Текст книги "Стрелы Перуна"
Автор книги: Станислав Пономарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)
Глава пятая
У пределов Дикого Поля
Отряд Летки расположился в крепости передового поста на границе с владениями Харук-хана. Безымянная речушка перед валом разлилась весенним половодьем. Стоял месяц май – самая опасная пора для Руси: именно в это время кочевые орды прорывались на ее земли.
Застава здесь не дремала. Крепость стояла прямо напротив брода, и даже ночью сторожа бдительно следила за переправой. С высокого вала на реку смотрели пять мощных стрелометов, около которых постоянно находился дозорный. В прошлом году Святослав приказал установить здесь еще три Спирькиных огнемета. Кочевники прослышали об этом и разносили по степи самые невероятные и пугающие слухи о чудо-оружии.
Летко Волчий Хвост и Альбида с площадки воротной башни глядели в степь. На противоположном берегу, у подножия далеких курганов, струились столбики дыма, там паслись хазарские табуны.
– Нонче спокойно, – говорил плотный низкорослый воин средних лет, старшина заставы Каменок Шолох. – Ни одного набега. И даже дозорных козарских не видать. А ране...
– А к посту табунщики подходят? – спросил Летко.
– Бывает. Но мирные. Намеднись гонец от Харук-хана прискакал. Чабаны бывают, обменять овец на медовуху или еще на што либо. Торг предлагают.
– Што сулят?
– Как всегда. Предлагают скоры, быков, рыбу вяленую, кошмы, клей рыбий, черную икру, сушеный виноград. ..
– А коней, железо?
– Пытал и о сем. Неохотно нонче отзываются на продажу коней. О сбруе, луках, железе и говорить не хотят. Купцов же из Джурджана, Бухары и Персии доселе не было. Тут што-то не так. Войной пахнет.
Летко быстро глянул на него, скривил губы в усмешке, но ничего не ответил. Молчала и Альбида, зачарованная беспредельным простором цветущей весенней степи.
На вал поднялся дружинник из свиты Летки, попросил:
– Дозволь, воевода, гусей да утиц пострелять для приварка... Их тут, в пойме, страсть как много.
– Езжайте. Каменок, дай им провожатого, не заплутали бы.
– Пущай Торша с вами едет. Скажешь ему! – распорядился старшина заставы.
– И я с вами! – кинулась следом за дружинником Альбида.
– Не дозволяю! – жестко приказал Летко. – Тут не Киев-град, и речка сия не Почайна: степняки кругом. Не приведи Перун, попадешь к ним, с меня Святослав-князь голову сымет!
– Не попаду! И конунг Святослав мне не указ! – Княжна топнула ножкой и ринулась к лестнице.
Летко побежал было следом, но Каменок Шолох сверкнул глазами насмешливо, и воевода-тысяцкий, как бы оправдываясь, бросил зло:
– Яз в избу! Позови мне туда гонца козарского!
– Сполню! – сразу стал серьезным старшина. – Прикажи принесть поснедать што-нибудь?
– Не надобно. Потом.
В круглую, на хазарский манер сделанную мазанку Зарир-богатур вошел вслед за воеводой.
– Скачи немедля к своему повелителю и скажи ему, што яз покорно. – Летко остро глянул в лицо хазарина. – Покорно, понял?
– Да, господин. «Покорно».
– Так и скажешь. Короче: мне надобно с ним увидеться так, штоб меньше людей о том проведало. Яз буду ждать тут. Бери еще одного, заводного, коня и скачи быстрее бури. Все! А это тебе за труды. – И русич кинул гонцу золотой динар.
Тот поймал монету на лету, поклонился и выскочил за дверь. Прозвенели удила, топот копыт раздался. Летко вышел на крыльцо. Гонца в крепости уже не было.
– Где княжна? – спросил он одного из дружинников. Спросил так, на всякий случай, в надежде, что взбалмошная дочь варяжского конунга одумалась и осталась в крепости.
– Схватила лук, нацепила меч и умчалась с охотниками! – белозубо улыбнулся дружинник.
– Много их?
– Да с десяток. И варяги с ней ускакали.
– Добро, – пробурчал воевода. – Иди, дело свое справляй...
Тогда на пиру у Ольгерда дочь его, распалясь, трижды стреляла из лука в подвешенный на нитке перстень, и с двадцати шагов все три стрелы пролетели через середину кольца.
Конунг гордился дочерью. Сурово усмехнулся старый варяг, когда лук взял Святич – один из лучших стрелков в Киеве. Только раз стрела гридя угодила в цель, и под смех варягов сконфуженный витязь опустил лук.
– Ну а ты, ярл Летко, умеешь ли стрелять? – спросил Ольгерд, и водянистые глаза его вспыхнули смехом.
– Все вой русские неплохо владеют луком, – хмуро отозвался Летко, уязвленный промахом друга. – Только этот больно уж легок, не для ратных потех.
– Мы дадим тебе тяжелый лук викинга! – воскликнула Альбида и звонко, переливчато засмеялась.
– Што есть лук? – пренебрежительно скривил губы Летко. – Яз ножом не промажу по перстню твоему.
– Что-о?! – загалдели варяги. – Ножом?! С двадцати шагов?! Это немыслимо!
– Это вам немыслимо, – прогрохотал бас Святича. – А витязь Летко Волчий Хвост и не то может!
– Покажи нам свое искусство, храбрый ярл россов! – насмешливо попросил Ольгерд.
– Просим! – захлопала в ладоши Альбида.
– Ну што ж, давайте перстень, – прищурился русс. Кольцо повесили на гвоздь, торчавший в стене дома.
Отсчитали двадцать шагов. Отмерял рослый варяг, и расстояние получилось более значительным, чем то, с которого стреляла Альбида.
– Неверно! – возмутились Святич и Абалгузи-пехлеван.
– Ничего! – осадил их Летко.
Он отошел в дальний угол подворья, вынул из ножен тонкий прямой стилет, прищурился, рванулся вперед, рука взметнулась, свистящая молния сорвалась с ладони. ..
– Х-ха! – враз выдохнули варяги.
Летко стоял подбоченясь и презрительно усмехался. Альбида первой подбежала к стене.
– В точку! – воскликнула она, и в следующее мгновение слезы показались на синих глазах. – Нет моего кольца, кинжал разорвал его!
Суровые воины Севера изумленно смотрели на удальца. Они сами многое умели в науке ратной, но такого. ..
– Случай, не боле того! – усомнился варяг, сидевший за братчинным столом рядом с Леткой. – Ставлю десять золотых гривен против твоего коня, росс, что тебе не попасть так метко во второй раз!
– Поставишь два раза по десять гривен, варряг, если яз сотворю то же с коня на полном скаку! – засмеялся воевода.
– Да будет так! – отрубил Ольгерд. – Если доблестный ярл россов попадет кинжалом в кольцо с коня, скачущего галопом, я к этим гривнам прибавлю десять своих. Вот мой перстень. Повесьте его на то же место!
Русс опять засмеялся. Ему подвели коня. Летко, пригнувшись, прямо с земли прыгнул в седло. Жеребец с места прыгнул вперед, встал на дыбы. Гридь осадил его железной рукой.
– Здесь мало места! – крикнул он. – Выйдем на улицу!
Все поспешили за ворота. Кольцо поставили на столб калитки. Наездник дал шпоры коню. Вороной вихрем полетел вдоль улицы.
– Он потерял кинжал! – вскричали варяги. – Надо сказать ему...
– Нет! – возопил соперник в споре. – Пусть попадает пальцем, но возвращаться он не смеет. Иначе выигрыш мой!
– Гнев помутил твой разум, Олав, – сурово упрекнул конунг. – Я дам ему свой кинжал!
– Ни к чему, князь! – вмешался Святич. – Летко поразит перстень тем же оружием, коим метал ранее.
– Как?!
– Гляди!
Летко тем временем развернул коня, свистнул пронзительно и стремглав полетел вдоль улицы. Вот наездник ловко поднырнул под брюхо скакуна и в следующее мгновение уже стоял в седле во весь рост. Бросок кинжала был столь стремителен, что никто не заметил его полета. Только когда любопытные повернули головы, кольца на месте уже не было.
– Слава!!! – громыхнули варяги.
– Слава! – звонким голосом кричала вместе со всеми Альбида и азартно хлопала в ладоши.
Слуга принес сбитое кинжалом Летки кольцо конунга. Клинок стилета пролетел через отверстие с такой силой, что золото как бы напаялось на сталь. Олав попытался снять перстень с кинжала и не смог.
– Дай сюда, – протянул огромную ручищу Ставр. – Яз сыму.
– Не надо! – воскликнул Ольгерд. – Оставьте как есть. Пусть этот союз золота и железа отныне красуется на стене в моей гриднице. Если, конечно, ярл Летко не против.
– Бери, князь, – согласился русс. – А где ж мои гривны?
– Подать золото! – приказал конунг.
– Пусть эти гривны примет от меня в дар дочь твоя, князь. Ибо не видел яз стрелка более искусного, чем она.
Ольгерд изумленно глянул на русса. Догадался, наконец, в чем дело. Сказал:
– Если она не против.
– Ты щедр, ярл россов! – воскликнула княжна. – Дар твой велик, и я... – Она лукаво улыбнулась, Летко затаил дыхание. – Я принимаю его.
– Благодарствую за честь, княжна, – поклонился тысяцкий. – А это прошу принять взамен утерянного тобой по вине моей перстня, – и подал ей дорогое массивное кольцо с крупным сапфиром.
Дар этот Летко снял с правой руки. Подарить перстень с пальца левой руки он не решился, ибо это означало признание в любви.
Альбида засмеялась, приняла подарок и без смущения надела его на безымянный палец левой руки. От неожиданности Летко Волчий Хвост захлебнулся воздухом: намек более чем прозрачен. Варяги нахмурились. Рассерженный Ингвард схватился за рукоять кинжала. Альбида спросила его насмешливо:
– Ты тоже хочешь попасть в перстень с двадцати шагов?
Варяг сердито отвернулся. Конунг сделал вид, что ничего не заметил...
С тех пор Летко зачастил в дом Ольгерда. Конунг встречал его радушно, но Альбида на глаза влюбленного русса больше не показывалась.
Лихой наездник потерял покой и готов был выкрасть красавицу, как это многие делали на Руси. Но не мог решиться.
– Пошли сватов, – советовал веселый сотский Мина, друг-побратим воеводы-тысяцкого, насмешник и балагур.
– Кто яз? – махнул рукой Летко. – Сын смерда. А она гордой княжецкой крови.
– Тож мне, князья, – презрительно скривил губы Мина. – Да у варягов што ни воин, то князь! Им на родине своей и пожрать-то добром нечего, вот они и шарят по свету, где б кусок урвать... Ты сейчас богат, у великого князя на виду: воевода! Шутка ли? У тебя под рукой тысяча воев. А у Ольгерда што? Едва сотня татей-находчиков. Правда сказать, спеси у него, што воды в Непре-реке в весеннюю пору. Шли сватов, авось и...
– Ты про «авось» у Святослава-князя спроси, – съязвил Летко. – Он это слово ой как жалует.
– Тогда позови самого Святослава сватом быть. Ему Ольгерд не откажет, остережется.
– Ты што, с ума свихнулся?! О таком просить. Да князь засмеет меня.
– Кто знает, – загадочно усмехнулся Мина.
А на следующий день великий князь Киевский вызвал к себе молодого воеводу.
– Вот што, ума палата. – Святослав искрил очами. – Езжай-ка с гонцом козарским Зариром к передовым сторожам Дикого Поля и тайно договорись с Харук-ханом о походе на Булгар-град. Гонец скажет ему, где вам встретиться. – Князь прищурился, красивые губы тронула усмешка. – Вот еще што: возьмешь с собой посла Ольгердова. Варяги тож хотят в набег на Талиба-царя идти.
– Сполню, князь, – понурился Летко: больно уж ему сейчас не хотелось уезжать из Киева.
– Што такой невеселый? – лукаво поинтересовался Святослав. – Аль зазноба какая-нито иссушила сердце молодецкое?
– Да нет, князь, – поспешно ответил воевода, и лицо его вспыхнуло жаром.
– Нет так нет! Тогда езжай немедля. Пошли отрока к Ольгерду за послом и завтра с рассветом – в путь.
Утром, ни свет ни заря, в ворота Леткиного подворья громко застучали. Воевода завтракал, уже одетый для дальней дороги.
– Иди отвори! – приказал он Ставру. – Видать, варяги. Зови посла к трапезе.
Ставр ушел. В сенцах послышались шаги нескольких человек, звон булатной стали. Дверь распахнулась и... кусок едва не застрял в горле хозяина: у порога стояла Альбида. Она смеялась, а Летко Волчий Хвост от такого неожиданного явления не мог встать из-за стола.
– Приглашай же, ярл россов, к трапезе! – звонко сказала девушка. – Я не успела позавтракать и голодна.
Воевода поспешно вскочил, повел рукой, приглашая гостей садиться, но выговорить что-либо сразу не мог.
Потешаясь над крайней растерянностью хозяина, Альбида села напротив. Четверка суровых с виду и молчаливых варягов присоединилась к ней.
– Мяса!.. – вырвалось у Летки неожиданно громко. Альбида опять расхохоталась. Русс покраснел, нахмурился и приказал Ставру уже нормальным голосом:
– Неси на стол все, чем богаты!
– Не утруждай себя, ярл. Я пошутила. Мы только что из-за стола. А вот квасу медового выпью для услаждения души. – И она протянула тонкую руку к серебряной кружке.
Летко поспешно, даже слишком поспешно, придвинул к ней глиняный кувшин со сладким напитком.
– Как ты оказалась здесь? – наконец смог он задать вопрос.
– А разве тебе не говорили, что в Дикое Поле поедет посол от норманнов?
– Дак это ты? – не поверил воевода.
– Я, – простодушно, без тени улыбки, ответила княжна, и беззаботные синие глаза ее остановились на лице русса. – А это моя охрана, – указала Альбида на варягов. – Так когда мы поедем? Наверное, пора?
– Да, пора. Ставр, в сборе ли дружина моя?
– Все тут, у ворот!
Так волей судьбы или кого-то другого Альбида была рядом. А он, удалой наездник, бесстрашный воин и искусный дипломат, так и не нашел слов признания в любви; по-прежнему хмурился и краснел, когда северянка обращалась к нему с вопросами...
Мысли воеводы прервал Каменок Шолох:
– Там степняки собрались. Сюда просятся.
Летко поднялся на вал. На противоположном берегу речки, у брода, волновались десятка два кочевников. Увидев богато одетого воина-русса, они закричали:
– Ур-рус-коназ, пусти! Торговать будем! Бараны есть, кошма есть, шерсть есть, кумыс есть!
Летко что-то сказал вполголоса старшине крепости, тот крикнул в ответ:
– Пускай старшой идет сюда! Один! – уточнил он.
Кочевники посовещались между собой. Один из них на высоком поджаром коне взбурлил брод и через мгновение стоял перед насыпью, снизу вверх глядя на руссов.
– Коназ, когда торг будет? – задорно спросил он, сняв баранью шапку в знак приветствия.
– Езжайте в Киев-град. Там много козарских купцов.
– Куява далеко, а мы не купцы. У нас товаров немного. Продаем только то, что имеем лишнего.
– Дак продали бы своим купцам.
– Э-э, нет! Себе дороже. Наши купцы малый дирхем[105]105
Дирхем (ар. и хаз.) – серебряная монета.
[Закрыть] дадут за десяток овец. Урусы больше платят.
– Что-то обличье твое мне знакомо! – пригляделся Летко к кочевнику. – А ты знаешь меня?
– Откуда, коназ-урус? Наши с тобой пути не пересекались. – Хазарин разбойно оскалил зубы.
И все-таки Летко не мог ошибиться, глаз у него был наметанный. Черная густая борода облегала широкие скулы степняка, усы выбриты, ястребиные глаза под густыми бровями глядели дерзко и вызывающе, большой горбатый нос походил на клюв беркута. Во всем обличье кочевника было что-то залихватски-зловещее, в сухом теле ощущалась стремительность гепарда. Он походил на касога[106]106
Касоги – предки ингушей.
[Закрыть] или алана, но никак на хазарина.
– Постой-постой. Дак ты ж Бичи-хан!
– Хо?! Узнал меня, Ашин Летко? – осклабился кочевник.
– С коих это пор ты, разбойник степной, стал кошмами торговать? Твое ж дело – кони?
– Нельзя громко говорить. Не хочу, чтобы кто-нибудь услышал.
– Што ж, езжай в ворота, Гостем будь. Эй, сторожа! Пропустите его!
Дозорные опустили легкий дощатый мостик через ров, и Бичи-хан въехал в крепость.
– Заходи в горницу, хлеба преломить, – встретил его Летко.
Кочевник спрыгнул наземь, поклонился воеводе, скрестив на груди руки, и ступил вслед за ним в полутемную мазанку.
– Подай перекусить и жбан медовухи! – приказал Летко Ставру. – Потом стань у дверей и никого не пускай. ..
Когда на столе появилась снедь, Летко спросил:
– Так пошто ты, Бичи-хан, страшишься конями торговать?
– Каган-беки Асмид не велел. Кто ослушается, тому секим-башка. – Кочевник провел ладонью по горлу.
– А тебе-то што до приказов хакан-бека? – усмехнулся русс. – Он же на кол обещался тебя посадить, яз сам о том в Итиль-граде слыхал. Да и не больно-то ты хакан-бека испужался, как мне ведомо.
– Зачем «на кол»? – ухмыльнулся степной атаман, разрывая крепкими зубами кус вяленого мяса. – Эх-ха, вкусно! Что за зверь?
– Медведь.
– Их-ха, – покачал головой кочевник. – Как вы побеждаете такого могучего зверя? Нам его не осилить!
– Так в степи ж он не водится. Где ты мог его видеть?
– Иногда в леса заезжаем, когда дань берем с булгар или буртасов. Там тоже медведи есть. Раз у меня коня задрал. Я саблей его ударил, так зверь чуть не задавил меня. Я на дереве спасся, а воины мои разбежались.
– Счастье твое, – расхохотался Летко. – На медведя, и с саблей? Виданное ли дело! Ты очень храбрый человек!
– Какой храбрый, – вытаращил глаза Бичи-хан. – Когда на дереве сидел, совсем не храбрый был.
– Ну ладно. Хватит. Ты другое скажи: пошто ты вдруг кола хаканова перестал страшиться? Зимой в Итиль-граде яз сам слыхал, што кто тебя споймает живого, тому – сто динаров платы.
– То было зимой, – засмеялся атаман. – А сейчас каган-беки сам дал мне тысячу динаров.
– Неужто?
– Да-да! Не удивляйся, Ашин Летко. Я спас Санджар-хана от смерти...
– Как Санджар-хана?! Он што, заболел?
– Ха! Заболел. Какой-то удалец ударил его саблей, лицо сильно поранил. Все думали: умрет эльтебер! А у меня лекарь-араб был. Я его в набеге захватил, продать хотел. А тут случай такой! Привез я лекаря, он и вылечил пресветлого Санджар-хана. А хан мне прощенье испросил у Могучего. Лекаря, правда, пришлось кагану-беки за так подарить.
– Как же «за так»? Разве тысяча динаров и твоя голова ничего не стоят?
– Тысячу динаров я за жизнь Санджар-хана получил. Так мне и сказали. А голова моя? Фи, всего сто динаров стоит. А что такое сто динаров? Тьфу!
Летко рассмеялся, так и не постигнув логики в размышлениях разбойного хана.
– Как звали того удальца, што князя Санджара поранил?
– Имя его знает только темная ночь да вольный ветер, – беспечно ответил кочевник.
– Как так?
– А-а... – Бичи-хан махнул рукой. – Карапшик саблей ранил эльтебера, вскочил на каганова коня, зарубил его конюха, сбил на землю ал-арсия и был таков! Кар-рош карапшик-богатур! Вот бы мне такого в отряд! – блеснули разбойные глаза атамана.
– Так его не споймали?
– Где там? Нет. Растворился в ночи. Шаманы говорят: это сам Тенгри-хан.
– Может быть, – не стал разуверять его Летко. – Ну вот што, хан Бичи, баранов мы у тебя купим. Но мне кони нужны.
– Э-э, коней нельзя. Голову жалко! – засмеялся разбойник.
Летко сунул руку за пазуху, вынул кошель, бросил его хану:
– Вот, выкупишь свою голову. Здесь ровно сто динаров.
– Якши[107]107
Якши – (тюрк.) – хорошо.
[Закрыть]. Будут кони. Сколько надо?
– Три тысячи голов.
– Завтра пригоню. Ночью к сухой балке. Знаешь где?
– Каменок Шолох знает.
– Задаток давай. Тысячу динаров.
Летко протянул руку, взял переметную суму, вынул из нее увесистый мешочек, подвинул атаману.
– Якши!
– А мечи, брони?
– Тут недалеко караван купцов из Бухары и Хоросана. Коган-беки велел задержать. Мои воины выполнили приказ Могучего.
– Сколько надо, чтобы купцы немедля на Русь прошли?
– Воинов триста. По дирхему хватит. А мне дашь, сколько не жаль.
– Здесь пятьсот дирхемов, – отсыпал серебро ЛетКо из другого мешочка.
– Ты щедр, коназ-урус. Все будет так, как ты хочешь. Сегодня караван придет сюда.
– Не боишься голову потерять? – засмеялся воевода. – Ты ведь теперь хакан-беку служишь, а у него расправа короткая.
– Ха! – беспечно отозвался Бичи-хан. – Я вольный человек. Служу, кому хочу. Да и голову теперь есть чем выкупить.
– Ну добро! Насчет торговли всем прочим говори с купцом Артаком. Он здесь, в тверди.
– Знаю его.
– Вот и хорошо. Пусть Артак с тобой едет, торг овцами и кошмами проведете у стен крепости, на нашем берегу.
– Ладно! Я поехал к своим воинам. Дел много, все успеть надо. Спасибо за угощение, Ашин Летко.
– На здоровье. Езжай, и пусть поможет тебе твой степной покровитель.
Бичи-хан выскочил во двор, свистнул разбойно. Его тонконогий карабаир вмиг оказался рядом. Кочевник прямо с крыльца прыгнул в седло.
– Прощай, коназ-урус... Артак, приходи на берег. Торговать будем. Сегодня много чего купить можешь!
Когда степной атаман подскакал к выходу из крепости, в ворота как раз въезжали охотники, обвешанные битой дичью.
– Ярл Летко! – звонко крикнула разгоряченная скачкой Альбида. – А я больше всех достала стрелой добычи!
Бичи-хан посторонился, остро глянул на беловолосую красавицу. Глаза конокрада вспыхнули, как у голодного волка. Он осклабился, гикнул громко, и конь-ветер вынес его за ворота, в степь.
Глава шестая
Цена свободы
Греческая кондура достигла наконец первой русской крепости на границе с Печенегией. Патрикий Михаил приказал кормчему остановить корабль на середине реки, а сам в челноке с двумя гребцами отправился к воеводе Искусеви, которого хорошо знал по прежним проездам здесь.
Грек угостился русскими яствами и просил воеводу послать нарочного к великому князю Киевскому, сообщить о прибытии в его владения посла из Царьграда.
Искусеви обещал исполнить просьбу, тем более что это было его прямой обязанностью. Но патрикий знал, что «грязный скиф» мог просто-напросто пренебречь как его просьбой, так и своей обязанностью. Мысль царского посланника подтвердилась, когда русс, хитро прищурившись, спросил:
– Хошь сказку послухать?
– Расскажи, – согласился Михаил.
– Значит, так. Подружилась синица с орлом, и стали они друг дружку в гости звать. Сначала синица к орлу прилетела. Орел положил перед ней тушу барана. Што могла поделать синица с таким подарком? Только и поживилась, что клочком шерсти для гнезда... На другой день полетел орел в гости к синице. Та выложила самое лакомое свое угощение: несколько семечек конопли. Увидев это, орел возмутился. «Ты издеваешься надо мной? – сказал он грозно. – Я голоден, а ты предлагаешь мне такую мерзость. Мое лакомство – живая кровь! Где она?!»
«Но я не могу ловить баранов!» – ответила синица.
«Раз не можешь, так нечего набиваться в друзья к орлам. Но я голоден, и ты мне заменишь барана, поскольку тоже носишь в себе живую кровь!»
И орел склевал синицу!.. Как, хороша сказка? – вкрадчиво осведомился русс.
Патрикий трижды слышал ее от Искусеви, но вида не подал, рассмеялся:
– Любопытная сказка.
– Я вижу, ты не понял ее?
– Как ни понять. Мой баран при мне, – и как в прошлые разы, поставил перед Искусеви стопку золотых монет.
– Догадливый! – сгреб золото воевода. – Плыви, друг, спокойно. Все сполню, как надобно...
Спафарий мерил палубу крупными шагами: волновался за судьбу патрикия. Военачальник бросал хмурые взгляды на русскую крепость и бормотал что-то про себя, ругался, должно быть, на греческом языке... Но вот от пристани отделился челнок.
– Плывут! Слава Иисусу Христу! – Спафарий размашисто перекрестился. – Эй, там! Приготовиться к движению!
Четверо дюжих рабов ринулись на нос, к якорному канату.
Патрикий Михаил поднялся на палубу.
– Ну что? – глянул на него Хрисант.
– Вперед! – буркнул сановник и, ни на кого не глядя, ушел в свою каюту на корме.
– Якорь поднять! – рявкнул кормчий.
Мускулы рабов напряглись, могучие ладони медленно перебирали мокрый пеньковый канат.
– Скорее! – ревел кормчий, поминая дьявола и всех его прислужников.
Рабы, изнемогая, зашевелились быстрее. Наконец дубовые, окованные железом лапы показались из воды. Невольники ухватились за них и, срывая ногти о каменное грузило, перевалили якорь на палубу.
– Эй, там, на веслах! Греби!
Тяжелые лопасти разом вспенили воду по обоим бортам кондуры. Половодный Днепр упорно сопротивлялся могутной силе двух десятков рабов. Кормчий правил к левому, пологому берегу, где течение было поспокойнее.
– На веслах! Т-так вас-с... – ругался он почем зря. – Нажми, собачьи дети! Эй, надсмотрщик! Ты что, заснул, сын евнуха и свиньи?! Расшевели их!
Загрохотал сыромятный бич в чреве корабля. Стоны и ругань вторили ему. Весла заработали быстрее...
– Вот и на родину попал, Уруслан! – прохрипел кто-то из гребцов. – Х-а-ха! А бич так же больно бьет, как и в Кустадинии. И цепи крепко держат. Ох-ха! – захлебнулся голос после секущего удара. – Чтоб-б ты...
Еруслан, в отличие от многих, ловко управлялся с тяжелым веслом. Еще никогда он не чувствовал себя таким могучим. Здесь, на Русской земле, он воспрянул, сердце радостно заколотилось в груди. Он знал: приходит последняя ночь его плена. Он на Руси. А она, родная, не даст пропасть. Еруслан верил в это, время его наступило.
Ночами, когда смертельно уставшие гребцы засыпали на жестких скамьях, богатырь пытал свою силу на железном кольце, вделанном в дубовый брус. Как ни старались греческие кузнецы, несокрушимость их невольничьего металла уступила наконец мощи русса. От постоянного напряжения железо устало бороться с живой силой: основание стального кольца подалось и лопнуло где-то внутри деревянного бруса. Ликующий раб выдернул из расшатанного отверстия пораженный обрывок металла. Это случилось ночью, когда кондура стояла на якоре неподалеку от берега. Всего мгновение отдыхал Еруслан после своей столь долгожданной победы.
– Назар-бек, – тихо тронул он за плечо своего побратима. Тот не шевельнулся, придавленный тяжелым сном.
Не сразу русс разбудил его: араб мычал во сне, отбивался, стонал. А когда очнулся, то чуть не испортил все дело.
– А?! Что?! – во весь голос громыхнул невольник. Еруслан зажал ему рот ладонью.
– Тихо! – прошептал русс на ухо побратиму. – Молчи!
Араб наконец пришел в себя, оторвал чужую ладонь от лица.
– Это ты, Уруслан? – шепотом спросил он. – А как ты дотянулся до меня?..
Это в самом деле казалось чудом для очнувшегося от сна невольника: греки приковывали гребцов так, чтобы один не мог дотянуться до другого. Опыт еще Древнего Рима научил их разделять и властвовать. Проверенное веками правило господствовало и здесь, на корабле: ведь двое могучих рабов, объединившись, могли сокрушить любые цепи. Так оно и произошло ночью на царской кондуре, стоило только одному невольнику помочь другому. Освободившийся русс и прикованный араб легко вырвали толстое железное кольцо из борта корабля.
– Надобно освободить других, —прошептал Еруслан.
– Верно. До рассвета еще далеко. Потом мы перебьем румов и обретем свободу.
– Но сначала надо избавиться от надсмотрщика.
– Это сделаю я! – прошептал Назар-али. – Наступил час мщения. Я пошел.
– Будь осторожен. Штоб без шума...
– Задавлю руками.
Араб ощупью двинулся к носовому отсеку судна. Раз или два звякнули его цепи. Сердце Еруслана замерло в груди. Но вот послышалась возня, сдавленные стоны, и все стихло. Привыкшие к темноте глаза русса разглядели пригнувшуюся тень.
– Все! – яростно прошептал знакомый голос. – Задушил мучителя. Что дальше делать, Уруслан?
– Давай будить по одному, чтоб не всполошить всех и не наделать шума.
– Верно! Тут булгар Ангул. Сначала разбудим его.
Заговорщики растормошили болгарина Ангела Живку, веселого и неунывающего силача. Тот мгновенно сообразил, что к чему. Втроем они сломали железо в один миг. Сами цепи оставались на руках невольников, но они не стесняли движения. Главное, не зазвенеть металлом и не возбудить интереса дозорных наверху. Но заговорщики все делали тихо и сноровисто: в прошлом все они были воинами, стояли в дозорах, не раз ходили в разведку и знали, как вести себя в самых невероятных ситуациях. Приводя в чувство по два-три гребца, невольники скоро оторвали всех своих товарищей от бортов кондуры.
Теперь предстояло выбраться наверх и разделаться с охраной. Охраны было вдвое больше, и только внезапность могла помочь рабам победить.
– Выждать надобно, пока месяц склонится к западу. Сон ромеев – наш главный союзник! Катафракты не чета другим воям: крепки и бою лучше обучены.
– А как выходить будем? – спросил болгарин. – Надо бы договориться. Ты наш боил[108]108
Боил (болг.) – воевода; командир.
[Закрыть], Руслан. Говори.
– Значит, так, братие. Разобьемся на четыре части, по шесть воев. В первой за старшого будет Назар-бек, во второй – Ангел Живка, в третьей – козарин Ази-батырь, в последней – перс Джага-пехлеван.
– Поняли! – раздалось из темноты.
– Тише! А теперь пусть старшие назовут своих воев. Невольники зашептались. Названные присоединились к своим командирам. Споров не было: все понимали серьезность положения.
– Делаем так, – стал излагать Еруслан. – На лодии два дозорных. Один стоит на корме, другой – у выхода, на носу. Вон его тень броней отсверкивает...
Палуба только на одну треть покрывала корабль. У носа зиял проем с лесенками. Одна вела на носовую площадку, где всегда стоял дозорный, другая – прямо на палубу.
– ...Яз сначала осторожно поднимусь к дозорному, упокою его, – говорил Еруслан. – А потом пойду к кормовому веслу и поручкаюсь с другим греком. Как только трижды звякну железом, так все с веслами в руках подниметесь наверх и ударите по воям ромейским, покамест они спят. Не спутайте, где свой, где чужой. Да к тому времени уж и светать начнет.
– Да будет так! – шепотом, как клятву, выдохнули рабы.
– На трудное дело идем, братие. Не все к восходу солнышка живы останутся. Но выбирать нам не из чего: или смерть обручит нас с землей, или мы в битве обретем свободу!
– Веди нас в бой, Уруслан, – прошептали голоса. – Мы не отступим!
Между тем луна сместилась к западу. Пахнуло предутренним холодком.
– Ну, я пошел! – решительно выдохнул Еруслан.
– Помоги тебе Христос!
– Пусть аллах хранит тебя!
– Адонай даст тебе силы!
– Тенгри-хан, помоги ему!
– Перун, веди меня! – выдохнул русс и, стараясь не звякнуть цепями, скользнул к лестнице.
Сделав три легких шага по перекладинам, Еруслан остановился, прислушался. Часовой стоял над ним блестящим истуканом, до невольника доносилось ровное дыхание: катафракт безмятежно спал.
«В русские пределы пришел, успокоился», – сообразил Еруслан и осторожно повернул лицо к корме. Из-за каютки второго дозорного не было видно. Русс занес ногу на четвертую перекладину и... мгновенно застыл. От мачты отделилась тень человека, шагнула к борту.
– Бр-р-р! – донеслось оттуда. – И как эти скифы живут в таком холоде! Кха-кха!
Дозорный на носу не проснулся. Стоявший у борта оправился в воду, постоял немного и вернулся к месту ночлега, бормоча что-то себе под нос. Русс помедлил еще немного и стремительно скользнул к носовому мостику. Для исполинской силы русского могута даже этот рослый воин показался не сильнее барана. Чтобы не нашуметь случайно, Еруслан схватил дозорного за голову и резко рванул ее вверх и в сторону. Катафракт и стона не издал. Только рука, скорая рука воина, успела схватить рукоять кинжала, но и ей ничего не удалось сделать, чтобы защитить жизнь хозяина...
Еруслан устремил взгляд к мачте, где под парусом спали катафракты. Тишина, только храп раздавался. Тогда русс махнул рукой. Из трюма выпорхнула тень.
– Черномир, ты?
– Яз, брат! – шепнул тот одними губами.
– Возьми его и тихо спусти вниз. Меч передай Назар-беку. Копье пускай тут полежит. Кинжал у меня останется. Поспешай.
– Понял! – выдохнул Черномир.
Через мгновение, не звякнув ни одной частью доспеха, труп дозорного канул в трюме.
Еруслан уже собрался было двинуться к корме, как вдруг увидел тень за мачтой.
«Другой дозорный, – понял русс. – Сюда идет. Надобно спящим прикинуться».
– Эй, Аргир? Заснул, чертов сын! – неожиданно громко прозвучало в ночи.
