Текст книги "Любимый ученик Мехмед (СИ)"
Автор книги: Светлана Лыжина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)
Разобрать, что говорят, не получалось – настолько шумно вдруг стало вокруг. Гомон толпы перекрывался звуками дудок и барабанов, наигрывавших некую однообразную мелодию, а если в верблюжьем поединке наступал переломный момент, то мелодия в свою очередь заглушалась криками «ай-ай-ай-ай-ай!» и свистом.
Греку ещё никогда не доводилось видеть битву между животными, которые были бы настолько большими. Одногорбый верблюд из-за своего размера и телосложения казался горой, которая почему-то имеет голову на длинной изогнутой шее и умеет ходить. И вот Андреас из раза в раз наблюдал, как две мохнатые горы, плавно покачиваясь, движутся навстречу друг другу.
Вот погонщики свели их вплотную. Мохнатые противники стоят бок о бок, жуют жвачку, капая слюной на серый песок у себя под ногами, и тут один из верблюдов не выдерживает и проявляет злость – например, пытается укусить другого за ухо. Другой ловко уворачивается, выгибая длинную шею, и в то же время начинает напирать на первого, идёт на него грудью.
Андреас и сам не заметил, как увлёкся необычным зрелищем – он забыл о зелёной завесе и следил, как кусачий верблюд не даёт себя толкнуть, уворачивается от противника, идущего вперёд. И вот оба верблюда опять оказались бок о бок, но ничего не предпринимают.
Первый, кусачий, снова пробует ухватить второго за ухо. Второй опять напирает грудью. Первый снова уворачивается – отходит в сторону, но не слишком удачно, потому что второй получает возможность положить свою шею поверх его шеи – там, где она соединяется с туловищем. Теперь второй верблюд пробует своей шеей придавить противника к земле. Если это удастся, то бой окажется выигран.
Первый верблюд, чуть согнув передние ноги, уводит свою шею из-под шеи второго. Верблюды напирают грудью друг на друга, но ничего не выходит. Второй снова кладёт шею на шею первому и пытается закинуть туда же правую ногу, чтобы надавить всей тяжестью своей туши. Первый уворачивается, опять пытается укусить за ухо, и ещё раз, и ещё.
Противники устали. Они движутся по кругу, оставаясь друг напротив друга. Наконец, второй опять кладёт свою шею на шею первому, но первый верблюд уже не пытается увернуться и отойти в сторону. Теперь он склонил голову ещё ниже и просунул её между передними ногами своего противника, под брюхо и идёт вперёд, будто хочет опрокинуть того навзничь. Оба верблюда напирают каждый со своей стороны, толпа зрителей издаёт дружное: «Оооооооооо!» Дудки и барабаны играют громче.
Противники переступают с места на место, но сохраняют всё то же положение. Это длится минуту, две, и вдруг второй верблюд, который рисковал опрокинуться навзничь, резко подгибает передние ноги. Голова первого верблюда, просунутая между ними, оказывается придавленной к земле, но это ещё не конец поединка, потому что задние ноги у обоих противников выпрямлены. Зады торчат к небу.
Придавленный верблюд пытается вырваться, но второй держит крепко – накрыл чужую голову своим брюхом, так что снаружи остался только нос, жадно вбирающий ноздрями воздух. Придавленный всё ещё не оставляет попыток вырваться, но силы его на исходе – отчётливо видно, как его задние ноги, всё ещё выпрямленные, дрожат от напряжения. И вот они подгибаются. Теперь придавленный верблюд лёг полностью, а второй, придавивший его – нет. Это означает, что второй – победитель.
Раздаются крики, свист. Дудки и барабаны начинают играть другую мелодию – такую же однообразную, но другую. К верблюдам подходят погонщики, чтобы растащить соперников. Поединок окончен.
Только теперь Андреас вспомнил о Мехмеде, но оказалось, что принц вспомнил о своём учителе гораздо раньше. Молодой грек обнаружил рядом с собой двух слуг, один из которых держал в руках большое блюдо.
На блюде лежали пресные лепёшки, плод граната, а также изюм, курага, ломтики неких фруктов, сваренных в меду, и ещё какие-то сладости, а слуга, предлагая греку всё это, вполне ожидаемо произнёс:
– Господин, это прислал тебе принц со своего стола.
Второй челядинец держал в руках красивую чашку и небольшой кувшин. В кувшине был особый напиток из верблюжьего молока – на здешнем празднике все это пили – и теперь Андреасу тоже предложили отведать:
– Господин, это тоже для тебя. От принца.
Ах, если бы грек вдруг оказался на дворцовом пиру в Эдирне и получил подобные дары от самого султана, то обрадовался бы меньше, чем сейчас. Сидя на празднике в захолустном Манисском санджаке, и даже не на почётном месте, а в стороне от всех, на телеге, Андреас вдруг почувствовал, будто вознёсся на заоблачные вершины власти. Конечно, эта власть была необычной, но другую он и не желал. Андреас никогда не стремился сделать карьеру при турецком дворе, а вот повелевать сердцем будущего султана – о, да! И это, кажется, получалось.
Значит, принц не лукавил, когда говорил, что не сможет веселиться на празднике без любимого учителя. «Я увлёкся развлечением и забыл обо всём, а принц обо мне помнил», – сказал себе Андреас, и эта мысль показалась такой сладкой – слаще, чем все сласти на блюде, теперь поставленном рядом.
Заглянуть за зелёную завесу, находившуюся рядом, захотелось ещё сильнее, чем прежде.
* * *
Посмотреть, что делается на помосте за завесой, ничто не мешало. Пусть рядом с телегой толпилось несколько слуг Мехмеда, которые, пользуясь свободной минутой, тоже наслаждались зрелищем верблюжьих боёв, эту челядь не стоило стесняться, поэтому Андреас спрыгнул с телеги, дошёл до угла навеса, где боковое полотнище соединялось с полотняным задником, и преспокойно заглянул в небольшую щель между краями тканей.
Никого из манисской знати, которая настойчиво напрашивалась в гости вчера вечером, на помосте не было. Грек увидел только две спины: тонкую спину Мехмеда, обтянутую красным кафтаном, и широкую спину муллы, как всегда облачённого в чёрное. Принц и его главный наставник сидели на шёлковых подушках, лакомились угощением, разложенным перед ними на белой скатерти, и вели беседу.
Теперь стало возможно разобрать, о чём они говорят. Оказалось, всё о том же, что и вчера – мулла настоятельно просил пригласить на помост кого-нибудь из местной знати, но принц по непонятной причине отказывался:
– Я приглашу их позже, – говорил он усталым голосом.
Главный наставник не отставал, а Мехмед раздражённо приказал ближайшему слуге:
– Налей мне.
Слуга взялся за кувшин – очевидно, всё с тем же напитком из верблюжьего молока – и хотел уже исполнить повеление, но Мехмед, отложив свою чашку-пиалу, капризно произнёс:
– Хочу чашку побольше. В этой всё слишком быстро заканчивается.
Покрутив головой в поисках подходящей посуды, принц взял большую миску с орехами, небрежно высыпал их все прямо на скатерть и повелел, подставляя пустую посуду:
– Налей сюда.
Повеление исполнили, а миска, наполнившись, сделалась тяжёлой, так что принцу было неудобно отпивать из неё, но он старался не подавать виду.
Андреасу вдруг показалось, что Мехмед что-то задумал. Очень странно выглядело то, что мальчик, крепко сжав миску в руках, отвернулся от муллы, сел к нему почти спиной и будто чего-то ждал. Благодаря тому, что принц пересел, молодой грек теперь видел лицо Мехмеда – тот в волнении кусал нижнюю губу. Явно что-то задумал. Но что?
А мулла всё не унимался:
– Мехмед Челеби, ты слышишь, что я говорю? Мехмед Челеби, повернись… Принц Мехмед!
Последние слова стали уже окриком, а Мехмед как будто этого и ждал. Он резко развернулся:
– Да, учитель…, – от резкого поворота жидкость, которая находилась в глубокой миске, разумеется, тоже пришла в движение. Добрая половина выплеснулась прямо на колени мулле! Главный наставник аж вскрикнул, вскочил, а белая густая жидкость теперь потекла вниз по полам его чёрного халата.
– Ах ты… – мулла схватил полотенце для рук, лежавшее рядом, начал витираться, слуги начали помогать, а Мехмед нарочито виноватым голосом повторял:
– Прости меня, учитель. Я нечаянно. Нечаянно.
Андреас, наблюдавший эту сцену, ни мгновения не сомневался, что принц сделал всё нарочно. Но зачем принцу понадобилось поступать так? Просто ради озорства? Нет. Ведь принц перед тем, как облить главного наставника, кусал губу. Если б решил просто пошалить, на лице шалуна появилась бы улыбка, а он совершал свою шалость так серьёзно, будто от неё зависело очень многое.
Лишь когда мулла отправился переодеваться, Мехмед вдруг повеселел, отставил миску, теперь полупустую, затем хихикнул и даже прищёлкнул пальцами от удовольствия, а в следующее мгновение отодвинул зелёную завесу, отгораживавшую помост от телеги, где должен был сидеть Андреас:
– Учитель, ты где?
– Я здесь, принц Мехмед, – ответил грек и теперь поспешил к ученику.
– Учитель, я…
– Я всё видел. Зачем ты это сделал?
– Чтобы спровадить его, – принц лукаво улыбнулся. – Он вернётся не раньше, чем через четверть часа. Но, наверняка, провозится дольше.
– Ах, вот оно что! – молодой грек укоризненно покачал головой, но сердиться на своего ученика не мог, и ученик это видел.
– Учитель, иди сюда, – сказал принц. – Мы с тобой пока посидим вместе. Я хочу, чтобы ты сидел как почётный гость по правую руку от меня.
– И поэтому ты не пригласил никого из тех, кого предлагал тебе мулла?
– Да. Мой почётный гость на этом празднике – ты.
– А если мулла меня увидит?
– Слуги предупредят, когда он будет возвращаться.
Забираясь на помост, Андреас опять подумал, что Мехмед сумел взять власть над своими слугами. Челядинцы теперь помогали своему четырнадцатилетнему господину вместо того, чтобы докладывать о его проделках мулле. Неудивительно, что принц теперь сидел на шёлковых подушках гордо, расправив плечи, как подобает наместнику Манисы и будущему правителю Турецкого государства.
Впрочем, Мехмед всё так же оставался проказливым мальчишкой. Только что он царственным жестом указал учителю, куда сесть, а теперь вдруг сдёрнул шапку с головы Андреаса и озорно засмеялся:
– Учитель, хватит прятаться.
Молодой грек прятал под шапкой свои светлые длинные волосы, закрутив их в узел на затылке, а сейчас они, ничем не сдерживаемые, снова рассыпались по плечам.
– Теперь мулла сможет узнать меня даже издали, – серьёзно сказал Андреас, но Мехмед больше не хотел осторожничать:
– Учитель, забудь о нём хоть ненадолго, – принц отложил шапку подальше, чтобы учитель не дотянулся. – Ты угощайся. Здесь много всего вкусного. Давай смотреть на верблюдов. Возможно, мы успеем увидеть два боя, пока мулла не вернётся.
Без шапки Андреас почувствовал себя неуютно, ведь его теперь увидела вся манисская знать, подобно Мехмеду занимавшая лучшие места вокруг поля для боёв. Даже с противоположного конца поля можно было легко заметить, что рядом с принцем на почётном месте сидит не турок – светлые волосы ясно говорили об этом – и даже если бы Мехмед сейчас вернул шапку учителю, ничего бы уже не изменилось.
Молодой грек вспомнил собственные слова о том, что возлюбленный из-за неопытности обычно не предвидит последствий, то есть беспечен, но беспечность Мехмеда вдруг передалась и Андреасу: «Будь, что будет, а эти минуты, которые мы проведём вместе на празднике – наши, и надо взять от них как можно больше».
* * *
Андреас и Мехмед, сидя рядом, весело смеялись. Грек, держа в руках пиалу с напитком из верблюжьего молока, наклонился к уху принца и прошептал:
– А может, мне тоже облить муллу? Посмотрим, сколько перемен одежды он взял с собой. Вдруг всего одну? Ты уже испортил одну перемену, а если я испорчу вторую, у него не останется чистой одежды, и он целый день просидит в своём шатре, ожидая, пока слуга постирает и высушит. А если у муллы нет терпения, и он сядет рядом с тобой в нестиранном, то будет вонять кислым молоком.
– Так ему и надо, – хихикал принц.
– Мой тебе совет, – продолжал Андреас, – если так сложится, вот тогда и пригласи людей, которые вчера напрашивались к тебе в гости. Пусть они придут и почуют, как пахнет от муллы.
Мехмед, запрокинув голову, громко хохотал, а Андреасу нравилось слушать, как ученик смеётся, хоть это и звучало не слишком мелодично. Мальчик уже достиг того возраста, когда ломается голос, то есть звенящая чистота детского смеха уступает место гоготанию, но учителю нравилось замечать, что ученик взрослеет.
– Вот тогда я их обязательно приглашу, – сквозь смех проговорил принц, и, будто в ответ на его слова, к помосту подошёл богато одетый турок средних лет, который со всем почтением поприветствовал Мехмеда, а затем поклонился Андреасу.
Грек был так удивлён поклоном знатного турка, что не сразу сообразил поклониться в ответ. Мусульманин, находясь в мусульманской стране, кланяется христианину! С чего бы? Наверное, потому, что христианин сидел на почётном месте рядом с наследным принцем, а пришедший турок хотел тоже заслужить благоволение принца и преуспел.
– Я помню тебя, – снисходительно произнёс Мехмед. – Тебя зовут…
– Йылмаз, мой господин, – услужливо напомнил турок.
– Да-да, Йылмаз-бей, – повторил Мехмед. – Ты явился о чём-то просить?
– У меня совсем не большая просьба, мой господин, – турок снова поклонился. – Не будет ли мне позволено посмотреть следующий бой, находясь подле тебя?
Принц недовольно сдвинул брови и, наверное, собирался сказать «я тебя не приглашал», но турок скромно добавил:
– В этом бое участвует Канкардэш, который принадлежит мне, и если…
– Ты – владелец Канкардэша? – настроение Мехмеда сразу переменилась, он весь просиял и обернулся к Андреасу. – Учитель, нам очень повезло! Это владелец Канкардэша! Канкардэш – очень сильный верблюд. Он всех победил три года назад.
– Я польщён, что мой господин помнит, – произнёс турок.
– Ты можешь сесть рядом со мной, – сказал принц, указывая на место по левую руку от себя.
Оно было не совсем свободно. Там лежала шапка Андреаса, про которую Мехмед уже забыл, поэтому молодой грек, чтобы Йылмаз-бей не почувствовал себя неловко, взглядом попросил его: «Передай ту шапку мне».
«Так это твоё? – так же взглядом спросил Йылмаз-бей. – Тогда возвращаю владельцу». Он взял шапку и отдал Андреасу, протянув руку за спиной у Мехмеда. Пальцы Йылмаз-бея и молодого грека соприкоснулись. Всего на мгновение и, кажется, случайно, но Андреасу вдруг вспомнилось одно очень давнее происшествие.
В то время он был ещё мальчиком, жил в отцовском доме в Эдирне и только-только осознал себя. Тринадцатилетний Андреас понял, что не таков, как все, но ещё не приобрёл никакого жизненного опыта и потому опасался, что никогда не встретит никого «такого же». Это чувство, когда ты один в огромном мире, угнетало, поэтому всякий раз, выходя из дома, Андреас жадно смотрел по сторонам, сам толком не зная, кого хочет увидеть.
Иногда хотелось просто выйти за ворота и идти вперёд, куда ноги несут, пока кто-нибудь не остановит и не спросит: «Мальчик, почему ты здесь один?». Малолетний Андреас представлял, как обернётся на слова незнакомца, посмотрит тому в глаза, и тот поймёт всё без слов, но, увы, отец никогда не отпускал своего младшего сына из дому одного. С Андреасом всегда ходил слуга, который то и дело тянул за руку: «Господин, куда ты смотришь? Пойдём».
И вот однажды, когда Андреас с отцовым слугой шли по шумной улице, примыкавшей к базарной площади, они увидели двух богато одетых турецких всадников. Всадники, остановясь прямо посреди улицы, о чём-то оживлённо беседовали и, казалось, не замечали, что мешают и прохожим, и повозкам, но одеяние собеседников было настолько богатым, что никто не осмеливался попросить этих двоих подвинуться.
Андреас и слуга подобно другим прохожим молча шли мимо, как вдруг один из всадников обернулся и посмотрел прямо на Андреаса, уже в то время считавшегося красивым – очень красивым светловолосым мальчиком.
Не зная почему, Андреас не смог отвести взгляд. Турок чуть улыбнулся, а затем вдруг произнёс: «Какая красота», – и даже поцеловал кончики пальцев своей правой руки, выражая восхищение.
«Пойдём-пойдём, господин», – испуганно зашептал отцовский слуга, и это заставило Андреаса опомниться. Он, несмотря на отсутствие жизненного опыта, вдруг ясно осознал, что играет с огнём. Следовало внять словам слуги – идти прочь, не оглядываясь – и Андреас так и сделал, но почему-то очень хотел оглянуться. Ему казалось, что он упускает единственную в жизни возможность стать самим собой.
Хотелось даже вернуться, заговорить с тем турком, и некий голос внутри будто подсказывал, что случится дальше – турок пригласит своего «юного друга» в гости, и там… Однако страх в глазах отцовского слуги подсказывал совсем другое. Ничем хорошим это не закончится. Турок не станет думать об удовольствии своего юного гостя, а просто воспользуется нежданной удачей. Именно воспользуется, думая лишь о себе, а когда, наконец, вспомнит, что совершил преступление, чреватое если не судом, то неприятностями, турок захочет скрыть следы. И мальчик исчезнет. А заодно исчезнет и слуга мальчика. И неизвестно, где окажутся их бездыханные тела.
Помнится, малолетний Андреас, рассуждая так о незнакомом турке, сам себе не верил: «Почему он обязательно совершит подлость? А если он полюбит меня? Разве меня нельзя полюбить?» – однако голос разума повторял, что связываться с незнакомым человеком опасно, а спустя годы, набравшись опыта, Андреас понял, что всё закончилось бы печально в любом случае. Мальчик, даже если б его полюбили, не обрёл бы счастья, потому что потерял бы свободу. К нему отнеслись бы, как к женщине, а ведь женщина согласно турецким обычаям становится собственностью мужчины и не имеет права уйти, когда пожелает.
Вот и теперь, сидя на празднике рядом с принцем и Йылмаз-беем, Андреас думал о том же. Конечно, Йылмаз-бей был не тем человеком, встреченным в Эдирне много лет назад, но давнее происшествие почему-то вспомнилось.
* * *
Йылмаз-бей внешне был не особо примечателен. Мясистый нос, тяжёлые веки, густые брови, густая холёная борода. Разве что ладони у него были красивые, и Йылмаз-бей это знал, потому что во время разговора то и дело совершал изящное движение правой рукой, либо обеими, будто желал лишний раз показать их.
Пока не начался поединок верблюдов, этот турок на все лады расхваливал своего Канкардэша:
– Вот увидите, он заставит своего противника обратиться в бегство!
Неслучайно поле для боёв делалось таким большим – довольно часто случалось, что один из верблюдов не желал сражаться и убегал, а другой начинал преследовать его, и если бы поле не давало простора для бегства, удирающий верблюд мог сломать ограду и потоптать людей.
Кстати, Йылмаз-бей оказался прав. Канкардэш действительно обратил своего противника в бегство, и два верблюда бегали по полю довольно долго, а вслед за ними вприпрыжку неслась толпа погонщиков, которая размахивала руками и что-то кричала. Беготня выглядела очень смешно. Мехмед весело улыбался и похохатывал, каждую минуту оглядываясь на Андреаса:
– Смотри, учитель, смотри!
Всякий раз, когда принц поворачивался к учителю, становилось видно, что Йылмаз-бей тоже смотрит на молодого грека, и как-то очень дружелюбно, но Андреас не придал этому значения, потому что думал о своём ученике.
«Как же я доволен тобой, мой мальчик, – мысленно повторял молодой грек. – Ты научился наслаждаться любовью, в которой нет ничего физического. Ты, наконец, понял, как много плодов она может предложить, научился отыскивать их и вкушать. К примеру, вот мы сидим рядом на празднике, и счастливы, и нам больше ничего не нужно».
Увы, стоило только подумать о счастье, как его не стало, потому что явился один из слуг принца и с поклоном сообщил Мехмеду:
– Господин, он возвращается.
Андреас, тут же поняв, о ком речь, поспешно поднялся и, извинившись, хотел уйти, но Йылмаз-бей, не зная сути происходящего, выразил удивление. Этот турок видел лишь раздосадованное лицо Мехмеда, который с явной неохотой дал Андреасу разрешение удалиться.
Взмахнув руками, Йылмаз-бей воскликнул:
– Уважаемый учитель уходит? Как же так?
– Ты тоже можешь идти, – сказал принц этому турку, потому что не собирался ему ничего объяснять, однако Йылмаз-бей вдруг проявил неожиданную прозорливость.
Оглянувшись на приближающегося муллу, а затем на Андреаса, который уже слезал с помоста и готовился спрятаться за зелёной завесой, турок поклонился принцу и произнёс:
– Мой господин был так любезен, позволив понаблюдать за боем отсюда. Не будет ли мне позволено проявить ответное гостеприимство? Я приглашаю моего господина пойти со мной и посмотреть на всех моих верблюдов. И буду рад, если уважаемый учитель тоже пойдёт… или присоединится к нам позже, чтобы не попадаться на глаза нежелательным людям.
Досада Мехмеда тут же исчезла, но он, наверное, опасался, что мулла тоже выпросит себе приглашение.
Йылмаз-бей, оглянувшись на муллу, которому оставалось шагов двадцать до помоста, понимающе улыбнулся принцу:
– Многоуважаемого муллу я могу и не приглашать. Мы можем сейчас отправиться к моим шатрам, и я буду молчать, будто онемел. Даже если многоуважаемый мулла сам спросит меня, можно ли присоединиться к нам, я ничего не скажу, а мой господин может повелеть ему остаться здесь. Многоуважаемый мулла не станет упорствовать, потому что меня он хорошо знает. Он не увидит ничего плохого в том, что мой господин отправился ко мне в гости без сопровождения.
– А ты, оказывается, умный и ловкий человек, Йылмаз-бей. Мне нужны такие слуги, – сказал Мехмед и засмеялся.
* * *
Новый знакомый проявил по отношению к Андреасу необычайную любезность. Казалось, Йылмаз-бей обрадовался не меньше Мехмеда, когда молодой грек нагнал их обоих в толпе и протиснулся сквозь плотный строй слуг, которые, как положено, окружали высокопоставленных особ.
– Уважаемый учитель не попался на глаза нежелательным людям? – участливо спросил Йылмаз-бей.
– Кажется, нет, – ответил Андреас, кланяясь. – Ещё раз благодарю за приглашение.
– Друзья принца – мои друзья, – улыбнулся турок, – но всё же объясните мне, почему уважаемый учитель прячется от многоуважаемого муллы.
– Я благоволю учителю, а муллу едва терплю, – откровенно ответил Мехмед, – но мулле благоволит мой отец, поэтому у муллы есть власть над всеми моими учителями и отчасти надо мной. Лучше не сердить муллу, чтобы он не решил использовать свою власть.
– Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь вам, – Йылмаз-бей снова улыбнулся, а меж тем все трое уже оказались возле его шатров.
По обычаю этот турок сперва предложил гостям сесть за трапезу, но Мехмед сказал, что сначала хочет посмотреть верблюдов, а после не откажется и от угощения.
– Мы с учителем пробудем у тебя долго, Йылмаз-бей, поэтому всё успеем, – сказал принц.
– Оставайтесь, сколько пожелаете, – произнёс турок, и, судя по его поведению, это не была простая вежливость. Он действительно хотел задержать у себя гостей подольше. Но почему?
Андреас, которого поначалу терзали смутные подозрения, махнул на них рукой и решил просто радоваться неожиданной удаче. Вместо получаса он теперь мог провести на празднике рядом с Мехмедом почти полдня. «Это же прекрасно!» – сказал себе грек.
Меж тем нежданный благодетель показывал ему и принцу «свои сокровища». Боевые верблюды, вблизи казавшиеся ещё огромнее, чем издали, стояли друг от друга на почтительном расстоянии, чтобы не вздумали драться между собой. Каждого привязали за правую переднюю ногу к колышку, вбитому в землю, а морды этих животных были закрыты особыми намордниками, напоминавшими плетёные корзинки.
– О, как они плюются! – смеясь, пояснил Йылмаз-бей.
– Можно их погладить? – спросил Мехмед.
– Лучше не надо к ним приближаться, мой господин, – ответил турок. – Но Канкардэша ты можешь погладить. Он уже дрался сегодня, поэтому незлой.
Мехмед с удовольствием гладил бурую косматую шерсть на верблюжьей шее:
– Хороший, хороший верблюд. Победитель, – повторял принц, а затем оглянулся на Андреаса, стоявшего неподалёку. – Учитель, иди сюда, погладь его.
Молодой грек шагнул вперёд и почувствовал, как Йылмаз-бей лёгким движением зачем-то подтолкнул его в спину. Прикосновение могло что-то означать, а могло и не означать ничего, но Андреас смутился, а Мехмед истолковал это замешательство по-своему:
– Ну, что ты, учитель! Не бойся. Канкардэш сейчас смирный.
Принц был счастлив и беззаботен, а учитель не хотел портить ему веселье, но теперь от подозрений никак не получалось отмахнуться.
Уже сидя в шатре Йылмаз-бея и понемногу пробуя угощение, расставленное на белой скатерти, постеленной на ковры, Андреас с нарочитым спокойствием наблюдал, как хозяин шатра больше и больше завоёвывает доверие Мехмеда, а Мехмед рассказывает этому турку о своём учителе почти всё, что знает.
Так Йылмаз-бей узнал, что Андреас первые восемнадцать лет жизни провёл в турецкой столице, затем отправился учиться в столицу византийскую, много путешествовал по Пелопоннесу и, наконец, прошлым летом приехал в Манису, чтобы учить Мехмеда греческому языку.
– На этом языке говорил Искандер Двурогий, любимый Аллахом! – важно пояснил принц, под Искандером подразумевая Александра Македонского. – И теперь я тоже говорю на этом языке.
Йылмаз-бей кивнул и выразил сожаление, что не знает по-гречески ни одного слова, а Андреасу это почему-то показалось очень грустным. Он вспомнил, что когда-то все манисские земли принадлежали грекам, и что в этих местах до сих пор можно увидеть развалины греческих построек. «А теперь в краю греков живут люди, которые не знают о греках ничего и даже не стремятся узнать», – подобная мысль и впрямь не радовала.
– Учитель, что с тобой? Почему ты грустный? – спросил принц, но Андреас не успел ответить, потому что в шатёр вбежал кто-то из слуг Йылмаз-бея, быстро поклонился и доложил:
– Многоуважаемый мулла здесь.
– Учитель, спрячься куда-нибудь, – в испуге произнёс Мехмед, но грек даже не успел встать.
Вслед за слугой в шатре появилась тёмная фигура в белой чалме. Мулла Гюрани, склонив голову, произнёс:
– Да простят меня за вторжение, но я беспокоился. Мехмед Челеби, тебя нет уже четыре часа…, – мулла поднял голову и совершенно неожиданно для себя увидел Андреаса.
Очевидно, это оказалось настолько неожиданно, что мулла забыл о приличиях:
– Ты!? – вскричал он. – Что ты здесь делаешь!? Ты должен был остаться во дворце!
– Добрый день, многоуважаемый мулла, – Андреас поклонился. – Я здесь, потому что мне хотелось посмотреть на праздник. Поскольку в ближайшие дни у принца нет уроков, я подумал, что могу отлучиться из города.
– С кем ты приехал? – продолжал спрашивать мулла.
– Я приехал сам по себе, – ответил молодой грек, но Мехмед, вскочив, громко произнёс: – Он приехал со мной.
– Я сам напросился, – поправил Андреас, поспешно вставая, потому что никому не полагалось сидеть, если наследник престола поднялся на ноги.
– Он приехал со мной. Я привёз его, – повторил Мехмед, но молодой учитель твердил своё:
– Принц всего лишь сказал, что я могу поехать, если пожелаю, и что мне будет дан кров и пища в его лагере.
Мулла молча смотрел, как его ученик и Андреас выгораживают друг друга, а Йылмаз-бей, который тоже вынужденно поднялся на ноги, произнёс:
– Может быть, многоуважаемый мулла окажет мне честь и присоединится к трапезе?
К мулле, наконец, вернулось самообладание, и он вежливо ответил:
– Благодарю за приглашение, но нам с принцем нужно идти. Принц Мехмед слишком долго отсутствует. Он должен сидеть на своём месте, видимый всеми. Нельзя слишком долго сидеть в шатрах. Это не подобает.
– Эти слова верны, хоть и печальны для меня. Я опечален, что не могу проявить гостеприимство, – сказал Йылмаз-бей, хотя по его голосу могло показаться, что печали нет.
– А ты, – мулла повернулся к Андреасу, – должен немедленно уехать обратно во дворец.
– Нет, он не уедет, – возразил Мехмед, направляясь к выходу из шатра. – Я не разрешаю.
– Он должен уехать, Мехмед Челеби, – настаивал мулла, выходя следом за принцем.
– Нет, я приказываю ему остаться, – всё так же твёрдо ответил принц.
– Он уедет, – сказал главный наставник.
– Нет, останется.
Андреас и Йылмаз-бей тоже вышли из шатра, но не решились провожать принца далее, а Мехмед и мулла всё спорили.
– Учитель, никуда не уезжай! – крикнул Мехмед, обернувшись к греку.
– Язычнику не место в собрании правоверных, – меж тем твердил главный наставник.
– Его уже все видели, и никто не возмутился, кроме тебя, – отвечал мулле принц.
* * *
– Уважаемый учитель может не беспокоиться, – с улыбкой произнёс Йылмаз-бей, глядя на Андреаса. – Я думаю, принц сумеет настоять на своём, но даже если нет, ты можешь только сделать вид, что уехал, и остаться у меня. Я снова приглашу принца в гости, и вы увидите друг друга.
– Я буду очень признателен, – Андреас поклонился. – И принц, несомненно, будет признателен тоже.
Йылмаз-бей жестом предложил молодому греку вернуться в шатёр:
– В любом случае сейчас появляться в лагере принца тебе не надо. Лучше останься здесь.
Они снова сели, и Йылмаз-бей, подняв руки, громко хлопнул в ладоши, а когда на этот звук явился слуга, хозяин шатра повелел:
– Принеси вина.
– Вина? – удивился грек.
– Принцу я не решился предложить, – улыбнулся Йылмаз-бей, – но тебе предлагаю. Ты ведь не откажешься?
– Только если хозяин станет пить вместе с гостем, – осторожно ответил Андреас, помня о том, что у мусульман вино под запретом.
– Думаю, этот грех мне простится, – в который раз улыбнулся Йылмаз-бей.
Меж тем слуга принёс поднос с кувшином и двумя чашами-пиалами. Хозяин шатра сам налил вино в чаши и подал одну гостю.
– Я ещё раз благодарю за гостеприимство, – произнёс Андреас, с поклоном принимая напиток. Он был подогрет и сдобрен пряностями. Вкус оказался очень приятный.
– Это я должен благодарить тебя за то, что ты сидишь здесь со мной, – ответил Йылмаз-бей. – Заполучить гостя вроде тебя – редкая удача. Особенно в Манисе.
Андреас недоумённо посмотрел на собеседника:
– Я не совсем понимаю.
– Ты понимаешь, – улыбнулся хозяин шатра. – Ведь мы с тобой имеем сходные интересы, которые мало кому здесь понятны и презираются. Ты понял, кто я, в ту же минуту, когда попросил меня передать тебе шапку, и мы соприкоснулись руками. Ты уже тогда всё понял. А я понял, кто ты, ещё раньше – как только увидел тебя издали. И тогда я решил испытать удачу. И мне повезло. Ты сидишь в моём шатре, пьёшь моё вино и благодаришь меня за гостеприимство. Это удача!
– Я не был уверен, но я догадывался, что мы… единомышленники, – признался Андреас.
– Такие люди, как мы, сразу угадываем друг друга, – засмеялся Йылмаз-бей. – Вот только мальчик ещё не научился угадывать. Но со временем научится. А заодно научится скрывать своё влечение. Как он смотрит на тебя! Я не удивлён, что мулла злится.
