Текст книги "Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты."

Автор книги: Светлана Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)

Он совершенно не меняется. Такой же рыжий, такой же красный, такой же сердитый и такой же добрый. И у него по-прежнему круглый облупленный нос, и он по-прежнему втягивает голову в плечи. Алексей Петрович уставился на вошедших маленькими круглыми глазками и сдвинул брови, похожие на зубные щетки.

– А, – сказал он скрипучим голосом. – Борт-инженеры. Наконец-то. Ну, здравствуйте.

Он бросил полотенце на спинку кресла, подошел к Николаю, обнял, на секунду прижался холодной щекой к его щеке.

Затем он протянул руку Жилину.

– Я ждал вас вчера вечером, товарищи, – сказал он.

– Мы задержались в Ашхабаде, – поспешно сказал Николай. – Я не мог уйти в первый рейс, не повидав Антонину Николаевну. Антонина Николаевна велела вам кланяться, дядя Леша. И Володя, и Верочка.

Алексей Петрович хмыкнул и стал смотреть в сторону. Все же ему удалось не улыбнуться.

– Ты у нее любимчик, – объявил он. – Ладно. Располагайтесь здесь, я оденусь.

Он вышел в соседнюю комнату, а Николай и Жилин уселись на диван. На диване переплетом вверх лежала раскрытая книга. Николай поглядел на заголовок. „Структуры отражающих слоев“. Он засмеялся и подмигнул Жилину. Жилин сидел прямо, расставив ноги и уперев руки в колени. Что-то в его лице напоминало лицо Алексея Петровича, и Николай опять засмеялся. Жилин искоса взглянул на него и тоже улыбнулся широким ртом.

– Между прочим, – сказал из соседней комнаты Алексей Петрович. – Есть две новости.

– Первая? – сказал Николай.

– Ляхов четвертого октября стартует в АСП.

– Мы уже знаем об этом, дядя Леша, – сказал Николай.

– Хорошо получилось, правда? В день пятидесятой годовщины первого спутника – первый пилотируемый старт в межзвездное пространство. И опять русские.

– А вторая новость? – спросил Николай.

– Вторая новость не столько важная, сколько удивительная. – Алексей Петрович вышел в гостиную, застегивая пилотскую куртку. – Кангрен нашел на Меркурии развалины.

– Что нашел?

– Какие-то развалины. Каменные плиты, скрепленные металлическими брусьями, или что-то в этом роде.

Николай сказал с досадой:

– Что-то в этом роде… Неужели это вам не интересно, дядя Леша?

Алексей Петрович прищурил правый глаз и высоко вздернул бровь над левым.

– Конечно, интересно, – сказал он. – Я же говорю: удивительная новость. Да я сам толком ничего не знаю. Ляхов получил из Фернбекса фотограмму и рассказал мне. Подробности будут опубликованы. Ну-ка, дай мне посмотреть на тебя хорошенько.

Николай встал, улыбаясь. Жилин тоже встал, переступил с ноги на ногу и сел.

– Да, – сказал Алексей Петрович. – Борт-инженер. Сколько тебе уже?

– Двадцать три, дядя Леша.

– Да… Двадцать три. А давно ли мы… Да, поглядел бы покойный Анатолий Борисович… Ну, ладно. Будем завтракать.

– Мы позавтракали в самолете, дядя Леша, – сказал Николай.

Алексей Петрович огорчился.

– Свинтусы, – сказал он. – Право, свинтусы. Может быть, еще раз позавтракаете?

– Честное слово, дядя Леша, – сказал Николай.

– Мы сыты, Алексей Петрович, – сказал Жилин.

– Ну и черт с вами, – сказал Алексей Петрович. Он подошел к буфету-автомату, нажал несколько кнопок и достал из буфета поднос. На подносе был хлеб, винегрет, горячая телятина и графин с фруктовым соком. Алексей Петрович поставил поднос на стол и сказал: – Черт с вами. Ну, рассказывайте, что там у вас в Школе.

Николай стал рассказывать про Школу, а Алексей Петрович с аппетитом кушал, одобрительно кивая и поглядывая в окно, где на горизонте, за сверкающим полем ракетодрома, темнели в белесой дымке исполинские треугольные силуэты ионолетов.

– А скажи мне, Коля, – сказал он вдруг. – Какова температура первичной рекристаллизации стандартного отражателя?

Николай помолчал и ответил:

– Сто пятьдесят тысяч плюс-минус три тысячи градусов.

– Правильно, молодец, – похвалил Алексей Петрович.—

Правильно, как таблица логарифмов. Температура низкая. А что вам в Школе говорили относительно траекторий в поле Юпитера?

– „В поле Юпитера надлежит идти по возможности вне плоскости системы спутников, усилив противометеоритное наблюдение и держась не ближе ста тысяч километров от поверхности Юпитера“.

– Правильно, – сказал Алексей Петрович. – Золотые слова. Найди это место и загни страницу, как говорил капитан Катль.

В соседней комнате замурлыкал видеофон. Алексей Петрович залпом допил сок, приложил к губам салфетку и вышел.

Николай и Жилин поглядели друг на друга. Жилин пожал плечами.

– Слушаю, – раздался голос Алексея Петровича. – Да, я Быков, командир „Тахмасиба“. Что? Очень приятно, здравствуйте. Так… И чем я моту помочь?.. Нет, этого я сделать не могу.

Не имею права… Послушайте, господин… э-э… господин Маки… Нет, это исключено. Можете обратиться в Комитет межпланетных сообщений… Да… Нет… Передайте господину профессору мои наилучшие пожелания и прочее. Саёнара.

Когда Алексей Петрович вернулся в гостиную, лицо его было краснее обыкновенного, а в стиснутые губы бились невысказанные слова. Он убрал поднос, сел в кресло и некоторое время молча глядел на Жилина и Николая.

– Вот как, – сказал он наконец. – Господин Быков, профессор в настоящее время весьма занят и настоятельно просит отложить старт на двое суток. Вот как.

– Какой профессор? – спросил Николай.

– Профессор Сусуму Окада. Он должен лететь с нами. Звонил его секретарь. Но я не отложу старт ни на сутки. Я стартую точно в шесть ноль-ноль шестого.

Николай слыхал о Сусуму Окада. Это был крупный японский физик, работавший в области создания фантастического „вечного двигателя“, двигателя времени. Интересно, что понадобилось Окада за поясом астероидов?

– Дядя Леша, – сказал Николай. – Куда мы летим?

Алексей Петрович прищурил правый глаз и вздернул бровь над левым.

– На Амальтею, – ответил он. – На Пятый спутник Юпитера.

Жилин завозился на месте, улыбнулся во весь широкий рот и крепко потер огромные твердые ладони. Николай тоже улыбнулся и незаметно, но сильно ткнул его большим пальцем под ребро.

– Чему вы радуетесь, борт-инженеры? – осведомился Алексей Петрович.

Жилин заулыбался еще шире, а Николай ответил:

– На Амальтее работает жена Ивана Федоровича.

– А-а… – сказал Алексей Петрович. – Очень удачное совпадение. Кстати, об удачных совпадениях, – сказал он Николаю. – Я совсем забыл сказать тебе. Ведь с нами летят Юрковский и Дауге. Ты помнишь их? Они тоже будут работать на Амальтее. Вот тоже удачное совпадение, правда?

Юрковский и Дауге, Быков и Крутиков. Богдан Спицын и отец. Страшный и прекрасный, с детства знакомый рассказ о страданиях, о потерях, о победе. Имена, прочно связанные с памятью об отце, имена людей, которые бросили к ногам человечества грозную планету. Люди, которые нашли в черных песках Венеры Урановую Голконду – след удара метеорита из антивещества, богатейший источник активных руд. Разве я могу не помнить этих людей? Да, это очень удачное совпадение… если это действительно только совпадение.

Николай сказал:

– Дядя Леша, ведь это ваша работа?

– Э-э… Что ты имеешь в виду?

– То, что меня откомандировали к вам.

– Моя работа? – Алексей Петрович уставился на Николая честными круглыми глазами. – Что ты, Коля! Я и понятия не имел, пока мне не позвонили из третьего отдела. А ты что, недоволен тем, что тебя откомандировали ко мне?

Николай махнул рукой и отвернулся.

– Ладно, – сказал Алексей Петрович. – Хватит болтать, товарищи борт-инженеры. Наш ионолет стартует в четырнадцать тридцать, и у нас есть еще… – Он поглядел на часы. – У нас остается еще пропасть времени, четверть суток. Придвигайтесь к столу, вынимайте ваши записные книжки, и мы посмотрим, как вы разбираетесь в контрольной системе фотонного привода.

И началось избиение.

Позже Стругацкие переработали эту главу, где-то что-то изменив или добавив, где-то усиливая или убирая акценты. Ниже – второй вариант этой же главы.

Глава первая. ВЫПУСКНИКИ.

Они сидели в коридоре на подоконнике. Коля Ермаков болтал ногами, а Жилин, вывернув шею, глядел за окно в парк, где на волейбольной площадке прыгали у сетки незнакомые ребята, по-видимому первокурсники, и девчонки с факультета Дистанционного Управления. Ермаков, подсунув под себя руки, смотрел на дверь напротив. На двери была дощечка с надписью: „Высшая Школа Космогации. Заместитель начальника Школы Чэнь Кунь“.

– Хорошо играют, – сказал Жилин басом.

– Мальки, – сказал Коля Ермаков, не оборачиваясь.

– Вон тот, четвертый номер, у него отличный пас.

Коля передернул плечами. У него тоже был отличный пас, но он не обернулся. Жилин посмотрел на него и сказал:

– А ты не волнуйся, Николай.

– Я не волнуюсь.

– Ты волнуешься, Николай, – сказал Жилин. – И по-моему, зря. Тут все в порядке.

– А я и не говорю, что не в порядке. Просто Чэнь даст нам распределение.

– Почему это он даст тебе распределение на месяц раньше, чем другим?

– И тебе тоже. Я чувствую. Понимаешь? У меня предчувствие.

– Предчувствие, – сказал Жилин. – Джузеппе Бальзаме А ты не предчувствуешь, куда нас распределят?

– На лунную трассу, – сказал Коля. – Стажерами.

– Девица Ленорман, – сказал Жилин. – Граф Калиостро.

Откуда у тебя это предчувствие?

Слева в конце коридора появился паренек в рабочем комбинезоне. Он приближался неторопливо и вел пальцем по стене. Лицо у него было задумчивое. Он подошел к двери, посмотрел на дощечку, потом повернулся и сказал: „Здравствуйте“.

Голос у него был печальный.

– Здравствуй, Григорий, – сказал Жилин снисходительно.

Ермаков кивнул.

– Вы на очереди? – спросил Григорий печально.

– Да, – сказал Жилин.

Паренек подошел к ним и тоже сел на подоконник. Это был Григорий Быстрое, староста третьего курса.

– Что случилось, староста? – осведомился Жилин.

– Кто-то устроил штуку с Копыловым, – сказал Григорий.

– Какую штуку? – спросил Коля Ермаков с интересом.

Валя Копылов славился своей привязанностью к вычислительной технике. Недавно в Школе установили очень хороший электронный вычислитель ЛИАНТО, и Валя проводил возле него дни, и проводил бы и ночи, но по ночам на ЛИАНТО велись вычисления для дипломантов, и Валю прогоняли вон.

– Кто-то из наших запрограммировал любовное послание, – сказал Григорий уныло. – Теперь ЛИАНТО выдает на последнем цикле: „Без Валентина жизнь не та, люблю, привет от Лианта“. В простом буквенном коде.

– Отвратительные стихи, – сказал Коля.

Жилин грустно хохотнул и сказал нежно:

– Вот паршивцы.

– Плохие стихи, – сказал Коля, укоризненно качая головой.

– Что ты мне это говоришь? – сказал Григорий Быстров.

– Ты этим дуракам скажи. А теперь меня вызвал Чэнь.

– Староста, – сказал Коля. – Ты никуда не годный староста. Твои курсанты пишут отвратительные стихи, и на месте Чэня я задал бы тебе за это основательную взбучку.

Дверь приоткрылась, и высунулась голова дежурного.

– Жилин, Ермаков, товарищ Чэнь вас вызывает.

Коля спрыгнул на пол.

– Пошли, – сказал он. Он был немного бледен. Жилин двинулся следом, подталкивая его в спину чугунным пальцем.

Заместитель начальника Школы Высшей Космогации Чэнь Кунь, слывший среди межпланетников под прозвищем „Железный Чэнь“, говорил, как всегда, тихо, почти ласково, глядя на выпускников большими темными глазами. Ему было за пятьдесят,[38]38
  В первом варианте ему было около сорока. Во времена написания этих текстов старшему из Авторов было примерно 35, поэтому „за пятьдесят“ казалось, наверно, глубокой старостью. – В. Д.]


[Закрыть] но он казался совсем молодым в узкой синей куртке с отложным воротником. Он был бы очень красив, если бы не мертвые серо-розовые пятна на лбу и на правой щеке – следы давнего лучевого удара.

– На днях выпускники будут распущены на отдых, – сказал Чэнь Кунь. – Каждому выпускнику следует месячный отдых. За этот месяц Совет Школы готовит распределение. Но я взял на себя смелость предложить вам двоим отказаться от отдыха.

Ермаков покосился на Жилина. Жилин внимательно слушал, уставив большой нос в сторону заместителя начальника.

– Сегодня звонил председатель ГКМПС товарищ Краюхин, – „Железный Чэнь“ медленно склонил и затем вскинул голову. – Он просил Школу срочно откомандировать в распоряжение третьего отдела Комитета двух сменных борт-инженеров. Вам известно, что третий отдел занимается главным образом грузопассажирской связью в системе исследовательских станций и экспедиций района Юпитера. Вам известно, что трансмарсианские рейсы до сих пор считаются наиболее сложными. Вам известно также, что молодые межпланетники назначаются в трансмарсианские рейсы только в особых случаях. Мне представляется, что вы двое как раз и есть такой особый случай, и я взял на себя смелость назвать товарищу Краюхину ваши кандидатуры.

Коля опять поглядел на Жилина. Жилин радостно кивал большим носом.

– Я должен был предвидеть, – сказал Чэнь Кунь, – что на предстоящий месяц отдыха у вас, товарищ Жилин, и у вас, Ермаков, могли оказаться какие-либо планы личного порядка. Но сейчас вам представляется редкий для выпускника случай начать работу сразу в максимально сложных и максимально интересных условиях. Именно поэтому я позволил себе не усомниться в вашем согласии и, не уведомив вас предварительно, назвать ваши имена в разговоре с товарищем Краюхиным.

– Се-се Чэнь-тунчжи, – сказал Жилин, широко улыбаясь.

– Спасибо, товарищ Чэнь, – сказал Ермаков.

Чэнь Кунь сказал:

– Есть еще одно обстоятельство, которое укрепило меня в моей уверенности. Я считаю возможным теперь же уведомить вас, что вы будете назначены сменными борт-инженерами на „Тахмасиб“, фотонный рейсовый планетолет типа „Хиус-9“.

Вашим командиром будет прославленный межпланетник Алексей Петрович Быков, вашим старшим штурманом будет превосходный космогатор Михаил Антонович Крутиков. В их руках вы пройдете первоклассную практическую школу, и я весьма рад за вас обоих.

Чэнь Кунь встал. Жилин и Ермаков тоже встали.

– Я думаю, лучше всего будет, если вы отправитесь сегодня вечерним воздушным поездом. В Москве вас не задержат. Командир „Тахмасиба“ ждет вас на ракетодроме Мирза-Чарле.

„Тахмасиб“ швартуется на Спу-17 и стартует через месяц.

„Железный Чэнь“ протянул им руку и сказал:

– Удачи и спокойной плазмы.

Когда они вышли в коридор, Григорий Быстрое, староста, все еще сидел на подоконнике.

– Ну как? – спросил он, сползая на пол.

– Что „как“? – сказал Коля. – Что тебя волнует, малёк?

– Как там Чэнь?

– Чэнь! – Коля повернулся к Жилину. – Этот малёк сказал: Чэнь! „Товарищ Чэнь“, староста! „Чэнь-тунчжи“! „Железный Чэнь“! „Великий Чэнь“! Понятно? Иди и будь почтителен![39]39
  Ну вот, и в Школе Высшей Космогации дедовщина. Впрочем, все блатники-позвоночники любят разводить дедовщину: в случае чего дядя Леша, дядя Миша и дедушка Коля прикроют. – В. Д.


[Закрыть]

Быстров протиснулся в приёмную, зацепившись карманом за ручку двери.

– Ну что, Иван Федорович? – закричал Коля. – Что ты скажешь?

Жилин поднял руку и опустил ее на спину Ермакова. По коридору прокатилось трескучее эхо.

– Молодец, Калиостро, – сказал Жилин. Он сиял.

– Прославленный Быков, – сказал Ермаков. – Он же дядя Леша. Превосходный Крутиков. Он же дядя Миша. Ура, Иван Федорович!

– Ура, – согласился Жилин.

Они пошли вдоль коридора, заглядывая в каждое окно.

– Послушай, Иван Федорович, – сказал Ермаков. – Там какие-то девочки.

Он остановился у окна и вытянул шею.

– Вон она, – сказал он. – Видишь, с перевязанной коленкой.

– Кто? – спросил Жилин.

– Не помню.

– Оболтус, – сказал Жилин.

– Нет, правда, – сказал Николай. – Я танцевал с ней позавчера на выпускном вечере.

– Ну, тогда пошли прощаться со школой, – сказал Жилин.

– Я уже прощаюсь, – сказал Николай. – На трансмарсианских линиях нет таких девочек.

– Оболтус, – повторил Жилин.

Коля повернулся и смерил Жилина взглядом.

– Ты, – сказал он. – Женатик. Ты не патриот своей Школы.

– Пошли, пошли, – сказал Жилин и взял Ермакова за плечо.

– Ай, я уже иду, – сказал Коля.

Они прошли по коридору мимо пустых аудиторий и заглянули в лабораторию низких температур. Здесь три года назад Нгуэн Фу Дат обжег руки жидким гелием, и они не сразу отыскали его в ледяном тумане, когда он все еще пытался заделать пластиком трещину в баллоне.

– Зайдем в вычислительную, – сказал Жилин.

Они спустились по широкой лестнице на первый этаж и заглянули в вычислительную. Там шли занятия, а около серого корпуса ЛИАНТО сидели на корточках трое операторов и рылись в машине.[40]40
  Они надеялись отрыть в машине вредоносную программу „Привет от Лианта“, вытащить ее на всеобщее обозрение и изничтожить. Втроем. – В.Д.


[Закрыть] Рядом в аудитории шли экзамены. Несколько первокурсников с мужественными лицами подпирали стену, заложив руки за спину.

– Удачи и спокойной плазмы, – сказал им Коля, проходя.

Первокурсники заулыбались и снова стали смотреть перед собой.

– Никогда больше не сдавать экзаменов, – сказал Коля. – Никогда больше не трепетать.

Они свернули и вошли в огромный тренировочный зал. Посреди зала сверкало четырехметровое коромысло на толстой кубовой станине – центробежная установка. Коромысло вращалось, и кабинки на его концах, оттянутые центробежной силой, лежали почти горизонтально. В кабинках сидели курсанты, но их не было видно, потому что в кабинках не было окошек. Наблюдение за курсантами велось изнутри станины с помощью системы зеркал. У стены на шведской скамеечке сидели четверо курсантов в смешных костюмах для перегрузок. Все четверо, задрав головы, следили за проносящимися кабинками.

– Четырехкратная перегрузка, – сказал Жилин, глядя на кабинки.

– Пятикратная, – сказал Ермаков.

Четверо курсантов посмотрели на них и снова задрали головы. Каждый понедельник курсанты по два часа крутились в этих кабинках, приучаясь к перегрузкам. Каждый понедельник все пять лет надо было сидеть и терпеть, широкие ремни впивались в обрюзгшее тело, лицо обвисало, и трудно было открыть глаза – так тяжелели веки. И нужно было решать какие-то малоинтересные задачки или составлять стандартные подпрограммы для вычислителя. Это было ужасно трудно, хотя задачи были совсем простые, а программы были известны еще с первого курса. Некоторые курсанты выдерживали восьмикратные перегрузки, некоторые не выдерживали даже тройных, и их переводили на факультет дистанционного управления. Это называлось „попасть к девочкам“.

Коромысло стало вращаться медленнее, остановилось, и кабинки повисли вертикально. Из одной вылез худощавый парень и остановился, придерживаясь за раскрытую дверь. Его покачивало. Парень из другой кабинки вывалился и сразу сел, упираясь руками в пол.

– К девочкам, – вполголоса сказал Ермаков.

Курсанты, поджидавшие своей очереди, вскочили.

– Ни черта, – сказал парень сипло и поднялся. – Не беспокойтесь, ребята.

Он страшно зашевелил лицом, разминая затекшие мускулы.

– Ни черта, – повторил он.

– Полноват, – сказал Коля. Жилин кивнул. Полные плохо переносили перегрузки. Жилин потерял шесть кило, прежде чем стал выдерживать пятикратные перегрузки. Вначале ему было нехорошо, хотя в прошлом он был глубоководником и обладал нечеловеческой силой.

– Похудеет, – сказал Жилин. – Захочет, так похудеет.

В станине открылся люк, оттуда вылез инструктор в белом халате и отобрал у курсантов листки с записями.

– Давайте, Гургенидзе и Саблин, – сказал он. Он бегло просмотрел листки. – Можете идти. У вас зачет.

– Ну, здорово, – сказал полный. – И у меня тоже?

Он сразу стал лучше выглядеть.

– И у вас тоже, – сказал инструктор.

Полный парень вдруг звучно икнул. Все засмеялись, и он очень смутился.

– А ведь сегодня понедельник, – сказал Ермаков Жилину.

– Может, прокатимся напоследок? На восьмикратной, а?

Жилин молча взял Колю за плечо и выволок в коридор. Они вышли в сад и уселись на ближайшей скамейке.

– Теперь, – сказал Коля, – давай думать, что делать дальше.

– Ехать на аэродром, – сказал Жилин.

– Это ясно, – сказал Коля нетерпеливо. – Что кроме?

– Пообедать, – сказал Жилин.

Коля посмотрел на него. Жилин сидел неподвижно, расставив ноги и уперев руки в колени. Он был спокоен, безмятежен и надежен, как гранитный валун. Жилину было тридцать лет.

До Школы он командовал отрядом батискафов океанологической станции на Кунашире. Жилин был женат, его жена работала сейчас в одной из планетографических экспедиций в системе Юпитера.

– Видишь ли, Иван, – сказал Коля очень осторожно. – Вот что я имею в виду… Что, если нам лететь в Москву не сегодня, а…

– Так, – сказал Жилин. – А в чем дело?

– Видишь ли, Иван Федорович. Есть у меня одно незавершенное дело.

Жилин повернул голову и посмотрел на Колю. Он посмотрел очень пристально, а потом стал смотреть в сторону спортплощадки, где сквозь кусты мелькали красные майки и загорелые ноги.

– Слушай меня, Ермаков, – сказал он тяжеловесно. – Сейчас мы пойдем на обсерваторию, потом пообедаем, потом простимся с Виктором Владимировичем, с Ангелиной Ивановной, с товарищем Ши…

Это были преподаватели и инструкторы.

– Но мы уже простились с ними позавчера.

– Когда это?

– Позавчера, на выпускном вечере.

– На выпускном вечере, – сказал Жилин, – ты занимался танцами с этой перевязанной коленкой.

– Ну и что из этого, – сказал Коля. – А ты просидел весь вечер в буфете.

– Итак, простившись с Виктором Владимировичем, с Ангелиной…

– Ясно, – сказал Коля. – Что дальше?

– Дальше мы поедем на аэродром и, – Жилин посмотрел на часы, – в двадцать два ноль-ноль будем в Москве. Вопросы есть?

Коля вздохнул: он очень не любил прощаний.

– Тогда хоть пошли сначала пообедаем, – сказал он.

– Отчего же, пошли, – сказал Жилин и встал.

Когда стратоплан выскочил из туч, Коля увидел солнце низко над облаками и густо синее небо вверху. Жилин в соседнем кресле посапывал, свесив с подлокотника огромную коричневую лапу. Подошла стюардесса со столиком на колесах. На столике стояли стаканы с чаем, бутылки всевозможных напитков и тарелки с бутербродами. Стюардесса была хорошенькая и очень вежливая. К сожалению, она была очень занята и разговора не получилось. Коля отказался от еды и напитков и стал смотреть сквозь прозрачный потолок в темное небо. Там уже горели яркие немигающие звезды, и вдруг, перегоняя стратоплан, прошла крупная красно-синяя звезда. Это был Спу-20.

Год назад курсанты проходили на Спу-20 четырехмесячные курсы теории аннигиляционного привода. На „Звездочке“, так межпланетники называли Спу-20, было очень интересно. Там шла тогда окончательная доводка „Молнии“ для межзвездной экспедиции. Там производились эксперименты по использованию прямоточных фотонных двигателей. Там было много замечательных капитанов и инженеров. Там курсанты увидели Краюхина – он совершил свой последний внеземной перелет, чтобы увидеть „Хиус-Молнию“. Он подошел к Николаю (они не виделись уже три года) и сказал: „На таких кораблях ты будешь летать, как мы и не мечтали. Если бы видел отец…“, и заковылял дальше, широкий, сутулый, угрюмый. Все останавливались и прижимались к стенам, давая ему дорогу. Он рано состарился, ведь ему не было и шестидесяти пяти. Когда отец погиб на Венере, Коле было двенадцать. Краюхин вызвал его к себе и сказал: „Твой отец не вернется, Коля. Он остался там“.

Он больше не сказал ничего, взял Колю за плечо и пошел по широким коридорам Комитета в гараж, взял свой вертолет, и они летали весь день над Москвой, не говоря ни слова, и он несколько раз передавал Коле управление. Может быть, он ждал, что Коля будет плакать, и хотел помешать этому, но Коля не плакал. Он плакал накануне, когда прочитал письмо отца, оставленное перед отлетом. На конверте было сказано, когда его вскрыть…

Жилин проснулся, спросил: „Ты чего не спишь?“ и опять заснул.

На „Звездочке“ вообще было очень интересно. Однажды Ляхов привел их в ангар. В ангаре висел только что прибывший фотонный танкер-автомат, который полгода назад забросили в зону абсолютно свободного полета в качестве лота-разведчика. Танкер удалялся от Солнца на расстояние светового месяца. Это было огромное неуклюжее сооружение, и всех поражал его цвет – бирюзово-зеленый. Обшивка отваливалась кусками, стоило прикоснуться ладонью. Она просто крошилась, как сухой хлеб. Но устройства управления оказались в порядке, иначе разведчик, конечно, не вернулся бы, как не вернулись три разведчика из двадцати, запущенных в зону абсолютно свободного полета. Курсанты спросили Ляхова, что произошло, и Ляхов ответил, что не знает. Это впервые за два года Ляхов ответил им, что он не знает. „На больших расстояниях от Солнца есть что-то, чего мы пока не знаем“, – так сказал Ляхов. И только позже они сообразили, что Ляхов поведет „Молнию“ туда,

[Одна страница отсутствует. ]

Жилина и спросил ее вполголоса, приятно улыбаясь:

– Простите, мы скоро прибываем?

– Через десять минут, – ответила стюардесса, тоже приятно улыбаясь.

Тогда Коля ткнул Жилина локтем в диафрагму и сказал:

– Вставай, Иван Федорович, Москва.

В Мирза-Чарле они прибыли через день утром. Ракетодром Мирза-Чарле отправлял и принимал ионолеты местного сообщения. Он связывал Землю с ее искусственными спутниками.

Со времени первых фотонных ракет рейсовые и экспедиционные планетолеты строились, испытывались, грузились, ремонтировались, стартовали и принимались только на искусственных спутниках – чтобы не загрязнять атмосферу Земли радиоактивными отходами. Кроме того, это было много экономичнее и проще технически. Сообщение Земли с возлеземными доками осуществлялось через сеть ракетодромов типа Мирза-Чарле посредством автоматических и пилотируемых ионолетов, использующих для разгона энергию превращения атомарного кислорода верхних слоев стратосферы в молекулярный кислород. Такие ракетодромы сооружались обычно в пустынях (Мирза-Чарле располагался на юге Заунгузских Каракумов, в трехстах километрах севернее Ашхабада) и мало отличались один от другого: несколько сотен квадратных километров, залитых стеклопластом, сотни гектаров складов и мастерских, непрерывные потоки атомовозов, решетчатые башни радиотелескопов и радиомаяков, огромный прозрачный купол СЭУК (система электронного управления и контроля) и – несколько поодаль – аэродром и зеленый городок с обязательной высотной гостиницей на окраине. Через эти стандартные ворота ежедневно уходили в пространство пилоты, инженеры, ученые, десятки тысяч тонн материалов и продовольствия и ежедневно приходили на Землю необыкновенные металлы и минералы, невиданные животные, драгоценные знания. Иногда через эти ворота возвращались на Землю в запаянных прозрачных цилиндрах те, кто отдал жизнь за власть человека над Пространством.

На аэродроме Николаю и Жилину сказали, что командир фотонного планетолета первого класса „Тахмасиб“ Алексей Петрович Быков остановился в гостинице, этаж такой-то, номер такой-то. Алексей Петрович был еще не одет. Он стоял посередине комнаты с полотенцем в руках, взъерошенный, в красивом шелковом халате. Совершенно не меняется, подумал Коля. Такой же рыжий, такой же красный, такой же сердитый, такой же добрый. И у него по-прежнему круглый облупленный нос.

Алексей Петрович уставился на вошедших маленькими глазками и сдвинул брови, похожие на зубные щетки.

– А, – сказал он скрипучим голосом. – Борт-инженеры. Здравствуйте, борт-инженеры.

Он бросил полотенце на спинку кресла и обнял Николая, на секунду прижавшись холодной щекой к его щеке. Затем он протянул руку Жилину.

– Жилин Иван Федорович, – сказал Жилин. – Назначен в ваше распоряжение.

– Рад, – сказал Алексей Петрович. – Прошу.

Он взял полотенце и сказал:

– Располагайтесь. Я сейчас приду.

Он вышел в соседнюю комнату. Коля сел на диван и спросил вслед:

– Как поживает Антонина Николаевна?

– Хорошо, – отозвался Алексей Петрович из соседней комнаты. – Спасибо.

– А Володя и Верочка?

– Хорошо. Спасибо. Володька ногу вывихнул.

– Что вы говорите! – сказал Коля.

– Да, – сказал Алексей Петрович натужным голосом. По-видимому, он надевал ботинки. – С трамплина прыгал, малек.

– Молодец, – сказал Коля и посмотрел на Жилина. Жилин сидел у стола, уткнувшись в журнал. Журнал был очень специальный – он назывался „Структуры отражающих слоев“.

– Между прочим, – сказал из соседней комнаты Алексей Петрович. – Есть две новости.

– Да? – сказал Коля.

– Ляхов четвертого октября стартует в АСП.

– Это мы уже знаем, дядя Леша. Хорошо получается, правда? Пятидесятая годовщина первого спутника, День Межпланетника и первый пилотируемый старт в АСП.

– Так и задумано, – сказал Алексей Петрович.

– А вторая новость? – спросил Коля.

– Вторая новость не столько важная, сколько удивительная. – Алексей Петрович вышел в гостиную, застегивая пилотскую куртку. – Кангрен нашел на Меркурии развалины.

– Что-что нашел?

– Какие-то развалины. Плиты, скрепленные металлическими брусьями.

– Здорово, – сказал Коля. – Такие же, как на Марсе?

– Ну, этого я не знаю, – сказал Алексей Петрович. – Ляхов получил из Фернбекса фотограмму. – Он сел у стола напротив Жилина. – Подождем, увидим. Не очень-то я верю в эти развалины. Кангрен любит пошуметь.

Все равно здорово, – сказал Коля. – Пора бы наконец поискать и на Земле.

– Это не нам искать, – сказал Алексей Петрович. – Это пусть глубоководники ищут.

– Они ищут, – сказал Жилин, глядя в стол.

Алексей Петрович посмотрел на него с любопытством и сказал:

– Ну и пусть ищут. А мы полетим на Амальтею.

– Да ну? – сказал Коля и тоже поглядел на Жилина. Жилин широко улыбнулся.

– У вас там, кажется, супруга работает? – сказал Алексей Петрович.

– Да, – сказал Жилин и улыбнулся еще шире. – Пять лет не виделись.

– Мы знакомы, – сказал Алексей Петрович. – Очень, очень энергичная женщина, Елена Ивановна.

– Да, – сказал Жилин. – Говорят, ее там побаиваются. Я и сам ее побаиваюсь.

Алексей Петрович хотел что-то сказать, но, видимо, раздумал.

– Давайте завтракать, – предложил он.

– Мы позавтракали в самолете, дядя Леша, – сказал Коля.

Алексей Петрович огорчился.

– Ну вот, – сказал он. – Может быть, еще раз позавтракаете?

– Честное слово, дядя Леша, – сказал Коля.

– Мы сыты, Алексей Петрович, – сказал Жилин.

– Ну и черт с вами, – сказал Алексей Петрович. – Сидите голодные.

Он подошел к буфету-автомату, нажал несколько кнопок и через минуту достал из буфета поднос. На подносе стояли три пиалы, соусник, стакан томатного сока и пластмассовая подставка с двумя белыми палочками, завернутыми в целлофан.

Острый неповторимый запах распространился по комнате. Жилин вдруг сел очень прямо и вытянул шею. Стул под ним крякнул. Алексей Петрович поставил поднос на стол. Жилин поглядел на поднос и гулко глотнул.

– А может быть, хотите? – снова спросил Алексей Петрович. – Превосходный чифань. Или вы не едите китайский чифань?

– Собственно, а что я ел за завтраком? – рассудительно сказал Жилин, глядя на поднос– Пустяки. Чай с булочкой.

Коля не выдержал и все-таки захохотал. Жилин был великим поклонником китайской кухни. Он считал ее вершиной гастрономических устремлений человечества.

Алексей Петрович, взявший было палочки, положил их на поднос и оглядел борт-инженеров:

– Вы любите жаркое „сы-бао“? – спросил он Жилина.

– Очень, – сказал Жилин и снова глотнул.

– Ой, не могу, – сказал Коля и лег на диван.

– А еще что? – спросил Алексей Петрович, поворачиваясь к буфету.

– Салат с вермишелью из гороха „маш“, – сказал Жилин быстро. – Салат из медуз с креветками. И бульон с крабами, если можно.