Текст книги "Клон Дьявола"
Автор книги: Скотт Сиглер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)
Книга вторая
ОСТРОВ БАФФИНОВА ЗЕМЛЯ
7 ноября. Хочу тебе присниться
«Остановитесь, руки!»
Она смахнула пальцами волосы с глаз. Волосы упрямо опустились – медленно и плавно, будто паря, и она вновь откинула их. Ее маленькие ладони двигались будто по собственной воле – хватали, протыкали, делали стежки.
«Остановитесь, руки», – хотелось ей сказать, но она не могла говорить. Она могла только наблюдать.
Это было неправильно и опасно.
И тем, что она заслужила,заслужила тем, что была скверной. Ее рассудок наполнялся смутным страхом, серо-металлическим туманом обреченности.
Ее руки держали пушистую, пухлую черно-белую панду. Но она помнила, что ее любимая игрушка была немножко другой. Да, тело было панды, но отсутствовали лапы – передние, задние – и голова.
Руки как одержимые потянулись куда-то вниз и вернулись с оранжево-черной лапой плюшевого тигра; ткань оторвана в том месте, где лапа когда-то соединялась с плечом, белый пушок свисал длинными прядями. Руки Цзянь Дэн начали шить. Быстро замелькала игла. Лапа тигра вернулась к телу.
Она почувствовала, что укололась иголкой. Посмотрела на одержимую руку. Струйка крови побежала по ее крохотному пухлому пальчику. Капелька скопилась меж пальцев и упала на тело панды, испачкав пушистый белый мех.
Страх волной едва ощутимых укольчиков прокатился по телу – как укусы миллиона хищных бактерий. Ее миниатюрное тело содрогнулось.
Рука вновь потянулась вниз. На этот раз она подняла длинную, болтающуюся серо-белую ногу носочной обезьяны.
Замелькала иголка. Еще стежки. Одержимые руки приставили ногу к телу панды: теперь на черно-белое легла строчка тонких красных прожилок.
– Shou, ting xia lai, – удалось наконец выговорить ей. «Перестаньте, руки». Но те ее не слушались.
Почему она заговорила на китайском? Сейчас она так редко говорит на нем. Хотя нет, это не так, потому что ей пять лет и это единственный язык, который она знает.
Желто-коричневая лапа тигра.
Опять укололась.
Снова кровь.
Розоватая рука от пластмассовой куклы.
Опятьбольно.
Снова кровь.
– Shou, ting xia lai, – молила она с полными слез глазами. – Qing ting xia lai.
«Перестаньте, руки. Пожалуйста, перестаньте!»
Руки не слушались и опять потянулись вниз, но на этот раз не нашли искусственный мех или пластмассу. На этот раз они принесли ей что-то холодное и твердое.
Оторванная маленькая голова. Грязная черная шерсть, скользкая от крови. Широкий рот, мертвые черные глаза. Совсем не похожее на существо, когда-либо жившее на свете или которому суждено на свете жить. Если только кто-то не сотворил его.
Цзянь зарыдала.
А руки продолжали шить.
Видеофон вспыхнул раздражающе резким светом: Пи-Джей Колдинг вздрогнул и проснулся. Он прищурился на светящиеся красным цифры часов на базе видеофона: шесть четырнадцать утра. Поганое время, но и дата тоже – седьмое ноября.
Черт. Он надеялся, что сегодня весь день будет спать. Колдинг медленно протянул руку и нажал кнопку «ответить».
Плоский дисплей явил усталое, грустное лицо Гюнтера Джонса: пухлые губы и сонные глаза неизменно создавали впечатление, будто он под кайфом.
– У нее опять, – сообщил Гюнтер голосом лишь чуть менее сонным, чем у Колдинга. – Пятьдесят два года, а ночные кошмары как у ребенка.
– Ничего ей с этим не поделать, Гюн. Не будь с ней так строг. Дай-ка мне картинку из ее комнаты, может, на этот раз все не так плохо.
Гюнтер посмотрел вниз, руки отыскали несколько кнопок. Он предпочитал ночные смены. Удобно устроившись на посту охраны, Гюнтер «мониторил» два десятка камер, покрывавших голую территорию комплекса «Генада» на острове Баффинова Земля, большого ангара, приютившего и коров, и транспортные средства, переходы и лаборатории главного здания. Восемь жилых помещений главного корпуса также были оборудованы камерами, но Колдинг распорядился их отключить. За исключением комнаты Цзянь – в ней камеры работали постоянно. Гюнтер почти все ночные вахты напролет сочинял любовные вампирские романы, не сводя, однако, глаз с Цзянь. Это было главной обязанностью ночного дежурного – следить, чтобы та не пыталась покончить с собой.
Лицо Гюнтера на дисплее сменила черно-белая картинка с высоко расположенной камеры: очень полная женщина, ворочающаяся на постели, густые черные волосы закрывали большую часть лица. Колдинг разглядел, как двигаются ее губы, увидел ее испуганный взгляд.
Выспаться сегодня не удастся.
– Ладно, Гюн. Я позабочусь о ней.
Он нажал «отбой», и экран потемнел. Колдинг выскользнул из постели, голые ноги ощутили неприятно холодный пол. Как бы сильно в помещении ни топили, пол всегда оставался ледяным. Он влез в потрепанные шлепанцы, натянул халат и вставил в левое ухо крохотный наушник. Затем легонько постучал по нему кончиком пальца, включая связь.
– Гюнтер, проверка связи.
– Вас слышу, босс.
– Хорошо, я уже иду. Если она очнется до моего прихода – кричи.
«Беретту» Колдинг хранил в ящике прикроватной тумбочки. Пистолет сегодня не нужен. Он направлялся к Цзянь.
Ее кровоточащие пальцы превратили панду из черно-белой в черно-красную. Тельце панды, лапа тигра, нога носочной обезьянки, рука пластмассовой куклы и черная голова с полным заостренных зубов ртом. Ее непослушные руки держали странное существо, уродца вроде Франкенштейна доктора Сьюза, собранного из нелепо подобранных частей тела.
– Не надо, – прошептал голос маленькой девочки Цзянь. – Пожалуйста, хватит.
Она молила и в то же время, словно наблюдая знакомый старый фильм, знала, что последует дальше. Она начала кричать чуть раньше, за мгновение до того, как черные глаза распахнулись и впились взглядом прямо в нее: первобытные, бесчувственные, но вне всяких сомнений – голодные.
Что-то потрясло ее, потрясло.Неведомое животное с телом панды раскрыло рот в жуткой улыбке. Дьявольской улыбке. Непарные конечности – розовая пластмасса куклы и тигровая оранжево-черная полосатость – дрогнули и потянулись к ней.
Как только существо раскрыло рот, чтобы укусить, это что-то потрясло ее еще сильнее…
Колдинг еще раз легонько потряс Цзянь. Та моргнула, просыпаясь, но выражение ужаса оставалось на заспанном лице. Шелковистые черные волосы слиплись от пота и слез.
– Цзянь, все хорошо.
Он наблюдал эту женщину уже два года, пытаясь помочь ей – и потому, что это было его работой, и потому, что она стала ему добрым другом. Для Цзянь дни делились на плохие и хорошие. Плохие дни причиняли страдание Колдингу, вынуждая чувствовать себя некомпетентным и бессильным. Однако он всегда напоминал себе, что Цзянь все еще жива и это кое-что значило. Дважды та пыталась покончить с собой – обе попытки он пресек лично. Цзянь моргнула еще раз, возможно пытаясь глядеть сквозь волосы, и, выбросив руки, порывисто обняла Колдинга. Он обнял ее в ответ, похлопав по спине и этим как бы отгоняя ее страхи, – как свою дочку, а не женщину пятидесяти двух лет.
– Я опять видела сон, мистер Колдинг.
– Все хорошо, – ответил Колдинг. Он чувствовал ее слезы у себя на щеке и плече. Цзянь всех мужчин звала «мистер»: с ее сильным акцентом это всегда звучало как «мии-ста». Ему так и не удалось уговорить ее называть его по имени.
– Все хорошо, Цзянь. Может, еще поспишь?
Она подалась назад, отстраняясь от него, и вытерла слезы тыльной стороной ладони.
– Нет. Только не спать.
– Да ладно, Цзянь. Просто попытайся. Я же знаю, последние три дня спала не больше шести часов.
– Нет.
– Ну, хоть попробуй, а?
– Нет! – Она повернулась и выбралась из-под одеяла, удивительно грациозная для женщины, весившей 250 фунтов и ростом пять футов шесть дюймов. До Колдинга слишком поздно дошло, что на ней лишь только верх пижамы. Он смущенно отвернулся, но Цзянь будто ничего не замечала.
– Поскольку я встала, надо поработать, – заявила она. – Сегодня утром у нас очередной тест иммунной реакции.
Колдинг потер глаза, отчасти для того, чтобы не выглядеть, будто старается не смотреть.Он уставился на знакомую шахматную доску на комоде. Цзянь выиграла у него девяносто семь раз кряду, но кто считал?
Бутылочка с ее лекарством соседствовала с шахматной доской. Прозрачная полоска, бегущая вниз по боку бутылки, позволяла видеть, сколько жидкости оставалось. Поперек полоски черными аккуратными буквами были нанесены даты в убывающем порядке: вверху – первое ноября, тридцатое ноября – внизу. Уровень жидкости был сейчас на отметке «7 ноября».
– Да, лекарства я принимаю, – сказал Цзянь. – Может, я и сумасшедшая, но не дура.
Но принималали она их на самом деле? Состояние только ухудшалось, частота и интенсивность кошмаров росли.
– Не говори так о себе, Цзянь. Я тебя сумасшедшей не считаю.
– А еще вы не считаете себя симпатичным, – сказала женщина. – Это доказывает, что ваше мнение спорно.
«Вжик» молнии ее брюк подсказал ему, что можно смотреть в ее сторону. Цзянь натягивала гавайскую рубашку – цвета лайма с желтыми азалиями – поверх белой футболки с пятнами от пота. Густые черные волосы по-прежнему влажно свисали, закрывая лицо, но сквозь эти волосы Колдинг видел черные круги под налитыми кровью, испуганными глазами.
Она прошла к своему причудливому компьютерному столу, села и включила питание. Семь плоских мониторов вспыхнули, окутав ее беловатым свечением: три на столе, два по бокам и четыре над ними в ряд – все мониторы чуть наклонены и установлены полукругом так, что Цзянь приходилось вертеть головой слева направо, чтобы видеть их все.
Колдинг поставил бутылку с лекарством на место и подошел к ее рабочему месту. Все семь экранов изображали плавающую ленточку букв «A», «G», «T» и «C». Время от времени буквы меняли цвета, иногда переливались яркими полосками, иногда и то и другое одновременно. У Колдинга это ассоциировалось с многоцветной цифровой рвотой.
Иммунная реакция являлась препятствием, которое научная троица генадских гениев – Клаус Румкорф, Эрика Хёль и Цзянь – элементарно была не в состоянии преодолеть. Это был последний серьезный теоретический барьер, ставший между «Генадой» и перспективой спасения сотен тысяч жизней в год. Сейчас, поскольку Цзянь проснулась, она приготовится к тесту или, скорее всего, к очередной неудаче и, как водится, – к ярости и возмущению доктора Клауса Румкорфа.
– Тебе что-нибудь надо? – спросил Колдинг.
Цзянь покачала головой, ее внимание уже было сосредоточено на одном из больших мониторов. По опыту Колдинг знал, что она его, скорее всего, уже не слышит. Не отрывая взгляда от монитора, Цзянь открыла небольшой холодильник, прятавшийся под ее столом, и вытащила бутылку «Доктора Пеппера». Ее рука чуть заметно дрожала, когда она открывала бутылку и делала большой глоток.
– Ну а я, пожалуй, пойду досплю, – сказал Колдинг. – Если что надо – кричи, хорошо?
Цзянь что-то пробурчала, но Колдинг не понял, была ли это реакция на его слова или на какие-то данные с экрана.
Он был уже на пороге, когда она окликнула его:
– Мистер Колдинг?
Он обернулся. Цзянь показывала на один из мониторов.
– Сегодня седьмое ноября, – сказала она. – Простите. Очень жаль, что я не была с ней знакома.
К глазам тотчас подступили слезы. Он проглотил ком в горле, крепко сжал зубы от боли в груди.
– Спасибо, – проговорил он.
Цзянь кивнула и отвернулась к своим мониторам. Колдинг вышел, прежде чем она успела заметить, что он плачет.
В этот день три года назад умерла Кларисса. Порой ему казалось, что часы успели тикнуть лишь раз с того мгновения и он поцеловал ее буквально вчера. А иногда ему с трудом удавалось вспомнить ее лицо, будто он никогда прежде не знал ее. Но всегда,каждую минуту следующего дня, боль ее отсутствия не отпускала его.
Колдинг притворно закашлялся – чтобы вытереть глаза на тот случай, если за ним в настенную камеру наблюдает Гюнтер – и зашагал к своей комнате. Исследовательский комплекс напоминал здание школы: шлакобетонные стены, окрашенные в нейтрально-серый цвет, пестрый плиточный пол, огнетушители в паре с пожарными топорами на каждой стене. Были даже маленькие ручки с маркировкой «тянуть» на высоте плеча, хотя предназначались не для подачи пожарной тревоги, а для закрытия воздушных шлюзов на случай вирусного заражения.
Колдинг добрался до своей комнаты и захлопнул за собой дверь.
– Все спокойно, Гюн.
– Мне понравилась та часть, где она сказала, что не дура, – сказал Гюнтер. – Преуменьшение века!
– Кто бы говорил.
– Поспите, босс. Я присмотрю за ней.
Колдинг кивнул, хотя был в комнате один. Не ляжет он спать сегодня. Сны становятся все хуже. Последние два раза, когда подобное случалось, через две недели у нее начинались галлюцинации, и в итоге она пыталась убить себя. В недавней своей попытке Цзянь заперлась в уборной и наполнила помещение газообразным азотом. Ее ассистент, Тим Фили, понял, что она делает, и позвал на помощь. Колдинг ворвался задолго до «последнего момента». Но дело не в том, как близко она подошла к этому моменту, – дело было в тенденции. Ночные кошмары, галлюцинации, затем попытка суицида. Доктор Румкорф уже подкорректировал минимально эффективную дозу лекарства для нее, но кто знает, поможет это или нет?
Колдинг обязан доложить. Клаус Румкорф блестящий ученый, Эрика Хёль – легенда, но без Лю Цзянь Дэн проект просто прекратит существование.
7 ноября. Холод собачий
Ссутулившись, Колдинг вошел в кабинет засекреченной связи и уселся за стол. Он заранее оделся потеплее: поверх джинсов зимний полукомбинезон, теплые башмаки и большой черный пуховик с эмблемой «Генады» – красной «Г» слева на груди. Не стоит общаться с начальством в халате.
Этот терминал – единственное место в комплексе, откуда можно было позвонить или получить вызов. Причем связаться можно было только со штаб-квартирой «Генады» за пределами Лиф Рэпидз, Манитоба. Заставка экрана прокручивала на мониторе логотип «Генады». Колдинг стукнул по «пробелу». Компьютер был сконфигурирован для единственной задачи, поэтому логотип исчез, и запустился процесс установки связи. Сейчас мобильный телефон Данте выдал особый звонок, сообщая о необходимости подойти к терминалу закрытой связи.
Колдинг терпеливо ждал, пытаясь подобрать нужные слова для сообщения. Минуты через две на экране появилась улыбающаяся физиономия Данте.
– Доброе утро, Пи-Джей. Как погодка?
Колдинг выдавил усмешку на затасканную шутку. На Баффиновой Земле, широта шестьдесят градусов, были только две температуры – «колотун» и «холод собачий».
– Терпимо, сэр. Заметьте, я нечасто выбираюсь наружу, но по крайней мере здесь, внутри, у нас все отлично.
Данте кивнул. Колдинг давно знал, что шеф любил слышать что-нибудь позитивное: такой процесс Колдинг называл «подслащиванием». Он не осуждал Данте за это: вложи он сам почти полмиллиарда долларов в проект, ему бы тоже хотелось слышать добрые вести.
Благородный загар Данте выдавал богатого мужчину, который мог частенько позволить себе спа даже в такой глуши, как Манитоба. Густые, цвета воронова крыла волосы создавали впечатление, будто он только поднялся с кресла парикмахерской где-нибудь в Голливуде, а ослепительно-белая улыбка – о тщательном уходе за зубами со студенческих лет. Его непропорционально крупная челюсть всегда фигурировала в карикатурах и политических комиксах. Это было лицо биотехнологической компании-миллиардера, державшее инвесторов в тонусе и восторженном энтузиазме.
– А я только собрался тебе звонить, – сказал Данте. – Мы приобрели еще несколько геномов млекопитающих. В настоящий момент Валентайн вылетает с ними и будет у тебя минут через тридцать. Пожалуйста, будь готов встретить его, мне нужно, чтобы он сразу же вернулся.
– Считайте, сделано, – ответил Колдинг.
Данте подался чуть ближе к камере, на лице – выжидание:
– Ну, раз уж вы позвонили мне, полагаю, у вас добрые вести о последнем тесте иммунной реакции?
– Как раз сейчас начали, – сказал Колдинг. – Узнаем через несколько часов.
– На этот раз должно получиться. Должно. В противном случае, думаю, придется вовлечь больше народу – людей топ-уровня.
Колдинг покачал головой:
– Я по-прежнему настоятельно рекомендую воздержаться от этого. Сейчас мы в безопасности. Вовлечете больше людей – откроете дверь для агента ЦРУ.
– Но у нас есть специальная проверка сведений…
– Да бросьте, Данте, – перебил Колдинг, не желая вновь начинать этот разговор. – Вы же для этого меня и наняли. Мы работаем с минимальными затратами. Четверо ученых, четверо охранников – вот и все, что нам надо.
– А по-моему, совершенно очевидно, что это не все,что нам надо! – Лицо Данте трансформировалось в злобную узкоглазую маску.
– Я знаю эту команду. И однажды спас этот проект, помните?
Данте, выпрямившись, отодвинулся от камеры, сделал глубокий вдох, затем выдох.
– Да, Пи-Джей. Это ты спас проект. Отлично. Ну, раз ты звонишь не с добрыми вестями, значит – с плохими.
– Цзянь. Она… У нее опять кошмары. Я хотел, чтобы вы знали.
– Так же плохо, как тогда?
Колдинг покачал головой:
– Нет. Во всяком случае, пока.
– Что говорит Румкорф?
– Корректирует дозу ее лекарства. Он не считает галлюцинации большой проблемой и уверен, нам удастся держать ее состояние под контролем.
Данте кивнул, мускулы его огромной челюсти чуть заметно подрагивали:
– Эта старуха меня бесит. Неудивительно, что китайцы сбагрили ее нам.
Вот урод. «Сбагрили»? Данте едва ли не умолял китайцев разрешить включить Цзянь в состав сотрудников «Генады».
– Да ладно, Данте, вы же знаете, мы только выгадали от этой сделки.
– Выгадаеммы только в случае, если ее вдруг осенит и мы получим прибыль. А если не осенит – много людей погибнет ужасной смертью.
– Я очень хорошо представляю себе последствия неудачи, Данте.
Сердитый взгляд Пальоне чуть смягчился.
– Разумеется, Пи-Джей. Простите. Но мы не можем без конца вваливать средства в эту бездонную яму. Наш инвестор требует результатов. Позвоните, если что выяснится.
– Да, сэр, – сказал Колдинг и прервал связь.
Крутящийся логотип «Генады» вернулся на экран. У «Генады» много инвесторов, но волновался Данте лишь по поводу одного – китайского правительства. Раз уж Данте так вышел из себя, китайцы, наверное, настаивают на возвращении своих значительных – и, по-видимому, секретных – инвестиций.
А это означает, что времени в обрез.
7 ноября. Тасманские волки
Колдинг вышел из воздушного шлюза главного здания на утренний холод. Даже спустя много месяцев он не привык к местным температурам. Он неловко побежал словно человек, старающийся высовывать из пальто как можно меньше себя, – и быстро преодолел пятьдесят метров до ангара.
Ангар совершенно не вписывался в снежный унылый ландшафт и казался здесь инородным телом. Семь этажей вверх, 150 ярдов в длину, 100 ярдов в ширину. Две широченные откатные двери, в которые свободно прошел бы самолет, который никогда не прилетит, оттого и использовали ангар как коровник и как гараж для двух машин комплекса. В левую откатную створку была встроена простая, в рост человека входная дверь. Колдинг вразвалочку подбежал к ней и скользнул внутрь.
Внутри – тепло.Спасибо власть имущим. Он подошел к одному из обогревателей и нажимал кнопку «теплее» снова и снова – до упора и, пока стягивал перчатки, держа руки над решеткой, с удовольствием вслушивался в шипение природного газа в хлорвиниловой трубке. Компьютер в помещении охраны управлял этим подогревателем и пятьюдесятью или шестьюдесятью такими же, установленными по периметру пола и потолка, но временный перегрев был настоящим блаженством.
– Эй, завязывай, – окликнул его высокий голос. – Ты что, добавил жару? Здесь и так тепло – очуметь.
– Это потому, что ты мутант из Канады! – крикнул Колдинг через плечо. – Тебя, наверно, родили в иглу… – Он отдернул руки: их едва не опалило. Ну вот, полегчало.
Колдинг вновь натянул перчатки, удерживая тепло, испускаемое его согревшейся кожей. Он повернулся и увидел упитанного Брэйди Джованни, запускающего дизель маленькой автоцистерны, которую они использовали для заправки вертолета Бобби Валентайна.
В ангаре было не так уж «тепло, очуметь», как заявил Брэйди, но заметно выше точки замерзания. В здании в семьсот квадратных футов жили пятьдесят голштинских коров – в дальнем его конце. До них было больше шестидесяти ярдов – доказательство размера здания. Крупные черно-белые животные мирно жевали.
Изредка одно из них издавало «му-у», эхом отражавшееся от листового металла крыши на высоте семи этажей.
На этом же конце ангара приютились автоцистерна и «Хамви». Последний использовался очень редко. Кроме еженедельных визуальных проверок резервного сервера, который располагался в конце взлетной полосы комплекса, длиной в милю, также раз в неделю на нем возили Эрику Хёль инспектировать два комплекса с резервными стадами Баффиновой Земли. Каждый находился в тридцати милях. Шестьдесят миль туда и обратно с Хёль – это так же весело, как клизма из колючей проволоки.
Брэйди выбрался из автоцистерны, оставив двигатель работать на холостых.
– Для Бобби все готово, – сказал он. – Как только чоппер сядет, сразу начну заправлять.
– Сегодня там дьявольский холод, – сказал Колдинг. – Когда откроешь двери, убедись, что добавил жару – чтобы коров не заморозить.
– Само собой. Добавлю им жару. Так сказать, «в нашем городишке наступают горячие деньки»… [2]2
Песня Фрэнка Синатры «А Hot Time in the Old Town».
[Закрыть]сегодня утром.
Брэйди, по обыкновению, засмеялся собственной шутке. Колдинг улыбнулся и неопределенно кивнул, тактично пытаясь уловить юмор. Смех Брэйди звучал почти так же, как и его голос: высокий и резкий, скорее характерный для пятнадцатилетней девушки, чем для мужчины шести футов четырех дюймов ростом и трех сотен фунтов весом. Как охранник Брэйди производил сильное впечатление. Никто не понимал его шуток, даже Гюнтер или Энди Кростуэйт, служившие с ним в канадских спецслужбах.
Кстати, об Энди… Колдинг взглянул на свои часы. Чуть за десять тридцать утра. Подумать только, Энди «Отморозок» Кростуэйт опаздывает.
– Брэйди, Энди не объявлялся?
Тот покачал головой.
– Черт. Значит, скоро появится, поможет тебе заправлять. Я выйду ненадолго. Держи оборону. – Брэйди пронзительно рассмеялся. – Держи оборону.Отлично сказано!
Колдинг улыбнулся и кивнул. Он с трудом понимал юмор Брэйди, – а сейчас, похоже, тот не понял собственной шутки.
Он вышел из маленькой двери служебного входа ангара в морозное ослепительно-белое утро. Утрамбованный снег скрипел под ногами, пока те не стали утопать по щиколотку в нетронутых заносах. Колдинг стоял один, обводя взглядом белый простор Баффиновой Земли. Не считая лаборатории за спиной, в пределах видимости не было ни единого строения.
Три года сегодня. К черту сон, сегодня надо напиться.Может, с Тимом Фили – после утреннего эксперимента. Тим всегда готов выпить, и всегда у него найдется под рукой бутылочка.
Три года.
– Как же я хочу, чтоб ты вернулась… – пробормотал Колдинг.
Но Кларисса не могла вернуться, как бы сильно он того ни хотел. Ему не удавалось притупить боль, надолго поселившуюся в груди. Но что он могсделать – так это заниматься этими чертовыми проектными работами… И тем самым спасти сотни тысяч людей от возможности испытывать такую вот боль, как у него.
Он повернулся взглянуть на жилой комплекс, почти на два года ставший его домом. Ярдах в пятидесяти к юго-западу от ангара стояло еще одно здание комплекса. Квадратное, из шлакобетонных блоков строение выглядело незамысловатым. Оба его входа были оборудованы воздушными шлюзами, в которых поддерживалось давление чуть ниже атмосферного. Отрезвляющая мысль: дом Колдинга был местом, предназначенным для хранения смерти.
Под крышей здания размещались самые передовые лаборатории для генетиков, компьютеры и ветеринарные медикаменты, а также маленький кафетерий, комната отдыха и девять квартир по шестьсот квадратных футов. По размаху – солидный комплекс, но после двадцати месяцев изоляции даже в «башне Трампа» [3]3
58-этажный небоскреб в Нью-Йорке; высота 202 м.
[Закрыть]разовьется клаустрофобия.
Между ангаром и главным комплексом стояла металлическая платформа, поддерживавшая десятифутовую спутниковую тарелку. Платформа, ангар и сооружения объекта – вот и все признаки цивилизации Баффиновой Земли.
Эхо принесло отдаленный низкий стрекот лопастей. Колдинг повернулся и увидел темную точку на горизонте. Точка быстро выросла в знакомый контур вертолета «Сикорский S-76C». Колдинг восхищался этой машиной. Если взять типичный вертолет ТВ-новостей, убрать все эмблемы и логотипы и выкрасить в черный цвет, то получится близнец «Сикорского» Бобби. С двенадцатью местами и дальностью полета более четырех сотен морских миль, он был способен в критической ситуации доставить весь личный состав комплекса в безопасное место.
Вертолет приблизился и, как шумная тень, нырнул вниз к взлетно-посадочной полосе длиной в милю, взбивая облака снежной пыли. Вышли шасси. Бобби Валентайн аккуратно посадил машину.
Чуть погодя над снежным ландшафтом разнесся металлический скрежет. Массивные двери ангара – 240 футов шириной и 70 высотой – медленно расползлись ровно настолько, чтобы прошла автоцистерна. Брэйди вывел ее и остановил рядом с «Сикорским». Колдинг направился к вертолету, поглядывая на ангарные двери: закроются или нет.
Двери остались открытыми. Значит, закрыть их некому: Энди Кростуэйта в ангаре нет.
Воздушный шлюз главного здания открылся. Колдинг ожидал увидеть Энди, но на холод выскочил Гюнтер Джонс. При шести футах двух дюймах он стоял «глаза в глаза» с Колдингом, но был намного худее; его черная куртка с эмблемой «Генады» болталась на тощем теле, как просторная рубашка на плечиках.
– Гюн, где, черт побери, Отморозок?
– Дрыхнет. Не хотел вас, ребята, оставлять недоукомплектованными, – он протянул Колдингу «уоки-токи». – Он врубает видеофон в комнате Энди.
Колдинг вздохнул и нажал тангенту.
– Энди, ответь.
Ответа нет.
– Энди, ответь. Я буду тебя доставать, пока не ответишь.
Динамик проскрипел в ответ:
– Ты мне мешаешь. Я пытаюсь заснуть.
– Давай, шевелись, Энди, топай сюда. Гюнтера пора менять.
– А Гюн здесь?
– Здесь, прикрывает твою ленивую задницу.
– Ну, тогда разрешаю всем расслабиться… Отстань, Колдинг.
– Черт возьми, Энди, давай сюда и делай свою работу.
– Не, я пас. В данный момент мой уровень по шкале GAF [4]4
Global Assessment of Functioning– шкала общей оценки функционального статуса.
[Закрыть]крайне низок.
GAF? Колдинг взглянул на Гюнтера.
– Это значит, ему все пофиг, – перевел Гюнтер.
Колдинг считал Энди здесь лишь чуть более полезным, чем собачье дерьмо суточной свежести. Отморозок когда-то служил вместе с Магнусом, и это было единственной причиной, по которой вредный маленький ублюдок вообще получил работу.
– Энди, я…
– О, – донесся голос Энди, – похоже, эта штуковина сломалась…
Щелчок, и разговор прервался. Колдинг решил его не возобновлять.
– Да ладно, не парься, – сказал Гюнтер. – Плевать. Дай мне поздороваться с Бобби, а потом закрою ангар и добавлю тепла. Лады?
Колдинг кивнул. Они с Гюнтером подошли к «Сикорскому», когда вращение лопастей замедлилось и из кабины спрыгнул Бобби Валентайн.
Бобби был частным пилотом братьев Пальоне и универсальным курьером на все случаи жизни. Он откинул густые светло-русые волосы с глаз и сверкнул улыбкой, которая всюду служила ему пропуском. В левой руке Бобби держал металлический ящичек размером с коробку для обедов, правую протянул Колдингу, и тот крепко пожал ее.
– Пи-Джей, ну, как ты тут?
– Отлично, Бобби-Ви, – ответил Колдинг. – Долетел нормально?
Бобби кивнул:
– Все бы ничего, да только бы успеть унести отсюда ноги до прихода циклона. – Бобби протянул руку Гюнтеру. – Гюн, старина, как тебе пишется?
– Хорошо пишется, честное слово! Третью книгу почти закончил. Стефани Мейер никак не узнает, что ударило ее.
– Ну, ты гигант, – похвалил Бобби.
Гюнтер кивнул и потрусил к ангару. Он пробежал мимо Брэйди, который тащил заправочный шланг к «Сикорскому».
Бобби осторожно, словно фамильную ценность, поднял металлический ящик и вручил его Колдингу.
– Вот здесь очередной каталог вымирающих, – сказал Бобби. – Карибский тюлень-монах, стеллерова морская корова, свиноногий бандикут и тасманский волк.
– Тасманский волк? Они же вымерли еще в тридцатых?
Бобби кивнул:
– Мы нашли чучело одного в Окленде. Вытянули ДНК из шерсти или еще откуда… Ну, ладно, посылка доставлена, я – обратно.
– Так сразу? Доктор Румкорф умирает хочет полетать с тобой.
Бобби бросил взгляд на часы:
– А может герр доктор сделать это сию минуту?
– Сию минуту у него самый разгар эксперимента с иммунной реакцией эмбриона.
– Тогда прошу прощения: ждать не могу, – сказал Бобби. – К тому же доку Румкорфу вряд ли нужны еще уроки. Я захвачу его в другой раз.
Колдинг взглянул на свои часы: без десяти одиннадцать. Румкорф и компания трудятся уже три часа и скоро должны закончить. Колдинг поспешил внутрь, оставив Брэйди и Гюнтера, торопящихся поскорее отправить Бобби.
В этот раз, по счастью, в отличие от последних пятнадцати эмбриональных тестов, Колдингу удастся сообщить Данте хорошие новости.
Вот это характер!
Крохотный плавающий кластер клеток не был способен мыслить, не был способен реагировать или чувствовать. А если б мог, то чувствовал лишь одно…
Страх.
Страх к монстру, подплывшему слишком близко. Бесформенный, вероломный, безжалостный монстр дотянулся гладкими, как бы струящимися усиками, которые коснулись сгустка клеток, пробуя поверхность.
Плавающий сгусток чуть вибрировал каждый раз, когда одна из его клеток завершала митоз, деля одну клетку на две дочерние. Все это происходило быстро… гораздо быстрее, чем в любом другом животном, иной биологической форме. Ничтона свете не делилось с такой скоростью и такой эффективностью. Именно с такой скоростью живые сгустки начинали вибрировать каждые три или четыре минуты, клетки делились, с каждым разом удваивая количество.
Бесформенный монстр? Макрофаг, охотник-убийца, белая кровяная клетка, взятая из крови какой-то коровы и упавшая в чашку Петри с гибридной яйцеклеткой.
Усики монстра тянулись вперед – гибкие, бесформенные, струящиеся, словно обладающая интеллектом вода. Они гладили быстро делящееся яйцо, распознавая химические вещества, пробуяяйцо с одной лишь целью: узнать, было ли яйцо своим.
Оно им не было. Яйцо было чужим.
А все чужоедолжно быть уничтожено.
Даже на этой ранней стадии Цзянь знала: их вновь постигла неудача.
Она, Клаус Румкорф, Эрика Хёль и Тим Фили смотрели на гигантский монитор, занимавший всю стену плотно забитой оборудованием генетической лаборатории. Верхний правый угол монитора показывал зеленые цифры: 72/150. На поле широченного экрана светилась сетка квадратов, десять в высоту, пятнадцать в ширину. Больше половины из них были черными. В каждом из остальных квадратов застыло изображение зернистой черно-белой онлайн-картинки сильно увеличенного эмбриона.
Число 150 обозначало количество эмбрионов на момент начала эксперимента. Пятьдесят коров, три генетически модифицированные яйцеклетки от каждой коровы, каждая яйцеклетка вовлечена в воспроизведение без оплодотворения. Как только оплодотворенная клетка, называемая зиготой, делилась на две дочерние клетки, она становилась эмбрионом – растущим организмом. Каждый эмбрион сидел в чашке Петри, заполненной богатой питательной средой и элементами иммунной системы от «родной» коровы: макрофаги, натуральные клетки-убийцы и Т-лимфоциты – элементы, скомбинированные для того, чтобы выполнять функции, образно говоря, «киллеров специальных сил», нацеленных на вирусы, бактерии и другие болезнетворные микроорганизмы.
