Текст книги "Последний орк"

Автор книги: Сильвана Де Мари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 48 страниц)

Глава седьмая

Когда Розальба спустилась с городской стены во внутренний двор, ее тошнило.

На древке алебарды торчала голова поверженного кавалериста. Розальба посмотрела в его распахнутые пустые глаза, увидела веснушки, принявшие после смерти свинцово-желтый оттенок. Вокруг него на таких же пиках торчали головы тех, кто исполнил свой долг, дав знать о нападении орков сигнальными огнями, и в отсутствие других приказов остался на своем посту, где и был убит. На этот раз орки не только увенчали пики головами, но и увили их гирляндами лука и сосисок – может, чтобы еще больше поиздеваться над голодом осажденных, а может, чтобы продемонстрировать свое собственное презрение к смерти и равнодушие к ужасу, которые не помешали бы им, оркам, набивать себе брюхо теми же продуктами, которыми лакомились мухи после прогулки по пустым глазницам мертвецов.

Орки поджидали королеву и сразу ее узнали. На голове Розальбы все еще была корона, и, что еще хуже, на руках у нее была Эрброу, которую тоже невозможно было не узнать. Это было то же самое, что орать на весь свет о том, что у Далигара есть предводитель и что этот предводитель безгранично любит маленькую черноволосую девочку в голубом переднике.

По жестам, адресованным скорее Эрброу, чем ей, Розальба поняла, на сколь мелкие кусочки орки собирались разрубить ее дочку и какое удовольствие им это доставило бы. У нее снова закружилась голова при мысли о том, что самое дорогое ее сокровище для них было не более чем жалким тараканом, которого следовало раздавить – и как можно скорее.

Часть солдат Ранкстрайла выполняла ее приказ. Пересекая двор, Розальба наткнулась на обезглавленное тело последнего напавшего на нее орка, того самого, которому она посмотрела в глаза, перед тем как его убили. Ей снова стало дурно. Чтобы хоть как-то отвлечься от тошноты, Розальба пнула ногой круглый щит орка. Тот оказался довольно тяжелым и всего лишь перевернулся: деревянный, с железной бляхой в центре, он был полностью покрыт резьбой. Розальба изумилась. Она наклонилась, разглядывая сложный геометрический узор: фигуры переплетались одна с другой и многократно повторялись, такие одинаковые и такие разные. Ребенок у нее в животе толкнулся.

Розальба приказала командиру стражников сделать строгое внушение часовым. Малейшая невнимательность могла стоить городу жизни и должна была жестоко наказываться. О любых передвижениях врага в радиусе десяти локтей от крепостной стены нужно было докладывать. До наступления темноты защитные колья-иглы Далигара нужно было снабдить зажженными фонарями, чтобы осветить стены и реку и не позволить оркам атаковать внезапно.

Розальба всей душой желала броситься к Эрброу, и не только для того, чтобы утешить ее после всех тех страшных угроз, которые девочка слышала от орков и наверняка поняла. Роби также хотела объяснить дочке причины всех своих вспышек ярости, причины своей невежливости (выражаясь любимым словом Йорша) по отношению к Авроре, которая по какой-то загадочной причине – вероятно, благодаря своему внешнему сходству с Йоршем – вызвала у девочки такой интерес.

Но Роби снова не могла позволить себе делать то, что хочется. Были другие, совершенно неотложные дела. На ее пути возник церемониймейстер. Город был в сравнительной безопасности, но населению грозил голод. Введя строжайшую экономию, можно было протянуть около месяца, но этот месяц был бы не из приятных. Все запасы масла, зерна, фасоли, гороха и кукурузной муки были сожжены. Оставалось лишь то, что каждая хозяйка держала в доме про запас: вяленое мясо, изюм, мед, мука, но в небольших количествах. Пустив на жаркое лошадей прибывших на подмогу кавалеристов, они, может, протянули бы месяца полтора, но это грозило недовольством со стороны самих кавалеристов, которые, похоже, не были примером дружелюбия и бескорыстия.

Королева приказала пересчитать всех горожан и беженцев, особо отмечая число маленьких детей в семье, и составить опись всех кур, гусей и голубей в городе, вплоть до последнего желторотого птенца. Они должны опустошить все кладовые. Они могут есть бабочек, летучих мышей, пауков. Пусть каждая хозяйка, если у нее есть хоть немного меда, научится засахаривать тараканов: если они довольно жирные, то представляют собой хоть какую-то пищу, а в Далигаре они еще какие жирные. Насколько Роби помнила, подземелья дворца кишели крысами – фаршированные сухими каштанами крысы, она уверена, стали бы настоящим лакомством. В фонтанах знати плавали золотые рыбки, которых придворные забыли, сбегая из города, так же как и своих невыносимых попугаев, уже надоевших всем своим галдежом. Пусть людям раздадут луки и научат стрелять. Это могло бы пригодиться, если бы защита города пала, а сейчас это давало возможность разнообразить пищу горожан мясом чаек. На севере окружение было прорвано. Прибывшие к ним кавалеристы капитана могли бы делать короткие вылазки на северный берег, прочесывая местность, чтобы не допустить нового окружения, и заодно охотиться там. Судя по их рожам, они не должны были заблудиться в лесу или расчувствоваться перед диким кабаном и не нуждались в помощи какой-нибудь доброй феи, чтобы найти дорогу домой.

– Госпожа, – снова взялся за свое церемониймейстер, – самое ужасное, что у нас не хватает воды. Колодец почти пустой, а речная вода настолько грязна после орков, что пить ее опасно.

Розальба онемела: нехватка воды была неразрешимой проблемой. Недаром орки прилагали столько усилий, чтобы сделать ее непригодной для питья.

Тут Джастрин подал голос.

– Воду можно очистить, – объяснил он, – воду можно очистить огнем.

Йорш рассказывал ему об этом. Он даже рисовал ему на песке схему каких-то странных приспособлений, используемых для этой цели. Джастрин видел такие в комнате, где делали духи.

– Реторты? Дистилляторы? – переспросил церемониймейстер.

Да, именно они, так они и назывались.

Розальба возблагодарила небеса за то, что они дали ей Джастрина, и за то, что дали ему такую память, такое мужество, такую смелость. Мальчик тоже сражался – тем, чем мог. Слабость его ног не мешала величию его духа, Йорш был прав: за Джастрина стоило биться, как за родного сына.

Розальба провела остаток дня с Джастрином и церемониймейстером, и еще до наступления ночи им удалось понять, как работают дистилляторы и реторты. Пусть невыносимо медленно и ценой всех имевшихся в их распоряжении дров, но теперь они могли очищать речную воду. Если они будут экономить каждую каплю и если им хоть иногда будет везти с дождем, они смогут противостоять и жажде.

Когда Розальба наконец добралась до своих покоев, Эрброу уже давно спала, и мать не смогла перемолвиться с ней ни словом. Комендант королевского дворца объявил ей, что девочка поужинала, и подал ужин самой королеве: «Поднебесный заяц с изюмом и кедровыми орешками, поданный на ложе из тонкого лука», как сообщил ей комендант. Возле белоснежной тарелки с золотой каемкой лежали небольшой нож и малюсенькие серебряные вилы – Розальба с интересом смотрела на них, поднося еду руками ко рту и гадая, для чего же нужны эти странные инструменты. До этого мгновения она совсем не задумывалась о том, насколько сильным был ее голод – неутоляемый голод женщины, которая ждет ребенка.

«Поднебесный заяц» почти наверняка был самым вкусным из всего, что она ела в своей жизни. Розальба сказала об этом коменданту, и тот радостно улыбнулся ей в ответ.

– Где же вы взяли летучих мышей? – спросила Роби с набитым ртом. – И как вам удалось так засахарить их крылья?

– В подземелье их сколько угодно, госпожа, – ответил довольный старик. – А для того чтобы засахарить крылья, мы смешали мед с лимонным соком: тогда они получаются особенно хрустящими. Рецепт тот же, что и для засахаривания лепестков роз, – те же самые пропорции. Видите ли, госпожа, я уже почти было впал в отчаяние: наши кладовые не менее пусты, чем скорлупа от яиц. Сегодняшние пожары до них не добрались, чего, увы, нельзя сказать об убегавших придворных – они взяли с собой все, что смогли утащить. К счастью, дама Аврора посоветовала мне наловить летучих мышей в подземелье. Мне бы никогда не пришла в голову такая сумасбродная идея, но затем я убедился, что дама Аврора была совершенно права: мясо летучих мышей на вкус еще нежнее, чем мясо кролика или зайца.

– Дама Аврора? – переспросила Розальба.

Она-то что об этом знала? Аврора наверняка выросла в изысканном райском саду своего безоблачного детства, не имея никакой необходимости охотиться в самых неожиданных местах на всевозможных тварей разной степени мерзости, только чтобы не подохнуть с голоду.

– Да, – подтвердил старик, – к тому же она подстрелила из лука столько этих животных, чтобы хватило на ужин, и посоветовала мне замочить их в соленой воде, чтобы легче было снимать шкуру. Странно, что девица, выросшая в постоянном достатке, если не в изобилии, обладает столь необычными навыками.

Это известие заметно уменьшило наслаждение Розальбы ужином, и вкус мяса вдруг показался ей уже не таким великолепным, как прежде, что, однако, не помешало ей обглодать все косточки до последней. Пока королева еда, опираясь локтями на вышитую скатерть и придерживая пальцами крылья летучей мыши, комендант положил рядом с ней короткий меч с клинком в форме полумесяца и тяжелой рукоятью из камня и меди, а рядом – нефритовую подвеску-шар с резным изображением восходящего солнца. Подвеска крепилась к старому кожаному шнурку, такому же потертому, как и ножны этого странного меча, но сами меч и кулон не выдавали своего возраста – на них не было никаких следов времени.

Розальба взглянула на эти предметы, и ее охватила необычная радость оттого, что она могла владеть ими: словно они уже принадлежали ей когда-то, в прошлом. Казалось, они возбуждали непреодолимое желание потрогать их, взять в руки.

Роби вопросительно посмотрела на старика.

– Они принадлежали сиру Ардуину, госпожа, – ответил тот на ее немой вопрос. – Это все, что осталось из его вещей. Все его доспехи, меч и остальные принадлежавшие ему предметы были похоронены вместе с ним. Это единственное, чем мы обладаем, и я бесконечно рад, что владение этими вещами приносит вам такое счастье. Подумать только, если бы не дама Аврора, то мне бы и в голову не пришло отыскать их и передать вам.

Напоследок, перед тем как идти спать, Роби приказала, чтобы завтра ее дочь одели во что угодно, только не в ее голубой передник, и прикрыли ей чем-нибудь волосы. Комендант королевского дворца вспомнил, что сохранились все детские платья и туники дамы Авроры. Белые чепцы и красные платья. Мысль о том, что Аврора стала для нее чем-то вроде ангела-хранителя, выводила Роби из себя, но ради того, чтобы орки не узнали ее дочь, она согласилась, чтобы Эрброу одели в детские платья принцессы.

Наконец Роби добралась до кровати и растянулась под белоснежным покрывалом рядом со своей дочкой. Малышка обняла ее спросонок. Розальба долго не могла уснуть, наслаждаясь близостью дочери и целуя ее черные кудри _;как когда-то ее саму целовала мать, как любил делать Йорш. Не разжимая объятий, Эрброу сразу заснула, и Розальба наконец закрыла глаза и забылась коротким беспокойным сном, в котором воспоминания и кошмары чередовались с недоступными для понимания видениями.

Глава восьмая

Глава восьмая

Медленно тянулись дни.

Вначале ликование затмило все остальное. То, что город, которому грозила верная гибель, был все еще жив, казалось настолько неожиданным и неправдоподобным, что радость бурлила везде и во всем, превращая дни в сплошной праздник.

Они одержали две невероятные победы над орками с малочисленными потерями. Окружение было прорвано, и город был практически неприступен.

К ним на помощь примчалась настоящая конная армия, и это прибавляло энтузиазма, несмотря на то что вновь прибывшие воины отличались от орков только отсутствием жутких боевых масок на лицах. Хотя, как шептались между собой горожане, внешность как минимум половины солдат Ранкстрайла от этого только улучшилась бы. Не то чтобы лица этих людей были от рождения хуже, чем у остальных, нет, это разрушительное действие войн, а главное, палачей сделало их нечастые улыбки кривыми, лица перекошенными, а взгляды косыми.

С течением времени невероятность того, что город все еще был жив, притуплялась, к этому привыкли, стала сильнее ощущаться нехватка еды, и самое главное – хотя блокада и была прорвана, осада продолжалась. Расположившись перед южными воротами города, орки ели, спали, охотились, строили лодки и чинили катапульты, украшая их балки и столбы своими сложными геометрическими узорами. Они устраивали парады и турниры, и жители города не раз ловили себя на том, что как зачарованные подглядывали через щели и бойницы за их безукоризненными маневрами, похожими на какой-то странный танец, в котором тела солдат сливались воедино с их оружием и телами их лошадей. Лошадей же у орков постепенно становилось все больше: разбежавшиеся по окрестным лесам после ночной вылазки Роби, они возвращались обратно, и вражеская кавалерия становилась все сплоченнее.

Провизии у врага хватило бы еще надолго, учитывая разграбленные орками фермы и угнанные ими стада. Мычание коров, блеяние овец, громкое гоготание гусей и кудахтанье кур доносились из их биваков, заставляя горожан с тоской вспоминать те времена, когда город был окружен не орками, а лишь нищетой и на его улицах можно было встретить хоть какую-нибудь тощую курицу.

Не оставляя у осажденных никаких сомнений, вражеская армия всем своим видом показывала, что медленное и ленивое течение времени нисколько ей не мешает. Сколько времени понадобится для взятия города, столько орки и будут торчать под его стенами.

Ранкстрайл встретил Росу. Он и его солдаты расположились в старых конюшнях, где держали их лошадей, пока наемники находились в заключении. Роса занималась здесь уборкой. Не только Ранкстрайл обрадовался, увидев ее: Волк ознаменовал встречу радостными прыжками и счастливым поскуливанием. Роса рассказала капитану, что за время их заключения в темницах Судьи-администратора Волк стал отцом: она посадила его тогда в одну клетку с далигарской волчицей. За мощным дубом, куда Роса провела Ранкстрайла, обнаружилась старая железная решетка, закрывавшая что-то вроде норы. Внутри капитан разглядел волчицу и хорошенького светло-коричневого волчонка.

Ранкстрайл расхохотался при виде того, как радостно скулил его Волк. Это показалось ему хорошим предзнаменованием. Дама Народа Гномов посоветовала ему быть осторожным с матерью: дикая волчица никогда не была приручена или выдрессирована и проявляла к людям открытое недружелюбие, если не откровенную злобу. Капитан ответил, что не забудет ее совет. А веселый и игривый щенок подбежал к решетке и принялся лизать ему руки.

Каждое утро капитан и его солдаты выходили из северных ворот, и орки осыпали их с противоположного берега тучами стрел. Для защиты наемникам были выданы тяжелые щиты далигарской армии, обнаруженные на оружейном складе города. Всадники рассредотачивались в каштановых лесах и зарослях тростника, возвращаясь оттуда когда с зайцем, когда с перепелкой, а когда и с целым кабаном. Эти прогулки были далеко не безопасными: с первых дней они то и дело натыкались на небольшие банды орков, переправлявшиеся через реку на своих заново отстроенных лодках. Из-за этих банд не стоило даже мечтать о побеге, хоть горожане и шептались о нем постоянно, готовились к нему, но потом вновь отказывались от этой мысли. Ни небольшими группами, ни все вместе они не могли покинуть Далигар, ставший для них одновременно убежищем и ловушкой, и скрыться в Алиле или в Северных горах. Они были вынуждены оставаться в городе: их было слишком много, чтобы бежать, и слишком мало, чтобы сражаться.

Постоянно балансируя на грани голода, Ранкстрайл все же умудрялся прокормить охотой свою свору солдат, чтобы их присутствие не уменьшало и без того скудные запасы горожан. Кроме того, патрулируя берега реки, наемники могли одновременно пасти своих лошадей, учитывая, что в городе совсем не осталось сена. Волк при этом бегал на свободе, не пугая жителей Далигара. Наконец, во время подобных вылазок рожи его солдат, вызывавшие у горожан некоторую тревогу, оказывались вдалеке от площадей, где женщины выращивали свои чахлые баклажаны, а ребятишки играли в пятнашки, выложив разноцветными камешками на булыжной мостовой «дом орка», из которого нужно было спастись.

Наемники были родом из разных земель, но обладали одинаково горячим нравом. После встречи с Последним Эльфом Ранкстрайл изменил свое обращение с ними.

Эльф не соврал.

Не соврал и не преувеличил.

Ранкстрайл начал обращаться к своим солдатам по-другому, и они изменились. В этом мире громких голосов, крепких слов, оскорблений и ругательств, ставших привычными от постоянного повторения, богатство речи капитана и его проявление уважения к солдатам, словно те были принцами или королями, стало приятным новшеством, окутывавшим их, будто волшебная музыка. Ссор стало меньше. Замечания, которые каждый солдат любил отпускать в адрес матерей остальных, обливая грязью их появление на свет (причем той же грязью, которой кто-то облил до того его собственное рождение), смягчились, стали не такими мрачными, не такими яростными. Между наемниками все еще сохранилась привычка непрерывно обзывать друг друга самыми невероятными и замысловатыми выражениями, но теперь в них слышались почти веселые нотки.

Чтобы наемники понимали написанные им приказы, хотя и не только для этого, капитан заполнял остававшееся от патрулей время тем, что учил своих солдат читать. Он уже занимался этим в годы своей службы на Высокой скале, но те солдаты, что были тогда с ним, за исключением Лизентрайля, Тракрайла и Нирдли, остались сейчас в Вариле.

Заодно он научил солдат писать свои имена. Огромные руки брались за отточенные кинжалы, способные одним ударом распороть живот буйвола, и вырезали кособокие буквы на камнях или стволах деревьев. Капитан заметил, что день за днем солдаты возвращались туда, где написали свое имя, чтобы прочесть его, словно это был некий след их пребывания в этом мире. По вечерам, собираясь вокруг костров, на которых жарилась их охотничья добыча, солдаты начали рассказывать о своей жизни. Такое случилось впервые. Капитан не совсем понимал, произошло ли это из-за близости неминуемой смерти или из-за того, что, оставив свой след в мире, им было легче оставить и собственное прошлое. Это были жестокие истории, и рассказчики казались не слишком тронутыми собственной судьбой, разве что в самом начале рассказа, когда речь шла о матери, оставшейся одной, без мужа, где-то на границах Изведанных земель.

Столкновения между солдатами Ранкстрайла и орками увеличивали количество голов как на кольях Далигара, так и во вражеском лагере. Всякий раз, когда кто-то из наемников погибал и голова его оказывалась на пиках орков прямо перед южными воротами Далигара, капитан взял за привычку находить место, где погибший вырезал свое имя, и проводить по буквам рукой, так, для памяти. Остальные солдаты тоже стали следовать этой традиции. Кто-то из них добавлял какой-нибудь орнамент и несколько слов, что-то вроде: «Хороший был мужик» или «Жаль, что тебя убили», и эти надписи оставались на дереве или камне рядом с именем.

К счастью, орки не могли перевозить на своих ореховых скорлупках лошадей, что давало людям значительное преимущество.

Но и в самом городе не обошлось без потерь. Орки построили полдюжины огромных арбалетов. Передвигать их нужно было как минимум вдвоем, прицелиться было невозможно, зато можно было усыпать стрелами и дротиками городские стены, где стояли часовые с приказом почаще выглядывать из укрытий, дабы защитить город от нового возможного нападения воинов-акробатов. Караульная служба перестала быть безопасным и безболезненным занятием, как это было раньше. Тучи стрел даже перелетали через стены города и неожиданно падали с неба куда попало. Горожане старались как можно реже выходить на улицу и передвигаться под прикрытием портиков или под защитой самодельных щитов, но жертвы все равно были.

Во внутренних дворах Аврора учила стрелять из лука всех, кто был в состоянии натянуть тетиву. Иногда кто-то даже попадал в большие соломенные мишени. Когда Аврора не пропадала во дворах со своим луком, она собирала женщин и убеждала их устроить во дворце общую лечебницу, где помогали бы раненым, не имевшим семьи, в том числе и солдатам Ранкстрайла. Мысль о том, что женщины должны были не только приближаться к наемникам, но и дотрагиваться до них, вначале была признана совершенно неприличной, но постепенно с ней свыклись. Меньше всего лечебницей были довольны господа Народа Гномов, которые предпочли бы, чтобы их оставили в покое и лечили грязными бинтами и жеваными травами – как Тракрайл, который не собирался ни мыть их, ни разлучать с их лошадьми. Когда Аркри, господин Народа Гномов, самый старый из наемников, был легко ранен в живот, его доставили к принцессе Далигара, и та попыталась было уложить его в кровать и продержать хоть день без привычного ему черствого хлеба с луком. Но гном сбежал и спрятался в конюшне, где и скрывался ото всех несколько дней, пока Роса не нашла его и не решила сама заняться его раной.

По истечении первых двух лун ликование совсем исчезло и радость угасла.

Понемногу, день за днем, город становился все молчаливее. Тишина наступила с исчезновением голубиного воркования, доносившегося обычно из множества городских голубятен: птицы закончились, а с ними и последняя остававшаяся у горожан картошка. Свист дроздов и чириканье воробьев умолкли раньше, чем куриное кудахтанье: кур оставили напоследок ради яиц. Когда стихло мяуканье котов, взгляды людей затуманились потерей радости, когда умолк лай собак, их глаза омрачились утратой доверия. Из всех звуков в Далигаре осталось лишь ржание лошадей да крики чаек, круживших под облаками выше ветра и не доступных никаким стрелам, дротикам или снарядам пращи.

Страшный голод и беспросветное отчаяние поглотили Далигар, окутали его, словно туманом, от подвалов, где давно уже не было крыс, до чердаков и крыш, откуда исчезли гнезда ласточек.

Лето взорвалось невыносимой жарой, прогнавшей с небосклона даже самые маленькие облачка. Воды больше не хватало.

Последним исчезнувшим из Далигара звуком был детский смех. Когда город оказался на пороге смерти, исчез и плач детей. Умолкли цикады, зажаренные на углях, и остался лишь бой барабанов в ночи: орки били в них, не переставая, до самого утра, напоминая осажденным, что для них оно могло и не наступить.

От отчаяния и голода среди горожан стала распространяться глухая ненависть к солдатам капитана, которые обедали куропатками и фазанами, пойманными в зарослях тростника, пили воду из чистых ручьев и скакали верхом на лошадях, каждая из которых представляла собой сотни фунтов хорошего мяса, свежего и без червей.

Однажды утром, когда уже стояла невыносимая жара, хотя солнце только что взошло, Роса сообщила Ранкстрайлу, что, опасаясь царящего в городе упадка духа и сохраняя память об Ардуине, она увела далигарскую волчицу в надежное место, подальше от голодных взглядов горожан, но вот волчонку грозила горькая участь оказаться в одной кастрюле с последними остававшимися в городе луковицами.

Из уважения к новой роли – роли отца – своего старого боевого товарища, не раз спасавшего ему жизнь, Ранкстрайл пообещал, что позаботится о звере.

День выдался особенно знойным. Вода в тростниковых зарослях стояла неподвижно, над ней висели тучи комаров. Орки напали на отряд еще до полудня. Их было непривычно много – опытных воинов, причем, как ни странно, верхом на лошадях.

– Эй, капитан, – проорал ему Лизентрайль, когда они искали подходящее для контратаки место, – эти гады, кроме своих катапульт, небось выстроили и новый мост! Лошади на их лодочках не поместились бы.

– Ага, – добавил кто-то, – мост где-то к югу от города, в камыше, где не видно.

– Капитан, – предупредил его один из гномов, – у них пленные.

– Да, я видел их форму: это тяжелая кавалерия Далигара. Орки привязали их к своим лошадям.

– А чего они их еще не прикончили?

– Ждут ночи.

– Капитан, если мы не освободим пленных, то лучше уж нам самим их прикончить. Если мы не вытащим их оттуда до наступления ночи, им лучше умереть сейчас.

– Тогда попытаемся освободить их, Нирдли: мне не очень нравится убивать своих, хотя эти кавалеристы могут и обидеться, если мы назовем их своими. Лизентрайль, давай обходи орков сзади, через камыши. Бери с собой господ Народа Гномов, всех, кроме Нирдли. Тракрайл, ты – лучший стрелок, жди здесь с остальными. Нирдли, за мной, мы их отвлечем.

– Как же мы отвлечем их, капитан?

– Будем шумно смываться от них. Только не слишком громко – а то будет казаться, что мы специально стараемся. Они бросятся за нами и оставят пленных с несколькими охранниками, о которых позаботится Лизентрайль. Когда орки окажутся на поляне, на них посыпятся стрелы Тракрайла и остальных. Есть еще вопросы?

– Да, капитан! Если мы захватим лошадей орков, можно нам будет съесть их? – поинтересовался Нирдли. – Хотелось бы хоть разок набить живот перед тем, как подохнуть.

Впервые за последнее время Ранкстрайл понес значительные потери в сражении с орками. Но ему удалось освободить полдюжины воинов регулярной армии Далигара, которых орки взяли в плен и таскали за собой привязанными к лошадям. Как рассказали бедолаги, они входили в число солдат, пытавшихся вернуться из Алила, Города-Сокола, обратно в Далигар, где остались их семьи. Слух о том, что королева-ведьма, наследница Ардуина, сражается за Далигар и что город еще не взят, дошел и до Северных гор.

По возвращении, в тот же день, капитан решил просить об аудиенции у королевы. Он оставил Волка на Лизентрайля и отправился во дворец.

В одной из подворотен Ранкстрайл увидел мать, тащившую за собой сопротивлявшегося сына. Мальчишка и в самом деле был невыносим: он бросался на землю, плевал в мать и даже пытался дать ей пинка. Та крепко держала его за одежду и не заметила появления наемников.

– Знаешь, что бывает с непослушными детьми? Если не прекратишь, – прошипела она, – я тотчас же позову капитана наемников, и он съест тебя живьем.

– Эй, народ Далигара! – вмешался Лизентрайль с возмущением и сарказмом. – Перед вашими воротами – сотни отборных орков, а вы все еще рассказываете глупости своим детям, когда не можете сами с ними справиться…

Капитан просто пожал плечами. Мать с сыном умолкли и моментально убрались прочь с его дороги.

Недалеко от конюшен его остановила Роса. Ее седые волосы, выбившиеся из-под чепца, казалось, сверкали в последних лучах солнца. Старушка держала на руках волчонка, чуть не угодившего в чью-то кастрюлю, и была далеко не уверена, что успеет прийти к нему на помощь в следующий раз. Не зная, что с ним делать, капитан взял волчонка с собой. Подойдя ко дворцу Судьи, называвшемуся теперь королевским дворцом, он прошел мимо стражи, охранявшей главный вход, и свернул к неприметной двери, выходившей на боковую улочку. Капитан оказался в том же саду, где десять лет назад впервые встретил Аврору. Глицинии отцветали, и жара почти осушила небольшой пруд, в последней грязи которого еще бились в предсмертной агонии несколько лягушек, дожидаясь, когда кухарка положит конец их мучениям. Роскошные серебряные качели лениво болтались над разросшимися сорняками. Ранкстрайл привязал волчонка к стволу одной из глициний, и тот, совершенно обессиленный, мгновенно уснул.

Капитан вышел из тени и пересек сад, освещенный последними лучами заходящего солнца. Лишь тогда Ранкстрайл заметил, что был в саду не один. Недалеко от пруда на земле сидела дочка королевы-ведьмы, одетая в красное платье, испачканное грязью, и белый кружевной чепчик. Последний, похоже, мешал девочке: она все время пыталась отодвинуть ленты с шеи своей маленькой ручкой. Ранкстрайл подумал, что это стало похоже на правило: в этом саду постоянно должна была находиться какая-нибудь маленькая принцесса Далигара, одетая в красное и с чем-то очень неудобным на голове.

Капитан обрадовался, увидев, что девочку переодели, но не стал тешить себя иллюзиями. Орки по-прежнему знали, что у королевы Далигара есть слабое место, и были далеко не такими идиотами, какими описывали их старинные легенды. Над девочкой посапывал на ветке дуба орленок, что несколько успокоило капитана: одним телохранителем больше.

Малышка сидела на земле с куклой и деревянной лодочкой в руках. Когда их глаза встретились, капитан улыбнулся ей, и девочка покраснела до ушей. Ее голубые глаза сияли, как звезды.

Капитан пришел в волнение: он стоял перед дочкой Последнего Эльфа, в ее венах текла кровь единственного командира, приказам которого он был готов подчиняться, за которым последовал бы куда угодно, хоть на небо, хоть в преисподнюю.

– У тебя такие же глаза, как у твоего отца, – шепотом выпалил он и немедленно проклял сам себя.

Из всех слов, с которыми он мог обратиться к девочке, которую заставили смотреть, как умирал ее отец, Ранкстрайл выбрал самые идиотские. Из глаз девочки покатилась слеза, потом еще одна и еще. Слезы слились друг с другом и превратились в безутешный плач. Капитан проклял себя дважды: можно подумать, у него и без того было недостаточно грехов, самым тяжким из которых было то, что он не смог защитить Йорша, – так теперь он еще и довел до слез его дочку! В неуклюжей попытке успокоить ее капитан взял девочку на руки и крепко прижал к себе. Плач и не думал прекращаться, наоборот, перешел в рыдания.

Даже мысль о том, что королева-ведьма, застав его рядом с дочерью, прикажет живьем содрать с него шкуру, не ужасала капитана настолько, насколько отчаяние девочки и чувство вины за то, что он вызвал ее слезы. Проснулся орленок и спустился на нижнюю ветку каштана, чтобы быть поближе к малышке. Его клюв находился как раз на уровне глаз капитана, и тот понадеялся, что хищная птица не заставит его дорого поплатиться за эти отчаянные рыдания. Всхлипывания усиливались, и среди неразборчивых слогов в них слышались слова «мой папа».

– Мне тоже его не хватает, знаешь? – прошептал Ранкстрайл. – Я видел его один-единственный раз, но каждый миг чувствую, как мне его не хватает. Если бы он был здесь, война давно закончилась бы победой. Он оставил тебя, чтобы спасти мой город, знаешь? Без него все погибли бы, в том числе и дети. Все превратилось бы в прах и пепел. Он оставил тебя, чтобы спасти нас. И хоть я видел его всего один раз, он успел рассказать мне о тебе, о том, как он любил тебя… Он называл тебя «моя обожаемая девочка»…