Текст книги "Любимый ученик Мехмед (СИ)"
Автор книги: Светлана Лыжина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)
– Ты ведь знаешь, что Сократ жил в Афинах, – продолжал рассказывать учитель, – а Алкивиад был воспитанником, почти приёмным сыном Перикла, которого с некоторыми оговорками можно назвать правителем Афин.
– Алкивиад был приёмным сыном правителя? – это обстоятельство явно приобрело для Мехмеда глубокий смысл.
– Да, – кивнул Андреас. – Поэтому хорошенько обдумай историю Алкивиада и Сократа.
– Я обдумаю, учитель.
На этом разговор о Сократе окончился, хотя время поговорить ещё оставалось. Урок должен был завершиться примерно через четверть часа, но Андреас больше не рассказывал о запретных вещах, ведь эти рассказы мог случайно подслушать слуга, который по окончании каждого часа заглядывал в комнату и напоминал, что пришло время для следующего занятия.
Вместо разговоров о запретном ученик и учитель теперь сидели бок о бок и вместе читали греческие стихи, как делали недавно – месяц назад. Мехмед старался прочитать без единой запинки, а Андреас одобрительно улыбался, если у мальчика получалось. Теперь между ними всё стало, как раньше… и в то же время по-другому.
* * *
Учительские объяснения, которых Мехмед с волнением ждал, стали невероятно счастливым событием и вместе с тем разочаровали. Принцу хотелось, чтобы в те минуты, когда он находился рядом с Учителем, Этот Наставник сделал бы нечто большее, чем просто провёл пальцами по щеке. Было мгновение, когда Мехмед даже подумал, что вот-вот исполнится мечта. «Сейчас Учитель меня поцелует», – но это не исполнилось, а затем Учитель сказал, что поцелуя не случится, даже если есть взаимная любовь.
Как же всё стало запутанно и сложно! Раньше Мехмед полагал, что любовь не обходится без внешних, всем известных проявлений, а теперь получалось, что обходится, поэтому принц чувствовал себя обманутым. Оказывается, Учитель обещал не совсем то, чего ученик хотел. Даже поцелуев не обещал!
К тому же Учитель не признался прямо, что полюбил своего ученика, и усомнился в том, что любовь ученика настоящая. «Чего же я добился?» – спрашивал себя Мехмед, но весь день после разговора чувствовал на коже щеки странное покалывание, как если бы пальцы Учителя по-прежнему касались её.
Вечером принц даже не хотел умываться, чтобы ощущение не исчезло, но слуги настаивали, и тогда Мехмед подумал, что потеря будет небольшой. Завтра ожидалась новая встреча с Учителем, и Учитель, пусть даже не признался бы в любви, но уже не оказался бы холоден, и, значит, ученик мог надеяться, что будет одобрительное похлопывание по плечу или случайное соприкосновение рук. Это, конечно, мало, но лучше, чем ничего.
В голове принца вертелся вопрос: «Неужели мы никогда не будем по-настоящему вместе? Никогда?» Это казалось так печально, и такими грустными казались последние слова в речи Алкивиада, где тот утверждал, что не только сам пострадал от пренебрежения со стороны Сократа, но и другие юноши пострадали тоже. Алкивиад назвал имена ещё двух несчастливых юношей, и даже кого-то третьего предостерёг.
Мехмеду захотелось прочитать речь Алкивиада не с той строчки, на которую указал Учитель, а с самого начала, чтобы лучше понять, кто же третий юноша. Судя по всему, Алкивиад, когда произносил похвальную речь Сократу, почти перестал быть учеником. Сократ нашёл себе другого ученика, и вот этого другого Алкивиад предупреждал, чтобы новый возлюбленный Сократа не питал напрасных надежд.
«Неужели Учитель так жесток, хоть и кажется добрым? – спрашивал себя принц. – Неужели Учитель нарочно пробуждает любовь в других, но Сам никого не любит?» Однако принц помнил, что Учитель особенно упирал на то обстоятельство, что Алкивиад был воспитанником местного правителя, почти приёмным сыном.
«Разве этому правителю понравилось бы узнать про своего воспитанника и Сократа? – размышлял Мехмед. – Может, если бы Сократ сделал с Алкивиадом то, чего Алкивиад хотел, Сократа казнили бы за «развращение юношей» гораздо раньше? Неужели Алкивиад не понимал этого? Наверно, он думал только о себе».
Четырнадцатилетний Мехмед вдруг представил, что вот он, стоя рядом с Учителем, держит Его за руку, и вдруг появляется стража, хватает Учителя и уводит прочь, чтобы казнить, как того дервиша, а Мехмед, как ни цепляется за учительскую одежду, ничего не может сделать. И всё же, как ни боялся принц нечаянно погубить Учителя, не мог отказаться от своей мечты – мечты о поцелуе и о том, что следует после.
«Я хочу, и я добьюсь! – думал принц. – Наверное, придётся идти окольными путями, но я дойду до цели». Учитель и раньше намекал, что прямых путей лучше избегать, а теперь объяснил, почему – идти напрямик слишком опасно даже в мелочах. Наверное, поэтому Учитель не хотел никаких признаний в любви, но саму любовь не отвергал и даже поощрял её в тех случаях, когда она проявлялась исподволь.
Например, Учителю нравилось, что ученик стремится говорить по-гречески. Все греческие слова, выученные Мехмедом, для которого этот язык был неродным и весьма сложным для усвоения, означали «люблю», но это тайное значение понимал лишь Учитель, а остальным людям казалось, что принц просто преуспел в греческом. Вот если бы для поцелуя можно было найти подобную форму, со стороны не кажущуюся проявлением греха!
* * *
Новой встречи с Учителем Мехмед ждал так же нетерпеливо, как ждал предыдущую, но на следующее утро Учитель почему-то повёл себя холодно – не стремился говорить об Алкивиаде и Сократе, не хотел узнавать, есть ли у ученика новые вопросы. Сидя рядом, на коврах, Учитель избегал смотреть Мехмеду в глаза, то есть явно чувствовал неловкость – как будто вчера сделал с учеником что-то неподобающее, а теперь жалел об этом. Опять всё шло не так, как ожидал принц! Опять!
Мехмеду стало досадно, однако он и сам чувствовал что-то странное – как если бы «телесное сближение» с Учителем уже случилось и не принесло ожидаемой радости. Вместо неё было лишь чувство непонятной вины, но принц решил не задумываться об этом и, чтобы победить сомнения, схватил правую руку Учителя, прошептав по-турецки:
– Скажи – теперь всё не как раньше, правда? Ты и дальше будешь рассказывать? Рассказывать о том, что я хочу знать.
– Дальше? – послышался спокойный ответ. – Честно говоря, я сомневаюсь, не сказал ли тебе чего-нибудь лишнего – того, о чём тебе рано слушать.
– Учитель, мне уже четырнадцать! Я взрослый.
– Ты – мальчик, – Учитель мягко высвободил руку из руки Мехмеда, но вовсе не затем, чтобы провести подушечками пальцев по щеке ученика или сделать что-то другое похожее. Просто высвободил.
Принц растерялся, поэтому больше не спорил. Вместо возражений он смог лишь повторить просьбу:
– Учитель, Ты обещал всё объяснить. Всё. А я понял ещё не всё. Поэтому объясни мне снова про ту любовь, где нет поцелуев и остального.
Учитель насторожился:
– Значит, что-то из сказанного мной вчера осталось для тебя непонятным?
Мехмед смутился, потому что задал вопрос лишь затем, чтобы говорить с Учителем о любви. Хотя бы просто говорить. Без признаний, объятий, поцелуев. «Если уж Учитель всего этого не хочет, то пусть будут только разговоры, – решил принц. – Пусть будет хоть что-нибудь!» Ему вдруг опять подумалось, что тонкая нить, связавшая его с Учителем, снова может оборваться. Вчера она вроде бы стала крепче, а сегодня оказалось наоборот.
Именно об этом Мехмед решил спросить:
– Вот есть любовь. Но как её укрепить, если нельзя поцеловать того, кого любишь, и если всего остального тоже нельзя?
– Любовь укрепляется, когда ученик стремится стать лучше, а учитель помогает ему в этом, – прозвучал спокойный ответ. – Я говорил тебе вчера, но, наверное, слишком мало. Ученик должен развивать себя, постигать то, чему обучает учитель. А ещё лучше, чтобы ученик постигал и другие науки. Тогда развитие будет разносторонним. Ученик станет более достойным человеком, а учитель с радостью увидит такую перемену. Однако это не означает, что ученик становится другим. Он остаётся самим собой, просто развивает те способности и таланты, которые в нём заложены. Ученик раскрывается, как цветок раскрывает лепестки, и тем самым доказывает свою любовь.
«Доказывать… – досада Мехмеда, которая появилась в начале урока из-за внезапной холодности Учителя, теперь стала сильнее. – Разве я не доказал, когда научился говорить на чужом языке? Этого мало? Неужели я должен доказывать каждый день!? Неужели никогда не смогу успокоиться и просто стать счастливым!?»
Понимая, что Учитель не хочет прямых признаний, Мехмед спросил обиняками:
– Учитель, я ведь уже хорошо говорю по-гречески? Правда? Разве мои успехи ничего не значат?
– Повтори это по-гречески, – попросил Учитель.
Мехмед с некоторой запинкой повторил. Он разволновался, поэтому греческие слова, как назло, не вспоминались сразу. И всё же ученик повторил, без ошибок, а Учитель, внимательно вслушиваясь, ответил:
– Произношение у тебя неплохое. И ты уже можешь выстроить фразу, которую не продумывал заранее, но тебе ещё есть, чему учиться. Давай постараемся сделать так, чтобы ты мог говорить без запинок.
Принц всё больше досадовал. Он стремился говорить о любви, а Учитель вместо этого предлагал провести урок греческого языка. Вот почему Мехмеду захотелось сказать что-нибудь резкое, обидное. Пусть он боялся обидеть Учителя, но и держать обиду в себе не мог, поэтому вдруг произнёс, опять по-турецки:
– А разве учитель не должен тоже доказывать, что любит ученика? Как ученик может понять, что учитель не притворяется?
Мехмед удивился сам себе: «Почему я не додумался спросить этого раньше!? Почему я один должен стараться? Пусть Он постарается тоже!»
– Притворяется? А зачем? – Учитель как будто не понимал намёка и по-прежнему сохранял спокойствие, но принц почувствовал, что нашёл слабое место, на которое можно надавить. Теперь Мехмед не просил любви, а требовал доказательств, что она есть!
– Мало ли, зачем, – с вызовом произнёс он. – К примеру, если этого учителя нанял отец ученика, то учитель может притворяться из-за денег. Притворяться, чтобы задобрить ученика, и чтобы ученик лучше учился.
Принц полагал, что заставит Учителя призадуматься, но Наставник лишь улыбнулся и заговорил по-гречески, то есть на языке правды, которая идёт от самого сердца:
– Да, притворство из-за денег вполне возможно. Но тогда учитель будет давать ученику лишь те знания, за которые получает плату, а если ученик станет просить больше, учитель откажет, ссылаясь на разные обстоятельства. То есть, если учитель не отказывает в знаниях, то доказывает свою любовь. Или этого мало?
Мехмед насупился, а Учитель будто не замечал его досаду и злость, говорил мягко, причём всё так же по-гречески, показывая свою искренность:
– Этого мало?
«Да! Мало!» – хотел выпалить принц, но сдержался, вдруг вспомнив о несдержанном Алкивиаде, и сам начал успокаивать себя: «Если б Учитель меня не любил, то не раскрыл бы свою тайну. Вместо этого были бы уроки греческого – уроки, за которые обещана плата. Учителю за то, что он даёт мне тайные знания, не заплатят. Его лишат головы, если узнают, но Учитель всё равно не отказывает мне».
– Так что же? Этого доказательства мало? – не отставал Учитель, но в то же время давал понять, что ни объятиями, ни поцелуями ничего доказывать не собирается. Если ученик потребует новых доказательств любви, они окажутся такими же, как первое, логическими.
– Этого достаточно, – со вздохом произнёс Мехмед по-гречески и уже почти смирился, что логику Учителя не победить, но тут снова вспомнил прочитанный вчера отрывок – слова Алкивиада о том, что у Сократа были другие ученики.
А ведь Учитель тоже упоминал о своих «возлюбленных», то есть о прежних учениках! Конечно, сейчас у Учителя не было никого кроме Мехмеда и не могло появиться. Но если бы Учителю позволили, он завёл бы себе других?
В стихах о любви между мужчиной и юношей – в стихах, вызывавших у Мехмеда столько восхищения! – у мужчины всегда был только один возлюбленный. Только один! И никто другой даже не упоминался. Юноши не состязались меж собой за любовь мужчины, будто наложницы в гареме. Нет! Мужчина любил только одного, других не замечал, и тем горше показалась мысль, что Учитель может поступать иначе. А если Учитель может так поступать, то любит ли?
– А такое возможно, что у учителя не один ученик, а сразу несколько? – по-турецки спросил принц.
– Да, – последовал спокойный ответ по-гречески.
Очевидно, Учитель пока не понял, как новый вопрос связан с предыдущими. Со стороны могло показаться, что Мехмед просто не в настроении и спрашивает первое, приходящее в голову, лишь бы потянуть время и не заниматься греческим.
– А учитель может любить их всех стразу? – продолжал по-турецки спрашивать Мехмед.
Кажется, теперь Учитель всё понял, потому что положил Мехмеду руку на плечо, заглянул в глаза, и взгляд лучился теплотой:
– Один ученик всегда особенный, самый любимый, – это опять было сказано по-гречески.
Под этим тёплым взглядом досада принца начала таять, но сомнения остались, и потому Мехмед упрямо продолжал говорить по-турецки, хотя мог бы на языке Учителя:
– А как учитель докажет наиболее любимому ученику, что любит его больше всех?
– Такому ученику достаётся больше всего внимания, – по-гречески ответил Учитель. – Будь у меня другие ученики здесь, стало бы сразу видно, кого я ценю больше.
С этими словами Учитель убрал руку с плеча Мехмеда, но продолжал смотреть ласковым тёплым взглядом, и принц опять еле удержался от того, чтобы не говорить слишком прямо. Трудно стало совладать с собой, но теперь он говорил на турецком языке из-за волнения, а не из упрямства. На греческом слишком трудно казалось подобрать слова:
– А если ученик хочет стать для учителя особенным, что нужно делать?
– Я уже объяснял, – это было произнесено с лёгкой усталостью и уже по-турецки, но всё так же без раздражения.
Казалось, Учитель готов повторить это столько раз, сколько нужно. Хоть тысячу! И вот опять повторил:
– Ученик должен показать учителю, что слышит его, понимает, полностью согласен и хочет неуклонно следовать по указанному пути. Знаешь, как Сократ нашёл себе одного из учеников? Просто подошёл к нему на улице и спросил, как пройти на городской рынок. Будущий ученик указал направление, и тогда Сократ спросил: «А каким путём идти к истине и добродетели?» Будущий ученик растерялся, и тогда Сократ сказал: «Иди за мной, я покажу». Это очень важные слова, потому что ученик всегда должен следовать за учителем по указанному пути. Только так. Никаким другим образом особая близость между учителем и учеником не достигается. Если ученик не согласен с учителем и выбирает другую дорогу, они не станут близки.
– Учитель, Ты говоришь про телесную близость? – спросил Мехмел.
– Нет, – Учитель покачал головой, – я говорю про духовную, но и телесная близость между учителем и учеником не возникает, если нет близости душ. Я не просто так дал тебе прочитать рассказ Алкивиада о Сократе. Там есть ответы на все твои вопросы. Ты ведь помнишь, как Алкивиад думал о своём учителе? Алкивиад надеялся, что с помощью своей внешней красоты сможет обрести власть над Сократом, крутить им и вертеть, как хочет. Но разве такой человек как Сократ мог попасться в подобные сети?
Сети, верёвки… Получалось, что Учитель избегал прямо говорить о любви не только потому, что прямота опасна – он не хотел подпасть под власть своего ученика, и оттого вёл себя как котёнок, который охотно следует за тобой из комнаты в комнату, но сопротивляется, если начинаешь водить его за собой на верёвке. Значит, Учитель тоже чувствовал нить, связавшую Его с учеником, но не желал, чтобы ученик тянул за неё. Поэтому Учитель не допускал, чтобы она окрепла.
Ещё недавно Мехмед недоумевал, почему нельзя просто любить друг друга. Почему, когда двое вместе, им нужно ещё к чему-то стремиться? Зачем ученику изучать науки, набираться ума, когда он может просто дарить свою любовь учителю? Почему учитель не может просто принять её?
Прямых ответов по-прежнему не было, но ведь Учитель сказал: «Ты должен поверить мне, не усомниться ни в одном слове», – и теперь Мехмед подумал: «Я действительно должен верить». Принц вдруг понял, что иного выбора нет – или веришь и делаешь то, что тебе говорят, или всё закончится ничем. Пусть всё происходит не так, как ты ожидаешь, но с этим придётся смириться. Иначе не случится совсем ничего. Совсем. А это худший исход из всех возможных!
Получалось, что Алкивиад так и не понял этого. И не поверил Сократу, так что всё делал по-своему. Сократ хотел, чтобы Алкивиад следовал за ним вперёд, а Алкивиад стремился оставаться на месте. Он был упрям! Да, это было то самое упрямство, про которое говорил Мехмеду его Учитель ещё давно, когда только уговаривал изучать греческий.
Досада принца исчезла без следа. Снова захотелось идти вперёд, к поставленной цели – заслужить поцелуй и всё остальное. Принц глубоко вздохнул… и несмотря ни на что решился говорить прямо! Он подался вперёд, даже чуть приподнялся с ковра и произнёс по-гречески, лишь краем сознания отмечая, что говорит с ошибками:
– Учитель, я люблю Тебя. И не могу молчать об этом. Ты сомневаешься, что моя любовь настоящая? Но со временем Ты поверишь. А я не стану пытаться соблазнить Тебя так, как Алкивиад пытался это сделать с Сократом. Я покорю Тебя по-другому. Ты увидишь, что я действительно способный ученик, который хорошо усваивает книжную мудрость, а не только воинское дело. И тогда, возможно…
Мехмед не договорил, испугавшись собственной смелости, но Учитель, могший рассердиться на эту прямоту, не рассердился, а рассеянно улыбнулся и сказал:
– Посмотрим.
Тогда Мехмед снова осмелел и по-гречески, пусть и с ошибками, продолжал:
– Я не как Алкивиад. Я всё понял. Алкивиад не делал то, что Сократ ему советовал. Алкивиад любил делать по-своему и не видел, что из-за этого отдаляется от Сократа. А ещё этот ученик думал, что может наградить Сократа только… телесным удовольствием, но ведь Сократ хотел другой награды – хотел, чтобы ученик преуспел в науках. Вот, что стало бы счастьем для Сократа! И если бы Алкивиад дал ему почувствовать такое счастье, то, возможно, Сократ сам наградил бы Алкивиада так, как Алкивиад хотел. Да? Учитель, ведь Ты ждёшь от меня того, чего ждал бы Сократ? Ждёшь потому, что любишь?
И снова Учитель не рассердился на эти прямые вопросы. Лицо Учителя оставалось задумчивым, рассеянная улыбка сохранялась, но во взгляде появилось нечто новое. Учитель смотрел на ученика не просто одобрительно, а восхищённо!
Мехмеду даже показалось, что всё сон. Никто никогда не смотрел на принца так, и не говорил взглядом: «Ты самый прекрасный на свете». Это ощущалось странно, но настолько приятно, что подобный взгляд невозможно было выдержать долго.
Мехмед смущённо потупился, но тут же снова глянул на Учителя исподлобья, проверяя, не исчезло ли восхищение.
А Учитель всё смотрел и взглядом говорил: «Как долго я искал тебя! И вот, наконец, нашёл». Мехмед даже не удивился, когда руки Учителя потянулись к нему. Так, неуверенно, тянется человек к сокровищу, когда опасается, что оно лишь привиделось. Учитель положил руки принцу на плечи, будто хотел убедиться, что видит человека, а не джинна, который способен принять любое обличие, прельстить, а затем исчезнуть.
– Учитель, что с Тобой? – спросил принц, чтобы победить в себе новый приступ смущения. Вопрос прозвучал, как вчера, когда ученик с нетерпением ждал начала беседы и не понимал, почему Учитель задумчив, и беседа никак не начнётся.
Эх, наверное, Мехмеду стоило хранить молчание, потому что вопрос, как и вчера, заставил Наставника очнуться. Если Он и собирался что-то сделать, то передумал. Учительские ладони безвольно скользнули вниз по плечам Мехмеда, затем – по предплечьям и, наконец, перестали касаться ученика вовсе.
– Мой мальчик, ты всё верно понял. Ты даже не представляешь, насколько верно. Как мне выразить это? Я бы обнял тебя сейчас, но твоя спина… тебе будет больно.
Мехмед, чтобы не упустить последнюю возможность стать чуть-чуть ближе к Учителю, сам кинулся к Нему, крепко обнял за шею, прошептал по-гречески:
– Ты меня любишь? Скажи прямо. Скажи.
– Да, я тебя люблю, – по-гречески ответил Учитель, – и потому не сделаю ничего, что может тебе навредить. Это ещё одно доказательство моей любви, хоть ты и не просил нового, – схватив Мехмеда за запястья, Он заставил ученика разомкнуть объятия и почти силой отстранил от себя. – Мы больше не должны делать так. Я не стану делать этого ради тебя, а ты не делай этого ради меня, чтобы нам не искушать друг друга, ведь это нас погубит.
