Текст книги "Сброшенный корсет"
Автор книги: Сюзан Кубелка
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
От холода у меня уже стучали зубы, мокрая рубашка липла к телу, и я уже довольно наслушалась. Но тут до моих ушей донеслись два имени: «Юлиана Танцер и ее Луи», и я забыла обо всем на свете.
Бог мой! Они все это время спорили о моем дядюшке? Дядюшка Луи и прекрасная вдова? И кавалером был он? Нет, этого не может быть! Но скаковая лошадь у него есть. И после обеда он всегда выезжал. А госпожу Хольтер всегда радушно принимали и обхаживали, когда она обедала у нас, неизменно с долгим целованием руки, всегда усаживали за лучший стол.
– А вот и неверно, – возмутилась госпожа Кропф, – Юлиана сама виновата. Ее мать умерла в родильной кровати… И теперь она боится. Как? Как брат с сестрой, брак Иосифа, – засмеялась она. – Как Мария с Иосифом в Святой земле.
– Вот бы и мне так, – сказала Эльза Хопф, – брак Иосифа. Но с моим Вилли так не выйдет. Он требует от меня каждую ночь.
– Но вы женщина крепкая, – снова раздался голос Лизи, – а у госпожи Танцер такая деликатная конституция.
– Деликатная? – возмутилась госпожа Кропф. – Да она просто утягивается до полусмерти.
– Я хочу только сказать, – продолжила Лизи, – она должна быть в кровати совсем одна, иначе она не высыпается. А барин никогда ко мне не приставал. И к Цилли не приставал, и к Йозефе тоже. Неверный муж всегда норовит сперва с прислугой. Но наш шеф видит только свою супругу. Он и впрямь настоящий джентльмен. Тут я вынуждена вам возразить. Вы идете совсем не по тому следу.
Я была того же мнения. Размышляя об услышанном, я снова погрузилась в ванну. Это было самое поучительное купанье за всю мою жизнь. И когда за мною пришла Йозефа, в голове моей был полный сумбур. У тетушки Юлианы брак Иосифа. Это что? Брак без «этого»? И детей она не заказывала. Это очень разумно, после того как я узнала, что можно умереть в родильной кровати. И вообще, мне стало вдруг ясно, что все плохое, связанное с материнством и браком, старательно замалчивалось и затушевывалось, пока мой батюшка не отказал мне в наследстве. И тут же выплыла оборотная сторона. Как гром средь ясного неба появилось «это». А в родильной кровати притаилась еще и смертельная опасность! С моим рождением связан какой-то скандал… Чего еще остается ждать?
Но самое интересное – слова Лизи, сказанные до прихода госпожи Кропф. Кто посылает за ней? Среди ночи? После каждого праздника? Сильный, как медведь, мужчина, который любит есть перчик? В постели! Это, вероятно, какой-то дикарь. И что такое показала Лизи Эльзе Хопф? Украшение? Часы? А за что она получила это? И какую тайну доверила ей Йозефа? О чертовски сложных семейных отношениях – кого? И какой цыпленок был не при деньгах? И кто был слишком молод и наивен? Наивен почему? А что значит: «у нее нет залога»? Какое значение у этого слова? Но больше всего меня беспокоила фраза: «ребенок ни о чем не знает». Я уже подумывала, что речь идет обо мне.
– Что-то случилось, сударыня? – озабоченно спросила Йозефа по дороге домой. Мы шли по мостовой, которая почти высохла после дождя. – Такой молчаливой я вас еще никогда не видела. Надеюсь, вы не захворали.
– Что-то я притомилась. Сама не знаю, отчего.
– Ах, ну это от горячей ванны. Если больше ничего, то это совершенно нормально. Придем и сразу ложитесь в постельку до ужина. А когда вечером будем мыть голову, вы снова будете бодрой.
Так и получилось.
Но уснуть я не смогла. Едва голова моя коснулась обшитой кружевами подушки, как мне снова почудился смех Лизи, послышались слова из загадочного разговора. Странным образом в голове все время вертелось слово ЗАЛОГ. В нем звучала какая-то угроза. Весь вечер я размышляла только об этом.
После ужина мыли голову. Мылом из Марселя. Ополаскивали целебной настойкой. Вытирали целой горой полотенец. Чтобы волосы за ночь высохли, Цилли укутала мою голову льняным полотенцем. Для мытья нам понадобилось три медных котла горячей воды. Ужасная процедура.
Когда пришла Эрмина почитать мне на ночь французскую книжку, глаза мои уже слипались.
– Можно спросить одну вещь? – обратилась я к ней, когда глава была дочитана.
– Спрашивай, детка. – Эрмина захлопнула книгу и достала висевшие у пояса часы. – Только быстро, потому что уже поздно.
– Что такое брак Иосифа? Это брак без «этого»?
– Да, – ответила Эрмина опешив. – А почему ты об этом спрашиваешь?
– Так просто. А часто это бывает?
– Крайне редко. Мужчины этого не любят.
– Но иногда ведь бывает.
– Да, в отдельных случаях. Крайне редко.
– А что значит, когда господин посылает за дамой? Посреди ночи?
Эрмина побледнела.
– Кто осмелился… тебе докучали? Минка! Это очень серьезно! Говори же!
– Нет, не за мной. За взрослой особой. А что это означает?
– То, что она аморальна и совершает смертный грех. Она попадет в ад, когда умрет. Кто это такая? Минка, говори скорей! Кто-то из отеля?
– Нет. Это я просто слышала, проходя мимо. От одного постояльца.
– Слава Богу! – Эрмина облегченно вздохнула. – Ну и напугала ты меня! Знаешь что, я впредь буду на ночь запирать твою дверь. Так безопасней. – Она встала и испытующе посмотрела на меня: – Дорогая, таких странных вопросов ты еще не задавала. Скажи, тебе тетушка ничего такого не рассказывала… чего-то неподходящего… что ты еще не можешь понять?
– Нет, ничего. Ничего такого, – я закрыла глаза. Еще и полотенце давило на лоб.
– Но если она это сделает, ты немедленно придешь ко мне. И мы поговорим с тобой на эту тему. И вообще, нам надо кое-что обсудить до званого ужина. Да ты уже засыпаешь. Поговорим завтра. – Она задула свечу. – Спокойной ночи, мое сокровище. – Она поцеловала меня в лоб.
Едва Эрмина ушла, заперев за собой дверь, я бесшумно встала с кровати и, плотно прижав к волосам полотенце, босая, прошмыгнула в потемках к окну, осторожно приоткрыла его (только щелочку) и выглянула на улицу. Была безоблачная летняя ночь. На небосводе сияли звезды. Очевидно, завтра будет прекрасная погода.
Из отеля «Золотой бык» доносилась музыка. Подо мной, в ресторане, еще ужинали, оттуда доносился смех. Габор был там, внизу, сидел за столом со своими друзьями-кавалеристами. Его папенька сегодня гостил в замке Эннсэг.
Я встала на цыпочки и посмотрела вниз на Главную площадь.
Какие-то господа в форме как раз выходили из отеля, портье учтиво раскланивался. Габора среди них не было.
Когда Габор ужинал внизу, то иногда, в завершение трапезы, он медленно прогуливался вокруг башни, чтобы посмотреть, не стою ли я у окна. Мы уже несколько раз тайно обменивались взглядами. Это было так волнующе!
Спрятавшись за тяжелой бархатной портьерой, я наблюдала, что делалось на улице. И думала при этом о последнем тайном послании от Габора. Самом лучшем из всех.
«План удался. Мы будем ближе друг к другу. Omnia vincil amor».
Что же такое он придумал? Я размышляла вчера над этим несколько часов, но при всей своей буйной фантазии ничего, кроме похищения и тайного обручения, придумать не смогла.
Похищение меня не привлекало.
Не Простившись с Эрминой, в ночной мгле, через горы в чужую страну, прочь из Эннса, где я впервые в жизни чувствовала себя по-настоящему счастливой, – нет, это не для меня. К тому же, я не умею ездить верхом. Так что все равно ничего не получится.
А обручение?
Да, может быть, Габор сговорился с моей тетушкой, и у них один и тот же план, и завтра за ужином он попросит моей руки.
О Боже! Как все быстро! Обручение. Без приданого. Через три недели в Эннсе.
Но за обручением следует брак. Животное «это». А в родильной кровати можно умереть.
Без меня, пожалуйста. Как ни нравился мне Габор, но этого я не хотела.
Если уж обручиться, то как моя дорогая тетушка. Или Мария с Иосифом в Земле Обетованной. И детей я тоже заказывать не буду.
И мне сразу стало легче.
Еще один последний взгляд на Главную площадь – Габора не было.
И хотя от волнения я с трудом переводила дыхание, я без спешки, без малейшего шума твердой рукой затворила окно.
ГЛАВА 6
И вот настал долгожданный день.
Я проснулась чуть раньше обычного, но занавески были уже раздвинуты, окно распахнуто, на голубом небосводе сияло солнце, а на моей кровати сидела Эрмина.
Она была в неглиже, без привычного банта и еще не причесанная. Темные локоны в беспорядке рассыпались по плечам… Такой я ее еще никогда не видала. Непричесанная. Без банта. Может, она заболела?
В испуге я села.
– Доброе утро, малышка, – сказала она, но не поцеловала меня, как обычно.
– Доброе утро, – я крепко обняла ее и прижалась щекой к ее мягкой шее.
Эрмина легонько погладила мне руку. Потом, высвободив мою голову из льняного полотенца, провела пальцами по волосам.
– Уже высохли, – заметила она рассеянно, – получилось прекрасно…
– А сколько сейчас времени?
– Еще нет семи.
– Так рано?
– Да, так рано. Мне нужно с тобой кое-что обсудить.
– Что же?
– Сейчас скажу, – подавив зевок, она встала, закрыла окно и остановилась перед креслом. На нем лежало платье, которое мне предстояло надеть, свежевыглаженное, душистое и соблазнительное. Удержавшись от замечания, Эрмина снова села возле меня. – Я получаю все сполна… ну ты-то хоть хорошо спала, дорогая?
– Спасибо. Очень хорошо. А вы нет?
– Нет. Меня мучили кошмары.
– Но не из-за меня?
– Из – за тебя и твоей тетушки с ее безумной затеей. Иногда я спрашиваю себя, правильно ли мы сделали, приехав в Эннс.
– О да! Мне никогда не было так весело.
Эрмина вздохнула:
– Тебе – может быть, а вот мне тут совсем невесело. Корсет, это дурацкое шнурование. А потом будет сморщенная печень. От этого и умереть недолго. Как ты думаешь, почему она все время падает в обмороки, твоя тетушка? И эти обольстительные платья, а сегодня еще и новая прическа. Тетушка вбила себе в голову, что сделает из тебя красавицу. Пойми, Минка, я сотни раз тебе говорила – красота губительна для женщины. От нее одно только высокомерие и чванство, а это смертные грехи, которые требуют покаяния. И если ты умрешь, не успев исповедаться, то попадешь прямо в ад. Не забывай об этом.
Я молчала.
– Почти всю ночь я размышляла, должна ли я сказать тебе об этом, – продолжила Эрмина, – твоя тетушка не хочет, чтобы ты стала учительницей. Она хочет, чтобы ты осталась в Эннсе и вышла замуж. Придумала какой-то безумный план, во всяком случае, она сказала Габору, чтобы он пригласил друзей сегодня на ужин. Офицеров из казармы. Такая чушь. Знаешь, почему?
– Почему?
– Потому что никто из них не может на тебе жениться, даже если все они влюбятся в тебя до смерти.
– Как это?
– Я тебе сейчас объясню, – Эрмина уронила полотенце на пол и вздохнула. – То, что ты еще не знаешь. Офицеру для женитьбы требуется залог.
ЗАЛОГ! Вот оно, снова это ужасное слово.
– Что с тобой? – испуганно вскрикнула Эрмина. – Тебе плохо?
– Нет-нет! – я взяла себя в руки, как меня учили, и улыбнулась.
– Залог – это очень большое приданое, не меньше двадцати пяти тысяч гульденов. Нет залога – нет разрешения от кайзера на женитьбу. Таков закон.
– Двадцать пять тысяч гульденов? – воскликнула я в ужасе.
Эрмина кивнула:
– Целое состояние, на это можно купить доходный дом. И схитрить тут нельзя, потому что деньги надо внести до свадьбы, в министерство, где их вкладывают с гарантией от кризиса, а молодая пара живет на проценты. И если разразится война и жена останется вдовой, у нее будет пенсия и она сможет воспитать детей, как подобает их сословию… Да? Ты что-то хотела сказать?
– А сколько получает офицер?
– У него совсем маленькое жалованье. Просто смешное. Ты знаешь господина Мартина Хубера? Владельца машиностроительной фабрики? Он платит своим рабочим сорок гульденов в месяц, ровно столько же получает молодой офицер. Со временем чуть больше. Но одним жалованьем не прокормить ни лейтенанта, ни капитана, ни ротмистра. Это особые господа. Они носят кайзеровский мундир и не могут позволить себе опозорить его честь.
Она наклонилась и подложила мне под спину подушку.
– Сядь прямо, Минка, расправь плечи, не сиди, развалившись, даже в собственной кровати нельзя горбиться. Да, что я хотела сказать… Офицер постоянно выполняет представительские функции, поэтому у него должна быть красивая униформа. Ему нужен мундир для выхода, парадная форма. Офицеры никогда не ходят в гражданском. А еще офицеру требуются верховые лошади, а также денщик, тот, который его обслуживает: приносит ему завтрак, чистит сапоги, следит за одеждой. Во всяком случае, офицер должен жить как благородный господин. Приходится и раздавать щедрые чаевые, играть в казино. Он обязан оплатить карточные долги в течение двадцати четырех часов и отвечать за свои пари… А для всего этого ему нужна хорошо обеспеченная жена. Да, детка! Ты что-то хотела сказать?
– Нет-нет! Я слушаю вас.
– А его жене необходимы шикарные туалеты и настоящие драгоценности. Дети должны получить благородное воспитание. Офицер представляет высочайшую власть. У него должен быть большой ухоженный гостеприимный дом, а это стоит денег. Ты же знаешь, что так любит повторять принцесса Валери: «Мой муж зарабатывает только на карманные расходы. А все хозяйство приходится финансировать мне». Она оплачивает даже его долги в азартных играх. Но это между нами.
– А принцесса тоже внесла залог?
– Тридцать тысяч гульденов! Ее личное состояние.
Я еле сдержалась. Значит, никакого обручения. Габор отодвинулся в недосягаемую даль и стал оттого вдвойне желанным.
– Ты хочешь что-то сказать?
– А если… молодой офицер… из обеспеченной семьи?
– Как наш Габор, к примеру?
– Да.
Эрмина проницательно на меня посмотрела. Я побледнела. Может, она открыла нашу тайную переписку? Что бы она ни разузнала, я буду все отрицать.
– Как наш Габор, – повторила Эрмина, – что позволяет нам сразу перейти к сути дела. Я ведь не слепая, девочка моя. Я давно заметила, что ты нравишься Габору. А он тебе тоже нравится?
Я опустила глаза. Эрмине этого было довольно.
– Так я и предполагала. Немедленно выбрось его из головы. Ты меня поняла? Да? Посмотри на меня. Немедленно, пока не случилась большая беда. Габор табу для тебя, по многим причинам, которые я не могу открыть при всем моем желании. Скажу только, что его сводный брат Элемер наследует большое состояние. Наш Габор не получит почти ничего. Стало быть, ему нужна состоятельная жена. Если Габор женится, то только на молодой даме из хорошей семьи, у которой есть залог. И только на той, которую назначит ему отец. И я даже скажу тебе, на ком: на Эльвири Фогоши из Венгрии!
Великий Боже! Дело принимало скверный оборот! Габор ухаживал за мной, а сам не был свободен?
От ужаса у меня перехватило дыхание.
– Не огорчайся, моя милая Минка. Факты есть факты. Ничего не поделаешь.
– А кто эта… эта… Фогоши? – спросила я наконец и постаралась сделать вид, будто меня это вовсе не касается.
– Соседка Бороши. Ее отец был известным магнатом, а его вдова, баронесса Пири, – великолепная наездница. Она разводит лошадей, и у нее колоссальное имение, которым она сама управляет. Во всяком случае, тут все сошлось идеально, и лучших предпосылок для хорошего брака не сыскать.
– И когда же свадьба?
– Еще не сейчас. Может, через два-три года.
– Они уже обручены?
– Все равно что да. Ждут только, пока Габор получит свидетельство.
– А когда они сговорились, что Габор и Эльвири…
– Да уж целую вечность, – нетерпеливо перебила меня Эрмина. – Ты же знаешь, как это бывает в знатных семьях. Как только появится отпрыск, ему уже присматривают подходящую партию. Так уж заведено, потому что у детей еще нет жизненного опыта и только родители знают, кто может составить их счастье.
– Но… он ее не любит.
Эрмина тяжело вздохнула:
– Совершенно неважно, любит он ее или нет. Это вообще не принимают во внимание. Любовь – для горничных. Хорошая партия – совсем другое дело. Здесь речь идет о более важных вещах. Об имени. О собственности. О состоянии. О том, чтобы занять блестящее место в большом свете. А не о преходящих чувствах. – Внезапно она схватила мою руку. – Ты моя единственная, чудная, самая любимая Минка. И я хочу сказать тебе одну вещь, а ты знаешь, я всегда бываю права. Любовь не бывает вечной. Сегодня она жива, а завтра нет. И с тобой будет так же, и Габор забудется. А теперь несколько слов по поводу тетушкиных эскапад. – Она погладила мою руку: – Хочешь – верь, хочешь – нет, но она написала твоей маменьке, чтобы та выяснила, нельзя ли как-то выхлопотать тебе приданое. Но, Минка, на мой взгляд, здесь уже вряд ли чем-то можно помочь. Если бы у твоего отца были средства, он был бы обязан тебе их отдать. Так было… договорено. Но он категорически утверждает, что их у него нет. И даже если предположить, что он выплатит тебе небольшое приданое, он никогда не выплатит тебе залог. А потому ты являешься табу для любого офицера… Никто не может жениться на тебе. Разве что на левую руку.
– А что это значит? На левую руку?
– Это значит, что тебя похищают и прячут где-нибудь в убогой квартирке под фальшивым именем, жених разыгрывает супруга и пару лет тайно живет с тобой – в итоге ты исполняешь все супружеские обязанности, не имея при этом никаких прав. Такова свободная любовь. Но ты для этого слишком хороша!
– Все обязанности? И супружеские… тоже?
– Их в первую очередь. А если ты закажешь детей, то они останутся безо всякого обеспечения. Ты и понятия не имеешь… да… живя в смертном грехе, ты стопроцентно попадешь в ад, а в обществе будешь изгоем. И как бы ты прекрасно ни играла на рояле, как бы чудесно ни пела, никто тебя уже никуда не пригласит. И все будут злословить по твоему поводу. Нет. Это не для моей Минки. Жить в нищете. Как падшая женщина. И знаешь, что тогда происходит? Когда любовь пройдет? Тогда твой лихой кавалер оставляет тебя и женится на другой, у которой есть залог! И с ней он живет в свое удовольствие! Теперь понимаешь, почему я не хочу, чтобы тетушка твоя представила тебя нынче вечером как красотку на выданье. Трудно за всем углядеть в маленьком городе. Ничто не рушится так быстро, как добрая слава.
– Но моя репутация чиста. Меня все любят.
– Потому что ты скромная, хорошо воспитанная маленькая барышня. Но если тетушка сделает из тебя красавицу, сразу пойдут пересуды. И завтра каждый в казарме будет знать: утянутая, разряженная, без залога. Ты будешь, как несчастная коза в Африке, которую привязали к дереву в качестве приманки во время охоты на львов. Мужчины будут тебе льстить, будут готовы на все, лишь бы увидеться тайком. Они будут случайно попадаться на глаза во время наших прогулок, будут увиваться вокруг тебя в отеле. Поклянись мне теперь же, Минка, если кто-нибудь передаст тебе какое-либо украшение, бриллиантовый крестик или письмо, ты скажешь решительное «нет». Ты ничего не примешь. А если что-то найдешь в своей комнате, немедленно покажешь это мне, чтобы мы успели все отослать обратно, прежде чем будет считаться, что ты принимаешь подарки. Ты ведь знаешь, что за молодой незамужней дамой нельзя ухаживать. На это требуется согласие ее родителей. А такое согласие они дают только в том случае, когда речь идет о будущем зяте. Но и тогда он должен ждать, пока отец не скажет: так, теперь можешь выказывать свое почтение моей девочке. Запомни на всю жизнь, Минка: все тайное дурно пахнет. Если кто-то скажет тебе тайком, что любит и хочет на тебе жениться, не спросив предварительно меня, значит, он хочет лишь одного – испортить тебя.
Боже! Габор хотел меня испортить? Нет, нет. У него был план. «Omnia vincit amor».
– Да ты вся побелела, – испуганно воскликнула Эрмина. – Погоди, я принесу воды. – И она встала.
– А можно мне спросить? – сказала я, отпив воды из стакана. – Как велико было бы мое приданое?
– О! Очень велико, – Эрмина избегала моего взгляда.
– Но не так велико, как залог?
– Для залога достаточно.
Что, целый залог?! Я чуть было не стала обладательницей залога! Двадцать пять тысяч гульденов… Доходный дом…
Опять потребовалась вода. Эрмина принесла мне еще стакан.
– Послушай, – сказала она, тяжело вздохнув, – рано или поздно ты должна это узнать: твоя мать принесла мужу целое состояние. И была договоренность, что оно будет вложено в фабрику. Но только до той поры, пока не придет время выдавать тебя замуж… Тогда этот капитал должен быть изъят и отдан тебе в качестве приданого. Ты стала бы прекрасной партией, получила бы подобающего положению мужа и была бы обеспечена на всю жизнь. Так было задумано.
– Мужа-офицера?
– По крайней мере.
– Почему, по крайней мере?
– Потому что бывает и кое-что получше… Вот, например, господа, которые живут в своих поместьях, как мой брат Фриц. Он посмеивается над военными. Говорит, что они живут, как жалкие цыгане, кочуя от гарнизона к гарнизону. Сам он обитает в замке, живет на земле и от земли. Это – лучшее, что можно иметь в этом мире.
– Но в гарнизонном городке веселей.
– Верно, но брат ни за что не отдал бы меня в жены офицеру… Правда, это совершенно неважно, я все равно никогда не хотела выйти замуж. Я останусь девой до скончания века, и мне это нравится.
– Можно еще вопрос?
– Спрашивай.
– Почему кайзер не платит офицерам подобающего жалованья? Ведь они рискуют жизнью ради него.
– Не хватает средств. Поэтому.
– Почему? Ведь Австро-Венгрия богатая страна.
– Тут ты права. Но знаешь, у нас только богатые должны платить налоги… То есть, если ты владеешь замком или крупными земельными угодьями… Или шахтой, или железной дорогой, или банком. Твой дядюшка платит налоги на свой отель. А тетушка на две мельницы, которые достались ей в наследство. Мой брат Фриц тоже платит налоги. Но если тебе не повезло и ты должен зарабатывать себе на хлеб, ты ничего не платишь. Нельзя же забирать у бедняги, не имеющего частной собственности, то, что он сам зарабатывает себе на жизнь. И что это означает, дитя мое?
– Не знаю.
– То, что государственная казна отнюдь не переполнена. Кайзер решил даже, что в будущем году он тоже будет платить налоги. Он сам и вся его родня. И все равно этого не хватит на достойное жалованье офицерам. Но наш кайзер нашел выход, чтобы исправить положение. С помощью титулов и орденов, почестей и медалей, а также возведения в дворянское сословие. Со времен Марии Терезии [6]6
Мария Терезия (1718–1780) – австрийская эрцгерцогиня с 1740 года, из династии Габсбургов.
[Закрыть]каждый офицер после пятидесяти лет службы получает дворянский титул. Теперь понимаешь, как это функционирует?.. Офицер приносит в брак дворянский титул «фон», а невеста со своим залогом прекрасную квартиру, мебель, серебро, роскошь и комфорт.
– Тридцать тысяч гульденов. У кого бывает столько денег?
– Хороший вопрос. У немногих… Поэтому две трети офицеров остаются холостыми. Вот отчего так много поломанных судеб у девушек гарнизонного городка.
– А если батюшка даст мне небольшое приданое, за кого я могла бы выйти замуж?
– За какого-нибудь чиновника низшего ранга. Вроде писаря в казарме, у которого нет необходимости вести большой дом.
– Писаря?
– Или кассира.
– Гм…
– Это вообще не подлежит обсуждению. Ты говоришь по-английски и по-французски, а он, может, и по-немецки толком объясниться не может. У тебя благородное воспитание, ты умеешь вести себя в самом респектабельном обществе, и ты не сможешь уважать такого мужа, а стало быть, будешь несчастна с ним.
– Я тоже так думаю.
– А из лучших кругов… ну, ты можешь выйти за вдовца, который уже получил наследство от одной или двух жен. Или за пенсионера, которому уже не нужно устраивать свое хозяйство. Не думаю, что это может тебя прельстить.
– Пожалуй, нет.
Эрмина вздохнула.
– История с твоим приданым – это, конечно, трагедия. Но у тебя есть талант и обаяние, и с этими качествами ты найдешь свое место в мире. А кроме того, жизнь учительницы не так уж плоха. Посмотри на фройляйн Шёнбек. Все ею восхищаются. Ее любят и почитают, она муза нашего Эннса.
– Да, это верно.
– Да и жить одной достаточно занимательно… Ты сама себе хозяйка, делаешь, что хочешь, никто тебе не докучает целыми днями. И знаешь, что я вчера прочла? В «Линцер Тагеспост»?.. Замужние женщины умирают гораздо раньше незамужних. Тебя это не утешает?
– Еще как! – выпалила я, хотя в действительности мне было все равно. Я думала о своем Габоре. И о своем залоге, о тех деньгах, которые утекли у батюшки сквозь пальцы, а с ними мое счастье. Потому что вдруг больше всего на свете мне захотелось стать женой офицера.
Офицер и в самом деле принадлежит элите. Я наблюдала это изо дня в день. Офицеров приглашают к Их Высочествам в Хофбург в Вену. На самые элегантные балы. Для них открыты все замки, самые блестящие салоны городских дворцов. Яркая военная форма приветствовалась всюду как украшение любого праздника.
А их супруги живут в свое удовольствие в гарнизоне, окруженные кавалерами, которые восхищаются ими, балуют, ухаживают. Кроме того, здесь все время что-то происходит: оперные вечера, концерты, приемы и ужины, летние праздники, пикники, театральные вечера, стрельба с призами, базары, собрания, летом бега, зимой сани – и ты во всем этом участвуешь. «За кого бы ты хотела выйти замуж?» – спрашивают маленьких девочек в Эннсе. – «За офицера». Ответ почти всегда один и тот же. Никто не хочет «жалкого цивилиста» без униформы. Я вздохнула. Офицеры – самые дорогие мужчины в мире. И за них идет борьба.
Ах, Валери можно только позавидовать.
У нее большой дом в Эннсе, она живет наискосок от нас, в роскошных апартаментах на Фюрстенгассе 1. Приемы по вторникам и средам, тогда ее салон полон гостей, и весь высший свет там. Ужинают, музицируют, занимаются политикой, я частенько там пела… Вот и мы с Габором могли бы так жить. В «браке Иосифа», который ищет себе подобных. Если бы не эта дурацкая Фогоши и не крах с моим залогом!
Эрмина встала.
– Сменим тему. Сегодня я не буду обедать с вами. Я приглашена. В замок Эннсэг. Я тебе еще не говорила, но меня избрали в комитет подготовки к празднеству. К большому летнему балу. Минка! Ты слышишь меня?
– Да. Поздравляю. Это большая честь.
– Я тоже так думаю. Ты же знаешь, большой бал 18 августа ко дню рождения кайзера. В Эннсе это особенно элегантный праздник. Я займусь лотереей. Выигрыши пойдут в пользу вдов и сирот, мы обсудим это сегодня в замке за английским ланчем.
– Английский ланч? А это что такое?
– Новая мода. Пришла из Англии, о чем говорит само название. Легкая еда в час дня. Не шесть перемен, как мы привыкли, а только четыре. Говорят, очень полезно. Представь: в меню салат из сырых огурцов!
– Но огурцы же едят только вареными!
– Знаю. Человек плохо переносит сырую пищу. Что отличает его от животных. Но от нее, очевидно, не умирают. Дамы в Англии питаются так ежедневно и славятся хорошим цветом лица.
– Как можно есть сырые огурцы! – содрогнулась я.
– В каждой стране свои обычаи. – Эрмина поцеловала меня в лоб. – Извини, но тебе придется завтракать одной. Увидимся уже после обеда. Не забудь про урок английского. Что касается сегодняшнего ужина: не кокетничай. Будь сдержанной. Говори, только когда тебя спрашивают. А если кто-то будет на тебя смотреть, сразу же опусти глаза. Только дерзкие особы могут уставиться мужчине прямо в лицо. Это касается и нашего Габора. Не забывай, что осенью ты отправишься в пансион. Это импонирует людям. Поверь мне, Минка, осторожность необходима. Всегда нужно думать о том, что станут говорить люди. Не разрушай свое будущее. – Вдруг она наклонилась и взяла меня за подбородок своими маленькими ручками. – Не смотри так печально. Жизнь гораздо легче без этой глупой любви. Благовоспитанная молодая дама выше этого, – и Эрмина поцеловала меня в лоб. – Завтрак тебе подадут сегодня в постель. Цилли сейчас принесет. Тебя ждет маленький сюрприз. – Она снова выпрямилась и пригладила свои темные локоны. – Ну что ж, сокровище мое, я тебя покидаю. Как-нибудь переживем и этот ужин. Адье! Адье! Встретимся около четырех.
Что тут сказать? Мне понадобилась вся моя сила воли, чтобы не разрыдаться. По счастью, мне это удалось. Не прошло и десяти минут после ухода Эрмины, как раздался стук и вошла толстуха Цилли, а правило номер один гласит: «Никогда не плачь перед прислугой!»
– Доброе утро, сударыня, – сказала она, с трудом переводя дыхание. – Сегодня я принесла вам кое-что особенное. Прислано вашей тетушкой, чтобы отметить сегодняшний день. Она желает вам приятного аппетита. – С этими словами Цилли поставила на ночной столик тяжелый серебряный поднос, от которого шел дивный аромат.
– Настоящий кофе?
– Из настоящих зерен. Но стоит положить в чашку побольше сахара и налить побольше молока, должна я вам доложить, иначе он придется вам не по вкусу. Настоящий кофе, который пьют только взрослые.
Я была тронута такой любовью, потому что варка кофе – очень долгая процедура. Хороший кофе наливают по каплям. Пока кофейник наполнится, проходит целая вечность. А до этого нужно обжарить зеленые зерна и терпеть едкий чад. И только потом молоть, снова целую вечность. Сегодня все это проделали для меня.
От кофе я страшно перевозбудилась, и в обед у меня вовсе не было аппетита. Я отказалась от десерта и сразу спустилась в театральный зал. В пальмах писем не оказалось, я села за рояль и стала импровизировать из «Летучей мыши», нового шедевра Иоганна Штрауса, который я слышала год назад в театре в Вене. Эрмина наотрез отказалась подарить мне клавир, не говоря уже о либретто, потому что сочла произведение аморальным. И я играла по памяти, пока за мной не пришли. Было уже три часа, пора было заняться прической.
Я радовалась предстоящей процедуре, но она оказалась настоящей пыткой.
Йозефа появилась, тяжело нагруженная, с маленькой спиртовкой, щипцами для волос, щеткой, за нею шла тетушка, как всегда запыхавшись, с ручным зеркалом, накидкой и корзинкой, наполненной искусственными цветами. А сверху, картинкой вниз, лежали два дагерротипа, с которыми она сравнивала меня накануне того многозначительного купанья в солодовне.
Я гордилась своими волосами. Их никогда еще не стригли, и они были чрезвычайно густыми и красивыми.
– Волосы, как у императрицы, – сразу отметила тетушка.
Раньше, до приезда в Эннс, я всегда заплетала их в косы. В Эннсе Цилли, смачивая мои волосы сахарной водой, закручивала их на ночь в папильотки. Получались блестящие, ниспадавшие до талии локоны, которые я носила распущенными.
Вчера мы вымыли из волос весь клейкий сахар, а сегодня приступили к новой прическе. С помощью щипцов и душистой помады Цилли завила мне волосы и высоко уложила, затем воткнула в прическу цветы из блестящего шелка, белые и лиловые, в цвет моего платья.
– А теперь самое главное, – воскликнула тетушка и, взяв в руки обе картинки, долго их изучала. – Последний штрих!
Две пряди на висках заплетены в длинные тонкие косички, уложены обручем вокруг лба и закреплены сзади. Потом тщательно, один за другим вколоты еще несколько цветков. Казалось, на голове моей лежал венок.
