Текст книги "Ночной скиталец"
Автор книги: Сьюзен Кэррол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)
– Боятся? Ланс Сент-Леджер? Что могло испугать его? Он не был ранен.
– Он – нет, но вы – были, – сэр Ланселот отвел взгляд, сосредоточено вглядываясь в залитое дождем окно. Он колебался, прежде чем закончить: – Возможно… возможно он боялся потерять вас.
– Но я не принадлежу ему. Если конечно вы не верите в эту легенду об избранной невесте, что я предназначена судьбой Лансу Сент-Леджеру, – тревожно добавила она. – Не верите, ведь правда?
– Я боюсь, что для меня уже прошло то время, когда я мог верить в легенды или любовь, миледи, – рыцарь медленно повернулся. – Возможно, более важный вопрос, во что верите вы?
– О! – Розалин немного смущенно засмеялась. – Обычно я с легкостью готова поверить всему. Но кажется совершенно невозможным то, что я когда-нибудь влюблюсь в Ланса Сент-Леджера. Хотя…
Она замолчала в ужасе о того, в чем почти призналась. Но глаза сэра Ланселота были наполнены пониманием усталого мужчины, который знал намного больше об этом мире, чем она когда-нибудь смогла бы узнать: страсть, искушения, желания плоти.
– Хотя что, миледи? – напомнил он.
Ее щеки загорелись, и она выпалила.
– Когда Ланс заставил меня поцеловать его, я-я была не совсем равнодушна к нему.
Странная улыбка заиграла в уголках рта сэра Ланселота.
– Я слышал, что поцелуи – одно из немногих дел, в которых этот негодяй действительно хорош. Неудивительно, что он сумел взволновать вас.
– Это было большее, чем волнение. Это был такой стремительный всплеск желания, что я с трудом доверяла себе, когда была рядом с Лансом Сент-Леджером. На секунду я почувствовала, что, если бы он попросил меня стать его, я бы согласилась. Разве это не ужасно и грешно?
Сэр Ланслот рассматривал ее со странной, почти пугающей, настойчивостью. Наконец он отвел взгляд.
– Нет, миледи, – вымолвил он, тяжело вздохнув. – Какие бы грешные мысли ни витали в этом доме, они, совершенно точно, принадлежат не вам. Может быть, было бы мудрее, если бы вы не рассказывали мне так много.
– Почему нет? Я полностью вам доверяю, – возразила Розалин застенчиво. – Разве вы мне не друг?
– Если бы я заслуживал подобной чести…
– Я уверена, вы достойны ее. И вы ведь не собираетесь лететь прямо к Лансу Сент-Леджеру и предать мое доверие?
– Нет, – ответил сэр Ланселот, но нахмурился, и Розалин испугалась, что она, как обычно, была слишком импульсивна. Она отважилась на слишком многое за их короткое знакомство, переложив свою ношу на него, возможно, даже вызвав у него отвращение к своему нескромному поведению.
Розалин взволнованно смотрела на призрачного рыцаря, чувствуя оцепенение. Но когда тот вернулся к кровати, она с облегчением увидела, что его глаза стали еще добрее и нежнее.
– Вы должны попытаться отдохнуть, миледи, – сказал он. – Вы прошли через ужасное испытание.
– Но если я усну, вы… вы… – она запнулась, покусывая нижнюю губу, но он быстро понял ее невысказанный страх.
– Я буду здесь, – сказал сэр Ланселот. – Разве я не поклялся присматривать за вами всю ночь?
А завтра? Но Розалин отказалась портить такой прекрасный момент, задавая этот печальный вопрос. Она попыталась утешить себя мыслью, что было достаточно того, что сейчас он был здесь, с ней.
Даже гроза, казалось, утихла с его приходом, дождь успокаивающе стучал в окно. Ланселот примостился на краешке кровати, матрас даже не прогнулся под его призрачным телом. Он представлял собой грозную фигуру мужчины с широкими плечами, мускулистыми руками и сильными мощными ногами, и все же Розалин совсем не чувствовала того трепета, который вызывал в ней Ланс, того всепоглощающего чувства его физического присутствия.
– Это не тревожит вас? – спросил сэр Ланселот. – Делить спальню с призраком?
– Вовсе нет. Я чувствую себя в полной безопасности с вами.
Она не могла понять, почему ее замечание заставило его выглядеть таким грустным. Но рыцарь вымученно улыбнулся. Не в состоянии коснуться ее, он удовлетворился тем, что положил свою ладонь рядом с ее поверх одеяла. Его сильная смуглая рука так сильно отличалась от ее маленькой ладошки.
– Теперь вы должны постараться уснуть, миледи.
– Но я не устала, – сказала Розалин, хотя была близка к изнеможению. Если она закроет глаза, заснет, то придет утро, и ее галантный призрак исчезнет.
– Поговорите со мной, пожалуйста, – взмолилась она.
– О чем?
– Обо всем. Расскажите мне о вашей жизни в Камелоте.
– Мм… ах, ну… – сэр Ланселот выглядел чрезвычайно смущенным. Возможно, он боялся, что она начнет выспрашивать о наиболее болезненном факте из его прошлого – его злополучной связи с Гвиневрой. Розалин поторопилась разубедить его в этом.
– Я имела в виду, не могли бы вы рассказать мне о ваших прославленных деяниях.
– Моих прославленных деяниях? – уныние появилось на лице рыцаря. – Боюсь, у меня их не так много, чтобы похваляться, миледи.
Самый великий рыцарь из всех, что когда-либо сидели за круглым столом короля Артура, который стал легендой благодаря его бесстрашным подвигам и мастерству его рук. И он думал, что не совершил ничего замечательного? Розалин была очень тронута скромностью Ланселота, но продолжала пылко настаивать.
– О, пожалуйста, а как же ваши поиски, ваши битвы? Если хотя бы половина написанных про вас историй верна, вы должны быть самым смелым мужчиной, когда-либо жившим на земле.
Он пренебрежительно покачал головой.
– Любой глупец с достаточным количеством мускулов и недостаточным количеством мозгов может броситься в атаку, размахивая мечом. Настоящая храбрость, которую я видел проявлялась после того, как заканчивалась битва, была пролита последняя капля крови и воздух прояснялся от дыма.
Глаза Ланселота потемнели от какой-то картины, которую он видел в своей памяти. Картины не чьей-то славы, а того, что делало его столь печальным.
– После этого женщины могли прийти и отыскать своих мертвых мужей, сыновей, братьев. Чтобы промыть их раны или подготовить к погребению. Чтобы взвалить на плечи мужские заботы и продолжать жить. Мужественные женщины… как вы.
– Как я?
– Да, вы самая прекрасная и храбрая женщина, которую я когда-либо знал.
Его слова и пылающий взгляд, сопровождающий их, мгновенно лишили Розалин дыхания. Было так больно разочаровывать его.
– О, нет, – сказала она. – Я всегда была застенчива и робка, совсем не-не храбрая. Я так боюсь… боюсь…
– Чего, миледи? – спросил он, когда она заколебалась.
– Смерти, – прошептала она. – Я боюсь смерти с тех пор, как потеряла мужа, с тех пор, как должна была спать в траурной постели.
– Что это такое?
– Это обычай семьи моего умершего мужа. После того, как Артур умер, его незамужние тетушки, Клотильда и Миранда, приготовили для меня особую постель. Полог был задрапирован крепом, а простыни и наволочки были черными.
– Боже правый!
– Конечно, я хотела чтить память об Артуре. Он был таким хорошим и благородным мужчиной, но я чувствовала себя так, как будто сплю в могиле. Что моя жизнь тоже закончилась. Так много ночей я лежала без сна, как испуганный ребенок, плача в подушку.
– Боже мой! – пылко воскликнул сэр Ланселот. – Я бы никогда не допустил такого. Если бы только я мог быть там с вами.
– Я бы тоже очень хотела этого. Когда я с вами, то не чувствую страха. Даже страха смерти. Это не выглядит так уж ужасно: присоединиться к вам на той, другой стороне.
– Нет, миледи! Никогда не говорите мне такие вещи.
– Думаю, вы просто не хотите, чтобы я преследовала вас вечно.
Розалин хотела, чтобы ее слова прозвучали легко, почти кокетливо, но, должно быть, это ей не удалось, потому что в глазах Ланселота появилось измученное выражение.
– Чего я хочу это… это, – он внезапно вскочил с кровати, произнося слова голосом, искаженным страданием, так непохожим на его обычную интонацию. – О, Боже, Розалин, почему… почему вы не могли оставить этот меч, когда нашли его? Почему вы просто не поехали домой?
– Я не знаю, – сказала она прерывающимся голосом. – Возможно, потому что у меня больше нет дома.
– Конечно, у вас есть дом, где вы жили с вашим мужем.
– Нет, все поместье унаследовал дальний кузен.
– Что? Вы имеете в виду, что ничего не унаследовали? Даже вдовьей доли [22]22
Об экономических правах вдов следует сказать особо. При наследовании от умершего мужа полагалось треть выделить вдове, треть – детям и остальное отдать церкви на милостыню. Такая практика существовала и в раннее средневековье, но особое распространение получила лишь впоследствии.
Муж был обязан обеспечить свою жену ее «вдовьим наследством» – третьей частью своего состояния на день свадьбы. Обычно землей, которая ценности не теряла, но не только. На деле, хотя наследство умершего мужа и называлось "вдовья треть", оно могло превышать эту долю, достигая и половины (например, по закону Этельберта (IX в.) беременной вдове причиталась половина наследства), и даже большей части.
Вдова получала полные и неоспоримые права на свою долю, которые оставались за ней и в том случае, если она снова выходила замуж. Во всяком случае, закон XIII века (Брактон) говорит, что она имеет на это права. Считалось, что сам по себе брак – это, кроме прочего, и экономический союз тоже, в который жена вносит свой вклад работой. Любая женщина что-то приносила из семьи в виде приданого, так что обмен был только справедлив.
Средневековое законодательство, защищая права вдов, вместе с тем охраняло и интересы семьи в целом. Был один момент, по которому жена могла потерять право на свою вдовью часть имущества: доказанная ситуация, в которой брак, по сути, не вступил в силу. Но в таком случае, как правило, и приданое в руки мужа не переходило. Как правило потому, что наверняка случалось всякое, особенно, если речь шла об очень влиятельных персонах. В случае развода, жена получала свою «вдовью часть», если только развод не случился из-за ее измены. Хуже всего приходилось семьям тех, кто был казнен по обвинению в государственной измене. Там жене могли позволить, и обычно позволяли, оставить то имущество, которое она принесла в виде приданого, но имущество предателя полностью конфисковывалось короной. Завещать свою долю вдова могла кому угодно. Из оставшихся двух частей имущества, одна делилсь между детьми, а вторая использовалась «в пользу души усопшего», то есть, проще говоря, переходила в руки церкви.
Вдова могла отдать официально собственность сыну, поскольку выполнять все службы, связанные с землевладением, и содержать дом было не только знаком самостоятельности, но и довольно тяжелым и обременительным занятием. Взамен этого сын брал на себя обязательство заботиться о ней, например, ежегодно выделять ей определенную сумму или построить дом. Если же сын не выполнял своих обязанностей, то вдова была вправе расторгнуть такие отношения и вернуть свою часть наследства.
Казалось бы, просто и ясно. Но законы, такие четкие сами по себе, никогда на практике не были простыми из-за всевозможных «в том случае, если», то есть дополнений. Более того, даже в том случае, если «вдовья доля» молодицы была совершенно одозначно оговорена при вступлении в брак, нигде не было запрета мужу делать что угодно с этой долей при его жизни. Он мог ее продать, у него могли ее отобрать, в конце концов, он мог ее проиграть. Далее, поскольку законы писались на официальной латыни, которую зачастую каждый трактовал по-своему, шли там и тут ожесточенные дебаты о том, как нужно понимать термин legitim: имущество мужа на день его свадьбы, или в день его смерти. Ну и частные доворы между сторонами, которые загружали суды.
[Закрыть]? Хотя бы какой-то капитал был для вас помещен в фонды?
Глаза Розалин расширились. Для призрака сэр Ланелот имел удивительно много практических познаний, намного больше, чем ее муж-идеалист.
– Нет, ничего такого не было, – сказала она. – Артур часто говорил о том, чтобы создать трастовый фонд для меня, но у него никогда не было времени на это.
– Не было времени?
Что-то в тоне сэра Ланселота заставило Розалин почувствовать желание защитить Артура.
– Мой умерший супруг был поглощен очень благородными делами, – гордо заявила она. – Он был преобразователем, посвятивший себя улучшению положения бедняков.
– Таких, как его собственная жена? – язвительное замечание очень сильно напоминало то, что мог сказать Ланс Сент-Леджер.
Когда Розалин взглянула на сэра Ланселота с печальным удивлением, он мгновенно добавил:
– Простите меня, миледи. Я не намеревался выказать неуважение к вашему умершему супругу. Если мои чувства выдали меня, то лишь потому, что я забочусь о вас.
Эти слова глубоко тронули Розалин. Но она не могла позволить ему верить в то, что Артур пренебрегал ею.
Даже мысль об этом была слишком болезненной для нее.
– Я не осталась в нищете. У меня есть небольшие средства, унаследованные от моих родителей, доход почти в пятьдесят фунтов в год. И тетушки Артура очень любезно позволили мне жить с ними, хотя… – она скривилась, – я не уверена, что даже Миранда и Клотильда захотят теперь принять меня.
– Почему нет?
– Тетушки Артура никогда, на самом деле, не одобряли меня. Они всегда считали меня прискорбно легкомысленной, и это последнее несчастье только подтверждает их правоту. Если они когда-нибудь узнают, что я оказалась в постели распутника вместо того, чтобы посетить должным образом кузину Дору, как собиралась, они, вероятно, вышвырнут меня на улицу и выкинут все мои книги с легендами вслед за мной.
Она попыталась улыбнуться, но брови сэра Ланселота сошлись в одну сердитую линию.
– Нет, миледи, – запротестовал он. – Я не могу поверить, что даже самая жестокосердная из дам так бы отнеслась к вам.
– Они бы отнеслись, и я бы не винила их за это. Боюсь, я стала причиной ужасного скандала и запятнала имя Карлион.
Сэр Ланселот пробормотал что-то вполголоса. Если бы он не был ее галантным героем, Розалин бы подумала, что это было очень неджентльменское описание тетушек Артура. Рыцарь начал яростно шагать из стороны в стороны, выглядя таким взволнованным, что Розалин пожалела о том, что рассказала ему все.
У ее благородного призрака было достаточно того, что мучило его: его собственные горькие воспоминания, грехи, которые заставляли его скитаться вечно. Она не могла позволить ему добавить свои трудности к его ноше.
– Даже если тетушки Артура прогонят меня, я знаю, что буду делать, – громко заговорила Розалин, пытаясь убедить его. – Я часто думаю о том, каким образом устроиться на свой доход.
Сэр Ланселот надолго замолчал, гладя на Розалин. В его взгляде сквозило удивление.
– На пятьдесят фунтов в год, миледи?
– Конечно. Я смогу арендовать маленький коттедж, если буду очень экономной. И-и я могла бы заняться шитьем. Я очень хорошо умею обращаться с иголкой.
Если сэр Ланселот прежде казался взволнованным, то теперь он выглядел охваченным ужасом от ее слов.
– Это то, чем занимаются бедные вдовы, разве не так? – спросила Розалин. – Я полагаю, это считается респектабельным.
– Респектабельным, возможно, но что это за чертова жизнь! – сказал Ланселот и тут же добавил: – Простите, леди, но вы не не представляете себе то, о чем говорите. Вы будете полностью изгнаны из общества, достойного вас. Никаких званых ужинов, никаких других приглашений.
– Я и сейчас не посещаю званые вечера.
– Но вы должны. Вы слишком молоды, чтобы быть совсем одной.
– У меня все еще есть мои книги, – девушка бодро улыбнулась ему. – И мои легенды.
Но вместо того, чтобы утешить его, она, казалось, только ухудшила положение. Он посмотрел на нее, рот твердо сжат, глаза наполнены чувством… вины? Но почему сэр Ланслот должен чувствовать какую-то вину по отношению к ней?
Прежде чем она смогла уловить странное выражение его глаз, ресницы опустились, скрывая их.
– Нет никакой причины для вас принимать такие радикальные решения сегодня, – прошептал призрачный рыцарь. – Вы в самом деле должны поспать сейчас. Вы выглядите невероятно усталой.
Розалин не могла отрицать это. Истощение, казалось, наконец, настигло ее. Возможно, из-за этого разговора о ее будущем, которое даже в самом оптимистичном расположении духа нельзя было назвать никак иначе, кроме как унылым.
Она забралась поглубже под одеяло. Но прежде чем закрыть глаза, бросила последний взгляд на сэра Ланселота. Он, казалось, впал в такое мрачное состояние, что она не могла не напомнить ему о его обещании.
– И вы останетесь со мной на всю ночь?
– Да, миледи, – темнота исчезла из его глаз, уступив место бесконечно нежному взгляду. – Я буду здесь, и в течение стольких ночей, сколько вы пожелаете.
Глаза Розалин расширились от восхищенного удивления.
– Это очень безрассудное обещание, – предупредила она. – Я могу пожелать очень много ночей, даже если это очень эгоистично. Но я старалась освободить вас. Вот почему я пришла на озеро сегодня ночью.
Когда эти слова привели сэра Ланселота в полное замешательство, она добавила:
– Меч, помните? Вы сказали мне, что если он вернется обратно на дно озера, вы, наконец-то, сможете обрести покой.
Ланселот отпрянул:
– У меня есть склонность говорить так много глупостей, миледи, что иногда я думаю, мне следует отрезать язык.
– Значит, даже если бы меч был Экскалибуром, и я вернула бы его обратно в зачарованное озеро, это не помогло бы вам?
– Нет, миледи, у меня уже не осталось никакой надежды на искупление, кроме…
– Кроме чего?
– Кроме того, что однажды вместо попыток соблазнить чужую невесту, я бы нашел свою собственную любовь. Теперь, боюсь, это совершенно невозможно.
Его глаза улыбались с желанием, которое было невыносимо трогательным и отозвалось эхом в сердце Розалин, как будто она тоже искала невозможное. Она протянула к нему руку.
Рыцарь заколебался, потом потянулся к ней, пока его большая рука не легла на ее, ладонь к ладони в неземном луче света, как будто в течение одной секунды они могли на самом деле коснуться друг друга, не плоть к плоти, но одна одинокая душа на мгновенье слилась с другой, в редком единении покоя, тепла и полного счастья.
Сэр Ланселот отодвинулся слишком быстро, приказывая ей отдохнуть. Розалин послушно закрыла глаза, но когда она уже проваливалась в сон, голос Ланселота прозвучал в последний раз.
– Миледи, вы могли бы оказать мне любезность?
– Все что угодно, – сонно пробормотала она.
– Вы… вы могли бы дать Лансу Сент-Леджеру последний шанс?
Просьба испугала ее достаточно сильно, чтобы она с трудом приподняла тяжелые веки.
– Еще один шанс для чего?
– Чтобы исправить его поведение. Чтобы исправить все то зло, что он причинил вам.
– Вы думаете, этот негодяй сможет это сделать?
– Я верю в это. Возможно, он не так плох, как мы о нем думаем. Во всяком случае, если вы будете готовы выслушать его, позвольте ему попытаться.
Розалин вжала голову глубже в подушку, совершенно смущенная тем, что сэр Ланселот пытался выразить. Но она не могла ему в чем-то отказать, поэтому промямлила сонное обещание, хотя с трудом осознавала, что пообещала сделать.
Глаза Розалин снова закрылись, и ее последней мыслью было то, что почему-то ее будущее уже больше не казалось таким мрачным. С внезапной уверенностью она поняла, что не вернется обратно к тетушкам в Кент. Миранда и Клотильда определенно не захотят принять ее теперь, потому что она, наконец, совершила самую непростительную глупость. Она отдала сердце призраку.
Долгое время после того, как Розалин заснула, призрак сэра Ланселота дю Лака шагал около ее кровати, отважная фигура из другой эпохи в кольчуге и черной тунике, но глаза, смотревшие на нее, были глазами Ланса Сент-Леджера, полными беспокойства.
«Может ли женщина выглядеть такой чертовски красивой и уязвимой?» – уныло размышлял Ланс. Розалин обняла его подушку, будто обнимала возлюбленного, ее золотые волосы рассыпались по плечам, мягкий румянец покрывал щеки, как будто она глубоко погрузилась в самый счастливый сон.
Без сомнения, сон о Камелоте и рыцарях в сияющих доспехах. Ланс тяжело вздохнул. Валентин, как всегда, оказался прав. Ланс не должен был продолжать этот нелепый маскарад. Этот привязало его к Розалин сильнее, чем он мог представить.
Какой приступ глупости овладел им, когда он пообещал, что сэр Ланселот будет приходить к ней так много ночей, как она пожелает? Женщина уже полностью доверилась ему, доверилась ему слишком сильно. Вообразив, что он ее друг, рассказав ему о себе больше, чем он хотел знать. Особенно самое обескураживающее признание.
«…Я с трудом могла доверять себе, когда была рядом с Лансом Сент-Леджером. Какое-то мгновение я чувствовала, что могла бы стать его, если бы он попросил».
Эти слова были бы опасными для любого мужчины, не говоря о таком печально известном распутнике, как он. Ланс никогда не замечал в себе желания самопожертвования. Он благодарил судьбу, что в этот момент был только духом без тела. Но придет утро…
Он окинул девушку голодным взглядом, то, как она свернулась в его постели, невинная, неведающая о том, каким искушением является для него. Как только она поправится достаточно для того, чтобы продолжить путешествие, лучшее, что он сможет сделать, это отослать ее отсюда.
Но отослать ее куда? Если Ланс окажется не в состоянии создать видимость приличиий в этом несчастном приключении, если Розалин будет изгнана этими двумя старыми ведьмами, если она лишиться всего…
Даже мысль об этом заставляла кровь Ланса леденеть. Его мечтательная Розалин совершенно очевидно не имела понятия о жестокой судьбе, которая могла стать уделом незащищенной женщины, особенно той, которая была заклеймлена как обесчещенная. Все, начиная от изнуряющего труда так называемой благородной бедности до полной деградации и превращения в проститутку, чтобы выжить.
Даже если он преуспеет в спасении репутации Розалин, была ли ожидавшая ее судьба хоть немного лучше? Вернуться к унылому существованию, спать в постели с черными простынями и быть запуганной до смерти двумя незамужними гарпиями.
Он чувствовал почти удушающую ярость по отношению к умершему лорду Карлиону, идиоту-идеалисту, пытающемуся спасти мир, но не позаботившемуся о собственной жене. Ланс не знал почему, но чувствовал, что если этот прекрасный Артур не смог обеспечить Розалин, то это должен сделать он, Ланс Сент-Леджер. Он не знал, почему эта ситуация его так сильно заботила, но не переставал думать об этом.
Он завис в воздухе около кровати, глядя на Розалин с нежным гневом. Леди, которая обладала гораздо большими мужеством и энтузиазмом, чем здравым рассудком. Та, которая, не важно каким жестоким и холодным будет мир с ней, всегда нашла бы способ верить в мечты и драгоценные легенды.
«В точности как Вэл», – осознал Ланс с некоторым удивлением. Не поэтому ли он чувствовал такое яростное желание защитить Розалин, какое всегда испытывал по отношению к своему близнецу? Не важно, как сильно мечтательный оптимизм брата всегда раздражал Ланса, он никогда не хотел, чтобы Валентин изменился, одурманенный разочарованием, которое отравило кровь Ланса.
И теперь он чувствовал в точности то же самое по отношению к Розалин. Возможно, была реальная причина, по которой он привез ее в Замок Леджер: инстинктивная потребность мужчины, который нашел что-то драгоценное, спрятать это в том единственном месте, где оно точно будет в безопасности. В собственном доме, за надежными стенами собственного замка.
Ланс мог бы поклясться, что такие благородные побуждения больше не были частью его характера. И это, возможно, было самым опасным для Розалин Карлион. Она всегда будет искать героя, а Ланс сомневался, что когда-нибудь сможет стать тем, кого она желала.
Но милосердные небеса! Как она заставляла мужчину хотеть попытаться?
– Ты действительно стала моей Владычицей Озера сегодня, – прошептал он, – вернув мне мой меч.
Теперь он обнаружил, что размышляет, могла ли его невинная колдунья также вернуть и другие вещи. Потерянную честь, потерянную любовь, потерянные мечты.
«Глупые мысли», – выбранил он себя, но это едва ли имело значение. Ланс уже пришел к суровому заключению. Несмотря на все несчастья, которые он уже навлек на Розалин, опасности, ложь, раны тела и духа, он был вынужден сделать с ней еще кое-что. Вероятно, самое худшее.
Ланс Сент-Леджер собирался заставить ее выйти за него замуж. Пугающее решение, которое могло привести его в состояние паники. И все же, когда он пришел к нему, у Ланса появилось странное чувство покоя.
Он сел на стул в ожидании первых лучей рассвета. Впервые в жизни его беспокойный дух был удовлетворен, не делая ничего, а лишь наблюдая, как спит его леди.
