Текст книги "Стрелы Перуна"
Автор книги: Станислав Пономарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)
Ханы тем временем согласились послать к восставшим соотечественникам другого гонца с новыми лестными предложениями и всепрощающим фирманом за подписью трех каганов Великой Хазарии. Теперь уже баранов никто не жалел. Эльтеберы, перебивая друг друга, предлагали отдать бывшему табунщику своих дочерей в жены. Так что тот при желании мог создать гарем почище, чем у великого кагана Шад-Хазара, а у того, как известно, было двадцать пять жен и шестьдесят наложниц.
Тут же совет высокородных эльтеберов при кагане-беки постановил наградить Араза званием бин-беки – начальника над тысячей воинов. Имам Хаджи-Мамед добился своего...
Старый мулла очнулся от своих дум, когда с улицы донесся топот копыт, близкие голоса карнаев, грохот бубнов: великий каган Шад-Хазар Наран-Итиль в кольце своих тургудов проезжал мимо мечети.
Послышался отдаленный гул людской толпы – это хазары за воротами города увидели огромный золотой диск, сверкающий в лучах ясного весеннего солнца. Богатуры-исполины загораживали своими плотными телами от глаз народа священный лик живого бога всех хазар!
Тысячи пали ниц, голоса мгновенно смолкли. Только птицы щебетали в степи да вороны хрипели в небе...
И только когда золотой диск исчез из глаз, толпы хазар подняли головы, встали, загалдели:
– Вперед! К кочевьям! Наран-Итиль осветил наш путь, травы и воды Великой Степи! Удача ждет нас в этом году!
– Пока властвует в Хазарии Великий Каган, над нами всегда будет сверкать солнце, дарующее-блага жизни!
Глава четвертая
Альбида, дочь конунга
– Он любит меня, отец! Он храбр, умен и удачлив!
– Он любит, понимаю. Но любишь ли ты его?
– Разве это важно, отец? – Тоска сквозила в голосе молодой княжны. – Я не пастушка, чтобы замуж выходить по любви.
– Зато он сын пастуха!
– В прошлом, отец. В прошлом. Сейчас он ярл при короле россов. Святослав благоволит к нему.
– Это так. Но если сердце твое не лежит к нему, поверь, оно приведет тебя к несчастью...
Конунг Ольгерд и Альбида стояли на носу дракара. Весенний ветер доносил с берега терпкие запахи сосен и прелой прошлогодней листвы. Позади скрипели уключины, вода шелестела у бортов, весла с шумом вспарывали черную воду. Река не море! Но и река для викинга – путь к сражению и богатству. Может быть, об этом подумал Ольгерд, когда сказал дочери:
– Ингвард любит тебя, и ты неравнодушна к нему. Я не понимаю, что разрушило вашу дружбу?
– Он просто храбрый дурак!
– Что это значит? – взметнул седые брови Ольгерд. – Ингвард из рода конунгов Эйрика Кровавой Секиры. Он, правда, небогат, но и Эйрик был некогда простым ярлом без золота и подданных.
– Эйрик Кровавая Секира. Бр-р-р! – передернулась Альбида. – Хорошо, отец, что ты не на ночь помянул его. Эйрик! Зарубить всех своих братьев, чтобы овладеть их золотом. Нет! Спаси, Вотан, от похожего мужа. Первую свою жену, Эльвиру Золотоволосую, он утопил. Вторая, Магда Храбрая, сгинула бесследно. Третья... Впрочем, по делам и честь выпала свирепому конунгу: убил его ярл Свенельд. Свенельд – вот кто настоящий норманн! Он добился такой власти на Руси, что Эйрику и не снилось. Вот на кого должен походить мой муж!
– Почему ты думаешь, что Ингвард не добьется славы и богатства?
– Честь воина он уже потерял. Разве умный стал бы связываться с этим исполином Святичем – телохранителем самого короля россов?
– Но он же оскорбил Ингварда!
– Ну и что? Умный всегда найдет способ помириться со своим врагом, не теряя чести. А по истечении времени можно заколоть обидчика кинжалом или угостить ядом. Вот путь, достойный настоящего конунга! Вот путь к богатству!
– Что-о?! – изумился Ольгерд. – Да тебе надо было родиться мужчиной! Я верю, тогда ты скоро сумела бы достичь желаемого.
– Ты угадал, отец. Если бы я была мужчиной, то стала бы достойной тебя. Но и как женщина я сумею достигнуть многого.
Я не был тогда в Киев-бурге. Что произошло на судном поединке между Ингвардом и телохранителем Святослава?
– Ничего не произошло. Росс даже не острием, а древком копья как дубиной ударил несчастного ярла. Тот вылетел из седла и упал на землю с двумя сломанными ребрами. Ну не дурак ли? И ты, отец, прочишь его мне в мужья. Да он через год оставит меня вдовой в последнем прохудившемся платье.
– Я не неволю тебя. Поступай, как знаешь. Но верен ли твой выбор?
– Посмотри, отец. – Альбида развела пальцы левой руки: на каждом сверкали золотые или серебряные перстни с крупными самоцветами. – За каждый из них можно купить от трех до десяти боевых коней. Вот за это кольцо купец из Царьграда предлагал мне двадцать локтей парчи. А за это русский ярл Ядрей давал дракар. Все это богатство подарил мне Летко, и казна его не иссякла. Разве конь твой, отец, не подарок Летки? И этот чудо-конь не последний в его табуне. Кто ведет сейчас войско на булгар? Летко! Что привезет себе из этого похода Ингвард, я не знаю. Но слава моего избранника удвоится вместе с его богатствами, в этом я не сомневаюсь.
– Может быть, ты и права, – согласился Ольгерд, поражаясь острому уму своей дочери. – Я не буду возражать, если ты примешь предложение Летки и станешь его женой.
– Я сегодня же, как только дружина высадится на берег, скажу ему об этом.
– Но нельзя же играть свадьбу в походе!
– С этим успеется. Мы просто при всех обменяемся кольцами и свяжем друг друга клятвой...
Перед заходом солнца флотилия из полутора сотен легких боевых ладей-однодеревок пристала к левому берегу Сейма на виду небольшой крепости Путищи: твердыня издревле прикрывала Русь от набегов кочевых племен – кара-алан, баяндеров и буртасов. Но самым опасным врагом всегда были хазары!
Застава из двухсот богатырей с семьями и поселянами встретила киевлян приветственными кликами. Чуть ли не половина воинов и сторонников сразу стали проситься в поход.
– Лодии у нас свои есть, – говорил воеводе-тысяцкому кряжистый беловолосый богатырь. – Возьми нас! Мы весь путь аж до Булгар-града проведали и переволок в реку Оку покажем. Опять же, там тебе с вятичами говорить надобно, а они данники хакана козарского. С нами сподручнее будет. В Вятической земле много наших родичей живет.
– А как же дозор чуть ли не вдвое ослабить? А ежели...
– Да на нас, окромя воев князя Харука, никто не налезал. И те уж два лета смирно сидят. Заколодели мы тута без доброго дела ратного. И то сказано, нонче князь Харук миром с нами на Булгар-град поспешает.
– Откуда весть? – встревожился Летко Волчий Хвост.
– Да не бойсь. У нас и средь козар родичи есть. Ведь рядом живем: то мечами бренчим, то бражничаем вместе.
– Ну коли так, соберите мне дружину из сотни воев. Да штоб покрепше робята были!
– Ай спасибо, воевода! Удружил! Не бойсь, жалеть о сем не будешь!
– Как звать-величать тебя? —спросил Летко ходатая.
– Чага Сыч. А ча?
– Вот ты и будешь, Чага Сыч, сотским дружины охочей.
– Што ты, воевода! У нас, чать, и постарше меня пасынки найдутся. Из сотских...
– Яз слова своего не меняю! Собирай воев, и штоб к утру все оружные при лодиях были!
– Дай тебе Перун чести и славы! Все сполню, как велишь. И воев нонче ж исполчу.
– Пойдешь со своими в передовой стороже. Все! Покличь мне старшого вашего...
Вскоре к Летке подошел угрюмый косолапый воин. Всей статью своей богатырь походил на лешего вперемешку с медведем. И голос у него был низкий, утробный.
– Пошто звал? – обратился он к тысяцкому без всякого почтения.
– Ты кто таков? – изумился киевский витязь.
– Дак-ка... воевода тутошный. Сохотой кличут. – Нечто отдаленно похожее на улыбку проступило на волосатом лице начальника сторожи.
Летко протянул ему руку для приветствия и охнул от могучего пожатия.
– Ну и силен же ты, брат Сохота, – покачал он головой. – Как живешь во славу Руси?
– Здрав буди, болярин. Живем, – неопределенно пояснил зверовидный богатырь.
«Таков, видать, и Соловей-разбойник!» – невольно пришло в голову Летке. Вслух же он спросил:
– А не найдется ли у тебя, Сохота, добрая горница для князя варяжского и дочери его?
– Отчего ж не найтись. Найдется. У нас избы просторные, из ели рубленные. А тесно будет, дак в амбаре можно постелить. Он нонче пустой, а дух в нем легкий, хлебный остался.
– Ну веди куда-нито.
– Пошли...
Помещения Летке понравились. Варяги заняли горницу Сохоты. Воевода с сотским Миной, Чернем и Бряз-гой – ближайшими своими помощниками – решили ночевать в амбаре. Сюда же Летко пригласил отужинать Ольгерда, его дочь и ярла Олава. Колеблющийся свет масляных плошек отбрасывал огромные тени на бревенчатые стены, и пирующие были похожи на заговорщиков. Сохота на славу угостил киевлян и варягов. Летко, в еде и питье воздержанный, в присутствии Альбиды робел и почти не прикоснулся к лесным яствам.
Недавно на привале он отозвал красавицу на пустынный берег и смятенно признался ей в любви. Альбида сразу перестала смеяться, что она делала всегда в присутствии Летки, и непривычно серьезно обещала подумать. Прошло три дня, но княжна так ничего и не ответила влюбленному руссу. Теперь при встрече она уже не шутила над ним. Альбида вдруг стала строгой и задумчивой. Витязь старался не попадаться ей на глаза, однако сердце его горело огнем, а мысль летела к ней и не давала ни сна ни покоя.
Сегодня, во время трапезы, он несколько раз украдкой ловил ее робкий взгляд и краснел чаще, чем от некогда беспечно звенящего смеха.
После трапезы варяги ушли к себе. За ними вышел и веселый сотский Мина.
– Пойду, дозор проверю, – сказал он, ни к кому в отдельности не обращаясь. – Што-то сон нейдет.
– Иди, – откликнулся мрачный Летко. – Отыщи там Чагу Сыча и скажи ему, пускай он свой конный дозор спошлет в сторону Дикого Поля. Они тутошные и дело свое знают.
– Добро. Передам...
Летко Волчий Хвост, подавленный тяжкими мыслями и томлением по прекрасной Альбиде, лежал в темноте с открытыми глазами, а сон его витал где-то за тридевять земель.
Сотский Мина вернулся неожиданно скоро, прошелестел соломой в сторону начальника. Летко чертыхнулся про себя, но промолчал: говорить ни с кем не хотелось. Мина пододвинулся и шепотом, чтобы не разбудить Череня и Брязгу, сказал весело, со смешком:
– Иди. Зовет.
– Кто? – встрепенулся Летко.
– Тише ты! Кто, кто? Она. Альбида то есть.
Влюбленный витязь стрелой вылетел в звездную ночь.
Он сразу увидел ее. Он шагнул к ней и встал, не в силах от волнения вымолвить хоть одно слово.
– Что ж ты молчишь, храбрый и мужественный воин? – спросила Альбида грустно.
– Яз все сказал тебе в прошлый раз. – Голос Летки пресекался от волнения.
– Женщины хотят, чтобы им всегда говорили о любви. Нежное повторение никогда не надоедает нам.
– О-о Перун! Как яз могу говорить о сем, ежели мои горячие слова не доходят до твоего северного сердца? Яз ли не люблю тебя! Да яз готов все плоды земные сложить к твоим ногам! Прикажи, и яз сброшу месяц с небес и сделаю из него для тебя царскую корону! – Летко на миг захлебнулся кипящим чувством, потом продолжил с безнадежной грустью: – Но што ты можешь ответить мне? Наверное, пожелаешь в угоду холодному сердцу своему, штоб яз на меч бросился и тем только избавил себя от страданий!
– Нет! Ты не сделаешь этого! – испуганно вскрикнула княжна. – Не только твое сердце, храбрый росс, сгорает в горниле любви...
– Што-о?! – встрепенулся витязь. – Ты хочешь сказать... Нет, это снится мне!
– Я люблю тебя, ярл Летко! – Она скользнула к нему, прижалась всем телом. В ночи он увидел ее загадочно мерцающие глаза. – Поцелуй же меня, храбрый росс, – прошептала Альбида, и он ощутил вдруг жар ее близких уст.
Голова закружилась. Летко пошатнулся, и пламя вдруг ставших доступными губ опалило его. И первый поцелуй был подобен открытой, бурлящей живой кровью, жгучей и изнуряющей ране. Чтобы не задохнуться, она отшатнулась и в следующее мгновение сама слила губы в бесконечном познании неслыханного блаженства. И... о чудо! Альбида бессознательно ощутила, что этот росс дорог ей и она любит его на самом деле!
Они долго стояли, спаянные поцелуем. Наконец Альбида откнула голову, выдохнула:
– Милый росс. Ми-илый! Вот где ждала меня судьба! Люблю тебя! Люблю!
Летко, не выпуская из объятий диву свою, спросил:
– Яз могу назвать тебя суженой моей?
– Да! Мой храбрый росс...
Разве хватит ночи влюбленным, чтобы, ничего не сказав словами, высказать хотя бы малое чувствами. Ибо это малое подобно тому необъятному, которое рождает и продолжает Жизнь!..
Утром они пришли к Ольгерду.
– Дочь, оставь нас одних! – сухо, как всегда, приказал конунг.
Альбида упорхнула. Русс невольно шагнул за ней следом.
– Ярл Летко! – отрезвил его громкий голос варяга. – Ты понимаешь свершенное тобой дело?
– Конунг! – Голос русса мгновенно, как в битве, обрел стальное звучание. – Конунг Ольгерд, я прошу отдать мне в жены твою дочь!
– Я не против такого союза. Но... ты знаешь, по обычаю моей родины такой союз скрепляется кровью на свитке договора.
– Яз готов!
– Ярл Олав! – позвал Ольгерд. – Подай нам пергамент и все, чем писать.
Видимо, у Олава все было приготовлено заранее, и он не заставил себя долго ждать.
Ольгерд, как все варяги, был не только воином, но и купцом, расчетливым и холодным. Условия в договоре были записаны жесткие. С пренебрежением к богатству, свойственным большинству руссов, Летко согласился на все.
– Дочь! – крикнул Ольгерд. – Приди к нам!
Вошла Альбида, бледная от бессонной ночи и любовного томления и оттого более прекрасная. Она встала поодаль.
– А теперь при ней мы смешаем нашу кровь, ярл Летко, – сказал конунг и кинжалом полоснул по запястью.
То же, метнув взгляд на Альбиду, сделал Летко. Русс и варяг соединили раны и смешанной кровью оттиснули на пергаменте отпечатки ладоней: конунг – правой руки, Летко Волчий Хвост – левой.
– Дочь! – Варяг не мог скрыть торжества. – Отныне ярл Летко мой сын, а ты невеста его! Сегодня перед ликом солнца и всех воинов наших мы громогласно объявим об этом!
– Я подчиняюсь твоей воле, отец! Я иду к зовущему меня сердцу! – сияя лицом и глазами, воскликнула Альбида и порывисто скользнула к Летке. Тот обнял любимую.
– Олав! – прогремел голос конунга. – От имени ярла россов Летки прикажи дружине построиться!..
Воины ровными рядами стояли на твердом от утренней росы песке.
Ольгерд, Летко и Альбида поднялись на травянистый пригорок, встали лицом к богатырям.
– Братья! – могуче воззвал привыкший к грохоту сражений и бурь варяжский вождь. – Сегодня ярл Летко, ваш воевода, выбрал в невесты мою дочь – прекрасную Альбиду! Мы хотим, чтобы все были свидетелями этого союза. Вот наша кровь на коже свитка. Здесь священные руны[132]132
Руны – древнескандинавские письмена.
[Закрыть] брачного договора! Теперь пусть двое воинов подойдут сюда и соединят руки влюбленных!
Из рядов руссов вышел сотский Мина. От варягов вперед шагнул ярл Олав. По знаку конунга свидетели союза приняли из рук отца два перстня и под громкие клики войска подали их жениху и невесте. Но до свадьбы надевать кольца суженые не имели права и поэтому, подняв оковы любви над головами и на миг соединив их, они передали залог клятвы своей на хранение свидетелям. Причем перстень Альбиды остался у Мины, а кольцо Летки взял Олав.
Ольгерд объявил дружине:
– В походе свадеб не играют! После битвы, когда вернемся с победой, прозвенит веселый пир! Слава союзу любви!
– Слава!!! – грянули богатыри, и лес прибрежный тотчас откликнулся громовым эхом.
Вскоре ладейный флот руссов весело и скоро катился по половодью. И летела песня впереди боевого каравана:
Ты взмахни, весло, во могут-руке.
Ты скажи, река, где любовь живет?
Коль не скажешь где – не к любви пойду:
Путь тогда один добру молодцу —
Со мечом в руке в гуще ворогов!..
Глава пятая
Когда лукавство во славу
Рати притекали к Киеву со всех концов Руси. Сначала воины располагались станом на Подоле и военном посаде на берегу Днепра – Пасынче Беседе. Потом с верховьев приплывали ладьи, отряды грузились в них и следовали на левый берег, где раскинулся шатрами главный боевой стан великого князя.
Сам Святослав и его ближайшие помощники пребывали в постоянных заботах: надо было накормить огромную массу людей, вооружить многих ратников, из других создать дружины по роду боевой деятельности, собрать съестной и ратный запас для дальнего похода.
Основой двадцатипятитысячного войска на этот раз стала пешая рать из добровольцев-сторонников – горожан и смердов. Тысяцкие и сотские охрипли, с утра до вечера обучая мужиков боевому строю и воинским приемам в обороне и нападении.
Святослав был тут же, как всегда деятельный и нетерпимый к беспечности и разгильдяйству. Все знали отношение князя-витязя к слову «авось» и старались не только не следовать этому слову, но и не произносить его.
Куда поведет их беспокойный воитель, ратники не знали. Но среди них пополз слух, что дружины пойдут на Каму-реку, учить уму-разуму царя булгарского Талиб-алихана. Воеводы этот слух не опровергали.
Наконец всему войску было приказано садиться в ладьи.
А за час до этого князь Святослав разговаривал в княж-тереме на Горе с воеводой Претичем. Здесь же присутствовали Асмуд, Свенельд и Добрыня, без которых властитель Руси не принимал ни одного серьезного решения.
– Яз оставляю тебя хранить стольный град Киев, – говорил Святослав, как всегда энергично и напористо. – С тобой будут пять тысяч воев-сторонников. Но... через седьмицу пойдешь следом за нами!
– Куда? – спросил невозмутимый Претич.
– Про то тебе мой гонец скажет!
– Добро...
Сейчас князь стоял на берегу в окружении воевод и наблюдал за погрузкой войска и переправой конницы.
– Улеб, все пороки[133]133
Пороки (др.-рус.) – осадные орудия, катапульты.
[Закрыть] определил по лодиям? – обратился он к двоюродному брату, начальнику над осадными орудиями.
– Все, княже. Десять тяжелых пороков разобраны и погружены на грузовые лодии. А восемь Спирькиных огнеметов с запасом земляного жира[134]134
Земляной жир (др.-рус.) – нефть.
[Закрыть], смолы и дегтя тож в караване пойдут.
– А Спирька где?
– При огнеметах своих, маракует там про...
Святослав не дослушал, вдруг шагнул вперед и крикнул:
– Эй, лапотник! А ну, подь сюда!
Все ратники ближайшей ладьи как один повернули головы на княжеский зов.
– Кого тебе, великий князь? – спросил десятский.
– А вон того, бородатого.
– Бортю, што ль?
– Его.
Плотный чернобородый и косолапый воин вылез из ладьи, вперевалку подошел к Святославу, поклонился.
– Здрав буди, князь, – прогудел он. – Пошто звал?
– Буду здравым. Спаси, Перун. Скажи, где яз тебя видел?
– Дак на суде ж, зимой. Тогда мне каленое железо пытать довелось. Аль запамятовал?
– Верно! Яз тогда в дружину тебя звал, а ты гридей моих татями нарек.
– Да не было того, – потупился ратник.
– Ну пусть! Как же понять тебя: тогда в дружину мою не пошел, а сейчас што же?
– Дак то на один поход только. Сказывают, на булгар пойдем, а у меня там сын в полоне мается. Надобно его выручать, да и других русичей тож.
– Добро. – Князь задумался на мгновение, потом спросил: – У тебя ж после суда шуйца огнем покалечена. Как же ты с ворогом рубиться будешь?
Бортя посмотрел на свою скрюченную левую ладонь, сказал:
– Ишь, пальцы-та шевелятся малость. Так што щит удержат. А десница, спаси тебя Перун, князь, целая, и могутности в ней не убавилось.
– Спаси меня Перун, – хмыкнул Святослав. – За што ж? За то, што шуйцу тебе изувечили по слову моему?
– Дак то ж по воле бога Праве, – простодушно ответил Бортя. – А ты все еще сердце на меня держишь, князь? Зря. Яз тебе зла не хотел.
– Нет, сердца на тебя не держу. Вину за поношение гридей моих сымаю. Вот ежели бы ты, сиднем на печи сидючи, тараканов давил, тогда осердил бы меня пуще прежнего. А ты, калечный, о славе земли Русской радеешь. За то воздастся тебе. Иди! И храни тебя Перун в битвах яростных! А сына твоего мы из полона вызволим. Гляди, какая сила на подмогу ему идет.
– Спаси тебя Сварог, князь, – растрогался Бортя-смерд. – Нонче и яз радуюсь силе нашенской. Велика и могутна Русь Святая, жизнью и смертью порадеем за нее. Верь нам, князь!
Бортя ушел. Святослав задумался, вспомнив и суд, и все, что произошло после него.
Тогда мать, великая княгиня Ольга, а еще больше Малуша напустились на него за несправедливость. Обе они Бортю-смерда не знали, но их возмутило, что доказавший правду огнем и покалеченный охотник должен был потом сражаться на судном поединке. Да еще было бы по чести – с гридем княжеским, а то клинок свой Бортя должен был скрестить с убийцей многих людей, атаманом лесных разбойников Бармой Кистенем!
– Татя того казнить смертию надобно! – разгневалась Ольга. – Того же все родичи убиенных Бармой требуют! Аль ты забыл закон кровной мести?
– Матушка?! – разинул рот от удивления Святослав. – Ты ж Кресту поклоняешься. А бог твой к всепрощению зовет и татей-душегубцев за покаяние даже праведниками на небесах делает. Аль яз не так понял учение бога Креста?
Ольга смутилась. Зато Малуша, будучи язычницей, продолжала настаивать на справедливости. Князь гневно глянул ей в глаза, сказал жестко:
– Што суд присудил, то и будет! Падет в поединке Барма Кистень, туда ему и дорога по делам его! Победит – тогда поглядим. Ответ перед родичами убиенных им купцов и смердов в любом разе держать придется. Жить ему, смердящему, на земле Светлой все одно не дозволю!
– А как же честной смерд Бортя? – спросила Малуша.
– Его судией Перун будет, как только рана заживет! – отрезал Святослав и больше не хотел никого слушать.
Но разве пересилишь женщину, если она решила сделать что-либо по-своему? А если две женщины сговорились? Да еще такие великомудрые?..
На следующий день Малуша осадила вороного коня у границы священной дубовой рощи. Повод она бросила сопровождавшему ее отроку, а сама пешком пошла в глубь темной дубравы. Вскоре взору ее открылась поляна с холмиком посредине. Вокруг него торчали шесты с черепами на концах: Малуша пришла за правдой к кудеснику Перуна, а бог-громовержец ежегодно требовал от русичей-язычников кровавой человеческой дани! Редко кто осмелился бы прийти в Перунову рощу без спроса, но Малуша была женщиной отважной: самой смерти не раз в лицо смотрела, была тяжело ранена в бою. Поэтому бывшая лесная охотница смело прошла через коридор из жутких шестов и, остановившись перед низкой дверцей в холме, крикнула звонко:
– Спаси меня, Перун! Дубомир, здесь ли ты?!
Некоторое время спустя дверца, заскрипев, отворилась и свету явился высокий косматый старик в черной хламиде с посохом, на конце которого был искусно вырезан череп с громовым знаком – волнообразной полосой.
Вид грозного волхва невольно заставлял склоняться перед ним, и Малуша встала на колени, не смея поднять головы. Самым примечательным в облике служителя Перунова были глаза: бездонно-черные, где-то в глубине их, казалось, сверкали грозовые сполохи, и не было человека на земле, который не содрогнулся бы, взглянув в бездну этих неистовых очей...
Барма Кистень, в отличие от своих казненных товарищей, благоденствовал. По слову великого князя его обильно кормили-поили, спал он, сколько хотел. А мечты? В том, что он победит на судном поединке калеку-смерда, атаман не сомневался.
– Яз яго руками задушу, – иногда мечтал разбойник вслух и глядел при этом на свои могучие ладони-грабли. И то сказать, не много найдется таких силачей даже среди гридей Ряда Полчного[135]135
Ряд Полчный (др.-рус.) – старшая великокняжеская дружина. Гриди – воины этой дружины.
[Закрыть], а богатыри там были на зависть даже владыкам Царьграда.
– После при великом князе стану жить-поживать, – размышлял разбойник, – злата-серебра вдосталь насобираю. А мож, в боляре выбьюсь.
Загубленные души не волновали Барму Кистеня: мыслям о них просто не было места в низкой черепной коробке знаменитого в Киеве убийцы.
В одну из ночей Барма проснулся внезапно: в непроницаемом мраке погреба-тюрьмы он вдруг ощутил присутствие постороннего. Этого не могло быть, и свирепый разбойник, наверное, впервые со дня рождения, испугался.
Свет вспыхнул внезапно: перед Кистенем стоял человек в черной хламиде, конец посоха в руке страшного видения горел свечой.
– Суда Перунова ждешь? – раздался в подземелье звучный голос.
Разбойник в ужасе отшатнулся под неистовым взором странного косматого человека.
– Яз пришел свершить суд праведный по воле громовержца за убиенных тобой детей земных!
– Нет! Ох-ха-х! – прохрипел атаман, и сознание его провалилось в бездну черных глаз пришельца.
Дубомир вынул из складок хламиды глиняную фляжку: в рот обмякшего узника полилась темная густая жидкость. ..
Утром Святославу сообщили о смерти Бармы Кистеня. Стражники клялись, что они ни при чем, что когда они услыхали крик заключенного, то никого не обнаружили в погребе, а тать лесной корчился в мучениях и хриплым голосом повторял имя грозного бога руссов – Перуна. Князь не стал вести розыск по этому делу, а вызвал к себе киевского воеводу Ядрея и строго наказал ему:
– Ты этого смерда Бортю не трожь. Слыхал, как Перун распорядился судным поединком? Супротивник Борти – Барма Кистень – смерть принял страшную!
– Да-а, дело чудное, – покачал головой Ядрей. – Добро, будь по-твоему, княже. Пускай живет в мире Бортя-смерд...
Святослав сильно подозревал в смерти лесного атамана не небесный промысел, а карающую руку Дубомира, тем более, он видел мельком волхва Перунова рядом с конюшней, где в подвале сидел и дожидался своего часа Барма Кистень. Да и все признаки предсмертных мучений разбойника говорили об отравлении настоем болиголова.
Сразу после разговора с Ядреем князь зашел в горницу к Малуше, бросил ей на колени бараний тулуп, сказал насмешливо:
– Свези старику в займище. Небось, Дубомир мерзнет в хламиде своей. Дал бы яз ему и соболью шубу, да не возьмет ее кудесник Перунов, ибо воздержан к богачеству и норовом горд! Што очи-то распахнула, пророчица? Аль мыслишь, што яз пень осиновый и не ведаю ничего?
Малуша вспыхнула, спросила тревожно:
– Ай не гневаешься на меня, сокол мой? Прости, против воли твоей пошла.
– Не гневлюсь. Успокойся, – сказал, рассмеялся весело. – Ну, хитрюги. Спелись, значитца, с матушкой моей многомудрой? Ладно, яз и сам помыслил, не к делу татя кровавого от смерти спасать...
С тех пор прошло три месяца.
