, второй обнимал Лену – не по необходимости, просто из удовольствия.

– Больно?

Он посмотрел на свою руку.

– Почти нет. И правда через пару недель все пройдет. Я еще поиграю тебе на аллели.

– Мне страшно будет вспоминать, что с тобой сделали из-за нее.

– Почему? Это ведь прошло. Что ж теперь, если меня в детстве отец за украденный компот выпорол, мне всю жизнь на компот смотреть нельзя? А если бы ты это видела, то возненавидела бы компот?