Текст книги "Художник из 50х (СИ)"

Автор книги: Сим Симович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Глава 23

Утром Гоги проснулся с тяжёлой головой и привкусом табака во рту. Ночное курение дало о себе знать – горло саднило, в висках пульсировала тупая боль. Но работа не ждёт.

Умылся холодной водой, пытаясь прогнать остатки дурного настроения. Надел старую, но чистую рубаху и рабочие брюки – для театральной живописи нужна одежда, которую не жалко запачкать краской.

Взял самодельную сумку с кистями и отправился по адресу, указанному в записке. Артель «Красный художник» располагалась в переоборудованном складе на окраине Москвы. Добираться пришлось на трамвае, потом пешком по промышленному району.

Здание оказалось типичным для послевоенных лет – кирпичное, двухэтажное, с большими окнами. Над входом висела вывеска: «Художественно-производственная артель „Красный художник“». Рядом – портреты Сталина и Ленина, призывы к трудовым подвигам.

Внутри пахло краской, скипидаром и сырым деревом. Широкие коридоры, высокие потолки, звуки работы – стук молотков, шелест кистей, негромкие разговоры мастеров.

– Вы Гогенцоллер? – окликнул его мужчина средних лет в забрызганном краской халате. – Я Степан Фёдорович, бригадир декораторов.

– Да, это я. Георгий Валерьевич.

– Отлично! Ждём вас. Пойдёмте, познакомлю с товарищами.

Степан Фёдорович провёл его через длинный коридор в большой цех. Здесь кипела работа – несколько человек расписывали огромные полотна, натянутые на деревянные рамы. Пахло масляной краской и лаком.

– Товарищи! – громко объявил бригадир. – Знакомьтесь, это Георгий Валерьевич Гогенцоллер, наш временный коллега.

Художники оторвались от работы, с любопытством оглядывая новичка. Гоги почувствовал себя неуютно под их взглядами – он привык работать один, без посторонних глаз.

– Василий Кузьмич Орлов, – представился высокий худощавый мужчина с аккуратной бородкой. – Главный по батальным сценам.

– Пётр Васильевич Сомов, – кивнул коренастый блондин с добродушным лицом. – Пейзажи и архитектура.

– Анна Петровна Кузнецова, – улыбнулась единственная женщина в бригаде. – Костюмы и бытовые детали.

– Михаил Игоревич Волков, – буркнул молодой парень с угрюмым лицом. – Подсобные работы.

Каждый пожал руку Гоги, оценивая крепость хватки и мозоли на ладонях – признаки настоящего мастера.

– Ну что, покажем новичку фронт работ? – предложил Степан Фёдорович.

Они подошли к натянутым холстам. Первый изображал сражение времён Гражданской войны – красноармейцы в атаке, развевающиеся знамёна, дым от взрывов. Работа была выполнена в традиционном стиле советского реализма – героически, но несколько плакатно.

– Это Василий Кузьмич расписывает, – пояснил бригадир. – У него рука набита на батальных сценах.

Гоги внимательно изучил композицию. Технически всё было выполнено грамотно, но чего-то не хватало. Динамики, что ли. Живости.

– А это будет задник для второго акта, – показал Пётр Васильевич на другой холст. – Кубанские степи, по которым идут красные полки.

Пейзаж был написан широко, размашисто – как и положено для театральной живописи. Издалека должно смотреться эффектно.

– Вот здесь нам нужна ваша помощь, – Анна Петровна указала на третий холст, где были только наброски. – Сцена в штабе белых. Интерьер, мебель, детали быта.

– А что с главным декоратором? – поинтересовался Гоги. – Когда он вернётся?

– Неизвестно, – вздохнул Степан Фёдорович. – Аппендицит оказался сложным, могут быть осложнения. А спектакль через десять дней.

– Понятно. Ну что ж, приступим.

Гоги изучил эскизы интерьера белогвардейского штаба. Роскошная обстановка старого режима – резная мебель, портреты царских генералов, карты на стенах. Всё должно было контрастировать с аскетичным бытом красных командиров.

– Можно предложить небольшое изменение? – осторожно сказал он.

– Конечно, – ответил бригадир. – Мы всегда готовы выслушать свежие идеи.

– Вот здесь, – Гоги указал на эскиз, – можно добавить игру света и тени. Свет от люстры падает так, что освещает одну часть комнаты, а другую оставляет в полумраке. Это создаст дополнительную драматургию.

Василий Кузьмич заинтересованно подошёл ближе:

– Интересная мысль. Свет как символ – правда против лжи.

– Именно. И ещё можно добавить зеркало, – продолжил Гоги, воодушевляясь. – В нём отражается то, что зрители не видят прямо. Создаёт глубину сцены.

– Грамотно рассуждает, – одобрила Анна Петровна. – Видно, что человек понимает театральную специфику.

Михаил Игоревич, до этого молчавший, подал голос:

– А откуда вы знаете театр? Работали где-то?

– Нет, только изучал теоретически, – ответил Гоги. – Читал книги, анализировал чужой опыт.

– Теория – дело хорошее, – заметил Пётр Васильевич. – Но здесь нужны крепкие руки и быстрая работа. Времени мало.

– Справлюсь, – уверенно сказал Гоги.

Степан Фёдорович выдал ему халат, кисти и краски. Палитра была большая, деревянная, с углублениями для разных цветов. Краски – масляные, хорошего качества.

– Начнёте с подготовки холста, – распорядился бригадир. – Нужно перевести эскиз, наметить основные массы.

Гоги взял уголь и приступил к работе. Рисовал уверенно, размашисто – навыки книжной иллюстрации пригодились. Коллеги поглядывали на него с любопытством.

– Рука твёрдая, – одобрил Василий Кузьмич. – Линия чистая.

– И пропорции держит, – добавила Анна Петровна. – Не каждый сходу может работать в таком масштабе.

Работа спорилась. Гоги быстро набросал основные элементы композиции – стол с картами, кресла, книжный шкаф, окно с тяжёлыми портьерами. Всё получалось органично, без напряжения.

– Обеденный перерыв! – объявил Степан Фёдорович.

Бригада дружно отложила кисти и направилась в небольшую комнату отдыха. Здесь стояли простые столы и скамейки, висел портрет Сталина, лозунги о важности художественного труда.

Гоги достал завёрнутые в газету бутерброды, которые приготовил с утра. Коллеги разворачивали свои скромные завтраки – война и послевоенная разруха ещё давали о себе знать.

– Ну, как впечатления? – спросил Пётр Васильевич.

– Интересно, – честно ответил Гоги. – Совсем другая работа, чем я привык.

– А что вы обычно делаете? – поинтересовалась Анна Петровна.

– Книжные иллюстрации. Детские сказки в основном.

– О, это тонкая работа, – оценил Василий Кузьмич. – Там каждая деталь важна.

– Да, но здесь своя специфика. Масштаб другой, задачи другие.

– Привыкнете, – успокоил Степан Фёдорович. – Главное – понимать, что театр служит народу. Наша задача – воспитывать зрителя, показывать героические примеры.

Михаил Игоревич, жевавший чёрный хлеб с маргарином, вдруг спросил:

– А правда, что вы с большими людьми работаете? В посёлке говорят, что к вам воронки приезжают.

Все притихли. Тема была деликатная – в те времена связи с органами обсуждали осторожно.

– Иногда бывают заказы от государственных учреждений, – осторожно ответил Гоги. – Обычная работа.

– Понятно, – Михаил Игоревич не стал развивать тему.

Анна Петровна перевела разговор:

– Георгий Валерьевич, а семья у вас есть?

– Нет. Живу один.

– Жаль. Хорошему мужчине нужна хорошая жена.

– Времени нет на личную жизнь, – уклончиво ответил он. – Работа поглощает.

– Работа работой, – заметил Пётр Васильевич, – а человеку нужно тепло. Особенно творческому.

После обеда продолжили работу. Гоги принялся за подмалёвок – наносил основные цветовые пятна. Работал широкими мазками, как учили в художественном училище.

Коллеги продолжали наблюдать за ним, но уже без настороженности. Видно было, что он знает своё дело.

– А вот здесь, – подошёл Василий Кузьмич, – лучше взять краску потеплее. Видите, свет от камина должен давать золотистые рефлексы.

– Да, вы правы, – согласился Гоги, меняя кисть.

Так, работая и переговариваясь, они провели весь день. К вечеру основа была готова – завтра можно будет приступать к детальной проработке.

– Неплохо для первого дня, – оценил результат бригадир. – Завтра продолжим. Приходите к восьми утра.

– Обязательно, – пообещал Гоги.

Попрощавшись с коллегами, он отправился домой. День прошёл удачно – его приняли в коллективе, работа спорилась. Театральная живопись оказалась не такой сложной, как казалось.

Главное – он почувствовал себя частью команды. После месяцев одиночной работы это было приятной переменой.

В трамвае, возвращаясь домой, Гоги размышлял о прошедшем дне. Хорошие люди, честные труженики. Может быть, стоит чаще выбираться из своей мастерской, общаться с коллегами по цеху.

Одиночество, конечно, даёт возможность сосредоточиться на творчестве. Но иногда человеку нужно чувствовать себя частью чего-то большего.

Даже если это всего лишь временная работа в театральной мастерской.

Возвращаясь домой из артели, Гоги увидел знакомую фигурку у остановки трамвая. Аня стояла с книгами под мышкой и, как обычно, смотрела на небо, несмотря на дневной свет.

– Аня! – окликнул он её.

Девушка обернулась и улыбнулась:

– Гоша! Какая встреча. Я как раз думала о тебе.

– О чём думала? – поинтересовался он, подходя ближе.

– Помнишь, ты предлагал научить меня рисовать? А я хотела показать тебе город глазами учёного?

– Конечно помню.

– Так вот, у меня появилась идея, как совместить одно с другим.

Аня поправила сползающие очки – жест, который Гоги уже успел запомнить и найти милым.

– Рассказывай, – сказал он, садясь рядом с ней на скамейку остановки.

– Знаешь, я иногда подрабатываю в детском саду. Веду кружок «Юные исследователи природы». И вот подумала – а что, если расписать стены в одной из комнат? Изобразить звёздное небо, созвездия…

– Интересная идея, – Гоги оживился. – Дети будут в восторге.

– Вот именно! Представляешь, они смогут изучать астрономию, не выходя из помещения. Я им буду рассказывать про Большую Медведицу, а они будут видеть её на стене.

– А администрация садика согласится?

– Я уже говорила с заведующей, Марией Ивановной. Она только за. Говорит, что после войны детям нужна красота и мечты о будущем.

Аня достала из сумки блокнот с набросками:

– Вот что я придумала. Основной фон – тёмно-синий, как настоящее ночное небо. А на нём – созвездия. Не просто точки, а красивые, яркие звёзды. Может быть, даже светящиеся краски использовать?

Гоги изучил её рисунки. Несмотря на то, что Аня не была художником, композиция получилась продуманная и красивая.

– Светящихся красок у нас нет, – сказал он. – Но можно сделать звёзды объёмными, с бликами. Будут казаться живыми.

– Ты согласен? – в её голосе прозвучала надежда.

– А как же. Только когда? У меня сейчас временная работа в театральной артели.

– В выходные! Детский сад по выходным не работает, можно спокойно заниматься росписью.

Гоги подумал. Суббота и воскресенье у него действительно свободные. А работать с детской тематикой всегда приятно.

– Договорились, – сказал он. – Только материалы кто покупает?

– Садик даст деньги. Немного, но на краски хватит.

– Тогда в субботу встречаемся и приступаем.

Аня просияла:

– Спасибо, Гоша! Ты не представляешь, как я рада. Дети будут счастливы.

– А что ты им рассказываешь на занятиях?

– Всякое. Про планеты, про звёзды, про то, как устроена Вселенная. Они такие любознательные! Задают вопросы, которые иногда ставят в тупик.

– Например?

– Вчера один мальчик спросил: «Тётя Аня, а почему звёзды не падают на землю?» Попробуй объясни пятилетнему ребёнку закон всемирного тяготения, – она рассмеялась.

– И как объяснила?

– Сказала, что у звёзд есть невидимые крылышки, которые держат их в небе. Не очень научно, но понятно.

Подошёл трамвай. Аня поднялась, поправив книги под мышкой.

– Ну что, в субботу в десять утра встречаемся у детского сада?

– Встречаемся. А адрес?

Она написала адрес в его блокноте:

– До встречи, Гоша. И ещё раз спасибо.

– Не за что. Мне самому интересно попробовать что-то новое.

Аня села в трамвай и помахала ему рукой из окна. Гоги проводил её взглядом и подумал, что эта девушка умеет делать обычные дни ярче.

Роспись детского сада звёздным небом – отличная идея. Дети должны мечтать, тянуться к прекрасному. А что может быть прекраснее космоса с его бесконечными тайнами?

К тому же, работа с Аней будет приятной – она умная, увлечённая, искренняя. С такими людьми любое дело спорится.

Дождавшись своего трамвая, Гоги уселся у окна и начал мысленно планировать будущую работу. Звёздное небо в детской комнате – романтично и поучительно одновременно.

Именно то, что нужно детям послевоенного времени.

В трамвае Гоги устроился у окна, но город за стеклом словно растворился. Вместо серых улиц перед внутренним взором разворачивались картины будущей росписи детского сада.

Сначала – техническая сторона. Помещение какого размера? Высота потолков? Освещение? От этого зависит выбор красок, размер кистей, способ нанесения. Нужно будет осмотреть комнату, сделать замеры, продумать последовательность работ.

«Фон – тёмно-синий, почти чёрный, – размышлял он, покачиваясь в такт движения вагона. – Но не мрачный, а таинственный, загадочный. Дети не должны бояться темноты, а видеть в ней красоту».

Звёзды виделись ему не просто белыми точками, а живыми, дышащими светилами. Каждая со своим характером, своим цветом. Полярная звезда – яркая, надёжная, путеводная. Сириус – голубоватый, холодный. Арктур – золотистый, тёплый.

«А созвездия… – мысли текли всё быстрее. – Большую Медведицу сделать главной, самой заметной. Дети её знают, она простая для запоминания. Рядом – Малую Медведицу с Полярной звездой».

Кассиопею, которую так любила называть Аня, расположить на противоположной стене. Яркую букву «W» на небосводе. А может, добавить к созвездиям их мифологические образы? Медведицу нарисовать как настоящую медведицу из звёзд?

«Нет, – одёрнул себя Гоги, – слишком сложно. Дети должны видеть реальные созвездия, а не сказочных персонажей».

Трамвай качнуло на повороте, но художник не заметил. В его воображении уже складывалась цветовая палитра. Основа – ультрамарин, прусская синь, чуть чёрного для глубины. Звёзды – белила с капелькой жёлтого для тепла, голубого для холодных звёзд, розового для красных гигантов.

«А Млечный путь?» – внезапная мысль озарила его. – «Обязательно нужен Млечный путь! Светлая полоса через всё небо, как дорога к мечтам».

Он представил, как дети будут лежать на ковриках во время дневного отдыха и смотреть на звёздный потолок. Аня будет рассказывать им удивительные истории о космосе, а они – мечтать о полётах к далёким мирам.

«Планеты тоже включить, – план усложнялся. – Юпитер, Венеру, Марс. Но не как точки, а с намёком на их особенности. Юпитер – большой, полосатый. Марс – красноватый. Венера – яркая, утренняя звезда».

Пассажир рядом что-то говорил кондуктору, но Гоги не слышал. Он был целиком в своём проекте, продумывая каждую деталь.

«Техника нанесения… – следующая проблема. – Стены наверняка оштукатурены, может быть, побелены. Нужна хорошая грунтовка, чтобы краска легла ровно и держалась долго».

Представил себя стоящим на стремянке с кистью в руке. Аня внизу подсказывает расположение созвездий, исправляет астрономические неточности. Работа спорится, стена оживает под кистью.

«А что, если добавить комету? – новая идея. – Летящую по небу с длинным хвостом. Дети обожают кометы, они такие динамичные, сказочные».

Комета виделась ему яркой искрой с серебристым шлейфом, пересекающим небосвод по диагонали. Символ движения, перемен, чуда.

Трамвай остановился – его остановка. Гоги механически вышел, всё ещё погружённый в мысли о росписи.

«Время работы… – он шёл по улице, почти не видя дорoги. – Суббота и воскресенье. Если начать рано утром, до вечера можно успеть сделать основной объём. Фон в первый день, звёзды во второй».

Дошёл до барака, поднялся в свою комнату. Сел за новый резной стол и взял лист бумаги. Нужно зарисовать идеи, пока они свежи в памяти.

Карандаш скользил по бумаге, фиксируя образы. Общая композиция, расположение созвездий, цветовые пятна. Эскиз получался живым, динамичным.

«А ещё можно сделать несколько подвижных элементов, – мысли не останавливались. – Звёзды, которые дети смогут переставлять, изучая, как меняется небо в разные времена года».

Он представил специальные крепления, магнитные звёздочки, которые можно двигать по металлической основе. Интерактивный планетарий в детской комнате.

«Слишком сложно для одного выходного, – остудил себя. – Сначала основная роспись, а потом, если понравится, можно развивать проект».

За окном темнело, но Гоги не замечал. Он рисовал эскиз за эскизом, прорабатывая детали. Каждая звезда имела значение, каждое созвездие рассказывало свою историю.

«Дети будут засыпать под этими звёздами, – подумал он с тёплым чувством. – Мечтать о космических полётах, о новых мирах. Может быть, кто-то из них станет астрономом, космонавтом, исследователем».

Искусство, служащее образованию. Красота, открывающая дорогу к знаниям. Именно это он и хотел делать – создавать произведения, которые не просто украшают, а вдохновляют, учат, ведут вперёд.

Отложив карандаш, Гоги посмотрел на готовые эскизы. Завтра покажет их Ане, обсудит детали. А в субботу приступит к воплощению очередной мечты.

В голове уже роились новые идеи – а что, если расписать не только потолок, но и стены? Изобразить горизонт, силуэты деревьев, над которыми раскинулось звёздное небо?

Планы множились и усложнялись, обещая интересные выходные.

Глава 24

Утром Гоги проснулся от привычного звука – за окном грохотал грузовик, развозящий хлеб по магазинам. Поднялся, потянулся и направился к рукомойнику.

Поставил чайник на плиту, достал заварку. Пока вода закипала, умылся холодной водой из кувшина. Брызги попали на небольшое зеркало над рукомойником, и он машинально протер стекло полотенцем.

В отражении мелькнуло чужое лицо.

Гоги замер, всматриваясь в зеркало. Неужели это он? Впалые щеки, заостренные скулы, глубоко запавшие глаза. Шея стала тонкой, ключицы выступали под кожей резкими линиями. Рубашка висела на плечах как на вешалке.

Когда это началось? Он не замечал, как день за днем тает, худеет, превращается в тень самого себя. Постоянное напряжение, нерегулярное питание, сигареты вместо нормальной еды, бессонные ночи за работой – все это незаметно подтачивало организм.

Чайник засвистел. Гоги заварил чай в привычном глиняном чайнике, но аппетита к завтраку не было. Сел за резной стол с блюдцем горячего чая и попытался вспомнить, когда последний раз нормально ел.

Вчера? Кусок хлеба в артели да борщ от Марьи Кузьминишны, который так и остался нетронутым после разговора с Ниной. Позавчера? Тоже неясно.

Он отхлебнул чаю и снова украдкой взглянул в зеркало. Лицо человека, который месяцами живет на нервах и крепких папиросах. Истощенное, изможденное лицо, больше подходящее для барака концлагеря, чем для мастерской художника, работающего на Берию.

«Какая ирония, – подумал он мрачно. – Имею покровительство на самом верху, а выгляжу как зэк после десятилетки».

Встал, подошел к окну. На улице люди шли на работу – обычные советские граждане в ватниках и пальто. Все они выглядели упитаннее, здоровее его. А ведь у них не было таких возможностей, таких заказов, таких денег.

Деньги… Да, они у него были. Берия платил хорошо, работа в артели тоже приносила доход. Но что толку от денег, если нет времени и желания тратить их на себя? Если каждый день – это выживание, творчество на пределе сил, постоянный стресс?

Вернулся к столу, допил остывший чай. В отражении блюдца снова увидел свое лицо – искаженное, но узнаваемое. Нужно что-то менять, иначе организм просто не выдержит такого ритма.

«Сегодня после работы куплю нормальной еды, – пообещал он себе. – И буду есть. Регулярно. Независимо от настроения и обстоятельств».

Но даже думая об этом, он понимал – вряд ли получится. Слишком много забот, слишком много работы. А главное – слишком мало желания заботиться о себе в мире, где каждый день может стать последним.

Посмотрел на часы – пора собираться в артель. Надел рубашку, которая теперь болталась на исхудавшем теле, взял сумку с кистями.

В дверях обернулся, снова глянул в зеркало. Незнакомец в отражении печально кивнул ему в ответ.

В артель Гоги пришел точно к восьми, как договаривались. В цеху уже кипела работа – товарищи начинали пораньше, пока свет был лучше.

– Доброе утро, Георгий Валерьевич! – поприветствовал его Степан Федорович. – Как дела? Что-то вы бледноваты сегодня.

– Все в порядке, – ответил Гоги, надевая рабочий халат. – Просто рано встал.

Но Анна Петровна, обладавшая женской наблюдательностью, заметила больше:

– Болеете?

– Нет-нет, все нормально, – поспешил успокоить он. – Просто много работы в последнее время.

Подошел к своему холсту с белогвардейским штабом. Вчерашний подмалевок подсох, можно было приступать к детальной проработке. Взял палитру, выдавил краски, развел их скипидаром.

– Сегодня займемся деталями, – сказал Василий Кузьмич, становясь рядом. – Мебель, портреты на стенах, карты. Все, что создает атмосферу.

Гоги кивнул и принялся за работу. Начал с письменного стола – массивного, красного дерева, с резными ножками. Кисть скользила по холсту уверенно, несмотря на усталость.

– Хорошо идет, – одобрил Петр Васильевич, проходя мимо. – Видно, что руку набили на мелочах.

Действительно, опыт книжных иллюстраций помогал. Привычка к детальной проработке, внимание к мелочам – все это пригождалось в театральной живописи.

Но уже через час Гоги почувствовал слабость. В глазах потемнело, пришлось опереться о мольберт.

– Эй, товарищ, что с вами? – забеспокоился Михаил Игоревич.

– Ничего, просто голова немного кружится.

– А завтракали сегодня? – строго спросила Анна Петровна.

Гоги промолчал – ответ был очевиден.

– Вот что, – решительно сказала женщина. – Идите в комнату отдыха, а я принесу чаю с сахаром. И хлеба захватите.

– Не стоит беспокоиться…

– Еще как стоит! – не дала ему договорить Анна Петровна. – У нас товарищ на ногах еле держится, а работать должен. Как же так?

Степан Федорович подошел ближе:

– Анна Петровна права. Идите отдохните немного. Работа не убежит.

Пришлось подчиниться. Гоги прошел в комнату отдыха, сел на скамейку. Анна Петровна принесла стакан крепкого сладкого чая и несколько ломтей черного хлеба с маргарином.

– Ешьте, – приказала она материнским тоном. – И не спорьте.

Первый глоток обжег горло, но тепло разлилось по телу. Хлеб показался невероятно вкусным – организм жадно хватался за калории.

– Спасибо, – сказал Гоги искренне. – Не ожидал такой заботы.

– Мы же коллеги, – просто ответила Анна Петровна. – Друг за друга должны отвечать.

Через полчаса он почувствовал себя лучше. Вернулся к холсту, продолжил работу. Но товарищи теперь поглядывали на него с беспокойством.

– Георгий Валерьевич, – подошел в обед Василий Кузьмич, – а может, вам к врачу сходить? Не дело так худеть.

– Обойдусь, – отмахнулся Гоги. – Просто переработал немного.

– Переработал… – покачал головой художник. – Я вас понимаю. Сам когда-то так же жил – только работа в голове. Но организм не железный.

– А что посоветуете?

– Режим нужен. Еда вовремя, сон нормальный. И поменьше нервничать.

Василий Кузьмич не знал, конечно, что «поменьше нервничать» означало бы бросить работу с Берией, забыть о тайной жизни попаданца из будущего, перестать бояться ареста. Невыполнимые условия.

Работа продолжалась. К вечеру Гоги завершил основные детали интерьера – теперь белогвардейский штаб выглядел убедительно и атмосферно. Роскошь старого режима контрастировала бы с аскетичностью красных командиров.

– Неплохо, – оценил результат бригадир. – Завтра займемся портретами на стенах. Это тонкая работа.

– Справлюсь, – пообещал Гоги, хотя рука уже дрожала от усталости.

Собираясь домой, он думал о словах Василия Кузьмича. Режим, нормальное питание, забота о здоровье – все это звучало разумно. Но как совместить с той жизнью, которую он ведет?

Может быть, начать хотя бы с малого – покупать нормальную еду, завтракать регулярно, не курить на голодный желудок.

В конце концов, мертвый художник никому не нужен. Даже Берии.

По пути домой из артели Гоги решил зайти в торговый ряд. Не за продуктами – хотя после замечаний коллег об его внешности стоило бы, – а по делу.

Первым попался хозяйственный магазин. Над входом висела простая табличка без всяких украшений – обычное дело для послевоенного времени.

– Добрый день, – обратился он к продавцу, мужчине средних лет в засаленном фартуке. – Не нужна ли вывеска? Художественная?

Продавец оторвался от счетов, окинул Гоги оценивающим взглядом:

– А сколько возьмете?

– Зависит от сложности. Простая надпись – пятнадцать рублей. С орнаментом – двадцать пять.

– Дороговато, – покачал головой торговец. – У нас тут один парень за десятку делал.

– Тогда к тому парню и обращайтесь, – спокойно ответил Гоги, разворачиваясь к выходу.

– Стойте, стойте! – окликнул его продавец. – А что умеете? Покажите.

Гоги достал из сумки карандаш и на клочке бумаги быстро набросал: «Хозяйственные товары» красивыми буквами с небольшими завитушками.

– Ловко, – признал торговец. – Ладно, пятнадцать так пятнадцать. Только к завтрашнему вечеру нужно.

– Будет готово.

Дальше по улице располагался мясной магазин. Здесь с вывеской дела обстояли еще хуже – краска облупилась, буквы едва читались.

– Товарищ продавец, – начал Гоги разговор с полной женщиной за прилавком.

– Что вам?

– Вывеску не хотите обновить? Клиентов больше будет.

Женщина посмотрела на облупившуюся табличку:

– А во сколько обойдется?

– Двадцать рублей. С мясной тематикой – может, бычка нарисовать или свинью.

– Дорого. У меня план не выполняется, начальство ругается.

– Тогда пятнадцать, – сбавил цену Гоги. – Но без рисунков, только буквы.

– Ладно, договорились.

В обувном магазине повезло больше – хозяйка оказалась женщиной с хорошим вкусом.

– Вывеска нужна яркая, чтобы издалека видно было, – объяснила она. – У нас конкуренция большая, три обувных магазина на одной улице.

– Можно сделать с изображением элегантной туфельки, – предложил Гоги. – Привлекательно и понятно.

– А сколько?

– Тридцать рублей. Работа художественная.

– Берите. Только красиво сделайте, я потом еще заказы дам.

За два часа обхода Гоги набрал заказов на сумму около ста рублей – неплохой приработок. Работы не сложные, но разнообразные. Отвлекут от театральных декораций и мрачных мыслей.

В канцелярском магазине разговаривал с интеллигентным стариком в очках:

– Вывеска? Интересно. А можете что-то образовательное изобразить? Книги, перо, чернильницу?

– Конечно. Символы знаний и культуры.

– Тогда заказываю. Сорок рублей не жалко за качественную работу.

Старик явно ценил прекрасное и был готов платить за него.

Последним стал парикмахерский салон, где работала энергичная женщина лет сорока:

– Мне нужно что-то модное, стильное! – заявила она сразу. – Чтобы дамы издалека видели – здесь красоту наводят.

– Ножницы изящные можно нарисовать, расческу, может быть, стилизованный женский силуэт.

– Отлично! Пятьдесят рублей плачу, но чтоб красота была неземная.

Домой Гоги возвращался с хорошим настроением. Работы набралось дня на три-четыре, заработок приличный. Главное – разнообразие. После сложных театральных декораций и философских иллюстраций для Берии простые вывески казались отдыхом.

К тому же, это возвращало к истокам – именно с вывесок он начинал свою художественную деятельность в этом времени. Полный круг.

Дома сел за резной стол, достал краски и начал планировать работу. Завтра с утра в артель, вечером – вывески. В выходные роспись детского сада с Аней.

Жизнь входила в нормальный ритм, где каждый день приносил что-то новое.

Неделя пролетела как один день. Утром – артель, днем – театральные декорации, вечером – вывески. Руки не знали покоя, но это было именно то, что нужно. Работа отвлекала от мрачных мыслей, давала ощущение нормальной жизни.

В артели дела шли хорошо. Белогвардейский штаб был почти готов – оставалось добавить последние детали. Василий Кузьмич показал, как правильно писать блики на золоченых рамах, Анна Петровна научила передавать фактуру дорогих тканей. Коллеги приняли его окончательно, перестали относиться как к временному работнику.

– Жаль, что ненадолго к нам, – сказал в четверг Степан Федорович. – Хороший мастер, работать с вами одно удовольствие.

– Может, еще поработаем когда-нибудь, – ответил Гоги дипломатично.

Вывески тоже спорились. Хозяйственный магазин получил солидную вывеску с красивым шрифтом. Мясной – попроще, но аккуратную. Обувной магазин порадовался элегантной туфельке, нарисованной в профиль. Самой удачной получилась вывеска для канцелярского – старик был в восторге от композиции с книгами и пером.

– Настоящее произведение искусства! – восклицал он, разглядывая готовую работу. – Обязательно еще что-нибудь закажу.

Парикмахерша тоже осталась довольна стилизованным женским силуэтом с развевающимися волосами. Даже доплатила десять рублей сверх договоренности.

Но больше всего Гоги ждал субботы. Роспись детского сада казалась самым интересным проектом из всех. Работа для детей всегда особенная – в ней должна быть не только красота, но и мечта, волшебство.

В пятницу вечером он тщательно подготовился. Купил краски – синюю, белую, желтую, черную. Проверил кисти – от самых тонких для мелких звезд до широких для фона. Упаковал все в удобную сумку.

Эскизы пересмотрел в последний раз. Общая композиция ясна: темно-синее небо с созвездиями, Млечный путь диагональю через потолок, яркие планеты в углах. Просто, но эффектно.

Спать лег рано, но заснуть не мог. В голове крутились образы будущей росписи. Представлял, как дети будут рассматривать звезды, слушать рассказы Ани о космосе. Как их глаза будут загораться от восторга.

Проснулся до рассвета, хотя будильник был поставлен на семь. Время тянулось медленно. Позавтракал как следует – за неделю товарищи из артели научили его не забывать о еде. Хлеб с маслом и сыром, крепкий чай. Организм благодарно принял калории.

В половине десятого отправился к детскому саду. Адрес Аня дала точный, найти было несложно. Двухэтажное здание довоенной постройки, окруженное небольшим садиком. Табличка у входа: «Детский сад № 47 имени Н. К. Крупской».

Аня уже ждала у входа с большой связкой ключей. На ней было простое рабочее платье и фартук поверх – видно, готовилась помогать.

– Гоша! – обрадованно помахала она рукой. – Точно вовремя.

– Доброе утро, – поздоровался он. – Готов к работе.

– Пойдем, покажу помещение.

Она провела его внутрь. Коридоры были широкие, светлые, пахло детством – мелом, карандашами, чем-то сладким. На стенах висели детские рисунки, плакаты с буквами и цифрами.

– Вот наша комната, – Аня открыла дверь.

Помещение оказалось просторным – метров двадцать квадратных, с высоким потолком. Три больших окна на южную сторону, паркетный пол, простые деревянные столы и стулья, составленные к стенам.