Текст книги "Последний орк"

Автор книги: Сильвана Де Мари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 48 страниц)

Глава четырнадцатая

Эрброу сидела на полу, спрятавшись за тяжелой шторой ужасного красного цвета, которым в этом месте красили всё подряд. Она сидела тихонько, чтобы никто не нашел ее и не прогнал. На руках у нее спал волчонок. Это из-за него ей пришлось спрятаться.

Парция застукала его, когда тот делал лужу на мозаичном гранитном полу, и пригрозила привязать веревкой в саду, если подобное повторится.

Мама была недалеко, сразу за дверью, которую оставили открытой, чтобы воздух поступал в полутемные комнаты, пока снаружи солнце раскаляло дворы и балконы. Раздался плач одного из братиков.

– Их двое, госпожа, – послышался наконец голос повитухи. – Вот и второй.

Эрброу давно это знала – деревянная лошадка предназначалась братику, который родился первым, тому, чье сердце билось всегда сильно и решительно, тому, чей плач отдавался в больших залах громким эхом. Волчок был для второго.

– Этот не такой крепкий, он намного меньше первого, – в голосе повитухи звучало беспокойство. Не было слышно никакого плача.

Сердечко младшего братика билось все слабее. Хотя ее не было в комнате, Эрброу почувствовала особенную боль, которой не могла дать имя. Это напомнило ей о том, как она упала когда-то в море, еще не зная, что в воде нужно представлять себя рыбкой. Или когда эринии не позволяли ей дышать.

Девочка услышала, как повитуха приказала принести два ведра с водой, одно – с горячей, другое – с холодной, услышала топот бегущих ног.

– Да что вы делаете? – воскликнула вдруг мама. – Вы же его утопите! Зачем вы окунаете его то в холодную воду, то в горячую? Он же умрет! Или он уже умер? Он родился мертвым? Отвечайте, если он не плачет, значит, он мертв?

Младшему братику было страшно, как бывает страшно тому, кто не может дышать. Это ужасное чувство, и испытывать его может даже очень маленький ребенок, даже нечто меньшее, чем маленький ребенок, – например, морская звезда, вынесенная на берег, или птенец чайки, упавший в море.

Наконец под сводами старинных залов раздался слабый плач.

– Видите, госпожа? Когда новорожденный не плачет, его нужно окунать попеременно то в холодную, то в горячую воду, тогда, может, к нему вернется дыхание… Видите, госпожа! Боги благоволят вам! Вы спасли моего ребенка, а я – вашего… Капитан победит, и мы все спасемся…

– Малыш, мой малыш, – послышался мамин голос. – Крошка моя, ласточка моя. Мой дорогой малыш, я так боялась, что и ты пропадешь в царстве смерти… Может, ты был там, может, ты встретил своего отца, и он отправил тебя обратно… Пусть тебя зовут так же, как его. Ты будешь носить его имя – Йорш.

– А другой, госпожа, старший?

– Ардуин, – сказала мама после недолгого раздумья. – Его будут звать Ардуин.

Эрброу тихонько засмеялась. Она была счастлива. Волчок понравился бы Йоршу, и лошадка понравилась бы Ардуину. И их имена им бы тоже понравились. Она чувствовала, как Йоршу начинает нравиться и мама, ее тепло, ее запах. Она услышала счастье Йорша оттого, что дыхание наполняет его легкие воздухом. Почувствовала тепло маминого молока на языках братиков и тоже вспомнила его вкус.

Оставались две другие игрушки – кукла и лодочка. Ей нравились обе: казалось, они как-то по-особенному принадлежат только ей. Но если бы она оставила их себе, это было бы несправедливо: у братиков было бы по одной игрушке, а у нее – целых две.

Эрброу на цыпочках подошла к двери комнаты и заглянула внутрь. Она увидела маму и головки братиков у ее груди. Все они были укрыты белым одеялом, похожим на облако, и то, что ее, Эрброу, не было там, вместе с ними, было неправильно. Там, наверное, было мягко и тепло, тогда как твердый гранит вокруг был чуть ли не докрасна раскален жарким солнцем. Ее охватило странное чувство, которого она никогда не испытывала раньше: ей словно не хватало воздуха, ей тоже хотелось быть с мамой, но, очевидно, в этот момент братики были для мамы важнее, чем она. Эрброу обиженно надулась и убежала.

Она выбежала на балкон и уселась на пол под цветущими глициниями, опираясь спиной на балюстраду чередующихся гранитных и мраморных колонн. Внезапно странный холод накрыл мир. Он был не похож на ненависть Человека Ненависти, всегда остававшуюся мелкой и глухой; это было нечто большее и куда более сильное. Девочка прижала к себе волчонка и подняла голову. В саду с качелями, между серыми колоннами, увитыми плющом, она вдруг увидела орков. На них были лишь штаны и боевые маски, и их голые торсы блестели от капавшей с них речной воды. Их было больше, чем она умела считать. К счастью, они не заметили ее. Может, ей еще удастся спастись. Эрброу вскочила на ноги и бросилась бежать по балкону. Она сразу поняла, что это было ошибкой, но было уже поздно: нужно было не бежать, а тихонечко красться, чтобы ее никто не увидел. В своем злосчастном красном платье она, наверное, выделялась среди зеленых веток и фиолетовых цветов, как золотая рыбка, попавшая вдруг из своего фонтана в море, где остальные рыбы были серыми – именно для того, чтобы как можно лучше сливаться с голубым мерцанием воды. Эрброу с разбега налетела на Парцию, женщину, которая помогла маме рожать братиков, и надежда девочки на спасение воскресла.

– Окки! – закричала Эрброу изо всех оставшихся сил. – Окки! – повторила она еще раз, указывая пальцем на сад под балконом.

Темные глаза Парции заскользили по саду, задержавшись на плотной тени глициний и лениво раскачивавшихся качелях. Большие бабочки и маленькие облака мошек сверкали в лучах жаркого летнего солнца.

– Окки, хотят меня, – еще раз прошептала девочка, указывая на себя.

– Орки хотят тебя? – переспросила женщина.

Эрброу облегченно кивнула: Парция поняла ее! Она что-нибудь сделает. Женщина наклонилась и взяла ее на руки, потом ласково поцеловала в нос.

– Это случается со всеми детьми, они ревнуют, когда рождается брат или сестра – а у вас родилось сразу двое братиков! Давайте договоримся: я не скажу вашей маме, что вы старались всякими глупостями привлечь к себе внимание, а вы пообещаете мне больше этого не делать. И придумайте что-нибудь другое: каждая пядь стены охраняется вооруженными людьми, пусть и простыми горожанами, – мимо них не пройдет незамеченным ни один орк. Ну, мне пора, – сказала женщина, вновь опустив девочку на землю и поспешив во внутренние комнаты, где были кладовые и лестница в кухню.

– Окки, – еще раз попыталась сказать Эрброу едва слышным голосом. Она старалась найти в своем скудном словарном запасе выражения, которые объяснили бы Парции, что орки просто спрятались в цветущих глициниях и кустах бузины: она чувствовала холод их ненависти так же отчетливо, как только что видела их тела. – Окки, – упрямо повторила девочка.

Парция даже не обернулась.

Эрброу пробежала несколько огромных залов, один за другим, пока не оказалась вновь в комнате, где под одеялом, похожим на облако, спали мама и братики. Хотя Эрброу видела малышей первый раз, она сразу узнала их: Ардуин – сильный и спокойный, и Йорш, который, едва родившись, уже побывал в царстве смерти. Они мирно спали. Все трое. Мама обнимала братиков, лежавших по бокам от нее. Вначале Эрброу ужасно захотелось тоже оказаться в облаке, и она страшно обиделась, что никто об этом не подумал. К тому же за пределами облака были злые орки. Эрброу позвала маму, но та так крепко спала, что не услышала ее. Братики, наверное, потратили все свои силы на борьбу с эриниями, потому что сейчас казались совсем слабыми и беззащитными и уж никак не могли сделать что-нибудь против орков. Эрброу пришла в голову мысль опять спрятаться за шторой, как тогда, когда все хотели увести ее из комнаты, но так не годилось: орки могли найти облако и спящих в нем маму с братиками.

Ей не нужно было выглядывать в сад, чтобы понять, что орки больше не прятались в кустах, а забрались по балюстраде на балкон: она чувствовала их ненависть все ближе и ближе. Девочка повернулась и со всех ног бросилась бежать: нужно было скорее увести топоры орков и их страшные маски с клыками как можно дальше от облака.

Сердце Эрброу бешено колотилось и болело от бега. Она вбежала в зал, где за старинным деревянным столом сидел Джастрин и разбирал свои пергаменты – те, которые читал, и те, которые должен был сам написать. Паренек поднял на нее глаза, и взгляд его наполнился ужасом – медленно дыша и стараясь не делать резких движений, Джастрин скользнул под стол. Эрброу поняла, что за плечами у нее были орки, но не обернулась, боясь потерять те несколько драгоценных мгновений, которые еще отделяли ее от врагов, боясь, что вид орков парализует ее и без того короткие ноги и лишит ее последних сил. Она слетела вниз по лестнице, держась, чтобы не упасть, за красный шелковый шнур, обрамлявший лестницу с обеих сторон, и выскочила в сад.

Наконец появился Ангкеель. Он нес в когтях еще живую чайку, но при виде Эрброу моментально выпустил свою добычу, полумертвую от страха, но все же сумевшую подняться в воздух. Орел пролетел над девочкой, а та побежала дальше, не останавливаясь. Громкий вопль за ее спиной разорвал жаркий воздух, уже наполненный грохотом сражения, доносившимся с равнины. За воплем последовал звук, который издают нагие, но увешанные оружием тела, падая друг на друга. Эрброу все еще бежала, не оборачиваясь. Этот леденящий сердце вопль разбудил маму, заставив ее преодолеть усталость.

– Прочь от моей дочери, прочь, жалкие собаки, шакалы! – диким голосом закричала мама. – Беги, Эрброу, беги, не останавливайся! – крикнула она ей. – Я задержу их, а ты беги! Беги и не оборачивайся!

Эрброу не хватало дыхания, но она послушалась маму. За ней больше никто не гнался. Ангкеель задержал их, дав маме время прийти ей на помощь. Но теперь мама была совсем одна против орков.

Нет, не одна. С ней был Ангкеель, и, судя по воплям орков, ее орел тоже был хорошим воином. Эрброу все еще бежала через сад. Ей хотелось плакать, но она знала, что мама против.

– Мы здесь, госпожа! – послышались два голоса. – Мы здесь, мы идем на помощь. Мы спасем вас!

Эрброу добежала до больших ворот, закрывавших вход в сад, и остановилась. Если она не переведет дух, то ее сердечко разобьется, как разбивается упавшее на землю яйцо. Опираясь на тяжелые ворота, все еще держа на руках своего волчонка, который в этот момент почему-то показался ей тяжелым, как камень, девочка обернулась. Ее мать стояла на верхней ступени лестницы в одной лишь легкой тунике, в которой она обычно спала, и с папиным мечом в руках. На мече опять блестела кровь, и Эрброу вновь спросила себя, как же они теперь будут жарить яичницу, если когда-нибудь им все же удастся вернуться домой, на берег моря. Мамина туника тоже была в крови, и Эрброу почувствовала новый страх, не из-за того, что ее схватят орки, другой. Она боялась, что ее мама тоже может улететь на крыльях дракона. На помощь маме пришли лишь два старичка, которые жили во дворце: они вооружились тяжелыми мечами, но все равно были не очень похожи на воинов. Один из орков замахнулся за маминой спиной своим топором, но тот из старичков, что был добрым и невысоким и всегда угощал Эрброу засахаренными в меду тараканами и кузнечиками, бросился между мамой и орком и смог отразить удар. Но меч его сломался, и он ничего не смог сделать, когда орк повернулся в его сторону. Эрброу увидела, как он упал и его туника, обычно испачканная маслом и медом, окрасилась кровью. Другой старик, высокий и худой, всегда ругавшийся с мамой, стал перед ней со своим мечом, и это позволило маме оставить сражение и подбежать к дочери.

Но мама не обняла ее, как надеялась Эрброу, даже не наклонилась к ней. Она отперла огромный засов и, застонав от усилия, приоткрыла тяжелые ворота.

– Беги отсюда, малышка, быстро, – задыхаясь от напряжения, проговорила мама.

Эрброу выбежала из тенистого сада на раскаленную солнцем улицу.

Мама с грохотом захлопнула ворота за ее спиной и задвинула засов. Эрброу представила себе мамину руку, не сжимавшую меч, а запиравшую огромную дверь, которая теперь разделяла их.

– Беги! – еще раз крикнула мама по ту сторону ворот. – Беги подальше отсюда!

Эрброу расплакалась, но послушалась. Она поискала глазами, кого бы позвать на помощь, но на улице была лишь она и ее тень – маленькая и смятая под стоявшим в зените солнцем. Девочка бросилась бежать вниз по улице, ведь куда-нибудь ей надо было бежать, а бежать вниз – это легче, чем в гору.

Она добежала до поворота, откуда открывался вид на городскую стену, и подняла голову. Подъемный мост опустился, и в город один за другим въехали двое всадников. Девочка узнала Аврору на ее пепельном коне и рядом с ней – человека, подарившего Эрброу щенка, на коне, который был когда-то у ее папы. За ними следовали другие всадники и зверь, похожий на большую собаку. Они всё въезжали в город, и стук копыт по мостовой, становившийся все громче и громче, подтверждал, что они неслись в ее сторону, хоть их и не было видно за балконами, террасами и голубятнями.

Двум оркам удалось уйти из сада живыми. Они перелезли через забор, цепляясь за ветки глициний, и мягко и легко, как кошки, спрыгнули на дорогу. Их боевые маски были сделаны из перьев вперемешку с клыками, как у чудовищ из детских снов, а детские сны часто бывают страшными…

Эрброу продолжала бежать по улице, но орки догоняли ее. Вновь за ее спиной раздался хриплый крик Ангкееля, и снова орел дал ей время убежать. Копыта коней стучали все ближе, но всадников еще не было видно. Эрброу обернулась. Один из орков пытался отбиться от Ангкееля, но другой уже высвободился и бросился к девочке. Эрброу упала, разодрав коленки и придавив волчонка; тот заскулил. Она вспомнила, что сказал человек, который подарил ей щенка, тот, кого звали Капитаном: если на нее нападут орки, волчонок укусит их. Поднявшись на колени, она протянула в сторону орка отважно зарычавшего щенка.

Орк расхохотался под своей страшной маской.

Наконец из тени домов показались Аврора и Капитан на своих конях, но они были еще далеко.

Сжимая топор одной рукой, второй орк ударил щенка, и тот с отчаянным визгом отлетел к стене. Эрброу снова упала. Неподалеку, в тени огромного дерева, раздалось глухое рычание: там находилось что-то вроде решетки, закрывавшей вход в нору.

– Роса! – прогремел Капитан. – Выпусти волчицу! Немедленно, Роса, немедленно!

Откуда-то возникла маленькая женщина, очень маленькая, почти как ребенок. В руках у нее был топор, и одним лишь ударом она отодвинула тяжелый засов решетки. Черной молнией бросилась мама волчонка на того, кто сделал больно ее детенышу, но орк был большой и сильный и вооруженный до зубов. К Эрброу подлетела Аврора и так резко натянула вожжи своего пепельного коня, что тот взвился на дыбы. Аврора соскочила на землю, схватила Эрброу на руки, потом вновь прыгнула в седло и поскакала в сторону дворца. Девочка, обернувшись, чтобы видеть происходящее, услышала на удивление низкий голос маленькой женщины, перекрывший злобное рычание волчицы, вопли орка и хриплые крики орла:

– Я же говорила тебе, капитан: это дикое и неприрученное животное.

– А я сказал тебе, что не забуду об этом, – ответил мужчина, схватил левой рукой, так как правая кровоточила, топор маленькой женщины и поспешил на помощь волчонку и орлу.

Наконец, вывалив язык наружу от быстрого бега, из-за угла показался и тот, кто наверняка был папой ее щенка. Он тоже очень рассердился на орка, который сделал больно его малышу.

Аврора въехала во дворец через главные ворота. Проскакала на коне по залам. В одном из них Джастрин все еще сидел под столом, обхватив голову руками. Конь выскочил на террасу и снова поднялся на дыбы. Аврора выхватила свой меч, прямой и простой, без плюща на рукоятке и без углублений, – уж на нем было бы совершенно невозможно жарить яичницу. Аврора подняла меч над головой, но сражаться было больше не с кем: об этом позаботилась мама. Мама приказала сделать что-то ужасное и сказала что-то ужасное, но потом наконец-то взяла Эрброу на руки и понесла знакомиться с братиками, держа ее на руках все время, пока братики не проснулись. Мама даже пела для нее.

Глава пятнадцатая

Розальба задвинула засов за своей дочерью и повернулась к оркам. Наверху, на балконе, старый церемониймейстер сумел задержать одного из них своим безукоризненным искусством фехтования. Остальных сразила Розальба – одного за другим, орудуя старинным мечом эльфов, который все ярче сверкал в ее руках. Ангкеель покинул поле боя и скрылся по ту сторону заросшей глициниями стены, стремительно бросившись на защиту Эрброу. Розальба мысленно всем сердцем благословила орла. На балкон выбежала Парция, вооруженная огромной сковородой, которую она мужественно обрушила на голову одного из орков, дав королеве время перевести дыхание. Орк упал, а в это время церемониймейстер пронзил своего противника искусным выпадом, больше походившим на па некоего строгого танца.

Послышался стук копыт, и показалась Аврора с Эрброу на руках. Розальба бросилась к дочери, на бегу громко благословляя Аврору. Королева крепко прижала к себе девочку и только тогда заметила, что совсем обессилела, что вот-вот упадет без чувств. Аврора поддержала ее, за что Розальба еще раз поблагодарила девушку. Та сообщила ей, что это капитан помешал похищению Эрброу и что именно ему маленькая принцесса обязана жизнью. В настоящий момент капитан вместе с орлом и волком бились с последними двумя орками.

В этот момент, спокойно и уверенно покружившись над их головами, прилетел Ангкеель и устроился на серебряных качелях, слегка покачнувшихся под его лапами.

– Думаю, это добрый знак, – сказала Аврора, – капитан больше не нуждается в помощи.

До королевы донесся слабый стон.

Комендант королевского дворца был еще жив, но было очевидно, что ему осталось недолго.

Розальба передала Эрброу счастливо улыбнувшейся Авроре и опустилась на колени рядом с умирающим стариком. Рядом с ней опустился и церемониймейстер.

– Благодарю вас, – проговорила Розальба, – ваша отвага спасла мне жизнь.

В ее глазах стояли слезы.

Комендант тяжело дышал, но мог еще говорить.

– Моя госпожа, – прошептал он, – вы наверняка удивились, что тот, в чьи задачи входило управлять кухней и следить, чтобы на потолках не было паутины, умеет держать в руках оружие…

– Да, конечно, – солгала Розальба, – я как раз задала себе этот вопрос. Я все время задаюсь этим вопросом.

Лицо старика осветилось слабой, но довольной улыбкой.

– Видите ли, госпожа… я происхожу из знатного рода воинов, но мои предки потеряли свою честь. Они были в числе тех, кто бежал в горы, когда Далигар пал и сир Ардуин должен был отбивать его у врага, и с тех пор нам было запрещено носить оружие.

– Понимаю, – произнесла Розальба.

С того момента, как она взяла на себя командование городом, она видела смерть не одного человека и знала, что никогда не сможет забыть ни одного из них. Многие из погибших были совсем молодыми. У многих остались сиротами дети, в одиночку ходившие теперь по тем улицам, по которым когда-то их водили за руку отцы. Когда на глаза ей попадался конь без всадника, вернувшийся из очередной вылазки капитана, она всегда могла вспомнить лицо его погибшего наездника. Она думала, что сердце ее затвердело от ужасов войны и она больше не может чувствовать боль, но каждый раз, когда она сталкивалась со смертью, Розальба понимала, что это невозможно.

Смерть коменданта королевского дворца несла с собой какую-то другую боль. Пожилой придворный, достававший из глубоких нор самых невероятных зверей и готовивший из них изысканные блюда для Роби, превращавший самые невероятные предметы в игрушки для Эрброу, был чем-то вроде друга и дедушки, которого ни у нее, ни у ее дочери никогда раньше не было.

– Теперь честь вашего рода восстановлена, – добавила Розальба. – Я лично засвидетельствую ваше мужество…

– Знаете, госпожа, – с трудом сказал старик, – сейчас, когда я вновь обрел свою честь, я понимаю, что готовить для вас еду… накрывать для вас стол… кастрюли… жаркое… это самая высокая честь в мире… Знаете, у меня никогда не было детей… я чувствовал, будто вы… будто ваша дочь…

Старик не смог договорить.

– Вы спасли мою жизнь, – еще раз повторила королева-ведьма.

Старик умер. Розальба закрыла ему глаза.

– Дакон, – тихо и ласково проговорила Эрброу. – Папа, дакон.

– Госпожа, простите меня, – разрыдалась Парция. – Девочка предупредила меня об орках, но я… я ей не поверила…

– Все мы ошибаемся, – вполголоса промолвила Розальба, качая головой. – Еще вчера я приговорила бы тебя к смерти. Но теперь я понимаю, что все мы ошибаемся. По моему собственному приказу дворец и город остались без защиты. Я наорала на двух воинов, готовых отдать жизнь за меня и моих детей, я оскорбила их и своими угрозами, криками и ошибочными приказами добилась лишь того, что мои собственные дети остались без защиты. Всем нам, и мне в первую очередь, нужно быть внимательней и прислушиваться к тому, что говорят нам другие, о чем они нас предупреждают, даже когда мы уверены, что понимаем происходящее лучше всех на свете…

Розальба поднялась на ноги и оказалась лицом к лицу с необыкновенно смущенным церемониймейстером, который тоже не мог сдержать слез.

– Вы тоже спасли мою жизнь, – растерянно проговорила она, – вы спасли меня, рискуя собственной жизнью…

От возмущения слезы церемониймейстера мгновенно высохли, и он, справедливо негодуя, полувысокомерно-полуснисходительно приподняв брови, посмотрел ей в лицо с тем выражением, которое Розальба ненавидела всем сердцем.

– Госпожа, – вопросил церемониймейстер, – каким образом моя уверенность в том, что вы недостойны титула правительницы, навела вас на мысль, что я не готов пойти ради вас на смерть?

Это было довольно противоречивое заявление. Розальба попыталась найти в нем хоть какую-то логику и поняла, что если достаточно хорошо вдуматься, то некий намек на здравый смысл в этих словах все-таки был.

– Госпожа, – добавил церемониймейстер, разводя руками, отчего парчовая кайма его бархатных рукавов сверкнула золотой вышивкой, – сказать, что вам свойственна небрежность и что любезность ваша может сравниться лишь с любезностью помеси дикого кабана и горной белки, – значит прибегнуть к эвфемизмам. Тем не менее вы – наш король. Кто берет на себя командование в войне с орками, тот и есть настоящий король, а за короля следует сражаться и, если потребуется, умереть.

– Почему вы не отправились в Алил с остальными придворными? – после некоторого молчания спросила Розальба.

– Когда орки у ворот? Госпожа! – воскликнул изумленный церемониймейстер. – Должен же кто-то находиться во дворце, когда они захватят город! Не думайте, что я остался, чтобы защищать Далигар: я никогда не считал себя способным на это. Я просто остался, чтобы умереть вместе с ним. Я не желал, чтобы Далигар умирал в одиночестве. Этот город часто и надолго терял свое достоинство, но города не должны умирать в одиночестве, кто-то должен находиться в королевском дворце, когда в него нагрянут убийцы.

Розальба кивнула.

– Думаю, я недооценила вас, – через некоторое время проговорила она.

– Это значит, что вы научитесь пользоваться ножом и вилкой?

– Нет, но, может быть, я не запрещу вам научить этому моих детей.

Пожилой придворный поклонился.

Тут вошел запыхавшийся капитан, покрытый грязью и кровью, с открытой раной на одной руке и с окровавленным топором в другой. За ним показался совершенно обессилевший волк. Зверь подполз к тому, что осталось от пруда, попытался напиться и в конце концов рухнул в грязь.

– На этого капитана нужно посмотреть два раза, чтобы отличить от орков, с которыми он сражается, – шепотом заметила Парция.

– А иногда и три, – тоже шепотом подтвердил церемониймейстер.

Капитан оперся спиной о стену, стараясь отдышаться. Краем уха он слушал Розальбу, которая благодарила его и просила прощения за то, что…

– Все мы ошибаемся, – в смущении пробурчал тот, не дав ей закончить фразу. На его лице не было и следа улыбки.

Он подошел к Авроре, чтобы отдать Эрброу ее волчонка, и сразу же отвернулся.

Розальба спросила, как его ранили в руку. Капитан отошел в тенистую часть балкона. Наверное, чтобы скрыться от жары. К тому же в тени грязь на его кирасе была не так заметна; серебро же на платье Авроры и золотая парча на рукавах церемониймейстера еще больше сверкали в свете летнего солнца.

Капитан прислонился к стене и рассказал, что его меч раскололся во время сражения, а так как этот меч когда-то принадлежал орку, он был сделан из цельного куска металла, от лезвия до эфеса, и поэтому, расколовшись, поранил его самого. Капитану пришлось также объяснить, что он сражался этим тяжелым мечом из плохого металла, принадлежавшим когда-то орку, потому что его последний меч, слишком для него легкий, сломался в сражении за Варил, а предпоследний – где-то в районе Южных гор, он не помнил, где именно. Церемониймейстер объявил, что у них оставался еще один меч древнего короля – Кароло Шестого. Если ему не изменяла память. Пока капитан переводил дух, церемониймейстер сходил за мечом и с необыкновенно торжественным видом передал его Ранкстрайлу. На мече было налеплено столько украшений и драгоценных камней, что его неудобно было держать в руках, но он, по крайней мере, был выкован из отличного металла.

Переведя немного дух, капитан доложил, что город снова в безопасности, деревянный мост сожжен, катапульты тоже. Они захватили продовольственный обоз. Если королева согласна, он даст приказ сложить одну половину продуктов в подземелье дворца, а другую, с позволения правительницы, наемник Лизентрайль с его солдатами раздаст населению на главной площади.

Розальба согласно кивнула.

– Все мы ошибаемся, – задумчиво повторила она про себя.

Потом спросила, понял ли кто-нибудь, как орки проникли во дворец. Каждая пядь городской стены находилась под охраной, пусть и не воинов, а обычных горожан.

Ее вопрос остался без ответа.

– Госпожа, – промолвил церемониймейстер, – вы только что родили двоих детей – не лучше ли вам отдохнуть?

Парция горячо поддержала его. Все присутствующие кивнули.

И действительно, Розальба заметила, что ей уже трудно держаться на ногах. Она приказала обезглавить убитых орков и насадить их головы на колья, чтобы те, кто послал их, увидели, какой конец ждет всех, кто попытается похитить ее дочь.

Потом она наконец взяла Эрброу на руки и понесла ее к братикам. Она отослала Парцию: Розальба желала остаться наедине со своими детьми, особенно сейчас, после того как страх потерять их чуть было не стал реальностью.

Она прошла мимо Джастрина, который все еще сидел под столом, заливаясь слезами. Он плакал и от страха, и от стыда: Розальба рискнула своей жизнью, чтобы спасти его, а он не смог отплатить ей тем же. Королева рассмеялась и поблагодарила Небо, что хоть он не оказался в центре битвы и ей не пришлось за него волноваться, но это не успокоило мальчика.

Королева добралась до своей огромной комнаты, где летняя жара смягчалась толстыми стенами и в пятне солнечного света постоянно гудела небольшая стайка мошек.

Розальба поднесла Эрброу к кровати, на которой спали братики.

– Они тебе нравятся? – спросила она у дочери.

Девочка кивнула.

Розальба сбросила с себя выпачканную кровью и грязью тунику и сменила ее на чистую, которую только что закончили шить для нее по приказу коменданта королевского дворца. Королева помянула его, проводя пальцами по вышитому льну. Потом она сняла с Эрброу красное платье, грязное до невозможности, и надела на нее ее любимый голубой передник с большими карманами для игрушек. Эрброу счастливо улыбнулась. После чего королева наконец легла с дочкой на руках и долго целовала ее, крепко сжимая в объятиях, ведь ужас оттого, что она могла потерять ее, мог сравниться лишь со счастьем, что этого не случилось.

Когда спала жара и наступил вечер, Розальба поднялась и, все еще держа дочку на руках, прошла на самый высокий балкон дворца, выходивший не в сад, а в город. Она уселась на низкую каменную скамью и окинула взглядом Далигар.

Дома, пустовавшие уже много дней, оживали один за другим.

Тонкие струйки дыма, легкие, словно крылья ангелов, поднимались над крышами и несли запахи жареного лука, гороховой похлебки, изысканного жаркого, в котором, кроме мяса мышей, лягушек и чаек, появились теперь куски курицы и свинины.

Тонкие струйки дыма, легкие, словно крылья ангелов, переплетались меж собой и сливались с облаками, образуя небольшой туман над крышами домов. Город прорвал осаду, и ему не грозили больше ни ужасная смерть от лап орков, ни голод.

Никогда больше над Далигаром не будут висеть эти угрозы. Никогда.

Розальба поклялась себе в этом. Пока она жива, она будет стоять на защите Далигара, на защите его граждан: она будет защищать их мужество и их страх, их простоватую лукавость, их упрямую глупость, их хитрую мудрость и их блестящую проницательность – все то, что помогало им, несмотря на всю ложь, все бедствия, все страдания, спасать свои жизни и жизни своих детей. Розальба знала, что ненависть ожесточила ее, страх озлобил ее сердце, отчаяние высушило, может быть навсегда, истоки ее нежности и сострадания и, самое ужасное, исковеркало ее чувство справедливости, но она умела сражаться и вести за собой народ в дни войны. Она научится править и в мирное время.

Из какого-то окна послышалось женское пение. Розальба узнала колыбельную песню, которую ей когда-то пела мама и которую она давно позабыла. Смешная песенка. О черном пауке, который уговаривает светлячка быть его фонариком. Розальба подумала, что Эрброу понравилась бы эта история.

Она попыталась подпеть, спотыкаясь на фальшивых нотах. Эрброу уставилась на нее с восторженным удивлением, а потом захлопала в ладоши от радости.

Роби никогда раньше не пела для дочки: она была уверена, что начисто лишена музыкального слуха, да и единственными песнями, которые она знала целиком, были оды Судье-администратору, оставшиеся в ее памяти еще со времен Дома сирот.

Обычно для Эрброу пел Йорш: его голос был великолепен, а репертуар эльфийских баллад о звездах и легком ветерке – неиссякаем. Позабыв слова песни, Роби прервалась – Эрброу вся сжалась в комок от страха, что мама перестанет петь. С тех пор как умер ее папа, никто больше не пел ей песен.

Роби снова запела. Прислушиваясь к голосу поющей женщины, она постепенно вспомнила слова: паук встречает светлячка и просит его стать для него фонариком, тот отказывается, и тогда паук, уговаривая его, рассыпается в похвалах его красоте и обещает принести ему в дар нектар всех миндальных цветов в округе. Глупый светлячок соглашается и попадается на уловку – ведь все знают, что летом, когда светлячки заполняют луга, миндаль уже давно отцвел. Эрброу смеялась, как сумасшедшая. Она тоже подпевала своим веселым и звонким голоском, потом, уставшая, заснула.