Текст книги "Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты."

Автор книги: Светлана Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 37 страниц)

Алексей взялся откупоривать бутылки, веселый пилот проиграл партию и начал вскрывать консервы, Бирский, схватившись за волосы, повис над доской, окончательно погибнув для общества, как отметил Вальцев, повеселевший и взмыленный Андрей Цицин громко мечтал о закуске…[13]13
  Н-да, гостиница-общежитие при Большом Северном ракетодроме… Как заметила однажды С. Бондаренко, больше всего это похоже на студенческую общагу. „Закрытая“ гостиница-общежитие – это вполне обычная вещь при любой советской оборонной или космической шарашке. И реализм выглядел бы примерно так.
  Космонавтов действительно пытаются кормить отдельно от прочих, но вовсе не из соображений а-ля Бирский, а чтобы гастрит раньше времени не нажили. Командированные пролезают в те столовые всеми неправдами, уж на пижонов-то космонавтов внимания не обращая.
  Выходные частенько отменяются, поэтому субботний вечер мало отличается от других. А через пару недель – партийно-комсомольское собрание, личное дело конструктора Сидорова: „Ездил по коридору гостиницы верхом на расчетчике Петрове, мешая спать постояльцам криками „Танки!“"… – В. Д.


[Закрыть]

ДО „СТРАНЫ БАГРОВЫХ ТУЧ“

Как пишет Б. Н. Стругацкий в „Комментариях“: „К 1955 году у нас было: <…> – „Первые“ – чрезвычайно эффектный и энергичный набросок несостоявшейся фантастической повести, задуманной некогда АН (и использованный позже в „Стране багровых туч“)“.

Энергичный – да! Рукописный, карандашом, даже с рисунком, на половинках страниц обычного писчебумажного форма та… Набросок этот сохранился в двух вариантах. Привожу оба.

Первый вариант:

А. Н. Стругацкий ПЕРВЫЕ

 
Неге dead we lie
Because we didn't choose
To live and shame the land
From which we sprung.[14]14
  Как сообщил В. Курильский, этот эпиграф – часть стихотворения А. Хаусмана „Эпитафия на армию наемников“:
Here dead we lie because we did not chooseTo live and shame the land from which we sprung.Life, to be sure, is nothing much to lose;But young men think it is, and we were young.  Текст сопровождается следующим комментарием: „Знаменитый британский поэт А. Е. Хаусман написал „Эпитафию на армию наемников“. Было много критики по поводу использования слова „наемник“ как характеристики солдат Британской империи, многие из которых поступали добровольцами. Тем не менее его стихотворение стало признанным выражением взглядов на тех, кто заплатил высшую цену“.
  Я попытался перевести „Эпитафию“, прошу не судить строго:
Здесь мы лежим: не избран нами путьЖить и позорить родину свою.Конечно, жизнь терять не жаль ничуть —Жаль молодыми умирать в бою.  – В. Д.


[Закрыть]
 

Яркий белый свет падал из-под зеленого абажура и, отраженный лакированной поверхностью стола, тусклыми бликами ложился на кожаную обивку каюты, на металл и стекло приборов, на бледные лица сидевших. Их было четверо – командир, инженер, врач и радист. Пятый, механик, лежал в подвесной койке, уставившись в темный сводчатый потолок стеклянными глазами. Лицо его было искажено болезненной гримасой, как будто он напряженно прислушивается к негромкому разговору за столом и морщится оттого, что не может расслышать.

Впрочем, разговаривавшие старались не смотреть на то, что всего несколько часов назад было их товарищем, и зеленоватый сумрак над абажуром помогал им в этом.

– Возможно, авария произошла, когда мы влетали в атмосферу“ говорил командир. – Тогда ясно, почему астроплан не попал на берег „Голконды“. Может быть, это случилось в момент посадки – это объясняло бы размеры разрушений, которые причинил взрыв. Можно высказать еще несколько предположений. Но главное сейчас в другом. Главное в том, что из пяти реакторов уцелели только три, и лишь один из уцелевших можно задействовать без серьезного ремонта. Инженер прав: мы не имеем ни малейшей возможности самостоятельно покинуть Венеру.

– Кроме всего прочего, у нас серьезно повреждены системы управления, – добавил инженер, и стекла его очков холодно блеснули. Врач задумчиво вычерчивал мизинцем на столе волнистые линии. Радист вздохнул, достал из портсигара шоколадку и положил в рот.

– Мне хотелось бы знать, – продолжал командир, – что думает каждый из вас по поводу создавшегося положения. Мы уже видели кое-что там, – он кивнул головой куда-то в сторону, – за стенами каюты. Что вы думаете об этом? Что думает об этом инженер? Доктор? Что может предложить – это особенно важно – радист?

– Разрешите? – Инженер снял очки и медленно заговорил, протирая их кусочком замши. – Всё, к сожалению, немногое, что мы знаем об этой планете на основании опыта прежних двух экспедиций… я имею в виду возвратившиеся экспедиции… всё это говорит о том, что… вряд ли можно надеяться на скорый приход помощи. Для этого экипажам спасательных астропланов придется прочесать огромные пространства. Правда… – Он замялся и, низко наклонив голову, принялся надевать очки. – Если установить Большой маяк тут, рядом, это значительно облегчит спасателям поиски… Собственно, маяк попросту навел бы их на нас.

– Здесь устанавливать маяк нельзя, – хмуро сказал радист. Мы не имеем права.

– Пожалуй, – легко согласился инженер. – К тому же его энергетический баланс рассчитан на подножное, если так можно выразиться, использование богатств „Голконды“. А здесь он в триста-четыреста часов сожрал бы все наличные запасы ядерного горючего.

– Что же вы предлагаете? – спросил врач.

– Ждать. Практически можно сколь угодно долго оставаться в нашей стальной скорлупе.

– Не нужно забывать, что кислорода и воды у нас не так уж и много, на весь наш век не хватит… – пробормотал радист. – Я не говорю уже о съестном.

Капитан чуть не рассмеялся, увидев, какой легкомысленно-мальчишеский жест сделал всегда серьезный и немного самодовольный инженер.

– Пустяки, два-три дня, и я буду добывать вам и воду, и воздух из местной атмосферы в любых количествах.

Второй вариант:

1

– Не понимаю, что случилось с амортизаторами. – Командир ожесточенно уже в который раз поправил бинт, съехавший на глаза. – При взлете они сработали замечательно, а тут… Словно их и не было.

Инженер не ответил. Он полулежал в глубоком кресле, бережно прижимая к груди упакованную в узкий деревянный ящик руку. Его почерневшее от боли лицо судорожно подергивалось, и он едва слышно рычал сквозь стиснутые зубы. Командир искоса взглянул на него.

– Закурите? – спросил он.

Инженер кивнул. Командир достал папиросу, вставил ее в запекшиеся губы Инженера и чиркнул спичкой.

– Спасибо, – хрипло выдохнул тот. – Нет, не надо. Тошнит.

Папироса упала на пол. Звякнул люк, и в каюту вполз Доктор. Оба повернулись к нему. Доктор зажмурился, потер ладонью испачканное засохшей кровью лицо и сплюнул.

– Плохо, – сказал он шепотом. – Очень плохо. И часу не протянет. – Он снова сплюнул. – По-видимому, его бросило головой на распределительный щит. Знаете, тот, в моторном отделении. У него в двух местах пробит череп и сломаны шейные позвонки.

Командир опустил голову.

– Ну, а как вы? – Доктор подошел к Инженеру. – Больно?

Сейчас впрыснем вам кое-что.

Он опять сплюнул и вытащил из нагрудного кармана коробку со шприцем.

– Что вы… всё плюетесь… Доктор? – с трудом выдавил Инженер.

Он хотел сказать совсем другое, крикнуть, что он не верит, что брата уже невозможно спасти… но в последний момент вспомнил, что перед ним один из лучших хирургов страны и что вряд ли такие вещи пришли бы ему в голову, если бы Механик не был его, Инженера, братом.

И он спросил вместо этого:

– Что вы… всё плюетесь?

Доктор набирал в шприц желтую жидкость из узкой стеклянной ампулы.

– Плююсь? – рассеянно переспросил он. – А… это, друг мой, эмаль. Лопнула от удара эмаль на зубах. Ну-ка, дайте руку… да не бойтесь, здоровую руку. Вот так.

Через несколько минут все спустились в нижний отсек. Там в подвесной койке лежал Механик, изжелта-бледный, с широко раскрытыми остекленевшими глазами, с розовой пеной в углах полураскрытого рта. Возле него сидел Радист. Инженер наклонился над братом.

– Леня… – тихо позвал он. – Леня!

Радист встал, прихрамывая отошел в сторону и отвернулся лицом к стене. Он и Механик были самыми молодыми из экипажа, большими друзьями.

– Леня, – еще раз проговорил Инженер.

Доктор тронул его за плечо.

– Он не слышит вас.

– И… никогда больше не услышит, – сказал Инженер. А, может быть…

Широко раскрыв глаза, он взглянул на Доктора.

Тот опустил голову. Тогда он опустился на стул, где только что сидел Радист.

Потом повернулся к Командиру и проговорил с виноватой улыбкой:

– Вы все… уйдите, пожалуйста.

Метрах в ста от звездолета в вязком горячем грунте выкопали яму и опустили в нее свинцовый бак с телом Механика. Дали прощальный залп из карабинов. Над могилой поставили лист нержавеющей стали с выцарапанными на нем неровными буквами.

2

Доктор, насвистывая и изредка поплевывая, сидел за столом и выписывал из мокрых листков анализов в большую общую тетрадь. Радист копался в аппаратуре – менял лампы, лопнувшие при ударе. Вскоре вернулись из моторного отделения Командир и Инженер, оба усталые, заляпанные чем-то бурым и жирным и очень озабоченные.

– Внимание, товарищи, – сказал Командир. – Все к столу.

Давайте быстренько обменяемся информацией и решим, что делать дальше, а затем…

– Одну минутку, – прервал его Доктор. – Прошу извинения, но… Насколько я понял, положение очень серьезное, не так ли?

Командир кивнул.

– Тогда я, как секретарь организации, предлагаю провести экстренное партийное собрание. Повестка дня: „Положение звездолета ЭР-68 и…“ – Доктор сделал паузу и раздельно, с ударением на каждом слове произнес: – „…и задачи членов экипажа – коммунистов по выполнению задания партии и правительства“. Кто за? Единогласно. Предлагаю для ведения собрания избрать председателя и технического секретаря.

– Председателем – Командира, секретарем – Радиста, – сказал Инженер, покачивая у груди сломанную руку. – Я писать не могу.

– Так. Кто-нибудь против? Нет? – Доктор вырвал из тетради несколько листов и протянул Радисту. – Карандаш у вас есть? Хорошо. Товарищ Командир, прошу вести собрание.

Командир пошептался с Доктором, сказал что-то вполголоса Радисту и громко произнес:

– Прошу почтить вставанием память Механика Звездолета, коммуниста, члена нашей организации, безвременно погибшего на своем посту.

Все встали.

– Прошу садиться. Слово для информации о состоянии энергетической и двигательной систем звездолета предоставляется Инженеру. Говорить можно сидя.

Инженер достал здоровой рукой записную книжку, раскрыл и снова закрыл ее.

– Вкратце дело обстоит так. – Он помолчал, просмотрел свои записи и быстро продолжил: – Вышли из строя реакторы номер три и пять. Остальные три тоже имеют повреждения, но снова могут быть задействованы после небольшого ремонта.

Реактор номер три разрушен взрывом контейнера с жидким водородом – это, по-видимому, и послужило причиной аварии.

С реактором номер пять дело обстоит лучше, однако исправить его в настоящих условиях невозможно. Короче говоря, состояние двигательной системы не дает нам оснований надеяться на возможность самостоятельного возвращения на Землю. Я уже не говорю о серьезнейших повреждениях системы управления.

Он перевел дух и посмотрел на товарищей. Командир рас сматривал свои исцарапанные пальцы. Доктор слушал спокойно к внимательно, прикрыв свои острые глазки набрякшими веками. Радист торопливо писал, склонив голову набок.

– Теперь о наших энергетических ресурсах. В этом отношении мы обеспечены превосходно. Ядерное горючее для реакторов у нас есть. Жидкий водород нам тратить нет нужды – для снятия тепла и питания турбины можно будет использовать воду или какую-нибудь другую жидкость. Мы с Командиром уже наметили переоборудовать реактор номер два – он пострадал меньше других – для питания генератора мощностью в три тысячи киловатт. Это займет, конечно, известное время и силы. Что касается маяка, то, если мы найдем, что должны искать, – а только в этом случае и имеет смысл устанавливать радиомаяк, – энергетическую установку для него создать будет не трудно. У нас есть материалы и инструменты. Вот и все, пожалуй.

– Прошу вас, Доктор, – сказал Командир.

– Все мы уже видели, что делается там, снаружи. Уточню кое-что. – Врач перелистал свою общую тетрадь. – Так… ага, вот оно. Температура пятьдесят градусов выше нуля, влажность очень высокая. Воды очень много… почва пропитана ею, как губка. Но эта вода – яд. В ней больше семидесяти процентов тяжелой воды. Растительность и животный мир здесь есть… По – видимому, природа приспособила местную флору и фауну к дейтериевой воде. Но в пищу все это не годится. Впрочем, как вы сами могли убедиться, один только вид местной живности способен убить аппетит даже у умирающего от голода. Значит, мы должны рассчитывать только на свои запасы продовольствия. С водой, конечно, дело обстоит легче – легкую воду мы получим от сжигания водорода в кислороде, водород – протонный водород – у нас есть, а кислород можно добыть электролизом. Над этим еще нужно подумать, но с этой стороны нам нечего опасаться. Опасаться следует другого. Как я и ожидал, там, снаружи, все – вода и атмосфера – насыщено богатейшей микрофауной. Бездна всевозможных бактерий, амеб, инфузорий, в большинстве, вероятно, анаэробных. Многие виды могут оказаться болезнетворными. Будьте осторожны. Перед выходом наружу и по возвращении обтирайтесь раствором формалина или спирта. Малейшую ранку, царапину промывайте и залейте коллоидом. В отношении этого буду просить Командира об отдании приказа по экипажу.

Командир кивнул.

– Все у вас?

– Все.

– Какой состав атмосферы? – спросил Инженер, делая какие-то пометки в блокноте.

– С0, СО, главным образом. И азот.

– Слово предоставляется Радисту.

Радист положил карандаш, пригладил волосы.

– Собственно, пока я могу сообщить очень немногое. Предварительные расчеты показывают, что в условиях такой высокой ионизации, какую мы имеем здесь, трудно надеяться на связь с Землей. Если бы иметь хоть какое-нибудь представление о том, в какой точке небосвода находится Земля, можно было бы попробовать направленный радиолуч. Но здесь, вероятно, всегда такие тучи и туман, не поймешь даже, день или ночь. Даже инфракрасные средства оказались бессильны – я не смог найти Солнце. Что касается работы на прием… попробуем, хотя…

Как бы то ни было, за нами следят с Земли. У нас есть аварийное средство дать SOS – три взрыва атомных зарядов, если не ошибаюсь. В крайнем случае применим это. Вот все у меня.

Наступила пауза. Доктор передал Радисту листки протокола.

– Теперь разрешите мне, – сказал Командир. – Товарищи коммунисты! Венера сурово встретила нас, первых людей, высадившихся на ее поверхности. Мы уже теперь всего через пятьдесят часов после прибытия сюда, можем составить себе представление об огромных, во многих отношениях неожиданных трудностях, которые нас здесь ожидают. Положение усугубляется еще аварией звездолета и трагической гибелью нашего товарища. Но все это не должно запугать нас, не дать нам вспомнить нашу задачу. Трудности и опасности нашей работы не следует преуменьшать, но их не следует и преувеличивать.

Трезво оценить обстановку, учесть все наши возможности, сосредоточиться на одной мысли – как выполнить порученное нам дело. Разумеется, можно было бы дать сигнал „терпим бедствие“, выставить радиомаяк, запереться в звездолете и спокойно отсиживаться до прихода помощи. Продовольствия хватит, воду и кислород можно добыть – чего лучше? Боюсь, что кое-кто из вас уже подумывает об этом. И оправдание готово: чего, мол, еще можно требовать от экипажа звездолета, потерпевшего аварию? Товарищи коммунисты! Родина наша ждет от нас другого. Наши товарищи ждут от нас другого. Конечно, если мы не сделаем нашего дела, его сделают за нас другие. Не мы, так другие пойдут на поиски „Урановой Голконды“, не мы, так другие установят маяк номер один, первый ориентир, с которого начнется завоевание Венеры человеком. Не мы, так другие в этих неслыханно трудных условиях проложат нашей стране дорогу к неисчерпаемым энергетическим богатствам Венеры. Но разве мы, экипаж звездолета ЭР-68, хуже других советских людей? Ведь именно нам оказал наш народ великую честь быть первыми в этом деле. И мы покажем себя достойными этой чести. У нас есть кое-какие радиометрические данные, полученные беспилотной разведкой в прошлом году, о приблизительном расположении „Урановой Голконды“. Один из нас останется здесь, в звездолете, присматривать за работой небольшого кругового радиомаяка, который мы установим. Остальные, взяв необходимые материалы, снаряжение, продовольствие, двинутся на поиски. Выйдя к границам „Голконды“, сооружаем маяк, питающую его энергетическую установку и возвращаемся по пеленгу к звездолету. Предварительно можно будет дать сигнал бедствия. Таково мое решение как Командира, и я призываю вас, товарищи коммунисты, всемерно помочь мне претворить его в жизнь. Вот все, что я хотел сказать.

У кого есть вопросы – пожалуйста.

– Можно мне? – тихо сказал Инженер. – Кто останется здесь?

– Вы, – ответил Командир.

– Но… – Инженер сморщился и схватился за руку. – Вы не имеете права по инструкции покидать корабль.

– Инструкцию составляют люди, инструкцию изменяют люди. Вас послать в экспедицию я не могу.

– Из-за руки?

– Да.

– Ответственность за установку маяка несу я.

– Мы все несем эту ответственность, – жестко сказал Командир.

– Присоединяюсь как секретарь парторганизации к мнению Командира, – веско сказал Доктор.[15]15
  „Из трех членов экипажа один будет политрук. В пути он будет непрерывно вести среди пилота и штурмана массово-разъяснительную работу о пользе космических рейсов и требовать заметок в стенгазету“. Это, понятно, из А. Солженицына. Аркадий Натанович сократил должность политрука (помполита, „помпы“), остался только секретарь партячейки. Тяжело ему одному… Еще ведь и лечить надо. – В. Д.


[Закрыть]

Он остался один. [Далее текст отсутствует.]

ПОСЛЕ „СТРАНЫ БАГРОВЫХ ТУЧ“

Стругацкие уже тогда пробовали писать киносценарии… На обороте страниц черновика „Стажеров“ обнаружились два экземпляра рукописи „Экипаж „СКИФА““ (некоторые страницы в обоих экземплярах отсутствуют, но весьма удачно перекрывают друг друга, так что текст сохранился полностью). Когда я сообщила БН, что он ошибается, утверждая, что киносценария по СБТ не сохранилось, БН ответил: „А вы уверены, что это окончательный вариант сценария, а не один из его черновиков?“ Так и будем считать. Возможно, это один из черновиков несохранившегося киносценария.

Москва 1960–1961 гг.

ЭКИПАЖ „СКИФА“

Сценарий научно-фантастического фильма по мотивам повести „Страна багровых туч“

Плутон. Свирепый ветер несет тучи черной пыли над дикими нагромождениями скал, воет и свистит в горных вершинах, гонит в низком багровом небе толпы меняющихся облаков.

Сквозь рев бури прорывается далекий гул и грохот – словно далеко-далеко за горизонтом бурлит, закипая, исполинский котел со смолой.

Между скал, тяжело переваливаясь через валуны, ползет человек. На нем просторный скафандр с кислородными баллонами за спиной, голову покрывает прозрачный шлем. Скафандр и шлем испачканы в пыли и жидкой грязи. Человек ползет из последних сил, время от времени он останавливается и в изнеможении опускает голову в шлеме на землю. И чей-то голос устало и настойчиво повторяет:

– Мехти… Мехти… Отзовись… Мехти…

Человек приподнимается на локтях и стирает перчаткой грязь с лицевой стороны шлема. Видно его лицо – изможденное, с заплывшими глазами, с сухими запекшимися губами. На Щеке и на подбородке – черная застывшая кровь.

Человек с трудом шевелит губами. Хриплый шепот едва слышен:

– Я здесь… Здесь… Я сейчас… Сейчас…

Но снова звучит усталый и настойчивый призыв:

– Мехти… Мехти… Где ты, Мехти… Отзовись…

И тогда Мехти с прежним упорством переползает через обломок скалы, скатывается и ползет дальше. Ветер обрушивает на него целую кучу черной пыли, переворачивает его, человек судорожно цепляется за землю, за камни.

– Мехти… Ты слышишь меня?.. Отзовись, Мехти…

– Сейчас, сейчас… Я спешу… Я сейчас…

Мехти огибает огромный валун, и перед ним открывается обширная неровная поляна. Посередине поляны торчит, упираясь тонким, как игла, шпилем в багровое небо, покосившаяся ракета. На полированных боках ее светятся темно-красные отблески далекого зарева. Рядом с ракетой сидит прямо на земле Ермаков, сгорбленный, придавленный полуторакратной силой тяжести на Плутоне. Он в таком же просторном скафандре и прозрачном шлеме. Его ноги занесло черной пылью. Это его голос слышится сквозь вой бури и грохот далекого кипящего котла:

– Мехти… Мехти… Отзовись…

Он вдруг замечает ползущего и вскакивает на ноги. Вернее, хочет вскочить, но просто тяжело поднимается и так же тяжело и неуклюже спешит к Мехти. Мехти продолжает ползти к нему навстречу.

– Мехти, друг, что с тобой?

Мехти исчерпал все силы. Голова его падает, он лежит неподвижно. Ермаков опускается около него, кладет его голову в шлеме к себе на колени.

– Что с тобой, Мехти? Мехти!

Мехти открывает глаза.

– Анатолий… там… страна чудес… только я не успел…

Он вновь закрывает глаза и вдруг начинает быстро-быстро говорить по-азербайджански. Ермаков склоняется к нему так низко, что касается шлемом его шлема.

– Мехти… Погоди, Мехти…

Мехти, не открывая глаз, говорит громко и отчетливо:

– Это планета сокровищ, Толя… Там бесчисленные сокровища… Их нужно взять… Подарить Земле… – Голос его падает до шепота. – Только там опасно… Там смерть…

– Мехти, о чем ты? Какие сокровища?

Но Мехти опять принимается быстро-быстро говорить по-азербайджански.

Ермаков трясет его за плечи.

– Мехти! Говори по-русски! Мехти! О чем ты?

Страшное, окровавленное лицо Мехти вдруг преображается. Он улыбается и шепчет:

– Хорошо как… Голубое небо… Толя… Смотри… голубое небо….

Он умолкает, голова его скатывается набок. Мехти умер. Ермаков поднимает лицо и смотрит в ту сторону, откуда пришел Мехти. По щекам его катятся слезы. Багровые отблески светятся на прозрачном материале шлема, на каплях слез и в сверкающих яростью глазах…

А там, откуда приполз Мехти, за черными исполинскими скалами, сквозь черную бурю, разливается в полнеба ослепительное фиолетовое зарево и раздается грохот чудовищного взрыва…

* * *

Кабинет Председателя комитета межпланетных сообщений.

Огромное светлое помещение. На стенах портреты выдающихся деятелей космонавтики. По углам модели различных ракет, начиная от старинных многоступенчатых и кончая последними – атомными. За большим письменным столом в креслах пятеро – члены комитета, старые испытанные межпланетники, руководители космонавтики Советского Союза.

Председатель комитета Николай Захарович Краюхин резко говорит:

– Гибель Мехти – это серьезное предупреждение. Некоторые здесь воображают, что мы все еще живем в эпоху первых космических полетов…

Головин, приземистый лысый пожилой человек, ворчливо замечает:

– Когда я высаживался на Церере, для меня опорных баз не делали…

КРАЮХИН. И вернулся ты без пяти ребер.

Громов, высокий, с лицом словно отлитым из бронзы, добавляет:

– И сидишь теперь в Комитете вместо того, чтобы летать.

ГОЛОВИН. Можно подумать, что вы летаете!

КРАЮХИН (продолжает). И мы должны строго предупредить всех членов экипажа о недопустимости бессмысленного риска… Никаких рискованных шагов вне главных целей экспедиции!

ГОЛОВИН. А в чем же теперь главные цели? Я уже совсем ничего не понимаю!

КРАЮХИН (терпеливо). Повторяю для непонимающих.

Мы утверждаем вторую комплексную экспедицию к Плутону на фотонном планетолете „СКИФ“, имеющую цель: А. Создать опорную базу-ракетодром как плацдарм для широких исследовательских работ в области, именуемой „Страной Мехти“. Б. Разведать предполагаемые геологические богатства области, именуемой „Страной Мехти“. Ясно?

Ляхов, широкоплечий, седой, в темных очках, замечает:

– Ты забыл, Николай, пункт В: обязательно вернуться на Землю!

ГРОМОВ. С целыми ребрами.

ГОЛОВИН (обиженно). Накинулись…

КРАЮХИН. Да, да, Андрей, вернуться целыми и невредимыми. Ну, и состав экспедиции… Начальником идет, как договорились, Ермаков… Возражений нет?

ЛЯХОВ. Лучше не придумаешь…

ГРОМОВ (задумчиво). У Анатолия свои счеты с Плутоном… Забыть Мехти не может.

КРАЮХИН. Штурманом-инженером идет Спицын.

ЛЯХОВ. Ну, Богдан – это небожитель…

КРАЮХИН. Геолог – Юрковский.

ГОЛОВИН (ехидно улыбаясь). Не понимаю. Если вам нужны целые ребра – при чем здесь Юрковский?

ГРОМОВ. Это правда. (Краюхину.) Владимир всегда лезет в самое пекло.

КРАЮХИН (строго). Юрковский, как вам отлично известно самый способный из молодых геологов. А что касается его темперамента, то рядом Ермаков и Спицын, крепкие люди.

ЛЯХОВ. Ясно, у них не порезвишься.

КРАЮХИН. К тому же у нас есть еще один крепкий человек, четвертый и последний член экспедиции инженер Быков.

ГРОМОВ. Это твой инженер из Антарктики?

КРАЮХИН. Да.

ГРОМОВ. А тебя не смущает все-таки его возраст, Николай Захарович?

КРАЮХИН. Двадцать пять лет? Если мне не изменяет память, мы с тобой ходили в первый рейс двадцати лет…

ГРОМОВ (уточняет). Двадцати двух!

КРАЮХИН. А у этого хлопца за плечами уже пять лет Антарктиды и спасение французской экспедиции!

ЛЯХОВ (усмехаясь). Французы прозвали его Стальным Капитаном.

ГРОМОВ. Хорошо, хорошо, я ведь не против.

КРАЮХИН (нажимает кнопку на краю стола и говорит в микрофон). Попросите ко мне товарища Быкова.

Дверь открывается. В кабинет неторопливо входит высокий молодой человек атлетического телосложения, в белом спортивном костюме. Он останавливается у порога и негромко здоровается:

– Здравствуйте, товарищи!

КРАЮХИН. Здравствуйте, Алексей Петрович. Садитесь, пожалуйста. Вот сюда, поближе…

Быков садится. Все внимательно рассматривают его.

КРАЮХИН (мягко). Вы не изменили вашего решения? Плутон вас не пугает?

БЫКОВ. Нет.

ГОЛОВИН (хмуро). И вы не побежите в последний момент освобождаться по семейным обстоятельствам? Или по состоянию здоровья?

Ляхов и Громов засмеялись.

БЫКОВ (вполне серьезно). Нет, не побегу. Почему вы так думаете?

ГРОМОВ (ласково). За последние четверть века, товарищ Быков, нам приходилось видеть всякое. Космос дело не шуточное.

КРАЮХИН. Вы командир вездехода. Судьба экспедиции во многом будет зависеть от вас.

БЫКОВ (по-прежнему серьезно). Нет, нет. Я взвесил все.

Я не раздумывал. И если вы не изменили вашего решения, я готов!

Краюхин переглядывается с членами комитета.

КРАЮХИН. Ваше мнение, товарищи?

ГОЛОВИН (ворчливо). Утвердить. Посмотрим.

ГРОМОВ и ЛЯХОВ (в один голос). Согласны.

КРАЮХИН (официально). Государственный Комитет утверждает товарища Быкова Алексея Петровича инженер – водителем и химиком комплексной экспедиции к Плутону.

Все поднимаются. Члены Комитета молча пожимают руку Быкову.

ГОЛОВИН (со вздохом, вполголоса). Ох, счастливец!

ГРОМОВ (хлопает его по плечу и смеется). Нечего завидовать, старый ворчун! Мы с тобой свое отлетали. Эстафета у молодежи.

КРАЮХИН (кладёт руку на плечо Быкова). Они правы, Алексей Петрович. И когда завидуют, и когда говорят, что эстафета у молодежи. Пожалуй, никогда еще перед космонавтами не стояла такая ответственная и тяжелая задача. В дни нашей молодости мы и мечтать не смели о таком рывке к границам Солнечной системы…

ГОЛОВИН (мрачно). Еще бы… Шесть миллиардов километров за сто суток!..

В дверях появляется секретарь:

– Николай Захарович, ваш стратоплан на старте.

КРАЮХИН (весело и энергично). Полетели, Алексей Петрович!

Глаза Быкова округляются.

БЫКОВ. На Плутон?

Все смеются.

КРАЮХИН. Ну нет, не так скоро. Пока поработаем на Земле.

Есть такой ракетодром, „СЕДЬМОЙ ПОЛИГОН“. Слыхали?

* * *

Стратоплан вертикального взлета уносится в синее безоблачное небо. В кабине, полулежа в креслах, беседуют Краюхин и Быков.

КРАЮХИН. Полстолетия космонавты всего мира смотре ли на Плутон, как лиса на виноград.

– БЫКОВ (улыбаясь). Видит око, да зуб неймет.

КРАЮХИН. Вот именно. Каждому мечталось преодолеть чудовищную пропасть пространства, первому водрузить знамя своей родины на этой последней, крайней планете Солнечной системы.

БЫКОВ. Я недавно подсчитал, что на нынешних ракетах при инерционном полете такое путешествие заняло бы больше столетия…

КРАЮХИН. Значительно больше. Нет, нынешние ракеты для этого не годятся. Проблема была решена только тогда, когда советские космонавты получили в свои руки новое, небывалое орудие исследования Космоса – фотонный планетолет.

БЫКОВ. „СКИФ“?

КРАЮХИН. Да, „СКИФ“. В нем сконцентрировалась вся мощь советской науки и техники. Мы строили его более двадцати лет. И вот два года назад он покинул лунные доки и отправился в пробный рейс к Плутону.

БЫКОВ (усмехаясь). Пробный рейс в шесть миллиардов километров!

КРАЮХИН. А как вы думаете? Такую фантастическую машину можно испытывать только на фантастических дистанции.

На девяносто третьи сутки „СКИФ“ вышел на орбиту вокруг Плутона.

БЫКОВ. Я представляю себе, как ликовал экипаж!

КРАЮХИН. Да нет, они даже обрадоваться не успели…

БЫКОВ. Почему?

КРАЮХИН. То, что они увидели на Плутоне, просто ошеломило их. Плутон оказался необычайной планетой. Вместо сугробов замерзшего газа – бешеная раскаленная атмосфера.

Вместо вечного мрака и неподвижности – электрические бури, грандиозные выбросы ионизированных паров. И не удивительно, что неистовый азербайджанец Мехти потребовал немедленной разведки на десантной ракете.

БЫКОВ. Что же там оказалось, Николай Захарович?

КРАЮХИН (помолчав). Этого мы до сих пор не знаем. Мехти погиб и успел перед смертью сказать всего несколько слов.

Он говорил о каких-то несметных сокровищах.

БЫКОВ. Но хоть какие-то предположения существуют?

КРАЮХИН. У нас есть результаты наблюдений с борта „СКИФА“, и у нас есть слова Мехти. Мощная ионизация, бурное истечение раскаленных газов, сокровища… Предположения возникают самые фантастические…

БЫКОВ. Какие же?

КРАЮХИН. Например, возможно, что процессы, происходящие обыкновенно в глубоких недрах планет, на Плутоне происходят почему-то на поверхности…

БЫКОВ. При чем же здесь сокровища?

КРАЮХИН. Имеются в виду процессы непрерывного образования и распада трансурановых элементов…

БЫКОВ (напряженно хмурится). Невероятно. Природные трансураниды, да еще на поверхности планеты! Тогда это должны быть действительно сказочные богатства! Мы-то знаем, чего стоит изготовить на Земле хотя бы миллиграмм менделевия![16]16
  Менделевий? Это да, это вещь. Малопонятно, как это он образуется там, на Плутоне, ну да ладно. Но ведь период полураспада самого устойчивого изотопа менделевия – 56 суток. Как же они собираются доставлять его на Землю (даже с использованием своего супер-пупер планетолета)? – В. Д.


[Закрыть]

КРАЮХИН. Вот проверить это, создать плацдарм для широких исследовательских работ в этом направлении, и есть цель вашей экспедиции.

ГОЛОС ШТУРМАНА (в микрофон). Через три минуты „СЕДЬМОЙ ПОЛИГОН“.

КРАЮХИН – Узнайте, чем занят экипаж.

ГОЛОС ШТУРМАНА (после паузы). Экипаж обедает.

* * *

Ресторан гостиницы „СЕДЬМОГО ПОЛИГОНА“. Экипаж „СКИФА“ за столом. Едят второе. Геолог Юрковский, красивый немного стильный[17]17
  Ах, это доброе старое время! „Стильный“ – сказано с явным неодобрением. Хорошо хоть, что не „стиляга“… Папина „Победа“! – В. Д.


[Закрыть] молодой человек, лениво ковыряет вилкой в куске телятины. Штурман-инженер Богдан Спицын, невысокий, полный, аккуратно подчищает корочкой подливку уже пустой тарелки. Командир корабля Ермаков, сухощавый, совсем седой, аккуратный, ест неторопливо и методично.

Спицын вздыхает и рассматривает свою пустую тарелку. Юрковский, украдкой поглядывая на Ермакова, отрезает половину своего куска телятины и медленно двигает свою тарелку к тарелке штурмана. Тот делает то же. Тарелки сближаются. Вилка Юрковского двигает телятину к штурману. Штурман тянется к телятине своей вилкой.

ЕРМАКОВ (не поднимая глаз). Владимир Сергеевич.

Юрковский замирает. Спицын торопливо придвигает к себе тарелку.

ЮРКОВСКИЙ. Э-э… Что вы сказали, командир?

ЕРМАКОВ. Доедайте второе.

ЮРКОВСКИЙ (кладет вилку). Мне не хочется что-то, Анатолий Борисович.

ЕРМАКОВ (поднимает на него глаза, говорит тихо и спокойно). Владимир Сергеевич, я прошу вас доесть второе.

ЮРКОВСКИЙ. Неужели это так важно?

ЕРМАКОВ (спокойно). Мы не можем позволить себе дать Плутону хотя бы один шанс против нас.

ЮРКОВСКИЙ. Даже в виде этого несчастного кусочка телятины?

ЕРМАКОВ. Нарушение режима начинается с малого. У одних с кусочка телятины, у других с контрабандных пирожных!

СПИЦЫН (бормочет растерянно). Какое пирожное? Я понятия не имею о пирожных, Анатолий Борисович. Ах, пирожное…

Спицын вытаскивает из-за графина тарелку, полную пирожных, и разглядывает ее, словно видит впервые. Затем радостно восклицает:

– Ах, это? Впервые вижу… Я пирожные терпеть не могу…

Стараясь не глядеть ни на кого, штурман относит пирожные на буфет, затем вздыхает и вытирает корочкой уже и без того чистую тарелку.

Ермаков прикладывает к губам салфетку, следит, как Юрковский неохотно доедает, и говорит холодно:

– Как дети, черт бы вас побрал!

ГОЛОС ДЕЖУРНОГО (в репродукторе). Председатель Государственного Комитета прибыл и приглашает экипаж „СКИФА“ в кабинет начальника космодрома.

Юрковский вскакивает и сейчас же садится под тяжелым взглядом Ермакова. Торопливо запихивает в рот остаток телятины.