Текст книги "Клон Дьявола"
Автор книги: Скотт Сиглер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)
«72» – количество оставшихся в живых эмбрионов, пока еще не уничтоженных ненасытными лейкоцитами.
Цзянь заметила, как изменились цифры на счетчике: 68/150.
Румкорф, казалось, вибрирует от ярости; частота этой вибрации немного увеличивалась всякий раз, как уменьшалась первая цифра. Ростом он был чуть выше Цзянь, но в весе она превосходила его фунтов на сто. За толстыми стеклами очков в темной оправе глаза ученого очень напоминали глазки жука. Чем больше он кипел, тем больше его трясло. А чем больше его трясло, тем больше расходился зачес на его темени, обнажая поблескивающую лысину.
65/150.
– Скандал… – обронила Эрика, ее интеллигентный голландский акцент сочился раздражением.
Цзянь глянула на чопорную женщину. Она ненавидела Хёль не только за то, что та была законченной стервой, но еще и за то, чем не обладала сама Цзянь: Эрика была хороша собой и женственна. Волосы с серебристой сединой Хёль затягивала в тугой узел – это открывало надменное лицо. У нее были неизбежные для любой сорокапятилетней женщины морщинки, но ни одна из них даже не напоминала морщинку от смеха. Хёль была так бледна, что Цзянь частенько спрашивала себя, видела ли эта женщина последние тридцать лет что-нибудь, кроме бессолнечного лабораторного интерьера.
61/150.
– Время? – спросил Румкорф.
Цзянь, Тим и Эрика автоматически посмотрели на свои часы, но вопрос предназначался Эрике.
– Двадцать одна минута десять секунд, – сообщила она.
– Уберите с экрана «неудачников», – процедил сквозь зубы Румкорф. Тим Фили тихонько набрал на клавиатуре несколько клавиш. Черные квадраты исчезли. Шестьдесят один квадрат, теперь большего размера, остались.
Тим числился ассистентом Цзянь, биологом с впечатляющими биоинформатическими навыками. Разумеется, до уровня Цзянь он недотягивал, но его мультидисциплинарный подход к решениям задач служил мостиком через провал между компьютерным мастерством Цзянь и биологической квалификацией Эрики. Он был крупнее Румкорфа, но ненамного. Цзянь бесило, что даже если на проекте мужчин и женщин по двое, она всегда оказывалась самой крупной из присутствующих в помещении.
Цзянь пригляделась к одному из квадратов. Крохотный эмбрион – беспощадный, серый, полупрозрачный кластер клеток, очерченный белесым кругом. В шестнадцати клетках критерий оценки изменился с эмбриона на морулу – в переводе с латинского «шелковица», названную за его схожесть с плодами тутового дерева. Обычно эмбриону млекопитающего требовалось несколько дней для достижения стадии морулы, но создания Цзянь добирались до этой стадии всего за двадцать минут.
Оставшись одна, морула продолжит деление до тех пор, пока не превратится в полый пузырек клеток, известный как бластоциста, или зародышевый пузырек. Но чтобы развиваться, бластоцисте придется внедриться в материнский околоплодник. А это невозможно до тех пор, пока иммунная система коровы воспринимает эмбрион как вредное инородное тело.
54/150.
Цзянь сфокусировала внимание на этом квадратике. С левой стороны морулы начал «вытекать» в поле зрения макрофаг, двигаясь как амеба и в процессе движения удлиняя-вытягивая ложноножку.
По всей ширине огромного монитора один за другим мигали и гасли белые квадраты.
48/150.
– Черт, – прошипел Румкорф, и Цзянь удивилась, как это ему удается столь отчетливо выговаривать слова сквозь крепко сжатые зубы.
Макрофаг воздействовал на химические вещества, захватывая молекулы из окружающей среды и вступая с ними в реакцию. Внешняя оболочка морулы, или вителлиновый слой, была оболочкой той же яйцеклетки, взятой от коровы. Это означало, что она была на 100 процентов натуральной, роднойдля коровы, то есть являлась тем, что микрофаги, по идее, не должны атаковать. Но то, что находилось внутринаружной оболочки, было творением Цзянь… Цзянь и ее «Машины Бога».
34/150.
– Еще раз уберите, – велел Румкорф.
Тим пощелкал клавишами. Черные квадраты вновь исчезли: оставшиеся серые выросли еще больше.
И почти в то же мгновение увеличившиеся квадраты стали мерцать и чернеть.
24/150.
– Блин! – воскликнула Эрика намеренно грубо.
Внутри морулы затрепетала клетка. Ее края ужались, форма изменилась с круга на песочные часы. Митоз. Усик макрофага протянулся к моруле, коснулся ее, будто лаская.
14/150.
Все аморфное тело макрофага появилось в поле зрения – сероватая бесформенная масса.
9/150.
Квадраты неуклонно мерцали и чернели, будто насмехаясь над Цзянь и напоминая ей о недостатке опыта, тупости и неудаче.
4/150.
Макрофаг еще приблизился к моруле. Делящаяся клетка еще раз содрогнулась, и одна клетка стала двумя. Прирост, успех, но было слишком поздно.
1/150.
Усики макрофага протянулись к кластеру, затем коснулись тыльной стороны, окружая его, соединились и поглотили жертву.
Квадрат почернел, оставив лишь белую сетку и зеленый номер.
0/150.
– Что ж, это было впечатляюще, – сказал Румкорф. – Глаз не оторвать.
– О, прошу вас, – сказал Эрика. – Я не желаю этого слышать.
Румкорф развернулся к ней:
– Нет, уж послушайте.Мы обязаны выдать результаты. Ради бога, Эрика, ведь вся ваша карьера строилась на основе этого процесса.
– Не сказала бы. Квагга [5]5
Квагга– истребленное непарнокопытное животное, подвид бурчелловой зебры.
[Закрыть]и зебра генетически почти идентичны. А то, что мы пытаемся создать здесь, Клаус, – искусственное,то есть неестественное.Если Цзянь не может выдать правильный геном, значит, эксперимент некорректен с самого начала.
Цзянь мучительно захотелось куда-нибудь спрятаться. Румкорф и Эрика были любовниками – когда-то, но не сейчас. Сейчас они воевали, как разведенные супруги.
Эрика резко показала большим пальцем на Цзянь:
– Вот кто виноват. Все, на что она способна, – это дать мне эмбрион с 65-процентной вероятностью успеха. Мне же, чтобы иметь хоть какой-то шанс, нужно по меньшей мере 90 процентов.
– Да вы обевиноваты, – парировал Румкорф. – Мы что-то проглядели. Иммунную реакцию вызывают сигналы конкретных белков. Вам надо выяснить, какие гены вырабатывают белки, являющиеся причиной срывов.
– Мы пытались, – ответила Эрика. – Проверяли все от и до, снова и снова. Компьютер продолжает анализировать, мы продолжаем вносить изменения, но всякий раз происходит одно и то же.
Румкорф медленно провел рукой по волосам, почти вернув зачес на место.
– Мы приблизились почти вплотную. Надо попытаться сменить направление наших рассуждений. Я точно знаю, критическая ошибка – вот она, перед нашим носом, и мы просто никак не можем разглядеть ее.
Тим встал, потянулся и быстро провел обеими руками по коротким, но густым светлым волосам, одновременно глядя прямо на Румкорфа. Интересно, подумала Цзянь, это он специально в насмешку над выпадающими волосами Клауса?
– Сто раз проделывали, – сказал Тим. – Я уже, помимо своей, проверяю всю работу Цзянь и Эрики.
Эрика взвилась:
– Как будто ты в состоянии хотя бы понятьмою работу, идиот.
– Замолчите! – сказала Цзянь. – Не смейте так говорить с Тимом.
Эрика ухмыльнулась – сначала Цзянь, затем – Тиму:
– Ты такой большой мужчина, Тим. И тебе не обойтись без заступничества старой толстухи?
Тело Тима не шелохнулось – за исключением его правой руки: он вытянул ее и средним пальцем щелкнул Эрику.
– Хватит, мистер Фили, – вмешался Румкорф. – Если вам недостает ума полностью отдаться работе, меньшее, что вы можете сделать, – это захлопнуть рот и сфокусировать свой никчемныймозг на своем маленьком компьютере.
Руки Тима сжались в кулаки. Цзянь стало очень жаль его. Тим Фили, вероятно, привык быть всегда «самым умным человеком в комнате». Здесь же он был самым безгласным: Клаус никогда не давал ему забывать об этом.
– Понимаю, все разочарованы, – сказал Румкорф. – Но мы должны найти способ начать мыслить в новых направлениях. Мы так близко к цели, неужели вы не чувствуете?
Его большие, как у жука, глаза обвели взглядом комнату, ловя запоздалые кивки согласия. Они былиблизко, так раздражающе близко. Цзянь просто не удавалось найти этот недостающий штрих. Это почти заставляло ее мечтать о днях до начала приема лекарства – тогда идеи приходили свободнее и быстрее. Но нет, так нельзя – она знала слишком хорошо, куда это могло завести.
Цзянь, Тим и даже Эрика смотрели в пол.
– В бою все средства хороши, – продолжал Румкорф. – Чего бы это ни стоило, мы добьемсясвоего. Мы провалили тест иммунной реакции всего лишь в шестнадцатый раз… Так, все сейчас отправляйтесь по своим комнатам и продолжайте работать по отдельности. Может, если мы перестанем кидаться друг на друга, то хотя бы найдем препятствие и устраним его.
Цзянь кивнула, вышла из лаборатории и направилась обратно в свои крохотные апартаменты. Шестнадцать тестов иммунной реакции, шестнадцать провалов… Она должна найти способ заставить семнадцатый получиться, обязана,потому что миллионы жизней зависели от нее, от нее одной.
8 ноября. «Game… over»?
Данте сидел за своим массивным столом из белого мрамора, смотрел и ждал. Его брат Магнус устроился по другую сторону стола, откинувшись на спинку одного из двух кожаных кресел – мобильный телефон прижат к левому уху, глаза чуть прищурены. Ноздри Магнуса раздувались. Большой палец беспрестанно крутил перстень Кубка Грея [6]6
Кубок Грея– трофей чемпиона Канадской футбольной лиги (канадский футбол). Помимо него каждому игроку команды-чемпиона вручается памятный перстень.
[Закрыть]на правой руке. На гладко бритой голове бликовали лампы кабинета.
Любому в этом мире Магнус показался бы абсолютно спокойным. На самом деле он и былспокоен. Всегда, по крайней мере внешне. Но Данте знал Магнуса всю свою жизнь и мог сказать, когда что-то глодало брата изнутри.
– Продолжайте, – сказал Магнус в телефон.
Данте посмотрел на стену кабинета, разглядывая серии эскизов – подлинников Леонардо да Винчи. Работы художника были воплощением контроля, спокойствия и выдержки, методичного совершенствования. Принципов, за которые Данте бился на всех этапах своей жизни.
– Исполняйте, – завершил разговор Магнус. Ноздри опять раздулись – едва заметно. Он стал медленно выпрямляться, пока его спина не сделалась идеально прямой.
Разделенные лишь полутора годами, Данте и Магнус были очень похожи: у обоих фиалковые глаза, массивные челюсти, оба высокие и крепко сбитые, но Магнус намного больше времени проводил в тренажерном зале, и это было заметно.
Хотя оба были мгновенно узнаваемы как братья, младший обладал еще одним ключевым отличием: он выгляделопасным – по большей части благодаря тонкому шраму, тянувшемуся от левой брови вниз к левой щеке. И в те мгновения, когда Магнус бывал сосредоточен, как, например, сейчас, устремив взгляд в никуда, его холодный разум перерабатывал информацию; правда была в том, что младший брат Данте выглядел просто зловеще.
Магнус сложил телефон, небрежно опустил его во внутренний карман сшитого на заказ спортивного пиджака, затем медленно откинулся на спинку и забросил левую ногу на правую:
– «Новозим» в Дании взорван.
– Взорван? Активисты «Прав животных» наседают?
– Покруче, – сказал Магнус. – Наш маленький друг хакер из АНБ [7]7
Агентство национальной безопасности США.
[Закрыть]не уверена, но она полагает, что это был боеприпас объемного взрыва.
Магнус медленно выдохнул. Не было нужды переспрашивать, что это значило. Существовала только одна причина сжигать дотла комплекс стоимостью миллиард долларов: вирус перескочил на людей.
– А Мэтал и его команда?
– Мертв, – ответил Магнус. – Он находился в комплексе. Весь персонал погиб.
Данте кивнул. «Новозим» – основной конкурент «Генады». Мэтал был их ответом на Клауса Румкорфа. Новый комплекс можно всегда отстроить, вот только уже не заменишь такого таланта, как Румкорф или Мэтал. В гонке за жизнеспособной ксенотрансплантацией «Новозим» можно было больше не учитывать.
– Это нам на руку, – сказал Данте. – «Новозим» выбыл из игры.
Магнус улыбнулся – одними уголками губ.
– Боюсь, это игразакончена. Для всех и каждого. «G-8» сделает все, чтобы закрыть нас всех. Фермерша говорит, исполнитель у них Фишер, а начнет он с нас.
Фермерша – псевдоним их человека в АНБ. Своего настоящего имени не раскрывает, общается с ней только Магнус. Информация Фермерши была всегда достоверной, права она и сейчас: перспектива столкновения с Фишером сулила им серьезные проблемы.
Гнев, раздражение и беспокойство – все разом полыхнуло в груди Данте. Фишер начал охоту за «Генадой», когда Галина Порискова попыталась устроить публичный скандал, обнародовав материал об экспериментах с эмбрионами суррогатных матерей. Данте нанял Пи-Джей Колдинга и Тима Фили, чтобы избавиться от всех улик. Если б эти двое не справились, Фишер точно прихлопнул бы компанию, а Данте и Магнуса упрятал бы за решетку.
Улыбка Магнуса увяла, вернулся пустой взгляд.
– Иронично, не находишь?
– Что именно?
– То, что нас закрывают в связи с опасностью распространения вируса, в то время как конкретное направление нашей работы гарантирует, что этого не может произойти. Если б ты не держал исследование в тайне, «G-8» оставила бы нас в покое.
– Мы не могли анонсировать наш метод. Иначе б и «Новозим», и «Монсанто», и остальные наверняка попытались бы скопировать его.
Магнус пожал плечами и поднял брови, что означало у него уступку.
Это было плохо, но, возможно, и не совсем:Данте мог найти иной способ справиться с этим.
– А если мы им сообщим сейчас? Я могу позвонить Фишеру. Или нет, лучше пусть Колдинг. У них обоих было что-то в прошлом.
Магнус рассмеялся.
– Они вообще-то не партнеры по покеру. Да в любом случае – уже поздно. Нам не поверят, что наши методы безопасны, особенно после инцидента в «Новозиме». Все кончено.
Данте глубоко вздохнул. Затем медленно выдохнул. Выход всегда есть. Он не сделал «Генаду» одним из крупнейших биотехнологических центров в мире тем, что сидел и ждал, пока что-то произойдет. А преуспел потому, что всегда продумывал все наперед.
– Мы предполагали такой вариант событий, – сказал Данте. – Поэтому у нас есть план.
Магнус несколько секунд молча смотрел на него. Правой рукой он тер левое предплечье – в тишине комнаты негромко шуршала ткань. Ноздри его вновь раздувались.
– Данте, я не верю, чтобы ты всерьез говорил об использовании этой штуки.
– Всерьез. Думаешь, мы потратили пятьдесят миллионов долларов на что-то такое, что не используем, когда больше всего в нем нуждаемся? Румкорф на пороге успеха. Они могут получить эмбриона уже через пару недель.
– Обещания, обещания… – вздохнул Магнус. – Просто смешно, вот уже полгода, как я слышу одну и ту же фразу: «через пару недель».
– Румкорф дает результаты, Магнус. Синтетическая бактерия Вентера, спасшая кваггу от исчезновения… Каждый проект, к которому он прикасается, обречен на успех. Он выдает работу нобелевского качества с десятилетнего возраста.
– А миллиардные долги делал тоже с десяти лет?
– Да плевать на долги, – сказал Данте. – Мы инвестировали слишком много денег, чтобы сейчас все бросить.
– Инвестировали?Ты так это называешь? Мы без гроша. Колодец сух. Ты хоть представляешь себе, сколько стоит получить разрешение на это хитроумное изобретение?
– Знаю.
– А как насчет Сары Пьюринэм и ее команды? Четыре новых носа, глубоко засунутых в наш бизнес. Чем больше народу, тем больше шансов для инфильтрации.
– Говоришь прямо как Колдинг.
Легкая улыбка вернулась:
– Редкий случай, уверяю тебя, но иногда Колдинг прав. Каждый дополнительный сотрудник – риск. Или ты уже забыл о Галине?
Данте почувствовал, как горит лицо. Он не любил говорить об этой девушке, особенно с братом.
– Нет, я не забыл ее. Но Пьюринэм и ее команду взять придется. Выбора у нас нет.
– Есть у нас выбор. С Галиной мы же нашли его.
Дело было не в том, чтосказал Магнус, в том, какон это сказал. Данте несколько раз мигнул.
– Не смешно.
– Странно, – сказал Магнус. – Мое чувство юмора известно довольно широко.
Данте покачал головой. Наверняка Магнус предложил такое не всерьез.
– Разные вещи. Эти люди лояльны к нам, так что можешь больше не упоминать об этом.
– Ты уверен? Колдинг и Фили – они ведь оба служили в USAMRIID, где сейчас работает Фишер.
– Если б не Колдинг, у нас бы не было даже компании.
– А Фили? – Магнус пожал плечами. – Откуда ты знаешь, что он у Колдинга не на коротком поводке?
Данте потер виски.
– А какой у нас выбор? Колдинг говорит, Фили – единственная причина, по которой Эрика и Цзянь могут работать вместе.
– Думаю, пора с этим заканчивать.
– И что потом? Поставить китайцев перед фактом, сказав, что Цзянь умерла? Что плакали их денежки?
Магнус взглянул на эскизы да Винчи.
– Что касается денег, китайцы перекрыли кран еще до инцидента в «Новозиме». Больше никаких дорогих покупок для вас, бледнолицые. Вся компания по уши в долгах из-за проекта Румкорфа, а мы сейчас только увеличиваем расходы с Пьюринэм и самолетом – чем мы будем за это расплачиваться?
– У меня запланирована презентация для инвесторов. Пять невероятно богатых особ. Я вынужден запросить больше, чем планировал изначально.
Магнус повернулся взглянуть на Данте. Магнус редко проявлял эмоции, но Данте знал, как подметить такие черточки, которые выдавали признаки гнева и разочарования. Магнус обладал еще одной привычкой, которую проявлял, кажется, только в разговорах с братом, – наполовину приподнятые в изумлении брови.
– Пять? – переспросил он. – И думаешь заполучить их всех?
– Само собой.
Магнус вновь улыбнулся – на этот раз искренне. Он умел многое, чего не было дано Данте, но он не был способеночаровать миллиардеров настолько, чтобы заставить их раскошелиться. А Данте мог. В любое время.
– Этот проект слишком важен, чтобы сейчас останавливаться, – сказал Данте. – Речь ведь идет о сотнях тысяч жизней.
– Сотнях тысяч? Это ты для красного словца, да? А подразумеваешь, наверное, жизнь одного конкретного человека, верно?
Данте зарделся.
– Да я не об этом, – сказал он, отлично зная, что, когда дело доходит до сути, эта одна жизнь – егожизнь – и была именно тем, о чем шла речь. – Мы стремимся вперед и продвигаемся, Магнус. Это несет пользу всему человечеству. И мне плевать, если мы понесем убытки. Этот проект вознесет «Генаду» на вершину, именно этого хотел бы наш отец.
Магнус смотрел в никуда, но взгляд его смягчился, самую малость, и он кивнул.
Магнус, сейчас просто тяжелый период, но крепчайшая сталь выплавляется при высочайших температурах. Ну что, мы вместе?
Тот глубоко вздохнул, затем выдохнул и расслабился.
– Ну конечно, вместе. Как всегда. Ты же знаешь, мог бы и не спрашивать. Я просто не собираюсь механически подтверждать, что все сказанное тобой – истина в последней инстанции.
– Если б ты так делал – грош цена нам как команде. Пожалуйста, подготовь Пьюринэм и ее людей, поедешь с ними. Загрузите в самолет одно стадо из местных резервных. Переброска пройдет быстрее, если нам не придется грузить скот Баффиновой Земли. Через полчаса после взлета позвони Колдингу и скажи, чтоб собрал персонал для срочной эвакуации. Даже если Фишер что-то пронюхает, не думаю, что у него будет время среагировать.
Магнус встал и вышел из кабинета. Данте придется понаблюдать за ним. Брат делает свое дело, вопросов нет, но в стрессовые периоды, как, например, этот, он может сделать ошибочные заключения.
Как то, что он сделал по Галине Порисковой.
8 ноября. Бег – отстой
– Ненавижу бегать, – сказал Гарольд Миллер между глубокими вдохами.
– Блин, а я-то как ненавижу, – ответил Мэтт «Каппи» Капистрано.
Сара Пьюринэм покачала головой, затем вытерла пот с глаз:
– Три круга осталось. Вперед.
Снаружи ангара зимние ветры неслись над снежными полями Манитобы. Однако внутри поддерживалось комфортное тепло. Большой самолет занимал почти все пространство, но Сара убедилась, что все оборудование размещено как минимум в шести футах от стен ангара; таким образом, в их распоряжении была полноценная беговая дорожка по периметру здания. Штатские или военные, ее мальчики должны оставаться в форме.
– Бег – отстой, – не унимался Гарольд.
– Полный отстой, – вторил Каппи.
Двойняшки, как звали Гарольда и Каппи, усовершенствовали свою способность выглядеть достойными сожаления до актерского мастерства. Оба бежали трусцой, чуть опустив головы, руки не работали ритмично в такт, а безвольно болтались. Двигались оба одинаково, и выражения физиономий имели одинаковые, и повторяли друг друга, как попугаи-подхалимы. Они и в самом деле сошли бы за двойняшек, если б не тот факт, что Каппи был черен, как карикатура старого Эла Джонсона, а кожа Миллера, будь хоть немного белее, показалась бы прозрачной.
Сара посмотрела на дальнюю стену. Алонсо Барелла, последний член ее команды, обошел всех на полкруга.
– Давайте, ребятки, догоним Со.
– Без меня, – сказал Гарольд: темп его жалкой трусцы упал до шага.
– Ага, – подхватил Каппи. – Сама догоняй.
Одно дело жаловаться и стонать, а другое – отказаться выполнять. Сара собралась было «власть употребить», но спохватилась: они больше не в вооруженных силах и она для них – не старший по званию. Они все партнеры. Друзья.
Орать на ребят она не стала, только удвоила шаг, оставляя Двойняшек за спиной. Сара добежала до угла и свернула налево. Может, на этот раз она догонит Со.
В отличие от Двойняшек, Алонсо Барелла любил бегать. Этот худой парень мог быть на ногах день напролет. Сара еще прибавила ходу, наполовину сокращая расстояние, затем стала медленно снижать темп: зазвонил ее телефон. Не стандартным звонком, а мелодией Дарта Вэйдера из «Звездных войн» – особый рингтон, которым она обозначила Магнуса Пальоне.
– Со! Стой!
Бежавший впереди Алонсо остановился и повернулся, продолжая бег трусцой на месте. Он даже не вспотел.
Сара ответила. В течение нескольких секунд она выслушивала приказы. После года получения зарплаты за сплошное безделье – за исключением разве что техобслуживания, – пришло время «выгулять» Фреда и отработать содержание экипажа.
И – тотчас пришло ей в голову, – может, она наконец вновь увидит этот кусок дерьма, Пи-Джей Колдинга.
8 ноября. Не такая
В лаборатории ветеринарной медицины сидела Эрика Хёль и тихонько ругалась сквозь зубы. Шестнадцать откровенных провалов в тестах иммунной реакции. Клаус уже давно бесится, но в этот раз его лицо так побагровело, что Эрика встревожилась, не хватил ли удар ее бывшего любовника.
Клаус. Какой же он кретин! Эрика ненавидела научные неудачи и все-таки невольно ощущала в себе чуточку удовольствия, видя Клауса таким взбешенным. Таким… удрученным.
А ведь она любила его – когда они работали вместе над проектом квагги. Клаус хотел невозможного – чтобы Эрика любила его одного. Но она не такая. У нее были свои нужды, отправные стимулы, побуждения и мечты, которые невозможно было игнорировать и которые не нуждались в корректировках. С ней все было в порядке.Она любила мужчин. И женщин тоже. Если бы Клаус был тем, кто ей нужен, он бы понял это и принял. Но – нет, несмотря на все свои таланты, на его благочестивое эго и успехи, глубоко внутри он был малодушным, мечтающим управлять остальными. Человеком, желающим быть единственным.
Она по-прежнему любила Клауса.
И по-прежнему любила Галину.
И потеряла обоих. Несчастье – штука сама по себе скверная, а уж двойная его доза – растущая в геометрической прогрессии мука.
Галина была ассистентом куда лучше Тима Фили. Дело вовсе не в том, что Тим тупой: просто некоторые люди действуют на другом уровне. Тим был достаточно компетентен, он также был вполне способен выполнять другиефункции, а Галина – нет.
Эрика уже была влюблена в Клауса, когда Данте взял на работу Галину. Родилась вторая любовь. Эрике следовало рассказать Клаусу, но она слишком хорошо знала, как он отреагирует. Поэтому хранила тайну, и все закончилось настолько плохо, насколько возможно: Клаус застал их в постели.
Клаус заставил Данте выкинуть Галину из проекта. И тогда Порискова попросила Эрику тоже уйти, чтобы они могли быть вместе. И что выбрала Эрика? Проект. Тогда она сказала себе: это куда важнее, чем романтические развлечения. Ох, тот разговор с Галиной, тот последнийразговор – как он ранил сердце девушки…
Галина не собиралась принять это безропотно. Она решила бороться за Эрику. По крайней мере, так она сказала. Галина пригрозила предать огласке информацию об экспериментах над людьми в «Генаде», но через несколько недель Данте и Магнус откупились от девушки. За молчание они дали ей миллионы и выслали обратно в Россию. Похоже, любовь, как и все на свете, имеет цену.
«Я выбираю проект». Именно это и сказала себе тогда Эрика. За последний год она все же поняла истинную причину, из-за которой осталась: Клаус. Она хотела быть с ним. Но он так и не простил ее. Она умоляла его дать ей еще один шанс, но он не уступал. Он никогда не упоминал об инциденте. Когда они вместе работали в лаборатории, держался с Эрикой так же, как и раньше. Во многих отношениях это было даже хуже – теперь Клаус обращался с ней, как с коллегой, с подчиненной, словно не существовало сотни их чувственных ночей.
Эрика выбрала проект, и теперь это стало единственным, что у нее осталось.
Принцип стандартных проектов клонирования был отчетливо предсказуем. Первое: выделить клетку у животного, которое хотите клонировать – как правило, стволовую, – и энуклеировать ее, то есть удалить из нее ядро. Второе: взять яйцеклетку у суррогатной матери и также ее энуклеировать. Третье: поместить ядро стволовой клетки в вылущенную яйцеклетку, подвергнуть электрическому шоку, чтобы «сплавить», объединить их, и затем ждать, когда единая клетка начнет делиться в процессе, называемом митозом. Если это произойдет – внедрить гибридную яйцеклетку в суррогатную мать и предоставить ей развиваться естественным путем.
Этот метод взял начало от легендарного клонирования Долли, шотландской овцы. Вскоре последовала лавина клонированных образцов: рыб, птиц, коз, крупного рогатого скота, даже собак и кошек. Процесс сделался настолько корректно сформулированным, что его элементы уже преподавали в средней школе.
Главным во всех методах клонирования было использование того же самого или схожего вида и для яйцеклетки, и для существа, которое будет клонировано. Для проекта предка, однако, последний близкий родственник умер приблизительно 260 миллионов лет назад. Компьютерная программа Цзянь, которую они все прозвали «Машиной Бога», воспроизвела геном, который фактически создал жизнеспособный эмбрион, самостоятельно делящийся, подвергаясь нескольким циклам митоза. В чашке Петри этот этап, этот невозможныйэтап, уже был преодолен. Но в чашке Петри вырастить животное невозможно: до тех пор, пока не удастся изловчиться и заставить иммунную систему коровы принять эмбрион как «родной», как самое себя, он не мог развиться до плода. И проект застрял на месте.
С кваггой все получилось относительно просто. Животное приходилось зебре близким родственником. Как только они культивировали хромосом квагги из ДНК, «вытянутой» из волоса и других останков, они ввели его в энуклеированную яйцеклетку зебры, а затем внедрили яйцеклетку назад в суррогатную зебру-мать.
Поначалу не сработало. Иммунная система зебры отторгла эмбрион. Эрика нашла решение проблемы путем изолирования нуклеотидной последовательности гена, которая вырабатывала антигены – вызывавшие нарушения белки, – и затем заменила последовательность аналогичным сегментом из ДНК зебры. Это была крохотная секция ДНК, и они были не вполне уверены, для чего она была закодирована, но метод сработал. Без устраненных белков-аллергенов тело зебры нормально справлялось с беременностью, и животное разрешилось первым жеребенком-кваггой на Земле, спустя почти столетие после вымирания последнего взрослого экземпляра.
Все дело в том, что ДНК зебры и квагги на 99 % идентичны. Сейчас, однако, у их ученой группы не было генетически «близкой» матери. А были спроектированный с помощью компьютера геном и живая корова.
«Машина Бога» Цзянь задавала «рейтинг жизнеспособности» для оценки шансов гибридного зародыша пройти тест иммунной реакции и затем в процессе суррогатной беременности развиваться вплоть до рождения. Она оценивала продукты известных последовательностей ДНК в сравнении с менее известными или даже совсем не известными. Пока что 65 процентов были их высшим достижением. Где-то в тех остававшихся 35 процентах присутствовали белки, которые приводили в действие иммунную систему коровы. Эти 35 процентов состояли из миллиардов нуклеотидов, миллионов последовательностей – слишком много, чтобы устранить их путем проб и ошибок. Никто не знал точно, какие гены закодированы и для каких признаков. Эрика и Цзянь продолжали менять неизвестные последовательности, но не могли сказать наверняка, каким будет результат: то ли изменится белок, влияющий на цвет глаз животного, то ли белок, являющийся критическим компонентом развития его мозга. И они не моглиэто знать, пока животное не вырастет из грозди недифференцированных клеток. Чтобы сработал эксперимент с иммунной системой, им необходимо получить показатель рейтинга жизнеспособности в 80 процентов, а возможно, и больше.
Когда они только начали проект с геномами млекопитающих, доступными «онлайн» в общественном достоянии, рейтинг был низким. Первая тысяча геномов выдала рейтинг в 11 процентов. Следующая тысяча подняла их на порог 20 процентов. После обработки четырех тысяч геномов млекопитающих они преодолели барьер в 45 процентов жизнеспособности. С этого момента бездонные ресурсы «Генады» приступили к генетическому секвентированию редких млекопитающих, даже исчезнувших биологических видов, и с каждым рейтинг чуть поднимался.
А может, именно четыре новых вида Бобби Валентайна помогут преодолеть барьер 80 процентов? А если нет – что она может изменить? Может, новый подход и дополнительные геномы – все это вместе привнесет перелом? Одна половинка Эрики верила в успех, другая, более сильная, – в неудачу. Последнее, что она хотела бы видеть, – доктора Клауса Румкорфа, награжденного за то, что все это время он был нудным, мелочным болваном.
8 ноября. У каждой фотографии своя история
Магнус сложил мобильный телефон и опустил в левый карман пиджака. Сделал глоток «Юкон Джека». [8]8
Полусладкий крепкий канадский ликер.
[Закрыть]Тихонько брякнули кубики льда. Он поставил стакан и положил обе руки на стол. Медленно вздохнул и выдохнул. Вдох – выдох.
В контраст к эскизам да Винчи брата и бесценным шедеврам в оформлении кабинета Магнуса преобладали личные мотивы: десятки фото и даже настенный выставочный стенд.
На нескольких снимках был запечатлен улыбающийся после завершившейся операции Магнус в различных униформах: маскировочной желтовато-коричневой, зеленой, а на одной – в толстом «мокром» гидрокостюме. На всех он позировал с другими такими же перемазанными, улыбающимися, опасного вида мужчинами. Четыре физиономии то и дело повторялись: Энди Кростуэйт, Гюнтер Джонс, Брэйди Джованни и Бобби Валентайн. Это были фотографии тех лет, когда Магнус служил во Второй объединенной оперативной группе – контртеррористическом подразделении канадского спецназа. На большинстве тех фотографий он улыбался. Тогда жизнь имела смысл.
