Текст книги "Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты."

Автор книги: Светлана Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 37 страниц)

С. Бондаренко Неизвестные Стругацкие: от «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»

Вступление

Осень 2000 года. Кабинет генерального директора фирмы «Сталкер» А. А. Воронина. Мы разговариваем по телефону с Борисом Натановичем Стругацким по поводу оформления собрания сочинений Стругацких.

В то время собрание было практически готово – в верстке находится 11-й том, дело лишь за оформлением, и можно уже приступать к печати.

Воспользовавшись случаем лишний раз поговорить напрямую С мэтром, спрашиваю:

– Борис Натанович! Я опять хочу спросить вас о «Вариантах».

Вы отказались печатать их в собрании сочинений, но не отказы вались их печатать вообще. Может быть, сделаем книгу – дополнительно к собранию, или отдельно, или в «Мирах Стругацких» – по «Вариантам».

– Нет, Света. Я же говорил, что Стругацкие – это не Лев Толстой. Варианты я публиковать не хочу.

– Борис Натанович, но вы же сами говорили при встрече…

– Вообще – я не отказывался, но не сейчас, Света, не сейчас.

– А когда?

– Вот умру, тогда и печатайте.

– Борис Натанович! Не надо так! Потом это будет уже не так нужно…

– Ага! – ловит меня на слове мэтр. – Если потом это будет не нужно, значит не нужно и сейчас.

– Борис Натанович! Это нужно моим сверстникам. И лучше сейчас.

– Нет, Света, я же сказал – нет.

Я молчу. Это выбило меня из мыслящего состояния полностью. Ведь уже набрана часть текстов, продумана последовательность, отобрано наилучшее…

– Света, ну не расстраивайтесь вы так. Потом как-нибудь.

Я молчу. Слов нет совсем – ни для сожаления, ни для борьбы.

– Света, не переживайте.

Я молчу. Слов нет по-прежнему.

– Могу вам предложить только один вариант, когда эти тексты я позволю выставить на публику.

– Какой?

– Напишите книгу. Напишите исследование по рукописям Стругацких, по черновикам. Туда можете включить любые отрывки.

– А если этих черновиков наберется четыре пятых текста всей книги?

– Да хоть девять десятых. Понимаете, Света, я не хочу, чтобы на обложке этой книги авторами стояли А. и Б. Стругацкие.

Это черновики… недоделанное, необработанное… Это действительно ЧЕРНОВИКИ. Под такими текстами подписываться стыдно, публикуя их. Пусть книга будет называться «Исследование рукописей Стругацких» или как-то еще, но автор на обложке должен быть «С. Бондаренко», а не «А. Стругацкий, Б. Стругацкий». Только при таком условии я дам разрешение на публикацию черновиков. Вы меня поняли?

– Да. Я рада. Спасибо!

Так (или примерно так) состоялся тот осенний разговор. Так родилась эта книга. [1]1
  Помогая С. Бондаренко с редактурой и корректурой этой книги, я стал одним из первых ее читателей. И книга показалась мне безумно интересной. Взвешенные и точные комментарии Светланы, не заслоняющие главного – замечательных текстов, любовно и тщательно подготовленных ею… все это проглатывалось на одном дыхании.
  По ходу чтения у меня, естественно, возникали некоторые замечания, частью по делу, частью – не очень. Ведь братья Стругацкие – мои любимые писатели с самого детства, и их тексты не могут не вызывать у меня разнообразных мыслей, ассоциаций. Особенно никогда не виденные ранее тексты. После обсуждения мы со Светланой решили предложить некоторые из этих замечаний-примечаний вниманию читателей книги.
  Уточню две позиции. Во-первых, это ни в коем случае не претензия на сколько-нибудь серьезное комментирование. В примечаниях обсуждаются только те моменты, которые показались интересными именно мне, читателю АБС с более чем сорокалетним стажем. Читателю – а не критику и не литературоведу. Во-вторых, мнение, выраженное в примечаниях, – это опять-таки мое мнение, а не истина в какой бы то ни было инстанции.
  Вот в таком „аспекте“.
  Вл. Дьяконов.


[Закрыть]

Работа над текстами

Как вообще началась у меня работа над текстами Стругацких?

Интерес поначалу был чисто практический. Конец 70-х. КнигиСтругацких достаются с боем. Каждая приобретенная книга – целый авантюрно-приключенческий роман (через кого узнавалось, как доставалось, выменивалось – и на что выменивалось – или покупалось «с рук», неизбежные потери – «зачитали»). Либо перепечатанное на машинке (Срочно! Текст надо возвращать). Либо фотокопии… Если имеешь два экземпляра одной и той же вещи – отдай (подари, поменяй, продай) другому, тоже нуждающемуся в ней. Доходило до того, что некоторые книги «разъединялись» по произведениям. К примеру – «Трудно быть богом» у меня есть в двух изданиях, а у брата – ни одного экземпляра!

Аккуратно изъять из книги нужную половину и отдать. У меня ведь уже есть!

– Первая проблема. Первая постановка задачи. «За миллиард лет до конца света». У меня был ксерокс журнальной публикации; потом появилась книга. Журнальную публикацию можно (и нужно) вроде бы отдать, но вдруг находишь нечто в текстах отличающееся.

Как и чем пожертвовать? Что отдать, а что оставить?

Первая попытка сверки текстов.

Затем проблема посложнее. «Обитаемый остров». Была журнальная публикация. Появилась книга – дали почитать. Книга – она полнее, там есть главы, отсутствующие в журналах. Но! Разве можно спокойно читать «рыжая морда Зеф», если привык уже к «рыжему хайлу» Зефа? Опять сверка текстов, допечатываем на машинке недостающие главы из книги и вставляем их в журнальный вариант…

После знакомства (пока только заочного – эпистолярного) с Вадимом Казаковым, в то время выпускающим фэнзин «АБС-панорама» и собирающим постепенно всех тех, кто впоследствии вошел в группу «Людены», в одном из первых моих писем к нему (с тайной завистью): «Полное Собрание Сочинений. Уже делала текстологическую обработку по некоторым изданиям, дабы заиметь лучшую, а остальные варианты давать в примечаниях. Но теперь это бесполезный труд – Вы же можете иметь дело с рукописями, т. е. с точным вариантом – как Стругацкие хотели бы опубликовать».

Немного позже выяснилось, что проблема «идеальных текстов» намного сложнее. Во-первых, чистовиков рукописей осталось не так уж и много. Обычно они отдавались для изданий и переизданий и терялись в издательствах. Во-вторых, переделка рукописей в издательствах не всегда была в плохую сторону (если замечания были дельными и если исправления-дополнения писались самими Стругацкими). В-третьих, кроме издательской цензуры существовала еще и самоцензура – некоторые эпизоды, фразы, словечки отвергались Авторами при работе уже с чистовиком («Все равно не пропустят!»), поэтому и в ранних, первоначальных черновиках сохранилось нечто примечательное, что даже в чистовики не вошло.

«Идеальных» текстов (или, как их принято называть, «канонических») не существовало, их требовалось создать. Для этого необходимо было провести полную текстологическую сверку – всех изданий (включая и журнальные), всех рукописей (включая черновики), отметить все разночтения, лучшие варианты включить в канонические тексты, остальное – в примечания. С этим я и обратилась в 1994 году к Борису Натановичу…

Ответ Б. Н. Стругацкого от 5.09.1994: «Черновики Юре Флейшмалу я уже передал. Надеюсь, для начала этого хватит. От Водрди [Борисова. – С. Б.] получил обработанную по вашей новой методе пьесу ЖГП. [2]2
  В данном исследовании использованы сокращения, принятые среди исключительно читателей творчества братьев Стругацких. Список сокращений см. в конце книги. – С. Б.


[Закрыть] По-моему, все вполне ОК. Можно продолжать в том же духе. Вопрос только: когда и кому это понадобится? Новое (полное, тщательно разработанное и откомментированное) собрание сочинений пока отнюдь не светит».

В то время и было решено: этой работой занимаюсь пока только я, а вот когда наступит время этого самого «нового…», к ней уже подключится сам Борис Натанович – будет решать, какой все же вариант того или иного отрывка лучше…

Помимо сверки всех изданий обрабатывались рукописи. Каждый год, приезжая на «Интерпресскон», я заходила к Борису Натановичу, отдавала уже обработанные папки с рукописями, брала следующие и увозила их домой – до следующего года. Не обошлось и без курьезов.

(Как-то, когда граница между Россией и Украиной начала крепчать и таможенники особо рьяно стали относиться ко всему, что провозится в поездах туда и обратно (почему-то это наблюдалось только с украинской таможней), я везла очередные обработанные папки в Питер. Таможенник (с брезгливо-отстраненным выражением лица) указывает на саквояж:

– Это что?

– Это рукописи.

– Рукописи к вывозу запрещены.

Пришлось объяснять, что это черновики, написанные давно.

Причем написаны не мною, а Стругацкими, и я не вывожу, а воз вращаю автору его рукописи… К моему удивлению, даже молодой украинский таможенник знал, кто такие Стругацкие, и пропустил меня беспрепятственно.) И потекли будни. Какая это была упоительная работа! Спасибо Борису Натановичу, что позволил мне брать рукописи домой!

Спасибо Юре Флейшману, который ежегодно сопровождал меня в поездках по Питеру! И большое спасибо Саше Сидоровичу, который разрешал мне присутствовать на «Интерпрессконах», а затем и включил меня в Оргкомитет – без этих поездок не было бы и этой работы…

Текстологическая сверка шла по полной программе. В списки включалось всё, вплоть до изменений в знаках препинания. Не включались лишь явные опечатки из черновиков, хотя некоторые и записывались – те, которые приобретали какой-то свой, особенный смысл. Работа длилась семь лет. Результат – собрание сочинений в издательстве «Сталкер».

Но были некоторые отрывки, которые невозможно было включить в основной текст и которые были весьма интересны даже для широкого читателя… того «широкого читателя», который покупает «Время учеников» в надежде еще прочесть что-либо, связанное с его любимыми героями, еще раз побывать в том чудесном Мире, созданном братьями Стругацкими.

Выбрав самые интересные отрывки, я (уже работая над Собранием) обратилась к Стругацкому с предложением опубликовать их в последнем томе. Последовал отказ. И еще. И еще…

После постановки такой задачи – написать книгу о… – возник целый ряд проблем. Самой важной (из которой вытекали все остальные) явилась проблема выбора будущего читателя. Для кого я пишу? Одно дело – выбрать интересные отрывочки-«кусочки», атрибутировав их максимально кратко; и совсем другое – комментировать их. От выбора «для кого?» зависит и стиль и пояснения. Идя по пути наименьшего сопротивления, я выбрала двух идеальных читателей этой книги: «людена» (не обязательно относящегося к нашей группе «Людены», изучающей творчество Стругацких уже более десяти лет; «людена в душе», который знает, любит и перечитывает тексты Стругацких, – такому не нужно напоминать основную фабулу каждого произведения, не нужно, цитируя какой-то отрывок, приводить его «канонический» вариант) и исследователя загадки творчества вообще (кому интересен не только окончательный текст, но и КАК к нему шел писатель). Второй мой читатель сам, ежели чего не знает или не вспомнит, найдет нужную книгу, прочитает и поймет – это тип активного читателя, думающего.

Вторая по величине проблема: о чем писать? Когда за четверть века накоплены горы материалов (публицистика самих мэтров, критические и литературоведческие статьи и книги), когда обговорено с соратниками и обдумано множество аспектов творчества Стругацких, нужно выбрать какую-то узенькую тропиночку и писать, только идя по ней, иначе мысли и ассоциации заведут столь далеко, что будешь писать всю оставшуюся жизнь и не опишешь того, что хочется поведать, и на треть. Поэтому проблема вскоре вылилась в свою противоположность: о чем не писать?

Итак, это исследование не о влиянии личной жизни и жизни общества на произведения Стругацких; это не исследование темы текстов, их идеи и прочих литературоведческих «штучек»; здесь не будет поиска взаимосвязи между произведениями – как хронологическо-тематической, так и в плане идейного роста писателей… Это даже не исследование сотворения Стругацкими своих произведений, это только МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ИССЛЕДОВАНИЯ.

Исследовать будут позже и исследовать будут другие, я же даю только толчок: «Посмотрите, сколько тут интересного для вашей работы!»

Последовательность описания выбрана хронологическая. Почему? Не знаю. Надо же было какую-то последовательность выбирать…

Страна багровых туч

Мой приятель Витя Суров, благодаря которому (вернее, благодаря настойчивости которого) я только и смогла поехать на «Интерпресскон-98» (что вылилось в мое участие в издании СС АБС), советовал мне: «Начинать надо с чего-нибудь завлекательного. К примеру, заглавие исследования по СБТ у тебя должно быть: „Знакомьтесь – капитан Быков!“». Что ж, так и начнем.

ЗНАКОМЬТЕСЬ – КАПИТАН БЫКОВ!

Хотя это не совсем и верно. Да, капитан. Капитан автобронетанковых войск Советской Армии. Но не Быков. Почти все персонажи повести были названы совсем (или слегка) по-другому.

Борис Натанович в «Комментариях» пишет: «Нас заставили переменить практически все фамилии. (До сих пор не понимаю, зачем и кому это понадобилось.)» В свое время «люденами» были высказаны разные предположения относительно сего указания.

Возможно, это произошло потому, что негоже было новичку – космонавту носить фамилию министра иностранных дел СССР. Возможно, какая-либо другая фамилия персонажа вызывала у указующего неприятие… Заострять внимание на одной фамилии было нельзя (почему-то), поэтому и указание: переменить все.

Вот как их звали…

Быков Алексей Петрович имел фамилию Громыко.

Ермаков Анатолий Борисович тоже лишился своей первоначальной фамилии. Его звали Строгое. Эту фамилию впоследствии Стругацкие дадут вымышленному писателю конца XX – начала XXI века, который ни разу не появится воочию в их произведениях, но о котором неоднократно упоминается в цикле романов о мире Полудня.

Владимир Сергеевич Юрковский был Александром Сергеевичем Бирским, но в первых главах СБТ у него была фамилия Свирский, которую потом Стругацкие дали астрофизику на Дионе в «Стажерах».

Григорий Иоганнович Дауге не только полностью поменял ФИО, но и сменил национальность, ибо первоначально его звали Лев Николаевич Вальцев, Лева Вальцев. (Оставим дальнейшим исследователям творчества Стругацких выдвигать гипотезы относительно таких «литературных» имен-отчеств последних двух персонажей.)

Почему-то Михаил Крутиков сохранил свои фамилию и имя, но изменил отчество: Иванович на Антонович.[3]3
  Вообще-то, понятно, почему: Михаил Иванович – так звали Калинин. Я, признаться, не вижу загадки в том, что Авторов заставили переименовать героев: среди них не хватает только Никиты Сергеевича и Антона Павловича. – В. Д.


[Закрыть]

Богдан Богданович Спицын вначале назывался Григорием Степановичем Ершовым.

Изменялись имена не только главных персонажей. Друг Ермакова Тахмасиб был Янисом, конструктор маяка Усманов – Куусиненом, инженер чешского спутника Дивишек – Коржичеком, калькуттец Бидхан-Бондепадхай – американцем Адамом Эдуардом Коллинзом, Соколовский и Шрайбер – Кокорышкиным и Миньковским…

Но вернемся к капитану. Его военное происхождение по косвенным данным определил в свое время Марат Исангазин. Действительно, в тексте СБТ так и остались многие черточки, присущие истинно военному.

«Капитан» продержался в СБТ до последнего. В окончательном черновом варианте (чистовиков СБТ не сохранилось) уже изменены все имена и фамилии на ныне известные, но Быков – все еще военный.[4]4
  В „Комментариях к пройденному“ Б. Н. Стругацкий пишет: „А когда авторы, стеная и скрежеща, переписали-таки полкниги заново, от них по высочайшему повелению потребовали убрать какие-либо упоминания о военных в космосе: „…ни одной папахи, ни одной пары погон быть не должно, даже упоминание о них нежелательно“…“. Судя по тексту „Комментариев“, это событие относится к 1959 году. Т. е. вовсю уже летают спутники, идет отбор в отряд космонавтов – отбор военных летчиков! – а какие-то чинуши не велят упоминать военных в связи с космосом. Что это: шпиономания, ханжество, глупость?
  Советская космическая программа всегда была очень близкой к военным. (Как, впрочем, и американская.) А пилотируемые полеты, все, возглавлялись только военными командирами. (Вот „филологическое“ наблюдение. Официально только военные корабли могут называться кораблями, остальные – не корабли, а суда, даже вспомогательные суда военного флота. И – космические! Корабль – всегда или военный, или космический…)
  Поэтому то, что в экспедицию пригласили только одного военного, – это чистый идеализм Авторов. Полететь на Венеру должны бы были полковник Ермаков (командир), подполковник Спицын (пилот и радист), майор Крутиков (второй пилот и штурман) и капитан Быков (механик – водитель). Ну, всякие геологи-биологи могут быть и гражданскими. – В. Д.


[Закрыть]

При работе над каноническим текстом СБТ Борису Натановичу был предложен вариант восстановления «капитанской чести» Быкова, но последовал отказ – слишком много пришлось бы менять, ибо везде по тексту определение персонажа «капитан» было изменено впоследствии на «инженер» или «водитель».

А биография капитана Громыко была такая…

<… > Сначала я хотел бы, так сказать, поближе познакомиться с вами. Расскажите немного о себе.

– О себе? – озадаченно спросил Алексей Петрович.

– Ну да, о себе. Как бы автобиографию, что ли…

– Биография у меня простая. – Капитан подумал. – Родился в 19.. году, в семье служащего. В Горьком. Отец и мать умер ли, мне еще трех не было. Воспитывался у тетки. Потом меня отдали в суворовское училище, потом поступил в школу АБТ.

Окончил, послали на юг, в Каракумы. Там и служил до последнего времени. Вот и все, пожалуй.

<…>

– Где, вы говорите, служили в последнее время?

– В Каракумах.

– Давно?

– С тех пор как стал офицером. Десять лет.

– Десять лет! Все время в пустыне?

Были, конечно, перерывы… Небольшие, правда. Курсы переподготовки, командировки разные.

<…>

– Ваша последняя должность?

– Зампотех дивизиона бронетранспортеров.

<…>

– У вас, кажется, кое-какие работы есть, так?

– Есть.

– Много?

– Нет. Две статьи в «Журнале бронетанковых войск».

Дальнейшие объяснения Краюхина об участии Громыко в меж планетной экспедиции сейчас выглядят банальными, а тогда, в се редине 50-х, были в некотором смысле предвидением:

…Я, например, убежден, что из вас вышел бы незаурядный межпланетник. Кстати, многие межпланетники пришли к нам именно из армии, из ВВС. Я понимаю, вам, танкисту, возможность участия в таком деле просто не приходила в голову.

В одном из вариантов повести разговоры были и более меркантильными. Капитану Быкову предлагалось не только совершить подвиг, но и поправить свое материальное положение.

Краюхин кивнул и взглянул на часы.

– Теперь вот что. Экспедиция продлится сравнительно не долго, не дольше полутора месяцев. Сохраняется ваш оклад плюс пятьсот процентов за работу в условиях особой сложности. Устраивает?

– Не откажусь, – сказал Быков.

«Страна багровых туч» в свое время была мощно выхолощена цензурой. Герои, идущие на штурм Венеры, не имели права пить, курить, шутить, сомневаться в своем деле, а также понемногу сходить с ума от нехватки воды. То есть юмор и психология персонажей (то, что казалось столь привлекательным в творчестве Стругацких, особенно в те времена, когда этого так не хватало в фантастике) оказались выброшены за борт. Может, поэтому и сами Стругацкие, и многие почитатели их творчества так холодно относились к этой повести?

Многое было восстановлено. Причем восстановление шло в два этапа. Вначале мне удалось сделать некоторые вставки в издание СБТ в «Мирах Стругацких» в 1997 году. Об этом издании «людены» узнали почему-то слишком поздно, и многое сделать не удалось. А то, что удалось, часто делалось авралом, что приводило к искажениям или к недоработке. Исправлен и дополнен текст СБТ был в собрании сочинений «Сталкера».

Но некоторые интересные подробности из жизни межпланетников, а также их шуточки нельзя было включить в канонический текст СБТ по причине того, что Быков уже не был военным.

Мысли Быкова ночью в квартире Дауге: «Нет, не заснуть тебе сегодня, товарищ капитан, он же – специалист по пустыням. Сук-кин сын Юрковский – поддел беззащитного капитана АБТ».

У камеры-могильника для радиоактивных отходов после драки Бирский (он же Юрковский) восклицает: «Нет, он лезет своими гусеницами прямо через проволоку! Ар-рмейская жилка, видите ли! Не может равнодушно видеть заграждения и смело, как лев, кидается на них грудью».

Перед прилетом «Хиуса» капитану снится сон.

Алексею Петровичу приснилось, что командир взвода лейтенант Ивашкин поставил «Мальчика» в казарму. Транспортер был раскалён докрасна, и казарма пылала холодным багровым пламенем. Алексей Петрович сорвал со стены огнетушитель, но Ивашкин рассмеялся, потряс его за плечо и закричал в самое ухо:

– Проснись, Лешка! Да проснись, говорят тебе!

В капонире на полигоне: «На площадках стояли треноги с мощными сорокакратными перископами – в армии такими пользуются для артиллерийской и инженерной разведки».

Одним из подтверждений военного прошлого Быкова в исследовании Марата Исангазина значилось предоставление именно Быкову выбирать оружие для экспедиции. В рукописи все сказано просто: «Вам книги в руки, вы человек военный. Выбирайте, что лучше всего служит в песках».

Размышления Краюхина о Бирском (Юрковском): «Несомненно, перспектива высадки на Венере омрачается для него только необходимостью работать бок о бок с солдатом Громыко. Бирский не жалует того, что в припадке кастовой спеси называет тупостью, ограниченностью и отсутствием воображения».

Разговор со Строговым в «Хиусе» был более жестким и правдивым:

«Скажите, Алексей Петрович, – сказал он, глядя на меня в упор, – как вы рассматриваете свое положение в экспедиции?»

«В каком смысле?» – снова встревожился я.

«В смысле субординации… подчинения, например».

Я подумал и ответил, что поскольку мое командование откомандировало меня в полное распоряжение министра энергетики, я обязан подчиняться тому, в чье непосредственное ведение передан приказом министра.

…"То есть?»

«Вам, Анатолий Борисович».

Он подумал.

«Кажется, в армии неповиновение приказу считается самым тяжким поступком?»

«Так точно. Невыполнение приказа есть тягчайшее воинское преступление».

«Чьего приказа?»

«Приказа командира, начальника… вашего, например».

Первая разведка на болоте Венеры. Размышления капитана:

«В конце концов, он был единственным военным в экспедиции, и разведка по праву оставалась за ним».

Алексей Петрович докладывает о результатах разведки на болоте: «Он рассказывал медленно, стараясь не пропустить ни одной подробности, и с огорчением думал, что за такой доклад командир дивизиона назвал бы его размазней, а командир полка попросту выгнал бы его с совещания».

– Мальчик вышел из горной гряды в пустыню:

– Как вам понравится такая дорога? – услыхал Алексей Петрович голос Строгова.

– Это пустыня? – недоверчиво спросил он, указывая вперед.

– Разумеется. Вам не нравится? Но почему? Правда, здесь нет саксаула, но зато это настоящие Каракумы, настоящие Черные Пески.

– В том-то и дело, что черные…

Алексей Петрович запнулся.

– Ну, а дорога? Как дорога?

– Что ж – дорога? Широкая, ровная… Теперь полетим.

– Ура! – заорал Вальцев. – Да здравствуют военные!

Он шагнул к Строгову, лихо взял под козырек и бодро сказал:

– Товарищ командир! По случаю благополучного выхода на ровное место прикажите выдать экипажу по стопке водки!

– Я выдам вам сутки ареста, Вальцев, – серьезно ответил Строгав.

– За что? Я ничего…

– За разложение в походе.

Бирский важно сказал:

– Некоторые граждане находят равновесие в употреблении алкоголя.

Размышления капитана во время пешего возвращения к «Хиусу»: Двадцать тысяч шагов за переход. Алексей Петрович мог бы и больше. В армии пятидесятикилометровый марш-бросок с полной выкладкой за сутки – довольно обычная вещь. И притом, придя на место, надо быть в состоянии «активно проводить операцию». Последнее, правда, никогда не получалось, солдаты падали и засыпали, как убитые. И командиры тоже. И там идут по дороге, а не по вязкому засасывающему песку, и ветер не валит с ног, и никто не болен лучевой болезнью и не обожжен, и отстающих подбирают в машины… И воздух не такой разреженный, и в принципе можно напиться, хотя это и не дозволяется и вредно действует. Все равно, Алексей Петрович мог бы больше – сорок, пятьдесят тысяч… Но Бирский… Он растер ноги еще в самом начале пути, шел, стиснув зубы от боли.

Кстати, еще о капитанах. Вернее, о «Капитанах». В рукописи СбТ Бирский (Юрковский) читает не «Контрабандистов» Багрицкого, а «Капитанов» Гумилева.[5]5
  К слову, Авторы, несомненно, не овладели еще искусством упомянутой выше самоцензуры. Надеяться на публикацию отрывка из Н. Гумилева, да еще в Детском издательстве, не было никаких оснований. В конце концов, его стихи к тому времени уже сорок лет не переиздавались. —В. Д.


[Закрыть]

Одна из дверей была приоткрыта, и слышался звучный голос Бирского, декламировавшего стихи:

 
Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так что золото сыплется с кружев,
С розоватых брабантских манжет…
 

Алексей Петрович заглянул в комнату. Бирский, в пижаме и домашних шлепанцах, полулежал на диване, закинув руки за голову, отвернув лицо к окну. Рядом сидел Михаил Иванович, сгорбившись, посасывая короткую трубочку. Напротив их у стола Гриша Ершов по обыкновению покачивался на стуле и улыбался каким-то своим, одному ему известным мыслям. Ни Вальцева, ни Краюхина и Строгова в комнате не было.

 
Разве трусам даны эти руки?
Этот острый уверенный взгляд,
Что умеет на вражьи фелуки
Неожиданно бросить фрегат?
 

Это были чудесные стихи. Кроме того, «пижон» читал удивительно хорошо. Что-то тревожное и зовущее было в его сильном, полной сдержанной грусти и волнения голосе, и Алексей Петрович невольно подумал, что вот этот бесстрашный красавец и есть один из капитанов, о которых он читает, беспокойных и ищущих людей, без сожаления покинувших родные берега для больших и необычайных дел. То же самое, вероятно, пришло в голову и Михаилу Ивановичу, который вдруг вынул изо рта трубку и внимательно посмотрел на Бирского, словно желая убедиться в чем-то. Только Гриша продолжал тихонько раскачиваться и улыбаться с полузакрытыми глазами.

 
…О том, что в мире есть окраина —
Туда, за тропик Козерога.
Где капитана с ликом Каина
Легла ужасная дорога.
 

МИР В КОСМОСЕ

В публиковавшейся первой части цикла Полудня (СБТ, ПНА, «Стажеры», ХВВ) в космосе, пока еще ближнем, существует только мир, поддержка, взаимовыручка и сотрудничество. Если и происходят какие-то ЧП, то по причинам научно-техническим (неизвестное излучение, неизвестная форма жизни, недостаточное техническое развитие) либо вообще бытовым (конфликт на Дионе).

Не все так мирно и безоблачно было в черновиках СБТ. Были и военные стычки, и военные действия. О них не рассказывалось, они не описывались, о них лишь упоминалось. Но – они были.

Мысли Краюхина об экипаже «Хиуса». Один из очень ранних вариантов.

Вот они, все шестеро, прекрасные люди. Каждый со своим, ему одному только присущим сложным и прихотливым узором мелких слабостей и недостатков, который ложится на общий для них всех глубокий бесценный фон: все они коммунисты, люди дела и чести. А слабости и недостатки – что ж, эти шестеро чудесно дополняют друг друга, и он, Краюхин, справедливо гордится умением подбирать людей. И, закрыв глаза, он снова и снова вызывает в памяти лица и поступки Строгова, пилотов, геологов, офицера. «Но ведь никто из них, исключая Строгова, не обстрелян, даже этот офицер», – почему-то приходит ему в голову. И вдруг он совершенно отчетливо и ясно, как в кино, видит другие картины. «Из глубины непостижимой памяти» всплывают образы и сцены, которые он так хотел забыть и, как ему казалось, забыл навсегда. Какими странными процессами в мозгу, по каким непонятным ассоциациям вызваны они? Краюхин не успевает подумать об этом. Он жадно вспоминает, машинально обтирая ладонью пот, выступивший на лице.

…То, что недавно было искусственным спутником ИС «Комсомольская» с экипажем из юношей и девушек, окончивших в прошлом году специальную школу. Шестнадцать человек, среди них Юрка, врач, сын. Исковерканные фермы, разбитые переборки, обрывки проводов. Зияющие пробоины…

[Далее текст отсутствует. ]

Размышления о Краюхине: «Краюхин – завоеватель двух больших планет и нескольких лун, победитель в кровавой бойне в Пустой полосе, Краюхин – воспитатель и кумир трех поколений самых отважных в мире межпланетников…»

В «Комментариях» Б. Н. Стругацкий объясняет, кто такие «Симмонсы», когда пишет о первоначальном плане ПНА: «Там были сражения в космическом пространстве, там были таинственные „Симмонсы“ – настоящие, без дураков, пираты, жестокие, омерзительные и беспощадные, оседлавшие межпланетные коммуникации и готовящиеся нанести удар из космоса по Советским республикам…» Но «Симмонсы» были придуманы значительно раньше, еще когда писался первый вариант СБТ.

Разговор Ляхова и Краюхина после испытаний «Хиуса»:

Следуя программе испытаний, «Хиус» около месяца маневрировал около Венеры, то удалялся, то приближался к ней, посетил искусственные спутники, принадлежащие другим государствам, и наконец отправился в обратный путь. Накануне начальник чешского спутника обратился к Ляхову с просьбой принять на борт больного инженера.

– Конечно, юридически мы не имели права этого делать, перелет испытательный, и мало ли что могло случиться? Но парень чувствовал себя очень плохо, и его следовало как можно скорее доставить на Землю. А кто мог сделать это скорее нас?

Краюхин рассеянно кивнул.

– Как насчет «Симмонсов»? – спросил он. – Ничего не слышно?

– Н-нет. – Ляхов встревожено посмотрел на него. – А что… есть какие-нибудь новости?

– Нет, новостей никаких нет, – пробормотал Краюхин, протирая очки. – Пока, слава богу, нет.

– Да ведь теперь наших врасплох не застанешь, – заметил Михаил Иванович, – Не то, что тогда…

– Вот именно. Так, говорите, «Хиус» не обманул надежд?

«СЛИШКОМ МНОГО ТРУПОВ»

Б. Н. Стругацкий в «Комментариях» пишет: «„Уберите хотя бы часть трупов!“ – требовали детгизовские начальники теперь уже напрямую».

Часть – осталась. Погибает Лу Ши-эр, сообщается о гибели Поля Данже, Быков читает о неудавшихся высадках на Венеру, Краюхин вспоминает о погибшем при испытании первого «Хиуса» Петросяне, на Венере находят труп Бидхана Бондепадхая…

И исчезновение Спицына, и гибель Ермакова.

Что же было убрано под давлением издательства? Немногое.

Стругацкие с самого начала своей литературной деятельности старались если и уступить давлению, то минимально – отступая по шагу, по полшага. Пока не научились это давление обходить стороной, а то и обращать себе на пользу.

В первом варианте СБТ автоматические пеленги посылает не корабль «отважного калькуттца». Ермаков с товарищами находит на Венере другой экипаж.

Тяжелая стальная дверь, ведущая внутрь звездолета, была наполовину сорвана с петель и заклинилась. Скользя башмаками по металлу, все трое навалились на нее. Несколько минут было слышно только напряженное дыхание, потом дверь поддалась с пронзительным скрежетом. Межпланетники пролез ли в образовавшуюся щель и очутились в тускло освещенном помещении, наполовину засыпанном черным прахом. На потолке, ставшем теперь стеной, неярко светился под слоем пыли матовый колпак лампы. Гриша, увязая в песке, шагнул к нему, стер грязь. Стало светлее.

– Как же дальше… – Алексей Петрович растерянно озирался по сторонам. – Дверь занесло. – Откопаем, Анатолий Борисович? – Гриша опустился на колени у противоположной стены.

Второй двери не оказалось – она была снята с петель и исчезла – Под толстым слоем песка чернело отверстие входа, и межпланетники пробрались внутрь. Здесь было очень темно, только в конце коридора слабо светилась желтым светом узкая щель. Там начинались жилые отсеки.

Странно и страшно выглядела внутренность повалившегося набок стального корабля. Нагнув головы, межпланетники пошли вдоль коридора и остановились перед дверью, ведущей в кают-компанию. Она была у них под ногами. Все предметы, когда-то прикрепленные к стенам или полу, сорвались и лежали беспорядочной грудой глубоко внизу. Развороченный буфет, темнеющий пустыми полками. Книжный шкаф с лопнувшими стеклами на дверцах. Груда книг, полузанесенная черной пылью. Осколки стекла и приборов, большой прозрачный шлем в углу, перевернутый стол с изогнутыми металлическими ножками. На обломках сорвавшихся кресел – лопнувшие ремни и черные ссохшиеся пятна. Только холодильник каким-то чудом висел на опрокинутой стене, ослепительно белый, не тронутый пылью и расколотый вдоль по всей длине. Гриша и Строгов перепрыгнули через провал двери и двинулись дальше.

Алексей Петрович задержался. Ему показалось, что из-под кучи окровавленных грязных бинтов торчат серые, неестественно вывернутые ноги. Это был пустой безголовый чешуйчатый скафандр непривычного вида, по-видимому старого образца.

С трудом оторвав глаза от жуткого зрелища, Алексей Петрович догнал товарищей. Они стояли в рубке управления. Здесь было светло и чисто. Треснувшая поперек панель управления была сдвинута и угрожающе нависала над головой, многие приборы разбиты вдребезги, но на «полу» у ног Строгова стоял аккуратно снятый со своего места, поблескивающий металлом радиопередатчик. Он работал. Тихо гудели трансформаторы, дрожали синие и зеленые огоньки за круглыми разбитыми стеклами, и над красно-черной пустыней, смятые магнитными и электрическими полями, неслись сквозь ветер и бурю невидимые сигналы – кричали, звали…

Звездолет был пуст. В освещенных мертвым желтым светом каютах все разворочено: двери распахнуты, разбросаны клочки мятой горелой бумаги, грязные простыни, осколки разбитых пластмассовых абажуров – мусор, пыль, тление… Следы страшного удара, непоправимой катастрофы, бедствия и гибели. В одной каюте, на стене – внизу, прямо под ногами межпланетников – большой портрет бородатого крепкого мужчины с веселыми блестящими зубами.