Текст книги "Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты."

Автор книги: Светлана Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 37 страниц)

– Так ведь на Венере тоже нужны шахты, – сказал шахтер натянутым голосом.

– Простите, – пробормотал Кондратьев. – Я, кажется…

В общем, не обращайте на меня внимания.

Все заулыбались. Шахтер, сообразив, видимо, что от экс-штурмана толку мало, апеллировал к хирургу-эмбриомеханику Завадской:

– Ведь верно, Елена Владимировна?

– Вашу шахту я предлагала закрыть пять лет назад, – ледяным голосом сказала Елена Владимировна.

Химик злорадно захохотал.

– О врачи, врачи! Выбираем мы вас в Совет на свою голову!

– Мы хотим работать! – горячилась девушка – Чтобы весело было и трудно! А как же иначе? Что мои тяжелые системы на Земле? Ну, передвинуть домик с места на место, ну, котлованчик для фабрики отрыть… Да разве я это только могу? Дайте мне построить ракетодром. – Она взмахнула сжатым кулачком. – Дайте построить город на болоте! И чтобы буря была!

И подземные взрывы! И чтобы потом сказали: „Этот город строила Марина Черняк“, понимаете?

– Конечно… без бури и взрывов было бы лучше, – негромко сказал химик.

– Правильно, Маринка! – закричали за соседними столиками. – А то зажали нас здесь, на Земле, и развернуться негде…

За спиной Марины воздвигнулся худющий юноша с большим носом.

– Это все правильно – произнес он рассудительно. – Я сам подрывник и ужасно хочу больших взрывов. Но есть еще другая сторона. Самая главная, простите меня, Елена Владимировна. Двадцать тысяч человек работают на Венере в ужасных условиях. Это очень хорошие люди. Я бы прямо сказал, лучшие люди. А мы, пятнадцать миллиардов землян, никак не соберемся им помочь! Это просто срам! Ну и что же, что они хотят работать на Венере? Это их право – работать на Венере! И раз они не хотят уходить оттуда, мы должны им помочь. И, простите, Елена Владимировна, поможем.

– Милый! – растроганно пробасил химик-технолог. – Милые вы мои пятнадцать миллиардов! Нет, я просто обязан съесть еще одну порцию!

Елена Владимировна бесконечно умными глазами поглядела на носатого юношу, улыбнулась и сказала:

– Да, да, в том-то все и дело.

„Ах, молодцы, молодцы, – весело подумал Кондратьев. – Черт знает что! Все правы!“

– Елена Владимировна, – понизив голос, спросил он, – а вы-то сами почему летите на Венеру?

– На Венере пока еще очень мало хирургических кабинетов, – тоже вполголоса ответила Елена Владимировна. – А я хирург-эмбриомеханик. Я могу работать без кабинета, в любых условиях, даже по пояс в болоте…

Кондратьев огляделся. Шахтер перебрался поближе к химику и юноше-подрывнику. Спор между ними разгорелся с новой силой. Коренастый метеоролог шептался с оператором тяжелых систем. Елена Владимировна, прищурившись, задумчиво смотрела поверх голов.

В издании 62–63 и 67 годов эта новелла заканчивалась словами: „С вами я тоже согласен, – ответил Кондратьев“. В „уральском“ варианте было добавлено:

На веранде захлопали в ладоши. Женский голос крикнул:

– „Марш добровольцев“! Прошу подпевать!

 
Мы пройдем горячими черными пустынями —
Миллионы яростных, сильных, молодых!
Если надо будет – горы передвинем мы,
На вулканах атомных взрастим сады!
 

И кафе подхватило так, что Кондратьев вздрогнул.

 
Если надо будет – горы передвинем мы.
На вулканах атомных взрастим сады!
 

В „Комментариях“ к собранию сочинений Б. Н. Стругацкий пишет: „Однако парочку-другую „лакейских“ абзацев мне таки пришлось из повести выбросить, готовя ее к настоящему изданию. И первой же жертвой чистки стала многометровая статуя Ленина, установленная над Свердловском XXII века по настоятельной просьбе высшего редакционного начальства – таким образом начальство хотело установить преемственность между сегодняшним и завтрашним днем. Мы, помнится, покривились, но вставку сделали. Кривились мы не потому, что имели что-нибудь против вождя мировой революции, наоборот, мы были о нем самого высокого мнения“. Эта вставка выглядела так:

Стеклянные этажи над вершинами сосен внезапно кончились; гигантская глыба серого гранита выросла спереди. Кондратьев поднялся. На вершине глыбы, вытянув руку над городом, весь подавшись вперед, стоял Ленин – такой же, какой когда-то стоял, да и сейчас, наверное, стоит на площади перед Финляндским вокзалом в Ленинграде. Ленин протягивал руку над этим городом и над этим миром, над сияющим и прекрасным миром, который он видел два столетия назад… Кондратьев стоял и смотрел, как громадный монумент уходит в голубую дымку над стеклянными крышами.

„СКАТЕРТЬ-САМОБРАНКА“

Эта новелла публиковалась только в романе, но существовала она и в виде отдельного рассказа. Правда, рассказ этот так нигде и не был опубликован и сохранился в архиве в двух похожих вариантах.

СКАТЕРТЬ-САМОБРАНКА

(фантастическая история)

1

– Вот вы говорите – синхрофазотрон, – сказал Литературовед. – Хорошо. Вы мне объяснили, что это такое, и, предположим, я ничего не понял.

– Предположим, – сказал сосед-Физик и тонко улыбнулся.

– На мой взгляд, самое ужасное заключается не в этом.

Они стояли у калитки на ровной дорожке, посыпанной крупным красным песком. Из-за кустов смородины в глубине сада поднимались стены дач: белые – Физика и кремовые – Литературоведа и его жены. Темная зелень отражалась в стеклах веранды.

– А в чем заключается самое ужасное? – спросила жена Литературоведа.

– А в том, дорогие мои, что сейчас – на данном этапе развития цивилизации – средний человек лишен возможности по смыслу некоего технического термина определить, что он – термин – означает.

– Например – электровоз, – сказала жена. Физик вежливо засмеялся.

– Нет-нет, позволь… Хотя, действительно, электровоз. То, что везет с помощью электричества. Или – гидролиз. Гидро – вода, лизис – разложение. Разложение водой. Теперь – новая терминология, скажем, ваш синхрофазотрон. Синхро – син– хронос – одновременный. Фазотрон – тут уж я пас. Услышав слово, я не в состоянии понять, что оно может означать.

– Мне это не кажется ужасным, – сказал сосед-Физик. – Я даже как-то не задумывался, что означает слово „синхрофазотрон“.[61]61
  Ничего себе физик! Научные термины – это, как правило, искусственные слова, их структура вовсе не бессмысленна, и профессионал не может ее не знать. Так, синхрофазотрон – это не „синхро-фазотрон“, а синхротрон с автофазировкой пучка (древняя, давно вымершая конструкция ускорителя заряженных частиц). В названии подчеркнуты особенности конструкции. – В. Д.


[Закрыть]

– Естественно, раз вы с ним работаете, – сказал Литературовед. – Но что делать нам, гуманитарам? Например, я читаю рекламный проспект завода универсальных кухонных машин и встречаю там термин „триггерная ячейка“…

– Кстати, – сказала жена Физику. – Мы приобрели универсальную кухонную машину. Приходите посмотреть и попробовать, как она готовит.

– Благодарю вас, – сказал Физик. – Но кухонная машина это не последнее слово…

Он взглянул на свои часы и вскричал:

– Ради бога, извините! Я же приглашен… Уже три часа, а я еще не одет!

Он махнул рукой и побежал к своей даче, мелькая загорелыми плечами в лучах солнца, кое-где пробивающихся сквозь зелень. Литературовед сказал, провожая его глазами:

– Не последнее слово. Еще бы! Если он работает с синхрофазотроном.

Супруги прошли по саду и свернули к дверям своей дачи.

У дверей, рядом со ступеньками стоял большой ящик.

– Она! – сказал Литературовед. – Смотри, Танечка: она! Молодцы „Доставка на дом“!

Они бегом кинулись к ящику.

– А какая упаковка! – сказал Литературовед. – Прелесть. „Красноярск“, – прочитал он сбоку. – Она!

– А ну-ка, взялись, – деловито скомандовала жена, ухватившись за ящик.

Ящик оказался совсем легким, и они втянули его в кухню без особого труда и там поставили посередине, отодвинув стол.

Литературовед сильно потер руки и сказал:

– Шекснинска стерлядь золотая…

– Распаковывай, – сказала жена. – Я накрываю на стол.

Литературовед принялся распаковывать, громко цитируя наизусть рекламный проспект.

– „Универсальная Кухонная Машина „Красноярск-2“ есть автомат с полукибернетическим управлением, рассчитанный на шестнадцать стандартных сменных программ. УКМ объединяет в себе механизм для переработки сырья, сдабривания специями и обработки различными температурами (варение, жаренье, готовка на пару), а также механизм мойки и сушки столовой посуды. УКМ одновременно способна готовить обед из трех блюд, в том числе на первое: щи свежие с мясом, борщ украинский, суп из свежих (сушеных) грибов (вегетарианский), окрошка летняя; на второе – бифштекс по-английски…“

– Не надо, – сказала жена.

Литературовед громко глотнул и сказал:

– Сил нет ждать инструктора.

– А зачем нам его ждать? – сказала жена, подходя к машине, которая стояла, горделиво поблескивая гладкой пластмассой стенок, среди вороха мятой бумаги. – И не думай даже – ждать. У Вари точно такая же машина, и я уже делала на ней гуляш. Это совсем просто. Здесь, – она стала показывать, – окно для подачи продуктов. Здесь окно для подачи посуды. Здесь – выход продукции…

Литературовед обошел машину сзади и, открыв какую-то дверцу, сказал:

– Ага. Вот система настройки, по-видимому. Кишок-то, кишок! Не дай бог, она испортится…

– Только почему-то четыре кнопки, – сказала жена. – У Вариной машины кнопок гораздо больше – двенадцать.

– Значит, это усовершенствованная машина, – сказал Литературовед.

– Вероятно, – сказала жена. – Ну конечно. Четыре кнопки – первое, второе, третье…

– И четвертое, – сказал Литературовед.

– Да. Четвертое. Чай, например. Или пирожки.

– А может быть, это четыре стихии Фалеса Милетского? – сказал Литературовед. – Вода, огонь, воздух, земля. Или четыре арифметических действия.

Он был настроен скептически.

– Принеси, пожалуйста, мясо из холодильника, – сказала жена. – И картошку.

– Так, – сказал муж. – И что будет?

– Гуляш, – сказала жена довольно резко.

Когда Литературовед принес продукты, жена сказала:

– Я поняла, зачем четвертая кнопка – для нарезки хлеба.

– А, – сказал Литературовед, но возражать не стал.

Жена вложила мясо и картошку в окно справа и со шнуром в руке отправилась в угол кухни к розетке.

– Включи машину, – сказала она издали.

– Как? – осведомился Литературовед.

– Нажми кнопку.

– Какую?

– Господи – вторую! Мы же делаем гуляш.

Машина ответила на нажатие кнопки глухим рокотом. На переднем щитке ее зажглась белая лампочка, и Литературовед, заглянувший в окно подачи продуктов, увидел, что там ничего нет.

Кажется, она приняла мясо, – сказал он изумленно. Он не рассчитывал на это.

– Ну вот видишь, – сказала жена с удовлетворением.

Они стояли рядом и любовались своей машиной и слушали, как она щелкает и жужжит. Потом белая лампочка погасла и зажглась красная. Машина перестала жужжать.

– Всё! – весело сказала жена и пошла к столу за тарелками. – Вынимай гуляш.

Литературовед обеими руками взялся за ручки в верхней части машины и потянул их к себе. Из машины выдвинулось нечто вроде ящика, и странный запах распространился по комнате.

– Что там? – спросила жена.

– Посмотри сама, – сказал Литературовед. Он стоял, держа в руках ящик, и со странным выражением на лице рассматривал его содержимое.

Жена посмотрела и сказала: „Ой“. В ящике лежала пачка каких-то тонких листов – красных, испещренных белыми пят нами. От листов поднимался смрад.

– Боже мой! – сказала жена и взяла верхний лист двумя руками, и лист сломался у нее в пальцах, и куски его упали на пол, дребезжа, как консервная жестянка.

– Прелестный гуляш, – сказал Литературовед. – Гуляш Гремящий. Пятая стихия. Интересно, каков он на вкус?

Жена, глядя в сторону, сунула кусочек гуляша в рот.

– Я всегда говорил, что ты мужественная женщина, – сказал Литературовед, следя за ее движениями. – Ну?

– Очень хорошо, – сказала жена металлическим голосом и быстро вышла из кухни. Тогда муж поискал глазами, куда бы все это высыпать и вывалил содержимое ящика в кучу оберточной бумаги. Запах усилился. Жена вернулась с буханкой хлеба.

– Какую кнопку ты нажал? – спросила она.

– Вторую сверху, – робко сказал Литературовед, и ему сразу же стало казаться, что он нажал вторую снизу.

– Я уверена, что ты нажал четвертую кнопку, – сказала жена и решительно сунула буханку в „окно подачи продуктов“. – А это хлебная кнопка.

Литературовед хотел было спросить, как это может объяснить странные метаморфозы, происшедшие с мясом и картошкой, но вовремя остановился. Жена оттолкнула его в сторону и, сухо сказав: „Извини“, нажала четвертую кнопку. Раздался какой-то лязг, и стали слышны частые негромкие удары.

– Видишь, – сказала жена. – Режет хлеб.

– Хотел бы я знать, что там сейчас делается внутри, – глубокомысленно сказал Литературовед.

Жена не ответила.

– Почему-то не загорается лампочка, – сказал Литературовед.

Машина стучала и пофыркивала, и это длилось довольно долго, так что Литературовед начал уже обдумывать вопрос, на что нужно нажать, чтобы ее остановить. Потом машина издала приятный для слуха звон и принялась мигать красной лампочкой, не переставая жужжать и стучать.

– Я всегда думал, – сказал Литературовед, глядя на часы, – что приготовить гуляш легче, чем нарезать хлеб.

– А куда ты, собственно, спешишь? – осведомилась жена.

Это был резонный вопрос. Спешить было совершенно некуда.

Через три минуты Литературовед обошел машину и заглянул внутрь. Он не увидел ровным счетом ничего такого, что могло бы послужить пищей для размышлений. Ничего такого, что могло бы послужить просто пищей, он тоже не увидел. Поднявшись, он встретился глазами с женой и в ответ на ее вопрошающий взгляд покачал головой.

– Там все в порядке, – сказал он. Он ничем не рисковал, делая это заявление. Оставалось еще две неисследованные кнопки, а также масса всевозможных сочетаний.

– Ты не могла бы ее остановить? – спросил он жену. Жена не ответила, и некоторое время они еще стояли в ожидании, глядя, как машина мигает лампочками – белой и красной попеременно.

Потом жена протянула руку и ткнула пальцем в самую верхнюю кнопку. Раздался звон, и машина остановилась. Стало тихо.

– Хорошо как, – невольно сказал Литературовед. Было слышно, как ветер шумит кустами и стрекочут кузнечики.

– Куда ты девал ящик? Горе мое! – сказала жена. Он испуганно оглянулся и увидел, что ящик стоит на столе среди тарелок.

– А что такое? – спросил он.

– Ты же забыл вставить на место ящик, и теперь я не знаю, где нарезанный хлеб.

Литературовед обошел машину кругом и заглянул в оба окна – справа и слева. Хлеба не было. Он со страхом посмотрел на черную глубокую щель в машине, где раньше был ящик.

Машина ответила угрожающим взглядом красной лампочки.

– М-может быть, мы обойдемся без? – спросил Литературовед неуверенно.

– Как так – без? Какой может быть обед без хлеба?

– А он вообще может быть? – спросил Литературовед и залез рукой в щель. Там было горячо, и он нащупал какие-то гладкие поверхности, но это был не хлеб. Он вытащил руку и пожал плечами.

– Нет хлеба, – сказал он и, став на колени, заглянул под машину. – Тут какой-то шланг, – сказал он.

– Что? – спросила жена. В голосе ее был ужас.

– Нет-нет, это не хлеб, – сказал он. – Успокойся. Это действительно шланг.

Литературовед вытащил из-под машины длинную гофрированную трубку с блестящим кольцом на конце.

– Глупый, – сказала жена. – Ты же не подключил к машине воду! Понимаешь – воду! Вот почему гуляш вышел таким…

– Н-да, – сказал Литературовед, косясь на останки гуляша. – Воды в нем действительно немного… Но где же все-таки хлеб?

– Ну, не все ли равно! – сказала жена весело, – Словно мы не можем сходить и купить еще хлеба. Смотри, вот я подключаю шланг к водопроводу.

– А может быть, не стоит? – с опаской сказал Литературовед.

– Что значит – не стоит! Сейчас я принесу овощи, а ты вставь ящик.

На этот раз машина, побужденная к действию нажатием первой кнопки сверху, работала секунд тридцать-сорок.

– Неужели борщ тоже выливается в ящик? – сказал муж, нерешительно берясь за ручки.

– Давай-давай, – сказала жена.

Ящик был до краев наполнен розовой кашей, лишенной запаха.

– Борщ украинский, – сказал Литературовед веско. – Это похоже на…

– Вижу сама, – сказала жена. – Иди немедленно к соседу.

Позови его. Он физик. Иди немедленно!

– Иду, – сказал он. В коридоре он заглянул в холодильник.

Холодильник был пуст.

2

– Войдите, – сказал голос Физика.

Литературовед вошел и, пораженный, остановился в дверях.

– Надеюсь, супруги с вами нет, – сказал Физик. – Я не одет.

На нем была плохо выглаженная рубаха и яркий галстук. Из-под рубахи торчали голые загорелые ноги. На полу по всей комнате были разложены какие-то странные детали и валялась мятая бумага. Физик сидел прямо на полу, держа в руках ящик с окошечками, в которых бегали световые зайчики.

– Что это? – спросил Литературовед.

– Это тестер, – сказал Физик устало.

– Нет, вот это все…

Физик огляделся и сказал:

– Это – Универсальная Стиральная Машина „Красноярск-16“ с полукибернетическим управлением. Стирает, гладит и пришивает пуговицы. Идите сюда, только осторожнее, не наступите…

Литературовед посмотрел под ноги и увидел кучу черного тряпья, лежащего в луже воды. От тряпья еще шел пар.

– Это мои брюки, – сказал Физик. – Я хотел их выгладить.

Я думал, что так будет лучше.

– Значит, ваша машина тоже не в порядке, – сказал Литературовед.

– Она в полном порядке, – сказал Физик сердито. – Я разобрал ее по винтикам и целиком понял принцип работы. Вот видите – это подающий механизм. Это анализатор – я его не стал разбирать, но он и так в порядке. Вот транспортный механизм и система терморегулирования. Машина в полном порядке. Но у нее почему-то двенадцать клавиш программирования, а в проспекте было сказано – четыре. Я думаю, вся беда в этом…

– Четыре? – спросил Литературовед.

– Угу, – сказал Физик, рассеянно почесывая колено. – А почему вы сказали „ваша машина тоже“? У вас тоже есть стиральная машина? Мою мне привезли всего час назад. „Доставка на дом“.

– Четыре, – повторил Литературовед упавшим голосом. – Не двенадцать. Скажите, а вы не пробовали закладывать в нее мясо?

„Уральский“ вариант значительно отличается от последующих. В начале новеллы Женя и Шейла читали книги. А здесь:

Шейла и Женя смотрели стереовизор. Славин сидел на полу. Шейла лежала рядом и грызла яблоки. Показывали фильм „Стажер“ – о приключениях планетолетчиков начала двадцать первого века. Отважные планетологи, совершая чудеса храбрости, искали в кольцах Сатурна остатки догалактических форм существования материи. Фильм был трагический и кончался всеобщим неудовлетворением. Поиски и жертвы ни к чему не привели. Когда фильм закончился, Женя заметил:

– Хорошая картина. Самое главное – все это было на самом деле. Эту экспедицию затеял Юрковский, я был тогда совсем сопляком. И Юрковский там погиб. Очень талантливый был человек. Только аннигиляционных лучей тогда еще не было.

Шейла бросила в него огрызок яблока.

– Марк Твен был прав, – трагическим голосом сказал Женя. – Он говорил, что правнуки во все времена будут закидывать мусором своих предков. И будут кричать несчастным старцам: „Проваливай, лысый!“

– „Проваливай, рыжий!“ – поправила Шейла. – Уникальный муж. Живое ископаемое.

– Зато как сохранился! – вскричал Славин. – И какой неподдельный интерес к жизни!

„Какую сливную станцию вы обслуживаете?“ в варианте „Урала“ звучит так: „Сколько вы нынче очистили выгребных ям?“

Отличается и разговор о полилогах:

– Хотел бы я посмотреть сейчас на какого-нибудь полилога, – с внезапным раздражением сказал Юра. – Ведь мы часто полжизни мучаемся над решением какой-нибудь весьма частной задачи. А в двадцать первом веке об этой задаче были написаны целые тома всяких общих рассуждений. Возьмите теорию информации. Когда-то она считалась синтезом целой груды дисциплин – и математики, и лингвистики, и логики, и еще чего-то… А сейчас? Очень узкая отрасль знания.

– Я никого не хотел обидеть! – вскричал Женя. – Я просто пошутил!

– Дерево науки разрастается, – патетически продолжал Юpa. – И хорошо, если вам за жизнь удастся переварить хотя бы один его листочек! Современные Ньютоны свихнулись бы, если бы им в головы пришли сразу все проблемы, связанные с падением яблока.

В разговоре с ассенизатором наконец выясняется, почему Шейла в данном варианте имеет профессию учительницы. Можно сделать вывод, что хотя новеллы „Злоумышленники“ в „уральском“ варианте нет, но Стругацкие ее задумывали уже тогда.

– Приятно встретить человека, который ничего не знает, – вздохнул Юра. – Самый лучший отдых – растолковывать кому-нибудь общеизвестные истины. А теперь вы, Женя, расскажите что-нибудь о Краюхине.

– Я не устал.

– А правда, что Краюхин еще в детстве пытался забраться в геодезическую ракету?

Было такое происшествие, – сказал Женя. – Как сейчас помню. Иду это я мимо ракеты…

– Женька, Женька, – покачала головой Шейла. – Тебя тогда, по-моему, еще на свете не было.

– В том-то все и дело, – вздохнул Женя. – Я это помню по тому, что тогда как раз вышла замуж моя бабушка. Она была геодезистом.

– Да, Шейла, а как ваши злоумышленники?

– Какие злоумышленники? Ах, мальчишки, которые собирались на Венеру? Ничего, учатся. Вчера поставила Комову тройку за сочинение.

– Их поймали?

– Конечно. И поймав, учинили им экзамен по газовой динамике. Там же, в Аньюдине. Мальчишки, конечно, с треском провалились, и их с позором отправили назад в школу.

– А если бы не провалились? – поинтересовался Женя.

Шейла презрительно фыркнула.

– А если тебя проэкзаменовать по Д-принципу?

– Да, это был бы цирк.

– Кстати, позавчера я был в цирке, – вставил Юра.

– Цирк еще сохранился? – удивился Женя.

– Очень хорошо сохранился. Выступала Харуко Катаяма с дрессированными спрутами из полинезийского заповедника.

– С ума сойти!

– Это было очень эффектно. В огромном бассейне с флюоресцирующей водой маленькая смуглая девочка среди омерзительных чудовищ. Хлопали ужасно. Но самый сильный номер она приберегла под конец. Взяла крошечного спрутика, этакого серенького гаденыша, вспрыснула ему что-то и тут же, на глазах у всех, вырастила из него вполне взрослый экземпляр. Мы – хлопать. А она поклонилась очень изящно и объявила, что никакой магии здесь нет, что это последние результаты работы их лаборатории.

– Правда, – подтвердила Шейла. – Я слыхала, что в Полинезии ведутся работы по восстановлению поголовья головоногих на корм кашалотам…

Вся же история с путаницей кухонной и стиральной машин отличается лишь частично. В „уральском“ варианте Шейла не возражает против приобретения кухонной машины:

– Это то, что нам нужно, – обрадовался Женя. Глаза его загорелись. – Как ты думаешь, Шейла?

– Пожалуй. Пока нас не подключили к фабрике-кухне, это было бы очень недурно. А то ты в последнее время одними бутербродами питаешься.[62]62
  Уже в 60-х так называли просто крупные столовые. Но ранее существовала грандиозная идея: сосредоточить массовое приготовление пищи на специальных фабриках, откуда развозить ее по раздаточным пунктам. Однако очень быстро выяснилось, что сварить в одном котле три тонны борща, конечно, можно, да только вкус получается не очень.
  – В. Д.


[Закрыть]

Проснувшись и увидев агрегат у дома, они не сразу начинают экспериментировать:

– Ужасно кушать хочется, – жалобно сообщила Шейла. – Давай распакуем и попробуем…

– Ну уж нет, – решительно возразил Женя. – А зарядка? А душ?

– Ты нарочно оттягиваешь удовольствие, – заявила Шейла. – Ты – гурман несчастный.

– Для спасенья ваших душ принимайте ионный душ, – продекламировал Славин и потащил Шейлу делать зарядку.

Рассматривая машину, они шутят:

– Конечно. Проста и неприхотлива в обращении. Четыре кнопки – это первое блюдо, второе, третье…

– Четвертое, – добавил Женя. Он кончил набирать шифры и нежно обнял машину. – Милая, спасительница ты наша!

– Да, наверное, четвертое. Чай, например. А если будешь обниматься с машиной, я оболью тебя кислотой. Дезоксирибонуклеиновой. Так, кажется, поступали ревнивые женщины в твоих романах?

Далее все развивается так же, как и в каноническом варианте, но с изменением ролей: Славин сомневается, а вдохновленная Шейла экспериментирует.

„ВОЗВРАЩЕНИЕ“

Эта новелла присутствует во всех изданиях романа. Отдельно не публиковалась. Различий в вариантах немного, но они интересны.

В вариантах „Урала“ и „Возвращения“ после коронного вопроса Горбовского „Можно я лягу?“, Кондратьев, испугавшись, спрашивает: „Может быть, вам водички?“ – „При чем здесь водичка, если человеку просто хочется полежать?“ – отвечает Горбовский.

О „рогатых“ спортсменах на море Кондратьев добавляет: „Нет уж, Леонид Андреевич. Море вы не трогайте. Я и сам не прочь так… в рогатом костюме!“

Отличается также и окончание главы:

– Вот, – сказал он с грустью, – пожил здесь всего неделю…

Званцев переминался с ноги на ногу. Видимо, ему было не понятно, что переживает экс-штурман.

– Поедем, – махнул рукой Кондратьев. – До свиданья, Леонид Андреевич. Спасибо вам за ласку.

Горбовский уже устраивался на кушетке.

– До свидания, Сергей Иванович, – отозвался он. – Мы еще много раз увидимся.

Кондратьев затворил за собой дверь и вслед за Званцевым вышел в сад. Они пошли рядом по песчаной дорожке.

– Николай Евсеевич, – сказал Кондратьев. – Почему вы так заинтересовались моей скромной персоной? Вы обо всех здесь так заботитесь?

– Нет, – просто ответил Званцев. – О других заботиться не надо. Они хозяева. А вы пока гость. А почему именно мы… Видите ли, Сергей Иванович, и я, и Леня Горбовский в свое время были весьма тяжелыми пациентами у врача Протоса. Он нас, как видите, спас. И он наш друг на всю жизнь. И он попросил помочь вам.

– Ага, – сказал Кондратьев. Он остановился. – Вот что, Николай Евсеевич, – произнес он решительно. – Мы сию минуту едем к врачу Протосу. А Жене Славину я позвоню с дороги.

„ТОМЛЕНИЕ ДУХА“

Присутствует только в романе с 1962 года.

Среди возгласов, сопровождавших Костылина и Поля, кроме прочих („Странника ведут! – На вивисекцию, болезного! – Это новый гибрид?“), в издании „Возвращения“ есть реплика: „Саша, он дает мясо с живого тела?“

Там же при описании разговоров в лаборатории Костылина есть еще один персонаж:

Гибкий черноволосый японец вскочил со скамьи и стремительно прошелся по комнате.

– Больше так нельзя! – сказал он яростно. – Всё неверно.

Сама идея ложна. Да, ложна! Надо пересматривать всё. Сначала. Просто мы боимся начинать сначала! – Он остановился. Слушает меня кто-нибудь? Что за манера молчать!

– Все слушают, – сказал человек со скучны м голосом. – да что толку?

И разговор позже, за ужином, происходит у Поля не с Васей (человеком со скучным голосом), а с этим японцем по имени Итиро.

„ДЕСАНТНИКИ“

Присутствует только во всех изданиях романа.

В изданиях журнала „Урал“ и „Возвращения“ Рю Васэда имеет другое имя (Лю Гуань-чэн) и Валькенштейн говорит не по-японски, а по-китайски. В остальном же эта глава существенных изменений не имеет. [63]63
  Смотря что считать существенным… Вот этого в „Возвращении“ не было:
  – Говори по-русски, – строго сказал Горбовский.
  – А зачем? Он же знает японский.
  Сидоров покраснел.
  – Да, – сказал он. – Знаю…»
  Не знаю, зачем это понадобилось Авторам, но из-за такой вставки слегка провисает вот этот кусок: «…Горбовский спросил его: „Ну, и что вы намерены предпринять, Михаил Альбертович?“, а Валькенштейн что-то сказал на незнакомом языке и полез обратно в планетолет…» Раньше было понятно, что незнакомый язык – китайский (японский), а так – неведомо. В одном вопросе офлайн-интервью было сделано гениальное предположение, что Марк выругался на иврите…
  И вот этого не было в «Возвращении»: «…И каждый Десантник был когда-то таким, как этот Атос…» Здесь, впрочем, все ясно: прокидывается мостик к новелле «Поражение». – В. Д.


[Закрыть]

„ГЛУБОКИЙ ПОИСК“

Эта новелла появляется сначала в виде отдельного рассказа: сборник Стругацких „Шесть спичек“ (1960) и межавторский сборник „Глубокий поиск“ (1962). В роман она включена только с 1967 года.

Рассказ и новелла в первую очередь отличаются персонажами.

В рассказе в главной роли – Званцев, в новелле – Кондратьев.

В рассказе упоминается название субмарины Званцева:

– Господин субмарин-мастер, – сказала Акико. – «Орига» будет спускаться по вертикали?

Субмарина Званцева называлась «Ольга», а не «Орига». Акико никогда не выговаривала букву «л». Званцев ни разу не встречал японца, который выговаривал бы «л» всегда правильно.

В рассказе же еще встречается курение – порок, практически отсутствующий при описании Стругацкими XXII века:

Затем он [Белов. – С. Б.] вспомнил лиловое щупальце толщиной в телеграфный столб и поспешно вскарабкался на субмарину. Подойдя к люку, на котором сидел и курил Званцев, он сказал:

– Вода теплая, как парное молоко. Дай сигарету.

Званцев дал ему сигарету, и они сидели и молча курили, пока Акико плескалась в воде. Голова ее черным пятном качалась на фоне светящихся волн.

– Завтра мы перебьем их всех, – сказал Званцев. – Всех, сколько их там осталось. Нужно торопиться. Киты пойдут над впадиной через неделю.

Белов, вздохнув, щелчком отбросил окурок.

«ЗАГАДКА ЗАДНЕЙ НОГИ»

Эта новелла была опубликована отдельным рассказом под названием «Великий КРИ» в сборнике «Золотой лотос» (1961).

В романе появляется с 1962 года.

В процессе работы над рассказом меняются имена персонажей. В варианте рассказа начало (где Славин беседует с биотехником Гибсонского заповедника Жаном Парнкалой) отсутствует, поэтому маленький курчавый австралиец, к которому обращается Рудак, зовется не Таппи, а Парнкала. Пауль Рудак в варианте рассказа имеет имя и фамилию – Пабло Руда. Семь принципов Комацувары в рукописи были семью принципами Сунь Си-тео, в рассказе и в «Возвращении» – Сунь Си-тао. Августос Ломба в рукописи и «Возвращении» меняет имя: Августус Ломба, а в рассказе – и фамилию: Августус Ламба. Заведующая фильмотекой (хорошенькая таитянка лет двадцати пяти) в рассказе имеет имя: Энни Кент. [64]64
  Совершенно непонятно, как Славин сразу определил, что перед ним именно таитянка, а не гавайка, маори или самоанка. Тем более с таким англизированным именем. У таитянки следовало ожидать чего-то французского. – В.Д.


[Закрыть]

В рассказе Славин не прилетает в Джакой на птерокаре, так кацотерокар упоминается в отсутствующем начале. Вместо «Когда он выскочил из машины» идет «Когда он спрыгнул в траву и освободился от крыльев».

В романе Рудак держит пари на заднюю ногу, что Славин еще не обедал. В рассказе это звучит так:

«– Ставлю свой микроэлектрометр против вашего диктографа, что вы еще не обедали, – провозгласил Руда, появляясь в дверях лаборатории.

И в рассказе же обыгрывается задняя нога семиножки:

– Нахалы, – сказал Руда с некоторым смущением. – Пойдемте, товарищ Славин, я постараюсь загладить их вину. Я угощу вас филе.

– Из задней ноги? – спросил Женя.

– Из окорока кенгуру, – сказал он. – Я подстрелил кенгуру вчера вечером. В Гибсоне нам разрешают охотиться, потому что нас здесь мало и иногда нам бывает скучно.

Далее вариант рассказа тоже отличается от поздней версии:

Угощал он щедро и обильно. Женя ел так, что трещало за ушами. Руда не отставал, одобрительно на него поглядывал и время от времени подкладывал ему ломтик. Ломтики были крупные. Наконец Женя решительно отодвинул тарелку, сказал: „Пас“, – и они отправились на кухню мыть посуду.

– Вы вовремя приехали, товарищ корреспондент, – сказал Руда, когда все было убрано и они разлеглись в траве перед крыльцом коттеджа. – Здесь сейчас действительно очень интересно. Особенно интересно будет, наверное, сегодня. Завтра будет уже поздно, а сегодня в самый раз. Если вам повезет, вы даже увидите, как бьют палками. И другие любопытные вещи. Разрешаю задавать вопросы.

Рассуждения о свободе воли и рассказ о работе КРИ в рассказе несколько иные:

– Интересная задача, – сказал Женя. – Вопрос о свободе воли. Очень интересно.

Руда усмехнулся.

– Вы думаете? – сказал он. – Да, возможно… Ламба ведь не только кибернетист, он еще и психолог. Прямо помешан на психологических проблемах. Вы это правильно поняли – задача о свободе воли. Вот он и выясняет, существует эта самая свобода воли или нет. Сначала для червей, затем для лягушек…

Теперь вот очередь дошла до барана. Какие факторы – если нам известно о баране все, начиная с… гм… количества его ног и кончая распределением участков возбуждения у него в мозгу в данный момент – заставляют барана выбрать именно, скажем, правую, а не левую кормушку?..

Так вот, два месяца КРИ работал вполне нормально. Жужжал и гудел. Ламба с нетерпением ждал моделей. Понимаете, обыкновенно КРИ, получив задачу, строит модели и затем вводит в себя данные об их поведении. Эффекторные машины часто решают задачи по моделям. КРИ изготавливает иногда необыкновенно интересные модели. Вот когда он решал задачу о поведении земляного червя, то построил модель, на основе которой были созданы новые типы землепроходных устройств.