Текст книги "Любимый ученик Мехмед (СИ)"
Автор книги: Светлана Лыжина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)
Не сокровище? Как в такое поверить! Мехмед продолжал выпытывать:
– Учитель, а с кем Ты делил ложе до меня? И как часто? Ты кажешься мне очень умелым, а ведь мастерство приходит с опытом. Так говорили мои наставники воинского дела, и пусть они имели в виду другое, я думаю, что у Тебя было много… возможностей получить опыт.
Учитель почему-то стремился уклониться от ответа:
– Мой мальчик, я вовсе не так опытен, как ты думаешь.
Мехмед не унимался:
– Учитель, позволь мне хоть раз Тебе не поверить. Мною руководит не ревность. Я просто хочу знать – узнать Тебя с новой стороны. Раньше мы очень мало об этом говорили, но теперь можем говорить и, наконец, оказаться в равном положении. Тебе известно всё про меня. Так расскажи мне о Себе. Со сколькими Ты был близок телом? Не считая двух женщин, о которых Ты мне когда-то рассказывал. Сколько их было?
– Ну, если не считать женщин, то одиннадцать.
– Одиннадцать? – юный султан опять оказался удивлён. – Так мало? Но почему?
– Так уж случилось. Поначалу я думал, как ты – что чем больше любовных приключений, тем лучше, но жизнь довольно быстро дала мне урок.
Мехмед вспомнил, что разговора о женщинах Учитель в своё время так же стремился избежать. Наверное, Он не любил вспоминать о прошлом. Но что же делать, если именно это ученику больше всего хотелось знать!
– Расскажи, – попросил юный султан, придвигаясь чуть ближе. – Расскажи, Учитель. Прошу, расскажи.
Наставник, как и в прошлый раз, уступил. Надвинул на себя кафтан чуть повыше и начал рассказывать:
– Это было в Константинополисе. Мне было столько же лет, сколько тебе сейчас. Я приехал, чтобы учиться в одной из высших школ, но втайне радовался, что, наконец, вырвался из-под отцовской опеки. Я чувствовал в себе особые склонности и полагал, что в таком большом городе смогу найти людей, подобных мне. Мне почему-то казалось, что проще всего найти их в таверне.
Учитель хмыкнул, будто насмехался над собой, а Мехмед оставался серьёзным и продолжал слушать рассказ.
– Первое время я чуть ли не каждый вечер проводил в тавернах, но, конечно, не сумел достичь своей цели и даже завести друзей. Собутыльники – не друзья, пусть они и учатся с тобой в одной школе. Помню, однажды мы, довольно много выпив, возвращались домой по вечерней улице и случайно повстречали одного из наших школьных учителей. Мои друзья испугались, что он узнает их и расскажет их отцам, ведь мои приятели были уроженцами города, и только я был приезжим. В общем, они все бросились врассыпную, а я не смог убежать, потому что ноги плохо меня слушались. Мне оставалось только опереться о стену и наблюдать, как учитель подходит ко мне. Он громко спросил, чего я хочу достичь своим поведением. Я не ответил. А затем этот человек уже мягче осведомился, далеко ли я живу, а когда услышал, где, то предложил мне заночевать в его доме. Казалось сомнительным, что до своего дома я сумею добраться. Я сначала отказывался от приглашения, представляя, как он поведёт меня, шатающегося, под руку. Мне было стыдно. Этот учитель был хоть и не стар, но уже украшен сединами. И вот я, юноша, должен был опираться на него? Мне не хотелось так позориться, но стало ясно, что выбор у меня невелик – или идти с этим человеком, или оставаться на месте, опираясь о стену, и ждать, пока меня заберёт городская стража или ограбят ночные разбойники.
Повествование показалось юному султану увлекательным, поскольку он уже догадался, чем оно закончится:
– Значит, этого учителя Ты после полюбил и сблизился с ним?
– Да, это был он, – последовал ответ. – И мне остаётся только радоваться, что вино порой странно действует на людей – ноги не слушаются, а голова остаётся ясной. Я, хоть и шатаясь, мог вести с этим учителем беседу и запомнить её. Он сказал мне: «Ты сейчас больше всего похож на самого себя. Ты идёшь по жизненному пути такой же нетвёрдой поступью, как по этой улице».
– Значит, он был мудрый человек, – заметил Мехмед.
– Да, – последовал ответ. – А когда я оказался в гостях, то мы продолжили беседу за скромной трапезой, но поили меня только водой, и он сказал: «Я видел много гуляк, которые притворялись добропорядочными юношами, но впервые за долгое время вижу добропорядочного юношу, который притворяется гулякой». Мы с этим учителем беседовали до самой ночи, пока его жена не начала ворчать, что мы своими застольными разговорами не даём ей спать.
– У него была жена? – в который раз удивился Мехмед.
– Да. И сыновья. Но сыновья к тому времени уже выросли и покинули дом. Поэтому та женщина сказала, глядя на меня: «Ещё одного сыночка к нам привёл?» Помню, меня огорчили её слова. Второго отца я себе не искал. И всё же не сказал «нет», когда учитель предложил мне по воскресеньям приходить к нему в гости ради бесед, а не посещать таверны. Очень скоро мне захотелось приходить в его дом чаще. А затем оказалось, что я для своего учителя всё же не сын, а ученик, причём особенный.
Юному султану хотелось знать больше!
– А как это случилось у вас в первый раз?
Ответ прозвучал не сразу.
– Совсем обычно. К тому времени мы настолько доверяли друг другу, что не испытали никакого смущения, когда объяснились и разделили ложе. Казалось, что мы совершаем уже привычное действие. Честно говоря, гораздо больше волнений я испытал, когда только начал подозревать, с кем познакомился. Однажды мне шепнули, что я должен быть осторожен, потому что о моём учителе ходят недобрые слухи. «Он склонен к содомскому греху», – шепнул мне доброхот и удивился, потому что его слова не испугали меня, а развеселили. Я обрадовался этой новости! А дальше всё устроилось как-то само. У моего учителя было много учеников, которые приходили к нему в гости ради бесед и споров, но никто не был близок этому учителю, как я. Наша особая близость продолжалась несколько лет.
– И никто не сплетничал о Тебе и о нём? – спросил Мехмед, на что услышал:
– Нет. Мы держали всё в тайне и сближались не слишком часто, ведь к тому времени я уже выбрал себе профессию – решил стать преподавателем, несмотря на то, что мой отец, оставшийся в Турции, прочил меня в юристы. Мой учитель, узнав о моём выборе, обрадовался, но постоянно напоминал, что я должен быть очень осторожным, ведь если обо мне пойдут недобрые слухи, то я не смогу найти себе в Константинополисе ни одного ученика, а учитель без учеников – не учитель.
Мехмед задумался:
– Странно. Ты сам говорил, что о Твоём учителе ходили слухи. Почему же ему это не мешало?
Наставник пояснил:
– Потому что этот человек потратил многие годы, чтобы снискать уважение коллег, доказав своё мастерство в преподавании. Большинство его знакомых, не посвящённых в тайну, верило, что слухи распускаются завистниками, а сам он вёл себя осторожно. Конечно, он сближался с некоторыми своими учениками до меня, но, очевидно, это случалось изредка и потому не стало достоянием молвы.
– А сколько было лет Твоему учителю? – спросил Мехмед.
– Он был старше меня почти на тридцать лет.
Юный султан внимательно посмотрел на своего Учителя и вдруг представил Его, пожилым человеком. Наверняка, Он остался бы красивым, но не таким, как сейчас.
Юный султан смотрел на кафтаны, прикрывающие обнажённое тело, и представлял то, что видел вчера при ярком свете светильников. Это тело казалось воплощением неувядающей красоты. И даже при свете дня впечатление не исчезло. Кожа плеч, выглядывавших из-под края кафтана, выглядела гладкой. Шея манила свежестью.
А может, Мехмед просто не заметил возрастных изменений, потому что никогда раньше не видел Учителя раздетым? Как выглядел Этот Человек четыре года назад? Ученику было не с чем сравнивать, и всё же Мехмед подумал, что не смог бы полюбить пожилого Учителя так, как полюбил молодого. Вот почему у юного султана сам собой вырвался вопрос:
– Учитель, а как же юноши? Неужели, в Константинополисе не нашлось никого, близкого к Тебе не только по склонностям, но и по возрасту? Или Ты потерял интерес к сверстникам?
Ответ опять последовал не сразу:
– Сверстники? О! Из-за одного из них я чуть было не погубил свою жизнь. Конечно же, я нашёл в Константинополисе сверстников, подобных мне и, как можно догадаться, нашёл их в окружении моего учителя. Я сошёлся с одним, затем – с другим, потому что в то время мой учитель казался мне недосягаемым. Я не мог помыслить о нём как о любовнике. Поэтому сходился со сверстниками, с которыми не было любви, но было влечение. Не скрою, мой внешний вид нравился многим, и я привык к такому положению вещей, поэтому однажды не сумел распознать, что со мной сошлись вовсе не из-за меня самого, и что мой новый друг преследовал совсем другую цель. Он видел, что я постепенно становлюсь у учителя любимым учеником. Мой друг сам хотел бы занять моё место, но не мог, поэтому решил занять место подле меня, а я в то время был очень наивен, поэтому не замечал фальши в его улыбках и ухаживаниях.
Мехмед вдруг вспомнил свою историю с Гюльбахар. Когда он решил жениться, Учитель смирился. Не потому ли Учитель повёл себя так, что в прошлом оказался участником похожей истории – любил человека, которого считал недосягаемым, а тело требовало удовольствий, и Учитель поддался.
Чтобы проверить возникшую догадку, Мехмед спросил:
– А Твой учитель не ревновал?
– Он любил меня, несмотря на то, что я делил ложе с другими, а вот мой новый друг всё больше ревновал. Он видел, что своим присутствием мешает лишь телесному сближению между мной и учителем, но не духовной близости – появлению общих интересов, общих взглядов, общего круга чтения. Я полагал, что душевная привязанность – не измена, но мой друг твердил другое, а однажды так разозлился, что попытался силой поцеловать меня на людной улице да ещё в присутствии моих знакомых. Это опозорило бы меня, и я не смог бы получить профессию преподавателя, о которой мечтал, ведь никто в наше время не доверит учеников тому, кто склонен к однополой любви.
– Но поцелуй не удался? – оживился Мехмед.
– Да. Мой друг рассчитывал, что я растеряюсь от неожиданности и не стану сопротивляться. Но я почувствовал гнев. Кажется, это был первый раз, когда я ударил человека кулаком. Сам от себя не ожидал этого и потому сразу побежал прочь. Почти не останавливаясь, я добрался до дома учителя, рассказал всё. Я был в отчаянии, потому что сомневался, что моё сопротивление поцелую остановит дурную молву, но учитель спас меня. Он благодаря своему жизненному опыту и своему авторитету в школе сумел повернуть дело так, чтобы я не оказался опозорен. Он объявил, что больше не желает видеть моего коварного друга ни в своём доме, ни в своём классе. Моему другу пришлось покинуть школу, поэтому я почувствовал себя виноватым перед ним, тайком пришёл извиниться, но он рассердился на меня, начал кричать, а затем в досаде рассказал мне, что вовсе не из-за меня совершил поступок, за который пострадал. И ещё добавил, что рад был бы навредить мне, но не может – окружающие уже составили мнение, и оно не изменится. Я был потрясён, потому что успел привязаться к этому юноше. Я думал, он ревновал меня к учителю, но оказалось наоборот – учителя ко мне. В тот день я перестал быть наивным, но вместе с тем надолго потерял доверие к сверстникам, всё время ждал неприятностей. Лишь в Афинах я излечился от подозрительности и обрёл пятерых друзей, которые были примерно одного со мной возраста.
Мехмед понимающе улыбаться:
– Ты мне рассказывал. И с каждым из них Ты был близок?
– Да. Но это совсем другой опыт. Нас было шестеро, но устойчивых пар не образовывалось. Мы не говорили друг другу: «Ты принадлежишь только мне».
– А больше у Тебя в Афинах никого не было?
Учитель хотел ответить, но вдруг вспомнил о чём-то, резко приподнялся на постели. Оказывается, он смотрел в окна. Солнце поднималось всё выше, туманная заря бледнела, а горизонт всё больше прояснялся, да и облаков почти не осталось. Они ушли, открыв лазурное небо.
– А не слишком ли долго мы говорим? – спросил Учитель. – Ведь нам сегодня опять отправляться в путь.
На Мехмеда вдруг накатила волна радости. Он в очередной раз осознал, что всё не так, как прежде – теперь можно распоряжаться своей судьбой, а не покоряться обстоятельствам. «Как я счастлив!» – подумал юный султан, сел на постели вслед за Учителем и, положив Ему руку на плечо, произнёс с улыбкой:
– Нет, сегодня мы никуда не поедем.
– Разве? – Учитель удивлённо оглянулся на ученика. – Вчера я сам слышал, как ты говорил, что…
– А сегодня я передумал, – Мехмед почти засмеялся от удовольствия. – Мы останемся ещё на день. Теперь всё по-другому. Моё повеление никто не посмеет оспорить, как оспаривали прежде. Я сейчас решил, что поцелую Тебя, а затем пойду и скажу слугам, чтобы не торопились собираться… И ещё мне надо несколько минут посвятить делам – заверить моей подписью письмо, которое Заганос-паша составил и отправит в столицу. А затем я целый день посвящу Тебе. И вечер тоже будет Твой. И ночь.
Ученик одним резким движением встал на колени возле Учителя, по-прежнему сидящего, обнял за шею и, кажется, впервые посмотрел на Него сверху вниз. С такого ракурса прежде всего обращал на себя внимание красивый лоб, чуть скрытый прядками светлых волос, прямой нос, но Мехмед недолго наслаждался этим зрелищем, потому что Учитель поднял голову, чтобы посмотреть в глаза ученику:
– А то, что ты решил, не слишком безрассудно? Я знаю, что для правителя потеря власти часто сопряжена с потерей свободы и жизни. Я не хочу, чтобы ты подвергался опасности из-за меня.
Мехмед погладил Учителя по голове:
– В столице всё спокойно. Те, кто мог бы соперничать со мной за власть, никак себя не проявляют. Значит, я вполне могу прибыть в столицу на день позже. Трон подождёт. Всё государство подождёт. Но мы не должны больше ждать. Доверься мне.
Ответ прозвучал не сразу:
– Ты хочешь, чтобы учитель доверился ученику?
– А разве это невозможно? – спросил Мехмед, только сейчас вспомнив о правиле, что в отношениях между учителем и учеником доверяться должен младший, а не старший. И опять же только сейчас Мехмед осознал, что вот уже несколько дней нарушается правило, согласно которому старший ведёт вперёд, а младший следует по указанному пути. «Кто любит меня, пусть следуют за мной», – сказал юный султан ещё в Манисе, и вот Учитель последовал, уступил. Неужели не уступит снова?
– Это возможно, – произнёс Учитель, пусть и с некоторым колебанием.
– Как же я Тебя люблю! – воскликнул ученик и поцеловал Учителя. – Как люблю! И сегодня Ты до конца откроешь свои тайны? Расскажешь о Себе то, чего я ещё не знаю, да?
– Да.
* * *
Пролив очистился от тумана. Синие волны сверкали на солнце, успевшем подняться очень высоко. Лучи били прямо в окна покоев Мехмеда, поэтому на полу появилась целая россыпь золотых пятен. Эти солнечные зайчики стали первым, на что обратил внимание юный султан, когда вернулся в спальню, заверив письмо, составленное Заганосом.
Султан также отметил, что в комнате опять сделалось тепло, потому что сюда были принесены два новых мангала, а старые исчезли. Также исчезли вчерашние лакомства на белой скатерти, остывшие и заветрившиеся, а на коврах появилась новая скатерть и новое угощение.
Мехмед и Учитель, также успевший покинуть покои и вернуться, почти не притронулись к еде. Они уселись на застеленном ложе и рассматривали листы с рисунками. Вернее рассматривал Мехмед, а Наставник лишь улыбался, наблюдая за учеником.
Как объяснил Учитель, у одного из его друзей в Афинах, у самого богатого из друзей, была превосходная коллекция древних греческих ваз, а на многих вазах присутствовали такие интересные рисунки, что Учитель решил запечатлеть это ещё и на бумаге.
Четыре с половиной года все изображения хранились в тайнике дорожного сундука, имевшего двойное дно, и только теперь Учитель решился показать, а Мехмед воскликнул:
– Ах, ну почему я не видел этого раньше!
Рисунки были совсем простыми, а фигуры изображённых там людей – плоскими, но в то же время эти фигуры выглядели очень живыми, потому что позы, да и выражения лиц казались очень естественными.
Вот некий обнажённый юноша наклонился вперёд и руками опирается о табурет. Позади юноши находится атлетически сложённый бородатый мужчина, который также обнажён. Мужчина, чуть согнувшись и положив руки юноше на плечи, совершает с ним соитие. Самым занятным в этом рисунке оказалось выражение лица мужчины, который, судя по всему, сосредоточенно смотрел на собственное мужское достоинство – на то, как оно входит и выходит.
Мехмед улыбнулся, а Учитель пояснил:
– Наверное, здесь изображён знаменитый Геракл, а юноша – его ученик Иолай. Геракл обучал его воинскому делу. Судя по всему, художник не очень одобрял такого рода обучение, поэтому сделал рисунок забавным. Мне нравится то, что получилось, хоть я бы поспорил с художником.
На новом рисунке Мехмед увидел другого обнажённого юношу, который лежал на ложе. Держась руками за края ложа, юноша закинул ноги на плечи некоему пожилому мужчине, готовому навалиться на своего возлюбленного. Мужчина оказался совсем не похож на Геракла, пусть и был так же бородат – лоб и макушка мужчины полностью облысели, а телосложение никто бы не назвал атлетическим.
– Надо же! – снова улыбнулся Мехмед. – Это Сократ с кем-то из своих учеников?
– Похоже, что да, – отозвался Учитель. – Обычно Сократа изображают именно с такой лысиной.
Юный султан снова посмотрел на рисунок, но теперь обратил внимание, что Сократ и ученик смотрят друг на друга широко раскрытыми глазами. Когда человек хочет шутливо изобразить восхищение, то делает такой взгляд, но двое нарисованных влюблённых были искренни, поэтому сценка казалась забавной, но в то же время трогательной.
– Учитель, – вздохнув, сказал юный султан, – я бы купил у Твоего друга всю коллекцию этих ваз. Но ведь он не продаст её ни за какие деньги? Да?
– Да, мой мальчик, – ответил Наставник. – Знал бы ты, как он дорожит ею! Даже прикасаться не разрешает, а только смотреть. Я еле уговорил своего друга позволить мне сделать зарисовки, а когда я их делал, подле меня неотлучно сидел один из его слуг и следил за мной так же внимательно, как сторожевой пёс.
Мехмед слушал, но думал уже про другое:
– Ах, зачем я сегодня на рассвете так наелся! Я бы попробовал все позы, которые мы сейчас видели! – он соскочил с постели и в нерешительности остановился. – Может, мне пойти и попросить у лекаря средство, чтобы ускорить пищеварение?
– Нет, не мучай своё тело, – строго ответил Учитель. – Я говорил тебе и повторяю, что естественность – основа всего.
– Но что же тогда нам делать? Ждать почти весь день? Учитель, это очень долго! – Мехмед не мог успокоиться. Он, несмотря на возражения, всё равно хотел идти за снадобьем или, по крайней мере, спросить лекаря, что тот порекомендует, но это не понадобилось. Учитель вытащил из вороха рисунков один лист и протянул ученику.
Там были изображены двое юношей, которые, находясь лицом к лицу, обнимались и крепко прижимались друг к другу бёдрами. У одного из юношей на спине виднелись огромные оперённые крылья и, судя по положению ног, эта пара влюблённых не стояла на земле, а летела.
– Мы можем попробовать так, но лёжа, – сказал Учитель и, оставив лист в руках Мехмеда, задумчиво разглядывавшего изображение, начал собирать с постели другие рисунки, аккуратно складывать их в стопку.
Ученик, наконец, очнулся от задумчивости, сообразил, что нужно помочь, и принялся тоже собирать листы, но рисунок с крылатым юношей в общую стопку не клал до последнего момента, чтобы лишний раз взглянуть.
Вот Учитель, собрав всё, встал с ложа и пошёл к ближайшему столику, желая оставить рисунки там, а Мехмед вдруг бросился следом, обогнал Наставника и заслонил ему дорогу, встав лицом к лицу.
Юный султан, улыбнувшись, обнял Учителя так, как крылатый юноша обнимал своего избранника, а затем на несколько мгновений приподнял над полом:
– Ты почувствовал полёт?
– Опять проказишь? – это было произнесено без укоризны, а затем Учитель шутливо ударил ученика по плечу пачкой рисунков. – Да, полёт я почувствовал, но не надорви поясницу. Она тебе понадобится.
Наставник добрался, наконец, до столика и теперь неспешно возвращался к постели, а Мехмед всё кружил подле, не находя себе места:
– Я чувствую такую лёгкость! Будто окрылён! Мне кажется, что если я не дам выход этому чувству, то воспарю под облака.
Наставник вдруг сам поймал его в объятия:
– Ах, мой мальчик, как я завидую тебе! Когда-то много лет назад я сам мог парить, но теперь мне это недоступно. Я стал рассудителен.
Мехмед не вполне верил в эти слова, потому что Учитель проявлял слишком много чувств, и это мешало Ему выглядеть рассудительным в глазах ученика. Этот Человек, казалось, стремился наверстать годы, проведённые в воздержании, а может, хотел насладиться счастьем, пока оно не закончилось. Впрочем, Мехмед тут же отмёл второе предположение. «Что теперь может разлучить меня с Учителем? – думал он. – Ничто нас не разлучит!»
Солнце, по-прежнему не дававшее облакам сгуститься, казалось хорошим предзнаменованием. Серая мгла отступила. Впереди – безоблачное счастье!
Меж тем наступил день, а золотые пятна от лучей, проникавших в комнату, теперь благодаря изменению положения светила, оказались не на полу, а на ложе. Свет бил в глаза, не давая заснуть после продолжительных и утомительных утех, но это казалось к лучшему.
Мехмед повернулся на бок и принялся перебирать спутанные учительские кудри. Учитель, лёжа на спине, смежил веки, а солнечные зайчики прятались в Его волосах, разметавшихся по подушке, и делали цвет прядей почти золотым.
– Ты так и не ответил, – задумчиво произнёс юный султан, – был ли у Тебя кто-то в Афинах помимо друзей. Ты сказал, что лишь одиннадцать мужчин и юношей в разное время делили с тобой ложе. В Константинополисе я насчитал четверых. В Афинах было пять. Итого девять. Кто десятый?
Учитель вздохнул:
– Десятым стал один из моих афинских учеников. В то время он был чуть постарше тебя нынешнего. Его отец – высокопоставленный человек, который, наверное, и сейчас имеет влияние в городе.
Мехмеду это сразу напомнило кое-что, давний рассказ: «Алкивиад был воспитанником, почти приёмным сыном Перикла, которого с некоторыми оговорками можно назвать правителем Афин».
– Опять повторяется история Алкивиада и Сократа, – заметил юный султан и с некоторым неудовольствием добавил: – Тебе нравится эта история, Учитель.
– В тот раз история пошла совсем по другому пути, мой мальчик, – вздохнув, ответил Наставник. – Всё было по-другому, потому что у моего ученика был не тот характер, что у Алкивиада. Алкивиад являлся честолюбцем, а тот мой ученик оказался полностью лишён этого чувства. Он был из тех людей, которым для себя ничего не нужно. Совсем ничего. Это плохо, потому что со стороны такие люди производят впечатление лентяев. Только любовь пробуждает их от лени, но как только любовь проходит, они без сожаления забрасывают всё, чем занимались. Вот таким оказался мой ученик, а меня нанял отец этого юноши, надеясь, что я уговорю лентяя учиться.
– Ученик полюбил Тебя? – спросил Мехмед.
– Поначалу мне казалось, что на любовь он не способен, – задумчиво глядя в потолок, продолжал рассказывать Учитель. – Мне казалось, что сердце моего нового ученика так же лениво, как разум. Затем я с удивлением обнаружил, что у этого юноши есть особая склонность, но и это открытие мне не помогло. Мой ученик был совершенно уверен, что я не стану делить с ним ложе, поэтому смотрел на меня почти равнодушно. Он даже не хотел попробовать завоевать моё сердце, то есть преуспевать в науках, поэтому я заранее смирился с мыслью, что мне, вероятнее всего, придётся сказать отцу этого юноши, что я не в силах совладать с такой безмерной ленью.
– А как же случилось, что этот юноша всё же Тебя полюбил?
– Я сделал то, что назвали бы неэтичным, – снова вздохнув, произнёс Наставник. – Я соблазнил своего ученика. Мы разделили ложе, и когда он осознал, что невозможное возможно, то будто очнулся ото сна. Этот юноша начал старательно учиться, но не для того, чтобы завоевать меня, а для того, чтобы удержать. Это продолжалось почти год, и я мог бы сказать, что победил, но временами мне начинало казаться, что я проиграл. Мой ученик учился, а я расплачивался с ним своим телом. В таком положении вещей было мало красивого, несмотря на то, что мой ученик начал делать заметные успехи в науках. На школьном состязании риторов он стал одним из лучших – третьим. Он начал хорошо разбираться в предметах, в которые раньше не хотел вникнуть из-за лени, а теперь я постоянно спрашивал его о них, и он невольно разобрался, чтобы нам было, о чём беседовать в перерывах между утехами. Наверное, я должен был радоваться, но радовался чем дальше, тем меньше. Хотелось порвать со всем этим. К счастью, в это время мне пришло письмо от отца – он очень просил меня приехать домой. Я отправился в путь. Так мы с учеником расстались. Перед отъездом я сказал: «Не жди меня. Живи дальше». Ученик опечалился, но я был доволен, потому что видел, что год не прошёл даром. Мой подопечный стал образованным человеком. Пусть даже он учился не ради себя и не ценил научных знаний, которые получил.
От воспоминаний Наставнику явно сделалось грустно, а юный султан видел это, но сочувствовать грусти не хотел. Мехмед даже не постеснялся признаться самому себе: «Чем грустнее истории Учителя о предыдущих учениках, тем лучше. Счастливой должна быть только одна история – та, что случилась у Него со мной».
– Итак, тот ученик был у Тебя десятый. А кто одиннадцатый? – спросил Мехмед, но уже знал, что услышит:
– Одиннадцатый – ты.
Произнеся «ты», Учитель весело улыбнулся, и это показалось так чудесно! Значит, при мысли о нынешнем ученике грусть ушла. Значит, нынешняя история являлась счастливой.
Мехмед лукаво произнёс:
– Но почему так мало! Всего одиннадцать. Когда я смотрю на Тебя, мне кажется это невероятным. Мне кажется, что в Тебя должны были влюбиться все учителя той школы в Константинополисе, где Ты учился. И все Твои друзья должны были сходить с ума от любви к Тебе. Не говоря уже обо всех Твоих учениках. Я уверен, что они, когда любили Тебя, ходили по краю, как я. Им наверняка хотелось быть безрассудными.
– Даже тем из учеников, кто не имел особых склонностей? – шутливо спросил Учитель.
– Всем! Я не понимаю, как можно видеть Тебя и не желать! – продолжал Мехмед, чуть привстав и опершись на локоть. – Учитель, клянусь, я с первого же дня, как мы встретились, хотел принадлежать Тебе целиком и полностью. Конечно, Ты сейчас скажешь, что я не понимал возможных последствий такого шага. Если бы я понимал, то не желал бы, ведь никто в здравом уме не захочет погубить свою жизнь ради минутного удовольствия. Да, всё так, но я был безумен от любви. Конечно, я благодарю Тебя, что Ты мешал мне тогда быть безрассудным, и всё же я должен сказать, что не излечился от безумия даже сейчас. То, что нам лучше было подождать, я принимаю умом, но не сердцем.
– Так и должно быть, – ответил Учитель. – Твои речи означают, что ты повзрослел. Но повзрослеть может только ум. Сердце не взрослеет. Оно остывает и черствеет. Поэтому если оно в разладе с твоим разумом, значит, ты по-прежнему любишь меня.
– Учитель, но почему окружающие не любили Тебя, как я люблю!? – юный султан склонился над Наставником и поцеловал Его.
Наставник улыбался, принимая поцелуй, после чего произнёс:
– Способность любить – это такой же талант, как и все другие. Талантами наделён не каждый. Но мне кажется, ты начинаешь путать любовь и влечение. Не путай их.
– Да-да, конечно, – отозвался юный султан. – Ты любил многих, и сердца открывались Тебе в ответ. Ты просто не сближался, потому что это для Тебя не так ценно.
Мехмеду вдруг вспомнилось рассуждение из одной греческой книги, где автор уверял, что по-настоящему красивые люди почти всегда имеют гораздо меньше эротических приключений, чем можно было бы ожидать. Приключений чаще ищут и жаждут люди не очень красивые, потому что стремятся доказывать себе и другим, что могут нравиться. А вот красивые люди не стремятся доказывать ничего ни себе, ни другим. Красивые даже тяготятся чужим восхищением, которое получают каждый день в избытке, не прикладывая к этому совершенно никаких усилий. Более того – красивые стремятся стать менее заметными, но получается не всегда. От этого рождается усталость, поэтому красивый человек чаще отвергает чужие ухаживания и избегает приключений. Кто станет ценить то, что настойчиво предлагается и даже навязывается? Это казалось вполне логично. И всё же Мехмеду с трудом верилось, что Учитель не так опытен, как кажется.
