Текст книги "Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты."

Автор книги: Светлана Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 37 страниц)

Месяц назад появились модели и по задаче „Буриданов баран“.

И когда они появились, все ахнули…

– Уродцы, – пробормотал Женя.

– Вот именно. Те самые Уродцы, которые так заинтересовали Европейский Информационный Центр. Всякие шесты на колесиках, семиногие ползуны и так далее. КРИ производит их во множестве, и никто не понимает почему. У них есть одна странность: все они до крайности нелепы, и их нельзя привязать ни к одному аспекту задачи. Восхитительные машинки!

В особенности задняя нога.

– Черная тень задней ноги, – продолжал, немного помолчав, Руда, – легла на Джакой. Высказываются удивительные предположения. Кое-кто считает, что КРИ свихнулся от натуги, – такое, мол, бывает. Некоторые слабонервные вообразили, что КРИ слишком умен для человека и всех дурачит. А директор Ламба уверен, что что-то не в порядке с программой.

Умный старикан. Как только увидел первого Уродца – сейчас же забрал программу и укатил в Москву, в Институт Теории Программирования. Сегодня он возвращается, так что вы приехали вовремя.

– А кого будут бить палкой? – спросил Женя.

– Увидите. – Руда странно усмехнулся. – Всё в свое время.

Будет очень интересно.

„Кадр семь тысяч пятьсот двенадцатый, который советует посмотреть Пауль, в книге – резня в Константинополе, в рукописи – танковое сражение, в рассказе – битва при Маренго.

Встреча профессора Ламбы с Рудой в рассказе выглядит по-другому и, как мне кажется, яснее раскрывает происшедшее:

– Значит, тебя тоже беспокоит поведение КРИ, Поль, сынок мой? – ласковым вкрадчивым голосом осведомился старик. – Всерьез беспокоит?

Руда сошел с платформы. Жене показалось, что он как-то сразу усох.

– Что же ты молчишь, Поль? – продолжал Августус Ламба. – Ведь это гениальная идея – вскрыть причину неправильной работы аналитического сектора, проследив… Что вы там хотели проследить? И у тебя уже есть, наверное, какие-нибудь соображения на этот счет, да? Так, предварительные, правда?

Руда глядел себе под ноги и молчал. Вокруг стало тесно от кибернетистов. Видимо, никто ничего не понимал, но все чувствовали что-то неладное. Августус Ламба мелкими шажками обошел Руду и вдруг, размахнувшись, с треском опустил свою трость на его широкую спину.

– Ох, – сказал Руда и втянул голову в плечи.

– Только не говори мне, что это у тебя вышло не нарочно, – сказал Ламба, замахнулся еще раз, но раздумал и сел на край платформы, поставив трость между колен.

– Вот, дети, – сказал он, тяжко вздохнув и оглядев испуганные лица кибернетистов. – Мы целый месяц бьемся, потеем, ломаем себе головы… А этот человек… Скажите, дети… Нет, ты мне скажи, Поль, сынок мой. Сколько ногу обыкновенного австралийского мериноса?

Гробовое молчание.

– Я спрашиваю, сколько у барана ног?

– Грубо говоря, четыре, – ответил Руда и кашлянул. Кибернетики переглянулись. Кажется, они начали понимать.

– А кто последним контролировал программу задачи „Буриданов баран“ перед вводом, Поль, сынок?

– Я, – сказал Руда. Трудно было поверить, что он способен разговаривать таким тихим голосом.

– Дети, – сказал старик, – этот мошенник сделал в программе маленькое исправление. В задаче „Буриданов баран“ он показал, что у барана семь ног.

– Ой, – сказала какая-то девушка.

– Мало того, этот интеллектуальный пират убрал из программы всё, что касается мозжечка барана!

Руда тяжело вздохнул – не очень искренне, как показалось Жене.

– Задача о семиногом баране без малейших признаков органов равновесия!

Кибернетисты хохотали. Августус Ламба ткнул Руду в живот концом трости.

– Почему ты не желаешь работать над моей темой, ты, рыжий разбойник?

Руда опять вздохнул и слегка развел руками.

– Почему ты хватаешься за десять тем сразу и обманываешь своего учителя?

– У меня дурная наследственность, – уныло пробубнил Руда.

Ламба еще раз ткнул Руду тростью.

– Долго это будет продолжаться? Долго ты еще будешь донимать несчастную машину задачами о пятиугольных треугольниках? Долго ты будешь водить меня за нос?

– Не могу, – сказал один из кибернетистов и упал на траву.

– Бедный, славный, добросовестный КРИ! – продолжал профессор. – Он так старался! Разве он мог предположить, что его хозяева окажутся такими… такими…

– Я больше не буду, – уныло сказал Руда.

Разговор на рассвете, который услышал Славин, в рассказе был более эмоциональным и информативным:

– Мне тоже показалось, что старик не очень рассердился, – сказал Парнкала. – Меня он однажды гнал через весь поселок.

А что это он говорил насчет пятиугольных треугольников?

– Это моя тема, – ответил Руда. – Мы с Энни исследуем по ведение машины в специальных условиях… Хотим создать экспериментальную основу для теории больших ошибок. Старик очень неохотно дает для этого машину.

– Он считает, что это оскорбляет ее достоинство, – сказала Энни, – Но получилось все-таки неудобно. Ребята месяц ломали головы, старик в Москву ездил…

– Ерунда, – уверенно сказал Руда, – ребят очень интересует эта тема. А старик любит Россию и с удовольствием ездит туда. Ведь если бы я сразу ему сказал, он попросту прекратил бы опыт, вот и всё. Жди потом другого случая! А сейчас, когда есть готовые результаты, ему и самому интересно. Ох, и поработаю я теперь, друзья!

После длительной паузы, когда Женя уже начал дремать, Парнкала вдруг сказал:

– О семиногий баран! До чего грустно, что больше нет твоей загадки!

А еще вариант рассказа изобилует сносками-примечаниями Авторов: к эффекторным машинам („Эффекторные машины – счетно-логические машины, оборудованные исполнительными механизмами (эффекторами) для изготовления моделей или для выполнения каких-либо операций (фант.)“), к фразе „Она (сверх новая) породила динозавров“ („Существует гипотеза, что возникновение на Земле динозавров было обусловлено мощным потоком радиации от сверхновой звезды, взорвавшейся сравнительно недалеко от Солнечной системы“), к теории больших ошибок). („Теория больших ошибок – раздел математической логики, изучающий ход логических построений на основе заведомо бессмысленных и противоречивых исходных данных (фант.)“).

„СВЕЧИ ПЕРЕД ПУЛЬТОМ“

Эта новелла была опубликована сначала в виде рассказа в сборнике „Янтарная комната“ (1961), затем была включена в роман „Возвращение“. Рассказ от первого издания в романе отличается мало. Из названий изменено только местонахождение.

Института Биологического Кодирования: в рассказе он Свердловский, в романе – Новосибирский.

Различия же этой новеллы в „Возвращении“ и поздних изданиях более существенны. Кроме надписей на указателях (в рассказе и „Возвращении“ они на китайском и английском языках, позже – на французском и английском), вызванных изменением внешней политики СССР по отношению к Китаю, остальные изменения были вызваны заменой новеллы „Моби Дик“ „Глубоким поиском“.

До издания 1967 года все роли (в романе и отдельных рассказах) были расписаны таким образом. Океанолог Званцев приглашает Кондратьева работать у них в Океанской Охране. Кондратьев (командир звена субмарин) патрулирует миграции китовых стад, а в свободное от работы время живет отшельником. Ирина Егорова (ранее работала на ферме „Волга-Единорог“, в нее попытался влюбиться Либер Полли, но Лин ему посоветовал не тратить время даром: „Ты будешь ей только мешать и путаться под ногами. Я знаю Ирину, и я знаю тебя. Ты на пятьдесят лет глупее ее героя“) приезжает на Дальний Восток и там находит героя своего романа – Кондратьева, возвратив его к полноценной жизни.

Званцев в это время охотится на гигантского кальмара вместе с японкой океанологом-стажером Акико Канда, которая впоследствии становится его женой. В данной новелле Званцев вместе со своей супругой спешат сообщить важную информацию академику Окада, умирающему в Институте Биологического Кодирования.

При замене „Моби Дика“ на „Глубокий поиск“, в котором вместо Званцева действует Кондратьев, обрубилась ниточка Ирины Егоровой, Акико становится супругой Кондратьева, исчезает описание охоты на кашалота и быта тружеников моря.

В новелле произошли мелкие замены (Званцев вспоминает, как они вдвоем несли академика Окада – ранее с Хен Чолем, позже – с Кондратьевым), убрано воспоминание Званцева.

(„…Как тридцать два года назад, когда она вот так же сидела справа от работника Океанской Охраны Званцева в его одноместной субмарине, в первом своем глубоководном поиске. Только тогда лицо ее освещали огоньки глубоководных креветок, стукавшихся об иллюминатор“), заменено представление Акико оператору Михайлову („Океанолог Канда… Моя жена“ на „Океанолог Кондратьева… Мой сотрудник“).

Версий причины таких изменений было несколько. Два рассказа о работе Океанской Охраны – много для одного романа, где каждая глава рисует какую-то грань мира Полудня. О гигантских кальмарах (любимом объекте) Стругацким было рассказывать много приятнее, чем о каких-то нейтральных кашалотах. [65]65
  Но получилось-то наоборот: кашалота жалко, а это чудище так и надо, торпедами. Или вот, летом 1960 года БН пишете дневнике: „Вставить в главу „Риф Октопус“ дрессированных кальмаров, уничтожающих косаток. И дрессировщика“. (Из „Комментариев“.) Хотя гигантских головоногих Авторы действительно уважали, но здесь, похоже, просто желание сделать „не как у Кларка“. Касатки, красавицы, умницы, замечательные звери, вот с кем надо дружить в море! А кальмаров этих… под майонезом. – В. Д.


[Закрыть]

Званцев – второстепенный персонаж романа, Кондратьев – главный; лучше рассказывать о нем. И так далее.

Настоящую причину Б. Н. Стругацкий указал в офлайновом интервью, которое уже шестой год публикуется на сайте „Русская фантастика“: „Этот рассказ был написан где-то в самом конце 50-х под большим впечатлением от романа Кларка о китовых пастухах (не помню, как он назывался… какие-то „Бездны“[66]66
  Как уточнил В. Борисов, имеется в виду роман А. Кларка „Большая глубина“ (The Deep Range). – С. Б.


[Закрыть]).

Слепок получился слишком уж точным (сходство, переходящее в, страшно сказать, плагиат), и мы решили этот рассказ[67]67
  Удивительно! „Моби Дик“ – да, напоминает Кларка, но ведь „Глубокий поиск“ куда сильнее похож на некоторые места „Большой глубины“. Что ж, Авторам, конечно, виднее, но „Моби Дик“ – замечательная новелла, как бы не лучшая, и никто не сможет ее у нас отнять. – В. Д.


[Закрыть] больше в роман не вставлять. От греха подальше“.

И еще – маленькое, но любопытное изменение в тексте.

В „Возвращении“ водитель погоняет верблюдов не словами „Эй, залетные!“, а „Ну, мертвая-а!“.

„ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ В МИРЕ ДУХОВ“

Данная новелла отдельно не публиковалась, в романе появляется с 1962 года. Изменений в новелле совсем мало, в рукописи и издании 1962–63 годов разговор между ридерами продолжается:

– И все же, – сказал Мак-Конти, – этот эксперимент при всей его бессмысленности сыграл свою роль для нас, ридеров.

Кажется, впервые все лучшие ридеры Планеты собрались вместе. Я думаю, нам следует воспользоваться случаем и обсудить целый ряд наших дел. Я активно работаю над проектом первого съезда ридеров. Нас немного, но мы сила, и нам давно пора объединиться в некоторую профессиональную единицу. Пора потребовать у людей особых прав для ридеров. Ваше мнение, Питерс?

Питерс медленно сказал:

– Во-первых, не „Питерс“, а „товарищ Питерс“. Во-вторых, вашу идею профессионального объединения… успокойся, Сиверсон… я считаю вредным бредом. Вы начитались скверных книжек о тайных организациях, Мак-Конти. Сиверсон, старина, успокойся, еще раз прошу тебя. В-третьих. Вы собираетесь требовать особых прав у людей? А вы кто? Марсианин? Кто вас вырастил и воспитал, Мак-Конти? Чей вы хлеб едите? И кто вам дал вот это? – Питерс двумя пальцами взял и приподнял полу роскошной тоги. – Какой срам, Мак-Конти!

Воцарилось молчание, и так в молчании они дошли до здания института. У подъезда Сиверсон сказал:

– Хорошо, что сначала вы обратились со своим предложением к нам, Мак-Конти. Люди помоложе попортили бы вам тогу. Я вас очень попрошу зайти ко мне сегодня вечером, часов в восемь. До свидания, ридер Мак-Конти. И поберегите вашу тогу. Хотя бы до вечера.

„О СТРАНСТВУЮЩИХ И ПУТЕШЕСТВУЮЩИХ“

Отдельным рассказом эта новелла публиковалась в сборнике „фантастика, 1963“, в романе она появляется с 1967 года.

Изменений в рассказе и новелле мало, но есть и интересные (к примеру, мнение Станислава Ивановича о поиске следов разума во Вселенной, данное лишь в рассказе: „…искать следы идей, носившихся некогда в воздухе“), и странные.

В публикации рассказа Горбовский говорит, что на Леониде нашли здания без окон и дверей. В романе вместо Леониды говорится о Марсе и Владиславе, что странно, так как далее в романе идет новелла „Благоустроенная планета“ – именно о зданиях без око н и дверей и именно на Леониде.

„БЛАГОУСТРОЕННАЯ ПЛАНЕТА“

Этот рассказ публиковался в сборнике „Мир приключений“ (1961), а также вошел во все версии романа.

До 1967 года Рю Васэда имел имя – Лю Гуань-чэн. В изданиях рассказа и в „уральском“ варианте романа вместо Геннадия Комова действовал Анатолий Попов.

В рассказе и „Урале“ продолжена тема обращения людей будущего друг к другу: „Следопыт-археолог Фокин. Очень приятно познакомиться с физиком Лю. – Он представился торжественно, по всем правилам, как его, вероятно, совсем недавно учили в школе“. А вот одежда Фокина в разных вариантах: „Фокин в волейбольных трусах с остервенением тащил через голову мокрую от пота“ гимнастерку (в рассказе), рубашку („уральское“ издание), куртку (далее).

В рассказе, рассуждая о биологической цивилизации, Татьяна добавляет: „Дрессированные бактерии! И город этот они, конечно, не построили, а вырастили… Склады… Зернохранилища…А мы стену хотели резать…“ [68]68
  Но остался без ответа вопрос Комова-Попова: „Интересно, как туда попадали хозяева – вот проблема. Тоже резали стены?“ – В. Д.


[Закрыть]

„ПОРАЖЕНИЕ“

Эта новелла издавалась отдельным рассказом в „Знание – сила“ (1959), в сборнике рассказов Стругацких „Шесть спичек“ (1960), в межавторском сборнике „Золотой лотос“ (1961). В „Знание – сила“ и „Золотом лотосе“ – под названием „Белый конус Алаида“. В романе появляется с 1967 года.

В процессе переработки менялись имена и названия. Фишер в „Знание – сила“ и „Золотом лотосе“ имеет фамилию Вахлаков, в „Шести спичках“ – Маклаков. Михаил Альбертович Сидоров во всех изданиях рассказа – Федор Семенович Ашмарин. Планеты, на которых бывал Десантник Сидоров, отличаются от списка планет Десантника Ашмарина: „…когда был Десантником, когда прыгал на северный полюс Владиславы [в рассказе – Венера. – С. Б.], когда штурмовал Белинду [в рассказе варианты – Япет и Ганимед. – С. Б.]“. В вариантах рассказа система кибер– разведчиков именуется „СКИБР– системой“, а киберы – „СКИБРами“ или „скибрами“.

Кроме этого, рассказ, войдя в роман отдельной новеллой, был несколько сокращен. Исчезла фраза Вахлакова-Маклакова о помощниках, которых он предлагает Ашмарину: „Знают, что делать по любую сторону от мушки“.

Исчезла встреча Ашмарина с Мисима:

В лифте он встретил Тацудзо Мисима, плотного бритоголового японца в голубых очках. Мисима спросил:

– Ваша группа куда, Федор Семенович?

– Курилы, – ответил Ашмарин.

Мисима поморгал припухшими глазами, вынул носовой платок и принялся протирать очки. Ашмарин знал, что группа Мисима отправляется на Меркурий, на Горящее Плато. Мисима было двадцать восемь лет, и он еще не налетал своего первого миллиарда километров. Лифт остановился.

– Саёнара, Тацудзо. Ёросику, – сказал Ашмарин.

О подземной крепости Сорочинский рассказывал более подробно: „Здесь была подземная крепость с двадцатитысячным гарнизоном. Потом их вышибли советские войска, вернее, взяли в плен со всеми пушками и танками“.

И подробнее описывались технические особенности развития зародыша в Яйце:

Абстрактные команды, заложенные в позитронное[69]69
  Ага! Понятно, почему это не вошло в роман: чтобы не получилось как у А. Азимова. – В. Д.


[Закрыть] программное управление, видоизменялись и исправлялись в соответствии с внешней температурой, составом атмосферы, атмосферным давлением, влажностью и десятками других факторов, определенных рецепторами. Дигестальная система – великолепный „высокочастотный желудок“ эмбриомеханической системы – приспосабливалась к переработке лавы и туфа в полимеризованный литопласт, нейтронные аккумуляторы готовились отпускать точные порции энергии для каждого процесса.

Окончание рассказа также отличается от окончания новеллы (варианты „Знание – сила“ и „Золотого лотоса“):

И только когда приходит пора, вспоминаешь [о синем небе, – С. Б.], и каждый раз оказывается, что уже поздно. А потом оказывается, что не поздно.

– Слушайте, а он выживет? – сказал голос Сорочинского.

Ашмарин не знал, о ком идет речь – о нем или о Гальцеве.

Гальцев лежал рядом. Он был без сознания и тихо стонал. Он весь обжегся, вытаскивая Ашмарина из-под купола. И Сорочинский обжегся. „Надо выжить“, – подумал Ашмарин.

Десантнику не пристало думать о смерти. Да и катастрофа, как бы то ни было, произошла из-за неслыханно нелепой случайности. Ведь не мог он предположить, что под круглой сопкой спрятан старинный японский дот, что длинная грязная лапа преступлений вековой давности дотянется до него. Он вспомнил, что были годы, когда каждая секунда могла стать его последней секундой. И однажды он уже лежал вот так, искалеченный, лицом вверх. Только небо было другое. Небо было оранжево-черное, по нему тянулись длинные черные полосы, дул ядовитый ураган, и кругом не было никого. Была только боль, тошнота, как сейчас, и обида, что все кончится.

Он пристально глядел в синее небо, и ему стало казаться, что в синеве появляются и уплывают бледные пятна. Он силился понять, что это и почему. Потом понял: он хотел увидеть странное неподвижное облако с четкими очертаниями. Нечеловеческим усилием он поднял голову. Чья-то рука поддержала его затылок. И он увидел прозрачный белый конус над горизонтом.

– Что это? – спросил он.

– Это вулкан Алаид, – сказал кто-то.

– Хорошо бы туда… – сказал Ашмарин.

Он опустил голову и стал думать, как когда-нибудь обязательно поднимется на этот конус. Воздух там, наверное, холодный, такой холодный, что стынут зубы. На нем будут такие же тяжелые горные ботинки, как у Сорочинского. Пожалуй, он даже возьмет Сорочинского с собой.

– Хорошее, синее небо, – сказал Ашмарин громко. Он закрыл глаза и подумал, что боль уходит. И сразу захотелось спать.

– Заснул, – сказал кто-то.

Ашмарин дремал, и ему казалось, что он стоит на белой вер шине Алаида и смотрит в синее небо.

„СВИДАНИЕ“

Эта новелла публиковалась только в составе романа, во всех изданиях. Один из вариантов названия: „Люди, люди…“

Многие имена и названия в данной новелле изменились в процессе подготовки издания 1967 года. Вильгельм Эрмлер (Вилли) стал Александром Григорьевичем Костылиным (Лином), Игорь.

Харин – Полем Гнедых. Действие происходит после возвращения Охотника „с Пандоры, прямо с Серых Болот“; с 1967 года – „с Яйлы, прямо с Тысячи Болот“. Родиной безглазого чудовища стала не Венера, а Владислава.

Разнятся имена и названия и в рукописи этой новеллы. Историю о пожаре кислородного баллона на планете Крукса Охотник услышал не в Ленинградском Клубе Звездолетчиков, а в Киевском. Безымянного бортинженера в рукописи и в „Возвращении“ звали Адамов, в издании „Урала“ – Фалин. Фотография гигантского паука в рукописи сделана Зусманом.

В издании „Урала“ о неизвестно чьей посадочной площадке на каменном плато планеты Крукса говорится не прямо:

…в южном полушарии планеты, на обширном каменистом плоскогорье, спутники Крукса случайно обнаружили радиоактивный участок примерно круговой формы диаметром около двадцати метров. Замечательно было то, что радиоактивность была довольно сильной, быстро спадала и распространялась под почву на глубину всего в несколько сантиметров.

В рукописи и издании „Урала“ Охотника размышляет:

Мы ни разу еще не встречались с чужими разумными существами. Но мы наверняка встретимся с ними. Разумное существо не может быть похоже на этого бедного четверорука? Но кто может доказать это? Нет прямых доказательств моего преступления? Но нет и прямых доводов моей невиновности.

И разве дело в доводах?

Похоже было и в „Возвращении“, а вот в „Полдне“ это отсутствует.

„КАКИМИ ВЫ БУДЕТЕ“

Эта новелла присутствует во всех изданиях романа.

В публикациях до 1967 года Славин все время пытается заниматься делом. При высадке с субмарины он „снимал командира звена субмарин в момент возвращения из ответственной операции“. То есть не просто так снимает, а готовит какой-то репортаж. На приказ Славина „сделать лицо“, Кондратьев „делает лицо“, но если в издании 67-го и 75-го годов: " – Прекрасное лицо! – воскликнул Славин, припадая на колено“, то в изданиях до: " – Ну что ты в самом деле! – обиделся Женя и опустил аппарат“. На что Кондратьев ему отвечает: „Вот вернемся на базу, тогда и снимай хоть до белых пятен“. Когда Горбовский рассказывает о специалисте, учившем детишек ходить, Славин лениво интересуется, как фамилия специалиста. В ранних вариантах реакция Славина другая: " – Как его фамилия? – быстро спросил Женя и вынул диктофон».

В поздних вариантах предстоит первая встреча Комиссии по Контактам с инопланетным разумом планеты Тагора. В рукописи и ранних изданиях – Леонида. Диалог относительно этой встречи в издании «Урала» выглядит еще сухо:

…Сергей, налей мне еще тарелочку. Я вам невыносимо завидую, Леонид Андреевич. Я бы полжизни отдал, чтобы участвовать в первом контакте. И во втором, и в третьем. Увидеть человека другого мира! Поговорить с ним! Вы смотрите там, не оплошайте, Леонид Андреевич.

– Как можно!.. Сергей Иванович, и мне еще тарелочку.

Плошать никак нельзя. Уж больно ответственность большая.

Придется отвечать за все человечество. За нынешнее и за будущее. Чтобы потомкам не пришлось краснеть…

В издании 62–63 годов диалог уже ближе к окончательному:

– Я его тоже уважаю, – сказал Женя, – но не испортил бы он первое впечатление у граждан Леониды.

– Первое впечатление уже испорчено, – заметил Горбовский. – Между прочим, и по моей вине тоже. Но дело не в этом.

Вы за меня не беспокойтесь, Евгений Маркович. Но благоустроенной планете я буду тих, как улитка.

– Но этого мало! Сергей, ты читал список вопросов, которые будут обсуждаться при первой встрече?

– Читал.

– Там не хватает одного вопроса.

Горбовский с интересом посмотрел на Женю.

– Какого? – осведомился Кондратьев.

– Самого первого: «Можно я лягу?»

В рассказе Горбовского о будущем и его проблемах в издании 62–63 годов (в отличие от более раннего и поздних вариантов, где говорится об испорченном ребенке, которого не смогли перевоспитать и отправили его тушить галактики) рассказывается, как «тушили-тушили одну паршивенькую галактику, да так и отступились».

Разговоры о будущем развитии человечества, которые Кондратьев игнорирует («Философы… Аристотели…»), в разных изданиях варьировались. В черновике и «уральском» издании:

Горбовский дослушал и обиженно возразил:

– Это не сказочка. Это, Евгений Маркович, быль. Не верите?

– Нет, – сказал Женя.

– Спросите Валькенштейна. И поглядите на Диксона. Есть у него шрам на голове или нет у него шрама на голове? По-моему, очень убедительно. – Он помолчал немного и добавил: —

И как вообще, по-вашему, мы смогли выбраться, если у нас взорвался обогатитель плазмы?

– В вашей сказочке, Леонид Андреевич, есть только одна правда. Впереди еще миллионы веков разрешения великого и последнего противоречия. Противоречия между бесконечностью тайн природы и ограниченностью наших возможностей в каждый момент времени. Это противоречие заставляет нас двигаться и обещает миллионы веков интереснейшей жизни.

Горбовский промолчал.

В издании 62–63 годов:

Горбовский дослушал и сказал:

– Это не сказочка. Это, Евгений Маркович, быль. Не верите?

– Нет, – сказал Женя.

– Спросите Валькенштейна. И поглядите на Диксона. Есть у него шрам на голове? Нет у него шрама на голове. По-моему, очень убедительно.

Он помолчал немного и добавил:

– И как вообще, по-вашему, мы смогли выбраться, если у нас взорвался обогатитель плазмы?

– Милый Леонид Андреевич, – сказал Женя, – я бы тоже очень хотел повидаться с нашими потомками. Подумать только, какой путь прошел человек, и как много ему еще осталось идти! Вы знаете, Леонид Андреевич, мое воображение всегда поражала ленинская идея о развитии общества по спирали. От первобытного коммунизма нищих, нищих телом и духом, через голод, кровь, войны, через сумасшедшие несправедливости, к коммунизму неисчислимых материальных и духовных богатств. С коммунизма человек начал и к коммунизму вернулся, и этим возвращением начинается новая ветвь спирали, такая, что подумать – голова кружится. Совсем-совсем иная ветвь, не похожая на ту, что мы прошли. И двигает нас по этой новой ветви совсем новое Противоречие: между бесконечностью тайн природы и конечностью наших возможностей в каждый момент. И это обещает впереди миллион веков интереснейшей жизни. —

Горбовский промолчал.

Позже:

Горбовский дослушал его и сказал:

– Это по существу. А по форме как?

– Начало удачное, – профессионально сказал Славин.—

А вот к концу вы скисли. Неужели трудно было что-нибудь придумать, кроме этого вашего испорченного ребенка?

– Трудно, – признался Горбовский.

Славин перевернулся на живот.

– Вы знаете, Леонид Андреевич, – сказал он, – мое воображение всегда поражала ленинская идея о развитии человечества по спирали. От первобытного коммунизма нищих через голод, кровь, войны, через сумасшедшие несправедливости – к коммунизму неисчислимых духовных и материальных богатств. Я сильно подозреваю, что для вас это только теория, а я ведь застал то время, когда виток спирали еще не закончился.

Пусть в кино, но я еще видел, как ракетами зажигают деревни, как люди горят в напалме… Вы знаете, что такое напалм? А что такое взяточник, вы знаете? Вы понимаете, с коммунизма человек начал и к коммунизму он вернулся, и этим возвращением начинается новая ветвь спирали, ветвь совершенно уже фантастическая…

В этой версии при публикации в «Мирах» Б. Н. Стругацкий только убрал слово «ленинская», без которого она существует и сейчас.

ОБ ОПЕЧАТКАХ

Пропущенная опечатка – бич корректора. Вероятно, невозможно издать книгу без единой опечатки. Помню, как в ужасе я смотрела на первую свою опечатку в первом томе Собрания Сочинений Стругацких – «сказал Галя». Ведь пять раз этот текст проверялся и в распечатке, и в макете только мною!

В процессе сверки всех изданий Стругацких фиксировались не только смысловые разночтения, не только мелкие исправления и замены, но и опечатки. Порой встречались любопытные (к примеру, «Анкара» вместо «Арканар» в «Трудно быть богом»), но столько смысловых опечаток, как в «Полдне. XXII век» в издании «Миров братьев Стругацких», я не встречала более нигде.

Маленький СУХОПАРЫЙ Мандель превратился в СУХОВАТОГО. Ночью на ЛИАНТО велись вычисления для дипломантов.

ДИПЛОМАНТЫ (что естественно – пишущие дипломные работы) превратились в ДИПЛОМАТОВ (а им-то вычисления зачем?).

Сосед-ассенизатор проверяет свою машину не ТЕСТЕРОМ, а ТОСТЕРОМ (вероятно, вычитывая «Скатерть-самобранку», корректор увлекся гастрономическими терминами). НЕЙРОННЫЕ состояния в мозге превратились в НЕЙТРОННЫЕ, а ЮКОНСКАЯ специфика разведения бобра – в ЮНКЕРСКУЮ. Горбовский, говоря о встрече с иным разумом, боится «небывалого унижения человечества, гигантского психологического шока». В «Мирах» вместо слова УНИЖЕНИЯ стоит УНИЧТОЖЕНИЯ. Какой уж тут психологический шок и, главное, чей?