Текст книги "Любимый ученик Мехмед (СИ)"
Автор книги: Светлана Лыжина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)
Осень, упомянутая в стихе, также говорила о неминуемом расставании. Это был ещё один символ, и если у греков осень больше ассоциировалась с изобилием, периодом сбора урожая, то для поэта-турка она всегда означала лишь угасание и потерю в противовес весне, означавшей расцвет и начало всего, в том числе начало любви.
Несомненно, в стихе нашлось место и суфийской традиции, ведь суфии представляли любовь сладким опьянением. Отсюда упоминание вина и виноградных лоз. Да и виночерпий – частый гость в суфийской поэзии. Иногда его даже представляли возлюбленным, но в данном случае он стал лишь средством продлить ускользающее счастье. Принц любил всё ту же недосягаемую красоту, которая лишала его покоя. А затем почти повторялось сказанное в саду после игры в догонялки – смерть и превращение в пепел явно напоминали фразу «я теряю самого себя». А дальше Мехмед требовал верности, говорил о своём нежелании расставаться. Совсем, как в саду!
Последние строки были лишены символизма. Андреас слишком ясно понимал, с кем сражается принц за свою любовь, и кого хочет победить. Но, как видно, Мехмед перестал верить в возможность победы.
– Мой мальчик, что бы ни случилось, я буду верным, буду, – взволнованно произнёс грек, подняв взгляд от листа. – Увы, быть верным – это всё, что я могу.
Эти слова не ободрили ученика:
– Ты обещал придумать что-нибудь, но вот прошёл ещё месяц, а ничего не изменилось.
* * *
«Решения и впрямь нет. Я ничего не могу сделать», – размышлял Андреас. Размышлял он так и в тот час, когда наблюдал через потайное окошечко за очередным уроком муллы. Всё происходило, как обычно. Принц опять понаделал множество ошибок, когда пересказывал отрывок из Корана, поэтому Ахмед Гюрани опять взял в руки палку, повелев ученику:
– Встань и наклонись.
Андреас, наблюдавший за этой сценой, прикрыл глаза, чтобы не видеть. Он опять готовился услышать жуткую тишину, от которой никуда не деться, и вдруг эту оглушающую тишину нарушил тихий вскрик.
Звук был настолько тих, что грек поначалу подумал, что ослышался, но прошло не больше, чем полминуты, и опять вскрик, уже чуть громче. Принц, конечно, не хотел подавать голос – получалось само. Стало так больно, что даже гордый Мехмед уже не мог терпеть, но самое болезненное ощущение, несомненно, ожидало его впереди. Впереди ждала не физическая боль, а душевная, которая пришла бы вместе с осознанием, что принц всё-таки потерял себя – перестал быть стойким и безразличным к истязаниям, как прежде, то есть его железная воля дала трещину. Трещина в металле – это страшно. Это означает, что металл вот-вот сломается. «Нет, так нельзя. Мулла сейчас сломит его, сломит в нём свободную волю, превратит в раба, и это уже не исправишь», – с ужасом подумал грек.
Конечно, каждый человек временами заставляет себя делать то или это. Но ведь есть предел принуждения. Это предел, после которого человек – уже не человек, а раб. Рабы потому и не считаются за людей, что не имеют права следовать своим желаниям, не имеют право на собственное мнение и волеизъявление. Даже иметь собственные мысли рабу не следует. Вот, во что хотел превратить Мехмеда мулла!
Андреас, ещё не вполне сознавая, что делает, ринулся к дверям класса, одним рывком открыл их и очутился в комнате:
– Стойте! Хватит!
– Что!? – возмутился Ахмед Гюрани, оборачиваясь ко входу.
Лицо ученика Андреас не видел, поскольку принц по-прежнему стоял, согнувшись, а всё внимание отвлекало на себя перекошенное от гнева лицо муллы.
– Я говорю «хватит ударов», – повторил грек.
– Как ты смеешь приказывать мне!? – продолжал возмущаться Ахмед Гюрани. – Меня назначили главным наставником принца, а его великий отец лично дал мне в руки эту палку и наделил меня правом применять её, если принц заслужит наказание. Как ты сме…
– Это не наказание, а избиение, – твёрдо произнёс Андреас. – Наш повелитель мудр и милосерден, поэтому я позволю себе усомниться, что он давал разрешение на то, что сейчас происходит.
– Выйди! – крикнул мулла. – Или я сделаю так, что тебя вышвырнут из дворца.
– Нет, я не могу уйти, – ответил Андреас, – и прошу многоуважаемого муллу остановиться, чтобы принцу не был нанесён вред. Я готов объяснить, почему принца нельзя больше бить, а если мои доводы не будут услышаны, мне придётся отправить в Эдирне письмо на высочайшее имя.
Ахмед Гюрани уже не слушал, он снова занёс палку, но грек бросился вперёд и схватил его за руку. Мулла и впрямь оказался сильным, физически развитым человеком, а сейчас был ещё и рассержен, поэтому сила его удвоилась. Андреас понял это, обнаружив, что отброшен в сторону и падает навзничь на ковры. Мехмед опять вскрикнул, и это означало, что палка нанесла по спине принца третий удар. А затем последовал ещё один, и ещё, и ещё.
Увы, грек, упав, не сумел остановить это, а когда вскочил, то обнаружил, что Ахмед Гюрани даже не собирается останавливаться.
Андреас не повторил прежней ошибки и теперь схватил не руку, а свободный конец палки. Мулла был так взбешён, что даже не задумался о сути происходящего. Чувствуя, что нанесению нового удара что-то мешает, он просто приложил больше силы, но грек держал крепко, поэтому палка сначала просто выгнулась, а затем с треском сломалась пополам.
Мулла, наконец, обернулся:
– Наглец! Что ты сделал! – он замахнулся обломком палки уже на Андреаса. – Теперь ты разозлил меня по-настоящему. Это тебе дорого обойдётся. Ты уедешь сегодня же!
Андреас посмотрел на принца, чтобы ободрить хоть взглядом, и вдруг увидел, что Мехмед уже не стоит в согнутой позе, а лежит ничком на ковре.
Мулла тоже посмотрел на принца, быстро опустился рядом с ним на колени и вгляделся в лицо:
– Он притворяется!
Чтобы доказать это, главный наставник перевернул ученика на спину. Наверное, по расчетам муллы, принц, почувствовав боль в битой спине, должен был вскрикнуть и открыть глаза. Однако этого не произошло. Обмякшее тело Мехмеда осталось таким же, опущенные веки даже не дрогнули.
– Он не притворяется, – испуганно прошептал Андреас, тоже бросившись к принцу и тоже опускаясь на колени рядом с ним.
Грек приблизил ухо к губам ученика, чтобы убедиться, что есть дыхание, и несколько мгновений сосредоточенно вслушивался.
Теперь и мулла испугался:
– Лекаря! – крикнул он, а слуги Мехмеда, собравшись вокруг, уже потеснили учителей и начали суетиться вокруг своего юного господина.
– Переверните его обратно на живот, – сказал им Андреас и сам же начал исполнять это. – Иначе принцу будет ещё больнее, когда он очнётся.
– Очнётся? – переспросил мулла, и теперь приободрился, а затем его настроение и вовсе переменилось. Он очень зло посмотрел на грека и произнёс: – Это ты меня вынудил! Ты виноват! Если бы не ты, я бы не ударил его так много раз. Это всё из-за тебя! Ты меня вынудил. Нарочно, чтобы опозорить. О, коварный язычник! Тебе это так не сойдёт! Я добьюсь, чтобы тебя не только отстранили от должности, но и наказали. Ты подверг опасности жизнь и здоровье принца!
– Я? – Андреас просто опешил от такого лицемерия. – Я призывал прекратить избиение, и я виноват, что принц избит?
– Ты нарочно вывел меня из терпения. Ты лживый, коварный язычник. Вы все такие! – повторял мулла, но было видно, что он сам себе не до конца верит.
Меж тем слуги подняли принца и понесли прочь из классной комнаты в спальню. Оба учителя поспешили следом, поэтому видели, как челядинцы уложили своего юного господина на постель, сняли с него кафтан и исподнюю рубашку.
Андреас, проведший в Манисе уже два года, впервые за всё время увидел обнажённую спину своего ученика. И это зрелище заставило ужаснуться:
– Господь милосердный! – не выдержав, прошептал грек, потому что спина оказалась буквально исполосована ударами, нанесёнными отнюдь не сегодня. Особенно много линий виднелось в средней части, и некоторые из них достигали правого плеча.
Палка, которой били Мехмеда, оставляла после себя тонкие следы, которые пестрели здесь и там. Свежие были ярко-розовыми, менее свежие – тёмно-лиловыми, а почти зажившие имели коричневатый цвет. Все они, пересекаясь друг с другом, образовывали сетку, в которой лишь кое-где виднелись просветы здоровой кожи.
Андреас посмотрел на муллу:
– По вашему мнению, султан мог такое одобрить?
– Это всё из-за тебя, – продолжал твердить мулла. – Это из-за тебя принц стал упрямым, как никогда, и заслужил столько палок. Ты сделал его таким. Ты! Я предупреждал, чтобы ты не внушал ему дерзких мыслей, но ты внушал и теперь поплатишься. Ты подговаривал принца злить меня.
– Это ложь! – воскликнул учитель греческого, но теперь вдруг подумал, что этим обвинениям, которые больше напоминали бред безумца, могут поверить.
Ещё несколько минут назад Андреас прикидывал, как лучше выступить в роли обвинителя, ведь отправить письмо султану казалось необходимо, а теперь вдруг заподозрил, что самому придётся оправдываться. И ведь чем абсурднее обвинения, тем сложнее оправдаться!
Мулла увидел сомнение на лице грека и уже готовился праздновать победу, но оказалось, что рано, поскольку лекарь, тот самый еврей из Италии, который успел прийти и осмотреть спину Мехмеда, твёрдо сказал:
– Многоуважаемый мулла, мой долг сообщить, что принца больше нельзя наказывать. По крайней мере, месяц. Иначе его здоровье и даже жизнь окажутся в опасности.
– Что? – мулла оказался потрясён едва ли не больше, чем в ту минуту, когда узнал, что принц без сознания и отнюдь не притворяется. – Месяц?
– Возможно, дольше, – ответил лекарь.
– Но что же мне делать, если он совсем не учится? – жалостливым голосом спросил главный наставник.
– Увы, ничего делать нельзя, – повторил лекарь. – Иначе здоровье принца окажется непоправимо подорвано.
– А если бить не по спине, а по пяткам? – с надеждой спросил мулла, уже не обращая внимания на Андреаса.
– Увы, я не могу это одобрить, – лекарь показал головой. – Любое подобное наказание – это испытание для тела. Принца нельзя больше подвергать испытаниям. Ему необходим покой. Иначе здоровье принца не выдержит.
– Ах, это он нарочно. Нарочно! – мулла был просто в отчаянии. – На днях я получил известие, что через месяц к нам приедет великий визир Халил-паша, желающий лично оценить успехи наследника престола. И что же увидит Халил-паша? Что же я сумею сделать за этот месяц, если не могу заставить своего ученика заниматься!
– Увы, многоуважаемый мулла, я не могу одобрить дальнейшие наказания, – в который раз произнёс лекарь. – Что может быть хуже принца, который плохо учится? Я скажу – принц, который не только плохо учится, но и болен. Великий визир окажется огорчён ещё больше.
Ахмед Гюрани просто не находил себе места. Он воздел руки к небу и только сейчас заметил, что в правой руке по-прежнему держит обломок палки. Мулла в гневе швырнул этот обломок на ковры и снова запричитал:
– Ах, что мне делать! Что мне делать!
Меж тем помощник лекаря уже смазывал спину принца специальной мазью. Мехмед так же лежал на ложе неподвижно, но вдруг дёрнулся при очередном прикосновении к его спине, открыл глаза и застонал. Все присутствующие поспешно склонились над ним, а мулла стремился оказаться ближе всех и теперь выглядел очень добрым и ласковым:
– Мехмед Челеби, как же ты напугал своего учителя. Как я беспокоился!
Принц смотрел на него, не мигая, и лишь иногда вздрагивал, если помощник лекаря, продолжавший смазывать его спину мазью, проводил рукой по особо болезненным местам.
Затем Мехмед перевёл взгляд на Андреаса, улыбнулся, и только тогда Ахмед Гюрани снова обратил внимание на своего соперника:
– А ты пошёл вон, язычник. С этого дня ты больше не занимаешься обучением принца. Ты уже достаточно натворил.
– Прости, мой ученик, – сказал принцу Андреас, покорно поднявшись и делая шаг назад от кровати, – я не сдержался: заступился за тебя, и вот итог. Но я исполню обещание, которое дал тебе в саду. Буду хранить тебе верность.
Принц снова перевёл взгляд на муллу, а главный наставник продолжал ласково улыбаться, но улыбка исчезла с его лица, когда принц повелительно произнёс:
– Он останется на должности. И теперь у нас с ним будет шесть уроков, как раньше.
– Что? – мулла явно счёл это невиданной наглостью, которую не может оправдать даже болезненное состояние, а принц продолжал:
– Ты ведь хочешь, чтобы Халил увидел мои успехи в изучении Корана? Если ты удалишь этого учителя, то Халил ничего не увидит. Я стану говорить с ним по-гречески, и в математике хорошо себя покажу, и в географии, а из Корана не вспомню ни строчки. Посмотрим, что тогда скажет Халил. Мне думается, я смогу попросить его, чтобы учитель греческого вернулся. А вот тебя могут и заменить другим муллой. Раньше я одинаково плохо занимался по всем предметам, а теперь буду плохим учеником только у тебя. Посмотрим, что Халил скажет.
– Откуда ты знаешь про приезд Халила-паши? – спросил мулла.
– Услышал только что, – ответил принц.
– А! Значит, ты всё-таки притворялся! – воскликнул мулла, но Андреас, так и не покинувший спальню, всё же решился возразить:
– Нет, в комнате для занятий он не притворялся. Если не верите мне, спросите слуг.
– А если всё же…, – начал мулла, но Мехмед уверенно перебил его:
– Подозреваешь меня в притворстве? А сам нарочно скрыл, что Халил приедет! Нарочно, да? Ты ведь сразу подумал, что я решу жаловаться ему на тебя. Ты испугался. И поэтому решил скрывать новость как можно дольше, чтобы мысль о жалобе пришла в мою голову как можно позже. Ты хотел, чтобы я думал, будто нахожусь полностью в твоей власти! Но теперь твоя власть кончилась. Если ты не примешь моих условий, тебе же хуже.
– Моё положение уже не станет хуже, потому что ты ничего не знаешь, – с вызовом ответил мулла. – Ты уже обещал мне, что будешь стараться. Ты дал обещание, когда я ограничил твои занятия греческим языком. И что в итоге? Ты такой же неуч, как был!
Вместо ответа принц вдруг заговорил по-арабски. Его речь была ровной и плавной, и, судя по всему, он говорил без ошибок.
Мулла поразился, а Мехмед улыбнулся насмешливо и спросил по-турецки:
– Ещё?
И снова, не дожидаясь ответа своего главного наставника, продолжил цитировать Коран, но, очевидно, уже другой отрывок. Речь опять была плавной и красивой, а затем вдруг прервалась, потому что принц опять перешёл к торгу:
– Если у меня не будет шесть уроков греческого в неделю, Халил не услышит ни строчки из Корана. Так что же ты выбираешь?
– Значит, ты притворялся почти всё время! – к Ахмеду Гюрани, наконец, вернулся дар речи: – Ты уже, по меньшей мере, полгода притворяешься. Но теперь твой обман раскрыт! Теперь все слышали, что на самом деле ты знаешь Коран!
Андреас, приблизившись к кровати принца, возле которой склонились мула и лекарь, опять позволил себе вставить слово:
– Кто слышал? Слуги в покоях принца не обладают достаточным знанием, чтобы повторить хотя бы одну фразу, произнесённую по-арабски. А о себе я даже не упоминаю. Я всего лишь язычник и не знаю арабского языка, поэтому не могу поручиться, что принц цитировал Коран и делал это правильно.
Ахмед Гюрани некоторое время слушал его, а затем перевёл глаза на лекаря:
– Но тебе ведь знаком этот язык? Ты, конечно, изучал арабские трактаты по медицине.
Принц тоже посмотрел на своего врачевателя очень внимательно, после чего лекарь нарочито смутился:
– Да простит меня многоуважаемый мулла, но я не знаю арабского, потому что изучал медицину, находясь там, откуда я родом, то есть в землях франков, – он, конечно, имел в виду Италию, но по-турецки все западные страны назывались землями франков. – Я изучал арабские трактаты в переводе, не в оригинале, – всё так же нарочито сокрушаясь, докончил лекарь.
После этих слов Мехмед снова посмотрел на муллу и твёрдо сказал:
– Я спрашиваю последний раз, будут ли мои условия приняты.
Слова принца опять звучали как повеление, а не как просьба. Теперь всё стало иначе по сравнению с прошлой зимой, когда Мехмед выторговал себе право поехать на верблюжьи бои, или по сравнению с прошлой весной, когда принц уговаривал муллу совершить свадебный обряд. В тех случаях принц знал, что находится в зависимом положении, а теперь он вёл торг с позиции силы, сам назначал цену.
Мулла понял, что загнан в угол. Или сам себя загнал, но такие люди, как Ахмед Гюрани, никогда не признают, что сами виноваты в своих бедах.
– Хорошо, я вынужден принять эти условия ради твоего блага, принц, и ради блага всего государства, – выдавил из себя главный наставник, а затем распрямился, собираясь уходить.
– Теперь у меня шесть уроков греческого в неделю? – не отставал принц.
– Да, – выдавил из себя мулла, стоя перед ним.
– И мой учитель греческого ни в чём не будет ущемлён? Он по-прежнему будет получать жалование, как за шесть уроков в неделю, и остальное, что положено?
– Да, – произнёс мулла, – а теперь прошу прощения, Мехмед Челеби, но я должен идти.
Принц не удерживал, а Ахмед Гюрани бросил Андреасу через плечо:
– Ты тоже не должен оставаться здесь. Не празднуй победу слишком открыто.
Грек решил последовать этому совету, но вначале всё же подошёл к принцу и радостно улыбнулся ему. Принц улыбнулся тоже – несмотря на боль он сейчас выглядел таким счастливым!
Андреас уже собрался идти, но тут почувствовал, что рука Мехмеда удерживает его за полу кафтана:
– Учитель, посиди со мной немного.
Меж тем к принцу обратился лекарь:
– Мехмед Челеби, тебе надо отдохнуть. Я дам сильное снадобье, чтобы ты не чувствовал боли, и ты уснёшь.
Рука принца уже выпустила край учительского кафтана, но просьба в глазах осталась.
– Хорошо, я посижу недолго, – Андреас опустился на ковры в изголовье Мехмеда, и наблюдал, как тот покорно проглатывает снадобье с ложки лекаря.
– Учитель, я победил его, – сказал принц, а слуги меж тем стаскивали со своего юного господина сапоги.
– Да, ты победил, – ответил Андрас.
– Это должно было случиться раньше, – продолжал принц. – Раньше ко мне в Манису каждые три месяца приезжал отцовский визир Заганос-паша, который проверял мои знания. Теперь Заганос в немилости, поэтому должен был появиться кто-то другой, чтобы исполнять его обязанности. Я ждал, ждал, когда кто-нибудь приедет, и можно будет пожаловаться на муллу. А они там, в Эдирне, наверное, не стали искать замену Заганосу, если теперь приедет сам Халил, великий визир.
– Теперь жаловаться на муллу уже нет смысла, – сказал грек.
– Нет, я всё равно пожалуюсь, – хихикнул принц. – Знания свои покажу, как обещал, а затем пожалуюсь.
– Зачем? – удивился Андреас.
– Потому что мулла будет жаловаться на тебя. Такой он человек. И чтобы Халил не послушал его, я тоже обращусь с жалобой. Скажу, что мулла завидует тебе и поэтому тебя притесняет.
Андреас в который раз улыбнулся и заговорил по-гречески:
– Мой мальчик, ты полон заботы обо мне. Я просто не знаю, есть ли на свете ученик, который проявляет больше заботы об учителе.
– Учитель, я одержал победу для тебя, – сказал Мехмед тоже по-гречески.
– Я знаю, – прошептал грек.
– Значит, я заслужил от тебя награду?
– Какую награду ты хочешь?
– Хочу поцелуй, – ответил принц.
Андреас, всё так же сидевший у него в изголовье, чуть приподнялся и нежно поцеловал ученика в лоб.
– Нет, – опять по-гречески произнёс Мехмед. – Награди меня поцелуем, похожим на те, которыми Ахиллес награждал Патрокла, или на те, которые Александр дарил Гефестиону. Подари мне такой поцелуй, который Алкивиад мечтал получить от Сократа. Разве я не достоин? Даже Сократ говорил, что учителю можно иногда выразить любовь к ученику через поцелуи.
Принц не понимал, что сейчас нежный поцелуй в лоб и поцелуй в губы, по сути, ничем не будут отличаться. Мехмед, наверное, думал, что поцелуй в губы означает невысказанное желание, но как можно желать избитого возлюбленного! Его можно любить, сострадать ему, но желать – нет. В такую минуту – нет. Если мысль о том, что возлюбленный терял сознание от боли, будит в тебе желание, а не сочувствие, значит, в тебе что-то нарушилось, испортилось. Так не должно быть.
– Когда я поцеловал тебя в лоб, в моём поцелуе было столько же любви, как если бы мои губы прикоснулись к твоим губам.
– Всё равно поцелуй меня так, как я прошу.
– Ты всё так же безрассуден.
– Тогда пусть никто не видит. Поцелуй меня, учитель, – по-гречески повторил Мехмед.
Жестом он приказал всем удалиться, и все послушались – Андреас увидел, как слуги, а также лекарь с помощником кланяются и уходят, закрывая за собой двери:
– Мой мальчик, они понимают, зачем ты отослал их?
– Нет, – рассеянно ответил принц, – они просто повинуются, не раздумывая.
Меж тем снадобье начало действовать. Принц уже с трудом вспоминал греческие слова:
– Учитель, поцелуй меня, пока я не заснул, прошу тебя. Для меня это станет такой ценной наградой, что я запомню её надолго. Учитель!
Андреас с опаской оглянулся на закрытые двери, а затем, приблизив лицо к лицу ученика, чуть прихватил того за подбородок, на котором ещё в начале весны обозначилась рыжая бородка. Принц затаил дыхание, разомкнул губы…
Для грека это не был сладкий поцелуй, потому что слишком явно чувствовался горьковатый привкус лекарства, напоминавшего о печальных событиях минувшего часа, но для Мехмеда поцелуй стал сладким. Принц блаженно закрыл глаза и заснул.
