Текст книги "Последний орк"

Автор книги: Сильвана Де Мари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 48 страниц)

Глава двадцатая

Капитан Ранкстрайл выругался.

Его негромкое проклятие затерялось среди легких звуков весеннего утра, не оставив после себя ни следа. Свежий ветерок трепетал в ветвях новорожденными листьями. Ранкстрайл не видел их, но слышал шелест.

Капитан снова выругался. Если бы боги услышали хоть половину того, что он им желал или чем предлагал заняться, то наверняка испепелили бы его на месте, но боги все равно никогда нас не слушают.

За этот бесконечный февраль, тащившийся день за днем, ночь за ночью, шаг за шагом, агония за агонией, Ранкстрайл несколько раз пытался молиться, но понял, что боги слепы и глухи или, как минимум, их мало интересуют людские дела и людские просьбы. На протяжении всего марта, такого же бесконечного, он проклинал всех богов, но они остались так же равнодушны к его оскорблениям, как и к молитвам.

Капитан потянулся.

Странно, что ему нечем было заняться.

Такого не случалось уже много лет, а даже когда случалось, то никогда не длилось так долго. Ничем не измеряемое время повисло в воздухе. Единственное, что приносил с собой рассвет, – это ожидание заката. С появлением звезд начиналось ожидание зари.

За неимением другого занятия капитан предавался воспоминаниям, которые вновь и вновь возвращали его в прошлое; он с удовольствием выбросил бы все их из головы, чтобы избавиться от этого грязного и бессмысленного страдания, от этой отупляющей боли.

Он вспоминал о раненых, которых пришлось бросить. Он отдал приказ их же товарищам прикончить их, если он не сможет сделать этого сам, лишь бы не допустить, чтобы они попали живыми в лапы орков.

Он вспоминал о детях, которых не сумел защитить от стрел, летевших на крестьянские телеги подобно тому, как мухи летят на упавшую на землю и раздавленную сапогом гроздь винограда.

Он вспоминал палача.

Теперь он тоже знал, что это такое.

Без объяснения причин капитана отправили в руки палача. Его заперли в глухой комнате, и за несколько бесконечных часов он узнал, что такое абсолютная боль – чувство, о существовании которого Ранкстрайл до сих пор не догадывался, ничуть не сожалея притом о своем невежестве. Он понял, что это чувство навсегда меняло твой взгляд на самого себя и на окружающий тебя мир, можно сказать, взгляд на самого себя в окружающем тебя мире. Изменение это было не в лучшую сторону и оставалось необратимым.

В целом эта короткая встреча оказалась довольно доброжелательной, то есть не изувечила и не искалечила его, оставив лишь следы раскаленных щипцов в верхней части груди и на плечах.

При пытке присутствовал лично Судья-администратор: облаченный в красное парчовое одеяние, он долго объяснял Ранкстрайлу, что ничуть не ненавидит его, наоборот, бесконечно любит, и не просто отцовской любовью, какую он питает ко всем своим солдатам, а с особой благосклонностью, которой удостоен лишь капитан. Ему доставляло страдание доставлять ему страдание, да простит Ранкстрайл эту тавтологию.

– Я не желаю убить тебя, понимаешь, я хочу лишь убедиться, что сломил тебя, – вежливо уверял он капитана, который лишь молча надеялся, что Судья убедится в этом достаточно быстро и найдет своему палачу другую забаву. В тот момент Ранкстрайл понял униженный и бегающий взгляд Лизентрайля перед палачом, его идиотский смешок.

Судья продолжал: только любовь подтолкнула его к решению отдать капитана в руки палача, чтобы уберечь от соблазна необдуманных, легкомысленных поступков.

Он имел в виду не отказ от выполнения приказов, да уберегут его боги, он даже не думал об этом; он говорил о возможном решении, совершенно непростительном, не ограничиться выполнением полученных приказов, а добавить или изменить что-то по своей инициативе.

Лишь из любви к нему Судья отправил его в руки палача. Чтобы убедиться, что и капитан безгранично его любит.

Из всех глупостей, которые капитан слышал за свою короткую, но насыщенную жизнь, эта сначала показалась ему самой колоссальной, но потом он вспомнил молодых аристократов, нанявших его на один день телохранителем принцессы Авроры.

Ранкстрайл вспомнил, как в их глазах, в их речах абсолютный ужас сливался с абсолютной любовью при одном только упоминании имени Судьи-администратора.

Ему припомнилась безграничная верность постоянно избиваемых ослов или собак своему жестокому хозяину. Капитан понял, что Судья был безумен, совершенно безумен, но поклялся никогда не забывать, что Судья был далеко не глуп.

В то время как боль навсегда сливалась с его памятью, становясь неотделимой его частью, капитан обратил внимание на то, насколько похожи были Судья и Аврора. Одинаковые руки, овал лица, подбородок… но не глаза… и не улыбка. Он спросил себя, будет ли Аврора с этого момента напоминать ему о своем отце или раскаленных щипцах его палача, и, не закончив еще мысленно формулировать вопрос, сам себе ответил: никогда, Аврора – это Аврора и никто другой, и так будет всегда.

Капитан понял, что урок не прошел даром: щипцы оставили после себя глухой страх и стыд, не исчезнувшие даже после того, как ожоги зажили и он снова смог покрывать их одеждой. Как и побитая собака, измученный пытками человек инстинктивно будет выполнять приказания.

В действиях Судьи, надо отдать ему должное, присутствовала железная логика.

По ту сторону решетки заворковали горлицы, и на голубом весеннем небе показалось белоснежное облако.

Капитан подумал, что неплохо было бы узнать, почему его всё еще держат в камере. Но, с другой стороны, не так уж это его интересовало.

Он был доволен, что в его камере имелось окно и что из нее, пусть далеко и через решетку, все-таки можно было видеть небо.

Правда, неизвестно, принадлежала ли ему эта камера.

Или это он принадлежал ей.

Он никак не мог решить, кто был чьим хозяином. Но все-таки это была хорошая камера, из нее он мог видеть небо, хоть и далеко и по ту сторону решетки. Он делил ее с терпимым количеством мышей. Недалеко от того места, где он лежал на земляном полу, летали горлицы. Могло быть и хуже.

Капитан задался вопросом, как долго может человек находиться в камере, пока его рассудок не начнет колебаться, и у него появилось подозрение, что время это уже давно истекло.

Но и это открытие относилось к разряду тех, что с каждым днем все больше теряли свой смысл.

Капитан снова выругался, но в этот раз, возможно, боги прислушивались к делам людей, потому что реальность вдруг резко изменилась: послышались голоса, приказы, грохот оружия, шарканье шагов и лязг кирас, скрип дверных петель, щелканье замков, шум открывавшихся и закрывавшихся дверей.

Ранкстрайл услышал, как открылись, один за другим, все четыре замка, на которые запиралась дверь его камеры. Пока он решал, стоит ли подняться с земли, дверь распахнулась, и перед ним очутился Арньоло, еще красивее и сиятельнее, чем Ранкстрайл его помнил, в блестящей кирасе, расписанной золотом и дополненной шлемом с плюмажем всех цветов радуги, который делал кавалериста необычайно похожим на попугая, что носят с собой в клетке бродячие акробаты.

Капитану стало интересно, смог бы Арньоло сразиться с орками или поймать хоть одного бандита со всеми этими железяками на плечах.

Кавалерист столбом возвышался над ним.

– Эй, невежа, встань, когда я с тобой разговариваю! – бросил Арньоло без всякой злости, даже с некоторой мягкостью в сравнении с его прежним тоном. – Ты со своими солдатами и так уже вдоволь наотдыхался на халяву.

В который раз Ранкстрайл почувствовал его тонкий, едва ощутимый, тщательно скрываемый страх. Капитан все еще не понимал, почему его упрятали за решетку, но догадывался, почему сейчас освобождали. Там, снаружи, снова что-то случилось, и, кроме него, им некого было больше послать. Он произнес единственное, что пришло ему в голову и от чего кровь стыла в жилах:

– Орки?

Наверняка, пока он валялся, запертый в камере, никто не подумал остановить орков, и теперь враги оказались у самого порога.

– Да нет же! – раздраженно ответил Арньоло и пожал плечами.

Ранкстрайл пошел за Арньоло и его воинами. По пути, проходя по подземным коридорам, стражники тут и там открывали двери камер и одного за другим, то поодиночке, то небольшими группами, вытаскивали оттуда наемников. Капитан заметил, что все они, как и сам он, обросли грязью и бородами, но, в общем, пребывали в добром здравии. Солдаты, раненные орками, были вылечены. Казалось, никто не страдал от голода или от чего-то другого, если не считать заключения. Единственным, кто удостоился внимания Судьи-администратора и его палача, был он, Ранкстрайл, любимый сын возлюбленного отца графства, как звали Судью шуты и придворные.

Когда они, преодолев подземелье за подземельем, засов за засовом, наконец выбрались на свет божий, рядом с Ранкстрайлом находилась вся его армия в полном составе или, точнее, то, что от нее осталось после вынужденного отступления и четырех страшных окружений.

Все они собрались во внутреннем дворе дворца Судьи-администратора.

– Капитан, – спросил кто-то, – нас посылают против орков? Они уже здесь?

– Капитан, – раздался другой голос, – а чего нас держали в тюрьме?

Свежий воздух окончательно привел Ранкстрайла в чувство. Ему казалось, он проснулся от какого-то странного сна. Лизентрайль снова был рядом с ним.

Несмотря на то что капрал, как и все остальные, находился в заключении, ему все же удалось раздобыть кое-какую информацию. И это не удивительно: невозможно было представить, чтобы среди охраны не оказалось хоть кого-нибудь, кого он знал, – какого-нибудь родственника, шурина, пятиюродного брата, бывшего соседа второго мужа восьмой сестры, происходившей родом из семьи матери дяди его прадеда.

Лизентрайль объяснил им, что их засунули в подземелье в наказание за то, что они сожгли и разрушили государственное добро, дабы оно не попало к оркам, а также потеряли солдат и оставили врагу оружие в этом бесконечном отступлении. Они должны были выполнить приказ: покинуть область, и как можно быстрее. Что случилось бы с фермами после нашествия орков, их не касалось. Они – наемники. Хороший наемник не думает и не проявляет инициативу. Лизентрайль также знал, почему их вытащили из подземелья: в округе снова появился Эльф, Последний и Проклятый, тот, который восемь лет назад был с драконом, и кто-то должен был теперь пойти и схватить его. Арньоло боялся поцарапать свою кирасу, и потом, его наголенники были настолько высокими, что он спотыкался на каждом шагу, поэтому посылали их.

Когда Арньоло взял слово, речь его подтвердила все, что сказал Лизентрайль.

Первая половина речи, должно быть, не казалась особенно разумной даже ему, потому что Арньоло произнес ее наспех и без положенной твердости, без комментариев и оскорблений.

Когда же он перешел к Эльфу, то дал себе полную волю. Речь Арньоло превратилась в настоящую поэму, его ораторское искусство расцвело на глазах. Он долго описывал матерей, на шеях которых висели изможденные голодом и болезнями дети, и объяснял, что за все это был в ответе Эльф. Он расписывал, как банды орков пришли из-за восточных границ на помощь Эльфу, ибо злоба того, кто имеет дело с драконом, не знает пределов.

Под конец Арньоло устремил взгляд на капитана и назвал его виновным. Некий достойный молодой человек по имени Морон смог добраться до них, несмотря на неописуемые опасности, преодолевая бесчисленные препятствия, и предупредить, что Эльф, Проклятый, снова топчет землю графства своими грязными ногами. Морон, как настоящий праведник, также рассказал им, что у моря живет и процветает целое селение врагов графства, избегших правосудия восемь лет назад, когда полет дракона закрыл обвалом проход через ущелье Догона.

Восемь лет назад они дали ему уйти у них из-под носа.

Эльфу.

Капитан и вся его ничтожная банда.

Именно Эльф был настоящим врагом. Орки – это угроза лишь для глупцов, для таких, как он, Ранкстрайл, и его солдаты-варвары, для безумцев, знакомых лишь с варварством, жестокостью и слабоумием, для тех, кто собирался сражаться с орками силой оружия и разрушил из-за этого полграфства. Они же, Арньоло и компания, умели говорить. Это называлось дипломатией, ДИПЛОМАТИЕЙ, но это наверняка слишком сложное слово для них, мужичья. Всем известно, что основной враг – не орки, а Эльф, их стариннейший и главнейший враг, снова угрожающий людям.

– Так если надо было не сражаться, а только беседовать с ними, с орками, то чего тогда послали нас? – тактично поинтересовался кто-то из солдат.

Многие задались вопросом, видел ли Арньоло хоть раз в своей жизни ферму, через которую прошли орки, и как, по его мнению, должна была защитить ее жителей эта его «дипломатия».

Бросив злобный взгляд на капитана, Арньоло, раздраженный шепотом и бормотанием солдат, заключил, что лишь последний глупец мог считать, что их настоящим врагом были орки и бандиты. Лишь идиот не понял бы, что не стоит тратить время и силы на борьбу против чьих-то злобных выходок, не изведя на корню того, кто их устраивает.

Ни один из беглецов не погиб под обвалом. Они добрались до моря, где и процветали, укротив при помощи черной магии силу волн и усмирив эриний, после встречи с которыми никому прежде не суждено было рассказать об этом.

Сбежали, выжили, спаслись. Все до единого. Жили и процветали, насылая бедствия на Мир Людей.

Молодцы наемники!

Единственное, что могло сравниться с их умом, – это их храбрость, но, не будучи уверенным в том, что эти невежи почувствуют иронию в его словах, Арньоло пояснил, что они так же трусливы, как и тупы.

Пока армия наемников тратила время на глупые и мелочные стычки с орками, разрушая при этом полграфства, настоящий враг множился и пировал.

К счастью, не все беглецы оказались врагами и предателями. Один из них, мужественный молодой человек, настоящий храбрец, последовал за ними лишь затем, чтобы ненавидеть их, следить за ними и по возможности вредить им, и сейчас он пришел, чтобы предупредить об опасности, поднять тревогу, указать путь.

Он, Арньоло, отправил бы на тот свет их всех, наемников, за то, что они прикончили дракона, а не Эльфа, за то, что дали сбежать девчонке-ведьме со всеми ее приспешниками, и особенно за то, что солгали. Но Судья-администратор, он же Инквизитор, милостиво рассудил, что в действиях наемников не было ни трусости, ни лживости, но лишь глупость и простодушие. Эльф обманул их: показал себя самого и всех остальных раздавленными обвалом, и наемники поверили в этот мираж в силу своего бездонного простодушия, а точнее говоря, глупости.

Как бы то ни было, слабоумие не могло быть наказано, решил Судья-администратор, являя всю глубину своего великодушия и сочувствия. Казнить всех идиотов – значит устроить массовое убийство, и он решил подарить им милость при условии, что идиоты поймут наконец скудость своего ума и ограничат свои действия слепым выполнением приказов.

Приказ, который давал им Судья, милостиво прощая и вновь принимая в число любимых детей графства, гласил немедленно поймать Проклятого.

Эльфа.

Его видели на гнедом коне у самых ворот Далигара – он спокойно прогуливался на расстоянии, чуть превышавшем полет стрелы, и, казалось, поджидал их.

Они должны были схватить его живым или мертвым, и если все-таки не мертвым, то требовалось достаточно крепко связать его, чтобы полностью обездвижить. Рекомендовалось использовать веревки, а не цепи, ибо Проклятый уже продемонстрировал однажды свою способность открывать замки без помощи ключей, чего нельзя было сказать о распутывании узлов.

Хотя если хорошо подумать, то привезти его мертвым было бы еще лучше.

Арньоло ласково улыбнулся. Собрание закончилось.

Солнце стояло в зените. Теплый весенний денек обещал скорое лето и лишний раз подтверждал, что зима действительно ушла.

– А этого, как его там, разве не должны были уже сожрать эринии? Ведь их, говорят, ничто не остановит, – пробормотал кто-то из солдат.

Лизентрайль лишь развел руками.

– А разве эльфы не бессмертны? – поинтересовался кто-то.

– Только если их не трогать, – ответил Лизентрайль, который, как всегда, на все имел готовый ответ. – Если кто-то их прикончит, то они подохнут так же, как и мы.

Капитан не знал, куда деваться от ярости.

Этот придурок вернулся.

Этот придурок посмел вернуться.

Этот неисправимый идиот приволок свои кости и все остальное прямо к воротам Далигара.

Ранкстрайл в сердцах проклял Эльфа. Он пожелал, чтобы боги все-таки существовали и чтобы по их велению этот придурок провалился сквозь землю, прямо в преисподнюю – там наверняка должно было быть место для таких идиотов.

Он, Ранкстрайл, сделал все, чтобы дать ему спастись, он рисковал не только своей жизнью, но и жизнью своих солдат. Объявив, что все беглецы погибли под обвалом, он спас их будущее. Дракон взмыл в небо во всем своем великолепии, и Лизентрайль лишился своей души, сделав этот полет последним. Но Проклятый, вместо того чтобы сидеть себе спокойно на берегу моря, решил прокатиться на лошади по окрестностям. Может, он желал расширить свои горизонты. Или захотел сделаться географом или картографом. А может, организовать торговлю тыквами и мандаринами.

Теперь Арньоло и Судья всё знали. Они поняли, что беглецы выжили. Теперь они не оставят их в покое, они выловят их всех, одного за другим. Ранкстрайл подумал о маленькой королеве со сверкающей короной, которая смотрела тогда на него с яростью и презрением. Она, должно быть, уже выросла и стала настоящей женщиной. Может, у нее даже есть дети. Но Судью это не остановит.

И вообще, Ранкстрайлу по части благородства далеко до Судьи. И если глупость переходит границы приличия, то она становится преступлением, а значит, ее нужно наказывать.

Может, они и правы – Судья, Арньоло, все.

Ему-то откуда знать?

Разве где-то написано, что он всегда знает больше других?

Может, и Свихнувшийся Писарь, и Заимодавец, оба они ошибались: именно из-за эльфов и происходят все несчастья. Может, это правда, что они вызвали орков, затопили землю, принесли нужду и разруху. Идиот, которому вдруг приходит в голову прокатиться на коне до Далигара, несомненно, способен и на большее…

Теперь из-за него кто-то отправится на поиски маленькой королевы, и той придется распрощаться с жизнью…

Всем им придется распрощаться с жизнью…

Тот, кто позволял себе спокойно красоваться перед Арньоло, после того как весть о его смерти послужила спасением для него же самого и всех остальных беглецов, не мог не быть зловредным. Эльф именно таким и был. Злым и коварным. Слово «падаль», употребленное в его адрес, само бы испачкалось. Арньоло сказал, что Проклятый стоял спокойно и неподвижно, словно поджидая их. Наверное, он рассорился со своими друзьями и теперь, в отместку, решил показаться своим врагам, чтобы те, как вихрь, напали и уничтожили этих друзей, всех до единого.

Капитан уже спас его один раз. Но второго раза не будет. Он схватит его и передаст в руки Арньоло, и тогда Судья, может, успокоится и не будет искать девочку-королеву, которая уже стала взрослой, и всех остальных беглецов. Если Судья доберется до Эльфа, то не будет думать об остальных.

Ранкстрайл хорошо знал Судью и Арньоло: они не станут искать неприятностей на свою голову, если смогут этого избежать. Они посчитают дело закрытым, и он, капитан, снова сможет вернуться на свое место – держать орков подальше от детей.

Но если он не схватит Эльфа, то наемникам придется идти на поиски банды оборванцев и их королевы.

Он должен схватить Эльфа.

Он схватит Эльфа.

Наемники отправились к конюшням. Они шли по городским улицам, и, проходя под стенами дворца Судьи-администратора, Ранкстрайл опустил глаза к земле, делая вид, что задумался. На душе у капитана и так было невыносимо мрачно, и он хотел избежать риска встретиться глазами с Авророй, если она вдруг окажется у одного из малочисленных дворцовых окон или на одной из немногих галерей.

Лошади их были здоровы и хорошо накормлены. Поврежденные седла были починены, порванные уздечки – заменены. Лошади стояли уже оседланные.

– Странно, – бросил кто-то из солдат, – похоже, что нас держали в тюрьме просто так, чтобы мы не путались под ногами, но и особо не мучились, – чтобы, когда мы снова им понадобимся, мы были тут как тут.

– Точно, нас не морили голодом, не избивали… просто отправили в тюрьму…

– Может, это они специально придумали, чтобы не платить нам…

Недалеко от конюшен капитан нашел и своего Волка, привязанного за шею грубой веревкой. Зверь сильно похудел и яростно грыз свои путы, но, главное, он все-таки был жив и здоров. С изумлением и радостью, которых он не испытывал очень долгое время, Ранкстрайл увидел рядом с Волком знакомую маленькую фигурку Росы. Дама Народа Гномов, как называл ее Ранкстрайл, ухаживала теперь за клеткой, в которой жила Волчица Далигара – животное, которое с давних пор держали в городе в честь сира Ардуина: в свое время у него была волчица. Даже Судья-администратор, который, конечно, не прыгал от радости, сохраняя память об Ардуине Победителе, не осмелился нарушить эту традицию – он довольствовался тем, что перемещал волчью клетку все дальше и дальше, сначала за пределы дворца, потом и на задний двор конюшен, где волчицу никто не видел. Судья надеялся, что так эта традиция постепенно сотрется из памяти горожан.

Ранкстрайл обрадовался, увидев знакомое лицо: он многим был обязан Росе. Причина, по которой гномы, никогда никому не подчинявшиеся, были готовы ради него отдать себя на растерзание, заключалась не только в том, что у них был общий враг – орки. Дело в том, что капитан никогда не обращался к этим оборванцам с их ужасными топорами, не прибавив при этом: «Господа Народа Гномов».

В конюшнях капитан обнаружил, что у него стало одним солдатом больше. После восьми лет отсутствия, о котором никогда никто не сожалел, в их ряды вернулся Сиуил. У него даже оказалась лошадь, и он поспешил сообщить капитану, что Арньоло лично предоставил ему коня, чтобы он смог вернуться на службу.

– Эй, капитан, – как только представился случай, вставил свое слово Лизентрайль, – мы снова в сборе. Лошадей нам вернули, Волка мы нашли, у нас есть Эльф, за которым надо гнаться, а теперь нам отдали и предателя. Можно ли желать большего?

Они тронулись в путь верхом, и ворота Далигара открылись, чтобы пропустить их. Солнце уже перекатилось за полдень. Вокруг города расположились беженцы, пришедшие с границ Изведанных земель. Они построили себе хижины, между которыми разбили небольшие огороды: крохотные участки земли с капустой и баклажанами чередовались с микроскопическими курятниками и намеками на фруктовые садики. Все это напоминало лоскутные покрывала, которые женщины шили, соединяя небольшие кусочки, оставшиеся от разных платьев.

Это был маленький нищий мир людей, упрямо решивших выжить, несмотря ни на что, среди своей капусты и своих кур. Капитан подумал, что если бы ему когда-нибудь пришлось заказывать герб для какой-нибудь страны или какого-нибудь народа, то он выбрал бы изображение курицы как символ бесконечной отваги людей, которые проходят войну за войной и, несмотря ни на что, остаются в живых.

После того как огороды и заросли тростника остались позади, недалеко от реки они различили фигуру, которую невозможно было с кем-либо спутать: Эльф. Он сидел верхом на гнедом скакуне, и на плечах у него был плащ из грубой ткани, которая напоминала одежды наемников. В отличие от их первой встречи, теперь он был обут. Он не выхватил меч, который висел у него на боку, и не попытался даже выстрелить из лука, который оставался за его спиной. Казалось, этот придурок поджидал их. Он не тронулся с места, пока не увидел наемников, даже наоборот: казалось, он желал убедиться в том, что и они его увидели. Он делал все, чтобы преследователи не потеряли его из виду, но потом, на склоне дня, когда тени начали удлиняться, указывая на восток, Эльф внезапно исчез недалеко от ущелья Догона. Казалось, он испарился.

Проклятия капитана заставили побледнеть даже гномов, которые, побывав в рудниках, не отличались нежным слухом и лестным мнением о мире и богах.

Ранкстрайл выслал вперед двух разведчиков, отправил небольшой патруль в восточную часть ущелья и в конце концов сдался. Они потеряли Эльфа. Капитан приказал устроить привал и дать отдохнуть лошадям. Высунувший язык от судорожного бега вслед за скачущими галопом наемниками, показался и Волк. Незадолго до заката, когда тени накрыли все ущелье и лошади отдохнули, Эльф появился снова.

Погоня продолжилась и снова прервалась с наступлением ночи, когда Эльф вновь исчез. До этого он, ничуть не стараясь спрятаться от них, в открытую скакал по восточному склону ущелья. Опять Ранкстрайл отдал приказ о привале, не забывая при этом громко разъяснять всем богам и демонам, что он думает по этому поводу. Снова лошади могли передохнуть, и в очередной раз Волк, еще более запыхавшийся и уставший, смог их догнать. После того как лошади, а с ними и Волк, отдохнули, откуда ни возьмись вновь появился Эльф, и все началось сначала.

Возглавляя наемных воинов Далигара в погоне за Проклятым Эльфом, капитан Ранкстрайл, прозванный также Медведем, пытался вспомнить, сколько лет он уже охотился за ним.

Даже нет, капитан пытался вспомнить, когда услышал о нем в первый раз, ведь должно же было быть в его жизни время, когда он ничего не ведал о существовании этого злосчастного.

С трудом удалось ему добраться до точного воспоминания. Он, еще совсем ребенок, в тот самый день, когда родилась его сестра Вспышка, подслушал во Внешнем кольце Варила, как донна Гуццария, заявив, что у эльфов, виновников всех бед на земле, есть еще и хвост, заговорила о нем, о Проклятом, о враге людей и истребителе их кур.

Во второй раз он услышал об Эльфе в день, когда смастерил себе пращу, когда началась его победоносная карьера браконьера.

В тот день он подарил немного меда одному из многочисленных оборванцев, ищущих убежища между бастионами, одному из бесчисленных бродяг, кривая походка которых безошибочно выдает жертв палача, изувечившего им ноги. Бродяга бросился чуть ли не бегом ему вослед, ковыляя своими неровными шагами, торопясь непременно поблагодарить мальчика и судорожно желая поведать о нем, о преследуемом, о самом могучем воине эльфов, названном в одном древнем предсказании единственным возможным спасителем прошлого и будущего.

Капитан Ранкстрайл, прозванный Медведем, командир легкой кавалерии Далигара, поклялся, что в этот раз он схватит Проклятого Эльфа, схватит и передаст в руки еще более проклятого Судьи-администратора. Тогда, по крайней мере, их оставят в покое, его и его солдат, и они смогут вернуться домой, чтобы держать войска орков на приличном расстоянии от ферм и от холмов, где дети пасут стада и куда женщины ходят за водой. Домой, подальше от этих отчаявшихся людей и от их земли, истекавшей болью.

Как раз в это мгновение все они – впереди Эльф, за ним капитан со своими солдатами – на всем скаку вылетели из ущелья реки Догон. Впереди показался город Варил – гордый и прекрасный, окруженный высокими стенами и отражавшийся вместе с огромной луной в воде рисовых полей.

Внешнее кольцо пылало в огне. Полчища орков осаждали город и с минуты на минуту могли увидеть мчавшуюся на них галопом легкую кавалерию Далигара.

Капитан Ранкстрайл подумал, что нужно остановиться, тогда ему, может быть, еще удастся спасти своих солдат. Варил был окружен не просто несколькими бандами орков, а целой армией. Еще немного, и часовые увидят их – а в его распоряжении всего лишь небольшой отряд плохо вооруженных всадников.

Капитан Ранкстрайл подумал, что если он немедленно не остановится, то совсем скоро услышит вой рога орков, и тогда ловушка, приготовленная Эльфом, захлопнется. Он понял, что попал в нее, как последний дурак, и привел своих солдат на верную гибель.

Еще он подумал, что остановиться было бы куда ужаснее, потому что все, чего он желал, – это защитить свой город, пылавший в огне, или хотя бы умереть вместе с ним.

Эльф не остановился и даже не осадил коня: выхватив на скаку свой меч, блестевший во тьме, как факел, он бешеным галопом несся вперед со всей легкой кавалерией Далигара по пятам. Всадники мчались за Эльфом под огромной луной, отражавшейся в воде рисовых полей, мчались вперед, к городу, который бился в агонии, вперед, на орков, приговоривших этот город к смерти.