Текст книги "Приносящая надежду (СИ)"

Автор книги: Тамара Воронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 42 страниц)

* * *

В Тауларм они вернулись по первому снегу, причем отправились пешком, потратив на дорогу еще две недели. Не хотелось проход открывать. То есть Гарвин бы открыл, а Лене не хотелось, и все, конечно, немедленно с ней согласились, решив, что на крайний случай это сделать никогда не поздно: вот начнет Светлая подмерзать в пути без зимнего плаща и меховых сапог, и поглядим.

Но погода не подвела. Было градусов пять ниже нуля, солнечно, снег выпал как-то сразу, не так чтоб много, но достаточно, чтоб накрыть землю, а потом лучи разбежались, ветра не было, и Светлая не подмерзала. У них не было палаток, так что они старались передвигаться перебежками от деревни в деревни. Шут знал эти места очень неплохо, неохотно признался, что проходил по ним дважды – когда-то давно, в юности, и позже, в тот год. На берегу реки он рассказал им душераздирающую историю о том, как юный Рош Винор, намеревавшийся стать менестрелем, провалился здесь под лед, не сразу смог выбраться и еще чуть не час бежал до ближайшей деревни, ладно, там пожалели, пустили, даже баню натопили для него специально, только не помогло: сильно простудился и страшно кашлял месяца три, тогда и голос потерял. «А было чего терять?» – тут же подцепил любимую тему Милит. Шут грустно вздохнул: «Было. Великим менестрелем не стал бы, но не постеснялся бы петь в больших городах. У меня был неплохой голос».

Пока проваливаться было некуда, не скованная льдом вода неторопливо катила воды куда-то на север, а деревня, до которой шут час бежал, оказалась в получасе ходьбы, там они переночевали и там же наутро их переправили на другой берег.

Сайбия была дружелюбна. Даже если Лена не хотела быть узнанной. Даже если эльфы (Гарвин, конечно) корчил свою презрительную рожу… правда, однажды он по этой роже все-таки получил, но вот ответить ему не позволил Маркус: «Сам виноват». И Гарвин – Гарвин! – не только смолчал, но даже еще и извинился (прости, человек, с дурными привычками бороться трудно) и выпил с обидчиком стаканчик.

Получалось, что эти заседания общества анонимных алкоголиков или групповые сеансы психоанализа (самопсихоанализа?) помогали им. Ну, Маркус или Милит не особенно нуждались в чем-то подобном, психика у них была на зависть устойчивая, комплексами они не страдали, патологического желания докапываться до сути вещей и уж тем более до сути себя они не испытывали. А шуту помогало, Лена просто зналаэто. Но главное, помогло Гарвину. Это был другой Гарвин. Не тот, которого она обнаружила в Трехмирье и привела в Сайбию, не тот, который, обнаружив, что ему некуда приложить свою ненависть, просился обратно на смерть, и уж точно не тот, которого разбудил Корин. Ни один из этих Гарвинов никогда и не подумал бы извиняться перед человеком. За что? Посмотрел не так? Ну так глаз не выбил, жену не убил, дочь не изнасиловал, пусть спасибо скажет, что вообще живет.

Ночевать на природе пришлось только один раз, и Лена страшно замерзла, только и делала, что стучала зубами и тряслась, хотя ее укутали чем могли, уложили на гору лапника, согревали со всех сторон, да и пара костров горела всю ночь. Как они могут крепко спать на снегу? Утром ее поили горячим чаем и горячим вином, суетились вокруг с искренней тревогой, но ведь она не заболела. Может, и правда ее сила убивает любую заразу и даже любую простуду? Это хорошо. Ну подумаешь, промучилась ночку, зато без последствий.

Еще почти месяц они прожили в Сайбии на радость аж трем Родагам: королю, наследному принцу и его сыну. Лене снова стало страшно, потому что самый маленький Родаг был старше своего отца, когда Лена увидела его впервые. Глядя на себя в зеркало в спальне, Лена видела, что не изменилась с тех пор. Разве что похорошела – и объяснение мы уже проходили: свежий воздух, движение, здоровая пища и мужские гормоны. И удовлетворенность. То, чего не было никогда. Был сплошной комплекс неполноценности, ненужности и никчемности. И, оставаясь прежней, Лена была уже другой. Как мало надо – только чтобы любили. Только чтобы любил.

Шут вышел из ванной, как обычно, без ничего – мужских халатов тут почему-то не изобрели, а одеваться ради того, чтоб через минуту снова раздеться, ему не хотелось. Лена наблюдала за ним в зеркале. Ах вон что – полотенца не нашел, потому что она использовала оба, одним себя вытирала, другое на голове накрутила. Шут отыскал в шкафу еще одно, встряхнулся, как собака, быстро обтерся и обернул полотенце вокруг бедер. Поймав в зеркале ее взгляд, он улыбнулся, подошел, положил руки на плечи.

– Я думаю, ты перестанешь останавливаться здесь, когда… когда сменится король. Сайба связана для тебя с Родагом.

– Это неправильно?

– Неправильно. Малыш… принц не поймет. Он считает тебя талисманом Сайбии, как мне кажется. И если вдруг ты не придешь, он решит, что талисман перестал действовать. Ты же сама говорила: главное – верить.

– Я боюсь думать, что однажды приду – а Родага нет.

– Однажды придешь – а Родага нет, – кивнул шут. – Мне тоже не по себе. Я был его старше на четыре года. Несущественно, конечно, но вот он почему-то всегда это помнил. Понимал, что у меня опыта на четыре года больше, причем такого, какого у него никогда не будет. А сейчас мне сколько? Тридцать три или шестьдесят? Я не понимаю. И это меня пугает. Мне тридцать три… а Родагу – шестьдесят. Он проживет еще долго, Лена, Гарвин уверен, что ты подарила ему долгую жизнь… для человека.

– Кто мы, Рош? Ты, я, Маркус, эльфы?

– Я не знаю.

Странники.

Мур.

Ишь, замурлыкала. Здорово, красавица. Ушастый, и тебе привет.

уж. с крыльями.

Ну вот почему опять уж-то? У меня ноги есть. Они же при нужде руки.

ящерица. обезьяноящерица.

То-то.

Странники? Ты это опять из моей памяти вытащил?

Ага. Тем более что похоже. Там ведь тоже никто не знал, что такое эти Странники. И тут… только тут вы не знаете, а остальные очень даже знают и ничуть не задумываются, почему они старятся и умирают, а вы нет. Потому что так должно быть. Чем не научно обоснованное объяснение, а? Остроухий, что это ты там делаешь? Совести совсем нет.

Шут засмеялся. Его руки где-то под халатом продолжали ласкать Лену, и Мур, поворчал для порядка, исчез из их сознания. И правильно сделал, потому что к осмысленному диалогу Лена была совершенно не готова.

* * *

В Путь они тронулись по традиции – когда чуть подсохла земля. Зима прошла хорошо, они курсировали между Таулармом и Сайбой, когда все вместе, когда втроем, если Гару не считать, потому что Маркус категорически отказывался расставаться с ними дольше, чем на день… или на ночь, и они тоже не понимали, как можно обходиться без Маркуса в пределах десяти шагов. Вот без эльфов получалось и десять дней провести, а потом уже становилось не по себе, и они спешили обратно. Совершенно счастлив был Карис – Верховный маг Карис. Он по-прежнему отказывался возглавить Гильдию, оставаясь придворным магом Родага, и шута по этому поводу грызла совесть: Карис остался верен, а он – нет. Причем придворный маг мог покинуть свою должность, а шут – нет. Но вот покинул…

Началось все с какое-то неясного томления. Лене чего-то не хватало, и если в той, иной жизни, нечто подобное было ей весьма знакомо, то здесь уже успела поотвыкнуть. Прошло несколько дней, и она поняла: зов дороги. Последние недели зимы они уже с трудом сидели на месте. Путь тянул их к себе. В движении – жизнь. Вот так банальные лозунги оказываются правдой, хотя и не в том смысле, что был вложен в них изначально. По сто раз тщательно проверяли вещи, прикидывали, что стоит тащить, что нет, хотя не считали лишний килограмм грузом, но особенно старательно проверяли багаж Лены, и если находили что-то, по их мнению, тяжелое, тут же перекладывали в другой рюкзак. Свои заплечные мешки они тоже сменили на легкие рюкзаки – признали, что удобнее. И по-прежнему личныевещи были только у Лены и шута, он так и таскал с собой раковину и книгу стихов. Лена решила взять с собой маленькую жаровню, сильно похожую на вафельницу – в ней удобно было печь пряники и печенье, но Маркус решил, что Лена и это не понесет (жаровня весила не больше килограмма – уж из какого сплава она была сделана, Лена даже и не интересовалась), и Милит как самый здоровый приспособил эту жаровню как спинку своего рюкзака.

Последние дни Лена провела практически только с Лиассом, отчего-то как прорвало, не могла наговориться, да и он, в общем, тоже не казался недовольным. Лена беспрерывно задавала вопросы, Лиасс терпеливо слушал, а потом сказал ей замечательные в своей простоте слова: «Я могу ответить на многие твои вопросы, или на них может ответить ар-дракон, или, почти однозначно, Кристиан, но стоит ли? Разве не увлекательнее искать ответы самой? Ведь мойответ – это не ответ. Это просто чьи-то слова. Вспомни, вначале я рассказал тебе все, что знал о Странницах – или почти все. И почти во всем ошибся, потому что ты не Странница. Ты считаешь меня мудрым и всезнающим. Я и правда… мудрый и знаю больше, чем ты. Но сколько же раз я ошибался, а ты оказывалась права? Хотя бы с Гарвином?» Он помолчал, потом порывисто, как Родаг, обнял ее, прижал к себе (о, эта вечно-синяя куртка!) и сорвавшимся голосом проговорил: «Спасибо тебе за моего сына. Ты сделала то, чего никогда не мог сделать я, – ты стала его другом». Лена уютно устроила голову на его груди – господи, как спокойно она чувствовала себя, когда обнимали ее руки Лиасса! Никакая каменная стена не даст такого ощущения безопасности. Совсем не то, что в руках шута. Совсем не так. Ничегошеньки эротичного. И правда – отец обнимает дочь.

– Для тебя очень важны прикосновения, – заметил Лиасс. – Ловила себя на этом? Никакой двусмысленности… Знаешь, почти любая женщина, вольно или невольно, при прикосновении мужчины ждет большего, хочет или не хочет, но ждет. Ты – нет. Ты не ждешь ласки мужчины, наоборот. Но тебе гораздо лучше, если мужчина тебя обнимает или держит за руку.

– Мне спокойно с тобой. Ты, наверное, магией пользуешься…

– Сейчас? – засмеялся он. – Нет, сейчас я пользуюсь только руками. Просто ты веришь мне. Считаешь, что с могу решить кучу твоих проблем… и я могу. И с удовольствием решаю. Я очень люблю тебя, Лена. Тебя это испугает, заставит отшатнуться, но я люблю тебя больше, чем собственную дочь. В том числе люблю и за сына, и за внука, и за всех эльфов, которым ты не дала погибнуть, но больше всего – за тебя саму. Не потому что ты Аиллена или Лена… Просто – тебя. Человечка с таким большим сердцем, что заставила задуматься даже меня.

Лена не стала отшатываться. Поверила. И даже нашла логическое объяснение: похоже, мужчины любят беспомощных и бестолковых, потому что это дает им возможность лишний раз почувствовать себя львами, орлами и тиграми, даже таких, как Лиасс. То есть даже Лиасса, потому что он такой уж точно один. А Ариана никак не вызывает желания защитить и помочь. Сама кого хочешь защитит, кому хочешь поможет. Правду он сказал: ей нужно прикосновение. Ощущать плечо друга. Спать в обнимку с Маркусом, и мысль о сексе даже случайно в голову не забредет. А Маркусу? Ой.

* * *

Первая же ночевка была именно такой: в обнимку с Маркусом. И с Гарвином. Они не ставили палатки, обнаружив в новом мире роскошный стог сена, и зарылись в него поглубже. Конечно, у Лены такая ночевка вызвала совершенно определенные воспоминания. Шут обнимал ее с одной стороны, Маркус с другой, а когда наступило время дежурства шута, на его место улегся Гарвин и точно так же обнял Лену: не лаская, но согревая. Утром они восстановили стог и отправились дальше. В конце концов Маркус оттеснил от Лены всех и негромко поинтересовался:

– Почему ты на меня смотришь так, словно впервые увидела?

Лена призналась. Маркус усмехнулся в отсутствующие усы.

– Как когда. Случается, что очень даже забродит. И начинаю шуту завидовать. Только помнишь, я тебе сто лет назад говорил: мало ли чего мы хотим, у нас это вообще, как у животных, голова отказывать начинает, другим местом думаешь. Только мы все ж не животные, себя в узде держим. Я не влюблен в тебя. Но я и в Ариану не влюблен. Понимаешь, что я хочу сказать? Не будь в твоей жизни шута, я бы уж постарался занять его место и в твоей жизни, и в твоей постели. Краснеть будем? Ты вот еще Гарвина спроси.

– О чем? – подошел эльф, услышав свое имя. Маркус преспокойно объяснил. Гарвин фыркнул.

– Так и не поняла, что желание мужчин совсем необязательно связано с чувствами? И вообще… чаще не связано. Любим мы одну женщину, а хотим всех. И даже я – тебя. Но редко.

– После долгого воздержания, – добавил Маркус. – Как и я.

Почувствовав смущение Лены, шут протолкался к ней, взял за руку, задержал. Мужчины, посмеиваясь, пошли вперед, а Милит увлеченно играл с Гару, зашвыривая палку на олимпийское расстояние. Пес иногда халтурил, притаскивая другую палку. Милит журил его и требовал принести нужную. Гару вертелся вокруг, повизгивал и совал ему в руки палку, но эльф был неумолим, и Гару мчался вперед в поисках требуемого.

– Они тебя обидели?

Пришлось покаяться. Шут заулыбался.

– Всего-то? Это же так просто… В общем, оба правы.

– Ты… сегодняшняя ночевка…

– А ты не чувствовала? Мне очень трудно далась сегодняшняя ночь… – Пальцы сжались. Каким-то образом он умудрялся не только просто держать ее за руку, но и поглаживать ладонь.

– Я помню твое первое прикосновение. Как вчера было, – сказала Лена.

– Серьезно? – обрадовался он.

– Первое прикосновение первого мужчины. Разве забудешь? Особенно в моем возрасте. Ох, Рош, я все-таки бы хотела, чтобы первый мужчина так и был единственным, без Лиасса, без Милита…

– Ну, Лиасса давно пора забыть. Один раз, да еще не по своей воле…

– Не по своей. А почему, спрашивается, мне было так хорошо?

– Так хорошо, что ты плакала? Я же помню. Ты никак не от счастья плакала. А телу было хорошо – ну, умелый мужчина обязательно должен этого добиться, иначе это уже просто насилие. Лиассу было нужно, чтобы тебе было хорошо. Иначе он бы ничего не получил. – Потом он решительно добавил: – Обязательно ночью палатку поставлю.

Он поправил плащ, горбатившийся на спине: рюкзачок Лена надевала под плащ, потому что иначе никак не получалось. Хорошо им, в штанах да куртках… Ни морозец под юбку не забирается, ни плащ… впрочем, это им не холодно, а Лена бы поверх куртки все же и плащ надевала бы, потому что тепло все-таки относительное.

Набегавшийся Гару потерял интерес и к палке, и к Милиту и теперь лениво трусил рядом с Леной, изредка взглядывая на нее покровительственно: что, еще не потерялась? ну смотри мне. Интересно, а есть в Книге Лены или видениях Гарвина собака?

Палатку пришлось ставить даже не на ночь. Небо затянуло тучами, заморосил дождь. Милит посмотрел наверх, покачал головой:

– Палатки. Скоро так польет, что… ой-ой. Вот там, под соснами поставим.

Едва успели. Гару сунулся было к ним, но Маркус ловко ухватил его за хвост и втянул в их трехместную палатку. Шут улыбнулся.

– Он тоже помнит. Про сено. Плащ снимай быстро, замерзнешь.

Сам он уже стянул куртку и прикрыл ей свой мешок, аккуратно расправив – чтоб просохла. Так же пристроил и ее плащ, но уже почти вслепую, не сводя с нее очень говорящего взгляда. Лена едва успела активировать амулет…

Они лежали, обнявшись так, словно были чем-то единым, и Лена, положив голову ему на грудь, слушала, как бешено колотится его сердце, постепенно успокаиваясь. Ее трясло, и никак не от холода. Она даже не поняла еще, холодно или жарко, ощущения были где-то вне элементарных. Нехотя оторвав одну руку от Лены, шут выудил одеяло и умудрился так, одной рукой, расправить его. Если бы они осознавали, что происходит в океане, то, наверное, просто умерли бы, потому что даже отпускал он их неохотно и медленно, причем с каждым разом все неохотней. Никого не надо. Ничего не надо. Слушать его сердце. Гладить его плечо. Чувствовать его кожу.

– Я люблю тебя, Лена. Дышу тобой. Иногда кажется, что мне не нужен воздух, раз есть ты. Я не понимаю, почему это не переходит в привычку, почему не становится слабее… должно ведь, правда? У всех со временем меняется. Это не плохо. Это естественно. А у меня вот только крепче становится. Не сильнее, потому что не бывает, но крепче. И знаешь, мне уже все равно, почему – сила твоя на меня действует, как наркотик, или просто привязанность от того, что ты подарила мне не только мою жизнь, но и себя, мне – первому… Какая разница, в чем причина? Правда? – Лена промычала что-то невнятное. Говорить не интересно. То ли дело слушать этот голос. А еще можно целовать это худое плечо. – И знаешь, меня в этом убедил Милит… Он ведь уже сколько времени обходится без близости с тобой, то есть без этого наркотика. И я бы смог. Только не хочу. А без тебя – не смогу.

– Ты без меня – не бывает. И я без тебя – не бывает.

– Я не знаю, уничтожаешь ты меня или возрождаешь. Главное, что ты здесь. И все хорошо. Делай со мной все что захочешь. Скажешь умри – умру, скажешь убей – убью, скажешь уйди – останусь, велишь не любить – удивлюсь.

Лена приподнялась, чтобы заглянуть в глаза.

– Что?

– Это баллада. Старая очень. И ужасно сложная, мне не спеть, не хватит голоса. Всегда казалась мне надуманной… пока я не понял, что так оно и обстоит. Я сделаю все, что ты скажешь. Я – твой.

– Ну так и я…

– Нет, – перебил он. – Ты не сделаешь все, что я попрошу. Ты – моя, я знаю. Знаю, что любишь…

– Рош, нельзя любить до потери человеческого облика, – начала сердиться Лена. Он покачал головой.

– Нельзя. Наверное. Но я так скажу: смотря кого. Тебя – можно. И даже не возражай. Я не поспорить с тобой хочу. Просто хочу, чтобы ты знала. Я уже об этом говорил… раз сто. Только неправильно все время говорю, ты никак не понимаешь. Это мне – в радость. Я не раб… хотя и раб. Собственностью короны до конца мне стать так и не удалось, а твоей собственностью – хочу стать, но ты не позволяешь. И за это я тебя только крепче люблю. Глубже. Серьезнее. И наш океан– это ведь тоже не просто так, правда? Ни у кого, никогда, и никто никогда о таком даже не слышал… Мне кажется, что Гарвин даже и не верит… Мне во всяком случае.

– А мне верит?

– Тебе – да, потому что у женщины такое может быть. Но чтоб у мужчины… чтоб вообще – ничего.

– То-то он ходил подсматривать, – проворчала Лена, снова прижимаясь к его плечу. – Вообще не понимаю, как можно…

– Он эльф, – напомнил шут. – Я бы не стал, и Маркус тоже. Ты же знаешь. Устроены они немножко иначе. Взгляд на мир другой. Мировоззрение, как ты говоришь. Хорошее слово. Емкое. – Он замолчал, и Лена, слушая его выравнивающееся дыхание, уже начала задремывать, когда он сказал: – Если бы я мог сделать тебя счастливой…

Сон слетел мгновенно.

– То есть как – если бы мог? – поразилась Лена. – Ты сделал, Рош.

– Ты просто не знаешь, о чем говоришь, – тихо засмеялся он. – Если бы ты осознавала, что у нас… если бы вместо океанабыло то, что должно…

– Рош, чем поклясться, что я счастлива? Почему ты уверен, что у нас должнобыть что-то другое?

– Потому что ты женщина, а я мужчина. И ты должна чувствовать все, когда мы вместе. Ну, я тоже, конечно, должен, только мне и так хорошо.

– А мне-то тем более.

– Не целуй меня.

– Почему?

– Потому что я за себя не ручаюсь.

– И не надо.

Он решил компенсировать океани отсутствие воспоминаний ласками. Лена умирала под его руками и губами, перехватывало горло, она даже вздохнуть не могла, не то что заговорить. Дурак. Почему такой дурак? Чем ему плох океан?

* * *

Дождь прошел к утру. Пару раз кто-то из мужчин, чертыхаясь, выпускал из палатки Гару, а потом, чертыхаясь еще громче, вытирал его мокрую шкуру: спать-то приходилось вповалку. Как они умудрились проспать около полутора суток? Лена с шутом спали далеко не все время.

– Однако утомленным выглядишь, – заметил Гарвин, покосившись на шута. – И Аиллену вон замучил.

– А мне кажется, что ей нравится быть замученной, – хихикнул Маркус. – Вон довольная какая. И дерется еще!

Милит сворачивал палатки, беззастенчиво высушив их магией. Искать сухие дрова не хотелось, а чаю хотелось, и Гарвин в несколько секунд вскипятил воду. Магия стала настолько привычной, что Лена давно перестала удивляться. Не удивлялась же она телевизору или компьютеру.

А телевизор и компьютер уже стали просто словами. Архаизмами. Именно так – устаревшими, потому что мир магии казался уже не средневековым, а очень даже продвинутым. Несмотря на публичные казни, применение пыток и прочие обычаи, казавшиеся ей варварскими. Какой-нибудь араб из Ирака ее, русские, привычки тоже мог считать варварскими. Тем более что налет цивилизованности имеет обыкновение исчезать при первых звуках войны, например.

– Ешь. Тебе очень нужны силы. Впечатление, что ты не сможешь даже ноги переставлять, – с преувеличенной заботливостью сказал Маркус. – Что ж он с тобой делал-то?

– Рассказать? – буркнула Лена. – А то вдруг ты не знаешь?

Маркус аж пополам сложился, а услышавшему ее слова Гарвину и вовсе плохо стало, он так хохотал, что даже на ногах не удержался и сел в грязь. Тут уж развеселились и остальные. Любая банальность кажется им вершиной остроумия, а действительно смешного замечания они могут и вовсе не заметить.

Гарвин так и путешествовал в грязных штанах, пока они не высохли. На следующем привале он тщательно их вычистил, когда Лена мыла посуду в ручье. Вода в нем была такая вкусная, каким никогда не казался даже столь ею любимый апельсиновый сок. Эх, вот бы апельсинчик для полного счастья и хоть долечку горького шоколада… нет, лучше плитку.

Сдавленно ахнул Гарвин. С испугу Лена уронила в ручей кружку и резко обернулась.

– Тьфу ты, я думала, что серьезное… Корин, ну что тебе еще надо?

Эльф был задет, чего, собственно, Лена и добивалась. Гарвин, спеленутый по рукам и ногам невидимыми нитями, тщетно пытался сосредоточиться и разорвать путы. Забавно он выглядел без штанов: куртка, сапоги – и белые трусы.

– Я уже не кажусь тебе чем-то серьезным?

– А казался? – удивилась Лена. – Только поначалу, ну так тогда мне и зайцы казались страшными зверями. Поговорить пришел? И долго репетировал? Заклинания для каждого свое придумал? Ну, валяй. Даже интересно, что ты можешь мне сделать.

– Магией? – усмехнулся он. Болотно-зеленые глаза блестели, будто он стакан водки принял. – Тебе – ничего. Ты поглощаешь любую магию. Может быть, даже используешь ее для себя. Не знаю. Да и неважно.

– Ты садись. В моем мире говорят, в ногах правды нет.

– Не может, – сообщил Маркус. – Наверное, мы ему всю задницу изувечили. А чего ж ты без меча? Обещал ведь. Или боязно?

Резкий жест Корина бросил Маркуса оземь.

– Ты надоел мне, человечек. Драться с тобой? Когда я могу тебя размазать одним движением? Или лучше – сделать калекой на всю оставшуюся недолгую жизнь?

– Боязно, – вздохнула Лена. – Великий маг Корин Умо боится человечка. Мне это нравится. Будет что рассказать знакомым эльфам. Ну так что ты хочешь, Корин? И оставь Маркуса в покое.

Корин щелкнул пальцами, и Маркус сдавленно вскрикнул. Лена запустила в эльфа вымытым чайником и попала. Она встала.

– Ты долго будешь путаться у меня под ногами, пакостник? – учительским тоном сказала она, понимая, что нельзя унижать эльфа с его и так уже неоднократно ущемленной гордостью. У него ж совсем крышу снесет. И в то же время – как? Как разговаривать с зацикленным на одной мысли магом? Ведь с ним не может найти общего языка даже прежний друг и учитель Кристиан. Отдал часть себя – и расхлебать теперь сам не способен. Разочарован. Или врет, как сивый мерин.

– Я никогда не уйду с твоего пути, женщина! – прошипел он. Аж голос от злости пропал. А где хваленая выдержка эльфов? Где, в конце концов, его презрение к человеку, в данном случае – к ней? Слепая ярость есть, а вот презирать затруднительно. Никого из них он презирать не может, в том числе Маркуса… или и особенно Маркуса: человечек его в схватке победил. Эльфа! С эльфийской реакцией и скоростью!

– Никогда? – вкрадчиво спросил Милит. Он был… обалдеть, какой он был. Голый по пояс, зато с мечом в руке. Не с магией наперевес, а со сталью… Нет. Глаза явственно отливали серебром. Корин пренебрежительно усмехнулся и запулил в него каким-то заклинанием, наверное, страшным. У него ведь не было этого внутреннего стопора: не повреди брату, эльф не поднимет руки на эльфа… А вот у Милита – был. Когда-то раньше.

Он легко отразил заклинание, прикрывшись мечом, и на лице Корина мелькнуло недоумение. А потом и что-то большее. Нет, не страх, эльфы все же лишены этого благоразумного чувства, но то, что им его заменяет. Он торопливо отступил, оглянулся, видно в поисках прохода, но прохода не было. Забавно было наблюдать. Корин нахмурился, стараясь сосредоточиться. Интересное было у него лицо. Особенно расцветкой. Он был довольно смуглый, казалось, что должен бы быть черноволосым, но волосы у него были словно коричневым карандашом из минимального школьного набора нарисованы, и брови точно такого же цвета, ни темнее, ни светлее. Необычно. И даже, пожалуй, красиво. И крапинки на болотных глазах были тоже коричневые, а ведь обычно они того же цвета, что и радужка, только потемнее.

– Удивлен? – хмыкнул Милит. – А ты думал, тут одни щенки? Или ты никогда прежде не видел истинной боевой магии?

– Ты поднимешь меч на эльфа?

– Уже поднял, – удивился Милит. У него даже голос изменился: был какой-то отстраненный и тем не менее насмешливый. – И мне даже начихать, что у тебя меча нет.

– Я ему свой дам, – проскрипел Маркус, – чтобы Милита потом совесть не мучила. Корин, бери, не стесняйся, у меня клинок отличный, лучше, чем у него.

Кое-как поднявшись, он бросил меч Корину, и тому ничего не оставалось, кроме как поймать и принять позицию. Милит улыбнулся. Даже Лене стало не по себе от этой улыбки. Стало ясно, почему, судя по рассказам, один боевой маг способен навести ужас на целый отряд.

Корин сделал выпад, быстрый, даже стремительный – Маркус одобрительно кивнул, однако Милит даже не отбил его, а отвел. Этак небрежно, как отводят рукой штору, чтоб выглянуть в окно. И таким образом он издевался над Корином с четверть часа, тот уже едва дышал, потому что Милиту стоять на одном месте надоело и он начал танцевать. Корин был покрыт кровью буквально с головы до ног, но вряд ли порезы были намного глубже обыкновенных царапин. А Милит даже не запыхался. Он улыбался, и улыбка эта могла парализовать. Кончилось тем, что он выкрутил меч из руки противника, причем так, что клинок, проделав пару пируэтов в воздухе, вонзился в землю у ног хозяина.

– Ладно, – милостиво разрешил Милит. – Убирайся. Зализывай раны.

– Я б его поцеловал, – сообщил Маркус, – да неправильно поймут. Делиена, может, ты?

Лена подошла к Милиту и охотно его поцеловала, причем не в щеку. Он засмеялся и обнял ее одной рукой, ответил на поцелуй, и у Лены закружилась голова. Сильно-сильно. Корин, одарив их на прощание таким взглядом, что Лена почувствовала его спиной, исчез в наконец открывшемся проходе.

– Милит, – взмолился Гарвин, – ну развяжи ты меня!

Милит снова засмеялся и пошел к дядюшке. Только сейчас Лена увидела шута. Привалившись плечом к стволу дерева, он задумчиво и спокойно озирал пространство. Интересно, заметил ли го Корин? Гарвин, кряхтя, поднимался на ноги. Милит воткнул меч в землю, по-турецки сел рядом и погасил серебро в глазах.

– Почему он сразу не сбежал, не понимаю, – удивился он. – Он же не может не знать, что хороший боевой маг практически неуязвим. Аиллена, что с тобой?

– А кто ее целовал, не отпуская магии? – проворчал Гарвин, разминаясь. – Мощное заклинание. Вообще говоря, он мог меня на колбасу разделать, а я бы только наблюдал за действием. Правда, почему он не сбежал? Он никак не трус, но против нас пятерых… вас четверых он все-таки слабоват.

– А я не пустил, – безмятежно сказал шут. Эльфы обалдели.

– К-как?

– Понятия не имею. Просто не дал открыть проход.

Гарвин снова сел, кровь от его и так не румяного лица отлила вовсе, и Лена бы подумала, что он всерьез испуган, если бы не знала, что он способен на это еще меньше, чем все прочие эльфы вместе взятые. На подгибающихся ногах Лена подбежала к нему, схватила на плечи. Гарвин успокаивающе накрыл ее руку ладонью.

– Все в порядке. Рош, ты уверен?

– Ну… не знаю. Может, это Милит?

– Шутишь? Мне это не по силам. Это слишком тонкая магия – магия прохода. А Гарвин вообще ничего не мог. Значит, ты. Ну, может, Маркус?

Это было еще смешнее, чем Ленины шутки. Прискакал измазанный бог весть в чем Гару и, радостно лая, принялся носиться от одного к другому. Он обожал веселиться.

– А объяснить? – спросила Лена. Гарвин встал, цепляясь за Лену, и покрутил головой.

– Силен… Спокойно, девочка, я перенапрягся просто, когда пытался вырваться. Через час-два пройдет. Ну, поздравляю, полукровка.

– А с чем?

Милит вдруг тоже начал бледнеть, и Гарвин улыбнулся.

– Дошло?

– Я думал… – промямлил непобедимый боевой маг. – Я думал, что это так, легенды… Страшилки для магов.

– Выходит, нет.

Шут пожал плечами.

– Любите вы напускать туман. Никогда ведь слова в простоте не скажете.

– Скажу. В самой что ни на есть простоте. Ты блокатор. Ты способен остановить магию.

– Да ну, – не поверил шут, – на это никто не способен. Ей можно противостоять, но остановить.

– Ты, выходит, способен, – невесело усмехнулся Милит. – Надо же…

– А чего испугались? – поинтересовался Маркус. – По-моему, для нас это крайне полезное умение.

– Полезное, – согласился Гарвин. – Только мне просто не по себе, потому что я смотрю на него и понимаю: он может блокировать мою магию, как та клетка в подвале, как браслеты или ошейник, как веревка из вялицы… только намного страшнее.

– Я не буду блокировать твою магию, – пообещал шут, – тем более что все равно не знаю, как это сделал. Вроде как щит вокруг него поставил. Такой… плотный, как тесная одежда. Не может же он открывать проход внутри себя.

Милит захохотал.

– Это было бы неплохо! Тогда от него мало что осталось бы… Клочки по разным мирам.

Лена занялась Гарвином: заварила ему особенные травки, сделала легкий массаж не столько для того, чтоб расслабить скрученные мышцы, сколько чтоб силой поделиться. Гарвин только что не мурчал по кошачьи.

– Почему у меня голова закружилась?

– Ну… ведь если скажу, опять покраснеешь, – хмыкнул Гарвин. – Милит никогда не применял магию в постели? Покраснела. Значит, ты знаешь, что это такое – в постели с магом. Ну вот и тут примерно то же: он еще не отпустил магию, а тебя уже поцеловал. Согласись, что это было здорово? Да не смущайся ты. Он не нарочно. Из этого состояния выйти трудно. Ну хочешь, я потом тебя поцелую так, с магией? Я ведь у тебя явно никаких желаний не вызываю и не вызывал? Вот точно убедишься.