Текст книги "Любимый ученик Мехмед (СИ)"
Автор книги: Светлана Лыжина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)
Вот почему Андреас решил рискнуть и забрал себе все часы после богословия, а затем, вернувшись в свои комнаты, долго раздумывал, кем же стал в глазах коллег – дураком или благодетелем.
* * *
Принц Мехмед занимался книжными науками в одной из комнат своих покоев, а преподаватели приходили в этот класс по очереди.
Андреас пришёл чуть заранее и, сидя на ковре в «прихожей», куда выходили двери «класса», не без волнения ожидал, когда эти двери откроются, и из них выйдет мулла Гюрани, ведь тогда новый учитель смог бы, наконец, зайти, чтобы увидеть мальчика, которого предстоит учить греческому.
Андреаса так захватило ожидание, что он не видел ничего, кроме дверей, покрытых искусной резьбой. Вот почему грек не сразу заметил, как к нему подошёл один из служителей и, согнувшись в поклоне, подал на вытянутых руках три хорошо переплетённые не то книги, не то тетради в кожаных обложках.
– Что это? – спросил Андреас.
– Старые греческие тетради наследника престола. Возможно, новый учитель захочет взглянуть, – ответил слуга.
– Хорошо, положите их в комнате для занятий. Не исключаю, что это действительно понадобится, – ответил грек.
Наконец, двери распахнулись. Из них скорым шагом вышел мулла, судя по всему, не слишком довольный результатами урока, а следом семенил личный прислужник муллы, неся стопку тяжёлых книг, а также короткую, довольно толстую указку.
Когда эти двое миновали широкий дверной проём, за их спинами стала видна комната и тонкая отроческая фигура четырнадцатилетнего принца – тот в жёлтом кафтане и небольшом белом тюрбане сидел на коврах.
Мехмед смотрел куда-то в стену, а не на вход, то есть повернулся в профиль, поэтому стало возможно рассмотреть его горбатый нос с острым кончиком, немного похожий на клюв хищной птицы. Конечно, эти черты казались очень далеки от правильных, и всё-таки мальчика вряд ли можно было назвать некрасивым. Скорее необычным, ведь эта необычная внешность притягивала почти так же, как «правильная» красота.
– Господин, ты можешь войти, – сказал Андреасу челядинец с греческими тетрадями в руках, после чего поспешно положил свою ношу в классе, на круглый столик недалеко от входа и, дождавшись, когда новый учитель зайдёт, так же поспешно вышел, закрыв двери.
Андреас остался с учеником наедине, но Мехмед будто не замечал, что новое занятие началось. Он сидел на коврах с совершенно безразличным выражением на лице, как если бы отрешился от всего земного. Принц даже не повернулся, поэтому Андреас, молча пройдя через комнату, сел напротив ученика на ковры, а не на тюфяк, лежавший чуть в стороне и предназначавшийся специально для учителей.
Грек разглядывал турецкого принца и не мог не отметить, что по-настоящему восточным в Мехмеде был лишь нос. Если бы не эта деталь, лицо могло бы показаться лицом европейца. На светлой, чуть загорелой коже хорошо выделялись тёмно-рыжие брови. Тюрбан скрывал волосы, но цвет волос и бровей обычно совпадает, поэтому Андреас мог приблизительно представить, что находится под головным убором, а затем удивился – мальчик рыжий, а веснушек нет.
Глаза у мальчика были светло-серые, большие, опушённые рыжеватыми ресницами, а взгляд оказался пронзительный – когда принц посмотрел прямо на Андреаса, то грек забыл даже о носе мальчика и видел только глаза.
Впрочем, очень скоро пришлось обратить внимание на жёсткую линию рта и на тонкие, чётко очерченные губы, потому что четырнадцатилетний ученик усмехнулся и спросил:
– Ты мой новый учитель греческого?
– Да, принц Мехмед, – запоздало склонив голову в приветствии, произнёс наставник. – Я надеюсь, что теперь мы будем во всякий учебный день, каждый раз в это время, заниматься греческим.
– Каждый раз в это время? – Мехмед поднял брови. – Во всякий день?
– Да.
– Ты сам выбрал это время? – Мехмед посмотрел на учителя, как на полнейшего идиота.
– Да. У меня был выбор – или заниматься с тобой в это время, или сделать греческий самым последним уроком. Я предпочёл это, чтобы…
– Ну и зря, – оборвал Андреаса принц и засмеялся.
Такое поведение являлось дерзостью, но молодой учитель не раз сталкивался с подобными выходками, когда занимался с прежними своими учениками, и по опыту знал, что лучший способ борьбы с дерзостью – не обращать на неё внимания.
– Я зря выбрал это время? – спросил Андреас, как ни в чём не бывало. – Почему зря?
– Потому что именно в это время меня учить труднее всего, – с вызовом ответил Мехмед и пояснил: – Я и так-то не очень прилежен в учёбе, а именно в это время в меня будто шайтан вселяется. Ты ничему не сможешь меня научить, а вот я буду испытывать твоё терпение.
Принц говорил небрежно, словно не о себе. Да и выражения, которые он использовал, не подходили мальчику его возраста. Так мог бы сказать кто-то из взрослых: «Ты не прилежен в учёбе. Ты испытываешь моё терпение». Очевидно, Мехмед передразнивал своих учителей, а заодно насмехался и над новым, но главный вывод, сделанный Андреасом, заключался в том, что ученик испорчен. Принц уже прошёл ту стадию, когда замечания ранят сердце и заставляют задуматься. Сердце Мехмеда огрубело, и теперь он принимал любые неодобрительные слова на свой счёт с полнейшим безразличием – поэтому и повторял их небрежно. Даже слово «шайтан».
«Неужели, здесь дошли до того, что поминают шайтана?» – Андреас с трудом в это верил, поскольку помнил, что чиновники в Эдирне, говоря о принце, выбирали слова очень осторожно. Получалось, что Мехмед своей строптивостью настолько утомил наставников в Манисе, что они срывались на него, открыто злились. Конечно, это недопустимо. Правда, голову за такое не потеряешь – разве что лишишься должности, однако нет смысла гнать учителя с должности, если другой через некоторое время начнёт вести себя так же.
«Ну и мальчик мне достался!» – подумал молодой грек, искренне удивился и, не скрывая этого удивления, спросил:
– В самом деле? В тебя вселяется шайтан?
Мехмед улыбнулся, будто чертёнок, замышляющий пакость:
– Да.
– То есть ты ведёшь себя неподобающе?
– Да. Я даже могу сбежать с урока.
«Вот, почему главный распорядитель осведомлялся о моём умении бегать!» – подумал Андреас, а вслух спросил:
– Почему же с нынешнего урока не сбегаешь?
Принц смутился, но почти сразу нашёлся и продолжил всё с той же наглостью:
– Хочу на тебя посмотреть. Мне сказали – у меня новый учитель. И мне стало любопытно.
– Ну, и что ты обо мне думаешь? – с нарочитым спокойствием спросил Андреас.
– Я думаю, что ты дурак, и другие учителя обманули тебя очень легко! – победно воскликнул Мехмед. – Теперь они ни за что не захотят поменяться с тобой временем уроков. Ты так и будешь мучиться.
– Пока что я не мучаюсь, – пожал плечами грек.
Принц посмотрел на него с подозрением:
– Нет? А что же ты сейчас делаешь?
– Веду интересную беседу с необычным мальчиком, – ответил Андреас.
На лице Мехмеда отразилось что-то вроде досады:
– И тебе всё равно, что я оскорбляю тебя?
– Пока что не оскорбил.
– Я назвал тебя дураком! – принц вскочил.
– Ты привёл весьма убедительный довод в подтверждение своих слов, – невозмутимо ответил молодой грек. – Я подумаю над ним. Если я, по твоему мнению, выбрал неправильное время, то, может, мне всё же удастся исправить дело. Если я пойму, почему именно на втором уроке в тебя, как ты сказал, вселяется шайтан…
– Ты не только дурак! – начал кричать Мехмед. – Ты урод! Сын осла! Грязный оборванец! Ты… – принц вдруг замолчал и расплылся в язвительной улыбке. – Ну, вот теперь я просто обозвал тебя и не привёл ни одного довода в подтверждение своих слов. Как тебе теперь, учитель?
– Да, шайтан разбушевался, – Андреас покачал головой, а затем вдруг поднял руку и перекрестил принца-мусульманина.
Мехмед вздрогнул, испугался:
– Со мной нельзя так делать, – тихо проговорил он, то есть уже не кричал.
– Однако помогло, – задумчиво проговорил грек. – Согласно моей вере, это помогает от разбушевавшегося шайтана. Шайтан успокоился.
– Нет, – принц снова язвительно улыбнулся. – Шайтан не успокоился, потому что сейчас я сбегу с урока.
Андреас лишь пожал плечами, а мальчик направился к выходу из комнаты и вдруг обернулся:
– Кстати, а почему ты сидишь, когда я на ногах? Я – принц, и ты не имеешь права сидеть, если я не сижу.
Молодой грек поднялся на ноги:
– Прости меня, принц Мехмед. Ты мне столько всего наговорил, что я как-то забыл о церемониях.
Мехмед подошёл к двери и снова обернулся:
– А ты не собираешься меня ловить?
– Я должен?
– Другие учителя ловят.
– Так вот, в чём дело! – Андреас засмеялся, искренне и добродушно. – Ты просто играешь с учителями в догонялки. Здесь, во дворце, наверное, нет твоих сверстников, с которыми ты мог бы играть, и потому ты играешь с учителями.
Несомненно, принц стремился сделать всё, чтобы преподаватель начал ругаться, а когда вместо замечаний последовало одобрение, пусть непрямое, строптивый ученик растерялся.
Андреас рассчитывал, что так и будет, но нисколько не лукавил, когда искал извинение для мальчика, стремившегося сбежать с урока. Молодой учитель искренне хотел увидеть в своём ученике что-то хорошее, проникнуться к Мехмеду симпатией, ведь чему-то научить можно лишь того, кто тебе нравится. Если ты ненавидишь своего ученика, то не сможешь научить ничему.
Молодой наставник продолжал понимающе улыбаться, а принц растерянно смотрел на него. Как видно, четырнадцатилетнему сорванцу никогда в голову не приходила простая мысль, что он ещё отчасти ребёнок, поэтому детское желание поиграть вполне оправданно. Мехмед вдруг взглянул на своё поведение с другой стороны, не предосудительной, и вдруг поверил, что не так плох, как говорят другие. Огрубевшее сердце чуть размякло.
– Значит, сверстников действительно нет? – уже серьёзно спросил Андреас.
Принц не ответил и всё с той же растерянностью, которую у него не получалось скрыть, повторил свой вопрос:
– Ты собираешься меня ловить?
– Я полагаю, принц Мехмед, что, если ты хочешь играть с кем-то в игры, то надо просто попросить, а не заставлять. Сейчас ты пытаешься заставить.
– Значит, не будешь ловить?
– А зачем ты меня заставляешь? Боишься просто попросить? Боишься, что я не соглашусь?
– А ты бы согласился? – наследник престола, продолжая стоять возле дверей, каждое мгновение колебался, открыть их или нет. – Если я тебя попрошу, ты согласишься?
– Я полагаю, принц Мехмед, что перед тем, как просить, лучше сначала проявить уважение к своему товарищу…
– А если я не проявил, то товарищ откажется, – докончил Мехмед усталым голосом, показывая, что слишком часто слушает поучения.
– Нет-нет, я не утверждаю, что обязательно откажется, – поспешно возразил учитель, но не сделал ни одного шага к дверям. – Я хотел сказать, что если проявлять уважение, тогда на твою просьбу почти наверняка ответят «да», а если ты уважения не проявляешь, тогда «да» и «нет» одинаково вероятны. Многое зависит от того, что за товарищ тебе попадётся. Он может простить тебе твою дерзость и сказать «да», а может не простить и сказать «нет». А может просто не обратить внимания на дерзость, и тогда всё-таки скажет «да», – Андреас снова улыбнулся и хитро сощурился. – Так что же? Дерзнёшь попросить меня поиграть с тобой в догонялки?
Принц слушал очень внимательно, а когда услышал вопросы, то окончательно растерялся, смутился и потупился. Затем он поднял глаза на учителя, хотел что-то сказать, но смутился ещё сильнее.
Для Андреаса это была маленькая, но победа. Он ведь готов был на первый раз уступить этому мальчику – побегать с ним по коридорам дворца. И вдруг оказалось, что Мехмед согласен на меньшее – согласен остаться в классе. Принц, конечно, понимал, что подверг терпение учителя большому испытанию. Мальчик не ожидал, что терпение окажется так велико, а теперь боялся испытывать дальше, боялся обнаружить, что оно всё-таки имеет пределы. Поэтому и не задал вопрос, опасаясь услышать: «Нет, я с тобой бегать не стану».
«Всё не так плохо. Принц не так уж испорчен», – думал молодой грек и, стараясь не слишком явно радоваться, наблюдал, как Мехмед бредёт на своё место.
– Я раздумал убегать, – пробубнил наследник престола, усаживаясь на ковёр. – Давай лучше заниматься греческим.
– Ты позволишь мне посмотреть, принц Мехмед? – спросил Андреас, указывая на тетради, лежавшие на столике возле дверей.
– Тебе нужно моё разрешение? – удивился мальчик.
– Эти тетради – твои, – невозмутимо пояснил учитель. – Перед тем, как трогать чужие вещи, нужно спрашивать разрешения, поэтому я спрашиваю.
Принц помялся:
– Нет, не позволю.
– Почему? – спросил Андреас, но покорно отвернулся от столика с тетрадями и снова уселся на ковёр напротив ученика. – Почему ты не хочешь, чтобы я туда заглядывал?
– Там очень много ошибок, – небрежно ответил Мехмед. – Не хочу, чтобы ты их видел.
– Тебе стыдно за свои ошибки? – учитель постарался произнести это как можно мягче.
– Нет, не стыдно, – гордо ответил мальчик, но, конечно, это был наивный детский обман, и потому учитель всё так же мягко произнёс:
– Я думаю, принц Мехмед, что ошибок, которые ты сам исправил, стыдиться не нужно, а вот те, которые не исправлены – совсем другое дело. Однако я не говорю, что мы должны исправить всё прямо сейчас. Такие вещи невозможно сделать за один урок.
Они сами не заметили, как урок закончился. И для Андреаса, и для Мехмеда стало полнейшей неожиданностью то, что дверь класса приоткрылась, и служитель напомнил о необходимости начинать другое занятие:
– Принц Мехмед, господин учитель, час истёк. Учитель математики уже ждёт.
Молодой грек покорно поднялся и поклонился ученику:
– До свидания, принц Мехмед. Надеюсь, завтрашний урок окажется таким же полезным для тебя и интересным для меня.
– Интересным? – эхом отозвался принц.
– Да.
* * *
Мальчишка своей строптивостью заставил Андреаса попотеть, но оказался и вправду весьма интересным учеником. Модой грек уже нисколько не жалел, что приехал в Манису. Об этом он сказал учителю географии, с которым повстречался возле своих покоев. Географ – пожилой генуэзец с малиновым беретом на полуседой голове – очень хотел знать, как прошёл первый урок у преподавателя-новичка.
Пусть генуэзец был католиком, а Андреас исповедовал православие, но вдали от христианских земель это различие потеряло важность – два единоверца не чуждались друг друга, поэтому учитель географии напросился в гости.
Правда, Андреас не знал итальянского языка, а генуэзец – греческого, и для общения пришлось использовать язык мусульманской страны, но это тоже показалось пустяком, так что географ, ступив вслед за Андреасом в покои и закрывая за собой деревянную двустворчатую дверь, начал беседу именно по-турецки:
– Моё занятие сегодня должно начаться после урока математики. Это ещё не скоро, и потому, если мне будет позволено, я хотел узнать, что думает новый учитель о своём новом ученике.
Андреас жестом предложил гостю присесть на софу, а сам остановился в задумчивости посреди комнаты и посмотрел в окно, забранное деревянной решёткой с причудливым узором.
– Я думаю, – начал грек, – что принца Мехмеда недооценивают.
– Недооценивают? – оживился генуэзец. – Он ещё более упрямый, чем мы думаем?
– Нет-нет, я совсем не это имел в виду, – сказал Андреас. – Я думаю, что принц Мехмед очень умный и способный мальчик, но он сам почему-то уверен, что способен лишь на дерзости. Впрочем, даже дерзить у него получается отменно. Когда мы с ним говорили, я едва мог подобрать правильные слова для ответа. Мне оказалось трудно спорить с этим мальчиком, несмотря на то, что ему всего четырнадцать, а мне двадцать девять. Вроде бы я должен быть намного умнее его, но временами мне думалось, что я сейчас скажу глупость, и урок пропадёт зря.
– Умный и способный? – генуэзец недоверчиво сдвинул брови и продолжал ехидным полушёпотом. – К чему это притворство? Нас сейчас никто не слышит, поэтому незачем расхваливать добродетели принца, которых нет.
– Я говорю так не потому, что опасаюсь чужих ушей, – возразил грек. – Я действительно думаю, что принц Мехмед гораздо умнее, чем кажется. А если он плохо учится, то, возможно, потому, что его учителя не достаточно умны, чтобы объяснить ему, зачем нужно…
Учитель греческого не договорил, заметив, что учитель географии смотрит куда-то в сторону. Андреас проследил за взглядом собеседника и увидел, что в дверях покоев стоит Мехмед. Откуда только взялся!? Ведь принцу сейчас полагалось заниматься математикой. Получалось, что он всё-таки осуществил недавнее намерение сбежать с урока.
– Почему ты так сказал!? – крикнул наследник престола, глядя на молодого грека, а в глазах и во всём лице мальчика читалось такое мучение, которое испытывает разве что жертва диких зверей, разрываемая на части зубами и когтями.
– Принц Мехмед… – только и проговорил Андреас, почувствовав, будто уличён в чём-то постыдном, а ведь он не сказал о Мехмеде ничего плохого.
«Я должен был вести себя осторожнее, – упрекнул себя молодой учитель. – Когда мальчик, который давно никому не открывал своё сердце, всё же отваживается открыть, то его ранит любой пустяк». Ученик, наверное, обиделся, что учителя обсуждают его за его спиной, и решил, что они злословят.
– Почему ты сказал, что я умный!? – снова крикнул принц. – Ты заметил, что я подслушиваю, да? Поэтому так сказал? Хотел задобрить меня?
– Принц Мехмед, я же стоял спиной. Как я мог заме…? – Андреас не успел договорить, потому что наследник престола вдруг сорвался с места и побежал куда-то дальше по коридору.
В открытую дверь стало видно, как вслед за принцем по коридору пробежали служители в тёмных одеждах, препоясанные зелёными кушаками, а ещё через несколько мгновений раздался голос учителя математики, араба по происхождению. Этот учитель был не слишком стар, но грузен и потому не мог бегать за четырнадцатилетним сорванцом:
– Принц Мехмед, принц Мехмед, ну что ж такое! Зачем эти шалости?
Наконец, грузная фигура учителя поравнялась с дверью в покои Андреаса, где по-прежнему находились сам Андреас и его гость – генуэзец, преподававший географию. Араб, увидев коллег, беспомощно развёл руками и произнёс всё так же по-турецки:
– Он опять! Опять!
Генуэзец снова оживился:
– Ну, вот. Я же говорил. Мальчишка просто несносен! Если б мог, он бы с каждого урока убегал. Хорошо, что слуги ловят нашего ученика, но, увы, поймать его в его же покоях удаётся не всегда. Теперь станут целый час ловить по всему дворцу. Или даже два часа. Боюсь, мой сегодняшний урок пропал так же, как урок математики.
* * *
На следующий день молодому учителю ещё больше, чем прежде, не терпелось увидеть ученика. Хотелось, чтобы урок мусульманского богословия поскорее закончился, ведь тогда стало бы ясно, как беседа с генуэзцем, подслушанная принцем, отразилась на обучении греческому языку. Могло оказаться, что она отпугнула мальчика и обесценила ту победу, которую одержал Андреас на вчерашнем уроке. Но всё могло и обойтись.
К счастью, обошлось. Ученик вёл себя на удивление тихо, не дерзил… и всё-таки верил учителю меньше, чем в конце вчерашнего занятия. Вчера казалось, что Мехмед станет с готовностью «исправлять ошибки», то есть повторять уже изученные когда-то правила грамматики, а сегодня выяснилось, что принц сомневается.
Андреас, усевшись на ковры напротив ученика, открыл, было, книгу и уложил на низкую деревянную подставку, но выяснилось, что следует оставить это, опять мягко убеждать, ведь Мехмед произнёс:
– Ты вчера сказал, что мои учителя, наверное, не слишком умные, поэтому не могут объяснить мне, зачем нужно учиться.
– Да, я так сказал, – кивнул грек.
– Тогда объясни, зачем мне нужно учить греческий.
Дискуссия обещала стать приятной. Учитель поймал себя на том, что рад предстоящему разговору и даже любуется собеседником. Андреас обратил внимание, что сегодня на принце зелёный кафтан, а не жёлтый, из-за чего брови и ресницы мальчика показались ещё рыжее, чем вчера, а глаза приобрели изумрудный оттенок – очень красивый.
Андреас размышлял об этих глазах, когда принц повторил свой вопрос:
– Зачем мне греческий?
Мальчик говорил без всякой издёвки. Ему явно хотелось согласиться с учителем, однако учителю всё-таки следовало потратить время и силы на убеждение. Потому-то Андреас и начал дискуссию с вопроса:
– А если бы я сказал, что учить греческий тебе не нужно, ты бы поверил?
Мехмед задумался лишь на мгновение, после чего весело улыбнулся:
– Нет, не поверил бы.
– Значит, ты уверен, что греческий тебе необходим.
– Мой отец не знает греческого, и хорошо живёт, – возразил принц.
– Однако твой отец хочет, чтобы ты изучал этот язык, – напомнил Андреас. – Значит, видит в нём пользу. А ты веришь своему отцу?
– Да, но этого мало, – сказал Мехмед.
– Мало?
– Да, – кивнул наследник престола и, наконец, сформулировал. – Мне мало верить, потому что я хочу понимать. Умом.
– Умом? – переспросил молодой грек. – Значит, ты по-прежнему веришь моим вчерашним словам о том, что умён?
Мехмед снова улыбнулся и сказал:
– Учитель, я хочу, чтобы ты меня не уверил, а убедил, но ты всё повторяешь: «Веришь? Веришь?»
– Что ж, – Андреас кивнул. – Тогда, думаю, ты согласишься, что греческий нужен тебе затем, чтобы ты, принц Мехмед, когда станешь правителем, мог лучше понять своих подданных-греков.
– И тебя? – чуть смутившись, спросил принц.
– И меня, – мягко произнёс учитель, ведь слова «и тебя» прозвучали в устах мальчика по-особенному. «Его сердце не закрылось, а наоборот – раскрылось для меня ещё больше», – с радостью подумал Андреас. Ему вдруг показалось, что Мехмед не хочет больше никаких доводов и согласен начать обучение, однако принц всё же продолжал спорить. Возможно из простого упрямства:
– Учитель, но ведь ты умеешь говорить по-турецки. Мы с тобой поймём друг друга, – сказал ученик.
– А как же другие греки? К примеру, те, которые живут вне Турции. Они не знают турецкую речь, но среди них есть очень умные люди, интересные собеседники, которые через беседу покажут тебе мир с новой, непривычной стороны.
Принц слушал без особого воодушевления, поэтому Андреас поспешно добавил:
– Наверное, сейчас для тебя это не очень ценно, ведь ты начал учиться не так давно, и тебе всё ново, но со временем, когда тебе покажется, что ничего по-настоящему нового уже не осталось, то приятно будет встретить человека, который говорит тебе такое, о чём ты прежде не слышал и не задумывался.
– А толмачи на что? – продолжал возражать Мехмед.
– Если пользоваться услугами толмача, то доверительный разговор не получится, – заметил учитель. – Собеседник будет не так откровенен, как мог бы. И не откроет тебе всего, что мог бы открыть.
Мехмед погрузился в размышления, а затем произнёс:
– Люди всегда скрытные. Бывает, я задаю вопрос, а они врут, что не знают ответа.
– Врут? – не понял Андреас. – Зачем им это?
– Они думают, что мне не надо знать. Поэтому врут, говоря, что сами тоже не знают.
Теперь стало ясно, откуда у ученика такие мысли. «Когда ребёнок задаёт взрослым неудобные вопросы, то взрослые обычно отмахиваются», – подумал молодой грек, а Мехмед меж тем продолжал:
– Мой прежний учитель греческого тоже врал мне. Я думаю, что греки, про которых ты говоришь, будут врать так же, если решат, что мне не надо знать то, что они могут рассказать, – он гордо вскинул голову. – Но тогда я уже стану султаном. И если захочу, чтобы они сказали правду, то заставлю. Есть способы, и не надо учить греческий язык.
Несомненно, ученик говорил о пытках, и Андреас мысленно содрогнулся от такой кровожадности, но внешне остался спокойным и продолжал убеждать:
– Обычно собеседник отказывается отвечать, когда не надеется, что ты его поймёшь. Если ты будешь говорить с ним на его языке, это будет способствовать доверию. Собеседник решит, что ты готов понять, и откроется тебе.
Принц снова задумался:
– Как в тайных переговорах между государствами?
«Не только», – хотел ответить грек, но вместо этого произнёс:
– Да, например.
– Великий визир Халил-паша знает греческий, – задумчиво проговорил Мехмед, теперь будто принимая противоположную сторону в споре. – Мой отец очень ценит этого слугу, потому что на переговорах с греками тот очень полезен.
– Вот видишь, – кивнул Андреас, а принц меж тем показал, что желает новых доводов:
– А ещё для чего мне греческий?
– Для того чтобы прочесть много греческих книг, которые не переведены на турецкий, – продолжал убеждать учитель. – Увы, не переводят обычно самое интересное.
– Почему? – удивился принц. – Самое интересное должны переводить в первую очередь.
– В первую очередь переводят то, что считается полезным, – улыбнулся Андреас. – А вот тексты, которые призваны развлекать, часто остаются непереведёнными. Ты ведь не станешь спорить, что наиболее интересно то, что развлекает, а не наставляет.
Мехмед показался куда более воодушевлённым, чем прежде, но настоящего интереса пока не появилось, и тогда учитель спросил:
– А что ты хотел узнать у своих учителей, но не узнал?
Принц на мгновение опустил взгляд:
– Много чего. Сейчас точно не вспомню.
Ученик явно помнил, но почему-то не хотел говорить, а учитель не стал настаивать:
– Что бы это ни было, греческие книги, которые не переводились, говорят об очень многих предметах. Ты наверняка найдёшь там ответы на свои вопросы.
В глазах Мехмеда появилось напряжённое внимание, как будто он услышал то, чего давно ждал, или нашёл то, что давно искал, однако лицо осталось нарочито задумчивым, как если бы мальчик боялся спугнуть долгожданную удачу.
– Так это достаточная причина, чтобы учить греческий? – спросил Андреас.
– А если я просто прикажу перевести всё это? – возразил принц и опять вскинул голову, представляя, что уже вырос и является правителем.
– Перевод может отличаться от оригинала, – заметил грек. – Иногда это различие весьма серьёзное. Переводчик может выбрасывать из книги целые куски, которые считает ненужными, а остальное переиначить соответственно своим убеждениям, искажая мысли автора.
– Я прикажу перевести так, чтобы ничего не отличалось.
– А как ты проверишь, что твоё повеление исполнено в точности?
– Поручу кому-нибудь проверить, – чуть подумав, произнёс Мехмед.
– А как ты узнаешь, что тот, кто проверил, ничего не пропустил? – не отставал Андреас.
– Поручу ещё кому-нибудь проверить снова, – произнёс принц, но явно понял, что слишком уж много препятствий возникает на пути к чтению нужной книги – сперва ждать перевода, затем ждать, пока проверят, а затем снова ждать…
Учитель хитро улыбнулся:
– Не проще ли самому выучить язык, принц Мехмед? – однако перестал улыбаться, услышав от ученика новый вопрос:
– А если я не смогу выучить хорошо? – произнеся это, Мехмед сразу сник. От прежней гордости не осталось и следа. Теперь он считал себя жалким, никчемным, и это проявлялось так явно, что Андреас, не раз встречавший учеников, не верящих в себя, всё равно поразился:
– Почему не сможешь?
– Все говорят, что я глупый, и у меня нет способностей, – вздохнул мальчик.
– А я говорю, что ты умный, – напомнил учитель.
– Почему? – осторожно спросил Мехмед, и из этого следовало, что вчера он, сбежав с урока математики, услышал только самое окончание той беседы, которую вёл новый учитель греческого с учителем географии.
– Ты умный, – повторил Андреас. – Пусть ты мало знаешь, но не задаёшь глупых вопросов. Твои вопросы всегда такие, на которые мне довольно трудно ответить. Мне, человеку, которому двадцать девять лет, трудно отвечать на опросы четырнадцатилетнего мальчика. Это значит, что мальчик умён. Окажись ты глупым, я отвечал бы на твои вопросы с лёгкостью.
Ученик воспрянул духом. Глаза загорелись:
– А способности? Они у меня есть?
– Обычно их наличие или отсутствие проявляется, только если заняться чем-нибудь всерьез, – ответил учитель. – Однако я совсем не уверен, что ты всерьёз занимаешься учёбой.
Мехмед потупился, снова вздохнул:
– Это потому что у меня нет упорства. А без упорства ничего не достигается.
– У тебя нет упорства? – Андреас снова поразился. – Откуда такие мысли? Неужели, так говорят твои учителя?
– Да, мулла так говорит, – признался принц.
– А он говорил тебе, что ты упрям, как осёл? – спросил учитель. Если уж Андреас заметил упрямство своего ученика, то мулла тоже должен был заметить и сказать про это хоть раз!
– Да, мулла ругал меня и за это тоже, – признался Мехмед.
– Тогда я могу тебя образовать – упорство у тебя есть, – серьёзно сказал грек. – Дело в том, что упрямство и упорство это почти одно и то же. Упорством называют неуклонное стремление к чему-то, а упрямством – такое же неуклонное стремление оставаться на месте. Сейчас ты стремишься не учиться, но если бы ты попробовал проявить неуклонное стремление к изучению греческого…
– Я попробую, – вдруг произнёс Мехмед и от волнения даже не заметил, что перебил учителя. Впрочем, Андреас уже не хотел заканчивать фразу, снова залюбовавшись пронзительным взглядом серых глаз, ведь принц, мгновение назад смотревший куда-то в пол, на ковры, снова посмотрел на собеседника.
В глазах мальчика отразилось не только согласие, но и надежда. Мехмед надеялся, что всё получится, однако учитель заподозрил, что принц станет учиться не по собственному желанию, а из желания угодить. Это и подтвердилось, когда мальчик сказал:
– Я постараюсь, чтобы ты был доволен.
Андреас мягко улыбнулся:
– Это, конечно, хорошо, что ты хочешь сделать мне приятное, но всё-таки постарайся учиться не только ради меня, но и ради себя. Учись не потому, что кто-то хвалит, и не потому, что кто-то может наказать, а ради овладения знанием. Я подозреваю, что тебе будет весьма интересно познавать мир, а изучение наук это лучший способ познания мира.
– А почему ты думаешь, что мне интересно познавать мир? – спросил Мехмед и смутился. Наверное, мальчик слышал ободряющие слова очень редко, из-за чего они стали так ценны для него – гораздо ценнее, чем обычно бывает похвала для ребёнка, если он окружён любовью.
– Моё мнение опять расходится с тем, что говорят другие твои наставники? – спросил Андреас.
– Да, – неохотно признался принц. – Они говорят, что мне ничего не интересно.
Теперь Андреасу тоже следовало признаться:
– Просто я вижу, что у тебя большие и внимательные глаза. Люди с такими глазами всегда стремятся познавать мир. Физиологи говорят, что чем больше у человека глаза, тем шире он открыт миру и охотнее стремится к познанию, а у тебя глаза больше, чем у многих людей, которых я встречал. Значит, тебе должно быть интересно. Интерес пропадает только, если ты устал, или если тебя ведут не тем путём, по которому ты сам хотел бы идти. И получается, тебе нужно просто чаще отдыхать и самостоятельно выбирать дорогу к познанию. Вот и всё.
