Текст книги "Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты."

Автор книги: Светлана Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц)

– Угу, – сказал Дауге неуверенно и, подумав, добавил: – Ни черта я, вообще-то, не вижу. Что это за громадина?

Теперь было видно, как медленно поворачивается вокруг оси блестящая толстая труба, утыканная иглами антенн, опутанная мерцающей металлической сетью. Вокруг трубы, нанизанные на нее как бублики на веревку, крутились тороидальные спутники. Дауге насчитал их шесть, но труба не влезала в экран целиком, и других спутников просто не было видно.

– Это склад 18,– сказал Быков. – А „Хиус“ во-он там, в верхней части трубы, у кессонов. Ну, неужели не видишь?

– Нет, – сказал Дауге. Он не видел ни „Хиуса“, ни верхней части трубы. Их закрывала голова диспетчера. Диспетчером был Валька Страут, и он был занят сейчас ужасно – попросить его убрать голову было бы просто неловко. Кроме того, он важничал и говорил „коротко, ясно и всегда правду“. Он чувствовал себя солдатом Космоса.

Кроме чудовищной трубы склада, на экране не было ничего. Дауге не видел даже звезд. Труба, опутанная противометеоритной сетью, висела в бездонной тьме, и светила на солнце так ослепительно, что Дауге иногда начинало казаться, что она пульсирует. Но это был, конечно, обман зрения.

Валька Страут зашевелился и сказал, по-видимому в микрофон:

– Це-десять, це-десять. Ты готов?

– О да, – откликнулся це-десять из репродуктора, – Вполне готофф.

– Це-десять, – строго сказал Страут. – Выходи на старт, даю „зебру“.

– Данке, – сказал це-десять.

В пульте что-то загудело, труба на экране погасла. Стало светлее – по экрану побежали змеясь узкие волнистые линии. Дауге увидел в голубоватом свете сосредоточенное лицо Страута с насупленными жиденькими бровями. Потом на экране снова появилась черная бездна, но теперь она была утыкана ослепительными точками звезд. В верхнем правом углу экрана сверкал белый шарик, но был так далеко, что совершенно нельзя было разобрать, что это такое.

Потом из нижнего угла наискосок медленно выползла тяжелая туша звездолета и повисла в центре экрана.

– Ну и старье, – сказал тихонько Дауге. – Импульсник типа „Астра“.

– Это Рихтер, – сказал Быков строго. – Рихтер и „Лорелея“.

– А-а, – сказал пораженный Дауге. – Так вот она какая, „Лорелея“.

Двадцать с лишним лет назад космогатор Карл Рихтер на своем корабле „Лорелея“ совершил беспримерную по смелости высадку на Меркурий, где потерял половину экипажа и свои глаза.

Оставшись в корабле единственным пилотом, он, ослепший и израненный, сумел привести к Земле изувеченный корабль и остался его капитаном навсегда.

– Це-десять, – сказал Страут. – Старт!

– Есть старт, – отозвался голос из репродуктора.

– Долгой удачи и спокойной плазмы, товарищ Рихтер, – сказал Страут. – И не забывайте про Леониды!

– Данке, мой малтшик, – откликнулся Рихтер. – Трудно в мои годы забыть про Леониды.

Послышался короткий смешок, и все стихло. Из дюз „Лорелеи“ ударили бесшумные струи пламени, корабль медленно прополз по черному небу и скрылся за экраном.

– Спутник-9 Земля – Цифэй Луна, – сказал медленно Страут. – Груз – стройматериалы и жидкий кислород.

– Каботаж, – сказал Дауге. – Он что – До сих пор слеп?

– Да, – сказал Быков.

– А электронные преобразователи?

– А! – Быков махнул рукой.

В репродукторе щелкнуло, и раздраженный голос произнес:

– Диспетчер?

– Да, – сказал Страут. – Диспетчер Страут, Ю Эс Си Ар.

– Це-два, – сказал голос. – Капитан Холмов. Валька, ты мне дашь „зебру“ или нет?

– Не дам, – сказал Страут. – Леониды.

– Леониды, – произнес капитан Холмов с невыразимым презрением. – Может быть, я из-за твоих Леонид и вторые сутки здесь проторчу?

– Может быть, – сказал Страут.

Холмов помолчал и потом сказал просительно:

– Валя, голубчик, у меня ученые бунтуют. Дай мне „зебру“, пожалуйста.

– Нелетная погода, – сказал Страут металлическим голосом. – Леониды, метеорный поток высокой плотности, полеты к внешним планетам прекращены вплоть до особого распоряжения, – Пожалуйста, – сказал Холмов угрожающе.

– Иди вон и не занимай линию, – сказал Страут. – Отключаюсь.

– И черт меня сюда принес, – тоскливо проговорил Холмов. – Надо было…

В репродукторе щелкнуло.

– То есть, – сказал Быков, – ты и меня не выпустишь, Валентин?.

– Сегодня – нет, – сказал Страут. – Завтра – пожалуй.

– Ладно, – сказал Быков, – завтра так завтра. Мне собственно и нужно – завтра.

Репродуктор снова заговорил, на этот раз по-китайски. Страут отвечал коротко и потом переключил экран. Алексей Петрович увидел черное небо и знакомые очертания своего корабля.

– Узнаешь? сказал он Дауге.

– Нет, – сказал Дауге.

– Это „Хиус“. Новый „Хиус“. Мой.

– Он похож на перевернутый бокал, – изрек Дауге.

Фотонный корабль неподвижно висел в центре экрана. Он действительно очень напоминал фужер для шампанского с толстым дном.

– Я таких не видел, – сказал Дауге. – На марсианских трассах работают старенькие „Хиус-1“ и „Хиус-3“.

– Еще бы, – сказал Быков. – Такая рюмочка сожгла бы любой ракетодром. У него мощность в семь раз больше, чем у старой черепахи.

Старой черепахой межпланетники называли первые модели фотонных кораблей.

– Это „Хиус-9“, – сказал Алексей Петрович. – Для планет с атмосферами не годится, тем более если там есть люди. Действует только на трансмарсианских линиях.

– Красавец, – сказал Дауге. – А где жилые помещения?

– Донышко рюмки, – сказал Быков. – Там два этажа. Верхний для жилья, нижний для грузов.

– Чтобы быть подальше от зеркала? – медленно сказал Дауге.

Быков кивнул. Они разговаривали вполголоса, и Страут, кричавший в микрофон по-китайски, заглушал их. На экране появился край какого-то огромного сооружения. „Хиус“, медленно разворачиваясь, становился зеркалом вверх, приближаясь к ослепительно сверкавшей площадке. Потом изображение вдруг сменилось, и Дауге увидел давешнюю толстую трубу с тороидальными спутниками – склад. В верхней ее части, маленький, чуть заметный, шевелился „Хиус“.

– Ого, – сказал Дауге совершенно невольно.

Алексей Петрович посмотрел на него блестящими глазами.

– Бог мой, – сказал Дауге, словно оправдываясь. – Я сто лет не был на Земле. Никогда не думал, что Спутник-9 такое колоссальное хозяйство.

– А что такое?

– Ну, вот эта труба, например, – сказал Дауге. – Это же чертова громадина. Километров сто, наверное, в длину?

– Да, – сказал Алексей Петрович. – Сто двадцать.

– Бог мой. У нас на Марсе ничего такого нет.

Алексей Петрович засмеялся и сказал в спину Страуту:

– Ты слышишь, Валентин? У них на Марсе…

– На ваш Литтл Арес я бы не пошел в директоры, – сказал.

Страут не оборачиваясь. – Не мешайте, – быстро добавил он.

– А ты видал Спутник-3? – спросил Быков. Дауге помотал головой. – А Спутник-10 – „Звездочку“?

– Нет, – сказал Дауге униженно.

– А что ты вообще видел?

– У нас на Марсе противометеоритные истребители, – сказал Дауге. Быков засопел так выразительно, что Дауге предпочел промолчать и стал смотреть на экран. Там над краем трубы склада висел „Хиус“. Он висел „вверх ногами“ – зеркалом вверх – и был сейчас особенно похож на фужер.

– Один-один-шесть-три? – быстро спросил Страут.

– Да, – также быстро ответил Алексей Петрович и, повернувшись к Дауге, прошептал: – Это код автоматического управления. Смотри.

В тишине что-то звонко щелкнуло, и с потолка вдруг опустились какие-то суставчатые стержни, черными тенями пересекая экран. Страут ухватился за них и застыл в странной позе, скособочившись. Он не отрываясь смотрел на экран.

Из трубы вдруг выдвинулись странно изломанные металлические щупальцы – пять и потом еще пять. Судорожно подергиваясь, они потянулись к „Хиусу“ и потом вдруг разом вцепились в донышко фужера. Это было похоже на кальмара, хватающего кита.[42]42
  Любопытно, а у кого из персонажей – здесь – возникают такие странные ассоциации? Никто из них вроде бы подобных ужасов не видел. Этого, кстати, вообще никто не видел, да и существуют ли такие огромные кальмары – бо-ольшой вопрос. – В. Д.


[Закрыть] Страут, кряхтя, привстал с кресла – светлая его шея стала темной. Щупальцы оторвали дно фужера, медленно притянули его к трубе и потом втянулись внутрь вместе с ним. Дно „Хиуса“ стало вдвое тоньше.

– Ффу, – сказал Страут и сел. – Чертова тяжесть.

– Триста тонн, – сказал Алексей Петрович. – Ты могуч, Валентин.

Валентин вытер лоб платком – запахло духами.

– Придется все-таки вызвать Мака, – сказал он. – Наши никак не могут отрегулировать манипуляторы. Спину сломишь на этих гектатоннах.

– Да, – сказал Быков, – И это в мире невесомости.

– Веса нет, но инерция остается, – сказал Страут и принялся говорить в микрофон. Рукоятки манипулятора тихо покачивались над его головой.

– Понял? – спросил Быков.

– Это была разгрузка? – сказал Дауге.

– Это была разгрузка, – сказал Алексей Петрович. – А сейчас будет погрузка.

Дауге помолчал, а потом сообщил:

– У нас на Литтл Арес тоже есть манипуляторы.

Алексей Петрович засопел.

– А загрузка производится на складе, – сказал он. – Весь грузовой этаж или трюм сменяется, как обойма. Есть недостаток. Жилой отсек обнажается, и в прошлый раз у Михаила взор вались контрабандные консервы, которые он забыл в чемодане в своей каюте.

– Бедный Михаил, – сказал Дауге.

– Они взорвались вместе с чемоданом, и все это прилипло к стенам, замерзло мгновенно, конечно, но потом растаяло.

– И ты заставил его вылизать все это со стен языком? Ты, флибустьер космоса.

– Что-то вроде того, – согласился Быков. – Я устроил ему разнос а-ля Краюхин. Он слишком толст для консервов, наш штурман.

Страут кончил разговор и снова взялся за манипулятор. Загрузка заняла несколько больше времени. Надо было точно подогнать сменный этаж, и это было довольно трудно. Страут пыхтел и принимал самые невероятные позы. Межпланетники молчали, чтобы не сболтнуть под руку, и только Дауге один раз прошептал: „Сейчас он встанет на голову“. Потом Страут упал в кресло и сказал сипло:

– Это надо, черт возьми, механизировать. Так нельзя.

Межпланетники почтительно молчали. Правда, Быков вспомнил, как десять лет назад грузили „Хиус-1“: в течение нескольких дней протаскивали десятки тонн груза через игольные ушки четырех метровых люков. И на загрузке было занято человек сто рабочих и уйма различных механизмов. Но Быков промолчал. Если человек на работе потеет, и пыхтит, и поминает черта, и багровеет – значит где-то что-то надо механизировать.

В репродукторе послышался знакомый тенорок Михаила Антоновича:

– Валя, – сказал он. – Превосходно. Мне ничего, кажется, не придется регулировать. Большое спасибо вам, Валя.

– На здоровье, – вежливо откликнулся Страут.

– Точность – два-три миллиметра, – сказал Михаил Антонович. – Это необыкновенно. Херцберг в прошлый раз дал сдвиг в девять сантиметров.

– Херцберг – старый коновал, – сказал Страут.

– Ммм… – раздалось в репродукторе. Херцберг считался одним из лучших манипуляторщиков Девятого. Дауге хихикнул.

– Херцберг работал у нас на Литтл Арес, – сказал он.

– Я не пошел бы на ваш Литтл Арес даже заместителем Краюхина, – сказал Страут, не оборачиваясь. Он был полон достоинства. – Михаил Антонович, уводите, пожалуйста, „Хиус“.

Я сейчас буду грузить „Викинг“.

– Да-да, конечно, – торопливо откликнулся штурман. – Немедленно. Конечно. Еще раз – большое спасибо.

– Не за что, – сказал Страут с великолепной небрежностью.

Быков посмотрел на Дауге.

– Ну что ж, пошли. Спектакль окончен.

– Я хочу посмотреть на „Викинг“, – сказал Дауге.

– Пошли, пошли, тебя ждет Юрковский.

– Ах, да. Жаль. Я очень хотел…

– Валентин, – сказал Быков, поднимаясь. – В общем, мы пошли. Спасибо.

– Ага, – сказал Страут. – Счастливо, ребята.

– Надеюсь, ты завтра дашь мне „зебру“.

– Еще бы, – сказал Страут. – Желаю удачи.

Они пошли к дверям, как вдруг репродуктор каркнул:

– Диспетчер. Диспетчер.

– Диспетчер Страут, Ю Эс Си Ар.

– Це – двадцать два, капитан Шиптон. Прошу посадку.

– Это твои ученые, Алексей, – сказал Страут. – Кэптэн Шиптон, даю третий пассажирский, код один-один-тринадцать, база – двадцать семь, двадцать восемь, триста один. Повторяю: даю третий пассажирский…

– Ну, вот и прибыли спутники, – сказал Алексей Петрович. – Надо встречать. Пошли, Иоганыч.

– Капитана Шиптона я хорошо знаю, – сказал Дауге. – Он работал у нас на Марсе.

Они услыхали, как Страут, кончив повторять цифры, крикнул им вслед:

– На ваш Марс я не пошел бы даже Десантником.

– Все ясно, – сказал Дауге и закрыл дверь.

Юрковский сидел в своем номере за столом, заваленном бумагами, и писал. Он мрачно посмотрел на Дауге и сказал:

– Знаешь что, Григорий. К чертям таких соавторов.

– Прости, Володя. Я…

– Разгильдяй ты, – сказал Юрковский.

Дауге крякнул и, присев за стол напротив Юрковского, взял пачку листов. Это была книга, которую они написали вместе.

Она называлась „Планетология и проблемы космогонии“.

– Завтра мы улетаем, – сказал Юрковский, – три четверти корректуры лежат нетронутые, а соавтора черт носит по Спутнику, и никто не знает, где он.

– Я был в диспетчерской, – пробормотал Дауге, бессмысленно листая корректуру.

– Я все видеофоны оборвал, – продолжал Юрковский. – И один раз мне сказали, что какой-то Дауге полчаса назад улетел на Землю по вызову Краюхина.

– Ну, ладно, ладно, – пробормотал Дауге. – Давай, где тут моя половина…

– Твоя половина уже просмотрена, – сказал Юрковский, – осталось просмотреть мою. И пошлет же господь соавтора-разгильдяя!

Дауге схватил пачку листов и сел на диван, но тут же вскочил с коротким воплем. С дивана бесшумной тенью соскользнула ящерица и уселась посреди комнаты, недовольно поворачивая квадратную голову. Она была оранжевая в мелкую клеточку, такая же, как обшивка дивана.

Это называется – мимикрия, – сказал Юрковский. Дауге перевел дух и снова уселся на диван – на этот раз осторожно, в три разделения.

– Сейчас она станет серой, – сообщил Юрковский, глядя на ящерицу. – Варечка, жизнь моя…

Дауге остервенело шуршал бумагой, не поднимая глаз. Он был полон невысказанных слов.

Стало тихо. Варечка долго сидела, неподвижная, с закрытыми глазами, потом уползла в угол и оттуда рассматривала обоих, шевеля мокрой кожей на горле.

– Вот это фраза, – сказал Дауге. – „Принимая во внимание (4), учитывая, что наклонность должна быть функцией о, а так же замечая, что (7) при условии (2) обращается в величину, которая, будучи умножена на о, даст…“ и так далее. Всего… раз– два-три… девять строчек. И в конце нет точки.

– Ужасная фраза, – согласился Юрковский. – Я выписал ее из твоей последней статьи.

– Что ты говоришь?. – И Дауге принялся чиркать пером.

Через некоторое время Юрковский сказал:

– Вот еще перл: „Взглянем на Солнечную систему с северного полюса эклиптики…“

– А что?

– Я ее вычеркну.

– Почему?

– Это мне напоминает одного студента, который рассказывал о галактическом вращении: „Посмотрим на небесный свод и увидим массу звезд“. – „И все они вращаются“, – добавил один из членов комиссии.

– По-моему, это звучит совсем неплохо: посмотрим на небесный свод.

– Это звучит, как корреспонденция о пуске ТЯЭС: „Инженер нажал рубильник, и ток медленно потек по проводам“.

Дауге хихикнул и взял новую пачку листов. Варечка задремала в углу серым столбиком.

Когда в дверь постучали, Юрковский поднял голову и сказал:

– Меня нет дома.

– Меня тоже, – сказал Дауге.

В дверь постучали еще раз – громче, из коридора просунулась голова, осмотрела присутствующих и произнесла:

– Войдите.

– Вот именно, – сказал Юрковский.

Дверь отъехала в сторону, и на пороге появился невысокий сухощавый человек в сером с иголочки костюме.

– Mais поп! – сказал он, всплеснув руками. – Pardonez-vous, поп войдите, я хотел узнать: войтить?

– Конечно, – сказал Юрковский, поднимаясь и запахивая купальный халат. – Конечно, войтить и немедленно.

Человек в сером подошел к нему, несколько секунд шевелил губами и наконец произнес, великолепно картавя:

– Шарль Моллар, радиооптикь. Лечу aves vous на Амальтею.

– Владимир Юрковский, планетолог. Чрезвычайно рад познакомиться.

Они пожали друг другу руки.

– Григорий Дауге, планетолог, – сказал Юрковский. Дауге поклонился и пожал руку Моллару. – А где же Быков? – спросил он.

– Capitaine marchand, мсье Быкофф… – сказал Моллар и взмахнул руками. – Как это сказать?.. Э-э-э…

– Он не встречал вас? – спросил Дауге.

– Нет, – сказал Моллар и посмотрел на Варечку. – Прекрасный… э-э-э… чучело! Я говорю только по-русску со вчера.

Я нашел вас трудно. Я встречал здесь один соотечественникь – он прекрасно говорилль по-русску, и я нашел вас.

– Вы отлично говорите по-русску, – сказал Юрковский, поглядывая на Варечку, приоткрывшую один глаз. – Просто прекрасно.

– Да вы садитесь, мсье Моллар, – сказал Дауге, подвигая кресло.

– Спасибо, – сказал Моллар и покачал головой. – Я иду в свой кабинет. Я весь запылен. – Он пошевелил пальцами. – Метеоритная пылль! Надо принять душ, n'est pas?

– Же парль франсе, – сказал Дауге с ужасным акцентом.

– Нет-нет, – вскричал Моллар. – Только не так! Только по– русску!

– Конечно, мсье Моллар, – сказал Юрковский. – Конечно. Мы не дадим мсье Дауге говорить по-французски. Это было бы бесчеловечно. N'est pas, Григорий Иоганнович?

Моллар весело улыбаясь оглянулся вокруг и встретился глазами с Варечкой, медленно приближающейся к нему из своего угла.

– О, – сказал он. – Се n'est pas чучело!

– Это Варечка, – сказал Юрковский. – Она родилась на Марсе.

– Прелестно, – сказал Шарль Моллар, пятясь, – прелестно.

В дверях он столкнулся с Колей Ермаковым.

– Здравствуйте, – сказал Коля.

Юрковский взял ящерицу за шиворот, проволок по полу и кинул в ванную комнату.

– Вы ей очень понравились, – сказал он Моллару.

– Прелестно! – воскликнул Моллар. – Я надеюсь, она тоже съедобна. Я ел игуан на Амазонке – они мне тоже очень понравились.

Все засмеялись, а Юрковский сказал:

– Не беспокойтесь, мсье Моллар, она очень редко ест.

– Но, наверное, помногу сразу, n'est pas!

Юрковский простер руку к Коле Ермакову и сказал:

– Это наш борт-инженер, Ермаков Николай.

– О! – вскричал Моллар, сверкая улыбкой. – Le pettit ingenieur. Как жизнь – хорошё-о?

– Хорошо, – сказал Коля.

– Как девушки – хорошё-о?

– Хорошо, – сказал Коля. – Bon.

– Моллар, – сказал Моллар. – Зовите меня Шарль, то petit, я буду звать вас Nicolas!

Потом он повернулся к безмолвствующему Дауге и сообщил ему:

– Иду в свой кабинет. Надо посмыть метеоритную пылль!

– Йес, – сказал Дауге, – натюрлихь!

– Non, поп, – закричал Моллар, скрываясь за дверью, – только по-русску!..

– Утешный парень, – сказал Юрковский. – Но где наш отец родной?

– Он должен был встречать Моллара, – сказал Дауге.

– Я видел его, – сказал Коля. Он стоял у стола, рассматривая листы корректуры. – Алексей Петрович ходил встречать ученых, но никого не нашел. Он в ярости и сейчас будет здесь.

Алексей в ярости, – задумчиво сказал Дауге, – это интересно.

Алексей Петрович вошел не постучавшись и рухнул в кресло.

– Николай, – сказал он. – Почему ты здесь?

– Корабль к походу готов, – сказал Коля, подобравшись.

– Так, – сказал Алексей Петрович. – В таком случае, где штурман?

– Михаил Антонович проверяет курс.

Алексей Петрович посмотрел на Колю в упор и веско произнес:

– Проверку курса штурман производит вместе с борт-инженером.

– И с капитаном, – сказал Дауге так, чтобы его никто не услышал.

– Михаил Антонович выгнал меня обедать, – сказал Коля сердито.

– Так. Ты обедал?

Юрковский сказал:

– Я бы поел лукового супа.

Алексей Петрович посмотрел на него, выпятив челюсть.

– Где Моллар? – спросил он.

– Моется в душе, – сказал Дауге. – По-моему, он прекрасный парень.

– Он сразу же полюбил Николашку, – сказал Юрковский. – Они уже на „ты“.

Алексей Петрович пробурчал что-то неразборчиво и встал.

– Пошли обедать, – сказал он. – Сусуму сегодня прибыть не изволил. Они изволили телеграфировать, что задерживаются в Москве в Академии Наук. Черт меня побери, если я буду его ждать. Николай, иди свяжись с Михаилом – пусть немедленно идет обедать. Скажи, что я запрещаю ему нарушать режим. Владимир, хватит причесываться, ты нас задерживаешь.

Григорий, перестань читать.

Юрковский бросил халат на диван и стал натягивать пиджак с испуганным лицом. Дауге бросился ему помогать. Вдвоем они надевали пиджак в течение трех минут, после чего Алексей Петрович, багровея, рявкнул:

– Ну!

– Яволь, – вскричал Дауге, искусно дрожа с головы до ног, – оф коуз натюрлих!

– Я вполне готов, – заявил Юрковский. Он был при галстуке, в длинном щегольском пиджаке, из-под которого торча ли голые ноги.

– Штаны, – сказал Алексей Петрович.

– Да, конечно, – засуетился Юрковский. – Дауге, где мои штаны? Скорее, суп остывает!

– На штанах спит Варечка! – отчаянным голосом прокричал Дауге из гардеробной.

Юрковский посмотрел на Алексея Петровича остановившимися глазами. Он был бледен.

– Придется идти так, – сказал он. – У меня больше нет штанов. Капитан, я готов понести любое наказание.

– Ну вас к черту, – сказал Алексей Петрович, расплываясь. – Хватит.

– Я готов ко всему, – сказал Юрковский, бледнея еще больше. – Я виноват и не Прошу снисхождения. Варечка заснула и будет теперь спать двое суток. Я вынужден лететь на Амальтею так. – Он кончиками пальцев приподнял полы пиджака.

– Ладно, – сказал Алексей Петрович. – Просто меня расстроили эти ученые. Вы представить себе не можете, какая с ними возня.

– Мы тоже в некотором смысле ученые, – сказал Дауге.

Они стояли и смотрели, как Юрковский натягивает на себя брюки.

– Откуда у тебя шрам под коленкой? – спросил Алексей Петрович.

– Марс, – сказал Юрковский. – У меня много шрамов. С каждой планеты по шраму. Ну что ж, пошли?

Они вышли в коридор и зашагали к лифту. В коридоре было пусто и светло. Весь этаж был отведен под гостиницу, и все были на работе.

– Вот здесь живет Страут, – сказал Алексей Петрович.

– Он что – Десантник? – спросил Юрковский, небрежно заламывая бровь.

– Нет, диспетчер. Вот Иоганыч его знает.

– Серьезный товарищ, – сказал Дауге. – Он не пошел бы работать на Марс даже Десантником.

– Ах, вот как, – сказал Юрковский. – А взяли бы его, если бы он все-таки согласился?

– Нет, – сказал Быков медленно. – У него искусственное легкое. Он штурмовал Япет.

– Черт возьми, – сказал Юрковский, оглядываясь на дверь номера.

Дожидаясь лифта, они услыхали, как в коридоре кто-то запел приятно, хотя и несколько сипло по-французски.

– Это Моллар, – шепнул Дауге в восторге. – Сейчас начнется кино.

Алексей Петрович посмотрел на него, насупившись, и спросил:

– Моллар? И что же он поет?

Дауге послушал и перевел:

– Что-то в таком роде: две ласточки целуются за окном моего звездолета в ледяной пустоте-тетете. И как их туда занесло? Они очень любили друг друга и сиганули туда случайно, полюбоваться на звезды. Тра-ля-ля, и не все ли вам равно?

– Отлично, – сказал Юрковский. – Вот твое призвание. Ты переводишь как ЛИАНТО. „Сиганули туда случайно“ – шедевр!

– Тра-ля-ля, – сказал Быков. – Так. Подождите-ка меня здесь.

Он повернул за угол, и песенка смолкла.

– Я не хотел бы быть Молларом, если бы Моллар был даже Десантником, – сказал Юрковский. Дауге кивнул, и оба, подкравшись, выглянули в коридор, откуда доносились мощные командирские раскаты.

– То, что останется от Моллара, – сказал Юрковский, наглядевшись всласть, – не сможет оценить лукового супа. Все– таки мы с тобой хорошие ученые, Иоганыч. И знаем, как плохо не представиться капитану немедленно по прибытии.

– Я думаю, что Окада Сусуму лучше вообще не прилетать сюда, – добавил Дауге.

Юрковский кивнул.

Когда, спустя пять ужасных минут, Быков и Моллар подошли к лифту, капитан был багров и взъерошен. Моллар шел, засунув руки в карманы пестрой жилетки, и…

– Я, кажется, сошел с ума, – сказал Юрковский. – Он посвистывает.

– Да, – сказал Дауге. Во взгляде его светилось восхищение.

Моллар посмотрел на планетологов, подмигнул и пропел не громко:

– Les hirondelles, les hirondelles…

Капитан Быков ринулся в кабину лифта.

Стругацкие были недовольны и этим началом. Они начинают переделывать его, сокращать, но, так и не закончив исправления, отвергают и этот вариант.

Глава третья. СПУ-17

Спу-17, семнадцатый по времени запуска на орбиту постоянный искусственный спутник Земли, представлял собой вполне автономную систему складов, заправочных станций, стартовых конструкций и жилых помещений, большею частью торовидных, вращающуюся вокруг общего центра тяжести.

Спу-17 был крупнейшим межпланетным портом для рейсовых и исследовательских кораблей. Он был построен несколько лет назад, и здесь уже была размеренная налаженная жизнь, были свои старожилы и новички, были свои традиции и обычаи, существовали свои мнения и разногласия. Алексей Петрович любил Спу-17 и отлично знал многих работников Спу-17, и многие работники Спу-17 отлично знали его. Он даже пользовался некоторыми привилегиями на Спу-17. Он мог посещать диспетчерскую, присутствовать на совещаниях, которые проводил Директор Спу-17, и даже подавать советы. Возможно, это объяснялось тем немаловажным вообще в жизни обстоятельством, что постоянный экипаж Спу-17 был укомплектован главным образом однокурсниками и близкими товарищами Алексея Петровича по Высшей Школе Космогации, а также тем, что Алексей Петрович был одним из немногих тогда командиров кораблей на трансмарсианских трассах. Алексей Петрович сказал Страуту, что сам придет наблюдать за погрузкой „Тахмасиба“, и вышел из рубки Диспетчерской. Диспетчерская соединялась с жилыми отсеками узким, овального сечения коридором с мягкими пружинящими стенами. На середине коридора Алексей Петрович встретился с двумя юношами, тащившими в Диспетчерскую какой-то механизм: в Диспетчерской монтировалась дополнительная система сверхманипуляторов. Механизм был похож на большую многолучевую звезду, цеплялся за стены, и юноши громко выражали свое недовольство друг другом. Увидев Алексея Петровича, они замолчали и прижали механизм к стене. Алексей Петрович вежливо поблагодарил и стал протискиваться между механизмом и противоположной стеной. В тот момент, когда лицо его оказалось вровень с покрасневшим от напряжения лицом одного из юношей, зажатого в неудобной позе позади механизма, раздалось звонкое „бом-памм“ и затем длинное свистящее шипение. В коридоре потянуло холодом, и в лицо Алексея Петровича ударил воздух. Лицо юноши мгновенно сделалось белым как снег. Даже немного желтоватым. „Шшшшшшшш“ визжал воздух, вырываясь из коридора в Пространство. Алексей Петрович схватил юношу за шиворот, дернул вперед и огромными скачками понесся по коридору, волоча его за собой. „Я сам! – завопил юноша. – Колька, беги!“ Сейчас же загремели звонки сигнала противометеоритной тревоги. Алексей Петрович вышвырнул юношу из коридора в жилой отсек, обернулся и уперся ногой в закрывающийся люк. Надо было поглядеть, что случилось со вторым пареньком. Стены коридора уже покрылись инеем и клубились паром, но можно было разглядеть, что в коридоре остался только звездообразный механизм, а второй парень исчез за закрытым люком Диспетчерской. Алексей Петрович убрал ногу, и люк захлопнулся. „Все в порядке“, – сказал он юноше. Затем он отправился к себе. Метеориты часто попадали в различные узлы ИС, но жертв никогда не было. Щели затягивались сами через пять минут после удара, затем приходили ремонтники и накладывали страховочные заплаты.

В его комнате сидел Михаил Антонович Крутиков и пил чай.

Михаил Антонович был толст, лыс, красен и по обыкновению добродушен. Стол он придвинул к дивану. На столе стоял чайник и большая банка с вареньем, к которой была прислонена раскрытая книжка. Когда Алексей Петрович вошел, Михаил Антонович взял книжку и положил ее на диван.

– Здравствуй, Алешенька, – сказал он. – Садись чай пить.

– Здравствуй, штурман, – сказал Алексей Петрович. Он подтащил стул к столу и уселся напротив Михаила Антоновича. Он заглянул в банку с вареньем и с сомнением сказал: „Гм“.

– Третий стакан пью, – торопливо сказал Михаил Антонович и стал наливать чай.

– Третий, значит, – сказал Алексей Петрович. Он отхлебнул горячего чая, зацепил ложечкой варенья и прищурился на штурмана.

– Третий, – подтвердил штурман, – Отличное варенье делает тебе твоя Антонина Николаевна.

– Я говорил со Страутом, – сказал Алексей Петрович. – В восемнадцать тридцать подавать „Тахмасиб“ на погрузку.

Михаил Антонович взглянул на часы. Было десять пять.

– Успеется, – сказал он.

– Штурман, – сказал Алексей Петрович. – Где твои бортинженеры, штурман?

Михаил Антонович опустил глаза и стал скрести ложечкой по блюдцу с вареньем.

– Иван на „Тахмасибе“, – сказал он с запинкой, – Копается в вычислителе. Редкий парень, Алешенька. Из него выйдет о-отличный штурман. Он составил алгоритм.

– А где Колька? – прервал его Алексей Петрович.

– Колька… – штурман шарил глазами где-то поверх головы Алексея Петровича. – Коленька… это… Он, кажется… это…

– Он в радиорубке, штурман, – сурово сказал Алексей Петрович. – И ты это отлично знаешь. Ты его покрываешь, штурман.

– Ничего подобного, – сказал штурман, алея еще больше.

– Покрываешь. Мальчишка и месяца не пробыл на спутнике, а уже обжимается с какой-то вертихвосткой-радисткой.

Уже на ты со всеми бабами на Спутнике. А ты его покрываешь.

– Она не вертихвостка, – запротестовал штурман. – Она очень славная девочка. Очень скромная и милая. И он е ней не обжимается, а беседует о… о кибернетике.

– Знаю я эту кибернетику! – рявкнул Алексей Петрович. – Черт знает что. Через восемь часов подавать корабль на погрузку, штурман жрет чай, один борт-инженер занимается исследованиями, другой крутится с девчонками. Черт знает что!

Не ори, пожалуйста, – сердито сказал Михаил Антонович, подумал и добавил: – Черт возьми.

– Алексей Петрович отлично знал, что „Тахмасиб“ был готов к погрузке уже два дня назад и что сердится он, собственно говоря, на Николая. Хотя, по совести, не стоило сердиться и на Николая. Парень превосходно справлялся с работой, только оказался редкостным проказником. В нем не было и следа отцовской сосредоточенности. Первый рейс, самостоятельный дальний рейс, Амальтея, Юпитер, Джей-станция, а он крутится вокруг девчонки. Как будто перед отъездом на курорт. Алексей Петрович вспомнил свой первый рейс. Десять лет назад, „Хиус-два“, первый фотонный корабль. Волнение, бессонная ночь „на пороге“. А для нынешних мальчишек это все равно, что ожидание электрички, два шестнадцать, Москва – Кратово, остановки по всем пунктам. Впрочем, может быть, так и нужно?

– Алешенька, – сказал Михаил Антонович. Он уже поостыл от непривычной вспышки раздражения и, как всегда в таких случаях, просил мира. – Алешенька, ведь сейчас наши мальчики приезжают.

– Да, – сказал Алексей Петрович. – Я и то смотрю, запаздывают.

Десять лет мы не виделись, подумал Алексей Петрович. Пошли по разным дорогам. И отпуска у нас были в разное время.

Один раз я чуть не поймал Володьку, но оказалось, что он уже вылетел накануне. Не мог подождать несколько дней. Это было три года назад на Таймыре. Я жил потом в комнате Юрковского и нашел его письмо ко мне, которое он забыл отправить. А потом в Новосибирске я слышал, как объявляли по радио о его докладе в Доме Ученых, но нужно было улетать на Юпитер. Все на тот же Юпитер, на Джей-станцию. И с Дауге та же история.