Текст книги "Стрелы Перуна"
Автор книги: Станислав Пономарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)
Глава четвертая
Враг в стане руссов
– Глянь, лазутчик! – прошептал Кирша.
Бортя-лесовик сжал ему локоть и приложил палец к губам. Оба они были передовым дозором на краю небольшого перелеска, в версте от берега реки. Позади гомонил русский боевой стан, впереди разлилась тишина, разбавленная звонким перекликом цикад... Кочевники после трех неистовых атак на киевские полки отошли, и казалось, ночью они нападать не собираются. Иногда, правда, пока еще было светло, мимо пролетали небольшие отряды сторожевых хазар. В перелесок они не заезжали, остерегаясь засады.
Но солнце село, хазары угомонились, дозоры уже перестали маячить в степи, и вот...
В страшной мешанине битв Кирша как-то сразу позабыл о личной мести Санджар-хану. Там, на своей земле или в столице Хазарского каганата Итиль-келе, хан был для мстителя просто врагом, пусть власть имущим, но все-таки простым смертным. Здесь же он стал для русса великаном, воплотившим в себе всю ненавистную мощь неисчислимой хазарской орды. И прежде чем удовлетворить личную месть, Кирша должен был истребить всю эту вражью силу. А такое можно было совершить только единством всех русских полков. И мститель перед лицом чуждого свирепого воинства видел себя не отдельной личностью, а мизерной частицей целого, имя которому – Русь! Здесь, на жестоком поле брани, Кирша остро почувствовал неодолимую силу братства ратников, деливших с ним и кусок хлеба, и судьбу, и саму жизнь...
Бортя-лесовик, в отличие от своего товарища, не задумывался над этим, ибо мысли его были просты и беззлобны. Он не держал обиды на Русь за испытание огнем на судном холме в Киеве, не думал обижаться на великого князя за покалеченную руку. Смерд всегда был един со своей землей, и во сне и наяву. И на бранном поле Бортя не думал, что совершает подвиг во славу Руси, просто он выполнял искони трудную работу – бил врага, грозившего его дому всю жизнь, сколько он себя помнит. И все...
Пригнувшаяся тень человека мелькнула совсем рядом. Кирша привстал, отвел руку назад, приготовив к броску аркан. Лазутчик показался вновь... Бросок русса был точен. Дозорный тут же прыгнул вперед и оказался рядом с врагом. Удивительно, но тот не стал сопротивляться, не поднял тревоги и спокойно дал связать себя. Он молчал, пока руссы не отвели его дальше в перелесок. Здесь пленник заговорил на ломаном русском языке:
– Минэ нада коназ Саванельд.
– Зачем? – спросил Бортя.
– Толка яму скажым. Коназу слово есть.
– От кого?
– Ты же не коназ Саванельд, а?
– Добро! Пошли, – распорядился Кирша. – Ты, брат Бортя, побудь в дозоре один. Сейчас к тебе подмога придет. А яз отведу козарина к воеводе Свенельду.
– Иди. Сполню, как велишь. – И лесовик шагнул в сторону, мгновенно растворившись во мраке: ни шума шагов, ни шороха.
Хазарин изумленно глянул ему вслед. Ему показалось: не человек это, а дух лесной. Кирша не удивился. Как ходят в лесах русские охотники, он знал с детства.
– Пошли! – дернул он за конец аркана, которым был связан лазутчик.
– Падажды. Слово к тыбе есть.
– Сказывай, – насторожился русс.
– Нас слушат ныкто нэ будат?
– Говори по-хазарски, я понимаю. А услыхать нас некому, мы одни здесь!
Переметчик обрадовался:
– По-хазарски? Это хорошо! – Помолчал, словно решаясь на что-то. Потом, видимо, решился: – Мне нужно так встретиться со Саванельд-беки, чтобы никто не узнал и не увидел.
В темноте не разглядеть было выражения лица хазарина, но по голосу Кирша понял, что тот идет не с пустыми словами. Сотский решился на хитрость:
– Как так? Тебя надобно к Святославу отвести.
– Зачем тревожить самого кагана Урусии? – поспешно перебил хазарин. – Весть моя не так важна, чтоб утруждать пустыми словами разум великого. Отведи меня к Саванельд-беки, и ты получишь десять динаров.
– Ха! Десять?
– Я оговорился. Сто.
– Давай сейчас! – прикинулся жадным Кирша.
– Возьми кошель за пазухой и отсчитай себе сто монет.
Кирша достал из халата хазарина туго набитый увесистый мешочек, развязал его, стал отсчитывать деньги, приговаривая шепотом:
– А ты не щедр. Мог бы дать больше. И куда тебе столько?
– Хорошо! Отсчитай себе еще пятьдесят динаров, и пойдем скорей!
– Куда торопиться? Успеем.
– Можем не успеть. Скоро Санджар-Саркел-тархан поведет свои тумены в бой.
– Что-о?! – сразу позабыл про золото Кирша. – Пошли!..
Велик был воевода Свенельд на Руси. По знатности и богатству уступал только великому князю Киевскому. Дружину личную имел и дань собирал с половины славянских племен. Грозного имени его страшились враги и... друзья. Не раз и не два пятнали воеводу вражеские мечи, стрелы и копья на полях многочисленных сражений. За чужие спины полководец не прятался, храбр и неистов был в бою. Умел водить дружины, крови не жалел, стремился достигнуть цели любой ценой, а цена эта определялась чаще всего чужими жизнями и чужой бедой. За это не любили Свенельда на Руси. Народ накрепко назвал варяга: Чёрный Ворон Сантал!
Но Святослав, ценя мужество Свенельда и его полководческий дар, держал его при себе и в обиду никому не давал, хотя вряд ли кто мог осмелиться нанести обиду мстительному и могущественному варягу. Знал Святослав и то, что сподвижник его мог переметнуться на сторону врага, если бы враг не поскупился. Однако чтобы купить верность такого человека, сумма должна быть поистине сказочной. Великий князь знал: хазары, например, такой цены Свенельду никогда не дадут, и до поры до времени был спокоен.
Свенельд и в сегодняшних битвах отличился непоколебимой твердостью: сам рубился в передовом отряде, его жестоко достали стрелой в левое плечо. Но варяг не отступил, и воины его, видя вождя впереди, стояли насмерть. Сегодня Свенельд был верен Руси, верен безоговорочно!
Вот вчера, то есть месяц назад, если бы каганы Хазарин согласились на его предложение, тогда... Но то было вчера.
Кирша, как и большинство руссов, не любил Свенельда и не доверял ему. И этот случай с вражеским лазутчиком был подозрителен сотскому, два года пробывшему в плену у хазар и лучше других знавшему о коварстве ханов и эльтеберов.
– Идем скорее, – торопил он переметчика и по дороге как бы мимоходом спросил: – А ты видел раньше Свенельда?
– Нет, – ответил хазарин. – Говорят, он страшен лицом и велик телом?
– А што в нем страшного? Старый, седой. Ростом чуть выше тебя.
– Да? Пусть седой будет. В Хазарии его все равно боятся и уважают. Это великий бек: почти как каган-беки Асмид!
Кирша усмехнулся. Их окликнули. Русс ответил условленным знаком. К ним подошел ратник в полном боевом доспехе с обнаженным мечом в руке:
– Кто такие!
– Ты, Ждан? – узнал его Кирша.
– Яз... А-а, это ты. Кого привел?
– Переметчик козарский. Кто старшой в дозоре?
– Сотский Перемир.
– Покличь.
Ждан что-то сказал одному из ратников, тот ушел.
– Ты тут десятским, што ли? – спросил Кирша.
– Сдосужился за пять лет сидения в граде Немирове. А ты в сотских ходишь, сказывают?
– Хожу.
– Вот ведь как судьбина поворачивает. Добрыня-витязь у нас в Немирове сопливым глуздырем был, при мне в десятские князь его поверстал. А нонче? Нонче он воевода нарочитый! Есть ли кто сегодня выше Добрыни-витязя на Руси? Разве только великий князь, воеводы Свенельд да Асмуд! Вот и ты сотский уже, хотя и в полоне козарском побывал. А яз вот насилу в десятские выбился. Эх-ма!
– Завидки, што ль, берут? – усмехнулся Кирша. – Служи лучше во славу Руси, тогда и сотским и тысяцким станешь. Святослав-князь за добрую службу ратников– своих щедро жалует. Вон Летко Волчий Хвост два года тому простым дозорным был, а нынче – воевода!
Ждан хотел ответить, но пришел сотский Перемир, встал перед Киршей:
– Чего тебе?
– Ждан, постереги козарина. Отойдем, разговор есть, – позвал Кирша начальника дозора.
Сотские отошли, поговорили малое время. Перемир позвал Ждана с хазарином.
– Пойдешь с нами! – приказал он десятскому. – Эй, Кудряш, за старшого здесь останешься!
– Добро, брат Перемир. Будь покоен, углядим ворога, – раздался из темноты густой бас.
– Пошли! Сейчас ты увидишь того, к кому тебя послали, – обратился Кирша к лазутчику...
Их трижды останавливали, покамест они дошли до боевого стана руссов. Сквозь оборонительные сооружения их вел проводник, выделенный сотским последнего дозора. Провожатый то и дело командовал:
– Вправо! Прямо! Тут с осторожкой, смотри не ступи в сторону: яма! Теперь влево. Идите точно во след. Стоп! Сейчас помост опущу. Теперь по одному ходь сюда!..
«Нелегко будет богатурам Санджар-Саркел-тархана преодолеть этот заслон, – думал хазарин. – Умеют урусы обороняться. Времени с последнего боя прошло совсем немного, а здесь – непреодолимая преграда из кольев, волчьих ям и... А вот и вал. О-о! Ров перед ним!»
На вал им пришлось взбираться по приставной лестнице. Связанный хазарин дважды срывался, но его крепко держали под локти и не дали скатиться в ров.
Чтобы не привлекать посторонних взоров, Кирша с хазарином и Жданом остались в тени вала, а Перемир ушел в свет костров. Отсутствовал он недолго и вскоре появился с человеком высокого роста. Хазарин разглядел в полумраке властное горбоносое лицо, длинные до плеч волосы и орлиные глаза. Ждан открыл было рот, чтобы приветствовать начальника, но Кирша больно ткнул ему в бок кулаком: десятский икнул и промолчал.
– Зачем я нужен тебе? – по-хазарски спросил человек жестким, привыкшим повелевать голосом.
Хазарин поклонился:
– Ты Свенельд-беки?
– Да, я воевода Свенельд!
Ждан вылупил глаза от крайнего изумления, но он стоял за спиной хазарина, и тот ничего не заметил. Кирша ударом кулака снова привел немировского десятского в нормальное состояние.
– Мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз.
Говори при них. Это мои люди.
– Прикажи развязать.
Воевода кивнул. Кирша распутал узел на руках лазутчика. Хазарин потер запястья, потом засунул правую ладонь за пояс и извлек оттуда плотный рулончик пергамента в полпальца величиной.
– Прочитай, здесь все сказано, Саванельд-беки.
Воевода взял послание, развернул:
– Перемир, возьми у дозорного факел, посвети.
Когда появился свет, воевода пробежал глазами текст, ахнул удивленно:
– Вот-т оно што! Измена!
Хазарин ошарашенно посмотрел на властного уруса, понял вдруг, отшатнулся:
– Скажи, коназ, ты Саванельд-беки?
– Што-о? Нет. Яз воевода Асмуд!
– А-а-а! – Лазутчик ударил вдруг по руке воеводы, прыгнул в сторону и в мгновение ока взбежал на вершину вала.
Пергамент вылетел из руки Асмуда, свернулся в рулончик и канул в темноту.
– Держите козарина! – прогремел приказ Асмуда. – Не стрелять! Живым, живым берите!
Ратники на валу бросились за беглецом. Перемир тоже исчез во мраке. Около Асмуда остались Кирша и Ждан. Кирша, наклонясь, светил факелом, чтобы отыскать кожаный свиток. Ждан с той же целью ползал на коленях. Среди щепы, избитого копытами коней чернозема пополам с травой отыскать мизерный рулончик было непросто.
Асмуд торопил:
– Ну што вы там копаетесь?! – и сам пытался отыскать потерю, обшаривая острыми глазами освещенное факелом пространство.
Вернулся Перемир. .
– Ну што, споймали? – Воевода грозно глянул ему в лицо.
– Да как сказать... – замялся сотский.
– Скажи как есть.
– В яму угодил лазутчик козарский. На кол напоролся и... – развел руками Перемир. – Прости, воевода.
– Жаль, поспрошать бы его надо было кое о чем. Теперь все тайны с ним умерли, – пожалел Асмуд. – Хотя бы знать, кто он таков, а так...
– А яз знаю его, – неожиданно сказал Кирша. – Только што вспомнил, где мне довелось видеть сию рожу.
– Кто ж он?
– Белый богатырь из тумена самого хакан-бека козарского – сотский, кажись. На базаре в Итиль-граде похвалялся он купленной саблей самому великому князю Святославу голову срубить.
– Ишь ты, грозный какой, – насмешливо заметил Асмуд. – А раз так, то по делам и честь! Однако ж вон с какими злодеями ручкается варяг Све... – Воевода не закончил, прикрикнул: – Ну, не нашли послание? Не иголка, чать. Ищите! Ищите проворнее!
– Разве тут найдешь, – отозвался Ждан. – Как скрозь землю провалился. Штоб его! Все колени ободрал.
– Яз тебе еще кое-што обдеру плетью, коль не отыщешь, – пообещал воевода. – Найти надобно. Кирша, тебе поручаю. Все тут переройте, а штоб кожицу сию мне в руки отдали. И... под страхом смертной кары – никому ни слова о том, што видели и слышали. Никому!
– Не скажем, воевода. А послание козарское отыщем! – отозвался Ждан.
– Ищите! Меня давно уж дело ратное кличет. Как переметчик сказывал, гридь Кирша? Санджар ночью непременно на нас пойдет?
– Сказывал, тумены козарские для битвы готовы.
– Ну-ну. Встретим...
Асмуд ушел. Трое пядь за пядью обшаривали землю перед валом.
Хитер был Кирша, подозрителен, да и Перемир ему в этом не уступал. Однако же не догадались они Ждана обыскать. А опасное послание хазарское давно уже кануло за пазуху немировского десятского, и ползал он на коленях и чертыхался только для вида. Лукавый ум Ждана сообразил, что Свенельд щедро вознаградит его за предупреждение и за этот смертельно для того грозный клочок пергамента.
Кирша и Перемир искали бы пропажу так долго, что, наверное, догадались бы обыскать и Ждана, но тут могуче громыхнули мечи по железным щитам: хазарские тумены пошли в ночную атаку!
Слева, в полуверсте от них, ярким огнем полыхнул сухой камыш.
– Все, не найти! – крикнул Кирша. – К бою, братие! Мож, потом отыщем послание козарское воеводе Свенельду. Вперед!
И сотские побежали на вал, вырвав из ножен мечи.
– Где Ждан?! – спросил Кирша Перемира, когда они оказались среди тысяч ратников.
– Тут где-то!..
Но тут его не было. Ждан бежал к Свенельду. И долго ему искать варяга не пришлось: тот в свете горящего камыша, сидя верхом на коне, отдавал распоряжения тысяцким:
– Плотнее, плотнее ставь полки! Как огонь погаснет, комонники козарские силой великой на нас пойдут. Стойте крепко! Не дрогните!
– Воевода! – окликнул его Ждан... – Свенельд! Дело и слово спешное! Дело смертное!
– Подойди! – приказал тот. Ждан подбежал:
– Вот. Послание тебе!
– Што в нем?
– Не ведаю. Только воевода Асмуд знает... Свенельд вырвал рулончик из руки Ждана, развернул здоровой рукой – левая покоилась на перевязи, – пробежал глазами по тексту, остро глянул на десятского:
– Кто ведает про сие?
– Кирша, Перемир и воевода Асмуд. Но читал только Асмуд, а што в послании сем, никому из нас не сказывал.
– А переметчик где?
– Убежал было, да в яму угодил и на кол напоролся. Погиб.
– Так... – Свенельд помолчал мгновение. – Награды ждешь?
– На то твоя болярская воля, воевода, – Ждан смиренно согнулся в поясном поклоне.
Свенельд криво усмехнулся, внезапно вырвал из ножен меч и наотмашь рубанул им своего невольного благодетеля. Ждан, рассеченный до пояса, рухнул на прибрежный песок.
– Переметчик козарский! – крикнул варяг. – Вот весть изменную мне принес. – Он показал тысяцким клочок пергамента. – Мыслят купить меня козары! Меня?! – И бросил кожу в горящий камыш.
Тысяцкие переглянулись. А Велемудр, ставший во главе богатырей тяжелой дружины вместо Добрыни, шепнул своему товарищу полочанину Колесу:
– Ишь как перехитрил нас! Надобно было узнать, што в послании том. Хитер вар-ряг. Будь настороже. В случае чего яз смахну ему голову, не промажу...
– Што ж все-таки в послании том?
– Проведаем потом у Асмуда. Он же читал. Слыхал, што Ждан-то сказывал?
– Нет! Он тихо речь вел.
– А яз слыхал. Асмуд-воевода глядел послание сие.
– Тогда и мы проведаем. А все ж и сейчас узнать не мешало бы, перед жестокой сечей, штоб в измене голову попусту не сложить...
А в послании было: «Свенельд-беки! Великий каган Шад-Хазар Наран-Итиль жалует тебя землей Таврии с городами: Таматарха, Короча, Суруж и Фуль. Ты получил просимое тобой. Выполни теперь свое обещание – помоги сокрушить кагана Святосляба!» На тексте красовался золотой оттиск с перстня великого кагана Хазарии Иосифа.
Прочитав послание, Свенельд подумал с горечью: «Поздно!». А зарубив Ждана, рассудил: «Один опасный недруг теперь у меня на Руси – Асмуд. Кирша и Перемир не в счет: кто им поверит, да и не ведают они ничего. А вот ежели Асмуд донесет Святославу, тогда... Мож, выкручусь? Послания-то нет, сгорело! Все одно веры мне прежней не будет: Асмуд не даст забыть князю о злоумышлении моем. А посему битву нынешнюю надобно мне свершить доблестно и все сделать, штоб в победе слава моя сверкала ярче Асмудовой. Погибну, а добьюсь сего!.. А мож, старый филин погибнет?.. Нет, вряд ли! А мож, мне...»
Камыш прогорел. Конные толпы хазар стремительно надвигались из темноты.
– Колес! – позвал Свенельд. – Веди гридей вдоль брега и ударь по козарам справа... Братие и дружина! – воззвал он к богатырям. – Копья к бою! Р-рысью-у... Вперед!
Глава пятая
Ночь мучительного неведения
Добрыня недолго наблюдал за битвой, свои дела влекли воеводу. В сопровождении сотских, Колюты и печенежского военачальника Эрнака Свирепого витязь обошел боевой стан на острове. Половина ратников спала у костров тяжелым сном смертельно уставших людей. Другие при свете факелов и костров укрепляли вал частоколом из разобранных строений посада. Всеми работами руководил тысяцкий Радислав, пожилой воин с простым и ясным лицом. Правая рука его покоилась на перевязи, лоб обмотан тряпицей, пятна крови запеклись на грубошерстном плаще. Он не спал вот уже почти сутки, но был бодр и подвижен. Подходя, Добрыня услыхал мягкий грудной голос тысяцкого:
– Вот тут и вбей колья, Завид. Козарин полезет, а ходу и нетути. А ты его копьем в ров и столкнешь. Понял, голуба моя?
– Как не понять, – ответил хриплый бас. – Все сполню, как велишь. Не сумлевайся.
– Бучма! Подбрось, голуба моя, дровец в костер. Аль не видишь, товарищам твоим темно... Чекан-богатырь, посматривай, штоб ворог змеей подколодной к нам не пролез.
– Устерегу, воевода. Не бойсь. Яз дело ратное ведаю. Не впервой, чать, в дозоре стою.
– Добро! Яз так только... Кентарь, сходи, разбуди десяток Сенчи. Пора и вам, голуба моя, головы приклонить до зари...
– Пошто гонишь? Есть еще силушка, воевода. Дело справим – отдохнем! – откликнулся скорый говорок из темноты.
– Нет-нет, голуба моя, – прозвучал мягкий голос Радислава. – Ты уж сполняй приказ. Поутру битва грядет, а ты силушку срасходовал. Как быть, а, голуба моя? Нехорошо!
– Ладно уж! – прозвенел веселый Кентарь. – Будь по-твоему! Не сердись...
– А-а! Честь тебе, воевода-витязь! – увидел Радислав Добрыню. – Ты откель прилетел, голуба моя?
Добрыня ответил. Помолчали. Радислав заговорил первым:
– Н-да. Мыслится мне, не к делу Ядрей согласился в крепость идти. Не выпустят его козары. Ой, не выпустят, голуба моя!
Понимал это и Добрыня, но не стал объяснять, почему согласился Ядрей на столь неслыханное дело. Никто на острове не знал, что в плену русском был сам каган-беки великой Хазарии. Был, да сплыл! Чего рассказывать. Добрыня строго-настрого запретил раскрывать эту былью бывшую историю.
Воевода кратко изложил свои ратные соображения Радиславу, похвалил его за труды во славу Руси Святой, посетовал, что раненый тысяцкий так и не отдохнул в отличие от своих подчиненных.
– Ничего, – мягко отозвался Радислав, тронутый вниманием прославленного витязя. – Раны не болят, а яз двужильный... Опаско мне, голуба моя, мало воев у нас. Козар в тверди много. А ну, ночью навалятся на нас?
– Мыслю, не навалятся. Хакан-бек будет ждать, покамест битва на том берегу свершится.
– Кто-о?! – изумился Радислав.
Добрыня нахмурился, поняв, что нечаянно проговорился. Хорошо еще, никто, кроме тысяцкого, не услыхал ошеломляющей новости: присутствие в крепости самого кагана-беки могло и напугать кое-кого. Пока там, за рекой, гремела битва, Добрыня остерегался сообщать ратникам эту новость. Вот если победит Святослав, тогда...
– Там сидит хакан козарский, – понизив голос, указал на стены Саркела Добрыня. – Сидит, ако лисица в клетке. Только не говори покамест никому.
– Да-а, голуба моя! Не бойсь, не скажу. А яз-то мыслю про себя, пошто козарин нонче злее злого на нас пер. А оно вона што!.. А как же теперича Ядрей? – вдруг спохватился Радислав.
– Кто ведает. Поутру видно будет. А так – Перун ему в подмогу! Ежели што случится с Ядреем, жалко. Добрый воевода... Ну ладно, яз пошел. Смотри тут!
– Будь покоен, голуба моя! Будь покоен. Иди себе, раз дело зовет.
Добрыня зашагал к реке. Он долго стоял и смотрел на противоположный берег. Огонь там угас, но гул могутный стелился над спящей рекой: то битва рокотала! Там отчаянные сполохи иногда чертили небо...
Тревога неведения заполнила Добрыню. О как хотел он быть там, в гуще боя, зорким глазом следить за напругой вражьей и мечом острым усмирять степную гордость. ..
Всего в пятистах шагах от русского воеводы, на самой высокой башне, так же одиноко стоял каган-беки великой Хазарии и с той же тревогой ждал исхода сражения. Оба, и русс и хазарин, понимали: именно эта битва может решить исход всей войны, это сражение может положить конец многолетней борьбе двух непримиримых врагов – Руси и Хазарского каганата, этот жестокий бой может низвергнуть одного в бездну забвения, а другому подарить бессмертие в веках! Кто победит? Об этом думали, бездействуя, сын простого охотника из города Любеча – витязь Добрыня и высокородный эльтебер Дикого Поля Асмид-бохадур-хан!
Оба невольных зрителя оказались в плену: Добрыня, хотя и мог самовольно уплыть в битву, был в плену приказа; каган-беки Асмид сам собой распоряжался, но был в плену собственной оплошности. И думали они по-разному. У Добрыни и мысль не мелькнула, что его присутствие на поле брани решит исход сражения в пользу Руси. А вот Асмид безоговорочно верил в свой исключительный полководческий дар и, следовательно, страдал значительно сильнее.
Ночной бой сказал кагану многое. Асмид сразу понял, что во главе всех туменов встал Санджар-тархан. И это радовало и раздражало его одновременно. Если победят хазары – хорошо! Но слава достанется не ему, а Сан-джару – это плохо!
– Тогда мой трон пошатнется! – вслух подумал каган-беки.
И в то же время победа Святослава не тревогу несла в душу честолюбивого Асмида, а леденящий ужас.
– Тогда голова моя слетит с плеч! – уверил он себя.
А битва гремела себе и рокотала, и кто там кого побеждал – было неясно.
Кончалась короткая летняя ночь. Восток посерел. Как хищные рыбины, обозначились на тусклом зеркале воды боевые ладьи руссов. Они окружили крепость со всех сторон, и воины в островерхих шлемах сидели в них неподвижными истуканами.
К рассвету сражение за рекой разгорелось с еще большей силой...
Вот уже заря коснулась воды розовой ладонью. Над полем битвы колыхались клубы черного дыма...
Солнце показало яркий пальчик над краем земли, и день вдруг улыбнулся людям. Но люди не обратили на это внимания. Одни с яростью или страхом смотрели друг другу в глаза, чтоб избежать смертельного удара ратной стали и внезапно поразить стоящего напротив, другие в тоскливом неведении ждали и молили своих богов о даровании победы товарищам.
Солнце взошло. На стене крепости толпами стояли хазары и безмолвно смотрели на противоположный берег.
На острове русские ратники и их сторонники все как один были на откосном берегу, и их взоры устремились туда же.
Каган-беки случайно скосил глаза на посад и подумал: «Вот сейчас бы ударить по урусам. Они не успели бы даже добежать до завалов и встать в оборону!»
Он уже собрался было отдать нужный приказ, но понял бессмысленность его, ибо хазарские богатуры в крепости также не были способны к бою. Оставалось одно – ждать!
И вот издалека раздался сначала неясный, непонимаемый клик. Одновременно с ним от противоположного берега, залитого дымом, отделилась точка, она быстро росла, и люди разглядели, что это плыл челнок. Одна из сторожевых ладей шевельнулась и пошла наперерез. Клик издали стал набирать силу, вот он достиг ладей и, словно отскочив от них, полетел к Саркелу:
– Пер-рун!
– Пер-рун! Р-руссы-сы! – громыхнуло над рекой. Каган-беки Асмид закрыл уши ладонями, чтобы не слыхать имени ненавистного бога урусов, с которым они так бесстрашно шли в яростные сражения и с которым теперь утверждали радость своей победы.
Богатыри на острове гремели победным кличем, и слезы катились из глаз их. Печенеги вторили руссам. И даже христиане – готы, болгары и греки – раз за разом выкликали имя грозного языческого бога славян.
Челнок тем временем подлетел к острову. Тысяцкий Остромир с сияющим лицом встал перед Добрыней:
– Брат! Победа! В ночной битве развеяны все полки козарские! Ворог бежал, побросав стяги! Слава!
– Слава! Слава! Слава! – взметнули клинки и копья над головами руссы и их союзники...
Каган-беки великой Хазарии и все его богатуры с ужасом смотрели вниз. А к острову со всех сторон летели острогрудые стремительные урусские кумвары и в каждой сидело по сорок воинов.
– Это мой позор и моя смерть! – сказал громко Асмид и сам не заметил этого.
– Урусам еще Саркел взять надо, а он неприступен, – сказал Амурат-хан.
Каган не удостоил его ответом.
