Текст книги "Любимый ученик Мехмед (СИ)"
Автор книги: Светлана Лыжина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)
* * *
В полутьме комнаты Мехмеду, сидевшему на возвышении среди подушек, казалось, что он вернулся в прошлое и снова оказался в Манисе. Казалось, что не было трудных четырёх лет, и что свадьба с Гюльбахар состоялась месяц назад.
Покои гарема в столичном дворце мало отличалась от покоев, которые Гюльбахар занимала в Манисе. К тому же, маленького Баязида в комнате не было. Он уже отправился спать под присмотром няньки, а Мехмед остался вдвоём с женой, получив возможность хорошенько её разглядеть, и отметил, что она мало изменилась.
Теперь ей было семнадцать, а не тринадцать, но она осталась почти такой же девочкой с усиками над верхней губой. Правда, Мехмед ещё не заглядывал под одежду, поэтому не мог судить, сильно ли отразились на жене роды. Наверное, не так уж сильно, потому что зелёное платье, которое Гюльбахар унаследовала от своей матери, казалось по-прежнему в пору.
Существенное отличие состояло лишь в том, что жена теперь говорила не по-албански, а по-турецки. Выучила новый язык за четыре минувших года.
– Ты помнишь это платье, мой господин? – спросила она.
– Да, – ответил Мехмед. – А ты не сохранила тулуп и шапку?
Гюльбахар посмотрела на него немного обиженно:
– Почему ты смеёшься надо мной, господин?
– Я не смеюсь над тобой, просто вспоминаю тот день, когда впервые тебя увидел.
– В тот день я была одета не так, как нужно.
– Ты была очень хорошо одета, – возразил Мехмед. – Ты была очень красивая в той одежде. Ты и сейчас красивая.
Гюльбахар присела рядом с ним, робко дотронулась до его руки, а затем сжала её в ладонях, поднесла к губам и поцеловала. Мехмед чуть повернулся и свободной рукой потрепал жену за щеку, но не испытал при этом почти ничего.
Любовь давно исчезла. Осталось лишь воспоминание о прежней привязанности. Возможно, этого воспоминания хватило бы на несколько месяцев, в течение которых жена ещё могла надеяться на что-то.
Мехмед чувствовал, насколько сильно изменился за последнее время, а вот Гюльбахар этого не замечала. Когда муж прикоснулся к её щеке, Гюльбахар надеялась на большее, но ничего не последовало.
Муж казался рассеян и задумчив, поэтому Гюльбахар спросила:
– Тебя что-то тревожит, мой господин?
Мехмед не стал рассказывать, но ему хотелось, чтобы тяжёлая ноша печалей, которую он нёс, стала хоть немного меньше, а для этого её нужно было разделить с кем-то:
– Ты любишь меня, моя Гюльбахар?
– Да, господин, – ответила жена, а затем на её лице появилось испуганное выражение: – Я сделала что-то, что заставило тебя усомниться?
– Нет, не сделала, и я верю тебе, – ответил юный султан и задумчиво продолжал: – Я вдруг подумал, что было бы, если б ты меня разлюбила.
– Нет-нет, господин, я никогда тебя не разлюблю, – горячо произнесла Гюльбахар.
Она, всё ещё сжимая руку мужа в своих, снова поднесла её к губам и поцеловала, а затем прижала к своей щеке.
– Ты клянёшься, что не разлюбишь? – спросил Мехмед.
– Да, господин.
– А если ты нарушишь клятву?
– Тогда убей меня, господин. Убей, если нарушу. Если я разлюблю тебя, значит, я заслужила смерть.
Гюльбахар говорила лишь о себе, но Мехмед, услышав эту клятву, вдруг вспомнил, что Учитель тоже обещал любить и никогда не разлюбить, а теперь обещание могло нарушиться.
* * *
Следующим вечером Мехмед, находясь в своих покоях, велел, чтобы к нему позвали Учителя. Перейдя в спальню, юный султан с волнением ждал, когда увидит, подействовала ли вчерашняя уловка.
Учитель, только ступив в комнату, выглядел очень спокойным, но это спокойствие могло быть напускным, поэтому, как только за слугами закрылись двери, юный султан подошёл к Учителю, обнял и крепко поцеловал Его, а затем спросил с лукавой улыбкой:
– Ты вчера ревновал? Ревновал?
Вместо ответа последовал вопрос:
– Ты провёл ночь на женской половине дворца лишь затем, чтобы вызвать во мне ревность?
– А если я скажу «да», Тебе будет приятно это услышать?
– Зачем ты поступаешь так, мой ученик? Зачем отравляешь последние дни, которые мы проводим вместе? – спросил Учитель.
Слова о расставании означали, что уловка не подействовала. Учитель уже не боялся потерять «своего мальчика», как боялся когда-то, поэтому Мехмед вздохнул и отстранился:
– А ведь Ты обманул меня, Учитель. Ты сказал, что останешься со мной до тех пор, пока нужен мне. Ты по-прежнему мне нужен, но уезжаешь.
– Мой ученик, я тебе не нужен, – последовал ответ.
– Нет, нужен, – настаивал ученик. – Я лучше знаю мои чувства.
Наставник промолчал, а Мехмед опять подступил к нему, положил руки на плечи:
– Ты уезжаешь только из-за того, что я не могу больше подчиняться тебе? Неужели, не хочешь даже попробовать по-другому? Учитель, ведь разница не так велика. Это будет почти то же самое. Ты целуешь меня, а я – Тебя. Ты обнимаешь меня, а я – Тебя. Лишь завершение будет другим. Неужели это так важно? – юный султан снова обнял Учителя, поцеловал, но Наставник, хоть и позволил это сделать, не ответил на поцелуй, а затем высвободился из объятий:
– Мой ученик, я уже говорил, что это невозможно. Я больше не могу быть твоим учителем и даже другом быть не могу.
– А может, не хочешь? – с подозрением спросил Мехмед. – Ты ведь собираешься вернуться в Афины. А у Тебя там друзья, о которых Ты мне рассказывал. Ты станешь делать с ними то, что не хочешь делать со мной. Тем друзьям Ты согласен уступать, а мне – нет. Чем они лучше меня?
– Я уже говорил, – ответил Учитель. – Друг – это тот, кто уважает твоё мнение и слушает твои советы. Если я стану твоим другом, то невольно вступлю в противоборство с твоими визирами и прочими советниками. То, что я буду тебе советовать как друг, может войти в противоречие с их советами, а я этого не хочу. Придворная жизнь не для меня, а твои визиры и советники будут плести интриги и стремиться очернить меня в твоих глазах. Я заранее знаю, что проиграю в этом противоборстве. К тому же я не стремлюсь к высоким постам и не стремлюсь быть всё время на виду.
Учитель смотрел куда-то мимо собеседника, а Мехмед стремился поймать этот взгляд:
– Так будь просто возлюбленным! А взамен я осыплю Тебя подарками. Не хочешь собственную школу? А что скажешь, если я помогу Тебе собрать прекрасную библиотеку? Такую, которая будет лучше дворцовой! И я совсем не возражаю, чтобы у Тебя были ученики. Лишь бы не такие, как я.
– То есть ты хочешь, чтобы я стал твоим мальчиком? – спросил Учитель. – Стареющим мальчиком? Ах, мой ученик, ты, конечно же, не хотел меня обидеть, но ты даже не представляешь, насколько жалкая это роль! Мальчиками перестают быть примерно в твоём возрасте, и это хорошо. А вот тридцатилетний мальчик – это совсем не хорошо. Это смотрится даже смешно. Я знаю, что ты не хочешь сделать меня смешным. Ты просто цепляешься за прошлое. Не цепляйся. Живи дальше.
Эти слова моли бы показаться убедительными, но Мехмед вдруг вспомнил, что те же самые слова Учитель когда-то говорил другому ученику: «Живи дальше. Забудь меня».
Этот ученик, наверное, до сих пор жил в Афинах. А если Учитель хотел вернуться в тот город не только ради друзей? Юный султан вдруг почувствовал, как внутри закипает настоящая ревность.
– А как думаешь, Учитель, что стало с тем учеником-юношей, который у Тебя был в Афинах, и о котором Ты мне рассказывал? – опять с подозрением спросил Мехмед.
Учитель лишь отмахнулся:
– Эта история давно в прошлом. Ему сейчас уже лет двадцать пять. Думаю, он с помощью отца получил некую государственную должность и даже женился. Думаю, что обязанности на службе и обязанности по отношению к жене уже не оставляют времени для изучения наук.
– А я думаю, всё по-другому, – сказал Мехмед, присев на край застеленного ложа и опустив голову. Почему-то стало очень трудно говорить. Впервые за долгое время хотелось плакать, но юный султан не желал показывать своих слёз.
Всё так же опустив голову, он продолжал:
– Я думаю, что к жене он давно охладел. И обязанности на той должности тяготят его, но не потому, что он лентяй, а потому, что Твой бывший ученик слишком погружён в воспоминания о прошлом и не может от них избавиться. А как только он услышит, что Ты вернулся в Афины, то оставит всё и всех, и в тот же час придёт к Тебе, и скажет, что снова хочет быть Твоим учеником, как прежде. Вот, что я думаю. И Ты откажешь ему в этом?
Юный султан поднял голову и испытующе посмотрел на Учителя, конечно, понимавшего, что нынешний ученик ревнует к бывшему, но в то же время отождествляет себя с ним – говорит о нём, но в то же время представляет, что станет ощущать через несколько лет.
– Ты откажешь ему? – повторил Мехмед.
– Да, для его же блага, – ответил Учитель. – А если он действительно хочет продолжать заниматься науками, то ничто не мешает ему избрать себе других учителей, не меня.
– Ты можешь быть так жесток! – с горечью произнёс Мехмед. – Так жесток!
– Это не жестокость, – возразил Учитель и, присев рядом с учеником, продолжал: – Я просто пытаюсь дать тебе последний урок. Не принуждай ни к чему тех, кого любишь. Научись отпускать, если эти люди хотят уйти. Отношения между учителем и учеником добровольны. Если бы ты захотел уйти, я не стал бы тебя удерживать. Ты знаешь это и видел доказательства. Когда ты решил жениться, я готов был смириться с тем, что наша любовь останется в прошлом. А теперь я прошу тебя оказать мне такую же услугу – смирись. Это очень пригодится тебе в будущем.
– У меня нет будущего, – ответил юный султан и снова опустил голову. – Впереди я вижу один лишь мрак.
– Он рассеется, – Учитель ободряюще потрепал ученика по плечу. – Поверь, я знаю твоё будущее. Ты уже взрослый. Ты сам способен научить кого-нибудь тому, чему научил тебя я. И вот представь, что ты повстречаешь мальчика, и он понравится тебе, но мальчик не захочет принять то, что ты ему предложишь. И тебе придётся смириться, и искать другого – того, который согласится. Поэтому я и говорю – научись смиряться сейчас. Ты всё ещё любишь меня, и именно поэтому отпустить меня тебе будет проще, чем кого-то, к кому ты не так сильно привязан.
– Учитель, всё наоборот! Именно любимых отпускать сложнее всего, – возразил юный султан.
– Нет, вовсе нет, мой ученик, – отвечал Учитель. – Поэтому я говорю – отпусти меня ради моего блага. Я хочу уйти, а если ты не отпустишь, то это будет принуждение, которое принесёт мне страдания. Ты хочешь моих страданий?
– Нет, не хочу…
– Поверь – отпускать любимых просто, если думать о них, а не о себе. Ведь если ты не можешь думать о благе любимого, то о благе человека, которого не любишь, ты тем более думать не станешь.
– А Ты думаешь о моём благе, Учитель? – язвительно спросил Мехмед, но Учитель, будто не замечая этой язвительности, ответил:
– Конечно. С первого дня нашего знакомства я думал о твоём благе. И я стремился собственным примером научить тебя, как ты должен поступать со своими возлюбленными. Если мой пример тебя не научил, то никакие слова не научат. Поэтому я очень надеюсь, что ты меня отпустишь. Ведь да?
– Ты обманул меня, Учитель, – всё так же язвительно отвечал Мехмед. – Ты клялся, что останешься со мной, пока нужен мне. Ты не держишь слово.
Наставник устало вздохнул:
– Мой ученик, не кажется ли тебе, что наша беседа движется по кругу уже не первый день?
Мехмед ничего не ответил, но Учитель предпочёл принять это молчание за согласие, поэтому поднялся на ноги и сказал:
– Я думаю мне лучше уехать завтра же с утра. Прощай.
Юный султан чуть исподлобья посмотрел на Учителя, уже почти бывшего:
– Нет, – произнёс Мехмед.
– Что «нет»? – насторожился Наставник.
– Не прощайся со мной сегодня, – сказал юный султан. – Сегодня просто иди в свои покои, а придёшь попрощаться завтра. За ночь я обдумаю Твои слова и успокоюсь. Мы сможем проститься достойно.
Учитель улыбнулся:
– Хорошо. Сегодня я не прощаюсь, – а затем протянул руку, провёл пальцами по щеке ученика, уже почти бывшего. Мехмед поднял голову, потянулся вверх, и Наставник поцеловал ученика в губы долгим поцелуем, а затем вышел из комнаты.
Юный султан остался один. Он сидел на краю застеленного ложа и смотрел на двери невидящим взглядом. Поцелуй, который всё ещё ощущался на губах, казался таким, как те, которые Учитель дарил своему ученику перед самым отъездом из Манисы. А ещё это было напоминание о поцелуях, полученных в Гелиболу. И даже напоминание о том, что было в Эдирне в первые дни, до того, как умер маленький Ахмед. В те дни счастье казалось безоблачным, и вот прошло всего два месяца, и всё закончилось. Неужели, сегодняшний поцелуй стал последним?
Как жестоко поступил Учитель! Как жестоко! Обманул своего ученика. Сказал, что не уйдёт, пока нужен, и обманул!
Лишь одна мысль не давала Мехмеду погрузиться в отчаяние: «Я тоже обманул Учителя. Я не собираюсь прощаться. Ни завтра, ни позднее. Я солгал про завтрашний день, чтобы дать себе время принять решение».
Юный султан имел все средства, чтобы удержать Учителя в Эдирне силой, но запирать Его в покоях дворца не имело смысла, ведь Учитель не смог бы, находясь в таком положении, любить своего ученика. Любовь сменилась бы ненавистью, а Мехмеду был совсем не нужен Учитель, который ненавидит.
Вот, почему решение было трудным! Ведь выход из этого печального положения оставался только один – прервать жизнь Наставника, потому что мёртвые уходят, только если ты сам их отпустишь, а если не желаешь отпускать, они остаются с тобой.
Мехмед не лгал, когда говорил, что видит впереди лишь мрак. И так же не лгал, когда рассказывал, что станет безразличным ко всему, и будет жить одной надеждой – на то, что когда-нибудь Учитель вернётся. Но Мехмед не хотел так жить, не хотел! Он слишком хорошо знал, что такое любовь, смешанная с горечью. И он очень хорошо знал, что такое ждать встречи, которая почти наверняка не состоится.
Именно так когда-то было с отцом, но на отца Мехмед не мог повлиять, не мог ничего сделать. А сейчас, в случае с Учителем, можно было что-то предпринять, и юный султан не собирался отказываться от этого. Плата за бездействие казалась слишком высокой, потому что Мехмед вспомнил все свои несчастные годы, которые прожил без Учителя, потому что ещё не повстречался с Ним. А сколько таких несчастных лет придётся прожить ещё, прежде чем наступит старость и смерть? Как это вынести?
Потому Мехмед и взял с Учителя обещание, что расставания не будет. Юный султан ни за что не хотел возвращаться к прежней жизни – жизни без любви.
– Я не буду страдать. Не буду! Ты меня не заставишь. Ты выполнишь своё обещание, – тихо произнёс Мехмед, продолжая беседу, которая, казалось, окончилась. – Ты обещал, что останешься со мной навсегда, и останешься. Пусть Ты уже не сможешь говорить со мной, и мы не сможем проводить время вместе, но Ты останешься. Мёртвый, но останешься. И я смогу считать Тебя своим.
Юный султан представил себе эту новую жизнь, и она показалась явно лучше, чем та, которая могла бы получиться, если ничего не делать. Однако жить одними воспоминаниями не хотелось. Этого казалось мало:
– Я завладею всем Твоим миром, – злорадно улыбнулся Мехмед. – Я завоюю Константинополис. Завоюю Афины. Завоюю все земли, где ещё жив дух эллинов. Все земли, куда Ты мог бы уехать от меня, если б попытался.
До сегодняшнего дня Мехмед считал, что завоевания – это его обязанность как султана. Султан должен воевать, даже если хочет мира. Турецкое государство не может жить без войн. Об этом ещё давно говорили Заганос и Шехабеддин, но теперь у юного султана появилась собственная причина для ведения войны. Ему всегда хотелось побывать в тех землях, о которых рассказывал Учитель, но было ясно, что султан может побывать там только как завоеватель. Мехмед понимал, сколько горя приносит война туда, куда она приходит, поэтому даже подумывал отказаться от войн с греками, но теперь… Теперь всё стало наоборот. Обида на Учителя оказалась такова, что уже не хотелось заботиться о других – хотелось исполнить свои желания. «Я войду в Константинополис!» – решил Мехмед, но это будущее оставалось ещё слишком далёким. Ещё не был сделан даже первый шаг.
Мехмед потянулся к маленькому круглому столику, на котором стоял колокольчик, использовавшийся, чтобы звать слуг. Звон получился неровный. Наверное, потому что рука, державшая колокольчик, задрожала.
Тем не менее, Мехмед сумел изобразить спокойствие, когда на звон пришёл слуга. Юный султан сказал, что желает видеть Шехабеддина-пашу, и евнух через несколько минут явился.
Юный султан, стараясь не выдать волнения, медленным шагом перешёл в комнату, где обычно слушал доклады. Евнух молча двинулся следом, а его господин, устроившись на длинном мягком сидении возле окон, улыбнулся ему милостивой улыбкой:
– Присядь, Шехабеддин-паша. Я буду говорить с тобой об очень важном деле.
Сидение тянулось от края и до края стены, поэтому евнух мог скромно присесть туда же в трёх шагах от своего повелителя и слушать.
– Шехабеддин-паша, недавно ты показал себя человеком, который очень полезен для исполнения особых поручений, – вполголоса произнёс Мехмед. – Ты хорошо всё устроил в отношении маленького Ахмеда. И хорошо придумал в отношении тех двух нянек, которые пытались помешать Али-бею. Он убил их, а ты сказал Алиме-хатун, что их убили в наказание, потому что они нечаянно утопили её сына. Умно придумано.
– Благодарю, повелитель, – евнух скромно улыбнулся.
– Вот почему я снова хочу дать тебе особое поручение. Есть один человек, чью жизнь я хочу прервать, но казнить его не хочу.
Евнух, конечно, задумался, кого подразумевает султан. На лице Шехабеддина отразилось особое беспокойство, как будто он подумал: «Надеюсь, это не слишком знатный человек».
– Мой друг, которого я поселил в покоях рядом с моими и вверил твоим заботам…, – произнёс Мехмед, но теперь беспокойство на лице евнуха сменилось лёгким удивлением.
Шехабеддин уже справился с собой и придал лицу непроницаемое выражение, когда султан продолжал объяснять:
– Именно его жизнь должна прерваться. Сегодня, не позднее завтрашнего рассвета. И пусть это будет чистая смерть, без крови.
Евнух молчал, поэтому Мехмед спросил его:
– Что скажешь?
– Это неожиданное поручение, повелитель. Его будет трудно исполнить в такой короткий срок.
– Трудно, но возможно? – продолжал спрашивать Мехмед.
– Возможно, – кивнул Шехабеддин, – но…
– Что «но»?
– Я вижу, что ты разгневан на своего друга, мой повелитель.
– И что?
– Гнев со временем может пройти. Не случится ли так, что ты, мой повелитель, отдав приказ, впоследствии передумаешь? – евнух всем своим видом показывал, что сталкивался с подобными случаями за время своей долгой службы при дворе. – Если приказ уже успеют исполнить, тогда ты, мой повелитель, окажешься огорчён, а я стремлюсь не огорчать тебя.
– Нет, я не передумаю, – твёрдо произнёс Мехмед. – И я хочу, чтобы ты исполнил моё повеление как можно скорее. Мой друг собрался покинуть меня. Покинув меня, он предаст меня, а это случится уже завтра, когда он придёт в мои покои попрощаться перед отъездом. Я хочу, чтобы мой друг умер до того, как это случится. Хочу похоронить его с почестями – как того, кто был всецело верен мне в самые трудные дни моей жизни. Он должен быть достоин пышного погребения.
– Я понял, повелитель, – Шехабеддин поклонился.
– А ты знаешь того, кому можно поручить похороны?
– Да, повелитель. Не беспокойся об этом.
– Все его деньги следует отдать его семье, – продолжал юный султан. – У него при себе сейчас должна быть немалая сумма. Проследи, чтобы его семья получила всё до последней монеты. И все его вещи пусть тоже будут переданы. Все, кроме книг. Это моё. И сундук, в котором хранятся книги – тоже. Я оставляю это себе.
– Я понял, повелитель.
– Тогда иди и исполни.
* * *
Андреас не хотел думать о завтрашнем дне, но думал, потому что следовало собираться в дорогу. Впрочем, сборы получились не такие уж долгие, потому что вещей у него за последние годы не прибавилось. Всё те же два сундука, в одном из которых должны были найти своё место книги и рукописи, а в другом – всё остальное.
Грек как раз занимался сборами, когда в дверь вежливо постучали. Оказалось, что пришёл Шехабеддин-паша, начальник белых евнухов, а когда он ступил в комнату, то вслед за ним вошли четверо слуг, которые, выглядывая из-за спины Шехабеддина, смотрели внимательно и напряжённо. Могло показаться, что они чего-то ждут, но главный евнух был невозмутим, и своим невозмутимым видом показывал, что сегодня ничего не должно случиться.
– Прошу прощения за беспокойство, – Шехабеддин поклонился. – Я не отниму много времени. Я лишь зашёл передать слова моего повелителя. Завтра он будет ожидать своего друга в своих покоях во втором часу после рассвета. Возможно, это слишком рано, но другого времени нет. Завтра моему повелителю предстоит очень насыщенный день.
– Хорошо, я приду к назначенному часу, – Андреас тоже поклонился, ожидая, что евнух повернётся и уйдёт, но тот не уходил.
– Что-нибудь ещё? – спросил грек.
– Нет-нет, ничего, – Шехабеддин снова поклонился, но по-прежнему не уходил. Он рассеянно оглядел комнату и вздохнул: – Завтра эти покои опустеют.
– Да, увы, – ответил Андреас, но евнух не двигался с места и больше ничего не говорил.
Подождав ещё немного, грек нарушил молчание:
– Прошу прощения, но мне нужно собираться.
– Да-да, – кивнул Шехабеддин.
Эта странная беседа начала утомлять Андреаса. Он не хотел продолжать сборы при евнухе, но ничего другого не оставалось. Грек посмотрел на свои уже почти уложенные вещи в сундуках, как вдруг в его голове раздался голос: «Не поворачивайся к нему спиной!» Увы, было слишком поздно. Что-то мелькнуло перед глазами, а затем Андреас почувствовал, как на шее стремительно стягивается тонкий шнурок, и дышать уже почти невозможно. Грек хотел схватиться за шнурок, подсунуть под него пальцы, но не смог. На каждой руке уже повисло по человеку, и каждую ногу тоже держали, чтобы жертва не вздумала лягаться.
Андреас, пока ещё оставались силы, извивался всем телом, но высвободиться не получалось. Меркнущим сознанием он отметил, что на руках и ногах повисли слуги, которые сопровождали Шехабеддина. Значит, душил сам евнух или кто-то, кто вошёл в комнату только что.
Андреас не успел задуматься, почему всё это происходит. Не успел понять, зачем у него отнимают жизнь.
