Текст книги "Последний орк"

Автор книги: Сильвана Де Мари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 48 страниц)

– Моя госпожа, – продолжила Аврора, – у меня нет слов, способных выразить весь тот стыд, что я испытываю за жестокое убийство вашего супруга, совершенное по приказу моего отца. Он ответствен не только за это ужаснейшее из преступлений, но и за то, что обезоружил Мир Людей, лишив единственного защитника в эти суровые времена, когда никто не может поручиться за собственную жизнь. Мой отец отправился в Алил, где и укрылся со своим двором и большей частью нашей армии. Мной же овладел бескрайний ужас, когда я услышала, как он похвалялся тем, что убил вашего супруга, которого считал последним препятствием на пути к своему величию. Столь же бескрайней была и моя радость, когда он жаловался, что вы, наследница Ардуина, смогли от него ускользнуть. Я поняла, что для Мира Людей не все еще потеряно, ведь у него есть королева, и поспешила к вам, желая вступить в ряды вашей армии и сражаться за вас.

Розальба снова подумала, что нужно поблагодарить Аврору, и вновь ей это не удалось.

Она стояла, опираясь на свой меч и на Энстриила. Посмотрела на прекрасного скакуна сивой масти. Самый красивый конь из всех, каких она когда-либо видела. Даже Энстриил не мог выдержать сравнения с ним.

– Хороший конь, – выдавила она из себя. Это были первые слова, которые она произнесла в присутствии Авроры.

Та кивнула.

– Лучший во всем королевстве, – подтвердила она.

Когда все убедились, что беседа закончена, над небольшой толпой вновь пронеслись радостные крики. Народ окружил группу кавалеристов, забрасывая их цветами. Кто-то даже подкинул в воздух маленькие булочки с изюмом и медом. Роби вспомнила, что умирает от голода, и ей пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы не забыть о том, что она королева, и не кинуться подбирать сладости из-под копыт лошадей.

Присутствие Авроры придало мужества городу, а демонстрация ее подданства Розальбе укрепила веру в новую правительницу.

У них была настоящая королева.

Они не были покинуты.

Если дочь Судьи находилась в Далигаре, значит, город не был приговорен к смерти, и если она скакала следом за этой сумасшедшей с обритой головой, то это была не сумасшедшая, а и вправду наследница Ардуина.

Под аккомпанемент радостных криков случилось третье абсурдное происшествие за этот вечер, точнее, четвертое, если считать их победу.

Аврора упала на колени перед оборванкой, державшей за руки двоих детей. Все это было настолько бессмысленным, что мгновенно наступило молчание: никто не желал упустить возможность первым понять, в чем дело.

– Госпожа, – проговорила Аврора, поднимаясь с колен и вкладывая в руку женщины золотую цепочку с двумя подвесками; Розальба, стоявшая неподалеку, заметила, что подвески были в форме желудей. – Ваш супруг, начальник охраны Мандрайл, был несправедливо обвинен в предательстве и казнен десять лет назад. Когда было конфисковано все ваше имущество, эта цепочка попала ко мне в руки. Я ничем не могу исправить несправедливость, совершенную моим отцом, который подписал смертный приговор человеку, прекрасно зная о его преданности и невиновности. Я хочу лишь вернуть вам эту цепочку.

Женщина не сводила глаз с того, что Аврора вложила в ее ладонь, разъеденную водой от бесконечной стирки.

Плечи ее расправились, голова поднялась, и взгляд наполнился гордостью.

Она была вдовой человека, казненного Судьей по ложному обвинению в предательстве. Теперь благодаря Авроре ее никто больше не назовет женой предателя.

Честь ее мужа, отца ее детей, была восстановлена.

Ей не придется больше утешать их после очередных камней, которыми мальчишки забрасывают детей предателей.

Самая темная часть ее ада осталась позади.

– Если бы ценой моей жизни, – продолжила Аврора, окидывая взглядом толпу, – я могла искупить все преступления моего отца, то я отдала бы ее не задумываясь. Я могу лишь сказать, что боль и память о них останутся со мной навсегда и что я пришла просить о чести сражаться и умереть за город Далигар и за его повелительницу.

Последовало недоуменное бормотание. Роби поняла, что теперь уж с нее точно хватит. Потом все мысли исчезли, и осталась лишь дикая радость, что она жива и что ее дочь рядом с ней.

– Нужно что-то сказать. После победы всегда что-то говорят, – зашептал Джастрин, появившийся возле нее неизвестно откуда.

Розальбе не пришлось долго думать. После того как она увидела Аврору на коленях перед жертвой жестокой несправедливости ее отца, Роби вспомнила, что в обязанности короля также входило воздавать честь и наказывать за бесчестие.

Она осталась жива, но не всем повезло так же.

Последним напряжением воли она собрала то, что осталось от ее сил, и возвысила голос над толпой:

– Лодки орков уничтожены, катапульты сожжены. Северный берег очищен огнем. Выжившие орки вынуждены спасаться вплавь, бросив свое оружие. Мост, по которому они могли вновь отвоевать свои позиции, сожжен. В настоящий момент город неприступен, и один из берегов Догона освобожден от орков.

Ее слова вновь вызвали радостные крики, но в этот раз Розальба жестом остановила их.

– Я отправилась с шестью всадниками. И вернулась с пятью, – продолжила она. – Мы потеряли одного воина, который пролил свою кровь за то, чтобы город увидел завтрашний день.

Розальбе не пришлось спрашивать, кто был родственником погибшего. Сдавленные рыдания направляли ее взгляд: пожилая мать, молодая жена и оглушенный шумом ребенок у нее на руках. Толпа проследила за взглядом королевы. Роби не знала, что сказать. Она задумалась, что говорят в таких случаях, и попыталась подобрать слова, которые звучали бы не слишком глупо и бессмысленно. Она вспомнила лицо юноши, его темные глаза, веснушки.

– Он отдал жизнь за вас, – с трудом проговорила она. Роби далеко не была уверена в правильности выбранных слов. Больше всего ей хотелось молчать. – Так он доказал вам свою любовь, – добавила она.

Народ смотрел ей в рот, не пропуская ни одного слова. Роби подумала, что обязанностью короля было еще и утешать своих подданных.

– Пожертвовав собой, он спас город, – неуверенно проговорила она.

Должно быть, это было сказано правильно, потому что во взгляде родных наряду с болью появился оттенок гордости. Ее слова, звучавшие, как ей казалось, неуверенно, все остальные воспринимали как медленную и торжественную королевскую речь.

– Настоящие короли вручают награды, – прошептал Джастрин. – Что-то, что дарует честь семье погибшего и будет передаваться из поколения в поколение.

Взгляд Розальбы упал на золотую цепь, которую вручил ей перед смертью граф Далигара. Уставшими руками она отцепила одну из пластинок с гербом графства. Церемониймейстер снял со своего плеча ленту и передал Роби. Продев ленту в отверстие пластинки, она подошла к вдове убитого, надела ей на шею этот наскоро учрежденный орден и слегка кивнула, на что женщина ответила глубоким поклоном.

Многие из присутствующих не смогли сдержать слез.

Роби вернулась к церемониймейстеру, забрала у него свой меч и, не имея сил даже вложить его в ножны, направилась к своим покоям.

Белая вуаль, пропитанная кровью, упала на землю. Чтобы поднять ее, нужно было сделать слишком большое усилие, да и плечо больше не кровоточило – Роби оставила вуаль там, где она упала.

Комендант королевского дворца поклонился при ее появлении.

– Госпожа, – пробормотал он и исчез.

Когда она подошла к постели, Ангкеель уже сидел возле Эрброу.

– А ну, подвинься, глупая курица, – прошептала Роби и, по-прежнему сжимая эфес, упала на кровать. Затем выпустила меч из рук и, обняв Эрброу, заснула.

Глава четвертая

Эрброу проснулась задолго до рассвета. По ту сторону высокого и узкого окна, разделенного пополам тонкой колонной, взошла луна и осветила ветреную ночь. Эрброу огляделась в поисках сияния волос отца или зеленых крыльев дракона, но ее окружала лишь строгая и зловещая белизна незнакомых стен.

Ночью, должно быть, случилось что-то ужасное: в воздухе стоял дым и множество других жестоких запахов, таких как ярость или боль. Вечно она не знала, что происходит вокруг.

И папы, который объяснял ей разные вещи, тоже больше не было.

Она видела, как он улетал на крыльях дракона, и теперь она тоже знала ощущение полета. Чудесное чувство, но ей нужен был папа. Еще ей хотелось плакать, но мама сказала, что нельзя. Если бы она поплакала, то этот ледяной ком у нее в груди растаял бы. Ей хотелось, чтобы мама взяла ее на руки, тогда она услышала бы биение сердечек братиков – может, и от этого ледяной ком хоть чуть-чуть растаял бы. Но мама не могла взять ее на руки: она постоянно должна была делать что-то другое.

Окончательно проснувшись, Эрброу заметила, что мама спала рядом с ней. На мгновение она утешилась, но тут лунный свет озарил комнату, и Эрброу увидела кровь. Кровь на мамином лице, на платье, на волосах, то есть на том, что от них осталось. Мама была ранена. Девочка положила руку на мамино плечо, на небольшую рану под разорванным платьем, из которой все еще сочились капли крови, и залечила ее. На нее нахлынула усталость, и Эрброу снова захотелось плакать. Она проглотила слезы и всем сердцем пожелала, чтобы папа был рядом.

Ей захотелось писать. Дома, в том месте, где она родилась, нужно было всего лишь выйти за дверь и пойти на берег моря. Эрброу задумалась, как ей выбраться из этого странного места к морю. Мама наверняка знала это, но она спала. Эрброу почувствовала, насколько бескрайней была мамина усталость даже во сне, и не посмела ее разбудить.

Она соскользнула с кровати. Бледный лунный свет заливал комнату, и Эрброу увидела рядом с мамой меч с побегами плюща, на котором они всегда жарили яичницу. На мече виднелась запекшаяся кровь. Эрброу зажмурила глаза и бросилась прочь: она не хотела этого видеть, это было слишком страшно. Бродя по коридорам в поисках берега моря, она думала, как же они теперь будут жарить яичницу, если, конечно, им повезет найти здесь гнезда с яйцами чаек.

Она шла куда глаза глядят – и не нашла ни берега, ни моря. Ее дом был простым местом, ограниченным стенами: внутри стен – дом, в нем спали; снаружи – морской берег, где можно было пописать даже ночью, не уходя далеко от мамы и папы. У нее дома меч с плющом всегда был чистым, и на нем жарили яичницу. У нее дома папа рассказывал сказки и пел колыбельные, когда приходила ночь и темнота приносила с собой страх.

Сейчас же она находилась в странном доме, который нигде не заканчивался: за дверью была еще одна дверь, за ней – другая и так далее. Эрброу не понимала, куда мог деться морской берег. И тут она очутилась в большом саду с зеленой травой и большими, блестящими от ночной росы цветами, и ей по крайней мере больше не пришлось беспокоиться о том, где справить свою нужду.

Девочка поняла, что заблудилась. Насколько бы ужасной ни была мысль вернуться назад к окровавленному мечу рядом с мамой, совсем не вернуться было бы еще хуже.

Эрброу все больше и больше хотелось плакать, но мама сказала, что нельзя. Малышка села на землю, обхватила руками коленки и положила на них голову. Потом она вытащила из кармана куклу и стала укачивать ее, гладя пальцами поцарапанное дерево. Но и это не принесло успокоения. Ее папа улетел на драконе с зелеными крыльями, и она осталась одна. Она не знала, что происходит. Все вокруг было страшным. Все вокруг было ужасным. Меч для яичницы был испачкан кровью. Мама тоже была испачкана кровью, и вдобавок она, Эрброу, заблудилась. Все вокруг было холодным.

Мама сказала, что нельзя плакать.

Мама сказала, что хотела быть матерью двоих детей и видеть их живыми.

Братиков было двое, и они были живыми.

Она, Эрброу, была больше не нужна. Она могла оставить их.

Свернувшись на земле калачиком, Эрброу мечтала о том, чтобы папа прилетел за ней на драконе. Она подумала, что ей стоило лишь остановить свое сердце, чтобы это произошло. У мамы все равно были в животе братики, а она, Эрброу, потеряла дорогу… Девочка знала, как можно остановить собственное сердце. Ее папа этого не сделал, но, когда он смотрел на нее, когда его глаза тонули в ее глазах, он думал об этом, и Эрброу все поняла.

Кто-то дотронулся до нее. Эрброу подняла голову и в тусклом свете увидела силуэт высокого человека с легким сиянием в волосах. На мгновение она подумала, что ее папа все-таки пришел за ней, но дракона не было видно.

Это оказался не папа, а молодая женщина в мужской одежде, с луком за плечами и с мудреной, украшенной жемчугом серебряной сеточкой в волосах. Женщина опустилась на одно колено, чтобы заглянуть ей в глаза.

– Могу я вам чем-то помочь, моя маленькая госпожа? – спросила она.

Эрброу растерялась. Такой трудный вопрос. Пока она соображала, как на него ответить, незнакомка снова заговорила.

– Меня зовут Аврора, – с поклоном представилась она.

Девочка кивнула. Поспешно проглотив свое отчаяние, она вновь попыталась понять, что ей нужно делать. Может, тоже представиться? Она ужасно стеснялась, но не хотела показаться невежливой.

– Эббоу, – выдохнула она, указывая на себя.

– Это прекрасное имя, моя маленькая госпожа. Я рада, что имею честь узнать его, – проговорила Аврора.

Эрброу кивнула.

– Дакон, – поспешила объяснить она, все еще указывая на себя пальцем.

– Это имя дракона. Все понятно. Вы названы именем последнего из драконов, которого в юношеские годы сопровождал в полете ваш отец.

Эрброу снова кивнула, посмотрела на Аврору долгим внимательным взглядом.

– Сетяс, – едва слышно шепнула она.

– Сейчас? Сейчас… Вы хотите сказать, что ваш отец и дракон сейчас воссоединились и вновь летают вместе?

Эрброу кивнула. Наконец-то она нашла кого-то, кто хоть что-то понимал.

– Позвольте обнять вас? – неожиданно спросила Аврора.

Эрброу кивнула и оказалась в ее мягких и теплых объятиях, окруженная нежной тканью. Девочка уткнулась лицом в шею Авроры – та пахла воздухом и ветром, что смутно напомнило ей папу. Аврора долго гладила ее по волосам. Конечно, это было не так, как если бы она поплакала, но все-таки кто-то обнимал ее, пока она говорила о папе, а это уже что-то. Темный ледяной ком, появившийся в ее груди, после того как она увидела смерть папы, понемногу начал таять. Если бы можно было поплакать на руках у кого-то, кто плакал бы вместе с ней, то, возможно, этот ком растаял бы еще больше. Тогда образ зеленых крыльев дракона, возможно, оказался бы сильнее, чем воспоминание о темно-красной крови. Но мама сказала, что плакать нельзя, и Эрброу не осмелилась ослушаться.

– У вас очень красивая кукла, – проговорила Аврора. – Наверное, с такой куклой невозможно чувствовать себя одинокой.

Эрброу почти улыбнулась. Ей нравилось, что Аврора говорила с ней, еще маленькой, так же, как говорили между собой взрослые.

– Надеюсь, что если у меня будет дочка, – добавила Аврора, – то у нее будет такая же чудесная кукла, и тогда она никогда не останется в одиночестве.

На этот раз Эрброу улыбнулась по-настоящему, с довольным видом поглаживая пальцами свою вырезанную из дерева куклу.

– Вы заблудились? Этот дворец огромен, в нем легко можно потеряться. Если вы позволите, я провожу вас. Можно взять вас на руки? Я знаю, где спит ваша мать, – добавила она.

Эрброу кивнула. Она устала. На руках у Авроры было приятно. Она вся была такая нежная и мягкая. Эрброу положила голову ей на плечо и подумала, что если бы она поплакала сейчас, в этот момент, то ледяной ком в груди растаял бы совсем. Всем сердцем она хотела плакать, но не была уверена, что мама одобрила бы это, и сдержалась. Когда они дошли до странной комнаты с огромным золотым креслом, Аврора спустила Эрброу на пол.

– Теперь идите туда, прямо, – там ваша мать. Будьте рядом с ней: она сейчас очень в вас нуждается. Помните об этом и больше не теряйтесь, вы должны быть рядом с ней. Город осажден орками, но ваша мать принесла ему невероятную победу, и теперь город неприступен. Этой ночью было много боли, но благодаря вашей матери, ее смелости и мужеству мы избегли несравнимо большей боли. Благодаря вашей матери и пролитой сегодня крови дети этого города смогут и дальше говорить слово «завтра». Ваша мать не может сейчас уделить вам много времени, она должна защитить вас и город от уничтожения – лишь она на это способна. Ни у кого нет ее силы. Ни у кого нет ее мужества. Вы, моя маленькая госпожа, самый важный сейчас человек в городе. Без вас ваша мать пропадет, а без нее пропадем все мы. Умоляю вас, моя маленькая госпожа, не теряйтесь больше. Мне пора идти. Ветер успокоился, поднимается туман. Скоро он поглотит свет луны, и все станет смутным, как во сне. Под покровом темноты я смогу выйти из города. Мой конь самый быстрый в королевстве, и цвет его сливается с тенью и туманом, так же как и мое платье. Я знаю все кратчайшие пути, и только я смогу найти их в темноте и тумане. Я смогу пересечь холмы Новой Луны, которые отделяют нас от Варила. Мне нужно позвать одного сильного воина, который будет сражаться с орками вместо вашей матери, и тогда она сможет дольше быть с вами.

Эрброу облегченно кивнула. Наконец-то она нашла кого-то, кто понимал, что она говорила, и объяснял ей все происходящее. Когда кто-то объяснял ей, что происходило вокруг, мир переставал быть сплошной яростью, он выходил из тьмы непонимания, как слабый луч света, пронзивший туман. Эрброу знала, что если бы она смогла оплакать своего папу с кем-то, кто плакал бы вместе с ней, то ком, который она носила в груди, стал бы менее черным и менее твердым. Спокойный голос Авроры напоминал шорох камыша в безветренный день на море. Внутри этого голоса хотелось свернуться калачиком, опустить голову и закрыть глаза в надежде увидеть сон о том, что смерть ее папы перестала причинять ей боль.

Наконец-то она нашла кого-то, кто говорил и делал что-то разумное.

– Нет айа, – обеспокоенно проговорила она.

– Не беспокойтесь, – заверила ее Аврора, – я буду осторожна, и со мной ничего не случится. Теперь идите. Ваша мать нуждается в вас: она может проснуться и не найти вас рядом, и для нее это будет ужасно.

Аврора поклонилась.

Девочка еще раз кивнула на прощание и убежала. Ей хотелось попрощаться лучше, назвать Аврору по имени, но в нем было чертовски много Р, а Р – это самая трудная и вредная буква из всех.

– Авоа, – шепотом проговорила она. Без вредных Р это имя превращалось в дыхание легкого бриза в жаркие дни.

Она пробежала три комнаты и наконец достигла той, где спала мама.

Прижимаясь спиной к стене, Эрброу прошла к камину и оттуда кинулась прямиком к кровати, чтобы не видеть окровавленного меча.

Малышка свернулась клубком, как котенок, стараясь не дотрагиваться до платья матери там, где оно было темно-красного цвета, и даже не глядеть на кровавые пятна.

Рядом с мамой было тепло и слышалось биение сердечек братиков.

В ночи, постепенно превращавшейся в утро, появлялись новые запахи – легкий аромат свежеиспеченного хлеба, жареных оладий, возрождавшихся надежд. Послышался крик петуха.

Эрброу соскользнула в мир сна, и ее разум затерялся в мечтах, словно снежинка в бескрайнем море.

Глава пятая

Розальба проснулась, когда уже вовсю светило солнце. Как всегда, при пробуждении она вспомнила о смерти Йорша, и на нее нахлынуло отчаяние, но, как всегда, она отогнала его. Еще придет время биться в рыданиях и рвать на себе одежду и волосы, но не сегодня. От ее одежды и так остались одни обрывки, а голова была обрита наголо. А между тем армия орков обосновалась перед южными воротами города, полного трусов и идиотов, которые годами радовались чести быть подданными Судьи-администратора.

Эрброу спокойно посапывала рядом с ней. Рана на плече совсем затянулась. Розальба приняла это за доброе предзнаменование, поцеловала дочь в лоб и хоть и с трудом, но встала.

Рассвет принес с собой глоток радости, а также уйму еды. В Малом тронном зале правительницу встретила корзина со свежим хлебом и яблоками. На самом троне лежало какое-то странное платье из нескольких слоев ткани: его юбка не была сшита по бокам, и под ней оказались самые настоящие штаны, в которых можно было скакать верхом без опасения, что платье задерется и обнажит ноги. Одеяние было черного цвета с расшитым золотом воротником. Подкладка платья, прилегавшая к телу, была из мягкого льна, верх – из теплого и прочного бархата. На полу лежало несколько пар сапог черного цвета различных размеров, чтобы она могла подобрать свой. На дне корзины Розальба также нашла небольшой кусок сыра и растрогалась: с тех пор как умерли ее родители, она ни разу его не ела. Роби положила сыр вместе с хлебом и яблоком на кровать возле Эрброу, чтобы та увидела их по пробуждении, и потом переоделась, одной рукой снимая свою грязную и рваную тунику, а другой набивая рот хлебом. Переодевшись, Розальба вернулась в тронный зал.

Шум шагов оповестил ее о приходе коменданта королевского дворца. Старик радостно оглядел ее.

– Я должна поблагодарить вас, – начала Роби, видя, как гордость наполняет взгляд коменданта. – Это платье действительно необыкновенно красиво и удобно. Как вам пришло в голову сшить нечто, что являлось бы одновременно и туникой, и одеждой всадника?

– Это все дама Аврора, – ответил тот. – Она объяснила мне, как сшить такое платье, и я отдал необходимые распоряжения. Этой ночью мы сшили одно платье и сегодня днем закончим второе. Мы работали до самого утра, но с радостью, моя госпожа. Но прежде всего это заслуга дамы Авроры, – спохватился он. – Без нее мне бы и в голову не пришло сшить штаны, которые одновременно кажутся платьем. Она показала нам свой наряд и позволила снять с него мерки…

Остатки ликования правительницы мгновенно испарились, но, насколько бы невыносимой ни была для нее Аврора, платье было слишком удобным, чтобы отказаться от него.

Но была и хорошая новость.

Аврора убралась прочь с ее глаз. Как появилась, так и исчезла. Наперекор любому здравому смыслу она приказала опустить подъемный мост, рискуя навлечь на себя всех орков или, что намного хуже, дать им возможность попасть в город, после чего принцесса растворилась в темноте и тумане. Куда она направилась, никто не знал.

Роби вспомнила, что не отдала приказ не опускать подъемные мосты ни при каких обстоятельствах, будучи уверенной, что никто не совершит подобной глупости. Теперь же она поняла, что недооценила всеобщий идиотизм: в Далигаре ни в чем не стоило быть уверенным.

Она задалась вопросом, попала ли уже Аврора в лапы орков, и ей стало несколько не по себе: все-таки та, другая, спасла ей жизнь. Роби с ужасом вспомнила, что прокляла ее как одного из потомков Судьи, но загнала эту мысль как можно глубже: в такой момент нельзя было сходить с ума из-за каких-то суеверий…

Это же не она ее выгнала – значит, не она была в ответе за ее судьбу.

Роби удостоверилась, что о ее дочери позаботятся, и направилась к городской стене. Туман, прикрывший бегство Авроры, окутывал мир, придавая всему расплывчатые очертания. Как объяснил ей комендант королевского дворца, даже в начале лета, когда не было дождей и наступала засуха, долину Догона, расположенную у подножия Черных гор, часто заволакивали кратковременные, но непроницаемые туманы, которые внезапно смазывали очертания мира и так же внезапно исчезали, развеянные резким северным ветром.

Орки безрезультатно пытались взять большой подъемный мост и южные ворота. Возможно, это и не составило бы большого труда, будь у них передвижной мост и таран, но, к счастью, у них не было ни того, ни другого. Все, что они могли, – это строить смехотворно маленькие плоты, на которых вооруженные топорами и мечами солдаты переплывали Догон и пытались разрубить толстенные бревна подъемного моста, если, конечно, им удавалось добраться до него. Осыпаемые тучами стрел, плоты едва удерживались на плаву, накреняясь, когда с них падали убитые, и переворачиваясь от бурного течения. Даже легендарный Сраккиол, глупый орк из сказок и баллад, смог бы придумать что-нибудь получше.

Эти жалкие попытки продолжались весь день. Когда кто-то из нападавших, пронзенный стрелами лучников, падал в реку, окрашивая ее воды собственной кровью, защитники Далигара разражались возгласами ликования, тогда как орки оставались абсолютно равнодушными: они заменяли павшего другим бойцом и начинали все сначала. У Розальбы не возникало опасений: если бы кому-то и удалось добраться до городских ворот, то воспламеняющиеся склянки и огонь сделали бы свое дело.

К вечеру поднялся ветер и развеял туман; разум восторжествовал, и орки отказались от своих намерений.

Длительная атака на подъемный мост была слишком бессмысленной и в конце концов провалилась.

Розальба совсем успокоилась.

Вдруг со стороны западной стены послышались крики и гул пожара.

Розальба сразу все поняла.

Длительная атака на подъемный мост была хорошо продуманной и в конце концов увенчалась успехом. Роби недооценила орков. Она совершила две ошибки: во-первых, не поняла, что действия по взятию подъемного моста и южных ворот были слишком уж идиотскими и бессмысленными, и, во-вторых, увидев воинов-акробатов, забиравшихся на свой мерзкий столб, не задумалась, для чего вообще они были этому выучены.

Розальба бросилась к западной стене вместе с другими воинами и успела увидеть удиравших оттуда орков, по-беличьи спускавшихся по внешней стороне стены.

На земле лежали два солдата с перерезанными горлами: они настолько увлеклись наблюдением за затянувшейся атакой, что позволили оркам забраться по стене на бастионы.

Целью атаки было не взять подъемный мост, а отвлечь внимание на южную часть города, чтобы небольшой отряд легковооруженных воинов-акробатов переплыл на одной из уцелевших лодок реку, незаметно забрался по стене на северные бастионы и похитил шестерых детей.

Заостренные колья, колючки Города-Дикобраза, установленные для устрашения врага и для выливания на осаждающих кипящей смолы, помогли оркам забраться на стену. Розальба в который раз недооценила бескрайнюю глупость своей армии. Суровая муштра, заставлявшая солдат из поколения в поколение слепо подчиняться приказам и не думать своей головой, давала всходы: королева не приказала часовым стоять на стене, не сходя с места, и безотрывно смотреть вниз – и эти идиоты этого не сделали.

Три склада с провизией полыхали огнем.

– Проклятое невезение! – прокомментировал командир стражников. Им ужасно не повезло, что загорелись именно эти здания. Как будто их нарочно подожгли – они ведь не примыкали ни к стенам, ни друг к другу.

Роби подумала, что для простого невезения это было слишком большим совпадением, и в ней зародилось подозрение, что кто-то передал оркам план города.

Группа плачущих матерей возникла на ее пути. Кто-то сообщил, что и Джастрин находился в числе похищенных.

Комендант попытался было успокоить женщин, но его слова сразу же перекрыл ледяной голос церемониймейстера. Он заявил, что орки уже складывают дрова для костра: либо Далигар сдастся, либо заложники будут сожжены. В первом случае город погибнет, во втором, несомненно достойном порицания, крики заложников и запах их горящих тел будут действовать, так сказать… угнетающе.

– Угнетающе? – переспросила Роби, борясь с непреодолимым желанием задушить его собственными руками.

– Да, угнетающе, – подтвердил церемониймейстер, покачав головой, – и на всех горожан, и особенно на непосредственных родственников.

– Непосредственных родственников?..

Церемониймейстер легким жестом указал на плачущих матерей. Роби недоумевала, почему Судья-администратор не взял с собой этого невыносимого придворного. Единственное, что пришло ей в голову, – это то, что Судья сам его не выносил.

Между тем матери постепенно утирали слезы и брались за оружие. Показались кухонные ножи и небольшие топоры для разделки мяса.

– Госпожа, – обратилась к Розальбе высокая женщина в одежде из серой мешковины. На ее красивом лице горели темные глаза, каштановые волосы выбивались из-под дырявого шерстяного платка. – Госпожа, мы видели, как вы сражаетесь. Мы видели, как вы побеждаете. Мы тоже хотим сражаться. Наши мужья последовали за Судьей поневоле, они простые солдаты и должны подчиняться его приказам, но они вернутся, вернутся, чтобы сражаться за нас и за наших детей. Но пока их нет, сражаться с орками будем мы.

Роби посмотрела ей в глаза и кивнула. Она никогда бы не смогла приказать этой женщине стоять и смотреть, как сжигают ее ребенка. Как не смогла бы и отпустить ее на верную гибель, а сама потом смотреть, как сжигают ее ребенка. Да, она должна была думать о том, как защитить свое еще не рожденное дитя, которого она носила под сердцем, но в это мгновение, глядя в глаза другой матери, она не желала, чтобы ее ребенок пришел в мир, где людям приходится смотреть на то, как живьем сжигают их детей. Пусть лучше он спокойно умрет у нее в животе, не познав боли рождения.

К тому же там был Джастрин.

«Словно это твой сын», – сказал ей Йорш.

– Конечно же, мы будем сражаться. Все мы. Седлайте моего коня, собирайте воинов.

– Госпожа, – запротестовал церемониймейстер, – это безумие!

– Не спорю, – ответила ему Роби, – но все самые разумные укрыли в безопасности Северных гор свой блестящий ум вместе со своими благородными жирными задницами. Остались лишь мы, женщины, дети и безумцы, готовые спорить с армией орков о смысле жизни и смерти. И будет намного интереснее спорить с ними всем вместе, а не порознь, когда кто-то горит живьем на костре, а кто-то смотрит на это с городских стен.

Все были готовы к вылазке. Подъемный мост опустился. Вскоре за их спиной тяжело упала железная решетка.

В любое мгновение костер мог быть закончен и подожжен. Когда ворота открылись, Роби с пятью кавалеристами, четырьмя солдатами на лошадях, отобранных у орков, и толпой пеших воинов и горожан бросилась наружу. К матерям пленников присоединились другие женщины, их бабки и тетки, а также все оставшиеся в городе мужчины. Разношерстная армия Далигара была вооружена чем попало, кто-то вообще шел на бой с пустыми руками, но на их стороне была внезапность. Орки не ожидали нападения. Чем безумнее план, тем сложнее его раскрыть. Роби увидела, как орки разбегаются перед ними. Дорога была свободна.

То, что они разогнали лошадей орков, давало армии Далигара, насколько бы убого она ни выглядела, существенное превосходство: только у них была кавалерия.

С безумной радостью Розальба отметила, что орки не приняли в расчет ни возможность их внезапного нападения, ни ее ярость.

Но потом она поняла, что даже с учетом всех преимуществ победа досталась им слишком легко. Орки убегали от них, словно видели перед собой эриний или самих демонов. Визгливыми голосами они выкрикивали непонятные ругательства и длинные проклятия и махали руками, словно старались отогнать от себя что-то.