Текст книги "Приносящая надежду (СИ)"

Автор книги: Тамара Воронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 42 страниц)

– А ты воровал компот?

– И мед. Я любил сладкое. Очень любил. Меда мог слопать целую плошку. Другой бы кто заболел, а мне еще хотелось. Наверное, рос слишком быстро. Я такой длинный был, тощий, как прут. Вот прутом мне и попало, когда отец меня поймал у мельницы, где я компот уничтожал. Два дня потом ел стоя. Ох братья и потешались!

– А ты?

– Что я? Отец правильно сделал. Воровать-то зачем? Можно было и попросить, дали бы. Мы не бедно жили, совсем нет. Знаешь, показатель жизни крестьян – наличие обуви. Я босиком бегал, только если очень хотелось. У меня всегда были удобные и мягкие башмаки, даже когда нога быстро росла, отец следил за тем, чтоб сапоги не становились мне малы. Мы были добротно одеты, хорошо ели, отец привозил с ярмарки подарки – украшения для матери и Лини, всякие безделицы типа дорогого кинжала для братьев, игрушки затейливые для меня. Я любил головоломки, так у меня всякие были. И еще такие игрушки, из которые можно было собирать разные фигуры, или мебель игрушечную, или дома разные. А такие всего лишь разные плашечки с выступами и выемками…

– Конструктор «Лего».

– У тебя тоже такие были? – обрадовался шут.

– Нет. Когда они у нас появились, я была уже взрослая. У меня другой конструктор был, из него можно было собирать… разные машины. Или мебель. Если честно, я только стул хорошо собирала, остальное было сложно для меня.

– Врешь ты все, просто ленилась. Ну вот, я мог не воровать мед, а прийти к матери и попросить. Она ж понимала, что я расту.

– А ты не просил, потому что мать давала неохотно?

– Она нормально давала. Лена, она обо мне заботилась, как нужно заботиться о мальчишке. Следила, чтоб я мыл уши, вовремя стригла, кормила, стирала одежду и штопала носки… они на мне просто горели. Она шутила, что я такой худой, что все костями протираю. Просто около матери почти всегда была Лини, а она уж не упускала случая назвать меня обузой, проглотом или еще как, вытянуть пониже спины чем придется – веником, тряпкой… ложкой по лбу стукнуть. Я старался ее избегать. Женщин ведь надо уважать… А вот с братьями я даже дрался. Представляешь – мне десять лет, а я на взрослого мужчину с кулаками кидаюсь.

– Они тебя били.

– Естественно. Когда я нарывался. Отец тоже порол иногда, но нечасто, только за дело. Как-то я зачитался и умудрился волка не заметить, он трех овец задрал, когда я соизволил от книги оторваться. Потом одно мясо ели, чтоб не испортилось. Лето было жаркое… Отец меня тогда крепко выдрал, и поделом. И книжку отобрал. В наказание. С тех пор я никогда не выносил книг из дома. И более бдительного пастуха было не найти.

– Отец учил тебя драться, чтоб ты не чувствовал себя совсем уж бессильным против братьев?

– За это он мне по шее мог дать. Учил держать себя в руках. Говорил, что не всегда в жизни люди будут ко мне расположены, и если всякий раз, услышав насмешку или грубость, я буду лезть в драку, то долго не проживу, если не зарежут, то повесят за усердие. Только знаешь… Все равно мне дома было лучше. Когда ушел, почувствовал себя не только свободным, но и очень одиноким. И так до тех пор, пока не встретил тебя и Маркуса. Вот странно, правда? Можно подумать, что дома у меня были любящие родственники и близкие друзья. Но когда я ушел, словно порвалось что-то. Я перестал быть ребенком, наверное. Рано, конечно. Столько лет потом бродил… или бродяжничал, как хочешь, назови. И воровать научился тогда.

– И на аллели играть.

– Ага. Я как-то к менестрелю прибился, он меня и учил. Сказал, что у меня хороший слух, ловкие пальцы, но вот голос так себе. Но и петь учил. Поставил голос. Ставить, правда, нечего особо было, но я хоть не фальшивлю. Правда, потом я и то, что было, потерял: простудился сильно. Я до этого только на карилле играл… это дудочка такая, поменьше флейты, звук попроще… Но мне нравится.

– Ты об этом вспоминаешь, чтобы не думать о том, как легко создал такой мощный щит?

– Да, – после паузы ответил он. – Мне страшно. Я не знаю, что со мной происходит и как я делаю то, что делаю.

– Вот теперь ты меня понимаешь! – злорадно усмехнулась Лена и поцеловала его в щеку. Шут чуть-чуть улыбнулся. Только ей.

Дорога шла сначала лесом, потом лугом, и было это так щемящее и банально красиво, что они замолчали, невольно любуясь этой незатейливостью природы: небом с облаками вверху, травой и цветами внизу и пыльной лентой дороги. Лена поглядывала на Гарвина, но тот вроде держался, даже лицо порозовело. Гару деловито бежал рядом с их лошадью, не отвлекаясь ни на какую живность. Он очень хорошо понимал, когда надо спешить, а когда можно и расслабиться. Разве они сейчас не делом заняты? А делу время. Потеха все равно когда-нибудь будет. Или хотя бы пряник дадут. Интересно, дадут ли пряник? Должны дать.

Нет, в сознание Гару Лена не проникала. Так, повоображала, о чем может думать собака. В том, что собака может думать, она не сомневалась никогда, а Гару сто раз подтверждал эту ее уверенность. И думать он умел, и хитрить умел, и прикидываться то глухим, то голодным, то усталым, то несчастным, и тогда следовало гладить его, чесать пузо или шею и давать пряники. Или косточки. Или вообще хоть что-нибудь. Простая и естественная жизнь. Требуя так мало, он отдавал всего себя. Даже с вивернами дрался. Даже позволял выдирать колючки из хвоста и из-под хвоста, и если Лена аккуратно разбирала его густую шерсть, то мужчины особенно не церемонились и на обиженное взлаивание не реагировали.

После полудня устроили привал, перекусили, не тратя время на готовку чего-то горячего, да и готовить было не из чего, никто не отвлекался на охоту. Ничего, в ужин оттянутся, эльфы не оставят их голодными.

Когда стемнело, Лена уже не знала, во что превратилось ее седалище. Какой бы толстой ни была попона, лошадиный хребет выпирал из нее все сильнее с каждой милей. Но останавливаться не имело смысла: эльф, бежавший рядом все той же ровной рысцой, сказал, что не больше чем через два часа они будут на месте и стоит потерпеть еще немного неудобств, что бы потом получить горячую ванну, массаж, хороший ужин и мягкую постель. Лена оживилась при слове «ванна», шут и Гару – при слове «ужин». Гару понимал уже все слова, обозначающие еду, знал, что такое перекусить (вовсе не перегрызть пополам палку), заморить червячка (совсем не перевернуть коробочку с приготовленными для рыбалки червями на камень и подождать, пока они сдохнут от солнца), пожрать (это когда еды много, но все голодные)…

Гарвин начал валиться набок, и сопровождавший его эльф мгновенно оказался на лошади у него за спиной, поддержал, прижал к себе.

– Все в порядке, – сообщил он Лене. – Он не потерял сознание, просто устал. Совсем чуть-чуть осталось.

Чуть-чуть растянулось на полчаса. Это не был город, не была деревня. Не зря имелось выражение «поселение эльфов». Дома, стоявшие не то чтоб далеко друг от друга, но достаточно изолированно, этакое богатое предместье в фешенебельном пригороде какой-нибудь процветающей столицы там, дома. Но не в России. Для России было все же слишком чисто и тихо. Улицы не освещались – эльфам это было не особенно нужно, а на большой площади горели те самые масляные лампы, которые не дымили. Лена оценила – свет даже не мерцал, был ровным, хотя и не особенно ярким.

С лошади Лену снимал Маркус, точнее, она просто съехала в его объятия. Милит принял Гарвина, у которого натурально подгибались ноги, он скорее висел на Милите, чем стоял рядом с ним. Гару облизнулся. А дальше все было именно так: горячая ванна, душистое мыло, массаж с ароматическим маслом того же запаха, что и мыло, причем эльфийка, растиравшая разогретое тело Лены, уделила несчастному седалищу особое внимание. Она была дружелюбна и насмешлива, отпускала замечания, в том числе и касательно далекой от совершенства Лениной фигуры, на что Лена сонно буркнула: «Зато я человек хороший», чем очень массажистку насмешила.

Ужин был волшебно хорош, обожравшийся Гару безмятежно дрых в углу, изредка приоткрывая один глаз, чтоб убедиться, на месте ли его подопечные. Гарвин выглядел существенно лучше, чем три часа назад, но существенно же хуже, чем обычно, но ел с нормальным аппетитом и не отказывался от вина. Лена тоже не отказывалась. Это была не гостиница, дом мага, потому что гостиниц здесь не было за абсолютной их ненужностью. Им выделили не две комнаты, как обычно бывало, а три, зато все были обеспечены кроватями. Лене и шуту, похоже, досталась спальня хозяина с большущей двуспальной кроватью, до того мягкой и, так сказать, располагающей, что шут решил забыть про боль в руках и утром они оба выглядели довольно помятыми, но очень довольными.

Они пробыли здесь пару недель, просто отдыхая и подлечивая больных. Лена, конечно, пообщалась с местным лекарем узнала еще о нескольких особенностях остролиста и побочных эффектах смеси жизнянки и коры бука, поделилась парой своих, точнее заимствованных в разных мирах, секретов и рецептов. Массовое почтение ее раздражало, хотя эльфы не падали ниц при ее появлении и поясных поклонов не клали, однако этот пиетет немедленно проступал на их одинаково красивых лицах. Гарвин чувствовал себя еще не очень уверенно, именно потому Лена и выдержала эти две недели. Иначе ушла бы через несколько дней.

Здесь информация не была запрещена, менестрель жил в соседнем доме, все подряд охотно отвечали на вопросы, так же охотно рассказывали о местном мире и о себе лично. А у Лены впечатление было, что она, не заметив, сделала Шаг, потому что эльфы были как эльфы, точно такие же, как и в других мирах, разве что сумевшие надежно изолировать себя от нежелательных соседей. В этом мире эльфы оказались активнее и хитрее: поначалу они отступали, как все, после войн, а потом разработали другую стратегию. Они научились внушению. Собственно, внушать надо было только власть предержащим, и сделать это было нетрудно, потому что эльфы вовсе не собирались изводить людей под корень. Им одного хотелось – чтоб их оставили в покое на оставшихся землях. Как можно затормозить стремительное развитие? Сократив количество информации. Как можно погасить активность? Апатией. Чем можно остановить экспансию? Помощью. Эльфы поставляли людям необходимые и лишние товары, но никогда не продукты любого вида и не полезные ископаемые – чтоб соблазнов не возникало. Эльфы учили людей магии. Кроме одного вида – проникновения в сознание. А если ненароком попадался человек, наделенный таким даром, с ним что-нибудь случалось. Например, он выжигал себя, пытаясь освоить какое-то особенно сложное заклинание. Убивали их в исключительных случаях. Собственно, только в одном случае потребовались такие радикальные меры, и эльфы даже жалели покойника – талантлив был, однако своя рубашка ближе к телу. Идею запретить менестрелей и сказителей эльфы не подсказывали: здешний король сам до этого додумался, а мешать ему не стали. Люди недолго живут, этот запретил, следующий разрешил, тем более что менестрелей не убивают ни на первый раз, ни на второй, а только на третий, когда они все же продолжают петь, но уже а-капелла, потому что без рук ни на одном музыкальном инструменте играть невозможно. Более того, если менестрель после первого раза бежал к эльфам, его принимали и даже старались исцелить ему руки, чтобы мог играть. С удовольствием слушали, как поет. До эльфов далеко, но все равно приятно. А один был – что за голос, даже не подумали бы, что такое вообще быть может: брал самые низкие и самые высокие ноты, пел чаще всего без слов, играя звуком, ну так ведь и ему хотели руки переломать, да вырвался, сумел спрятаться, добраться до эльфов. Лет пять назад умер, окруженный детьми – внуков ему нарожать не успели, эльфы поздно рожают, а вот детей было у него аж четверо. Людей с эльфами жило немного, но, пожалуй, из каждых ста жителей пять были людьми. Нет, это не опасно совершенно, потому что они женились не только между собой, было довольно много смешанных браков, ну а даже если и между собой? Что такого. Никто ж не давал им десятком детишек обзавестить, зачем столько? Четырех родили – хватит, дальше какая-нибудь соседка-подружка будет чаем поить с одной травочкой. С мужем спать – сколько угодно, даже с еще большим удовольствием, да вот без опасных для популяции эльфов последствий. Классный, в общем, контрацептив, мечта любой нормальной женщины в мире Лены. Подружек нет? Друг у хозяина найдется, тоже или чаю попьют, или винца, или пива. С другой травкой. С тем же примерно действием. Любовь будет, а детей хватит тех, что есть. Ну да, порой смешанные браки были не от большой любви, эльфы понимали опасность и, что называется, жертвовали собой. Ну, проживешь с человеком лет пятьдесят, больше не получится, родишь пару детей, дети все равно эльфы, а там он, глядишь, помрет в свой срок счастливым и довольным. Эльфы в любом случае живут три человеческих жизни. Можно и вторую семью завести, если случай представится. Ну, не одно поколение уже сменилось. Политика оправдывает себя, и жертв никаких.

Да, когда пытаются проникнуть группы людей, их останавливают. Везде наставлены магические ловушки, предупреждающие: кто-то идет. Дальше – дело техники. Эльфы имеют право выбирать, кого пускать в свои земли. Каждый человеческий правитель подтверждает это право. Даже если поначалу не хочет. Никого не убивают, даже если люди нападают первыми – разбойники нигде не редкость. Так… наподдают, объяснят, как глубоко они были неправы, и обратно отправляют. Случается, разбойник потом к властям приходит каяться. Таких не вешают, даже если за ними многое водится. Тоже не без внушения.

Эльфы были здесь более сильными магами, чем в Сайбии. Заметно более сильными. Это признавали и Гарвин, и Милит. Милит-то относительно своих возможностей никаких особенных иллюзий и не питал, а Гарвину даже было обидно: всю жизнь небезосновательно считал себя великим магом, а тут здрасьте…

Им показали причину. Лумис привел и их на берег зеленого пруда. Лена думала, что камень, из которого сплошь состояло дно озера, нормальный нефрит, только очень чистый и в очень большом количестве, а оказалось нет. Он был куда менее красив и, будучи вынутым из воды, мог идти на изготовление, например, посуды для лекаря – ступки и пестики из него были отменно хороши. Но в сочетании с водой, с этой водой, он давал магию. Эльфы, как и везде, брали магию в себе, но она витала и в воздухе – Гарвин убедился в этом после визита в технически недоразвитый, но совершенно не магический мир. А здесь она была еще в зеленом пруду. Эльфы пили эту воду или купались в ней, получая не только удовольствие, но и увеличение Дара.

Лумис предложил им поплавать. Милит и Гарвин отказываться, естественно, не стали, шут, не рассчитывая ни на что, тоже пошел купаться, а Маркус просто остыть захотел.

– А ты?

– Может быть, потом. Я не люблю раздеваться при ком-то.

– Я отвернусь.

– А они? Я потом. Моя магия вряд ли того же свойства.

– Хуже не будет, – убежденно сказал Лумис. – Ни тебе, ни Рошу.

– Наша магия одинакова?

– Да, только твоя женская, его мужская… А вместе…

– Да не надо, – посоветовал Гарвин, выходя из воды. – Не хотят они этого знать. Скажи вот лучше, знаешь ли ты, что за амулет на руке у полукровки?

– Догадываюсь. Но быть уверенным не могу. Это хорошая вещь. Вроде нашего пруда.

– Ну, я тоже думал, что он увеличивает его магию. Не вредно, значит? И ладно. Впрочем, дракон уверял, что для любого из нас амулет бесполезен, кроме полукровки.

– Дракон?

Лумис даже встал. Потом сел.

– Просто дракон?

– Ар-дракон, – вздохнула Лена, – золотой ар-дракон. Гарвин, долго мне еще сидеть с закрытыми глазами, надевай штаны наконец.

– Обсохнуть я должен? Не хочу потом в мокрых штанах ходить. Открывай глаза, я прикрылся.

Ага, прикрылся. Сел неподалеку, обхватил колени и предоставляя Лене счастье любоваться его бедром. Она вздохнула и снова зажмурилась: выходили остальные. И ведь, гады такие, последовали примеру Гарвина.

– Лена, иди, искупайся, – радостно посоветовал шут. – Такая вода чудесная, уж не знаю, как насчет магии, но плавать хорошо. Все отвернутся. Даже я. Или, если хочешь, с тобой пойду. Пойдем. Я тебя покатаю.

Он и прикрываться не стал, потянул ее за руку, остальные принялись уговаривать и грозить, что, если она не пойдет купаться, то они вот сейчас кааак все встанут, каааак ее в воду бросят! А встанут голыми! Лумис сначала только ошарашено смотрел на таких непочтительных мужчин, а потом присоединился к просьбам. Лена подошла к самой воде, быстро-быстро сняла платье, но оставила белье – ничего, потом в мокром похожу, платье черное, не заметно..

– Не вздумайте оглядываться, – крикнула она, – обижусь.

Вода была прозрачная и не то чтоб особенно теплая, но и правда удивительно приятная. Шут заставил ее поплыть: уже лет десять он настойчиво учил ее плавать, и теперь Лена способна была продержаться на спокойной воде целых двадцать минут и даже немного продвинуться вперед. А потом и правда просто катал ее: Лена держалась за его плечо, пока он плыл. Выходить из воды не хотелось. Хотелось нырять, но этого Лена и вовсе не умела. Шут, словно прочитав ее мысли, а может, и прочитав, нырнул, как дельфин, а Лена не выпустила его плеча вовсе не из героизма: оставаться без поддержки почти на середине большого водоема ей не хотелось. Она даже заставила себя открыть глаза, но ничего не увидела. Пруд был больше похож на бассейн: ни рыбок, ни водорослей, ни даже водомерок на поверхности. Гладкое зеленое дно.

– Там водопад, – сообщил шут, глядя на нее счастливыми глазами. – Сплаваем? Недалеко, не бойся.

– Эй, утопленники! – крикнул с берега Маркус. – Можно мы тут у бережка поплещемся?

– Можно! – заорал в ответ шут. – Мы к водопаду!

На берег они вышли чуть левее водопадика, пробирались к нему по гладким глыбам. Лена убедила себя, что на ней просто такой старомодный купальный костюм, как в тридцатые годы, простенький, беленький…

– Ты же одета, – укорил шут. – К тому же оттуда не видно. А я и так видел. Почему тебя так смущает собственное тело? Ты вон даже меня стесняешься.

Он протянул руку.

– Ух ты! Холодненькая. Тебе не надо, а я постою. Очень люблю в водопаде купаться.

Он скользнул в струю воды, поднял голову, раскинул руки, обнаженное тело странно сияло в воде. Лена шагнула к нему и даже взвизгнуть не смогла – перехватило горло. Вода была не холодненькая, а ледяная. Она невольно прижалась к шуту, он обнял, и стало не то чтоб тепло, но во всяком случае терпимо.

Потом они грелись на солнце, сидя на теплых камнях. Шут смотрел в небо, где высоко парил коршун. Или дракон.

– Коршун, – сказал он. – Или кто-то подобный. Но очень крупный. Размах крыльев – как у меня размах рук. Он высоко очень. Но меня видит. А я вижу его. Мне кажется, что раньше во мне человеческая кровь была более активна, что ли. Я стал лучше видеть. Не как полукровка, а как самый настоящий эльф. И слышать.

– Может, это магия?

– Может, и магия. Я не могу к этому привыкнуть. Гарвин все приставал, как я себя чувствовал, сделав такой щит. А я никак не чувствовал. То есть как обычно. Ну что, обратно?

Он встал – и тут за его спиной возникла отвратительно знакомая фигура в серебристом проеме прохода, взмах руки – и шут начал валиться в этот проход, а Лена, не ожидавшая от себя подобной прыти, успела прорваться следом. А может, Корин именно этого и хотел.

– Ну вот, – ухмыльнулся он, беззастенчиво рассматривая ее. «Я в купальнике, – напомнила себе Лена. – Стиль ретро». – И ты еще хотела что-то со мной сделать? Когда все так просто? Знаешь, что надо делать, если у тебя есть великая цель? Прежде всего избавиться от привязанностей. Ты вот зависима, потому…

– А кто тебе сказал, что у меня есть великая цель? – удивилась Лена.

– Нет, не подходи, тогда я его просто убью. Он смертен.

– Все смертны. Ну и что тебе надо?

– Тебя, конечно. Ни одна женщина не могла мне отказать безнаказанно.

– Потому, наверное, в десятке миров тебя ищут за изнасилование, – фыркнула Лена. Шут был без сознания. Тем же ударом он вырубил Маркуса. Тем же ударом шут вырубил его. – Корин, а тебе не приходило в голову, что прежние нахалки, осмелившиеся отшить тебя, такого неотразимого, не могли гоняться за тобой по другим мирам и потому ты до сих пор имеешь обычное мужское строение?

– Ты тоже не сумеешь за мной гоняться.

– Серьезно? – удивилась Лена. Здесь было холодно, сумрачно. Землю устилал толстенный слой хвои, и она неприятно колола ноги. Стволы деревьев были умеренно толстые. – Я не знаю, что я могу, а ты знаешь. Очевидно, уже целую кучу Дарующих жизнь видел.

– Ты себя еще Приносящей надежду назови.

– Я не буду. Меня другие называют. А ты ведь просто боишься меня, Корин. Ты не знаешь, чего от меня ждать, потому что моя магия тебе недоступна, потому что я учусь слишком резко, скачками, неожиданно для самой себя. Я научилась дарить жизнь прикосновением, научилась проклинать и благословлять… Я даже научилась делать приличный крем для лица – и смягчающий, и отбеливающий, теперь хоть одного цвета стала, а что было раньше, ты себе и не представляешь.

Шут шевельнулся, получил жестокий удар сапогом в голову и снова затих. А за спиной Корина протиснулся в узкий проход Гарвин а-ля натюрель и от души врезал собрату по магии кулаком по маковке. Так и позвоночник сломать можно вообще-то. Болотные глаза поднадоевшего злодея закатились, Гарвин подхватил шута подмышки и рявкнул на Лену:

– Ну давай, думаешь, мне легко проход делать?

Гарвин открыл проход на мелководье. Остальные ждали рядом, шута тут же принял Милит, Маркус обнял Лену, Лумис бросил что-то в исчезающий проход. Вот компания совершенно голых мужиков ее никогда еще не окружала.

И на берегу они вовсе не рванулись поспешно натягивать штаны. Гарвин устало сел на траву, Лумис склонился над шутом, а Маркус и Милит хлопотали вокруг Лены.

– Платье дайте, – сказала она, – для полноты картины. Вы без ничего и я в черном.

Маркус радостно заржал, спрятал улыбку Милит и первым потянулся за штанами. Лена надела платье, долго путалась в пуговицах, пальцы даже не дрожали – прыгали, она не то что застегнуть пуговицу не могла, а даже и ухватить и удержать. Маркус отвел ее руки в стороны и быстро справился с проблемой, приговаривая:

– Ладно, ладно, меня можно не стесняться, я тебя и одевал, и раздевал, и на горшок сажал… Да в порядке он, ничего страшного, моргает уже.

Шут действительно моргал, щурился на солнце, слегка кривились губы. Чудовищного вида багровая опухоль занимала четверть лица. Ну да, сапогом если. Лена села около него на корточки. Он посмотрел неузнавающе, и это ее очень испугало, но взгляд чуть прояснился, шут улыбнулся неуверенно, что-то прошептал, но Лена поняла и без слов: очень болит голова. Сотрясение мозга, скорее всего. Такие удары бесследно не проходят. Лумис присел рядом, поводил руками у головы шута, кивнул.

– Полежать ему придется несколько дней. Три-четыре. Травами отпоим. Исцелять… не посоветую. С мозгом шутки плохи, мы вмешиваемся только при необходимости. Тут я необходимости не вижу. Кровоизлияния нет. Ушиб. Покой, полумрак, травы… Как считаешь, Аиллена?

–Покой, полумрак и травы, – согласилась Лена. Эльфы Трехмирья, включая Гарвина, тоже не спешили вмешиваться при сотрясении мозга. И даже великий целитель мира эльфов не советовал делать этого без особой нужды. – Рош, ты как? Тошнит?

– Как с похмелья, – прошептал шут. – Тошнит и голова кружится… Ничего, Лена, это пройдет. Я поскользнулся на камнях?

– И налетел на сапог Корина Умо.

Шут неожиданно рассмеялся.

– Он опять сел в лужу? Опять в задницу получил?

– Помолчал бы ты. Голова ведь болит, – озабоченно сказал Маркус. – Милит, давай-ка его отнесем в дом.

– Без тебя справлюсь, – отмахнулся Милит, легко поднял шута на руки и понес в сторону домов. Лене отчего-то стало грустно. Конечно, не до приличий, но можно было бы хоть бедра ему прикрыть, через все поселение голого понесут, а голый человек ощущает себя втройне беспомощным. Милит сам это говорил. Маркус собрал оставшуюся одежду, сгреб сапоги и потопал следом. Лена тоже сделала несколько шагов и оглянулась. Гарвин задумчиво смотрел на зеленую воду пруда. Лена вернулась к нему. Голубые глаза эльфа стали мутными и белесыми.

– Тебе плохо, Гарвин?

Он неуверенно кивнул. Он открыл проход. Первый раз в жизни. Это требует много сил, даже у Гарвина при всей его мощи. А он открыл проход удивительно точно, удивительно вовремя. Лена села рядом и обняла его за плечи, стараясь дать как можно больше силы. Лицо Гарвина дрогнуло. Должно быть, почувствовал поток.

– У тебя получилось. Как ты понял, куданадо открывать проход?

– Я же тебя чувствую. Это как раз было нетрудно.

– Ты не хотел его убивать, верно?

– Я был неправ?

– Наверное, неправ. Ну и что? Главное, что ты вытащил нас. У шута сотрясение мозга.

– Неприятно. Ничего, ты вылечишь. Такие мелочи тебе по силам. Наверное, не было еще травницы, которая собирала бы рецепты по всем мирам… и разносила бы их по всем мирам. Может быть, люди станут меньше болеть. Или легче выздоравливать.

Он замолчал, и Лена почувствовала, что он борется с дурнотой, словно и у него было сотрясение мозга. Лицо стало совсем белым, почти синюшным. Казалось, потускнели даже рыжеватые волосы. Лена снова испугалась.

– Не бойся. Знаешь, силы у меня, похоже, есть. То есть физические. Что-то с магией.

– Ты не выжег себя?

Он усмехнулся.

– Нет. Израсходовался – это да, но уж точно не выжег. Иначе я не говорил бы «что-то с магией». С ней бы ничего не было. Потому что ее не было бы. Мне не стоило купаться в этом озере.

– Гарвин!

– Да, эльфийскую магию, начальную, оно, может, и укрепляет. Но я-то некромант. Если твой Свет очистил мою душу, то природу магии он все равно не изменил. Ты поможешь мне дойти до поселка? Боюсь, один я должен буду идти на четвереньках.

Лена вскочила. Провалиться, Маркус утащил всюодежду. Включая и Гарвинову. И никого нет – Лумис ушел вместе с ними. Даже странно, что о ней забыли.

– Маркус унес твои штаны, – расстроено произнесла Лена. Гарвин равнодушно удивился:

– Ну и что? Значит, пойду без штанов. Не смотри на меня. Все равно ничего интересного или нового не увидишь, я устроен точно так же, как и шут. Только что волосы не темные. Краснеешь? Смешно. Ты же не сможешь оторвать подол от юбки, чтоб я бедра обмотал? Или свои трусики мне предложишь? С ленточками? Нет, я уж лучше голым, чем в женских трусах.

Встать ему удалось с третьей попытки и при существенной помощи Лены. Он обнял ее за плечи, навалился, а она почувствовала себя санинструктором, выводящим раненого бойца с поля боя, обхватила его за талию одной рукой, второй взяла за руку, бессильно свисавшую с ее плеча. Да что с ним?

– Не надо. Давай сначала до дома дойдем, потом начнешь ко мне прислушиваться. Иначе у тебя начнется та же слабость, и придется нам вдвоем топать на четвереньках…

В его ровном усталом голове появилась напевность. Акцент. Он устал так, что перестал следить за речью. Впрочем, ноги он переставлял вполне ритмично, словно задал мозгу определенную программу, но вот куда идти, вряд ли понимал, и опирался на Лену очень весомо. Как бы ни были тонки в кости эльфы, каким бы усредненным эльфом ни был Гарвин, он был мужчиной высоким и весил уж никак не меньше семидесяти килограммов. Примерно как… нет, шут худее все-таки, у Гарвина и плечи пошире… и все. Только что плечи пошире. У эльфов вообще нет коренастых. Даже двухметровый Милит кажется довольно тонким, у него узкие бедра, тонкая талия, развит плечевой пояс. Торс не похож на треугольник. Они изящные. Сухие. У Маркуса совсем другое сложение, хотя и он не производит впечатление мощного, у него плечи конечно пошире, чем у шута, а торс покрепче, пошире, и штаны шута ему тесны…

– Почему ты думаешь о всякой ерунде? Чтобы идти было легче?

– Ага, – буркнула Лена, – ты тяжелый.

– А ты радуйся, что я не Милит и даже не Владыка. Они крупнее меня.

– Я и радуюсь. Куда тебя несет?

– Влево. Прости. Не могу с собой совладать. Значит, тебе нравится, как сложены эльфы.

– Ты у нас вообще красавчик.

– Я? Кто тебе такую глупость сказал? Я как раз считаюсь некрасивым.

– Это еще почему?

– Ну, во-первых, мастью подкачал. Не рыжий, не русый, нечто неопределенное. Во-вторых, лицо неправильное, губы тонкие. В-третьих и в-главных, слишком светлые глаза.

– У Кайла тоже светлые.

– Много у кого светлые. А у меня – слишком светлые. До бесцветности. А что, неужто я кажусь тебе симпатичным?

– Кажешься. Хотя, конечно, на фоне Владыки или Милита…

– Сравнила! Они у нас как раз редкие красавцы. И кто, по-твоему, привлекательнее – Владыка или Милит?

– Ой, не знаю… Наверное, Владыка. У него волосы такие… аж завидно.

– Тебе ведь нравился Милит? И если бы не шут…

– Не хочу и думать об этом. Нравился – не нравился… Был все же Милит, а не другой эльф. Или человек.

– Почему не Маркус? Ты ему нравилась, как мне кажется. Ну не был влюблен, как Милит, но ведь тебя как раз эта влюбленность и отпугивала. А Маркус – старый друг, с ним проще…

– Ну знаю. Так получилось, и все. Зато между шутом и Маркусом ничего не стоит.

– А хорошо тебе было с Милитом?

– Лучше, чем без него.

– Почему?

– Не знаю. Когда тебя любят, легче.

Холодные губы Гарвина коснулись ее виска.

– Верно. Я могу ему передать твои слова?

– А то он не знает.

– Он тебя любит, Лена. И будет любить. Это навсегда. И не жалей об этом. Легче не только, когда тебя любят, но и когда ты любишь. Любовь придает силы. Желание жить.

– И движет миром.

– Глупости. Миром движет ненависть. И любопытство. Любовь вызывает желание постоянства, а не изменений. По себе знаю. Если бы в моей жизни не было Вики… Вряд ли бы тебе удалось меня изменить, Лена.

– Я тебя и не меняла.

– Ну-ну. Я все тот же Гарвин, целью жизни которого было убить как можно больше людей. Любых. В любом месте. Ты думаешь, я очень отличался от Корина? Разве что ненавидел сильнее, потому что люди лишили меня всех, кого я любил.

– А Владыка? Ариана? Милит? Кайл?

– Владыка… Ну, да. Но тут не только любовь. Тут больше уважения. Он не столько отец, сколько Владыка, хотя да, конечно… И Милита я люблю. Сестра и Кайл… Поближе, чем остальные тысячи эльфов, но не так уж существенно. Я тебя удивил?

– Не слишком. Я и не замечала особенной любви между вами.

– Ты так и не можешь простить Владыке готовность меня убить?

– Не могу.

– Ну и дура. Ну убить же, а избавить от мучений. Добить. Это не жестокость, это милосердие.

– Я никогда не пойму эльфов.

– А кто рассказывал об «ударе милосердия»? Как-то странно ты его называла. Не помню