Текст книги "Сброшенный корсет"
Автор книги: Сюзан Кубелка
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)
– Да, – прошептала я почти в беспамятстве.
– Я открою тебе тайну. Принцесса Валери и ее муж наедине, когда их никто не слышит, говорят друг другу «ты». И их кузина в Вене, Ее Величество, когда они одни, поступает так же. Отныне я буду писать тебе на «ты». Согласна?
Я кивнула.
– Минка моя, скажи мне что-нибудь.
– Что мне сказать вам… – Я оборвала себя на полуслове. Это было чересчур смело. Ни одному взрослому члену семейства я не говорила «ты», а теперь вдруг должна…
– Что мне сказать тебе, – поправил Габор, – повтори. Ради меня. Пожалуйста, сделай это.
Я собралась с силами.
– Что мне сказать тебе?
Габор засмеялся:
– Видишь? Это совсем не трудно. И теперь это наша с тобой тайна. Я ее никому не выдам. Даже Аттиле. Это будем знать только мы с тобой. А что ты должна мне сказать… обещай, что будешь носить мое кольцо.
– Я буду носить твое кольцо. Теперь я его уже не отдам.
– Ты это серьезно?
– Вполне.
– Значит, теперь мы тайно обручены, – торжественно изрек Габор. – Я знаю, это запрещено. Но не хочу ничем рисковать. Если кто-нибудь явится к тебе и спросит, не хочешь ли ты стать его женой, ты ему откажешь.
– И кто же должен меня спросить?
– Это никогда не угадаешь. Здесь всюду рыщут хитрые волки. На последнем домашнем концерте, у принца Хоенлое, помнишь? Тебя просто пожирали взглядами.
– Я и не заметила.
– А на «Юной спасительнице», когда ты появилась на сцене с распущенными волосами, в сиреневом платье с рюшами, слышала бы ты комментарии…
– Я не собиралась кокетничать, – оправдывалась я.
Габор горделиво засмеялся:
– Я знаю. Но в тебе есть что-то особенное. Ты притягиваешь любовь. Как магнит. Так сказал мой старик. А он начисто лишен поэзии.
Габор обнял меня. Закрыл глаза, но не до конца. Под его густыми черными ресницами я видела тонкую светлую полоску. И эта узкая полоска невероятно меня растрогала – мне хотелось расцеловать его за это. Что я немедленно и сделала.
Этого он не ожидал.
– Минка! Ты любишь меня! – Он бурно прижал меня к сердцу, дыхание его участилось, губы потянулись к моей шее…
– Что ты делаешь? – испугалась я.
– Целую свою нареченную.
Я высвободилась из его объятий.
– Тайную нареченную, – промолвила я.
– Тайную, но это ненадолго, – Габор взял обе мои руки в свои. – Если все будет хорошо, 18 августа, вечером, на императорском балу, я буду добиваться твоей руки.
– Не надо этого делать.
– Почему? – удивился Габор. – Я должен это сделать, если ты хочешь стать моей женой.
– Но сперва мы долго будем оставаться обрученными.
– Почему? – спросил ничего не понимающий Габор.
– Потому что это так прекрасно.
Габор поднес мои руки к своим губам.
– Мы будем обручены ровно столько, сколько это действительно необходимо, – сказал он твердо. – И ни секундой дольше. Мы должны пожениться. Иначе мы не можем быть вместе наедине.
Я молчала.
– Что с тобой? Я тебя напугал? Скажи мне, Минка, что стряслось?
Я вздохнула. Я давно уже размышляла о том, как Габор будет реагировать на слова о браке Иосифа. Но слова эти не хотели слетать с моих губ. Момент был неподходящий. Пожалуй, я поговорю об этом как-нибудь в другой раз.
Габор поднял мою правую руку, полюбовался на свое кольцо на моем указательном пальце и вздохнул.
– Я должен сказать тебе еще кое-что.
– Что же?
– Если все вдруг лопнет… скажем, мой отец будет настаивать на Фогоши или твои близкие отвергнут меня, что маловероятно, но если все же так случится… то я предлагаю, чтобы мы оба не вступали в брак и на всю жизнь сохранили верность друг другу.
– Да, так мы и сделаем.
– Знаешь, – Габор серьезно посмотрел на меня, – я не такой, как все. Я с удовольствием стану офицером. Но мне не нравится, когда из тщеславия разбивают сердца. Чтобы хорошо выглядеть перед товарищами. Понимаешь? Обманывают девушек. Обещают с три короба, на запястье носят сплетенный из ее локонов браслет, чтобы каждый мог видеть. А у самого уже есть миниатюрный портрет другой… Я хочу большой любви. Которая сохранится навек. Я хочу тебя. Когда я тебя увидел, в Хинтербрюле, я сразу понял – это она. Единственная в целом мире…
Он замолчал и снова обнял меня. Что тут сказать – я была на седьмом небе. Его сильное тело, такое надежное, его лицо так близко… Я еще не говорила, что Габор носил усы, как все господа. Только прислуга брилась дочиста. Усы у него были темные, тонкие, гладкие и выстрижены так, что открывали рот. И эти губы показались мне вдруг несказанно прекрасными, не знаю, откуда у меня взялась отвага, но я вдруг обвела своим языком контур его полных ярких губ.
По телу Габора прошла конвульсия.
Испустив стон, он обхватил двумя руками мою голову… и проделал то же самое – медленно и нежно, и вдруг, не знаю, как, кончики наших языков соприкоснулись – всего лишь на долю секунды, – но это было равносильно вспышке!
Я чуть не задохнулась от испуга, сердце готово было выпрыгнуть из груди, Габор тоже с трудом переводил дыхание – обессилев, мы упали друг другу в объятия, крепко держась друг за друга.
Что же это было? Огонь от вспышки на губах охватил все мое тело. Никогда еще я не испытывала таких сильных чувств.
Прильнув друг к другу, мы сидели на плоском камне, в тени старых ив. Жужжали пчелы, луговые травы источали ароматы, и две бабочки-лимонницы, кружа, взлетали все выше и выше, трепеща от счастья в своем брачном полете. Удивительно, как высоко могут летать эти бабочки… я смотрела им вслед, пока они не превратились в две светлые точки на небосводе.
Я вдруг испугалась:
– А если принцесса увидит нас?
– Она посвящена, – мягко ответил Габор, – у нас есть еще время.
И в самом деле, она оставила нас наедине на целых полчаса. А возвращаясь, предупредительно громко кашлянула, так что Габор успел вскочить и приветствовал ее стоя.
– Я нашептывал барышне на ушко, что сегодня говорили о ней в замке Эннсэг, – невинно обронил он, натягивая перчатки. – Вы ведь тоже слыхали, не так ли? Что мой папа́ убежден в нашем выигрыше 18 августа.
– Слышала, слышала! – воскликнула Валери своим грудным голосом. – Завтра я поставлю пятьдесят гульденов на вас обоих.
– Вам следует поставить тысячу, – в экзальтации воскликнул Габор.
Валери засмеялась.
– Вы все успели сказать друг другу? Надеюсь, вы тут не обручились тайком. И были благоразумны?
– Разумеется, дорогая принцесса. – Он помог мне подняться. – Нет никаких причин для волнений. Мы всего лишь немного побеседовали.
В это мгновение моя плоская коричневая шляпа упала в траву. Она, наверно, отцепилась, когда мы целовались, а я даже не заметила. Габор молниеносно нагнулся и смущенно поднял ее.
– Видно, беседа была весьма оживленная. – Валери едва сдерживала улыбку. – Минка, дорогая, у тебя есть вторая булавка для шляпы? Нет? Ни одной? Умная барышня всегда должна иметь одну в запасе. Запомни это на будущее… Вот что, я одолжу тебе свою. Так, дай-ка сюда свою шляпу… – И она ловко закрепила мне шляпу. – Теперь ее снова можно показывать, нашу Минку.
Габор, отыскав тем временем в траве свой хлыст и мои перчатки, присоединился к нам.
– Если позволите, в порядке исключения, у меня к вам еще одна большая просьба.
– Ну говори.
– Я подарил фройляйн Минке кольцо. Но чтобы она могла носить его, сделайте милость… я имею в виду… я хочу попросить, – он стал запинаться. – Вы не могли бы сказать, что кольцо от вас?
– Ты влез в долги у ювелира? Мне совсем не нравится такое неблагоразумие.
– Речь идет о кольце Бороши.
– Это меняет дело, – смилостивилась Валери. – Ну, показывайте!
Я вытянула правую руку, и она бросила на нее благосклонный взгляд.
– Прелестно! Семейное кольцо, точно такое, как у меня. Точь-в-точь. Работа на загляденье. Я всегда это говорила.
Габор обернулся ко мне:
– Мой дед заказал эти кольца как гостевые подарки для дорогих друзей и родных. Таков обычай в Венгрии. Их дарят на память.
– Благородные господа, наши мадьяры, – подтвердила Валери. – Минка, а теперь я покажу тебе кое-что, – и она обнажила левую руку, – это кольцо Хуниади. Я получила его в подарок в свой последний визит. В середине рубин, и рядом, справа и слева, а это голова ворона с кольцом в клюве. Ворон – их геральдическое животное. И ваш герб, Габор, с виноградными гроздьями тоже очень красив. Минка, ты знаешь венгерский?
– К сожалению, нет.
– Тебе надо его выучить. Моя кузина в Вене говорит по-венгерски так же хорошо, как по-немецки. Она даже охотнее говорит по-венгерски. Знаешь, как по-венгерски «вино»?
– К сожалению, тоже нет.
– Бор.
– Бор… означает вино?
– Да, детка. А господин Бороши является господином вина. Габор, твое желание будет удовлетворено. Дорогая Минка, можешь оставить себе кольцо. Будто оно от меня, как талисман, чтобы ты выдержала до победного конца. Пусть оно принесет тебе удачу. А теперь пора возвращаться домой. Я уже пожертвовала вам достаточно времени. Меня дома заждались.
Весь обратный путь до казарм я готова была кричать от счастья. Никакой Фогоши. Опасность предотвращена. Габор не хочет Эльвири и наоборот. Я носила его кольцо на пальце. Меня он хотел в жены. Мы говорим друг другу «ты», и он взбудоражил весь Эннс, чтобы собрать залоговую сумму. Он не только говорил, но и действовал как мужчина… и его пальцы касались меня! Я ощущала тепло его кожи – высшая степень нецеломудрия. А поцелуи… Особенно тот поцелуй… с кончиком языка… у меня мурашки по спине побежали.
Никогда еще не испытывала я подобных треволнений. Куда прекраснее, чем первая чашка кофе. Прекрасней аплодисментов после «Юной спасительницы» на сцене. Любовь прекраснее всего на свете. Однако Эрмина права: безобидной эту штуку не назовешь!
Я была так погружена в свои мысли, что забыла управлять Адой. Она тут же остановилась, прямо посреди леса, принюхалась, громко чихнула, закусила дубовым листом, и только призывный оклик принцессы вернул меня к действительности.
Но потом все пошло само собой. Я с легкостью правила своей умной кобылой, и в дивной гармонии мы добрались до манежа, где в тени большого каштана нас с нетерпением уже поджидала Эрмина.
Как ни странно, она приняла историю с кольцом. Однако когда принцесса распрощалась, строго оглядела меня с головы до ног.
– Так… а это что такое? – гневно воскликнула вдруг Эрмина. – Шляпная булавка принцессы Валери? Откуда она взялась? И где твои чудесные булавки с красными бисеринками? Что случилось?
– Сучок проколол мою шляпу, – тут же солгала я, – в лесу. Я чуть было глаз не выколола.
– Что? Больше ты никогда не поедешь верхом через Айхберг. Габор, ты слышишь? Чтобы этого больше не было! И с прыжками тоже ничего не выйдет. Минке пришла почта, и она должна сразу же ответить и поблагодарить. Ты можешь проводить нас до отеля, если хочешь прогуляться. Но не более того. Мы сегодня ужинаем tête-à-tête [13]13
С глазу на глаз ( франц.).
[Закрыть], Минка и я.
Габор с радостью пошел с нами. У входа в «Черный орел» он поцеловал руку Эрмине и мне. Когда он взял мою руку, я затрепетала всем телом. Целование рук… как это прекрасно! Хочется, чтобы это повторялось бесконечно.
За ужином я молчала. Есть не хотелось, я была слишком взволнована. Мысли мои витали где-то далеко, так что Эрмина прочитала мне целую нотацию. Лишь после того как она показала мне письмо, я пришла в себя, и то не окончательно. Письмо было из Вены.
Из императорского пансиона для девочек в Йозефштадте. Циркулярное письмо всем новым воспитанницам, составленное директрисой. К нему прилагалась книжка «Истории на сон грядущий для ангелов», которые она нам горячо рекомендовала. Эрмина тут же прочла мне несколько страниц.
Это была история о грешном мире. О дурных мужчинах и лживых подружках, совращавших молодых барышень. О сводницах и разоренных женщинах – все они, сбившись с пути истинного, оказывались в логове порока, в притонах чувственности – это были слова, которые я плохо понимала.
– А что делают в притоне? – отважилась я задать вопрос.
– Предаются чувственности, – последовал лаконичный ответ.
– Объясните, пожалуйста, что такое чувственность?
– Противоположность пристойности и порядочности.
– Да, но что это такое?
– Смертный грех. – Эрмина захлопнула книжку.
– Но как предаются этой… как это происходит? Пожалуйста, я не понимаю этого.
– Тебе и не надо понимать это, дорогая моя Минка. Для этого ты слишком молода. Запомни только одно: порядочная девушка ни о чем не знает. Только опустившиеся особы, я имею в виду особы без стыда и совести, бывают просвещенными. Ты просто слушай эти истории. Этого достаточно.
– Но мне все же хотелось бы знать…
– А я буду рада, если ты не будешь задавать больше подобных вопросов, – рассердилась Эрмина. – Тебе нужно просто запомнить: кто нарушает шестую заповедь, тому воздастся тысячекратно. Каждое прегрешение против целомудрия влечет за собой неотвратимую кару. А теперь подумай, как лучше выразить благодарность. Надо написать ответное письмо…
Остального я уже не слышала.
Меня вдруг бросило в жар. Весь сегодняшний вечер был сплошным нарушением шестой заповеди. Надо хранить целомудрие. А если умрешь, не успев исповедаться в прегрешении против целомудрия, неизбежно угодишь в ад. И сейчас был как раз такой случай.
Я вдруг почувствовала острую резь в животе, и какая-то еще неведомая мне боль пронзила все мое тело. Я жадно ловила ртом воздух, это принесло облегчение, но ненадолго. Судороги возобновились, накатывая с новой силой, и внезапно я ощутила странную влагу. Меня обуял смертельный ужас.
Я встала.
– Прошу прощения, мне нужно ненадолго удалиться.
Эрмина благосклонно кивнула, а я поспешила по длинному коридору к туалету. На каждом этаже было два клозета, и едва успев закрыть дверь на задвижку, я опустилась без сил на деревянную лавку рядом с круглой крышкой. Но не стала ее открывать, потому что нередко оттуда поднималось ужасное зловоние.
Я провела рукой под юбками. Мокро!!! Разглядев свои пальцы, я чуть не лишилась чувств. Они были темно-коричневого цвета – кроваво-коричневые.
Кровь! Помогите! Я истекаю кровью. Это кара. Ад протянул ко мне свои щупальца!
От ужаса я окаменела. Меня мутило. Я прислонилась головой к прохладной стене. Сердце стучало так, что шум его отдавался в ушах. Все кончено. Так воздается грешникам. Но я еще так молода и уже должна умереть – о таком я никогда даже не помышляла.
Из последних сил заставив себя встать, я доплелась до Эрмины, и сама чувствовала, что бледна, как полотно.
– Минка! – Моя гувернантка уставилась на меня как на привидение. – Что у тебя за вид?
– Я должна умереть, – хрипло пробормотала я и опустилась возле нее на стул.
– Нет! – решительно воскликнула Эрмина, заключив меня в свои крепкие объятья. – Что тебя так напугало?
– Я истекаю кровью, – выдавила я из себя, – у меня, наверное, внутреннее кровотечение, от верховой езды…
– У тебя живот болит?
– Очень. Я искренне раскаиваюсь, если чем-то обидела вас, и прошу у вас прощения.
– А спазмы тоже есть?
– Да.
Эрмина выпустила меня и поцеловала в лоб.
– Ты не умрешь, – сказала она решительно. – Все совершенно нормально. У тебя месячные. Они начинаются, когда человек становится взрослым.
– Правда?
– Никаких причин для беспокойства, душа моя.
Я с облегчением вздохнула. После первого поцелуя наступают месячные. Интересно. Я тут же подумала о Габоре. Бедняга. И у него было то же самое?
– И у мужчин тоже? – спросила я с состраданием.
– У мужчин нет, глупышка.
– А почему?
– Потому что они всегда должны оставаться сильными. Должны бороться. Защищать нас. Они не могут себе такого позволить… а теперь пойдем-ка с тобой наверх. Я предупрежу Цилли. А тебе опасаться нечего. Я уже ожидала, что у тебя вот-вот начнется…
– А почему наступают месячные?
– Да так, – сказала Эрмина неопределенно и глядя мимо меня.
– И как долго это длится?
– Дня три-четыре.
– Четыре дня? Каждый месяц? – в ужасе воскликнула я.
Эрмина засмеялась.
– Это ерунда, к этому скоро привыкаешь.
Наверху в моей комнате Эрмина тотчас расшнуровала мне корсет. Появилась Цилли с красными от усердия щеками и поздравила меня с тем, что я стала взрослой. В руках у нее был широкий белый матерчатый пояс с кнопками, который она повязала мне вокруг талии, а к этому поясу прикрепила нечто мягкое и толстое, похожее на струдель, который состоял из нескольких слоев белого, почти прозрачного материала. И эта штука пришлась мне между – пардон – ног. А поверх нее – «чтобы ничего не прошло» – вязаный красный шерстяной платок. И все это пристегивалось к поясу. Потом мне надели штанишки из черной ткани, натянули через голову ночную рубашку и уложили в постель. Эрмина дочитала до конца историю из мира лжи, пороков и чувственности, которую я тут же забыла, поцеловала меня с особой нежностью и сказала: «Моя взрослая Минка, желаю тебе спокойной ночи, а если что-нибудь понадобится, не стесняйся – стучи в стенку, и я тут же приду».
Она заперла мою дверь, и я слышала, как она вошла в свою комнату. Наконец-то одна! Я выпила принесенный Цилли напиток от бессонницы – стакан красного вина с сахаром и корицей, – но так и не смогла уснуть. Живот болел, я вертелась в кровати с боку на бок и злилась.
Действительно, один удар за другим! После неудобства корсета, скандальности моего рождения, животной природы того самого, смертей в родильной кровати, еще и по четыре дня истекать каждый месяц кровью! Я бы никогда не стремилась поскорее стать взрослой, если бы знала о месячных. И все время говорилось лишь: к этому быстро привыкаешь. А если не привыкнешь? Что тогда?
Но зато я получила сегодня свой первый поцелуй. И на пальце у меня было кольцо Габора. Я нежно провела кончиком языка по трем виноградным гроздьям, ощущая их прохладу и гладкость. И я не должна умереть. Это было самое лучшее! Ну и денек сегодня выдался! День моего обручения, 27 июля 1875 года. Его я никогда не забуду.
И как же все будет дальше? А что скажет Эрмина, если узнает? А моя тетушка? Она будет прыгать от счастья, это точно. Но я должна выиграть 18 августа. А завтра тренировка… с этими месячными, как это все будет происходить? Мне нельзя терять ни одного дня… ах, о чем это я! Габор целовал меня. А утром будет видно.
ГЛАВА 14
Дело обстояло хуже, чем казалось на первый взгляд. Четыре дня я лежала в постели без корсета и не могла сесть на лошадь. Это была настоящая катастрофа. Четыре дня не видеть Габора! Однако в воскресенье, 1 августа, кошмар закончился, и тренировки возобновились.
Не было счастья, да несчастье помогло: генерал не возвратился и в воскресенье. Мы снова поехали верхом с принцессой Валери, на этот раз – в Сен-Флориан, в великолепный Аугустинский мужской монастырь, который по своей красоте мог бы поспорить с любым замком. Принцесса, как всегда, была добра и на какое-то время оставила нас наедине. На этот раз я не теряла своих шляпных булавок. Мы обменялись лишь единственным поцелуем и, после того как я извинилась за четыре потерянных дня (истинную причину я не назвала), а Габор ответил, что все легко наверстать, возвратились в Эннс. Обошлось без происшествий. Начался новый этап наших отношений.
Последняя тренировка была посвящена конкуру. Сначала – теория, а затем – практические занятия, на которых отрабатывались безопасные приемы падения с лошади.
Впервые Эрмине было позволено присутствовать на занятиях, куда она прихватила с собой вышивание, но так и не притронулась к нему, а пристально наблюдала за каждым моим движением, жадно ловила каждый мой взгляд. И сколько я ни старалась вести себя как можно более безразлично по отношению к Габору, не уверена, что мне это удавалось.
Габор, в свою очередь, также старался как мог.
– Милостивая госпожа, – произнес он подчеркнуто официальным тоном, – в конкуре легко упасть с седла. Но во избежание несчастного случая, если вы вдруг упадете с лошади, что крайне маловероятно, взгляните сюда. Я покажу вам, как надо падать, чтобы ничего не повредить. Итак… – Он упал в песок и легко поднялся. – Вы обратили внимание? Надо медленно опуститься на колено, мягко откинуться в сторону и сразу откатиться в том же направлении. Не отлететь в сторону, как негнущаяся палка, а мягко сгруппироваться. Таким образом, избавляешься от страха перед падением на землю. Попробуете вместе со мной?
Мы вместе повалились в песок.
– Превосходно! – воскликнул Габор, склонившись надо мной и обняв за талию, помогая подняться. – Лучше не бывает. А теперь еще раз, без моей помощи, с вашего позволения! Не бойтесь, расслабьтесь, и все будет хорошо!
Как можно расслабиться, когда тело твое стянуто тугим корсетом, ребра которого зверски впиваются в бедра, едва касаешься земли? Габор же расхваливал меня в самых возвышенных тонах, и все происходящее доставляло мне невыразимое удовольствие.
Между нами происходил едва уловимый обмен взглядами. Его васильковые глаза сияли от радости. К сожалению, простым падением на землю дело не ограничилось.
– А теперь встаньте на эту ступеньку, – через минуту приказал Габор, – и сделайте то же самое еще раз. Как можно ниже опускайтесь на колено. Не бойтесь! Я подхвачу вас, если будет нужно. А потом поднимитесь на этот ящик и повторите все еще раз. Не забудьте, что падать надо набок и сразу откатиться в сторону.
Время промелькнуло незаметно. Человек, одержимый верховой ездой, не чувствует боли. Я набила себе порцию новых шишек, корсет давил с адской силой, но ни одного стона не сорвалось с моих губ, на которых еще горел нежный поцелуй. С радостной надеждой я покатилась на землю: ведь Габор снова с готовностью помог мне подняться, заглядывая в глаза. Я могла бы спрыгнуть с крыши, если бы он потребовал это от меня.
После третьего падения с ящика Габор особенно крепко держал меня в своих руках, обхватив за талию. Он хотел что-то шепнуть, но едва открыл рот, Эрмина встала со своего места и торопливо зашагала в нашу сторону.
– Довольно! – крикнула она. – Габор, все в меру! Не переусердствуйте! Уже восьмой час!
– Что, неужто так поздно? – удивился Габор.
– Я умираю от голода, и моя Минка не цирковая акробатка! Надо же, в конце концов, считаться с людьми! Ты только взгляни на нее! Она вся в грязи – ну, вылитая бродяжка! Пора домой. Минка, да ты вся горишь! Только бы не заболела. Нет! Так дело не пойдет… – Она выбила мой сюртук, вычистила щеткой рукава от песка, поправила сбившуюся шляпу.
– Прошу прощения, – сказал Габор, признавая свою вину. – Я увлекся.
Эрмина открыла свой красный ридикюль в стиле «помпадур» и вынула оттуда что-то блестящее.
– Минка, это тебе.
– Что это?
– Это лакомство из нежного белого сахара. Сразу всасывается в кровь. Нет ничего лучше при переутомлении. Габор, а ты не хочешь ли кусочек? – Развернув фольгу, она протянула нам угощение.
– С удовольствием. Большое спасибо.
– Вкусно?
– Спасибо, очень вкусно, – сказала я.
Но потом все пошло вкривь и вкось.
– А сейчас – вот что, – Эрмина обратилась к Габору. – Ты сегодня обедаешь с нами?
Странный вопрос, подумала я, конечно обедает.
Но Габор вдруг потупился с виноватым видом.
– Если бы я мог, с удовольствием принял бы ваше предложение, – сказал он, избегая моего взгляда. – Дело в том… Сейчас в Эннсе находится мой друг Борис из России. Он устраивает мальчишник в казино… Я еще позавчера обещал быть там.
– Ах так! Мальчишник? – Голос Эрмины звучал разочарованно. – С русским? Это притом, что любой русский перепьет даже венгра. Надеюсь, дело не кончится страшной пьянкой. Ты уж не позорь нас. Слышишь? Подумай о своем папа́ и веди себя прилично.
– Разумеется, дорогая тетушка, – Габор поцеловал маленькую ручку Эрмины. – Разрешите проводить вас до дома?
– Нет. За нами приедет бургомистр.
– Позвольте хотя бы побыть с вами до его прихода?
– Хорошо, можешь остаться.
Габор сопровождал нас до выхода и неоднократно обращался ко мне, но я не сказала ему ни слова. Я была уязвлена, возмущена и кипела от гнева. Мы не виделись с Габором четыре дня, а он предпочел мне русского выпивоху! Кроме того, это был последний вечер без генерала, и я представляла себе его иначе, а именно – в обществе Габора: как нам было бы хорошо вместе!
Он мог бы пригласить нас в «Золотой бык»! Там сегодня «Вечер разноцветных огней», и будет много знакомых.
Или в дворцовый парк, где собирались члены клуба верховой езды. Туда должны были приехать принцесса и капитан Шиллер.
В конце концов, он мог бы сопровождать нас в кабачок «На солнышке», на Штигенгассе. Там сегодня поэтический вечер, где будут решать, какое стихотворение достойно для прочтения на дне рождения кайзера. Как бы мне хотелось туда пойти!
Он мог бы, в крайнем случае, угостить нас медовым пуншем с кусочком миндального торта – у отца Галлы, на Винерштрассе, в прелестной кондитерской у Пумба.
А что теперь – ужин в одиночестве, в отеле, без Габора? Он совсем не рвался ко мне, не тосковал. Он предпочел мне чужих людей. Значит, он не любит меня. И все это лишь красивые слова, за которыми – пустота. Все оказалось полной иллюзией…
В карете я была нема, как рыба. И когда мы наконец подкатили к отелю, Эрмина сказала:
– Итак, душа моя, ровно в восемь встречаемся за нашим столом, и непременно захвати с собой английский словарь. – В ответ я сделала книксен и удалилась без единого слова. – Только не показывать своего разочарования, Минка! Где твоя осанка? Выше голову! – крикнула мне вслед Эрмина, как будто прочтя мои мысли. – Спина прямая! И вперед, покажем, что мы не слабее мужчин!
Не слабее мужчин! Ну, насмешила!
Я и так отличалась мужской храбростью и упорством, пока это нравилось людям постарше. Но как только кончалась работа с Адой, снова становилась слабой женщиной и вовремя возвращалась домой, в то время как Габор упивался свободой. Где он только не побывал в последние месяцы, пока его отец слонялся по ярмарке невест, не пропуская ни одного шумного праздника в окрестностях замка. Габор был завсегдатаем тиров и вечеринок в Штирии, венгерских ресторанов, мужских пирушек в Линце, Урфаре и Сен-Валентине или же занимался чисто «джентльменскими делами». Только, умоляю, не спрашивайте меня, милые дамы, какими именно. Это не для нежных женских ушей. Короче говоря, каждый вечер у Габора находились неотложные дела, а для меня времени не оставалось. Я готова была выть от ярости.
Вне себя от гнева я поднялась по лестнице. Зачем я ходила на эти уроки верховой езды? Чтобы потом торчать в отеле и страдать? Я, не задумываясь, отдала бы год жизни за то, чтобы проникнуть в манящий, сверкающий мир, в котором жили мужчины.
Однако самое неприятное заключалось в том, что через шесть дней у Габора был день рождения. В субботу, 7 августа, ему исполнялось 20 лет, но ни единым словом он не обмолвился, что хотел бы видеть нас – Эрмину и меня – в числе своих гостей. Он устраивал, как было объявлено, большой праздник для «славной банды диких венгров». Ну, допустим, венгры – венграми, но он все-таки был моим женихом! И мне хотелось бывать повсюду, где был он! Я носила подаренное им обручальное кольцо. Я решила: если завтра он мне ничего не скажет, я заболею. По-настоящему заболею. Это не будет женской уловкой. И тогда прощайте имения в Рагузе, десять тысяч гульденов! Прощай, залог. Потом попробуйте вернуть мне все это!
Если завтра я не получу приглашения, я прекращаю эти дурацкие тренировки падений с лошади! И пусть ему будет стыдно перед всеми порядочными людьми!
На трясущихся ногах я вскарабкалась вверх по лестнице. В этот момент вниз спускалась Лизи, как всегда свеженькая и аппетитная, в ослепительно-белом фартуке. К моему величайшему удивлению, она остановилась и вдруг заговорила со мной. Мы всегда обменивались приветствиями, но никогда еще не говорили друг с другом. Я для нее – «милостивая госпожа», а Лизи для меня – прислуга, и личных отношений у нас не могло быть.
– Милостивая госпожа, – сказала Лизи, – мне надо кое о чем спросить вас. Я поспорила на все, что у меня есть, на все свои сбережения. Я так надеюсь, что вы не подведете!
Она так посмотрела на меня своими бирюзовыми глазами, будто от этого зависела вся ее жизнь.
– Да вы не бойтесь, – сразу же успокоила она, – я все сделаю, что могу, а теперь… я буду еще больше стараться…
В этот момент корсет так сдавил меня, что я не выдержала и упала на ступеньку, судорожно захватывая воздух.
Лизи тут же бросилась ко мне и, схватив под руки, помогла подняться.
– Вам лучше? – вскрикнула она. – Обождите. Я сейчас отведу вас в вашу комнату. Не дай Бог, случится что, аккурат перед таким событием!
– Спасибо, Лизи, – я схватилась за перила, – иди, не задерживайся… мне уже лучше…
– Нет-нет. Я не спешу, – она оглянулась по сторонам, нет ли кого-нибудь поблизости, и прошептала: – Сударыня, позвольте спросить вас. Как вы думаете, могу ли я научиться скакать на лошади? Как вы думаете, согласился бы молодой господин фон Бороши давать и мне уроки верховой езды? Если я очень попрошу? Очень-очень попрошу?
Она говорила это с такой настойчивостью, словно это было для нее невероятно важно.
Я уставилась на нее: какая странная идея для кухарки, которая печет торты! Неужели это всерьез?
– Вы понимаете меня? – прошептала Лизи. – Или я сказала полную чушь? Тогда простите.
– Нет-нет, это очень интересный вопрос. Можно научиться всему. Но верховая езда – настоящая мука. И рекомендовать тебе учиться этому я не могу. У меня все болит, все тело в синяках.
– В синяках? – повторила Лизи таким тоном, как будто не она только что спрашивала об уроках верховой езды. – Тогда пойдемте со мной в мою комнату. У меня есть для вас хорошая помада.
– Как! Ты приглашаешь меня в свою комнату? – удивленно воскликнула я. – В самом деле? Конечно, пойдем… с удовольствием.
Дело в том, что Лизи никогда и никого не впускала в свою комнату. Никто не переступал ее порога, даже моя тетушка. Лизи единственная во всем отеле держала свою комнату на замке. Туда запрещено было входить даже горничной. Лизи сама прибирала в своей комнате, и дядя Луи не противился.
– Это ее личное право, – комментировал он. – В своей комнате каждый волен делать все, что он хочет.
– Может, отдохнете малость, а то, неровен час, опять упадете, – Лизи протянула мне руку, желая помочь. Но в этом больше не было необходимости. Перспектива увидеть наконец эту овеянную тайной комнату сразу же окрылила меня. Я бросилась вверх по лестнице, по длинному, обшитому досками проходу, в мансарду, где еще никогда не бывала. Здесь располагалась часть комнат для прислуги. Мы остановились перед массивной дубовой дверью.
– Прошу вас, – ласково сказала Лизи и бесшумно открыла замок, давая мне возможность первой войти в ее святилище. Она сразу же закрыла дверь изнутри, сунула ключ в карман фартука и подошла к окну, чтобы затворить его. Я тем временем осматривалась по сторонам. Зрелище меня удивило.
