Текст книги "Стрелы Перуна"
Автор книги: Станислав Пономарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)
Глава третья
Хитрости Харук-хана
К вечеру в степи разыгралась вьюга. Смешанный русско-хазарский отряд пересел на заводных коней. Лошади бежали, не сбавляя хода. Всадники плотнее закутались в кафтаны и шубы. В сумерках, перекликаясь с ветром, выли волки.
Летко прокричал хану:
– Не заплутаем в поле, князь Харук?!
Тот насмешливо блеснул глазами из-под косм бараньей шапки.
– Мы, хазары, дети степей! Скоро нашему взору откроется крепость Чугир. Вон, – хазарин указал нагайкой, – уже видны ее стены!
Русич глянул вперед, но за пеленой летучего снега ничего не увидел.
«Козары, ако волки в нощи. Куда нам с ними в степи тягаться», – подумал Летко с завистью.
Вскоре из беснующейся снеговой мешаНины стали возникать группами и по одному всадники.
– Хар-р-рук! Хар-р-рук! Ур-р-рагх! – вопили они. Через мгновение все вокруг было черно от скачущих коней и орущих всадников. Казалось, это они вызвали вьюгу в степи. Но вот встречающие схлынули назад, и руссы с Харук-ханом и Леткой впереди прогрохотали по узкому взводному мосту. Летко глянул вверх: над ними нависла темная башня из неотесанных каменных глыб. Верх ее утопал в непроницаемой снеговой мгле, и казалось, башня проткнула небеса насквозь.
Въехали на обширный двор, где горели костры под большими котлами. Здесь было тихо и холод не ощущался.
– Возьмите коней урусских богатуров, расседлайте и накормите, – скрипел голос Харук-хана. – Курджумы[16]16
Курджум (тюрк.) – мешок.
[Закрыть] посла снесите в подвал под башней... И сохрани вас аллах, если пропадет хоть одна нитка! Умаш, проводи гостей-урусов в большую юрту!
Летко и его гриди спрыгнули с седел. Приседали, размахивая руками. Били себя по бокам, чтобы разогнать кровь по занемевшим членам.
– Мина! – позвал Летко. – Поставь дозорных к дарам княжецким да к коням нашим. Мало ли што...
– Да все будет, как ихний князь велел, – ответил беспечно-веселый голос.
– Делай, што сказывают!
– Сполню. Только...
Летко не стал слушать, повернулся и зашагал за огромного роста хазарином, который, приглашая гостей следовать за собой, согнулся чуть ли не до земли: из вежливости он не желал быть ростом выше русского посла, который едва достигал двух аршинов с четвертью высоты от пяток до макушки.
В большом войлочном шатре было светло от костра, пылавшего в центре, и благодатный жар разливался вокруг. Слуги подбежали к воинам, помогли снять задубевшие шубы.
– О-о, богатуры кагана Святосляба всегда желанные гости в этой юрте, – почтительно говорил Умаш. – Но... – Он запнулся. – Зачем утруждать свое тело железом кольчуг и тяжестью мечей? – Черные глаза хазарина выжидающе и чуть испуганно уставились на гостей.
– Пожалуй... – согласился Летко Волчий Хвост, отстегивая боевой пояс с мечом.
Другие богатыри словно ничего не слышали: они сосредоточенно вычесывали сильными пальцами сосульки из усов и бород, вытирали мокрые лица широкими рукавами расшитых рубах. Взблескивала мерцающая сталь их кольчуг, звенели рукоятки тяжелых мечей о брони. Все витязи, спутники Летки, были, в отличие от своего предводителя, плотными и рослыми, русобородыми и голубоглазыми. Только один, с иссиня-черными волнистыми волосами и быстрым взглядом угольных глаз, не походил на русса. По горбатому носу и сухим чертам сурового неулыбчивого лица в нем скорее угадывался алан, печенег или булгарин. Умаш заметил, что «коназ» Летко обращался с черноглазым воином более снисходительно, чем с другими. Одеждой и оружием «черный богатур» ничем не отличался от товарищей. Только вместо меча на его боевом поясе висела кривая сабля в дорогих ножнах.
Умаш повел рукой, приглашая гостей к очагу. Говорил он по-русски чисто, почти без акцента: сказывалось постоянное общение с оседлыми северными соседями.
Гриди расположились вокруг костра на мягких ковровых подушках, только небольшое возвышение осталось незанятым.
«Место для хана», – сообразили гости.
Над очагом висел на цепях большой бронзовый котел. Около стоял толстый хазарин с засученными рукавами просторной шелковой рубахи, босой, в коротких шароварах и с бритой головой. Он помешивал в казане длинным широким ножом. Ноздри руссов шевельнулись, вдохнув мясного пара.
Хозяева не торопились подавать ужин, и гости пока тянули прозябшие ладони к жару пламени.
– Што-то вой козарские суетятся, – шепнул вошедший гридень на ухо Летке. – Как бы не замыслили чего...
– Нынче уповаем на Перуна-заступника, – так же тихо ответил сотский. – Конешно, так мы им не дадимся. Да и посла они остерегутся тронуть. Но...
– И князя ихнего нету с нами. Оно бы покойнее, ежели...
За полами шатра громыхнули железно мечи по щитам. Богатыри разом обернулись на шум: снаружи один за другим ступали воины. Они цепочкой прошли вдоль войлочной стены, встали во всеоружии, грозные и невозмутимые. Было их человек двадцать: все рослые, сильные. За спинами хазарских богатуров висели тяжелые луки, в руках – короткие копья остриями вверх; круглые железные щиты закинуты за плечи. Лица воинов бородаты, свирепы, надменны.
Гости, казалось, никак не отреагировали на появление подозрительного караула. Они так же невозмутимо тянули к огню руки и переглядывались с усмешкой. Но это только казалось: призыв – и они ринутся в битву, защищая честь русского воина, и жизнь каждого из них дорого обойдется врагу. В этом никто не сомневался: ни руссы, ни хазары...
«Похваляется хан Харук силой своей», – насмешливо глянул на хазарских воинов Летко.
Стояла тишина. Только слышно было, как потрескивал хворост в очаге да позванивал нож в волосатой руке кашевара.
– Мир и благополучие послу грозного воителя, кагана Урусии Святосляба, и богатурам его, – раздался хрипловатый голос от порога. Там, величественный, в халате из цареградской парчи, стоял Харук-тархан.
Гости встали, поклонились все разом.
Харук прошел к огню, ступил на возвышение. Слуги кинулись к нему. Хан остановил их движением руки и, кряхтя, опустился на ковровые подушки.
– Отведайте от моего дастархана, храбрые урус-богатуры, – проскрипел степной властитель, приглашая гостей садиться...
Спать руссов оставили тут же. Харук-хан со своим караулом ушел. Сотский Мина сменил и накормил дозорных.
– Козары ведут себя смирно, – доложил он Летке. – Коням корму вдосталь дали...
В ночи раздался вдруг душераздирающий вопль.
– Што сие? – встрепенулся Летко.
– А-а, – отмахнулся Мина. – Тать норовил мешок уволочь, а мож, то ихнему хану привиделось. Только татя того сей часец на кол сажают.
– Велес[17]17
Велес – бог торговли и скотоводства у древних руссов.
[Закрыть] ему судия, – зевнул Летко равнодушно. – Спи! Завтра с рассветом – в путь.
Вопль смолк. Слышно было, как перекликались дозорные в крепости да выли волки в степи: выли тоскливо и нудно, словно по покойнику.
– Степь! – прошептал, засыпая, Мина. – Тоска. И как они тут живут...
Звон оружия и пронзительные крики подняли руссов далеко за полночь. Богатыри схватились за мечи и копья. Вбежал дозорный.
– Эх-х-х-ма! – заорал он. – Козары сплошь всполошились. Ишь горланят.
– Бар-р-ранта! На коней, богатуры! – раздавалось снаружи.
– Баранта – сие значит, кто-то табуны у них угоняет, – пояснил Мина. – Ну, теперь будет потеха!
В юрту вбежал Харук-хан.
– Ашин Летко, помоги! – возопил он. – Орда карапщиков[18]18
Карапщик (тюрк.) – букв, «черная кошка», разбойник, ночной грабитель.
[Закрыть] набежала. Мои богатуры храбры и стремительны. Но здесь, в крепости Чугир, их мало. Меньше, чем врагов, которые отбивают мои табуны. Твои кони быстры, как степной вихрь. А богатуры бесстрашны и несокрушимы. Помоги, и аллах не забудет твоей доброты!
– Заманят в степь и порубят... Не ходи, – прошептал на ухо Мина. – В крепости побоялись, а в степи...
Летко колебался всего мгновение.
– Братие, на конь! – воззвал он. – Подмогнем князю Харуку, авось и он нас не оставит милостью!..
Руссы, сверкая кольчугами, летели по степи на своих высоких поджарых конях. Впереди на сухоногом карабаире сидел, пригнувшись, Умаш. Хазарин показывал дорогу.
Пурга кончилась. Было морозно. Любопытные звезды удивленно мигали в искристом небе. Бежала впереди отряда полная луна и добросовестно освещала богатырям их бранную дорогу.
Умаш вел руссов к темневшей вдали дубраве. Справа, в версте от них, перемещались по белесому полю темные расплывчатые пятна. Над ними взблескивали тусклые молнии: это рубились воины Харук-хана с ночными разбойниками.
– Нам надо догнать отбитые табуны. Они уходят туда! – показал Умаш плетью левее пастбища.
Через час стремительного бега впереди стали угадываться другие пятна, они увеличивались в размерах, от краев их отрывались иногда отдельные точки: руссы догоняли табуны.
– Коназ-ур-рыс! – прокричал проводник. – Ты гони карапшиков прямо, а мне дай десяток богатуров. Тут есть низина, которую врагам придется обходить стороной, и мы перережем им путь!
– Араз! – крикнул Летко чернобородому воину с кривой саблей на поясе. – Спеши со своими за ним!
Летко взмахнул плетью, и его серый иноходец полетел птицей. Десяток гридей Араза вместе с проводником стал забирать влево и через мгновение исчез, словно провалился.
Летко догонял похищенный табун. Гриди, скакавшие за ним, заметно отстали. Масса коней впереди вдруг стала сбавлять бег. Лошади храпели, останавливались.
«Успел Араз!» – подумал сотский и неожиданно увидел прямо перед собой громадного всадника на белом высоком коне.
– Не спеши к смерти, щенок! – крикнул тот по-хазарски, взметнув над головой широкий кривой меч.
«За глуздыря[19]19
Глуздырь (др.-рус.) – птенец, мальчишка.
[Закрыть] меня принял», – подумал Летко и коротким взмахом метнул узкий кинжал с тяжелой рукоятью в грудь врага. Великан дернулся в седле, выронил занесенный меч и повалился навзничь.
Но Летко, промчавшись мимо, уже не видел этого. Он наметил другую жертву: в открытую степь, прочь от табуна, убегал на быстроногом карабаире лихой наездник. Конь беглеца скакал легким летящим наметом.
– Не уйдешь, с-собака, – процедил русс. Его иноходец успел отдохнуть и сейчас медленно, но неумолимо догонял неведомого всадника.
Беглец оглянулся, рванул тетиву лука: свистнула стрела. Летко уклонился, закрутил над головой аркан, метнул и резко осадил коня. Рывок! Оглушенный падением противник катится по снегу. Русс прыгнул на него прямо с седла, связал в мгновение ока.
Хазарин очухался быстро, глянул на победителя. По броне, шлему, конской сбруе пленник узнал русского витязя и как будто обрадовался.
– О-о, урус-богатур! Откуда ты здесь? – по-русски воскликнул он.
Летко глянул в лицо ночного разбойника. В свете полной луны что-то знакомое почудилось в хищном оскале степняка.
– Алмаз-хан?! – удивился русич.
– Ты знаешь мое имя? – осклабился хазарин. – Скажи, как зовут тебя, урус-богатур?
– Летко Волчий Хвост, посол великого князя Руси к Хакан-беку Козарии!
– О-о! Честь тебе! – Хан вскочил на ноги и поклонился: связанные руки ему как будто и не помешали.
«Ловок!» – восхитился Летко.
– Отпусти меня, и каган Урусии скажет тебе рахмат[20]20
Рахмат (тюрк.) – спасибо.
[Закрыть]. Я кунак[21]21
Кунак (тюрк.) – друг, товарищ.
[Закрыть] кагана Святосляба. Или ты этого не знаешь?
– Ведаю. Да ты на разбойном деле попался. А у нас на Руси...
– Здесь не Урусия! Я у Харук-хана свое брал. Каган Святосляб два года назад все табуны Харука угнал в отместку за то зло, которое хан принес вашей земле. Сам старый пес в неволю попал. На этих пастбищах я новые табуны собрал, а теперь все должен отдать этому облезлому шакалу... Зачем вы его не зарезали? Он еще сотворит вам горе, урусы. А теперь развяжи меня, и золото из моих рук потечет в твой кошель, как только ты приедешь в мой аил!
Летко задумался. Потом сказал:
– Князь Святослав велел передать тебе, Алмаз-хан, што дарует тебя Немиров-градом, землицей при нем и тремя тысячами коней. О прочем после скажу, как к тебе приеду.
Витязь развязал путы, освободил хана.
– Как ты оправдаешься перед князем Харуком? Он, небось, в полон кого ни то взял из воев твоих.
– Воины не мои. Это карапшики хана Бичи. Они не знают, кто я. Только Бичи-хан знает, а его здесь нет!
– Ловко! – рассмеялся русс. – Как же мне быть с тобой, князь? Конь-то твой ускакал. А вой мои вот-вот тут будут.
– Дай своего скакуна! Потом его верну и другого в придачу дам.
– Жаль Серого, – нахмурился Летко. Потом махнул рукой. – Да делать нечего. Бери!..
Когда Харук-хану доложили, что табуны отбиты, он задумался. Долго молчал, размышляя:
«Несерьезный человек посол урусов. Горячий. Сорви-голова. Не такому следует нести железо слов кагана Святосляба. Тяжесть послания мира или войны способен поднять только умудренный прожитыми годами коназ. А этот урус-богатур везет в Итиль-кел шелуху, легкую, как весенний ветер. Доглядчик он, не более того...»
В юрте эльтебера шелестел огонь – загадочный дух древнего бога хазар Тенгри-хана[22]22
Тенгри-хан – бог неба и небесного огня в мифологии тюрок-язычников.
[Закрыть]. Хищное пламя приковывало взор, будоражило мысли.
– Но не мне помогать сопливому мальчишке, возомнившему себя настоящим каганом-беки Великой Хазарии, – подумал вслух Харук. – Асмид-хан? Да-да! Хитрец и трус! Заяц в логове льва! Тьфу!
Харук звякнул серебряным колокольчиком. Приказал вошедшему слуге:
– Позови Умаша!
Тот явился тотчас, словно за дверью стоял.
– Приготовь все для дороги. Завтра с сотней богатуров поедешь в Итиль-кел. По пути будешь охранять урусского посла, внимательно слушать, о чем будут говорить урус-богатуры и сам Ашин Летко. Нужные мне слова пересылай с гонцами немедля.
– Слушаю и повинуюсь, мой эльтебер!
– В Итиль-келе найдешь купца Исаака...
– Иудея?!
– Да. Передашь ему этот кошель. – Хан бросил кожаный мешочек Умашу. – Здесь пятьсот динаров. Отдашь ему также этот свиток. Он знает, что с ним делать. В Итиль-келе тоже все слушай и самые спешные вести шли с гонцами. Про меня – никому ни слова, если бы тебя даже жгли огнем. Особенно остерегайся ал-арсиев Асмид-хана.
– Слушаю и повинуюсь, о эльтебер!
– Я первым должен узнать, о чем будет говорить урусский посол с каганами Хазарии.
– Ты узнаешь об этом, повелитель!
– Иди! И пусть охранит тебя аллах!
Глава четвертая
Княжий суд
Святослав с сожалением смотрел на дюжего молодца: жаль было калечить этакого. Но... вина того казалась слишком явной. Не похоже было, что свидетели – Ядреевы люди. Однако было у великого князя Киевского одно право, которое оспорить никто не мог, и Святослав решил им воспользоваться.
– Кто таков?! – резко спросил он. – Обскажите вину его!
Главный мечник[23]23
Мечник – судебный исполнитель в Древней Руси.
[Закрыть], пузатый, с багровым лицом и рачьими глазами боярин, одетый в кольчугу и корзно[24]24
Корзно (др.-рус.) – плащ знатных людей.
[Закрыть], низко поклонился и прорычал:
– Вот тиун воеводы Ядрея, Бакун Рыжий, вину смерда обскажет.
Бакун, кривобокий сухой сморщенный старик с хитрыми глазами, заговорил вдруг по-молодому звонкой скороговоркой:
– Што тут мыслить-та, пресветлый князь? И так все ведомо. Ежели бы сей Бортя холопом был, дак... ек...
Мечник вылупил свои рачьи глаза от такого неслыханного нахальства.
– Ты што-о?! – рявкнул он. – С ума свихнулся?! Как великому князю ответ держишь?! Учить его вознамерился?! – и ткнул кулачищем в бок старосты Ядрееву так, что тот на мгновение оправился от кривобокости.
Бакун поперхнулся и испуганно вскинул глаза на князя.
– Сказывай суть! – рыкнул мечник. – Не мели воду в ступе. В чем вина смерда Борти-охотника? Ну-у! – и угрожающе уставился на сборщика податей.
Святослав не без веселья наблюдал за происходящим с высокого помоста, на котором сидел, удобно устроившись на деревянном резном стольце[25]25
Столец (др.-рус.) – кресло, трон.
[Закрыть].
– Да ить, пресветлый князь, – продолжил заикаясь тиун. – Корову тать нечесаный со двора свел. – Бакун не мог, однако, говорить степенно и опять ссыпался на скороговорку: – В лес худобу свел. Зарезал. Шкуру в землю зарыл. Мясо в яруге[26]26
Яруг (др.-рус.) – овраг.
[Закрыть] схоронил... – Потом вдруг поперхнулся, с опаской глянул на мечника. Тот стоял истуканом, выпятив круглый живот. И Бакун снова просыпался:
– Пошел яз в чащобу, штоб корову сыскать. Споткнулся, упал. Глянул, обо што споткнулся, а там хвост торчит. Потянул – скору вытянул. Была буренка – нет буренки...
– Откуда узнал, што твоя буренка? – громыхнул мечник. Видимо, по-другому говорить он не мог: разучился при своей должности. Так и рыкал на всех. Даже великому князю рычал, хотя изо всех сил старался быть почтительным.
– Да ить, – удивленно воззрился на него Бакун, – ты што, не ведаешь: на всякой животине нашенской тавро Ядреево выжжено.
– Мне все ведомо! – Повел на него рачьими глазами мечник. – Ты, короста лешачья, сказывай только то, про што тебя пытают. И не стрекочи тут! – И опять ткнул кулаком, теперь уже в другой бок, ибо тиун повернулся к толпе, как бы взывая к ней. Теперь Бакун еще больше скособочился. Но от этого тычка его словно прорвало. Слова из него брызнули, как горох из прохудившегося мешка.
– Это надо жа! Болярское добро зорить... Коров резать, аки бирюк. Князь, вели сыскать с него пять гривен[27]27
Гривна – мера веса в Древней Руси, около 200 граммов.
[Закрыть] серебра. Аль в холопи поверстать за разбой. Воевода Ядрей челом бьет и...
Мечник вдруг схватил тиуна за голову и своей широченной ладонью захлопнул изрыгающий слова рот.
– Князю судить о вине кого ни то. Цыть! – Выпуклые глаза мечника сердито метались с тиуна на князя и обратно.
Святослав расхохотался. Толпа весело зашумела. Усмехнулся даже обвиняемый. Но мечник оставался все так же свиреп и серьезен: видимо, он разучился смеяться.
– Ну ты, лапоть, – зыкнул он на смерда. – Держи ответ перед великим князем. Сказывай все как есть. Да правду режь!
– А ча речить-та, – лениво ответил Бортя. – Измышление все энта. Не брал яз худобы ихней.
Ладонь мечника на мгновение ослабла, и Бакун Рыжий тут же этим воспользовался:
– Брешет! Брешет, аки пес! Он, он! Яз сам...
Но тут мечник опять применил силу.
– Тебя не спрашивают. Ты сказывай, – уставился он на смерда.
– А что? Поклеп. Иду яз, значитца, по бору, – усмехнулся Бортя, – на него наткнулся. – Он показал на тиуна. – Зрю, а Рыжий из земли хвост дерет. Яз ему: «Велес в подмогу!», а он меня за ворот. А яз ему – в ухо, штоб честных людей не трогал, кровопивец. Яз ему не холоп, а свободный смерд!
Святослав опять засмеялся. Тиун же делал тщетные потуги освободить свой рот, чтобы вылить в толпу и на князя поток «правды» и обличить смерда в «кривде». Но мечник был начеку.
– Готов ли ты, смерд Бортя, огнем правду добыть? – спросил Святослав.
Бортя с опаской глянул на костер, в котором калился кусок металла, и ответил:
– Сварог[28]28
Сварог – бог, властелин всего сущего в мире, отец всех богов и покровитель огня в мифологии древних руссов.
[Закрыть] правду видит. Делать нечего. Прикажи, князь, возьму железо.
Святослав внимательно посмотрел на дюжего лесного охотника и сказал вдруг:
– Пойдешь в мою дружину – огня не увидишь! Ослобоню от суда. Ну как?
Тиун наконец неимоверным усилием оторвал ладонь мечника от своего лица:
– Князь, не бери его, лешего, в дружину! А кто тогда гривны за корову воеводе Ядрею вернет? Не правда то, штобы в убыток вводить вое...
Но тут красноречие его было прервано самым неожиданным способом, который был в запасе у судебного исполнителя на всякий случай. И случай этот наступил. К Бакуну Рыжему сзади подошел один из помощников мечника и с размаха ударил тиуна по затылку дубиной, обмотанной тряпками. Удар получился мягким, но ошеломляющим. Бакун прикусил язык, пошатнулся. Смотрел он теперь на белый свет осоловелыми глазами и только икал...
Князь улыбнулся и снова вперил взгляд в смерда:
– Ну как? Што скажешь?
Бортя сдвинул шапку на лоб, почесал в затылке, поглядел на небо и ответил:
– Не-е, князь. Не по мне сие.
– Пошто? – удивился Святослав. – Аль силушкой Велес обидел? Иль могутство твое медведь украл?
– Та не-е, силушка-то при мне... Вот только не с руки мне разбойным делом заниматься. Детишек, чать, пятеро. А вдруг убьют? Да и не божье энто дело – кровь лить. Мне жито растить надобно, как то боги наши велят.
Мгновенно над судным местом повисла зловещая тишина. Показалось, снег, падающий хлопьями, обрел вдруг каменный вес и стал колотить по земле гулко и тяжело: а может, это кровь стучала в висках. Таких слов ни великий князь Киевский, ни бояре, ни воеводы, что окружили помост, давно не слыхивали. Все взоры устремились к Святославу.
Но князь не казался разгневанным, спросил смерда ровным голосом:
– Так яз тоже разбойник?
– Яз о том и не мыслю.
– Кто ж боле меня крови льет?
– Гриди да боляре твои... – пытался схитрить смерд.
– Та-ак! – мрачно глянул на него Святослав. – Ну, чать, сам выбирал. Иди, пытай железо. Правду покажешь – живи. Не стерпишь – голова с плеч!
Мужик, чуть косолапя, пошел к костру...
В десяти шагах, у идола Перунова, стояли волхвы. Обвиняемый, чтобы доказать свою правду, должен был достать из огня раскаленный брус металла, шагом донести его до кумира и положить железо в жертвенную чашу. В чаше лежала сухая трава: если она загоралась – обвиняемый оправдывался; если нет – вина его считалась доказанной. Ну а там – казнь по воле великого князя...
Бортя, подойдя к костру, обернулся вдруг и обратился к Святославу:
– Дозволь, князь, шуйцей[29]29
Шуйца (др.-рус.) – левая рука. Десница – правая.
[Закрыть] железо взять.
– Пошто? – удивился тот.
– А-а... Калечен буду. Дак лучше десницу сберечь... – Потом пояснил: – Налетит козарин аль печенег, несподручно отбиваться... Да и с рогатиной супротив медведя как управиться?
Князь подумал:
– Ну что ж... Дозволяю.
Бортя по знаку волхва засучил левый рукав кафтана, прошептал:
– О, Велес, бог наш милосердный, помоги мне... – и решительно сунул руку в огонь. Выпрямился, чуть качнулся: все увидели в вытянутой руке его дымящийся обрубок железа. Смерд шел к идолу, казалось, спокойно, и за дальностью не было видно, как побелело его лицо, как подкашивались ноги.
Но запах горелого мяса достиг всех!
Бортя скрежетал зубами, задыхался от боли, но шел к своей правде, держа муку свою в заскорузлой от непосильного труда руке. Хлопья снега, не долетая до бруска, с шипением превращались в пар.
– Как же надобно верить в правду свою, штоб боль этакую терпеть, – вздыхали в толпе.
– Да то смердова правда! – громко откликнулся кто-то. – А она самая тяжкая на земле и на вечные муки обозначена!
Мечники рыскали глазами по толпе. Но шел густой снег и разглядеть кого-либо было трудно.
Тиун, оправившись от удара, смотрел на своего врага и злорадствовал. Он уверил себя в том, что если смерд и донесет огонь до руки Перуновой, то трава все равно не воспламенится: с утра в чашу набралась изрядная горка снега.
Бортя был в двух шагах от кумира, когда полыхнул нежданный порыв ветра. Горку снега сдуло с чаши. Еще мгновение – смерд опустил туда металл. Задымило, зашипело и... в руке Перуновой заплясал огонь!
– Правда его! – громыхнула толпа.
Бортя сидел на снегу, погрузив в него искалеченную ладонь. По лицу страдальца катились крупные капли пота.
– Помилуй, пресветлый князь! – взвизгнул тиун. – Правда не за ним! Измышляет он! Пощади!
– Боги правду его показали! – выкрикнул Святослав. – Закон ведаешь: око за око, зуб за зуб, а рука руки требует! Эй, отроки! Соблюдите закон!
К тиуну подбежали дружинники, подхватили. Бакун Рыжий вопил, отбивался. Но тщетно. С него сорвали кафтан, схватили, чуть не вырвав, за левую руку и погрузили ее в огонь костра. Вопль, звенящий в ушах, эхом отлетел от крыш высоких боярских хором и княжеских теремов города Киева. Отроки держали руку тиуна в огне ровно столько времени, сколько потребовалось его смерду, чтобы пройти с куском раскаленного железа от костра до кумира Перунова.
Крик слуги боярского продолжался недолго: Бакун потерял сознание. Воины подхватили обмякшее тело и поволокли его к подножию княжеского трона, отворачивая носы и ухмыляясь.
Святослав с презрением глянул вниз, поморщился и процедил:
– Уберите! Дышать нечем – изгадился весь. Тиуна уволокли прочь.
Князь глянул на смерда:
– Подойди сюда!
Бортя встал с трудом и, баюкая поврежденную руку, подошел к помосту: остановился, глядя на Святослава исподлобья.
– Правду перед воеводой Ядреем ты показал. Изолгавший тя холоп кару понес по закону. Но... – князь нахмурился, – передо мной ты вину заслужил, ибо татями кличешь гридей и боляр моих...
– Не мыслил язмь... – прохрипел Бортя пересохшим ртом.
– Мыслил, не мыслил, а не сокрыл правду души своей! Так вот: ежели бы ты холопом был, то яз повелел бы тебя повесить. Но ты свободный охотник-смерд. Значит, судный поединок – удел твой. Теперь не Велес, а Перун, бог наш громоносящий, будет судией твоим. Как только заживет рана твоя, свершится суд Перунов!
– Кто ж будет супротивник мой? – спросил Бортя.
– Супротивника найдем, – пообещал Святослав.
– Княже! Выбирай любого! Защитим честь твою от лапотника! – вразнобой закричали гриди.
– Дозволь мне, – наклонился к Святославу стоявший рядом с креслом сотский охранных воинов Святич.
– Нет! – остановил всех князь. – Яз сам выберу ему судного поединщика!.. Будет тебе боец! – громыхнул князь смерду. – Здесь побудь покамест. Может, он тебе уже сегодня отыщется!
Бортя опять сел на землю, опустил искалеченную ладонь в снег. Святослав тем временем обратил свой взор на кучку разбойников, выловленных мечниками в близлежащих лесах. Полтора десятка звероподобных угрюмых мужиков смотрели на великого князя исподлобья дерзко и вызывающе. Среди татей лесных выделялся один, похожий статью на медведя: в нем чувствовалась скрытая исполинская сила и тупая жестокость.
Князь указал на него пальцем. Двое дюжих дружинников подхватили разбойника, подвели к помосту и поставили на колени.
Тот же главный мечник стал выкрикивать своим рыкающим басом вины татя, пуча при этом глаза:
– Барма Кистень зовут татя сего! Атаман он лесной. А те – из ватаги его. Загубил Барма самолично четырнадцать душ! Среди них трех купцов...
Святослав поднял руку. Мечник замолчал.
– Вин за тобой не исчислить, атаман Кистень. Одной смертию тебя пытать мало. Хочу вот на другом спытать тебя... А ты не пойдешь ли в дружину мою?
Разбойник не сразу сообразил, о чем речь; уставился маленькими глазами на князя: спросил недоверчиво:
– А ча? Аль взаправду? – потом выпрямился, оглядел толпу зевак, бояр, гридей и решил: – А ча, в дружину дак в дружину. Дело привышное – нож и меч в деснице. Нам резать – што курей, што лю... – поперхнулся, закончил: – Исполать[30]30
Исполать (др.-рус.) – слава, почет.
[Закрыть] тебе, князь! Согласный язмь...
– Отойди покамест в сторону! – распорядился Святослав. – Дай и товарищам твоим по чести воздать.
Разбойники, слыша и видя, как обошлось дело с их атаманом, все изъявили желание стать под великокняжеский стяг.
– В дружину хотите? – рассмеялся Святослав.
– Желаем, князь-батюшка! – хором вскричали тати.
– Не-ет! – князь погрозил пальцем. – Как Праве[31]31
Праве – бог правосудия в мифологии древних руссов.
[Закрыть] велит, то и получите!
Кистень рванулся было вперед, но стражники уперлись в его грудь остриями копий.
Мечники выкликнули вины всем татям. Обличенные в убийствах потеряли головы; тем же, кто только грабил, отсекли кисть правой руки.
Святослав подозвал Кистеня:
– Значит, резать любишь?
– А ча? Дело привышное, – с мрачной решимостью признался вожак разбойников.
– Вот и зарежешь его на судном поединке, как время придет. – Князь показал пальцем на Бортю-охотника.
– А ча? И зарежу.
– Ну вот и славно. А покамест в порубе[32]32
Поруб (др.-рус.) – яма, погреб; подземная тюрьма.
[Закрыть] под конюшней моей посидишь. Не обессудь. Не то ведь ты опять в лес утечешь новую ватагу сколачивать да люд честной резать.
– Да язмь... – опешил Кистень.
– Эй, отроки! В поруб его. Кормить и поить, как меня. Дышать же давать через раз. А как день придет – поставить его супротив Борти-смерда на судном поединке, – и, обернувшись к разбойнику, пояснил: – Честь быть в дружине моей заслужить надобно. Я все вины с тебя сложил, радуйся. А как повалишь обидчика моего, вот честь себе и заслужишь. А теперь иди покамест.
