Текст книги "Сброшенный корсет"
Автор книги: Сюзан Кубелка
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)
Она пошла впереди, а я, ошалев от счастья, следовала за ней. Что значит «следовала»?! Я парила в облаках. Ведь я буду выступать перед публикой, и я совсем не уродина! Я могу показаться без шляпы перед Габором, перед генералом, перед всем городом! Но едва мы оказались за сценой, меня с новой силой охватила сценическая лихорадка.
– Тьфу, тьфу, тьфу! – Прошептала Юлиана и оставила меня одну.
Через щелочку в занавесе я всмотрелась в переполненный зал, в это безбрежное море любопытных глаз.
«Нет, – подумала я в испуге, – не могу…» Но уже в следующую секунду стояла перед занавесом. Поджилки мои тряслись, я была одна-одинешенька. И вдруг аплодисменты. Я глубоко присела в реверансе. И снова мой взгляд упал на генерала. Он насмешливо ухмылялся. Но что я вижу? Кто это сидит возле него? Раньше это место пустовало. Теперь я обнаружила знакомое лицо. Живые темные глаза, густые ухоженные убеленные сединой волосы. Не может быть! Рядом с генералом сидел обаятельный граф Шандор из Хинтербрюля. Мой покровитель! Тот, что подарил мне золотой. Как он здесь оказался?
Под одобрительные возгласы и несмолкающие аплодисменты я уселась за рояль. В зале наступила напряженная тишина. Сердце у меня колотилось, словно хотело выскочить из груди. Руки налились свинцовой тяжестью. Уголком глаза я видела генерала. Он перешептывался с графом. Нет. Нет, нет! Что он там наплел про меня? Ну, хватит! Я ему покажу, на что я способна! И я уже не уродина.
– Давай, – прошептала Олимпия Шёнбек, – начинай!
Я сыграла первый такт. Рояль был для меня чужой, клавиши тугие, все было непривычным.
– Громче! Энергичнее! – Олимпия была в ужасе. – Это же не оперетта! Это прославление Австро-Венгрии. Думай о Его Высочайшем Величестве. Смелее!
Я собралась с силами, ударила по клавишам и с воодушевлением, допустив только две еле заметные помарки, исполнила увертюру.
Когда подняли занавес и первые дети ступили на сцену, я уже привыкла к роялю и разошлась. Это была замечательная опера, патриотическая пьеса с мелодиями всех земель монархии. Олимпия дирижировала левой рукой, дети пели с подъемом, а я так была сосредоточена на партитуре, что содержание оперы от меня ускользнуло. Я не имела ни малейшего понятия, кому я аккомпанирую, но что это меняло? Главное, я попадала на нужные клавиши и не сбилась.
– Славно! Славно! – одобрительно шепнула Олимпия.
Похвала. Теперь она доставляла истинное наслаждение. Генерал был забыт. Со вступлениями все было в порядке. Настрой на сцене сказочный. Я играла сложные пассажи, и восхищение в зале нарастало. Уже во втором акте аплодисменты раздавались после каждой арии. А финал так понравился публике, что пришлось повторить весь последний акт. Наконец занавес упал – я была словно в трансе, – зал разразился бурными несмолкающими овациями.
– Браво! – кричали люди, вскакивая со своих мест. – Виват, фройляйн Шёнбек! Ура-а-а! – и продолжали хлопать уже стоя.
Это был возвышенный момент. Весь зал оказался на ногах, и почтеннейшие гости, хлопая, чуть не отбили себе ладони.
Дети то и дело выходили на поклоны. Олимпию подвели к рампе. Триумф был полный.
Бургомистр вручил ей от имени отцов города золотые часы на длинной цепочке и диплом почетной гражданки города Эннса. От дядюшки Луи она получила вазу из чистого серебра, на которой было выгравировано: «Талантливейшей Олимпии Шёнбек на память. „Юная спасительница“. Эннс, 24 июня 1875 г.». Снова бешеные аплодисменты. Олимпия плакала, спускаясь со сцены.
Затем снова вышли все участники представления, раскланиваясь теперь уже по отдельности, один за другим. В заключение они медленно отступили в глубь сцены, но овации не стихали. Напротив, они усиливались, словно ждали еще кого-то. «Кого же? – думала я, потерянно сидя за роялем. – Когда же наконец Эрмина заберет меня? Как мне спуститься вниз, просто встать и идти?»
И вдруг я поняла, что все взоры направлены на меня, что весь зал, сотни улыбающихся лиц приветствуют меня, приглашая жестами встать! Я густо покраснела. Надо встать со стула? Что делают в подобных случаях? Я растерянно уставилась на свои колени.
И тут подоспел дядюшка Луи, в элегантном фраке, с горделивой улыбкой на губах. Он протянул мне руку, как взрослой, и я последовала за ним, к рампе, к самому ее краю.
– Браво! Браво! – неистовствовала публика.
– Виват, юная спасительница! – послышался голос Габора.
Я подобрала свое сиреневое шелковое платье и, утопая в бесчисленных рюшах, сделала глубокий книксен. Это был счастливейший миг. На меня пролилась любовь всего зала. С высоко поднятой головой я еще раз сделала книксен – ведь я уже не уродина – и улыбнулась в зал.
Дядюшка Луи поднял руку, и тут же стало тихо.
– Глубокоуважаемые гости, дорогие друзья нашего дома, – начал он громким голосом. – Наша прилежная маленькая артистка приходится мне племянницей. Ее зовут Минка Хюбш. Она с отличием выдержала вступительные экзамены в кайзеровский пансион для девочек и осенью отправится в Вену, чтобы стать учительницей.
– Браво, фройляйн Хюбш! – Аплодисменты усилились.
– Примите также, дорогие гости, нашу благодарность за щедрые пожертвования и добро пожаловать вниз в ресторан. Там для всех, находящихся в этом зале, накрыт стол. Надеюсь, это будет упоительный праздник.
Бурные аплодисменты завершили его речь, и когда дядюшка помог мне сойти со сцены, ко мне уже устремились первые дамы, которые принялись меня обнимать, целовать, пока на помощь. мне не пришла Эрмина. Ей пришлось пробиваться сквозь густую толпу окруживших меня людей, и когда наконец она добралась до меня, щеки ее пылали, а глаза были влажными. Я еще никогда не видела ее такой счастливой.
– Девочка моя, – она прижала меня к самому сердцу, – ты чудесно играла. Я горжусь тобой. И ты не прятала лицо, а осанка твоя была просто великолепна.
Позади нее стоял Габор, который поклонился мне со словами:
– Браво, сударыня. Это было такое наслаждение.
Один за другим подходили Галла Пумб со своей пригожей матушкой, тетушка Юлиана, бургомистр, а потом произошло чудо, которого ждала Эрмина.
К нам подошел мой враг, генерал. Неужели это тот же человек? Голова высоко поднята, раскосые глаза сияют от восторга, а взгляд устремлен только на меня.
– Поздравляю! – прогремел его командирский голос. – Прекрасно играла! С воодушевлением! С перцем! – Он притянул меня к себе и крепко прижал к своей красной с золотыми шнурами венгерке.
– Ай! – вскрикнула я, чуть не задохнувшись.
Он тотчас отпустил меня, но тут же, обхватив мою голову, звучно поцеловал в глаза, в лоб, волосы, затем, потрепав меня по щеке – как ласкают лошадей, – обернулся к Эрмине.
– Вот это талант! Великолепно! – басил генерал, я стояла рядом, и меня шатало. – И давно девочка играет?
– С тех пор, как ей пошел четвертый год, Ваше Превосходительство.
– И сколько же лет прошло с той поры?
– Сейчас Минке пятнадцать с половиной.
– Что?! Пятнадцать с половиной? – генерал испуганно отступил. – А я расцеловываю ее как новорожденное дитя! Я думал, ей гораздо меньше. Лет эдак одиннадцать. – Он коротко по-военному откашлялся. – Успехи следует поощрять. Могу я пригласить милых дам к себе на настоящий венгерский ужин?
– Куда? – осторожно спросила Эрмина.
– Сюда, в отель. Что вы на это скажете? Я одинокий вдовец, лишенный прелестного общества.
– Принимаем, – услышала я позади себя знакомый голос. Я обернулась, это был граф Шандор. Он заговорщицки подмигнул мне. – Я принимаю приглашение, дорогой Зольтан, при условии, что я тоже желанный гость.
– Желанный? – воскликнул генерал. – Ты мой почетный гость, Шандор-бачи. Вражда похоронена. Я был не прав. Прошу прощения. Заблуждался.
И оба господина обнялись. Затем граф обернулся ко мне, положив холеные руки мне на плечи.
– Она меня не опозорила, – похвалил граф, – не теряется на сцене, играла отлично, и платье ей очень к лицу. К тому же, она снова принесла мне удачу. Я выиграл пари.
– Пари? – перебила Эрмина. – Мне никто не говорил о пари.
Генерал откашлялся, явно испытывая неловкость.
– Ну, было дело, дражайшая кузина, не сердитесь… эта маленькая отважная голубка… Я в ней сомневался. Я поспорил со своим кузеном, что не позже второго акта она не выдержит и расплачется. «Шандор, – сказал я, когда она появилась на сцене в своем платье с рюшами, ни разу не оглянувшись ни вправо, ни влево, – подожди. Это будет величайшее фиаско со дня растреклятого грехопадения. Ты будешь рвать на себе волосы, жалея, что приехал в Эннс. Так она тебя опозорит».
– Двадцать гульденов! – промолвил граф Шандор и протянул руку.
– Получишь завтра. Честное слово гусара. Но, милые дамы, вернемся к музыке. Хочу побаловать вас за ужином. Я привез с собой своих цыган – переманил их у Эстергази. Мой Примас, он играет на скрипке, такого еще мир не слыхивал. Не красавец, похож на безумного павиана, но с таким перцем в крови. – Он схватил Эрмину за руку и поцеловал. – Дорогая моя! Мои поздравления! Такая девочка! Шандор, пойдем! Нам пора. Мне надо с тобой поговорить. Позвольте откланяться… и целую ручки.
– Почему он сказал «кузина»? – спросила я, едва он вышел.
– Венгры всегда ведут себя так, словно они со всеми в родстве. Каждый является дядюшкой – бачи – или тетушкой – нени. Это ничего не значит, забудь об этом. Вот что, я пойду разыщу принцессу Валери и представлю тебя ей. Никуда не уходи. Я сейчас вернусь.
И я снова осталась одна перед целой толпой незнакомых дам, которые тискали меня, целовали. У меня уже горели щеки, а серебряная повязка съехала со лба на шею, когда вернулась наконец Эрмина под руку с принцессой, внешность которой производила незаурядное впечатление.
Красивой ее, пожалуй, не назовешь, для этого она была слишком высокой. На Валери было свободное платье цвета зеленого мха, старомодное и непомерно длинное, зато перчатки неприлично коротки – они не закрывали локтей. Но прежде всего бросались в глаза ее рыжие волосы, уложенные башней и украшенные пятью перьями цапли. Глаза тоже притягивали к себе – большие, круглые, ярко-синего цвета, взгляд открытый. Красивый прямой нос, хорошо очерченный рот, энергичный подбородок – женщина с характером, сразу видно.
Принцесса собирала пожертвования, обходя публику с красным цилиндром. Он был доверху набит.
– Дорогие мои, – сказала она радостно глубоким хрипловатым голосом, – сегодня мы собрали вдвое больше, чем в прошлый год. Некоторые бросали золотые. – Она улыбнулась мне. – Маленькая барышня принесла нам счастье.
Я сделала глубокий книксен и поцеловала ей руку.
– Вставай, вставай, – воскликнула она нетерпеливо. – Ты настоящая артистка. Я уже наслышана о тебе. Непременно заходи ко мне в ближайшее же время, я хочу, чтобы вы поиграли в четыре руки с моей Ксенией. Ну-ка, постой, что у тебя за вид? – она поставила цилиндр на пол и поправила на мне повязку для лба. – Ну вот, теперь все в порядке. Господа, – обратилась она к собравшейся вокруг меня публике, – я похищаю у вас юную спасительницу. Увидимся внизу в ресторане.
Все тут же посторонились. Габору было дозволено нести тяжелый цилиндр. И следуя за распираемой гордостью Эрминой, зацелованная, в сопровождении длинной вереницы почитателей, я покинула зал.
Это был мой первый день в Эннсе.
За ним последовали не менее захватывающие события.
ГЛАВА 4
Я сживалась с Эннсом, и это было нетрудно. После успеха «Юной спасительницы» я стала восходящей звездой города. Не проходило и дня, чтобы меня не пригласили в какой-нибудь дивный дом на выступления певцов, пианистов, на театральный вечер или в частный концерт. Эрмина всюду сопровождала меня с пылающими от гордости щеками и упивалась моим триумфом.
Я ела вместе со взрослыми. Мне разрешалось подпевать в мужском хоровом обществе. Меня позвали в союз юных дев, где я снова встретила Галлу и Эмзи Кропф. Фройляйн Шёнбек сразу же пригласила меня на чай и взяла на репетицию церковного хора. Так что мое первое письмо в Вену было просто напичкано рассказами о моем успехе в обществе, и если бы мама была со мной, я была бы счастливейшим человеком на свете.
Чтобы ничего не утаить, скажу, что поначалу я плакала каждую ночь. Потом это прошло, жизнь в большом отеле настолько захватывала своей экзотикой и новизной, что я все меньше ощущала отсутствие маменьки.
«Черный орел» и впрямь был первым домом в Эннсе. Все, кто имел ранг и имя, останавливались у нас: министры, посланники, высшие иностранные офицеры, высочайшие чиновники и члены императорской семьи, сопровождаемые слугами в ливреях, с импозантными сундуками с одеждой, шляпными коробками, ручным багажом и тем узнаваемым сладким ароматом большого света, который был для меня нов и казался неотразимым.
– А кто сегодня приехал? – был мой первый вопрос за завтраком.
И всегда оказывался какой-нибудь интересный гость.
Приезжали не только мужчины.
Каждую неделю появлялись одна-две изысканные дамы из отдаленнейших провинций нашей монархии, чтобы навестить своих сыновей, которые проходили здесь военную службу. Платили их долги, призывая к бережливости, приводили в восхищение весь Эннс своими платьями, шляпами и украшениями, раздавали щедрые чаевые и уезжали.
Иногда я сама угадывала, кто остановился у нас в отеле. Если в холле пахло тяжелыми сладкими духами, значит, русские офицеры.
Если прачки жаловались на двойную работу, я уже знала, что прибыли румынские офицеры. Румыны были еще тщеславнее русских. Носили тесные корсеты под мундирами и даже подкрашивались: румянили щеки, чернили брови. От грима их постельное белье пачкалось ежедневно, и каждое утро приходилось стелить свежее, а чаевыми они не очень-то баловали.
Если слышались голоса, приглушенный смех, пение и музыка из красного салона, это означало: «господа с секретной миссией». Однажды у нас остановилась даже труппа мавров с импресарио мистером Уайтом, они дали танцевальное представление в «Пивной бочке» на Фрауенгассе, о котором долго еще вспоминали в городе.
Но самыми привлекательными гостями были, конечно, Габор и его папа́. Жаль, что их редко приходилось видеть. Отец Габора был очень богатым человеком, крупный помещик и конезаводчик, шестидесяти пяти лет, вдовец уже в третий раз.
Он прибывал в Эннс личным поездом, состоявшим из четырех вагонов: в одном был салон, в другом кухня, третий предназначался для прислуги, а в четвертом перевозили лошадей, поэтому стены его были обиты мягким войлоком, чтобы горячо любимые лошади не поранились в пути.
Поезд генерала был предметом пересудов всего города. Как и его дорожный ночной горшок из резины. А также парикмахер Тамаш, с которым он изъяснялся исключительно на латыни. Ну и, конечно, Чудо, приученный есть за столом с тарелки.
Габор с отцом занимали целый ряд элегантных комнат во втором этаже. Но лучше всех устроился Чудо – в золоченой пагоде с клозетом, которым он пользовался, как человек.
Кормили его тоже, как человека. Раз в неделю для повара генерала запрягали лошадь, и он в сопровождении Эрнё или мальчика Карла отправлялся в Линц. Там закупались лучшие фрукты, сушеные бананы и финики с Востока, все самое лучшее и дорогое, потому что сердце господина барона начинало неровно биться при виде своего любимца: «Живет в плену, бедный малый. Пусть, по крайней мере, не бедствует».
Я бы с удовольствием присоединилась к ним, не только потому, что город, с его театром и замком, расположенным на берегу Дуная с видом на Урфар, древние укрепления и Пестлингберг, был очень живописен, Линц манил своими бесчисленными магазинами, в которых можно было удовлетворить любую прихоть. Там продавалось все, что привозили пароходы австрийского Ллойда из далеких морских странствий. Со строительством железной дороги Линц все больше превращался в главный перевалочный пункт крупных морских портов Гамбурга и Триеста, который вот уже пятьсот лет принадлежал Австрии и служил воротами монархии в большой мир.
Мне ни разу не разрешили поехать вместе с ними, но всегда привозили из Линца дорогие подарки: волосатые кокосовые орехи из голландского Индокитая, твердые розовые плоды колючей вишни из страны мандаринов, зеленый длинный, как меч, банан, толщиной с руку, который жарили на огне и ели как овощи, шестикилограммовый ананас. И все с комплиментами от генерала.
Да, Его Превосходительство Зольтан Бороши стал вторым моим покровителем, неизменно щедрым, когда это касалось Эрмины или меня. Не забыл он и о своем приглашении на ужин. Во вторник 13 июля в девять часов вечера он ждал нас к себе в гости. «Раньше не получится, – просил он передать нам. – Требуется время на подготовку, но всех ждут сюрпризы. А до этого, как уже было сказано, мы вряд ли увидимся».
Они с Габором все время в разъездах, страшно заняты скачками, бегами, приглашениями в близлежащие замки и гарнизоны. Прежде всего посещались все летние балы, потому что секретная миссия генерала заключалась в подыскивании невесты. Он снова собирался жениться. Еще до осени.
С этой целью он, взяв на полгода отпуск, объездил Вену, Грац, Кронштадт, Аббазию и Меран, но отовсюду возвращался без невесты. Эннс был его последним пунктом. Уроженки Верхней Австрии считаются самыми желанными невестами. Вот почему генерал появился в нашем городе.
Разумеется, это было строго секретно, но, как часто бывает, секрет генерала распространился по городу, словно эпидемия, и к этому моменту всем – от господ в замке до последнего трубача в казарме – было известно, что генерал фон Бороши в четвертый раз ищет себе жену.
Последствия были более чем очевидны. Если он обедал в отеле, к его столу устремлялся поток знакомых: родители с дочерьми на выданье, иногда еще совсем невинными детьми, но уже затянутыми, накрашенными, разряженными; множество добрых друзей с засидевшимися сестрами, племянницами, кузинами тоже совершенно случайно обедали у нас. Все вместе пили черный кофе и много смеялись. Во всяком случае, вокруг генерала увивались толпы, и об одиночестве вдовца не приходилось и говорить.
Если в порядке исключения он оставался вечером дома, то ужинал в красном салоне в веселом обществе. И тогда за дверью слышались дикая цыганская музыка, звон бокалов, смех, гремел генеральский бас, всю ночь сновал туда-сюда официант, обслуживавший отдельные кабинеты, и лишь под утро все потихоньку стихало.
Все с нетерпением ждали обручения.
– Ну, теперь ждать осталось недолго, – сказала моя красавица тетушка, которая, похоже, сгорала от нетерпения задать большой бал. – Представь себе, такая блестящая партия – венгерский магнат, замок с усадьбой, городской дворец в Будапеште. Собственный поезд! Поездки с императрицей, придворные балы в Вене, самые шикарные лошади, высшее общество – кто же тут устоит. Июнь не успеет закончиться, а он уже найдет своего кумира, вот тогда и попируем на славу!
Первого июля казалось – все так и будет.
Генерал был приглашен в Тиллисбург на мавританский праздник. Его дамой за столом назначили незнакомую ему особу, хорошенькую графиню из Трауна, превосходную наездницу, которая сочиняла также лирические стихи и, похоже, была не прочь выйти замуж в сельской Венгрии. Кроме того, она происходила из старинного знатного рода, насчитывающего шестнадцать предков при дворе, и только что вернулась со своей маменькой из Карлсбада, где они были на лечении.
Габор на этот праздник не пошел.
Он ужинал с нами в отеле, за семейным столом под широкой люстрой на шестнадцать рожков.
Мы сидели на уютной угловой банкетке, Эрмина между Габором и мною, и лакомились десертом (зеленым миндальным кремом в марципановом сердечке), когда дверь открылась и вошла Юлиана. На ней было бледно-розовое вечернее платье, в волосах бальзамины, в ушах и на шее настоящие жемчуга.
– Не хочу вам мешать, – заявила она звонким голосом. – Один маленький вопрос: ваше отношение к графине из Трауна?
– А что такое? – поинтересовалась Эрмина, отложив ложку.
– Да там как раз спорят. Бургомистр говорит, завтра она поймает его в свои сети, и ставит за это восемь гульденов. А капитан Шиллер полагает, что она его не получит, и ставит двенадцать гульденов.
– Выиграет капитан, – объявил Габор.
– Да? – тетушка закрыла за собой дверь. – Вы что-то знаете о графине? Вы с ней уже знакомы?
– Не имел удовольствия. К сожалению… Только шансы ее невелики. Она моему старику наверняка покажется слишком толстой и слишком худой.
– Пардон, но это абракадабра, – возразила Юлиана, – слишком толстая и слишком худая. Можно быть либо слишком толстой, либо слишком худой. Но не тем и другим одновременно.
Габор рассмеялся:
– В нашем доме можно. Почтеннейшая невеста должна быть настолько пышной, чтобы формы выпирали из корсета вверху и внизу. Но в то же время иметь настолько тонкую талию, чтобы ее можно было обхватить двумя ладонями. Мой папенька мечтает о стройной пышной женщине с осиной талией. А кроме вас, сударыня, я не видел в Эннсе ни одной такой женщины.
– Тогда отправим его в Париж, – воскликнула тетушка, – там лучшие в мире фигуры. Француженки много изящней нас. Недавно я видела картинку, так там у дамы была талия сорок два сантиметра, не больше.
– Не понимаю! – воскликнула Эрмина. – Раньше его интересовали только округлости, чем пышней, тем лучше. С каких это пор у него страсть к тонкой талии?
– С этой осени. Все началось в Гёдёллё. Вы знаете, его приглашают туда каждый год в сентябре, когда охота четыре раза в неделю. И вот однажды императрица падает с лошади, отец стремглав вылетает из седла и прямо к ней, обхватывает ее за талию, поднимает… И «это стало для меня самым прекрасным переживанием», – повторяет он всякий раз с тех пор, как умерла моя бедная мама, – эта стройная талия между пальцами, тонюсенькая талия избранной особы, и он снова хочет такую…
– И в то же время, чтобы вверху и внизу была пышечка.
– Если это возможно, да.
– Но наша императрица не отличается пышностью.
– Француженки тоже, – подтвердила тетушка. – Такая фигура – песочные часы, не уверена, что она и впрямь существует в природе.
– А что в ней еще должно быть, в новой баронессе? – спросила Эрмина. – Какова должна быть ее суть?
– Роскошная женщина. С перцем. Она должна любить охоту, скакать верхом, как Ее Величество, бесстрашно прыгать через высокую изгородь и глубокие овраги… А дома чтобы была душенька, тихая, мягкая, нежная.
– Одно противоречит другому, – заметила Эрмина, – либо охотница, либо душенька. Но не то и другое одновременно.
– Она должна быть образованной? – поинтересовалась Юлиана.
– Очень. Она должна читать все новинки, но никогда не высказывать собственное мнение. Мой отец не терпит, чтобы ему возражали.
– Ну тогда я не вижу перспективы, – весело воскликнула Эрмина.
– Какой же надо быть дурой, чтобы возражать генералу, – вступилась тетушка, – разум должен подсказать, что этим ничего не добьешься. Но не волнуйтесь, может, все и так прекрасно, у графини талия сорок пять сантиметров… и папенька уже влюбился…
– Ставлю сто гульденов, что нет, – возразил Габор. – Спорим?
– Не так быстро, молодой человек. Я знаю секрет, – тетушка улыбнулась мне, – господин барон купил в Линце украшение. У ювелира Вольфарта на Кайзер-Франц-Йозеф-плац. Бриллиантовый крестик высшей пробы. И заказал браслет, это должно быть что-то необыкновенное. А если мужчина покупает драгоценности в таком изысканном магазине, значит, он решился…
– Простите, что перебиваю, – воскликнул Габор, – но это ничего не значит. У моего папеньки золотая рука, он любит делать дорогие подарки… это так, пустяки. Для своей невесты он приготовил совсем другое. Приличествующее положению.
– Что же это? – с любопытством спросила тетушка и раскрыла свой веер.
– Диадема моей баварской прабабушки.
– И какие в ней камни?
– Самые драгоценные – большие рубины, жемчуга, бриллианты.
– Ну это к лицу черноволосой невесте, – задумчиво заметила Юлиана. – Кто-нибудь знает, как она выглядит, эта графиня?
– Нет, – сказал Габор, – да это и неважно. Папа́ объездил всю монархию, но никого так и не нашел. Был он и на Венском карнавале. А там – самая большая ярмарка невест в мире. В результате – ноль. И так уже шесть лет. Меня это устраивает, – он обменялся с Эрминой многозначительными взглядами. – Мне не нужна мачеха. Это самое последнее, чего мне не хватает.
– Совершенно верно, – подтвердила моя гувернантка, – я просто не понимаю, почему он никак не оставит эту затею. Не везет ему с женщинами…
Дверь отворилась, появился дядюшка Луи.
– Юлиана! Тебя зовут. Ты нам нужна.
Тетушка закрыла веер.
– Дети, я пошла. Мне надо попрощаться с гостями. И я спорю не на сто, а на десять гульденов, Габор, что графиня из Трауна будет невестой.
– Моя дорогая Юлиана, – мягко начала Эрмина, – наш Зольтан во всем ищет только крайности. В одной женщине это не соединить.
– Я оптимистка.
– Десять гульденов, что ты заблуждаешься.
– Принимаю.
– У тебя завелись лишние деньги? – обрадованно воскликнула Эрмина.
– Нет. Но надоело ждать. Адье!
– Адье! Но я тебя предупреждаю, наш Габор знает, что говорит.
Они в самом деле знал. Генерал вернулся с бала, так и не влюбившись и не обручившись, о чем мы узнали на следующее же утро после завтрака, около десяти часов. Графиня показалась господину барону слишком молодой и слишком глупой, сообщила нам тетушка Юлиана, тут же уплатив десять гульденов, которые Эрмина радостно упрятала в шкатулку с украшениями.
Я же узнала и другие подробности: графиня и впрямь оказалась чересчур толста и чересчур худа, наш высокородный господин рассказывал об этом дядюшке Луи, стоя в коридоре, а я как раз спускалась вниз по лестнице перед обедом.
– Ужасная особа, – басил генерал, – абсолютно бескровная, прямо рыба какая-то. Высоченная, ни малейшего понятия о лошадях, ни разу не бывала на охоте. Все знает лучше всех. Говорит стихами. Талия, как у боевого коня. В остальном абсолютно плоская. Как доска. Никакого хозяйства перед фасадом. Где надо, там пусто. Где не надо, густо. Не в меру толста, не в меру худа. Длинная жердь! Представляешь, дорогой Луи? Там, где брошка, там перед.
И оба господина, прыснув со смеху, как два глупых подростка, удалились в глубь коридора. Я застыла как вкопанная. Что за тон?! Никогда еще мне не приходилось слышать, чтобы благовоспитанные господа так пренебрежительно говорили о даме. В обществе о женщине говорили только с поклонением. Всегда почтеннейшая, глубокоуважаемая, всемилостивейшая, по праву или нет – не важно. Неизменно слышалось: «Целую ручки», «Я у ваших ног» и эти восхищенные восклицания: «Очаровательное платье», «Чудесная прическа». А тут у бедной графини никакого хозяйства перед фасадом, то есть отсутствует пышный бюст, и она уже осмеяна: «Там, где брошка, там перед!»
Я тоже плоская, как доска. И у меня «никакого хозяйства перед фасадом». Даже намека на него.
Правда, я уже не дурнушка, но пока что у меня ни талии, ни бедер. И что же? Значит, в следующий раз и обо мне будут говорить в подобном тоне? Надеюсь, нет. Но ведь мне уже пятнадцать! Великий Боже! Когда же наконец я немного раздамся вширь!
Я долго размышляла над этим. Но потом все же забыла. Жизнь в «Черном орле» была так прекрасна. И самое замечательное, что тетушка баловала меня во всем и всюду. Я заменила ей дочь, в которой ей было отказано небесами. Исполнялось любое мое желание, любой каприз.
Первую неделю я спала у Эрмины, но потом получила отдельную комнату, не очень большую, но светлую и уютную, на третьем этаже. Сколько же там было роскошных вещей! Пышный, изумительно мягкий ковер цвета зеленого мха, вытканный в Линце на мануфактуре шерстяных изделий. Круглая кафельная печь, белая с золотом, доходившая до самого потолка, большое зеркало над умывальником, стул для чтения, керосиновая лампа с зеленым абажуром и высокий резной гардероб.
Мой письменный стол поставили между окон, а на него водрузили глобус. Книги расставили в стеклянном шкафчике, который принесли по распоряжению тетушки из ее собственных владений. Кровать застелена белым шелковым покрывалом, расшитым золотом.
Эрмина спала в соседней комнате. Каждое утро в половине восьмого мы встречались в ее комнате. Там накрывали для нас завтрак: горячий шоколад, сдобная плетенка с изюмом, масло, мед, черный хлеб, яйцо всмятку. Все, что угодно душе, немедленно присылалось из кухни.
Прежде чем приступить к завтраку, мы подходили к окну. Это стало для нас своеобразным ритуалом. Потому что ровно в полвосьмого в сопровождении военного оркестра мимо отеля проходили драгуны, они скакали через город в Эннсхаген, где находился плац. Это было великолепное зрелище. Никогда еще я не видела таких подтянутых всадников! А какие цвета – красные рейтузы, темно-синий безупречного кроя мундир и блестевшие на солнце изогнутые каски! Эта униформа получила первый приз на Всемирной выставке в Париже в 1867 году. Самые элегантные солдаты мира проходили под нашими окнами. Мать была права: даже неказистый парень в драгунской форме выглядел щеголем…
Но прежде всего лошади! Под литавристом мощный вороной. Трубач на пегом жеребце. А эти бравурные мелодии! Как они воодушевляют! Сон как рукой снимает! Прилив бодрости и хорошее настроение. На следующий год и Габор будет среди них уже как кавалерийский офицер.
В Эннсе он был как дома. К тому же, Габор состоял в родстве с комендантом полка, о чем мне поведала Юлиана, а кроме того, задав несколько прицельных вопросов, я выяснила, что Эрмине он приходится племянником, так как был сыном ее покойной сводной сестры Ирми. Бабушка Эрмины была из рода Бороши. Генерал приходился ей свояком и кузеном одновременно. Вот почему он называл ее кузиной, а вовсе не потому, что так якобы принято в Венгрии.
Ура! Одна загадка разгадана: Эрмина была в родстве с господином бароном, а стало быть, и с графом Шандором, чем и объяснялся его ко мне интерес. А я-то ломала голову, почему граф покровительствует девочке из буржуазной семьи. Знать всегда остается в своей среде. Но опека родственников – это понятно. А вот на кого я похожа здесь в Эннсе, тетушка, к сожалению, так и не выдала.
– Наверное, ты так и не узнаешь об этом, – огорчалась Юлиана, – я ничего не могу поделать, я должна была принести клятву, священную клятву, и я буду молчать.
Да, чуть не забыла, граф Шандор жил в замке Эннсэг, но часто у нас обедал, и мы видели его почти каждый день.
Лето. Каникулы.
Я так блеснула на экзаменах в Вене, что меня освободили от годичного подготовительного курса. Только в английском я была еще слабовата. И мы старались теперь наверстать упущенное.
Каждое утро после завтрака я усердно занималась. В половине девятого мальчик Карл приносил с почты свежую лондонскую газету. Мы выбирали несложную статью, отыскивали незнакомые слова, и я заучивала их наизусть.
